Римско-германскоепротивостояние в IV в. н.э.
Оглавление
Введение
1. Felicis temporis reparatio. Стратегический паритет
1.1 Военные реформыДиоклетиана и Константина и их эффект
1.2 Обстановка наримско-германской границе в первой трети IV века
2. Смена приоритетов.Утрата равновесия
2.1 Военно-политическиеприоритеты наследников Константина
2.2 Изменения вгерманском мире, подготовка к новому натиску на Империю
3. Крушение оборонительнойсистемы. Финал противостояния
3.1 Новая династия.Последние попытки сохранить Pax Romana
3.2 Германцы на порогегосударственности. Попытки римско-германского сотрудничества и сосуществования
Заключение
Список использованныхисточников и литературы
Введение
Данная работа,безусловно, не претендует на раскрытие такого крупного явления в мировойистории как римско-германское противостояние во всей его полноте, даже еслиречь идет об одном из нескольких этапов. Хотя факторы, влиявшие на ход событий,очень различны и жестко взаимосвязаны, тем не менее, в данной работе в первуюочередь будет рассматриваться военная проблематика, в особенности вопросыстратегии обеих сторон. Не менее интересные вопросы тактики германских иримских войск, эволюция их вооружения и военной формы, отдельные яркие факты изистории противостояния, на мой взгляд, существенно уступают в значимостистратегическим вопросам, так как падение Западной Римской империи невозможнообъяснить такими элементарными явлениями, как отказ римских солдат от тяжелогозащитного вооружения или волнениями колонов в провинциях.
Следуетсказать, что в зарубежной историографии, в отличие от отечественной, естьфундаментальные работы (которые, впрочем, почти не переведены на русский язык,о чем справедливо пишет Е.П. Глушанин)[1], цельюкоторых являлось рассмотрение именно стратегического аспекта, однако авторыэтих работ зачастую придают термину «стратегия» совершенно иное значение исодержание, чем это принято у нас. Актуальность выбранной темы повышает еще ито обстоятельство, что благодаря слабой разработанности военных вопросовримско-германского противостояния в сознании большинства людей до сих порсохраняются совершенно неправильные представления об обстоятельствах паденияРимской империи, хотя с этим боролся еще Г. Дельбрюк[2].В связи с этим, несмотря на наличие обширной историографии по военным причинамкрушения Римской империи[3] и подробнойистории участия некоторых германских племен (особенно готов) вопросы стратегии ив особенности позднеримской стратегии раскрыты еще явно недостаточно. Подстратегией понимается то, чему в европейской историографии соответствует терминне «strategy», а «grand strategy», разницу между которыми подробно объясняет С. Мэттерн[4].
Из этогообстоятельства и вытекает цель данной работы – рассмотреть последний этапримско-германского противостояния (так характеризовать термином«противостояние» взаимоотношения Римской империи и германцев в целом в V в. нашей эры вряд липравомерно) с военно-политической точки зрения, показав эволюцию не только приемовобеих сторон в этой борьбе, но и развитие и изменение их взглядов на положениесоперников друг относительно друга, так как стратегия, в отличие от тактикиподразумевает соответствие всех предпринимаемых действий некоторойгосударственной или национальной идеологии и психологии, для римской стратегииэто особенно верно[5]. Длядостижения поставленной цели следует решить несколько задач. Во-первых,охарактеризовать состояние и уровень римской армии во время и по итогам военныхреформ Диоклетиана и Константина, то есть в начале рассматриваемого в работепериода, во-вторых, проследить положение, уровень военного развития и действиягерманцев в это же время, что объективно дополнит картину, получившуюся послевыполнения первой задачи, в-третьих, выяснить стратегические приоритеты каждогоиз римских императоров IV столетия и их реализацию, и, наконец,в-четвертых, провести сравнение состояния (степени романизованности, уровнясоциального развития) германцев начала IV в. по сравнению сгерманцами конца IV столетия, чтобы понять причины последующего быстрого распадазапада Империи на несколько варварских королевств. Отдельной задачей являетсяотбор материала, так как имея дело с процессом в котором участвуют сотни тысячлюдей, иногда бывает сложно отделить важную именно для стратегии Империиинформацию от не менее важных сведений например о христианизации Рима игерманцев в IV в.
Хронологическиерамки работы конечно же нестрого совпадают с рамками IV в., так как новая (вовсех смыслах) эпоха началась еще в 284 г., а знаковые и громкие события конца IV – начала V в., которые могли быозначать ее конец, могут не всегда являться действительно принципиальноважными. Поэтому из множества дат, на мой взгляд, показательной является401 г. – год первого натиска готов Алариха непосредственно наИталию и Рим[6], и крушенияримской оборонительной системы в Реции[7].
Исходя изпоставленных задач, я разбил свою работу на введение, три главы и заключение.Каждая глава разбита на две части, посвященных каждой из противоборствующихсторон. Рассмотрение материала идет по большей части по хронологическомупринципу. В заключении подводятся итоги и приводятся основные выводы, сделанныена основе анализа выбранного материала.
Источники поистории данного периода имеют свою специфику, в особенности это касаетсяисточников литературных, которые естественно отражают в первую очередь наиболееактуальные внутриполитические вопросы – борьбу религий и взглядов набудущее Империи. Поэтому иногда достаточно сложно отделить достовернуюинформацию от конфессиональной пропаганды, кроме того, важнейшие военныесобытия истории поздней Римской империи зачастую уступают перед мелкиминюансами борьбы между течениями в христианстве.
Основнымиисточниками по данной проблеме являются нарративные, археологические,эпиграфические и нумизматические источники. Однако, учитывая выбранный аспектримско-германского противостояния, особенно важными являются нарративные иархеологические. Так как с данными археологии я знакомился опосредованно, череззарубежные статьи, то провести их самостоятельный анализ достаточнозатруднительно.
Следуетсказать, что ни один из античных авторов не написал специальной работы попозднеримской стратегии, и тем более по стратегическим вопросамримско-германских взаимоотношений эпохи домината. Как справедливо указываетФ. Миллар, военно-стратегические решения принимались секретно, и в отличиеот постановлений гражданско-правового характера совершенно не публиковались,поэтому практически неизвестны исследователям[8]. Тем неменее, можно выделить основные источники по военной истории и теории IV в.
Важнейшимисточником по римской истории середины IV в. является трудАммиана Марцеллина «История» («Res gestae»)[9]. Его отличаютподробность и достоверность в изложении событий, во многих из которых онучаствовал лично. Хотя симпатии и антипатии автора к историческим деятелям тоговремени выражены достаточно четко, он все же пытается быть объективным воценках. Несмотря на то, что Аммиан – убежденный язычник, оннеобычайно лоялен к христианам, которые в то время являлись ярыми гонителямиприверженцев старых богов. Так как автор – военный, он достаточнокомпетентен и достоверен в изложении боевых действий.
Событияполитической истории и нюансы взаимоотношений между римскими императорами, атакже их личные качества отражают такие источники, как «Краткая история отоснования Города» («Бревиарий») Евтропия, бывшего начальником канцелярииимператора Валента, и «О цезарях» Аврелия Виктора, крупного чиновника, бывшегоодно время префектом Рима. Хотя Евтропий стремился избежать какой-либо единойконцепции в изложении, это сочинение четко ориентировано на представителейварваризующейся верхушки римского общества, так как заостряет внимание назаслугах деятелей незнатного происхождения. Аврелий Виктор более важен чемЕвтропий, как историк, так как пытается объяснить причины происходящего ирассуждает о необходимых для императора качествах и причинах возвышения изаката Империи.
Очень сильноповлияла борьба религий на подбор и освещение фактов в произведенияхнеоплатоника Евнапия «Жизни философов и софистов» и ортодоксальных до фанатизмахристиан Лактанция «О смертях преследователей» и Орозия «История противязычников». Даже заглавия трудов говорят о целях их создания и пристрастностиавторов, тем не менее, эти источники очень важны, так как содержат тщательно,хотя и тенденциозно подобранную информацию о многих исторических деятелях иоценки их деятельности, характерные для современников, что отражает насколькосами римляне осознавали процесс постепенной трансформации и крушения Pax Romana.
Отдельнуюгруппу составляют раннесредневековые источники, которые в образовавшихсяварварских королевствах попытались продолжить античную историческую традициюприменительно к победителям и наследникам Империи. Из них особенно важнымиявляются труд Иордана «Гетика» и сочинение Григория Турского «История франков».Хотя в обоих трудах очень много неточностей и явных заблуждений (особенноэтногеографического характера), они очень важны для нас, так как являютсяпервой попыткой взглянуть на римско-германское противостояние не только и нестолько с римской точки зрения.
Подробную,хотя и не всегда реально существовавшую картину состояния римской армии иобщества, дают законодательные источники, а именно «Кодекс Феодосия» и «ДигестыЮстиниана». В них представлена эволюция императорских мер, направленных наукрепление положения армии и обеспечения ее пополнения и комплектования. Вопросо действенности отраженных в этих источниках императорских мер следует решатьна основании других источников, но программу действий и методы римскихправителей они отражают достаточно объективно.
Труды Вегеция«О военном деле» и анонимного автора с таким же названием содержат ценнуюинформацию о военном искусстве, тактических приемах римской армии и методах ееобучения, а также конкретные предложение по реформированию римской военнойорганизации и системы укреплений. Однако исследования выявили, что вряд ли трудВегеция, широко используемый впоследствии полководцами Средневековья и Новоговремени, отражал реальное состояние римской армии времен написания трактата,скорее это набор сведений о том, какой должна быть армия. По этой причинеопираться на сведения Вегеция при реконструкции состояния позднеримской армиинеправомерно.
Существуетцелый ряд церковных источников и агиографической литературы, касающейсярассматриваемого времени в той или иной степени, например «Церковная история»Созомена, «Церковная история» Евсевия Памфила они не были приведены мной, таккак редко использовались из-за несоответствия религиозного акцента этих работмоим задачам и выбранному аспекту римской истории. Кроме того, они зачастуюопирались на те труды, которые уже упоминались, в особенности на АврелияВиктора, Орозия и Лактанция.
Специальныеисследования по данной проблеме достаточно немногочисленны, мало того, из нихочень немногие переведены на русский язык и введены в отечественнойисториографии в исторический оборот. Монографии по позднеимперской стратегии вмировой историографии пока вообще отсутствуют. Есть только очень уважаемая внаучном мире работа Э. Латтвака по раннеимперской (I–III вв.) «большойстратегии». Это, безусловно, затрудняет задачу выявления каких-либо осознанныхпринципов имперской стратегии в эпоху домината и делает зависимость отнеобъективных источников того времени еще более ощутимой.
Однако естьнесколько фундаментальных работ и несколько десятков статей по истории позднейИмперии, которые затрагивают нужную проблематику и позволяют судить осложившихся в историографии мнениях по данному вопросу. Все эти работы имеютярко выраженную специфику. Особенно это касается труда Э. Гиббона «Упадоки разрушение Римской империи», который был создан еще в XVIII в., и несет на себеотпечаток намеренного морализаторства и бескомпромиссности (в оценкахисторических деятелей) автора.
Сохраняетсвое значение труд Г. Дельбрюка «История военного искусства в рамкахполитической истории», созданный на рубеже XVIII–XIX вв. Несмотря на то,что автор зачастую искажает реалии в пользу тех исторических деятелей инародов, которым он симпатизирует, в этом труде содержится ценный оригинальныйанализ военного искусства и операций римлян, который автор подкрепляеттщательным использованием всей имеющейся литературы и собственными реконструкциями,которые зачастую позволяют установить действительный ход событий, отличающийсяот того, что изложен в источниках. Заметный и намеренный крен в пользугерманцев в изложении истории римско-германского противостояния не можетперечеркнуть заслуги этого историка в освещении и восстановлении военнойистории античности.
К сожалению,четвертый том сочинений Т. Моммзена дошел до нас только благодаря изданиюконспектов его учеников. Однако, несмотря на то, что великий историк также, каки Г. Дельбрюк, подвержен намеренному искажению исторических фактов впользу германского милитаризма и патриотизма, его труд очень ценен дляпоследующих исследователей из-за глубокого анализа и блестящих гипотез,касающихся истории поздней античности. Т. Моммзен внес большой вклад визучение истории поздней Империи, несмотря на то, что многие его выводыподтвердились только после его смерти в результате более тщательного анализаисточников и расширения археологической базы данных.
Из серьезныхисследований по римской военной теории и практике следует выделить работыЯ. Ле Боэка «Римская армия эпохи ранней Империи», Д. Ван Берхема«Римская армия в эпоху Диоклетиана и Константина», а также целый ряд статей А.В. Банникова,С.А. Лазарева и Е.П. Глушанина.
Особогорассмотрения заслуживают работы коллектива авторов. В первую очередь этокасается «Real-Encyclopaedie», издаваемой в Германии с 1892 по 1967 г. при участиицелой плеяды выдающихся антиковедов, которые сумели создать наиболее полный насегодняшний день свод существующих представлений об истории античности с учетомнакопленных знаний. При изучении истории позднеримской истории особый интереспредставляют статьи О. Зеека и В. Энсслина.
1.Felicistemporisreparatio. Стратегический паритет
1.1Военные реформы Диоклетиана-Константина и их эффект
В античнойистории множество спорных вопросов, истину в которых окончательно установить,наверное, никогда не удастся. Однако подавляющее большинство исследователейсогласны с тем, что с вступлением на престол такого крупного деятеля, какДиоклетиан, начинается принципиально новая эпоха в истории Рима, недаром эраимени этого императора до сих пор сохранилась у коптов и эфиопских христиан. Насмену принципату, который, впрочем, значительно эволюционировал и изменился завремя своего существования, пришел доминат, который уже настолько сильноотличался от предыдущей государственной системы, что Т. Моммзен получилвозможность перечислить целый ряд диаметрально противоположных признаковИмперии до Диоклетиана и после него[10].
Целый рядважнейших реформ, проведенных императорами в конце III – начале IV вв. нашей эры,увенчивается военной реформой. Вопрос о ее авторстве спорен, целый рядисследователей считает римскую армию творением исключительно Диоклетиана, другиеприписывают заслугу Константину, есть и компромиссное решение – Диоклетиан иКонстантин совместно реформировали армию, причем один из них просто «доделал»незаконченную работу другого[11]. На мойвзгляд, вопрос об авторстве и приоритете не так важен по сравнению с темой о сущностии идеологии реформы, хотя для христианских историков поздней античности(Лактанций, Зосим) гонитель Диоклетиан и равноапостольный Константин не моглистоять рядом. Кроме того, каковы бы ни были заслуги Диоклетиана иКонстантина I в становлении других позднеантичных государственных институтов,главным их детищем все равно является армия и в особенности ее новая структура,о которой несколько позже. Маловероятно, чтобы профессиональный военный, да ещеи малограмотный, как и все люди из Иллирика[12], ценилчто-либо выше, чем боеспособность армии, которая и возвела его на трон ипозволила ввести восточные обычаи преклонения перед императором, что былонедопустимо при принципате[13].
Вообще рольармии в III–V вв.и ее взаимоотношения с позднеримским обществом в целом представляют особыйинтерес, так как уже во время кризиса III века и эпохи «тридцати тиранов» былопродемонстрировано насколько армия всесильна, даже если это недисциплинированная и победоносная армия ветеранов, какая была у Цезаря илиСуллы, а всего лишь «солдатня» (по выражению Моммзена). Однако всесилие армии,которое дало возможность Ле Боэку говорить даже о симбиозе армии иИмперии[14], и ееприверженность к решению внутриполитических вопросов не снимали задачу защитырубежей Империи, а если учесть существенный прогресс основных противниковИмперии в это время (имеется в виду приход к власти Сасанидов в Персии иобразование и атаки на Рим новых племенных союзов у германцев), то она сталакак никогда актуальной.
