--PAGE_BREAK--
§ 4. Борьба за Новгород и Киев
Князь Андрей Юрьевич Боголюбский был первым из целой плеяды русских князей, кто открыто отказался от Киева в пользу малоизвестного и сравнительно не развитого Ростовско — Суздальского края. Это наглядно показывает, что уже к концу XIIвека Киев начинает терять значение экономического и политического центра. Однако этот процесс происходил не вдруг, а планомерно. Киев еще достаточно долгое время будет «яблоком раздора» для русских князей. «Экономически подорванный в долгих княжеских усобицах он, тем не менее, продолжал обладать особой притягательной силой: старший среди остальных городов, самый богатый, он был олицетворением единства княжеского рода и всей Русской земли; местопребывание митрополита — главы Русской Церкви, он одновременно олицетворял и единство церковное».[33] Здесь было и настоящее средоточие плодородных пахотных земель.
Киев был и крупным торговым центром; из него шли товары в