Так как армиясостояла зачастую из жителей приграничных провинций (кроме того, в ней былицелые контингенты из федератов, которые непрерывно испытывали давление варваров),то простые солдаты постоянно искали авторитетного военного деятеля, способногообеспечить постоянную защиту рубежей Империи. Такие лидеры находились, однаковыяснилось, что в обстановке тяжелой войны на несколько очень удаленных друг отдруга фронтов ни один из выдвинутых солдатами императоров не способен успетьрешить все возникающие военные задачи. Кроме того, учитывая низкие моральныекачества солдат, императорам приходилось идти на самопожертвование ради победнад осмелевшими от безнаказанности варварами. Примером тому судьба Деция иКлавдия II Готского.
ТолькоДиоклетиан, придя на смену целой плеяде талантливых императоров-иллирийцев,заслуги которых в деле сохранения Империи как таковой и реформирования армии[15](особенно Галлиена) может быть даже более значительны, чем заслуги императоровэпохи домината, сумел, наконец, продержаться на троне достаточно долго ипрожить достаточно долго после отказа от власти, создав положительный прецедентв позднеримской истории. Скорее всего, это связано с тем, что Диоклетиан впервыеи не пытался успеть везде лично, что, как показывает Ф. Миллар[16],было совершенно необходимо для принятия стратегических решений, а основалтетрархию, как систему, идеологически базирующуюся на признании невозможностирешить проблемы и Востока, и Запада одному человеку.
Империя былаискусственно разделена на две половины, у каждой из которых были примернооднородные стратегические интересы. Если германская граница по Рейну и верховьямДуная была стратегическим тылом Империи, то восточные рубежи были фасадом,фронтом великого античного государства, на этом настаивало культурное наследиеэллинской цивилизации еще со времен греко-персидских войн и походов АлександраМакедонского. У глубокого тыла и воюющего фронта не может быть одинаковыхинтересов, они противоположны, хотя и фронт и тыл выполняют одну и ту жезадачу, в данном случае – поддержания status quo.
Однородностьи равновесие в Империи, которые поддерживались из Италии и Рима, удачнорасположенных в середине государства, к тому времени были безвозвратно утрачены.Как справедливо указывает Г. Ферреро с потерей этой роли точки равновесиямежду «выродившейся цивилизацией Востока и бесформенным варварством Запада» Римдолжен был неминуемо прийти в упадок[17], так как егостратегическое значение оказывалось равно нулю. Так и произошло, Рим оказалсяне нужен императорам IV–V веков, уступив место Медиолану, Никомедии, Константинополюи, наконец, Равенне. Тетрархия позволяла на основе взаимного доверия и строгойиерархии между августами и цезарями восстановить пошатнувшуюся системуукреплений и спокойствие на всех границах. Естественно, что с началом борьбы залидерство и тем более за единовластие тетрархия переставала работать каксистема и превращалась только в повод для гражданских войн, отвлекающих отобороны Империи.
Тем не менее,говоря о военных реформах Диоклетиана и Константина, следует включать в этопонятие и раздел государства между тетрархами, хотя, конечно же, этоадминистративная мера. Однако стратегические военные задачи решаются не толькои не столько на поле боя, сколько в сфере грамотного администрирования, к томуже Т. Моммзен справедливо указывает, что к этому времени любой чиновниквоспринимался скорее как военный, благодаря сильно выросшей роли субординации изамещению большинства должностей бывшими офицерами[18].В IV веке параллельно собычной административной системой из префектур и диоцезов действует и имеетпорой даже большее значение военная администрация. Вся империя разделена накрупные (из нескольких провинций) военные округа, называемые по должности ихглавы дукса – дукатами.
В остальномвоенные реформы Диоклетиана-Константина включают в себя ряд мер по завершениюобразования мобильного войска для реализации стратегии быстрого реагирования. Е.П. Глушанинприводит мнение французского исследователя А. Шастаньоля о трех этапахсоздания подлинной походной армии, от Галлиена, предпринявшего первыймасштабный эксперимент по образованию личной мобильной армии, через усиление иобразование новых элитных частей в императорской гвардии при Диоклетиане, кКонстантину, который в 325 г. указом официально отделил части полевойармии от приграничных[19]. Сам онсчитает необходимым еще более расширить рамки процесса, который привел квозникновению такого разделения в римской армии.
Этот вопрос,как и вопрос об авторстве, засуживает отдельного рассмотрения и, скорее всего,не может быть решен однозначно. Для нас важнее конкретное содержание реформ, ихсвоевременность и их эффект. Многочисленные причины, побуждавшие императоровпроводить радикальные изменения в военной сфере, во многих случаях сводятся кневозможности мобилизовать такое количество солдат, которое могло бы с помощьючисленного перевеса быстро уничтожать прорвавшиеся на имперскую территориюотряды германцев и других варваров. Диоклетиан параллельно с усилениемсобственной гвардии, которая решала самые сложные для него задачи, то естьгромила узурпаторов, беспрецедентно увеличил количество солдат на границах,доведя армию до 500–600 тысяч человек[20].
Былипроведены невиданные по масштабам строительство новых и восстановление старыхкрепостей. При этом в ключевых участках речных оборонительных рубежей – упереправ на Дунае, Рейне и Евфрате – были воздвигнуты мощные предмостныеукрепления[21]. Эти мерыпомогли, но только до тех пор, пока не понадобилось постоянное своевременноеобновление созданной системы фортов, валов и стен. При том, что анонимный автортрактата «De rebus bellicis» времен правления Валентиниана I советовал строитьукрепленные крепости не реже чем через каждую римскую милю[22]по всей длине рубежа, то, учитывая общую длину римских границ, это былсовершенно титанический по затратам и объему работ способ обороняться отварваров, самые крупные племенные союзы которых могли выставить всего несколькодесятков тысяч человек[23], о каких быордах за Рейном ни писали традиционно антигермански настроенные французскиеисторики[24]. Еще болеебыл расширен буферный пояс союзных Риму приграничных варварских племен.
Однако всеэто были старые методы, которые уже доказали свою недостаточную эффективность.Исправить недостаток качества количеством не удалось, так же как Галлиену неудалось качеством восполнить недостаток количества[25].Так как Империей в противостоянии с германцами стратегия пассивной обороны былавыбрана в качестве основной, повышение качества было бессильно, так как любыеэлитные войска бесполезны, если они физически не успевают прибыть на всеугрожаемые участки. Стремление поддержать численность армии на очень высокомуровне, установленном Диоклетианом, заставило римских императоров IV века принимать крайнежесткие меры для того, чтобы обеспечить армию рекрутами, вплоть до сожжениядезертиров живьем вместе с укрывателями[26] ипривлечения в армию двух калек вместо одного здорового[27],но они были бессильны. Кроме того, это, естественно, при возросших потребностяхболее поздних времен стало очень разорительным[28].
Принципиальноновым явлением стало отделение приграничных (limitanei) и прибрежных (riparienses) воинских частей отгвардейских (comitatenses)[29]. Последниелучше снабжались, формировались из уже существовавших мобильных контингентов –вексилляций – и обязаны были находиться при императоре. Существует нескольконазваний императорской гвардии – comitates, lanciarii, palatini, однако существенных различий в плане ихвоенного использования и роли в обороне Империи не было. Иногда также гвардию,имевшуюся в распоряжении императора, называют comites и comitatus[30], и даже считают его (comitatus) предшественником comitatenses, о точной датевозникновения которых идет дискуссия[31]. Хотя скорееcomitatus – это прежде всегоставка императора, его двор в полевых условиях[32], при которойпостоянно находятся гвардейские части. Термин же comes обозначал совокупностьвсех высших военных чинов империи, имевших ранг vir spectabilis или vir illustris.
Явноепренебрежение приграничными частями вызвало их стремительное разложение, чтосделало необходимым создание элитных мобильных частей, так называемых pseudocomitatenses[33], которые отправлялись напомощь приграничным частям в случае серьезной опасности, если император былзанят на другом фронте. Поначалу limitanei из Иллирии и Мезии еще могли одерживать победыдаже там, где не справилась гвардия. Так в 296 г. цезарь Галерий послепоражения от персов получил отказ от Диоклетиана в предоставлении емугвардейских подкреплений, однако, по выражению источника (правда, Аврелий Виктор,в отличие от Евтропия[34], ошибочноприписывает это дело Максимиану) быстро набрав новую армию «из ветеранов иновобранцев»[35], одержалвскоре крупную победу, захватив в плен даже семью персидского царя. Е.П. Глушанинприводит свидетельство источника, который прямо говорит, что эта новая армиябыла набрана из приграничных частей[36]. Исследовательв дальнейшем сомневается в возможности безболезненно перебросить из Иллирика иФракии 25 тысяч «пограничников», что, на мой взгляд, не так уж невероятно.Учитывая общую численность армии при Диоклетиане (которую Т. Моммзен, опираясь наупреки Лактанция Диоклетиану[37], доводитдаже до 1 200 тыс. человек[38]), техническиэто возможно, да и сам факт негвардейского характера победоносной армии Е.П. Глушанин не оспаривает.
Уже черезнесколько десятилетий приграничные части, превратившиеся уже в военныхпоселенцев, то есть крестьян на военной службе, которых Г. Дельбрюк вообщеотказывается считать солдатами[39], оказалисьсовершенно бессильны что-либо сделать против варваров без помощи центральногоправительства. Это лучше всего иллюстрируется поразительным бездействиемримских войск в Галлии в 350-х гг., которые позволили аламаннам и франкамбезнаказанно разграбить 70 городов, в том числе Колонию Агриппину[40],оккупировать и заселить территорию современного Эльзаса так основательно, чтопо прибытии цезаря Юлиана они отказались ему вернуть эти земли на томосновании, что они взяты «силой оружия»[41], то естьзавоеваны de facto и бесповоротно. Несмотря на последующие блестящие победы,Юлиан вынужден был оставить землю варварам, хотя и за признание ими имперскогосуверенитета. Принципиальный для имперской стратегии рейнский рубеж был сдан.
Низкийуровень морали римских солдат заставлял цезарей и августов принимать личноеучастие во всех важнейших кампаниях. Каким бы прославленным ни былвоеначальник, даже если он носил высшие звания, например magister peditum или magister equitum, солдаты моглиотказаться сражаться. К середине IV в., как правильно указывает Т. Моммзен, в сознании людейпрочно укрепился династический принцип[42], поэтому нетолько гвардейцы, лично преданные Константину и его потомству, но и пограничныечасти охотно сражались и верили только члену императорской семьи. Так,полководец Барбацион в 357 г. позорно отступил перед аламаннами, а вдвоеменьшее войско молодого племянника Константина Великого само упрашивало своегополководца вести их в бой. Естественно, императоры зачастую не доверяли нетолько своим «заместителям» – цезарям, но и доказавшим свою доблестьпрефектам претория и начальникам конницы, видя в них потенциальных основателейдинастии. За это был казнен Стилихон, который даже не был римлянином или потомкомдавно романизованных жителей провинций.
При такомпорядке слишком многое зависело от сохранения и прочности династии, однакоблагодаря междоусобным войнам Констанция II с братьями ибезрассудной храбрости Юлиана[43], судьбаИмперии вновь оказалась в зависимости от случайных людей типа Иовиана, которыйпоявился на исторической сцене только для того, чтобы «принять на себя позормира с персами»[44]. На счастьеРима быстро утвердилась династия Валентиниана и Валента, но и она быстропресеклась бы, если бы не Феодосий I, которого в свою очередьдовольно сложно причислить к одной династии с Валентинианом, так как Феодосийпороднился с уже умершим императором через его женитьбу на его дочери. Послегибели Грациана и Валентиниана II личность императора была окончательно замененана посту главного защитника Империи авторитетными германскими командирами наримской службе, которые опирались на преданные им контингенты из соплеменников.Таковы были вандал Стилихон, гот Гайна и франк Арбогаст, некоторым исключениемявлялся только Флавий Аэций, но и тот многие проблемы решал за счетподозрительно тесного взаимодействия с «врагами» – гуннами.
На некотороевремя возросшая эффективность административных мер позволила Диоклетиану,Константину и его преемникам законодательным путем поощрить ветеранов кслужению в армии, предоставив налоговые и другие льготы[45],сделать военную службу наследственной, возродив этот давно уже не действовавшийпринцип, создать заново систему оружейных мастерских (fabricae)[46],позаботиться об увеличении довольствия для солдат. Когда в результате инфляциии порчи монеты, денежные выдачи перестали удовлетворять войска, Валент заменилих продовольственными. Была законодательно введена система конскрипции, котораяявлялась окончательным признанием невозможности и отказом от формирования армиина основе старого добровольческого принципа. Однако, как и всегда в случаебыстрого экстенсивного, а не интенсивного развития аппарата, римскоечиновничество всех уровней вскоре поразили тотальная коррупция и прямоеворовство. К концу IV века никакие суровые наказания уже не помогали, фактывозмутительной продажности чиновников и командиров и их издевательства надголодными солдатами были общеизвестны. Именно такое обращение с покорившимисяготами при разрешении оставить им оружие за взятки и привели к готскомувосстанию и позору Адрианополя, который привел к катастрофе скорее в умах людей,нежели в реальном положении Империи.
Многочисленныеизменения в структуре командного и административного состава[47],передача полномочий и ответственности[48], перетасовкакадров и их обновление за счет отдельных варваров, получавших очень высокиепосты в римской иерархии, за что Юлиан не побоялся упрекнуть Константина[49], не помогли. Такимобразом, императоры в сохраняемой всеми силами огромной Империи должны былиопираться на аппарат, который только расшатывал Империю, так как состоял изпредставителей лишенного какого бы то ни было патриотизма общества. Представителейвысшего слоя римского общества – сенаторов и всадников, как справедливоуказывает Я. Ле Боэк, долгие и опасные войны III века совершенно «отвратилиот выполнения долга»[50]. Ранее этисословия исправно поставляли государству грамотных и преданных офицеров,талантливых администраторов, крупных государственных деятелей, в героическиепериоды истории Рима, трудности Отечества только воодушевляли юношей из знатныхродов и толпы плебса на еще большие усилия. Старый фундамент Империи, некотороевремя укреплявшийся притоком талантливых провинциалов (примеров много, вплотьдо императора Траяна, как известно «лучшего»), окончательно потерялустойчивость и прочность. Именно поэтому необычайную популярность приобреталиболее достойные люди из церковной иерархии, например Амвросий Медиоланский[51]или епископ Гиппона Регия Аврелий Августин и слегка романизованные варварскиевожди, которые хотя бы выполняли свои обязательства, не умея по неграмотностиобманывать в донесениях императора.
Такимобразом, несмотря на то, что факт крупных реформ в армии во времена Диоклетианаи Константина в литературе никем не отрицается, в них нет ни одногооригинального в стратегическом плане компонента. Ни система укреплений,особенно тщательно строившаяся Диоклетианом, ни все расширяющийся буферной поясиз союзных Риму варварских племен, ни принцип наследственной военной службы, нидаже создание самостоятельных крупных мобильных частей для быстрой ликвидацииварварских прорывов вглубь Империи не были инновацией. Реформы подытожилипредыдущие меры и полумеры, принимавшиеся во II–III вв. н.э. Однако,усовершенствовав старую армию старыми способами, первые тетрархи одновременноликвидировали остатки армии принципата, создав законодательную базу дляобразования новых вооруженных сил, построенных на новых принципах и с новымисолдатами, которые уже по-другому смотрели на роль императора и на свое место вPax Romana.
В отличие отвоинов поздней Республики солдаты уменьшившегося до 1000 человекпозднеримского легиона[52] не былипокорителями Ойкумены и членами гражданской общины равных, для них мало значилиидеалы мирового господства и ценности античной цивилизации. Они просто защищалимир, в котором жили их предки, или, в случае варваров, мир, в котором они струдом нашли себе место, от тех, кто стремился снести его с лица земли. Понятия«Рим» и «варвары» давно потеряли этническую окраску, являясь лишь индикаторамипринадлежности к нападающей или обороняющейся стороне. По традиции говоря осражении между римлянами и гуннами на Каталаунских полях, не следуетзабывать о том, что большую часть обеих армий составляли германцы. О. Шпенглер утверждает, чтоуже при Адрианополе в 378 г. сложно было отличить римлян от варваров – такдалеко зашла варваризация римской армии. Впрочем, у варваров шел встречныйпроцесс если не романизации, то по крайней мере восприятия некоторых достиженийантичной цивилизации, который в известный степени уравновешивал первоеупомянутое явление.
С точкизрения стратегии Диоклетиан и Константин также не предложили ничего нового[53].Они только довели старые локальные эксперименты до общеимперского масштаба,найдя нужный баланс между приграничными и мобильными частями, и восстановили спомощью системы тетрархии общеимперскую целостную внешнюю политику, прекративпрактику аврального решения проблем, при которой Аврелиану приходилось отгонятьаламаннов от самого Рима, а сам Вечный Город обносить стеной. При Диоклетиане иКонстантине продолжается увеличение значения, самостоятельности и удельноговеса кавалерии в войсках, которая должна была ликвидировать зависимостьбезопасности Империи от темпов продвижения легионной пехоты. Появляются новыевиды кавалерии – клибанарии и катафрактарии, призванные поначалу быть противоядиемпротив тяжелой конницы Сасанидов, государство которых Т. Моммзен вообще называет«образцом во всем» для Диоклетиана, но затем успешно сражавшиеся противаламаннов[54]. Численностькавалерии достигает одной четверти от общего числа солдат, что былобеспрецедентно для традиционно пехотной римской армии.
Пойдя наневиданный ранее раздел власти между несколькими людьми при сохранении единстваимперии, Диоклетиан ненадолго сумел обеспечить постоянное внимание верховнойвласти ко всем проблемным регионам, однако все это действовало только до первоймеждуусобицы. Латтвак писал о необходимости ясных целей для римской стратегии[55],которые именно в начале IV в. у Империи были – оборона давно намеченныхрубежей уже испробованными методами. Однако подобная ясность является нестолько преимуществом, сколько недостатком стратегии римлян, так как онаподразумевает известную консервативность и ограниченность решений, в то времякак во взрывоопасной обстановке середины и особенно конца IV века было очень опасно упорнопытаться сохранить уже несуществующие реалии. Более того, чем сильнее зависелаИмперия от варварских контингентов в своей армии тем более были необходимырадикальные реформы. На них никто не решился, до последнего опасаясь смешениягерманцев с жителями провинций, препятствуя бракам между ними и т.д.
Следовалообратиться к дипломатии, которой римляне зачастую пренебрегали из-за плохогопредставления о расстановке сил в варварском мире и общей нестабильности племенЦентральной и Восточной Европы. Только в самом конце своего правленияКонстантин начинает последовательно поддерживать сарматов на Нижнем Дунае впротивовес готам, что явилось первой, но оправдавшейся ставкой на однихнезависимых варваров против других. С 332 г. до гуннской катастрофы готыне вели масштабных войн против Империи[56], однакоотношения с Римом были неприязненными. Впоследствии готы жестоко отомстили Римуза постоянное враждебное отношение к себе.
Несмотря навсе недостатки военных реформ и существенные провалы в некоторых областяхвнутренней политики, влияющих на состояние армии (имеется в виду финансоваяреформа в первую очередь), Диоклетиан сумел к концу своего правления полностью восстановитьпаритет между Римской империей и германцами, отстроив заново рубежи иотказавшись от малореальных проектов возвращения уже безвозвратно утерянного(например, от территории не только Декуматских полей, но и более южных земельвплоть до Боденского озера[57]). «Победоносноенаступление», в которое перешла Империя, о чем говорит А.В. Банников[58],если и имело место, то только на Востоке и достигло весьма скромныхтерриториальных успехов. Цена побед Диоклетиана и его коллег была, конечно,слишком велика, однако альтернативы у тетрархов попросту не было. Кроме того,если допустить возможность «спасения» Римской империи, как это делает А.В. Банников[59],хотя правильнее было бы говорить о продлении агонии, то виновными в крушениимеханизма, созданного Диоклетианом, все равно были его преемники[60],особенно сыновья Константина.
1.2Обстановка на римско-германском фронте в первой трети IV в.
В началеправления Диоклетиана произошли события, которые показали, чторимско-германский фронт удлинился еще более. Пока Максимиан в 286 г. подавлял в Галлиивосстание багаудов, очаги которого, впрочем, уничтожить окончательно неудалось, так как не была устранена причина этих крестьянских волнений[61],беспрецедентно усилились морские набеги саксов и франков на Британию, котораяотносительно благополучно пережила кризисную для Империю эпоху 235–284 гг. Для нейтрализацииугрозы был направлен талантливый военачальник Караузий, который, успешно воюя сварварами, приобрел по свидетельству Евтропия «великую славу у воинов»[62],хотя Аврелий Виктор настаивает на том, что побед было «не очень много»[63].Имея авторитет в войске и уважение у местных жителей, Караузий пошел наотделение от Империи, на которое Диоклетиан, занятый подавлением восстаний наВостоке, после отражения узурпатором первого натиска Максимиана, по-видимому, согласился.На несколько лет Британия стала независимой, что дало основание авторам«Кембриджской древней истории» писать о существовании в конце III века Британской империи[64].«Согласие августов» получило дополнение в лице третьего правителя[65],что продемонстрировало явную недостаточность и двоих человек для решения всехпроблем. Назначив в 293 г. цезарей «ввиду тяжести войн»[66]Диоклетиан, по одной точке зрения, предполагал, что то, что не удалосьМаксимиану – отвоевание Британии и северной Галлии, удастся Констанцию, так какубившего Караузия Аллекта терпеть в качестве правителя было уже нельзя[67].Констанций с задачей справился, Аллект погиб, а целостность Империи былавосстановлена окончательно. По другой точке зрения, отвоевание Британии целикомбыло инициативой Констанция и некоторой неожиданностью для Диоклетиана, которыймог и не считать это стратегической или политической необходимостью. Вспомним,что в 407 г. после десятков лет полного равнодушия к проблемам БританииРимская империя по собственной инициативе оставила Альбион на произвол судьбы.
У молодогоцезаря хватало забот и без британских узурпаторов. Во время войны с Аллектом онопасно оголил галльские границы, за что потом чудом не поплатился жизнью[68],сражаясь с огромным войском аламаннов, вторгшихся в землю лингонов, у ихстолицы Лангра. И это при том, что по признанию Т. Моммзена, аламанны еще появилисьслишком поздно[69]. Тем неменее Констанций сумел изгнать германцев обратно за Рейн и даже ненадолгопринудил их очистить часть Декуматских полей. Однако изгнанных из Токсандрии засоюз с Аллектом франков цезарь, заключив с ними новые соглашения, на имперскиеземли вернул. На рейнском участке римско-германского фронта вплоть до войнэпохи второй тетрархии (305–313) установилось спокойствие, что не преминулиотметить римские панегиристы. На Дунае Диоклетиан в последние годы III и в первые годы IV в. много воевал ссарматами, что и отражено в принятом им титуле Sarmaticus Maximus, однако утверждать, чтов этих войнах на стороне сарматов совершенно не участвовали германцы нельзя,кроме того в более поздних надписях он именовался и Gothicus maximus[70].
Посвидетельству В.П. Будановой в первые годы резко интенсифицируютсямиграции и столкновения варварских племен у римской границы[71].По-видимому, столкнувшись с серьезным сопротивлением римлян и обновленнойсистемой укреплений, германцы занялись переделом уже захваченного у Империи вконце III в. На границах Pax Romana появляются все новыеплемена, и теперь вместо прежнего равнодушия к структуре меняющегося варварскогомира в 297 г. по указанию Диоклетиана составляется список племен, кудавошли все известные к тому времени германские этнонимы[72].Утверждение В.П. Будановой, что римляне и так никогда не оставалисьравнодушными к происходящему в варварском мире, не выдерживает критики иопровергается источниками[73]. Параллельнос этим начинаются первые войны между крупными племенными союзами за образованиеновых еще более крупных германских объединений, которые в перспективе могли быподчинить себе не только обширные территории в Барбарикуме, но и на другомуровне претендовать на новые земли в Империи, куда пока постепенно просачивалисьмелкие группы германцев в надежде стать имперскими солдатами и военнымипоселенцами. При средней урожайности зерновых в 2–3 ц с гектара ипримитивной подсечно-огневой системе земледелия[74]демографическое давление в варварском мире должно было быть огромным настолько,что плодородные земли Империи стоили любых неравноправных условий поселения наних. Крупные межгерманские столкновения позволили Риму впоследствии заключатьсоюзы с одними племенами против других, что не требовало от Империипредоставления земель и даже серьезных военных усилий. Вновь укрепившийсяавторитет Рима зачастую решал спорные вопросы варваров без войны.
До тех пор,пока германцы были уверены в обязательном своевременном адекватном ответе налюбые их военные акции против Рима, система Диоклетиана работала оченьэффективно, требуя расходов не на непосредственные военные действия, а наподдержание огромной армии и бюрократического аппарата на случай их возможноговедения. Никогда еще старая римская поговорка «Хочешь мира – готовься к войне»не приносила таких существенных результатов, что и по достоинству было оцененопотомками. Аврелий Виктор в противовес современнику Диоклетиана Лактанциюсчитает налоговое бремя при Диоклетиане вполне приемлемым, хотя он, безусловно,знал о серьезном повышении государственных поборов всех видов в это время, но,учитывая эффект, оправдывал их[75]. Ожесточеннокритикуя Диоклетиана, как гонителя христиан, Лактанций, пытаясьдискредитировать его еще и как государственного деятеля, резкое увеличениеармии и налогов считал совершенно невыносимыми, а значит и ненужными[76].Показателем уверенности и германцев, и римлян в сохранении установившегосяположения является привлечение Констанцием I на свою службу отрядааламаннов под предводительством некоего Эрока, который после смерти бывшегохозяина деятельно помогал его сыну стать императором, явно рассчитывая напреемственность хороших отношений. В обстановке поутихшей непрерывной борьбыдвух миров у первых лиц Империи появляется постоянные чисто германские отрядыличных телохранителей[77].
Однако, ещераз задержав германцев в движении на юг и тем несколько снизив их миграционнуюактивность, Рим вновь косвенно стимулировал их внутреннее развитие[78].Германцы, переходя по выражению Г. Дельбрюка «от службы к вражде и отвражды к службе»[79] с Римом,деятельно использовали все вынужденные мирные передышки, перенимая у римлянхозяйственные и технологические навыки, накапливая знания об Империи.
Со смертьюКонстанция I в 306 г. начался долгий период войн между цезарями иавгустами, сменявшими друг друга. Добровольное отречение от власти удалосьтолько Диоклетиану, другой август – Максимиан – оказался на него не способен. Никакиеродственные связи, встречи и клятвы не смогли предотвратить ожесточенной борьбыза власть. Даже когда сын Констанция I Константин осталсяуправлять целой империей вдвоем с Лицинием, установить «согласие августов» неудалось. Лициний был убит вопреки клятве Константина, и с 324 г. Константинправил единовластно. Непрекращающиеся войны 306–312 гг. позволилигерманцам еще раз проверить на прочность оборону запада Империи, однакоКонстантин в 308–309 гг. разгромил вторгшихся в Галлию франков и аламаннов,взял в плен их вождей и предал мучительной смерти. И хотя впоследствии Юлианговорил о том, что победы Константина Великого над варварами были незначительныи смешны, однако факта успешной обороны им Галлии в 305–312 гг. инезыблемости рейнской границы в последующие годы правления (благодаря действиямего сына Криспа[80], которого онказнил без причин и вопреки здравому смыслу[81]) отрицатьнельзя.
КонстантинВеликий, каким бы удачливым полководцем он не был в боях против варваров,проявил себя в основном в сражениях против соправителей. Самые блестящие победыего были одержаны над Максенцием и Лицинием, а не над франками и аламаннами,как это можно было бы сказать о его отце. Поэтому титул «Великий» он получил,естественно, за покровительство христианству (из-за этого негодовал Юлиан,предпочитавший видеть «Великим» Диоклетиана), хотя насколько он сам был христианином– вопрос неоднозначный. Второй его заслугой было основание новой столицы,которая окончательно сместила центр тяжести в Империи на Восток. Т. Моммзенкратко и ясно объясняет выбор места для нового столицы, причем делает это сидеологической и стратегической точки зрения[82]. Неизвестно,насколько сам Константин осознавал исторические последствия своего шага пооснованию новой столицы. С какой бы алчностью он не грабил другие городаИмперии ради украшения старого Византия успеха его замыслу это негарантировало. Ведь всего за 40 лет до этого выбранная Диоклетианом в качестверезиденции Никомедия (расположенная от Константинополя всего в 100 километрах) бесспорнымцентром всего римского мира так и не стала, несмотря на славу «новых Афин».Несмотря на сомнительность проекта, активная внешняя политика теперьпроводилась только в интересах безопасности новой столицы. Константин обратилсяк проблемам на дунайском фронте.
На Дунае в330-х годах Константин переселил большое число сарматов в пределы Империи, таккак они были изгнаны в результате внутриплеменного конфликта, а затем воевал сготами[83], которые доэтого довольно долгое время не предпринимали крупных военных акций противИмперии, подобных тем, что были при Деции и Клавдии II Готском. В 332 г. Константинзаключил победный мир с готами, который подтвердил право готов торговать сИмперией на определенных условиях в обмен на поставку римлянам некоторогоколичества войск, выдачу заложников и признание некоторого усиления контроляРима над племенами, заселившими бывшую Дакию. После этого конфликта Рим сталчаще вмешиваться в варварские споры и направлять германцев друг против друга[84].Такая политика давала куда более существенные результаты, нежели собственновоенные действия. Назначенный соправителем сын Константина Константин II в 331 г.,по-видимому, принимает титул Alamannicus, впервые в истории Империи. Это еще односвидетельство, насколько расширились знания друг о друге Рима и варваров, инасколько возрос военный престиж германцев. До этого императоры, над кем бы изгерманцев ни была одержана победа, принимали только титул Germanicus, и только готы«удостоились чести» наличия отдельного титула для римского императора Gothicus и даже Gothicus Maximus.
Такимобразом, в первой трети IV в. германцами была опробована на прочностьвосстановленная Империя, причем, несмотря на крах тетрархии при первой жепопытке организованно передать власть следующему поколению правителей, военныеи дипломатические таланты императоров не позволили германцами внести хаос вримский мир. К этому времени уровень социально-экономического развитиягерманцев был таков, что сделалось возможным строить относительно долгосрочныевзаимоотношения с Империей на основе взаимного уважения. В римских источникахпоявляются новые сведения о германцах и новые имена, германцы активновключаются не только в торговлю с Римом, но и проникают в святая святых римскойвласти – в гвардию. Мир между двумя сосуществующими общностями стал возможен,так как на некоторое время установилось равновесие между напором новых племенна юг и включением приграничных германцев в Империю в качестве федератов.
Кроме того,образование новых защищенных рубежей Империи дало новый толчок к стабилизации,расширению и осознанию себя основных германских племенных союзов, что вскорепривело к затяжным межплеменным войнам, умело провоцируемым и поддерживаемымимперской дипломатией. Ранее это было невозможно из-за расплывчатостиэтнических и территориальных границ между германскими группировками. Перед нимивпервые встал выбор – остановиться на достигнутом и защищать свои новые землиот посягательств других племен или продолжать натиск на Империю совместно ссоседями с севера. Эта альтернатива расколола многие племенные союзы, в томчисле готов и аламаннов. В свою очередь римляне навсегда отказались от политикипринудительной очистки пограничных земель от германцев. Декуматские поля иДакия были заселены вплоть до новых римских оборонительных рубежей. Мир был болеевыгоден для Империи, однако полезен он оказался в первую очередь германцам, чтоони и продемонстрировали в последующие годы IV в.
2.Смена приоритетов. Утратаравновесия
2.1Военно-политические приоритеты наследников Константина
Уже в ходеборьбы Константина Великого за единовластие тетрархия была фактическиликвидирована. Попытка Диоклетиана разделить власть между талантливымивоеначальниками, которые затем были связаны родственными узами, чтобы как-тогарантировать их от междоусобной войны, провалилась. Тем не менее, отказыватьсяот системы разделения Империи на «зоны ответственности» для быстроты решениявнешнеполитических вопросов было нельзя. Поэтому, несмотря на непререкаемоелидерство Константина в Империи в 324–337 гг., полностью единовластным правителемон не был ни дня. Старая тетрархия получила замену в лице четырех сыновейКонстантина, получавших один за другим титул цезаря, и его племянников, изкоторых Далмаций получил титул цезаря, а Ганнибалиан с титулом «благороднейший»[85]некоторое время управлял Арменией и окружающими ее союзными народами[86].Таким образом, степень родства между соправителями была повышена до предела.Однако стабильности Империи это не принесло. Константин сам подал примербеспощадности ради власти трем своим наследникам, казнив своего старшего сына –Криспа, которому был обязан окончательной победой над Лицинием. Это былосделано в канун 20-летнего юбилея правления Константина[87],для того, чтобы показать, что по примеру Диоклетиана он от власти отказыватьсяне собирается. Казнена была и императрица, которая верно прожила с Константиномв браке 20 лет.
Посленекоторой растерянности, последовавшей за его смертью, когда факт кончиныимператора долго скрывался, сыновья Константина приступили к переделунаследства. Летом 337 г. во время резни, устроенной гвардией, были убиты двоебратьев Константина Великого, семь его племянников и виднейшие патриции, послечего у руководившего этой акцией Констанция II, связанного с убитыми поволе отца еще и кровосмесительными по сути браками[88],остались только двое малолетних и беспомощных двоюродных братьев – Галл и Юлиан,которые имели, может быть, большие права на престол, чем потомство Константина[89].Империя была поделена между тремя родными братьями, старшему из которых был 21год, а младшему – 17. Средний из них – Констанций II стал управлять всемВостоком, где к удовольствию братьев сразу же увяз в тяжелых войнах с персами,возглавляемыми их возмужавшим царем Шапуром II.
Согласиеавгустов продлилось очень недолго, уже в 340 г. в результате конфликтамежду правителями Запада – Константином II и Константом, виновным вкотором исследователи признают то одного, то другого[90],Константин II был убит, и весь Запад оказался в руках Константа. Младший сынКонстантина Великого оказался способным полководцем и в первые годы правленияодержал ряд побед над сарматами, франками и аламаннами, а также надактивизировавшимися пиктами и скоттами, разорявшими Британию. Функцию охраныграницы Констант выполнял очень хорошо, однако, в отличие от своего брата иотца, он не был политиком. Хотя позиция его по государственным вопросам былаизвестна и отличалась суровостью, он не прикладывал никаких усилий, чтобысохранить свою популярность. Мало того, он впал, по свидетельству Евтропия, враспутство, и вскоре его возненавидело и войско, и жители провинций, так как онназначал должностных лиц не по достоинству, а за деньги[91].Престиж представителя династии Константина пал, и последовал еще один раундпопыток талантливых полководцев основать новую династию. Против Константа, занимавшегосяуже в основном охотой, в январе 350 г. выступил Магненций, сын варвара,поселившегося в Галлии, популярный среди германских солдат, хотя сам он былбриттом. Констант во время бегства в Испанию был настигнут и убит. Германцы наримской службе впервые самостоятельно привели к власти своего человека. ПередКонстанцием II встал выбор между судьбой своего рода и безопасностью Империи. Онвыбрал интересы династии и начал войну против узурпатора, мстя за брата.Командование в войне против персов он передал Галлу, своему двоюродному брату,женив его на своей сестре. На Западе в это время появилось еще два претендентана трон, племянник Константина Великого Непоциан и ставленник иллирийскихлегионов старый военачальник Ветранион. Непоциан после 28 дней правлениябыл убит Магненцием, а Ветранион, находившийся между варваром-узурпатором исыном Константина Великого, после переговоров мирно отказался от своих претензийна власть. Первоначально он вместе с Магненцием предложил Констанцию II мирно разделить империю[92],однако после отказа последнего не пошел на вооруженный конфликт. Характерно,что источники называют Ветраниона глупцом, хотя с точки зрения обороны Империиэто было очень умное решение.
Такимобразом, Запад оказался целиком под властью Магненция, который уже началвыстраивать в своих владениях военную систему, назначив своего брата Деценцияцезарем[93], Восток же вместес отборными иллирийскими войсками остался под властью Констанция II. Силы двух августов были,по-видимому, равны, однако Констанций не остановился перед перспективойневиданной по масштабам войны внутри Империи. Очень похожий на своего отцаудачливостью в междоусобных войнах, Констанций II в кампаниях 351–353 гг.,кульминацией которых явилась битва при Мурсе в сентябре 351 г., заставилМагненция, бежавшего в Лугдун, а затем и Деценция совершить самоубийство. Вэтих войнах погибло такое количество профессиональных солдат, что Евтропий,Аврелий Виктор, Зосим и Орозий подчеркивают роковое значение битвы приМурсе для обороны Империи[94]. Т. Моммзен,естественно, отстаивает ключевое значение германцев в этой борьбе и поражениеих претендента Магненция сводит к распрям среди самих германцев, так какаламанны, в отличие от франков, склонились на сторону Констанция II. Однако вряд ли онисделали это под влиянием «волшебства принципа законности»[95],как это можно утверждать относительно солдат Ветраниона. Впрочем, в том, чтозерна, посеянные Константином Великим (имеется в виду возвышение варваров вримской армии) дали первые всходы, Т. Моммзен абсолютно прав[96],от германцев, поставивших на трон Магненция, было недалеко и до полногоуничтожения императорской власти на Западе
Скорее всего,Констанций II позволил варварам разорять неконтролируемые им земли Галлии,чтобы отвлечь Магненция и Деценция и не допустить массового притока к нимгерманских добровольцев. Аламанны воспользовались этим приглашением и, перейдяРейн, примерно с 350 г. стали заселять территорию современного Эльзаса,успешно разоряя Галлию. В 353 г. аламаннский царь Хнодомар разгромилДеценция «в правильном бою»[97] (что ужепоказывает, насколько усилились германские племена) и тем покончил споследствиями узурпаторства Магненция. Однако скоро выяснилось, что и послепоражения Магненция аламанны и часть франков не собираются прекращать боевыедействия. Остановить вырвавшихся на оперативный простор Галлии германцев былонепросто, желание Констанция II любой ценой вырвать власть из рук узурпаторапривело к полному крушению рейнского оборонительного рубежа. На Востоке опаснодолго и до глупости жестоко правил Галл, у которого не было оснований любитьцарственного двоюродного брата. Интересы сердца новой Империи звали победителяна Восток, поэтому ему некогда было вести долгие и крупномасштабные войныпротив аламаннских отрядов, рассеявшихся по всей Галлии. Поэтому Констанций II ограничился показной, номалоэффективной и непродолжительной кампанией против той части аламаннов,которая за некоторое вознаграждение была согласна восстановить старое положениесоюзников, живущих за пределами имперской территории. Войско, зная, чтоКонстанций II удачлив только в междоусобных войнах, после его речи согласилосьна мир[98], наверное,осознавая его непрестижность для великой державы. Огромное войско Хнодомара впереговорах совершенно не нуждалось, Констанций II же спешил свергнутьГалла, который свою задачу – сохранение власти в руках дома Константина наВостоке, пока август восстанавливает единство Империи, уже выполнил. Аммиансовершенно справедливо замечает, что «бремя остальных забот», а это в первуюочередь безопасность Галлии, Констанций попросту «сбросил»[99].
Вся историякампании против Магненция показывает, насколько далек был Констанций II по своимвоенно-политическим приоритетам не только от Диоклетиана, но даже и отКонстантина. Этот император, наверное, был первым чисто византийскимправителем, так как заботился исключительно о Востоке. Иллирия интересовала еготолько как регион, поставляющий лучших солдат, и в каком-то смысле родина,Италия и Рим защищались им в силу традиции. Если против варваров, действовавшихв Реции и угрожавших в первую очередь Апеннинскому полуострову,Констанций II выступал достаточно оперативно и пожалуй удачно, приписывая всеуспехи своих военачальников себе, то все земли западнее Медиолана, дальшекоторого император почти никогда не заезжал, разорялись при «попустительствевластей»[100]. Конечно,Реция – следующий за Декуматскими полями ключ к системе обороны пообеим рекам[101], однако значениеГаллии не менее велико, хотя и в другом, экономическом и демографическом плане.Однако, легко устранив Галла, Констанций II, желая остатьсяединовластным императором, должен был принять меры для обороны Запада. В живыхостался только один родственник императора – Юлиан, которыйнемедленно попал под подозрение в сочувствии своему казненному брату, отпускатьего на Запад было опасно. Вместо него для решения галльских проблем в 355 г.был направлен высокопоставленный военный, франк по происхождению Сильван,который перед битвой при Мурсе очень вовремя перешел на сторону Констанция.
Вскореинтригами других военачальников Сильван был оклеветан и поставлен перед обычнымвыбором: смерть или диадема. Он выбрал последнее, причем Галлия склонялась наего сторону, так как наконец почувствовала человека, способного заняться местнымипроблемами и решить их. Однако на 28-й день своего правления Сильван был убитподкупленными солдатами, система обороны на Рейне была полностью разрушена[102],и появившийся было шанс исправить это, был упущен. Аламанны и франки вновьустремились в Галлию, захватив Колонию Агриппину. Констанций II был вынужден возвести вранг цезаря Юлиана и отправить его в Галлию, надеясь, что либо неопытныйправитель быстро себя дискредитирует и погибнет, либо Галлия наконец будетнадежно укреплена, и тогда Юлиан, как более ненужный Констанцию, будетликвидирован так же, как и Галл. Не посылать никого значило обречь себя напоявление новых узурпаторов, которые могли быть куда более опасны, нежели 24-летнийфилософ, полный профан в военном деле, который к тому же изначально былпоставлен под контроль местных, верных Констанцию чиновников.
Дальнейшиесобытия очень хорошо, хоть и не всегда беспристрастно описывает АммианМарцеллин. Юлиан, к большому удивлению элиты Империи, оказался способнымвоеначальником и харизматическим лидером, во всяком случае, широко известнаяпобеда при Аргенторате в 357 г. была одержана благодаря способностимолодого полководца остановить бегущих солдат и вселить в них уверенность вуспехе. Попытки Г. Дельбрюка сделать из безоговорочной победы римлян надвтрое превосходящими силами аламаннов кровопролитное сражение, в которомримляне с большими потерями одолели уступавших им в численности германцев,неубедительны и явно тенденциозны[103]. Во всякомслучае, даже проникнутый германским национализмом Т. Моммзен сведенияАммиана о количестве войск и потерях нисколько не оспаривает[104].
Юлиана несмутили и не сломили первые неудачи, когда он оказывался на краю гибели, неостановило предательское поведение полководца Барбациона, которое и вынудилоего сражаться при невыгодном соотношении сил. Молодой цезарь был не толькоудачливым победителем варварских орд, он заботился об обустройстве ивосстановлении Галлии, восстановил подвоз хлеба, очистил Рейн от франкскихпиратов, снизил в несколько раз налоги, привел запущенную провинцию кпроцветанию. Он действовал последовательно, заботясь о долговременнойперспективе, переходил Рейн и провел глубокий рейд вглубь Германии, то естьсделал римскую оборону на некоторое время активной, в некотором смысле он дажепопытался вернуть контроль над Декуматскими полями[105].Поначалу Юлиан совершенно не претендовал на большую власть в своей половинеИмперии, так как при подозрительности и доходящем до абсурда желании Констанция II сохранить единовластие[106]это было смертельно опасно. Император же начал опасаться и завидовать Юлиану,который охотно делился с ним плодами своих побед и признавал претензииКонстанция на авторство своих достижений.
Между темперсы вновь активизировались и в 358–359 гг. нанесли римлянам ряд серьезныхпоражений, так что Констанций II не мог ликвидировать Юлиана, не оставив Галлиюбеззащитной. Он мог только ослабить его, подстрекая аламаннов к разорениюГаллии[107] или забравчасть войск, что и попытался сделать. На это солдаты Запада, прекрасно знавшие,что Констанций никак их не защищал, а теперь еще и заставляет умирать за чуждыеим интересы Востока, ответили бунтом[108] ипровозгласили в январе 360 г. Юлиана августом, который не смогуклониться от этой чести. Это означало войну, однако Юлиан все же попыталсядоговориться с Констанцием миром, предлагая ему признать свою власть на Западеи установить таким образом двоевластие. Констанций отказался, по-видимому, онбыл совершенно не способен расстаться с идеей единовластия, какой быстратегически неверной она не была. Кроме того, император был бездетен, поэтомувоевал против своего единственного наследника из дома Константина Великого.Распад Империи на несовместимые по своим внешнеполитическим задачам давносостоялся, Констанций II своим равнодушием к проблемам Галлии только усугубилего. Юлиан стал знаменем, под которым объединились все недовольные смещениемцентра тяжести Империи на Восток, хотя сам он был человеком восточного склада ивоспитания, который свое пребывание в Галлии воспринимал как разновидностьпочетной ссылки.
В конце 360 г. Юлианофициально вступил в войну с Констанцием, однако еще одного самоубийственного (попотерям) для Империи конфликта не состоялось, в ноябре 361 г. Констанций II скончался, не доехав до Константинополя,перед смертью официально назначив Юлиана своим преемником[109]– другого выхода, чтобы не допустить анархии, у него не было. Предпринимаемыеим отчаянные попытки обзавестись желанным наследником привели, правда, к появлениюна свет ребенка, но женского пола и уже после его смерти. Его дочь Констанциявпоследствии скрепила своим брачным союзом преемственность династий Константинаи Валентиниана.
Вся Империябыстро перешла на сторону Юлиана. Он стал единовластным правителем Pax Romana, и, так как его престижна Западе Империи был незыблем, а варвар, по словам Либания, в отчаянииобратился к мирному труду[110], то он могполностью посвятить себя борьбе с персами, которая очень импонировала егосамолюбию и идеалам, так как сулила лавры Александра Македонского[111].Юлиан совершенно сбросил со счетов такую серьезную проблему, как готы, которыеименно в это время находились в зените своего могущества, образовав стараниями«благороднейшего из Амалов»[112] Германарихаогромную державу. Он заявил, что поищет себе лучшего врага[113],то есть грубо недооценил мощь готов, с которыми никогда не встречался на полебоя. Как бы он ни критиковал Константина за возвышение варваров, при нем этапрактика продолжилась, так как Империя уже не могла обойтись без германскихвоеначальников. Война с персами, как бы удачно она не складывалась поначалу,окончилась гибелью Юлиана в июне 363 г., а затем и неслыханно унизительныммиром, подписанным Иовианом. Вообще, каким бы талантливым и ярким деятелемЮлиан не был, пожалуй, можно согласиться с Т. Моммзеном, что никогдавеликим государственным деятелем он не являлся[114],так как плыл против течения, полагаясь только на удачу и самоуверенность. С егосмертью все плоды его побед были утеряны.
С Юлианомдинастия Константина, главный защитник монопольных прав которой на престол (имеетсяв виду Констанций II) истребил большинство ее представителей, пресеклась. Иовианбыл найден в постели мертвым уже в феврале 364 г., и Империя вновьоказалась перед необходимостью поиска императора и династии. За годы прошедшиесо времени правления Константина (с 337 по 364 г.) его наследники в борьбепротив друг друга расшатали и почти уничтожили то хорошее наследство, что имдосталось. Столица окончательно утвердилась в Константинополе, лучшие воинскиечасти были уничтожены в междоусобных войнах, еще более возросла зависимость отгерманских контингентов в армии, обветшала и была частично уничтоженагигантская система укреплений, отстроенная при Диоклетиане и Константине.Ненужная борьба за единовластие дала обратный эффект – навсегда Запад отделилсяот Востока, о едином антигерманском фронте от устья Рейна до устья Дуная можнобыло забыть. Политическое оформление этой ситуации вскоре последовало. Главнойпричиной таких катастрофических событий следует считать не бездарностьимператоров (наоборот почти все они были либо талантливыми военачальниками,либо блестящими дипломатами и политиками), а их сосредоточенность навнутриполитических вопросах. Если Диоклетиан и даже Константин были готовы радибезопасности Империи поделиться властью, то Констанций II был готов отдать наразграбление лучшие провинции ради своего «самодержавия». Юлиан был пленникомсобственных иллюзий и амбиций, поэтому даже в случае успеха судьба его моглабыть только трагической, как и у его кумира Александра Македонского. Вбесконечных войнах Империя упустила момент, когда германцы осознали на поляхсражений свою силу заново. Громкие победы римлян останавливали их, однаковместе с тем готовили к грядущим триумфам и еще более дезориентировали римскихправителей.
2.2Изменения в германском мире, подготовка к новому натиску на Империю
Германский мирв середине IV в., неведя против Римской империи таких крупномасштабныхвойн, как в середине III или начале V в., сделал в то же времярешающие шаги к победе в противостоянии с античной цивилизацией. Конечно, этобыло замечено римлянами значительно позже, когда изменения дали практическийэффект на полях сражений и стали необратимыми, однако из этого не следует, чтопобеда была обеспечена только при Адрианополе или при взятии Рима Аларихом.
Характернойчертой всех прогрессивных сдвигов в германском мире является то, что они былисделаны под влиянием Рима и даже под его непосредственным руководством. Рим, всвою очередь, на поздних этапах своей истории часто прибегал к заимствованиям,но именно он дал германцам то, в чем они нуждались, заимствовав у варваров то,что все равно не смог правильно использовать. Тактические приемы,военно-административные меры борьбы с варварами были давно известны, отработаныи эффективны, если использовались деятельными людьми комплексно ипоследовательно. Однако весь «набор инструментов» оказался бесполезен ибессилен без «мастера», так как все мастера этого времени (по собственнойинициативе или нет) были заняты совершенно другим. Весь талант императоров,которые как бы там ни было, сумели отстрочить неминуемый конец Империи надолгие десятилетия и даже века, в это время ушел на определение нового лицаИмперии. Истоки происходившего – в личности и политике Константина Великого,первого начавшего возводить принципиально новое государство взамен старойИмперии, которую не могло спасти даже малореальное сохранение тетрархии.
В 337–364 гг. происходитнеобратимая утрата некоторого стратегического равновесия между Империей игерманским миром. Успехи Рима начала IV в. заставили германцев обратиться противдруг друга, направив энергию на передел, а не новые захваты, однако невниманиек процессам, идущим за рейнско-дунайским рубежом, и тем более вовлечение племениз Барбарикума в борьбу за единовластие привело к осознанию германцами нетолько и не столько своей возросшей силы, сколько слабости и уязвимостиИмперии. Активная дипломатия Константина Великого сменилась подкупом иподачками аламаннам и франкам, чтобы те не мешали Констанцию II губить возможныхсоправителей. В это же время беспрецедентно усиливается Персия, что еще болеезатруднило осознание римлянами величины германской угрозы. Характерный примертому – отказ Юлиана воевать с готами, хотя он и потрудился принять меры квосстановлению укреплений вдоль Дуная. И это при том, что готы уже в 323–324 гг.приняли активное участие во внутриимперской борьбе между Лицинием иКонстантином[115], чтосоздало опасный прецедент. Меры Константина Великого по нейтрализации готовдругими племенами дали определенный эффект, однако явились для варваров главнойпричиной заняться усилением своего могущества за пределами Империи.
В эти же годыгерманцы заполняют все освободившиеся в результате репрессий и мятежей ниши ввоенной организации Империи. Они вдруг приобретают возможность вести себя также, как вели себя окончательно уничтоженные Диоклетианом преторианцы, то естьстановятся главным фактором успеха или поражения для любого претендента натрон. Накал борьбы между Магненцием, которого Г. Шенбергер даже называет«первым германским узурпатором»[116], иКонстанцием II был обусловлен наметившейся конкуренцией между иллирийской игерманской элитой в римской армии. Иллирийцы уже десятилетия обеспечивалипрестол выходцами из своей провинции, в 350 г. хоть и по инициативеМагненция, а не из-за осознанного стремления германцев к контролю надпрестолом, такой шанс (вполне реальный в условиях Запада) представился игерманцам. В дальнейшем роль германцев возросла настолько, что при сохранениииллирийской по происхождению династии власть окончательно попала под контрольгерманских военных контингентов и их лидеров.
Высокооцененная и подробно описанная в источниках деятельность «апостола готов»Ульфилы[117] в это время(340-е гг.) привела к окончательной ликвидации существенных препятствий напути германцев (в данном случае готов) к статусу новой военной основы Империи. Итак достаточно сложная готская политика Империи, стала еще более комплексной,рассчитанной на целый ряд независимых друга факторов[118].Несмотря на то, что в данный период в Империи еще сохранялось некотороедвоеверие, язычество еще имело достаточно много сторонников, приоритет христианствав высших кругах (недаром Юлиан «плыл против течения») был неоспорим.Констанций II был ревностным арианином, его брат Констант посвящал себя участиюв борьбе между христианскими направлениями даже больше, чем походам противварваров. Врагами германизации власти и армии могли стать только язычники,претендовавшие на сохранение ценностей и основы греко-римской цивилизации, чтои продемонстрировал Юлиан, который все же не смог отказаться от политикипредшественников. В борьбе с ними императоры могли опираться в основном наармию, пополняемую в основном за счет федератов, так как коренное населениеслужить не хотело.
Принадлежностьфедератов к христианству давала римскойадминистрации некоторые гарантииотносительно верности германцев взятым на себя обязательствам, поэтомуготов-ариан, изгнанных соплеменниками, охотно принимал и расселял в ИмперииКонстанций II. Со стороны готов главным минусом христианства являласьперспектива потерять национальную самобытность, то есть перенять язык Библии иточно такую же, как у жителей провинций, идеологию. Эта угроза быланейтрализована переводом Ульфилой Библии на готский язык, то есть варварыполучили Священное Писание на родном языке даже раньше, чем римляне –«Вульгату», и стойкой приверженностью большинства готов арианству. Конечно,многие готы не понимали и не были способны понять нюансы споров христианскихепископов IV века, однако то, что их вера, а значит и самосознание, враждебнавере основной части жителей провинций – ортодоксальных христиан, они понималипрекрасно.
В середине IV в. на Дунае гарантамисохранения мира и сотрудничества между германцами и Империей становятсяправители из дома Константина Великого[119] и арианскиепроповедники, имевшие у готов существенный успех. Со смертью одного из главныхприверженцев арианства, Констанция II, в 361 г. ипресечения рода Константина вместе с Юлианом в 363 г. обе причины исчезли.Долго накапливаемое военное могущество на Дунае (а по сравнению с Рейном этипровинции со времен Проба (276–282) испытывали относительный мир[120])готов и союзных им германских племен, к этому моменту образовавших невиданнуюпо масштабам «державу Германариха» с неизвестными до сих пор границами[121],готово было обрушиться на Империю. Свои внешнеполитические задачи на всехнаправлениях, кроме южного, готы к этому времени уже решили. Единственнымвыходом для Империи, кроме постройки неэффективных укреплений, оставалосьослаблять германскую федерацию с помощью переселения наиболее лояльной(христианизованной) ее части на территорию Империи. Именно так на нижнем Дунаеобразуются в 348 г. «Gothi minores», которые сохранили нейтралитет и неприсоединились к своим соплеменникам[122] даже всамые тяжелые годы для римлян.
Аналогичныйпроцесс, хотя и не в таких масштабах протекает и у аламаннов и франков.Собственного апостола эти племенные союзы пока не имели, однако их представителив римской армии поддержали христианина Магненция и вполне лояльно относились кпринявшему христианство Сильвану. По-видимому, на определенном карьерном этапенеобходимо было принять христианство для дальнейшего роста по службе, поэтомуварвары относились к перемене веры, как к средству, а не как к изменению своихубеждений или национальной принадлежности. Кроме того, христианство ненадолгоуравновесило эффект эдикта Каракаллы, который позволял германцам влиться вИмперию на равных основаниях с ее «коренным населением», с середины IV в. варварам былонеобходимо еще и обратиться в истинную веру, что те, кто связывал свое будущеес Империей и сделали (за редким исключением).
Источникикуда более скупо сообщают о событиях происходивших у франков и аламаннов в этотпериод, однако никакой державы аналогичной союзу Германариха, эти племена несоздали. У них продолжались войны за некоторые земли внутри Барбарикума,миграции привели к появлению на Западе у римских границ новых мощных племен(бургундов), кроме того, среди самих аламаннов и франков выделяются группировкис разной, а то и противоположной политической ориентацией. У аламаннов это«партии» Вадомара – верного союзника Констанция II – сторонникасохранения имеющихся границ, коварно плененного Юлианом[123],и Хнодомара – символа аламаннской экспансии в Галлию, уфранков – салические[124] и,по-видимому, рипуарские франки, а также аттуарии[125],все чаще наравне с ними упоминаются саксы. Само отражение в римских источникахтаких нюансов внутреннего состояния германских племен, прекращение путаницы вназваниях и объединения всех германцев в единую военно-политическую силу,показывают, насколько далеко зашло познание Римом пограничного варварского мираи насколько серьезный раскол в целях произошел в образованных только 100 летназад варварских объединениях.
В 350-х гг.становится ясно, что фронт на Рейне требует таких же решительных шагов, какиепредпринял Константин на Дунае. Однако Констанций II своими действиямипоказывает, что заниматься проблемами Запада не намерен. Германцы осозналиокончательный отказ Рима от контроля рейнского рубежа собственными силами ипопытались завладеть новыми землями на левом берегу Рейна, не вступая в римскоеподданство, что для Империи имело бы фатальные последствия. Серьезных естественныхпрепятствий для германцев после этого рубежа не существовало, для них былаоткрыта Испания, где и так вовсю шло движение багаудов[126].
Характерно,что битва при Аргенторате, которая на некоторое время поставила крест на такомисходе событий, где из 35 тысяч аламаннов было уничтожено всего 6 тысяч[127],пусть и их авторитетный вождь при этом сдался в плен, известна в мировой историикуда больше, чем многочисленные победы над теми же аламаннами другихимператоров и до и после этого сражения. Г. Дельбрюк, оправдываясь, что одругих битвах недостаточно осведомлен, фактически ставит сражение приСтрасбурге (современное название Аргентората) в один ряд с битвой приАдрианополе[128]. Дажегиперкритическое отношение к свидетельствам источников не может быть причинойдля игнорирования цифры в 60 тысяч аламаннов, якобы перебитых КонстанциемХлором в последние годы III в., о чем в один голос заявляют античныеисторики[129]. У АммианаМарцеллина есть свидетельства о страшных поражениях аламаннов от Валентиниана I и его полководцев,однако ни один из этих успехов римского оружия несравним по известности сбитвой при Аргенторате.
По-видимому,причина этого не только и не столько в том, что другие битвы хуже и менееподробно описаны, сколько в стратегических последствиях этого сражения. Аргенторатпродемонстрировал, что в правильном бою, в котором удалось победить Деценция,при грамотном командовании римляне пока еще намного сильнее германцев,закрепить же за собой какие-либо имперские территории без разгрома крупных силримлян было невозможно. Это замечание не относится только к Декуматским полям иДакии, которая вообще всегда была анклавом в варварском мире, а не чистоимперской территорией[130]. Поэффекту, произведенному среди прирейнских германцев битвой при Аргенторате, онасравнима с результатами войн Константина Великого против готов в начале 330-х гг.У Аммиана имеется масса свидетельств о том, что в 357–360-х гг. Юлианпринимает в римское подданство целый ряд варварских племен по обоим берегамРейна[131]. Этоуказывает на то, что по примеру готов большая часть аламаннов и франков перешлаот попыток переселения на запад к закреплению на имеющихся землях и их оборонеот возможных претендентов, мигрирующих из глубины Барбарикума. Такая политикаделала их естественными союзниками Империи. Сходство дополняет и то, что Юлианпозволяет части франков оставить за собой те земли в Империи, которые они ужезаселили, что имело для судьбы этого племени большие последствия[132].Таким образом, и на Рейне созрели условия для того, чтобы постепенно включать всистему Империи варваров, предоставляя земли в Галлии тем, кто был готовзащищать Империю и довольствоваться полученным. Такая политика была рассчитанана длительный мир между Барбарикумом и Романией, при сохранении военногопрестижа Империи среди германцев. Начиная с этого времени, франки компактнозаселяют Токcандриюи другие области в левобережье нижнего Рейна, что позволило им впоследствии нераствориться в массе галло-римлян[133], а создатьсамое мощное из всех варварских королевств государство.
В конце 350-х гг.Констанций II продемонстрировал, какая участь постигнет всех поселенных наземли Империи, если они осмелятся изменить своим обязательствам и присоединитьсяк своим независимым сородичам в их грабежах имперских земель. Большая часть сарматов,получивших земли от Константина Великого в Паннонии, была перебита и выселенапосле боев за Дунай, так как они участвовали в грабежах вместе со свободнымисарматами. Освободившиеся земли достались сохранившим верность сарматам и тайфаламиз готского племенного союза[134], которыепомогали римским войскам в подавлении сарматского мятежа[135].
Отличиерейнского участка римско-германского фронта от дунайского, несмотря наупомянутые сходные процессы, выяснилось достаточно быстро. Путь к высокимкомандным постам в римской армии представителям аламаннской и франкской знатибыл открыт мирным договором с этими племенами Константа в 342 г.[136]Учитывая, что лучшие имперские военные кадры постоянно отправлялись на Восток,как это было с магистром пехоты Урзицином, который был возвращен с пол-дорогиобратно на персидский фронт[137], на Западенеобходимое преобладание и даже равновесие между командирами-германцами иримлянами было потеряно. Еще более усугубило ситуацию противостояние между Юлианоми Констанцием в 360–361 гг., когда многие имперские высшие чиновникиостались на стороне последнего[138], и Юлианбыл вынужден опираться на свои кельто-германские войска, возвышая, естественно,их командиров в противовес старым чиновникам и полководцам. Затем Юлиан забралс собой лучшие войска Запада вместе с их германскими командующими в персидскийпоход, что позволило германцам (магистру конницы Дагалайфу) не толькоприсутствовать, но и высказывать свое отдельное мнение на военном совете вфеврале 364 г.[139]
Итак,середина IV в. явилась важнейшим этапом во взаимоотношениях Империи игерманцев с точки зрения выбора модели дальнейшего поведения относительно другдруга. Начавшаяся стабилизация «границы» между сторонниками переселения иприверженцами сотрудничества с Империей распространилась вдоль всех северныхрубежей Романии и привела к существенной перестановке сил в Барбарикуме. Появилисьпримеры долгосрочного мирного сосуществования германских племенных союзов иИмперии. В это же время началось сотрудничество не только с независимыми отИмперии варварами, но и внутри Pax Romana появились первые результаты активногопривлечения варваров к обороне государства начиная с времен Диоклетиана,которое на Западе приняло куда более существенные и угрожающие, чем на Востокемасштабы[140]. Сыновьяпервых летов[141], то естьжители Империи максимум во втором поколении, стали играть ведущую роль в жизниЗапада, претендуя даже на диадему. В это же время, несмотря на упоминавшуюсякритику варваризации армии, римские императоры осознают невозможностьдальнейшего существования армии и государства без привлечения в элиту германцев.По-видимому, в 337–364 гг. германские офицеры проходят период становленияв римской армии и осваиваются со своим все более значимым положением, постепеннопереходя от спонтанной поддержки узурпаторов до активного вмешательства ввыборы императоров.
Источникиэтого времени уже не делают различия между имперскими войсками и германцами наримской службе, которые защищают границу. Этническая принадлежность и дажестепень романизованности солдат на границе перестают играть такую важную ролькак раньше, на первый план выходит религиозная принадлежность. Так, например, всостав Римской империи включают по-прежнему все левобережье Рейна вплоть доустья, хотя никаких следов римской цивилизации, относящихся к IV в., на нижнем Рейненет, как правильно указывает Д. Ван Берхем в это время римскоевоенное присутствие заканчивается на территории современной Бельгии[142].Карта позднеримских укреплений, приведенная Г. Шенбергером в его статье,подтверждает эту версию[143]. Аммианприводит данные о попытках Юлиана восстановить некоторый контроль Империи надДекуматскими полями[144], которыеуже однозначно считались варварскими землями, однако следует иметь в виду, что,хоть это и делалось во славу Рима, но почти всегда германскими руками снекоторым участием кельтов. Бесповоротность потери Декуматских полей для Римаподтверждается тем фактом, что в свое время (конец III в.) лимитаны,жившие на этой территории предпочли остаться на своих землях, несмотря напереход их под контроль варваров[145].
Стратегическоеравновесие было утеряно навсегда. Несмотря на достаточно удачные для Империигалльские кампании Юлиана и дунайские – Констанция II, в междоусобныхсражениях погибло слишком много негерманских солдат и офицеров римской армии,что предопределило активное и быстрое «врастание Барбарикума»[146]в Империю на следующем этапе, когда потеря этого равновесия была «оформлена» наполях сражений. Пока же, признавая свою зависимость от германских щитов назащите границ, императоры передавали варварам все новые и новые земли вдольпринципиальных оборонительных рубежей – Дуная и Рейна. И это при том,что за Империей сохранялась возможность непрямого воздействия на германский мирс помощью дипломатии, что, как продемонстрировал Латтвак относительно Дакииконца I – началаII вв. н.э.[147],является достойной альтернативой завоеванию Германии, которое, конечно, в IV в. было невозможно.В это же время страх врагов Империи перед неминуемым возмездием, на котором впервую очередь базировалась вся римская стратегия со времен Августа[148],пошатнулся.
3.Крушение оборонительнойсистемы. Финал противостояния
3.1 Новая династия.Последние попытки сохранить PaxRomana
Посленеожиданно быстрой смерти императора Иовиана императором в феврале 364 г. «собщего согласия гражданских сановников и военных людей»[149]становится профессиональный военный Валентиниан вновь родом из Иллирии.Военачальники опасались новых мятежей, но благодаря тому, что Юлиан привлек ксвоему персидскому походу лучшие войска не только Востока, но и Запада, новыйимператор был избран представителями обеих частей Империи. Валентиниан былсыном известного военачальника-иллирийца Грациана, выслужившегося из низов довысших постов в римской армии, популярного среди солдат[150].То, что Валентиниан I был избран, а не получил трон по праву наследованиянакладывало на величину его власти определенные ограничения. За ним не стояладинастия, поэтому он должен был быть временщиком, однако Валентиниан сталутверждать свою власть своеобразно – назначив, хоть и против мнения некоторыхвоеначальников, своим соправителем с равными правами своего брата Валента.Таким образом, судьба его рода теперь зависела сразу от двух августов на троне,которых свергнуть было значительно сложнее, чем одного.
Валентиниан I быстропродемонстрировал, что он серьезно отличается от правителей из домаКонстантина. Во-первых, он – старший из августов избрал своей резиденциейМедиолан, Константинополь отдав Валенту. Запад наконец получил своего августа,впервые со времен Константа. Во-вторых, Валентиниан I никогда не стремилсяк единовластию, ведя войны только с противниками своей династии, но неистребляя, как Констанций II своих родственников. В-третьих, военно-политическиеприоритеты нового августа были связаны в первую очередь с обороной Империи, чтои продемонстрировал эпизод с мятежом Прокопия.
Прокопий,будучи двоюродным братом Юлиана по матери, то есть являясь родственникомбывшего императора, не принадлежащим к династии Константина, был военачальникомдовольно высокого ранга. С вступлением на престол Валентиниана и Валента оннекоторое время скрывался, а затем поднял в Константинополе мятеж, которыйгрозил новой династии самыми серьезными последствиями. На свою сторону Прокопийсклонил готов, которые вновь стали грабить дунайские провинции Империи[151].Валентиниан I при том, что в это время как по команде варвары атаковали всесеверные границы Империи[152], должен былвмешаться, чтобы помочь брату. Однако, после совещания с военачальниками он непошел на Восток, рассудив, что Прокопий – враг его лично и его брата, ааламанны – всего римского мира[153]. И пустьТ. Моммзен упрекает Аммиана в необъективности по отношению к Валентиниану[154],но факт остается фактом – Валентиниан мыслил масштабами Империи и действовалсогласно ее интересам. Ничего подобного во времена Констанция II нельзя было представить.Мятеж Прокопия был подавлен в 366 г., а сам он казнен.
М. Грант начинает свою книгус 364 г. потому, что именно этот год следует считать годом окончательногораспада Империи на две части[155]. Он, безусловно,прав, традиционная дата – 395 г. не является столь значимой,хотя является концом последнего недолгого управления всей Империей однимчеловеком. Однако, Феодосий I не ставил перед собой задачи сохранитьединовластие, de jure он им никогда и не был, так как еще в 383 г. его сын Аркадийстал августом и соправителем. Валентиниан I, вернув Западу (хотя иненадолго) внимание и присутствие августа, прекратил установившуюся приКонстанции II ситуацию безоговорочного преобладания Востока и сделал обе частиИмперии равными. Очень важен эпизод раздела гвардии и лучших военачальниковмежду Валентинианом и Валентом в Наиссе, при котором первый по праву старшегозабрал себе лучших. Удвоилось и число канцелярий и ведомств, части Империистали окончательно самодостаточными, что и является главным признаком раскола[156].
ТалантливостьВалентиниана I заключалась в том, что он умел доверять людям, каких бычинов и триумфов они не снискали, хотя иногда это приводило к злоупотреблениям,но вообще на людей ему везло[157]. Оннаилучшим образом использовал те военные и чиновные кадры, которые у негоимелись. Поэтому сколько бы ни говорилось о том, что всеми своими победами онбыл обязан своим полководцам Феодосию Старшему и Иовину[158],правление Валентиниана I было последним «светлым» эпизодом в истории имперскогоЗапада. Кроме того, император и не обязан одерживать победы лично, его задача –подбор кадров, а с ней Валентиниан I справился. В этом онсхож с Домицианом. Грамотное и справедливое отношение императора к высшимофицерам было оценено по достоинству, поэтому по смерти его 4-хлетнего сынаВалентиана II провозгласили императором по настоянию (!) бывшего претендентана трон Эквиция и франка Меробавда[159].
Все своеправление (364–375), двенадцать лет без ста дней, Валентиниан I был вынужденвосстанавливать практически с нуля всю систему взаимоотношений Империи сварварами на Западе. Слабая степень цивилизованности германцев обуславливалаогромную роль личного фактора в установлении и гарантии достигнутых соглашений,поэтому с прекращением династии Константина Империи пришлось зановопродемонстрировать свою силу каждому из варварских племен, при том, что изглубины Барбарикума подходили все новые и новые силы. Валентиниан I не гнушался ипредательскими убийствами, которые по свидетельству Т. Моммзена вообщестали обычным тактическим приемом в эту эпоху и на Западе и на Востоке[160],причем далеко не всегда убийства авторитетных варварских лидеров приводили крешению проблемы, бывал и строго обратный эффект (гибель 2 легионов)[161].Несмотря на внушительные победы над аламаннами, саксами и франками император небрезговал и дипломатией, наконец начав на Западе то, что на Востоке практиковалеще Константин Великий. Так в 370 г. он натравил бургундов, уже тогда возводившихсвой род к римлянам, на заклятых врагов Империи аламаннов[162],и хотя и здесь он не сдержал свое слово, принцип «разделяй и властвуй»сработал.
Кроме того, вновьначинает проводиться в жизнь широкий и честолюбивый план, рассчитанный надолгое время, который мог привести к восстановлению Запада Империи в полномобъеме, отбив усилившийся натиск варваров со всех сторон, Рим перешел внаступление по всему фронту. Так Феодосий Старший очистил Британию вплотьдо вала Адриана, который давно уже был занят пиктами и скоттами, и скорее дляэффекта, нежели из-за реальных территориальных приобретений образовал наотвоеванной части Британии новую провинцию, названную в честь императораВаленцией. Заново были укреплены обветшавшие рейнские крепости и оборонительныелинии и начато строительство за Рейном, не всегда, впрочем, удачное инеобходимое, так как нарушало прежние договоренности даже с лояльными Империиаламаннами[163].
К 370-м гг.развитие национального самосознания приграничных варваров, причем не толькогерманцев, достигло такой степени, что начались попытки создания новыхгосударств. Так вождь мавров Фирм провозгласил себя отнюдь не августом, ноцарем Африки, причем источники рассматривают его не как варварского зависимогоцарька, а как имперского чиновника. Античные авторы пишут об изменеФирма Валентиниану I[164], он даже включается всписок узурпаторов наравне с Магненцием и Прокопием[165].У германцев появляется мода на вымышленные генеалогии, причем не только знатныхродов, которые затем будут составлять готские историки VI в., но и целыхнародов, когда германцы возводили свой род к римлянам, грекам, троянцам и всемим вместе. Это явление является индикатором стремления приграничныхавторитетных германских племенных союзов окончательно уравнять себя в правах совсеми остальными народами Ойкумены на наследование античных ценностей итрадиций. Однако готов ли был принять в себя и ассимилировать новый массивварваров Pax Romana? Считали ли это нужным и необходимым римские государственные мужи?
М. Грант утверждает, чтоодной из главных причин падения Римской империи на Западе является то, что Римбыл не готов инкорпорировать в свою империю германцев[166].Более того, понимая опасность чрезмерного усиления германцев в армии, а значити во власти императоры, и в особенности Валентиниан I и его брат активноборолись за нейтрализацию усиления германцев и пытались не допустить слиянияварваров с жителями провинций. Так, например, долгое время запрещались смешанныебраки[167], чтоподдерживало чувство национальной розни и презрения с обеих сторон. Сохранениетакой сегрегации, притом что было вообще трудно приспособить германский быт кримским условиям[168], привело кросту национального самосознания в первую очередь у германцев, поэтому даже в VI в. остготы возмущались попыткамидать римское образование наследнику готского престола[169].
Валентиниан I в 367 г., уступив просьбам женыи тещи[170],провозглашает августом своего 8-летнего сына Грациана. Конечно, малолетнийавгуст никакой роли долгое время не играл, однако Империя получила еще однодоказательство прочности новой династии и время, чтобы осознать Грациана вкачестве будущего полноправного правителя. Вообще правление Валентиниана I и Валента стало примеромредкого согласия двух (а формально и трех) августов, которого не могли добитьсясо времен Диоклетиана и Максимиана. Хотя оба правителя были родными братьями,они были совершенно разными людьми и, по-видимому, по разному хотели добитьсяодной общей цели, хотя оба были талантливыми администраторами[171].Однако, если Валентиниан был «офицером до мозга костей», то Валент скорееорганизатором и финансистом[172].
Возросшая нанекоторое время эффективность бюрократического аппарата позволила обоимавгустам еще раз попытаться административными методами добиться повышенияобороноспособности государства и затормозить процесс германизации армии.«Кодекс Феодосия» отражает целый ряд мер, предпринятых для привлечения гражданИмперии в армию. Главным злом к тому времени стало повальное дезертирство иукрывательство хозяевами имений зависимых людей от конскрипции, что все болеежестоко наказывалось императорами[173], из которыхВалентиниан I вообще был известен своей свирепостью и жестокостью[174],которые, впрочем, были более необходимы правителю в условиях такого разложениявсего государственного организма и общества[175], чем умениеписать красивые речи и воззвания, как это делал Юлиан. Добровольцы же наоборотполучали налоговые льготы причем не только для себя, но и для членов своейсемьи[176].
Во многомэпоха 364–375 гг. была схожа с временами Диоклетиана-Максимиана и моглапривести к столь же существенным результатам в деле продления существовании Pax Romana, если бы не прогрессгерманских племен и прихоти судьбы. Так, например, неизвестно чем бы могли закончитьсяоперации Валентиниана I на среднем Дунае, если бы он так скоропостижно не скончалсяот апоплексического удара. Огромная зависимость судьбы Империи от его личностине позволила в должной мере завершить его мероприятия[177]его преемникам. Во всяком случае, разорение населения провинций налогами, скоторым на региональном уровне успешно боролся еще цезарь Юлиан[178],в это время приостановилось, и налоговое бремя даже понизилось[179].Недостающие деньги казна получала за счет разгрома языческих храмов иконфискации их имущества, а так же за счет откупов, которые платилиземлевладельцы за своих колонов, которых они не пускали в армию. Конечно, тамгде императоры не могли проконтролировать сборы лично немедленно началисьзлоупотребления и откровенный грабеж подданных, что отрицательно сказалось наположении многих провинций, однако Валентиниан I, очень суровый спростолюдинами с высокопоставленными военными и чиновниками никогда не ссорился[180].Возможно потому, что помня о своем незнатном и провинциальном происхождении, онстарался не раздражать очень влиятельную на Западе аристократию, в первуюочередь римскую, которая имела большую власть, в то время как на Востоке высшийслой общества представляли потомки людей, выдвинувшихся при Константине и егосыновьях[181].
После смертиВалентиниана I в ноябре 375 г. на Западе августом был провозглашен егомалолетний сын Валентиниан II, то есть практика подготовки к трону заранеепродолжилась. Одновременно была исключена возможность провозглашения солдатамикакого-либо другого августа в отсутствие поблизости соправителей покойногоимператора[182]. Грацианобрел самостоятельность и, к зависти Валента, популярность в войсках, хотяисточник утверждает, что он был не создан для правления, при том, что обладалбольшими достоинствами[183]. ОднакоГрациану, хотя и не лично, удалось поддержать престиж Империи. Наиболее яркимсобытием, подтверждающим этот тезис, является битва при Аргентарии (нынеКольмар) в феврале 378 г., где якобы было уничтожено до 30 тысячаламаннов-лентиензов из сорока тысяч вторгшихся[184].Рассматривая это сражение, пожалуй вряд ли следует доверять цифрам, приводимымАммианом, так же, как он и сам не доверял сведениям, которые (до 70 тысяч)преувеличивали размер орды[185].
Эта победа,вряд ли соразмерная триумфу римского оружия при Аргенторате, тем не менее былаодержана очень вовремя, однако ради нее была задержана часть войск,отправленных на Восток в помощь Валенту против готов, что в сочетании с целымрядом причин и случайностей привело к Адрианопольской катастрофе. В целом же,Валентиниан I и Грациан достигли главной цели – вновь переориентироваливарваров на инкорпорирование и сотрудничество с Империей, отбив все попыткинарушить рубежи и систему международных отношений, созданную династиейКонстантина. С этого момента вплоть до начала V в. на рейнском иверхнедунайском участке имперской границы царит относительное военное затишье[186].Это повлияло на Грациана, который в связи с миром стал таким приверженцем варваризацииримской армии и государства, что своим покровительством германским и аланскимотрядам вызвал недовольство солдат[187] и предрешилсвою гибель в 383 г. результате мятежа и узурпации Магна Максима, чейкомит Андрагаций и убил Грациана[188]. И хотя Г. Дельбрюккатегорически отрицает возможность какого-либо чисто римского военного мятежа,так как считает, что римская армия переставала существовать еще при КонстантинеВеликом, сменившись германскими отрядами на имперской службе[189],определенная борьба национальных группировок в легионах Грациана наверноевсе-таки происходила. Так, например, полководцы германского происхождения имелии демонстрировали свои политические предпочтения, которые скорее всего часторасходились с интересами римской аристократии или христианских епископов,влияние которых при Грациане беспрецедентно усилилось[190].
На Востоке послеотносительно успешных готских кампаний Валента 367–369 гг. варвары быливынуждены поплатиться за свою помощь Прокопию, хотя они и оправдывались тем,что приняли его за законного наследника престола из династии Константина. Былорезко сокращено право торговли готов с Империей, они лишились римскихпродовольственных поставок[191]. Это, конечно,давало Валенту некоторые основания для титула «Готский Величайший», которым егои называет Евтропий[192], ностратегически это было неверно и опасно. Готы этим миром провоцировались либона скорое расселение в поисках новых земель по Барбарикуму, что могло вызватьцепную реакцию, либо на атаку на юг, в имперскую Мезию. Конечно, некотораячасть готов была против конфликта с Империей, но даже раскол их племенногосоюза не освобождал римлян от перспективы тяжелой и затяжной борьбы сварварскими вторжениями.
Придунайскиеготы с этого времени распадаются на группировку Атанариха, организовавшего (взнак независимости от Империи) первое гонение на готских христиан в 369–372 гг.,и сторонников принявшего арианство Фритигерна, которые были ориентированы напостепенное вхождение в состав Романии[193]. К 375–376 гг.на дунайской границе Империи создалась ситуация, которой ни одна из сторон былане удовлетворена. Натиск римлян при Валентиниане I и Валенте натолкнулсяна встречное движение племен из глубины Барбарикума, что ставило всеприграничные племена варваров в крайне невыгодное положение, даже если они былисогласны биться за Империю. Начало гуннского нашествия, разгром аланов идержавы Германариха стали для придунайских готов и Империи моментом истины, таккак времени для постепенного привыкания друг к другу и налаживания отношений,осложнившихся еще и конфессиональными разногласиями, больше не было.
Попыткавестготов организовать сопротивление гуннам провалилась[194],и наиболее лояльные к Империи из них попросили у Валента в 376 г. убежищана территории Мезии и Фракии практически на любых условиях, тот, обрадовавшисьперспективе большого и бесплатного пополнения в римскую армию[195],согласился. Однако, пороки римской администрации, которая воспользоваласьнеопределенным статусом готов в Империи[196], инеготовность провинций принять такое количество варваров быстро превратилижизнь готов в кошмар, в котором, чтобы не умереть от голода и не попасть врабство они должны были обратиться к грабежам, а затем и поднять широкомасштабноевосстание. Последней каплей стала неудачная попытка римских вельможпредательски убить Фритигерна[197], так долгоевремя сходившее римлянам с рук коварство, наконец, было наказано. Валентнемедленно выступил против готов и поначалу действовал удачно, отогнав их отстен Адрианополя и перебив несколько шаек, после чего готы и союзные им аланыво главе с Сафраком стали отходить на север.
Римскаяразведка оценивала силы варваров в 10 тысяч человек, что Аммиан считаетявным недоразумением[198], однакоскорее всего силы готов вряд ли превосходили это число даже вдвое[199],в то время как римляне располагали существенно большим войском, включавшим дажеконтингенты, присланные варварскими царьками Аравии[200].На то, что готы уступали римлянам числом указывает и то, что Фритигерн провелперед боем блестящую провокацию Валента на необдуманные действия, а такжеподготовился вынудить римскую армию оставить его в покое, перекрыв пути подвозапровианта, так как понимал, что в правильном бою у него шансов нет. Да и самиримляне были абсолютно уверены в победе, что в IV в. пристолкновениях с германцами бывало нечасто. На военном совете талантливыйвоеначальник Себастиан настаивал на немедленной атаке, и только начальникконницы Виктор, сармат по происхождению, высказывался за то, чтобы подождатьподхода частей Грациана[201]. К военнымпричинам исхода Адрианопольского сражения примешиваются, конечно, и личные мотивы(зависть Валента к племяннику) и религиозные споры, так как озлоблениеортодоксальных христиан против императора-арианина достигло пика[202],и возможно имела место измена. Так или иначе, по классическому каннскомурецепту готская конница смела с поля боя римскую, а затем без помех разгромиларимскую пехоту, понесшую ужасные потери, сам Валент бежал, как бы Т. Моммзенне оправдывал его гибель[203], и былзаживо сожжен в хижине, не узнанный преследователями, христиане-кафолики затемокружили его гибель символическим значением небесного возмездия за ересь[204].
9 августа378 г. военный престиж римского оружия был уничтожен в сознании не тольковарваров, но и в умах римлян. Долгой иллюзии относительного благополучия пришелконец, кризис Империи и идеи римской гегемонии в известном мире получилнаглядную иллюстрацию. В этом, пожалуй, самое главное следствиеАдрианопольского поражения. Широко распространенная версия о фатальной дляримлян гибели при Адрианополе лучших частей римской армии не выдерживаеткритики. Безусловно, погибли достаточно обученные и закаленные войска, но,во-первых, у Византии все-таки достало сил достойно закончить противостояние сПерсией на Востоке, что и до Адрианополя было очень трудно, во-вторых, элитныевойска с Запада в сражении участия практически не принимали, поэтому объяснятькрушение Запада Империи поражением при Адрианополе бессмысленно, притом, чтопотерпевший поражение Восток выстоял и победил.
Также какВалентиниан I нашел спасителя Британии и Африки в лице Феодосия Старшего,несправедливо осужденного и казненного в 376 г.[205],так и Грациан, не опасаясь мести, назначил в январе 379 г. августом и такимобразом спасителем Востока Феодосия Младшего, унаследовавшего таланты отца.Династия Валентиниана получила первое дополнение. Грациан, пытаясь укрепитьавторитет своего рода, женился на дочери Констанция II Констанции, родившейсяуже после его смерти.
Феодосий,ортодоксальный христианин, вошел в историю Империи как последний император,сумевший удержать Империю в ее старых границах, хотя бы номинально, а такжеобеспечить некоторое единство в действиях обеих ее половин. Как бы тяжело нивоспринимали римляне поражение при Адрианополе, его непосредственныепоследствия были не особенно тяжелы. Взять укрепленный город, где оставаласьказна Валента, победители не смогли и отступили, Константинополь им был тоже непо силам, многие готы, остававшиеся на римской службе в разных городах былиоперативно перебиты[206]. Рассеявшиесяпо Балканам грабительские шайки были обречены на гибель, так как они не имелиубежища, зато находились в состоянии войны с римскими отрядами. В этой ситуациибыло вполне логично попробовать договориться и получить-таки землю от новогоимператора на справедливых условиях, так как опасность злоупотреблений была ужедоказана на деле. В среде готов вновь начались конфликты и разногласия,которыми грамотно воспользовался Феодосий, который узнав, что Грациан,остановив в Паннонии нашествие, уже подкупил и договорился с частью готов итайфалов о мире, предоставив им земли в долине реки Пад[207],поспешил связать договором и остальные группы варваров.
В этом емуочень помог приезд в Константинополь старого и авторитетного сторонниканезависимости от Империи Атанариха. Он разочаровался в возможностипротивостоять гуннам в Барбарикуме, был покинут многими союзниками, затемизгнан победителями при Адрианополе – Фритигерном, Алатеем и Сафраком[208]и обратился к Феодосию с просьбой о мире и земле в январе 381 г. Вскореон скончался, дипломатичный август устроил ему пышные похороны, и егосторонники, лишенные вождя, поголовно перешли на службу к Феодосию[209].
После этого готыпостепенно стали склоняться к союзу с Империей, и венцом примирения противниковстал договор 3 октября 382 г. между Фритигерном и Феодосием, покоторому готы в качестве федератов были размещены в Нижней Мезии и Фракии. Остатусе готов по этому договору и его особенностях по сравнению с аналогичнымисоглашениями IV в. римских императоров с варварами в литературе существуютразногласия. Т. Моммзен подчеркивает, что земли готы получили только вкачестве подданных Империи, они стали налогоплательщиками и поставщиками солдатв римскую армию, однако делали это на деле, как равноправные союзники и загодовое денежное довольствие[210]. А.Х.М. Джонсобращает внимание, что готы в отличие от других варваров уже не назывались laeti или другим сходнымтермином, а только foederati, и считает это признаком того, что готы уже рассматривалиськак иностранное государство на территории Империи, так как они сохранили своихвождей и племенную структуру[211]. Этоявляется некоторым преувеличением, так как государство вестготов начинает своюисторию с 419 г.
Однако,несмотря на то, что Феодосий удачно укротил племена варваров (по выражениюОрозия) [212], а Иордан,следуя за ним говорит, что было просто восстановлено федератское готскоеополчение, какое было при Константине[213], психологическиважный дунайский рубеж был потерян, это явилось признанием конца Империи, какконцепции единого государства, воплощающего Ойкумену. Пала привычная границаРомании и Барбарикума, и жители Константинополя и Рима ощущали возросшуюопасность от готов, а также заново переоценили вчерашних дикарей, признав ровнейРиму хотя бы по духу. После этого началась агония имперской оборонительнойсистемы, описание которой кажется Т. Моммзену «неутешительным ибессмысленным», при этом он цитирует Синесия, епископа Киренского, которыйсчитал позором, что «чужаки борются за нас»[214]. Вызов,брошенный Империи оккупацией придунайских областей, был бы слишком тяжел даже влучшие времена, какими, например, были эпохи Домициана и Траяна, в конце же IV в. для государственного аппаратаи населения Романии справиться с поставленной задачей было уже невозможно.
Готы после этогодоговора некоторое время верно служили Империи, однако единственным гарантом ихлояльности был Феодосий, которого даже историк середины VI в. (то есть 150 летспустя) Иордан называет «другом рода готов»[215]. Императорне останавливался перед раздачей готам беспрецедентных привилегий, будучиуверенным, что они взамен будут соблюдать условия мира, на что у него быливполне весомые основания, так как эти варвары более 30 лет с 332 г. по 366 г. прожили вотносительном мире с Империей.
Именно изготов Феодосий вскоре набрал армию для похода против узурпатора Магна Максима,который в 383 г. убил Грациана, а затем добился от малолетнего Валентиниана II и Феодосия признаниясебя августом, Запад был разделен. В 387 г. Максим, прервавпереговоры с соправителем[216], вторгся вИталию и вынудил Валентиниана II бежать с семьей на Восток, где их приютилФеодосий. Большую роль в подготовке войны против Максима, который посвидетельству Орозия был выдающимся деятелем настолько, что получал дань даже с«свирепейших» германцев[217] и былдостоин титула августа[218], сыграламать малолетнего императора Юстина, которая устроила брак Феодосия с дочерьюпокойного Валентиниана I Галлой[219], включивего таким образом в прославленную династию. Одновременно этим же отрицаласьвсякая возможность занятия престола представителями других династий.Характерно, что узурпатора вновь выдвинула Британия[220],которая, по-видимому, никак не вписывалась в установившуюся систему управления,уже в 407 г. по такому же сценарию развивались события вокруг Константина III. Максим был неожиданнымударом Феодосия заперт в Аквилее, схвачен и казнен, его сын Виктор, которыйполучил от отца титул августа, был убит[221] Арбогастом,полководцем Феодосия, франком по происхождению. Валентиниан II получил управление надвсем Западом обратно.
Однако, долгоего власть не продержалась – уже в мае 392 г. 21-летний императорбыл убит Арбогастом или совершил самоубийство, во всяком случае причастностьвоеначальника несомненна, но непосредственная вина не доказана[222].Новым узурпатором стал Евгений, однако всю полноту военной власти сохранялАрбогаст, который, готовясь к войне с Феодосием, от имени Евгения заключилдоговоры с варварами[223], в первуюочередь со своими соплеменниками, о совместном походе против императораВостока. В битве на Фригиде 6 сентября 394 г., благодаря везениюФеодосия и предательству некоторых воинских частей, войска Евгения и Арбогастабыли разбиты, оба они вскоре погибли. Вновь большую роль в победе Феодосиясыграли готы под руководством своего военачальника Гайны и войска вандалаСтилихона, ставшего в 394 г. главнокомандующим войсками Империи[224],а еще до этого породнившегося с Феодосием. В последний раз в Романии установилосьфактическое единовластие, однако впервые оно было установлено в борьбе однихгерманцев против других, так как именно они составляли большинство в обеихармиях в 394 г.
Со смертьюФеодосия в январе 395 г. повторилась ситуация, которая всегда случаласьв IV в. после кончины великихимператоров – рухнула вся система договоров с варварами, начались попытки новыхузурпаций, а власть перешла к высшим военным и чиновникам, которые совершенно затмилислабых сыновей Феодосия – Гонория на Западе и Аркадия на Востоке. Готылишились своего статуса и привилегий и посчитали себя не связанными никакимиобязательствами, поэтому с 395 г. начали под предводительством бывшегоримского офицера Алариха разорять Балканы, чему не мешал Стилихон, так какмежду половинами Империи шла борьба за обладание Иллириком, от которой выигралитолько варвары. Покою Империи пришел конец, теперь германцы действовали ужевнутри нее, и они «привели приговор в исполнение»[225].
3.2Германцы на пороге государственности. Попытки римско-германского сотрудничестваи сосуществования
Историягосударственности германцев не имеет строгих хронологических рамок, так как,во-первых, как и всегда на историографию повлияли и исказили некоторые фактыполитические и национальные пристрастия авторов, так, например, Т. Моммзен утверждал, чтопервым переводом Библии на иностранные языки был перевод немецкий[226],подразумевая под этим ее готский вариант, сделанный Ульфилой, в то время как доэтого были куда более ранние переводы Священного писания на ряд восточныхязыков. Во-вторых достаточно сложно определить насколько правомерно считатьранние германские образования самостоятельными государствами до появленияпервых законодательных актов и начала собственной внешней политики, ведь дажеТеодорих Великий формально считал себя подданным византийского императора изавещал согласовывать с ним политику своим преемникам[227].
Однако то,что уже к концу IV в. многие приграничные германцы ощутили потребность в участиив государственных делах и стали пытаться найти государственную систему, вкоторой они могли себя реализовать кажется очевидным. Во всяком случае, В.П. Буданова применяетотносительно некоторых германских деятелей термин «хождение во власть»[228].Конечно, далеко не все варвары осознавали свое стремление влиться в Империю,так как были поглощены более острыми проблемами. Однако, те из них, ктодобивался высоких постов, никогда не пытались образовать чисто германскоегосударство и тем более на территории Барбарикума, хотя приобрели для такихпопыток достаточный военно-организационный опыт. История IV в. не знает ни одногопримера измены варварского по происхождению имперского военачальника в пользусвоих соплеменников за границами Романии. Уровень развития приграничныхгерманцев и степень зависимости от их контингентов имперской армии в конце IV в. достигли небывалыхмасштабов, поэтому вряд ли у высокопоставленных варварских вождей на римскойслужбе возникали проекты по созданию на своих диких родных землях государства,гораздо лучше и престижнее было захватить уже существующий и покрывший себяславой римский государственный организм.
Германцы ещев середине IV в. завязали свои мирные взаимоотношения с Империей на основелояльности к династии Константина Великого, так как она символизировала мощь истабильность Романии. Избранному в 364 г. Валентиниану еще толькопредстояло доказать свое право на престол, притом, что германцы плохоразбиравшиеся в нюансах династических связей постарались сдержать своиобязательства по отношению к потомкам Константина и послали до 10 тыс. воинов впомощь претенденту Прокопию в 365–366 гг[229].
Франки иаламанны также проверили на прочность границы Запада, усилив натиск и совершивнесколько крупномасштабных вторжений в конце 360-х гг. Валентиниан I руками своихполководцев, в том числе и германского происхождения, нанес аламаннамчувствительные поражения, которые, если верить Аммиану, понесли оченьчувствительные потери[230]. Еслипосчитать все потери, которые согласно источникам понесли только аламанны в367–378 гг., то получится, что было перебито несколько десятков тысячвоинов, что исходя из реальной численности германцев означает, что как военнаясила аламанны были полностью уничтожены. Вряд ли это действительно было так,однако после этого активного участия во вторжениях в Империю аламанны непредпринимали, и переселение их в Галлию не состоялось. Это племя осталось натерритории Декуматских полей и стало основой для будущих немцев, во всякомслучае, современные французы называют Германию по их имени.
Франкиизбежали разгрома, так как более охотно шли на переговоры с римлянами ипретендовали на те земли, которые Империя изначально контролировала с помощьюварваров, в данном случае батавов. Север Галлии они заселяли достаточно давно икомпактно, поэтому присоединялись к грабежам только в случае отсутствия твердойвласти в Романии. Так было в 388 г., когда державший их в страхе МагнМаксим был казнен, и на Западе утвердился совсем юный Валентиниан II[231]. В это же время уфранков, которые по выражению Т. Моммзена были настроены менеемонархически, чем готы[232], появляетсясвоя королевская династия, позднее названная Меровингами.
Вообщевыделение знати шло достаточно давно, однако только в IV в. она становитсянастолько влиятельна, что ее представители упоминаются античными источниками всвязи cродством с тем или иным деятелем прошлого, и сохраняет свою власть напротяжении поколений и веков. Постепенное и неоднозначное сближение статусагерманской и римской знати объясняет постоянную путаницу в титулах,употребляемых источниками по отношению к германским вождям, которые называютсяи «царями» и «князьями» и «приматами (primates)». Наконец в конце IV в. доходит до того,что август породнился с варваром Стилихоном, и тот возглавлял правительство ивойска Запада 14 лет вплоть до своей казни в 408 г., которая была визвестной степени вызвана его стремлением обеспечить престол для своих потомков[233].
По сравнениюс презрительным отношением Рима более ранних веков к германцам факт браковмежду варварами на римской службе и членами императорского дома явился большимшагом вперед в деле слияния Империи и Барбарикума, однако говорить о«диалектическом скачке»[234], например,готов, произошедшем в III–IV вв., с чем солидаризуется Ю.К. Колосовская[235]вряд ли правомерно. Изменения были действительно очень велики, но они былиподготовлены столетиями взаимодействия с Империей, а резкое изменение статусаварваров, прослеживаемое по источникам объясняется только темпом событийпоследней четверти IV в. и нежеланием Империи серьезно воспринимать германцев (несчитая борьбы против их набегов) вплоть до середины IV в. Долгоподготавливаемые результаты всестороннего развития варваров были оформлены наполях сражений в исторически короткий срок, поэтому возникает ощущение взрываактивности.
Подвпечатлением от резко изменившейся обстановки находились и писатели IV в., которые всталиперед вопросом о приемлемости и необходимости принятия германцев в римскую«семью народов». В итоге образовалось два течения[236],одно с явно прогерманскими взглядами (Фемистий, Пакат), то есть поддерживающееполитику Феодосия по привлечению германцев к управлению Империей, другое(Синесий) резко отрицательно относящееся к самому факту присутствия варваров вримской системе власти и призывающее к обороне от них всеми силами с помощьюмобилизации в армию коренного населения Романии[237].При Феодосии были ликвидированы последние остатки веротерпимости, и влияниеязыческих группировок, отстаивавших чистоту Рима и античного наследия, сошло нанет. Особую позицию занимали представители различных направлений в христианстве,для которых этническая принадлежность была куда менее важна, чем религиозная,поэтому если ортодоксальные христиане и выступали против германцев, то толькоиз-за их стойкой приверженности к арианству.
После событий399–400 гг., когда командующий армией Восточной империи гот Гайнапопытался с помощью своих войск захватить власть в Константинополе и едва непреуспел в этом, остановить же его удалось только еще одному готу на имперскойслужбе Фравитте[238], вопрос остепени проникновения германцев во власть встал еще острее. Современники уже струдом могли отличить германские распри и переговоры от продолжения прежнейборьбы по линии Романия – Барбарикум. Подозрения в сочувствии своимсоплеменниками падали даже на всесильного Стилихона, который источникамиобвиняется в подстрекательстве вандалов, аланов и свевов к тотальному вторжениюв Империю в ночь с 31 декабря 406 г. на 1 января 407 г[239].По мнению Т. Моммзена Стилихон предательски (это было расценено в Византии именнотак)[240] пощадилАлариха в 395–397 гг. не только из-за того, что планировал его в дальнейшемиспользовать, а потому, что они были очень похожи друг на друга по своемуположению и биографии[241].
Кроме того,Стилихон по-видимому осознавал опасность скорого мощного взрыва в Барбарикумеиз-за продолжающегося нашествия гуннов, так как по опыту 370-х гг. былопонятно, что ни одно из германских племен даже при всем желании не сможетостановить волны переселенцев с востока и севера. Поэтому несмотря наограниченность и бездарность своего императора, возрастающие подозрения внелояльности и обвинения в предательстве Рима в пользу варваров Стилихон сознательношел на стратегический союз с наиболее адекватными из варваров (а это были впервую очередь готы и франки), продолжая политику Феодосия, но слишком дорогойценой. Крушение римской оборонительной системы и ее сознательный демонтаж,начатый договором 382 г., продолжался.
В 388 г.под контроль варваров перешла Паннония[242], которая неуспела испытать эффект (какой был на Рейне) от энергичных действий Валентиниана I, которые тот планировалпровести на этом участке границы[243]. И хотя помнению Л. Варади римское присутствие в Паннонии продолжалось вплоть до476 г.[244], своенно-стратегической точки зрения эта территория в Империю уже не входила.Впоследствии также будут сданы Ретия, а затем и рейнский рубеж на всем егопротяжении. Граница между Романией и Барбарикумом стала размытой, а затем ивовсе стерлась, что могло привести к слиянию Империи и некоторых германскихплемен, на что, вероятно, надеялся Стилихон, но привело в итоге к исчезновению Pax Romana на западе вообще изамене его системой варварских королевств.
Противостояниемежду Римом и германцами закончилось, началась борьба бывших приграничныхгерманцев против Великого переселения народов в целом, как огромногоисторического процесса. Появление гуннов необратимо нарушило стратегическийбаланс в Европе[245], с такимтрудом выстроенный и удержанный в войнах Константина, Юлиана иВалентиниана I и дипломатией Феодосия. Предусмотреть это, и даже обнаружить, таккак гуннское нашествие развивалось относительно медленно, а самих гуннов былоне слишком много[246], римскиеимператоры и полководцы не смогли. Да и сами гунны выступали долгое время некак заклятые враги, а зачастую как помощники, наводящие порядок в беспокойномБарбарикуме, именно они казнили бежавшего за Дунай Гайну и помогли Стилихонусправиться с Радагайсом[247]. Римскаяадминистрация в новом конфликте выступала только в качестве организаторасовместных действий (деятельность Флавия Аэция) и своеобразного знаменидля обозначения принадлежности к тому или иному лагерю (для другого это была«держава Аттилы»), так как нередко представители одного племени сражались поразные стороны, что и было продемонстрировано в битве на Каталаунских полях.
Такимобразом, Империи не удалось закончить постепенное включение германцев в своюсистему, которое могло бы обновить и улучшить ее людские ресурсы. Своеобразноеразделение труда между римлянами и германцами, когда одни производят, а другиевоюют[248], быловполне реально, и в известном смысле этот принцип был реализован в Европе вСредневековье при строительстве сословной структуры общества.
Отдельныерезультаты умелой дипломатии и последовательной военной политики по сдерживаниюварварской миграционной активности и переориентации приграничных германцев насохранение status quo были достигнуты[249]. Однаковыбранная стратегия оказалась бессильна в обстановке Великого переселениянародов, которое требовало чисто военного стиля решения вопросов, не оставляя Империивыбора, так как вести переговоры со спасающимися от гибели ордами былобесполезно. Те из германцев, кто уже был включен в имперскую систему, осознав кначалу V в.бессилие Империи справиться с переселением варваров, начали спасаться отнашествий самостоятельно, используя остатки римской администрации[250].Пусть даже самые выдающиеся из их лидеров, пока еще вели себя скорее как«главари разбойничьих шаек»[251], шансысохранить государство германскими руками уже были упущены. Германцы сталивнутри Империи полностью самостоятельной политической силой, независимой отумирающей государственной системы.
Заключение
IV век нашей эры явилсякульминационным моментом в римско-германском противостоянии, за которымпоследовал быстрый финал. Обе противоборствующие стороны сильноэволюционировали за период с 284 г. по 401 г. Римско-германскиевзаимоотношения, интенсивно развивавшиеся до этого несколько столетий, врассмотренную эпоху приобрели более сложный характер, обогатившись новымифакторами, в особенности религиозным. В известной степени в IV в. судьба исходаримско-германского противостояния решалась уже не на полях сражений, а скорее вумах государственных деятелей Империи, главным стало их отношение к перспективевключения германцев в Романию. Безусловно, римские императоры опробовали (инебезуспешно) ряд чисто военных мер, направленных на восстановлениебоеспособности и эффективности имперской армии и оборонительной системы, однаковсе они относились к области тактики, в то время как требовались мерыисключительно стратегические. Глубокие реформы всего государственногоорганизма, проведенные Диоклетианом и Константином, не смогли датьдолговременных результатов, так как разбились о личные амбиции претендентов навласть и порочность сильно раздувшегося имперского бюрократического аппарата.
Более того,итоговая неудача методов управления государством времен первой тетрархии,привела к постепенному осознанию невозможности сохранения в едином государствестоль различных по стратегическим задачам территорий. Уже Константину пришлосьвыбрать одну из двух половин Империи, что во многом предопределило будущийвзлет и живучесть Византии и бесславное крушение Запада. В военном планефактический раскол Империи (окончательно закрепленный в 364 г.) выразился вуничтожении единой стратегии внешнеполитических действий, что в 350-х и 390-х гг.привело к открытой ожесточенной вражде Востока и Запада, с использованиемгерманцев для подавления конкурента, что сказалось на общем престиже Рима, накотором в первую очередь (а не на армии) и основывалось его превосходство надвсеми остальными народами.
Возросшаявоенная мощь германцев, их социальный и этнический прогресс (имеется в видуновый уровень осознания себя, как народа) при очевидной неспособности Империи крешению проблемы военным путем привели к возрастанию роли дипломатии в римскойполитике. Начиная с действий на Дунае в 330-х гг. Константина Великого,система договоренностей с приграничными варварами становится куда болеенадежным и дешевым (несмотря на регулярные «подарки» вождям и выплаты) способомподдержания мира на рубежах Pax Romana. Рим даже испробовал принципиально новоесредство – религиозную пропаганду, которая помогла сделать включениеварваров в Империю менее болезненным и дорогим. Истощение командных иадминистративных кадров Империи в междоусобных войнах в установившеесяримско-варварское перемирие открывало германцам дорогу к высоким постам вИмперии, на которых они могли бы предотвратить войну на уничтожение междусвоими соплеменниками и римлянами.
Стабилизировавграницы и сдержав германский натиск на Империю, римские императоры предоставиливарварам время для мирного усвоения римских военных достижений, для перестройкисвоей племенной структуры, для изучения и понимания действительного положениядел в Романии. Германцы быстро учились, в войнах августов за единовластие онивпервые ощутили зависимость имперской армии от варварских контингентов, смоглиосознать не только достижения римлян, но и свое превосходство над ними внекоторых областях. Равновесие между римской организацией и опытом и германскойинициативностью и доблестью было окончательно нарушено после смертиВалентиниана I и битвы при Адрианополе, в результате чего германцы к концу IV века возглавилиармию и правительство Запада, а затем и вовсе уничтожили эту часть Империи, какгосударственный организм.
Римскиегосударственные деятели пытались бороться с германским проникновением накомандные посты в армии, однако упорное нежелание и неспособность коренныхжителей Империи позаботиться о собственной обороне не оставили им выбора.Именно из-за того, что пришлые германцы надежнее защищали имперские рубежи отсвоих более диких собратьев, чем расселенные на них лимитаны, римлянам пришлосьотказаться от контроля над Рейном и Дунаем вообще, что было равносильно признаниюконца исторического противостояния Романия – Барбарикум. Огромнаязависимость слабого и инертного имперского аппарата от личных качествимператора привели к фатальным последствиям от бессмысленной борьбы заединовластие при Констанции II и разгромному поражению при Адрианополе из-заамбиций императора Валента.
С трудомпостроенная и поддерживаемая сложная система римской политики в приграничномрегионе исправно функционировала при активном и талантливом императоре, однакосовершенно не была готова к появлению дополнительного импульса к переселению вБарбарикуме. Появление немногочисленных гуннов, явилось первым актом крушенияРимской империи на Западе только потому, что вызвало эффект цепной реакции вварварской среде, и вынудило германцев продемонстрировать все то, чему онинаучились от римлян.
Для германцевIV в. явился временемобретения не только имени и себя, а моментом осознания своего места в известномим мире. Если в начале IV в. многие варвары были согласны поселиться вИмперии в качестве неполноправных ее подданных, то наблюдая и участвуя вколлизиях Романии они к концу столетия пришли к идее о самостоятельнойгосударственности на обломках Рима и своем превосходстве над античнойцивилизацией. Продажность бюрократии исключительная слабость императора Гонориятолько подтвердили этот смертельный для Империи вывод варваров.
Говорить овоенно-техническом прогрессе в это время, по-видимому, нельзя. Если германцыеще заимствовали у римлян отдельные принципы организации, то последние наобороттолько деградировали. Попытки императоров заимствовать чужие методы ведения бояи образование новых родов войск (тяжелая кавалерия) совершенно не могли«окупить» падения войсковой морали, на которой строилась вся римская военнаясистема с момента основания. В такой ситуации любые стратегические инновациибыли бесполезны, да они почти и не применялись. Известных успехов достиглатолько стратегия непрямых действий (то есть дипломатия), применяемая начиная сКонстантина, однако и она оказалась бессильна против всеобщего переселения.Германцы же по-прежнему не нуждались в стратегии, хотя демонстрировали иногдаблестящие тактические действия (Адрианополь).
Единственнымсредством, позволявшим избежать прямого конфликта идентифицировавших себяварваров и деградировавших римлян, могла бы стать пропаганда и миссионерскаядеятельность христиан, но для этого не хватило опыта, времени и осознанияважности этих мер, несмотря на положительные прецеденты. Многие государственныедеятели не смогли смириться с включением и сосуществованием Рима и германцев(Синесий, Аммиан Марцеллин), они не были к этому морально готовы. С германскойстороны такое неприятие оппонентов (то есть римлян) было вероятно еще болеераспространено, хотя некоторые из них стали столпами погибающей Империи.Преодолеть это можно было только в рамках христианской религии, стирающейэтнические различия, однако до обращения германцев было еще очень далеко.
Такимобразом, хотя огромный и сложный процесс падения Римской империи на Западезачастую изображается только как военная хроника германских набегов, есть всеоснования рассматривать происходящие события не только и не столько стактической точки зрения, сколько с позиции трансформаций римско-германскихвзаимооценок и последовавших за ними стратегических решений и проектовсближения и слияния двух миров. На том этапе обеспечить преемственностьримского и германского мира без катастроф не удалось, однако сама идея непогибла и позднее была реализована Карлом Великим, Оттоном I и римско-католическойцерковью. Стратегические ошибки Империи привели к тому, что так и непобежденный римский солдат был заменен германским, однако победители уже несмогли преодолеть свою зависимость от наследия побежденных.
Списокиспользованных источников и литературы
1. Аммиан Марцеллин. История / Пер. Ю.В. Кулаковскогои А.И. Сонни / Вступ. статья Л.Ю. Лукомского. СПб, 1994.
2. Юлиан. Письма /Вступ. статья и перевод Д.Е. Фурман /ВДИ. 1970. №1–3.
3. Лактанций. О смертях преследователей.
4. Аврелий Виктор. О цезарях. / Пер. А.И. Донченко, В.С. Соколова /Римские историки IV века. М., 1997.
5. Евтропий. Краткая история от основания Города / Пер. А.И. Донченко,В.С. Соколова / Римские историки IV века.М., 1997.
6. Евнапий. Жизни философов и софистов / Пер. Е.В. Дарк,М.Л. Хорькова / Римские историки IV века.М., 1997.
7. Вегеций. Краткое изложение военного дела. / www.ancientrome.ru.
8. Анонимный реформатор. О военном деле / www.XLegio.ru.
9. Орозий. История против язычников / Пер. В.М. Тюленева.СПб., 2003.
10. Иордан. Гетика. / Пер. и коммент. Е.Ч. Скржинской.М., 1960.
11. Григорий Турский. История народа франков /
12. Кодекс Феодосия.
13. Дигесты.
14. Zosimus. Historia nova. /Transl.
15. Либаний.
16. Синесий. О царстве / Пер. и предисл. М.В. Левченко //ВВ. 1953. Т. VI. C. 327–357.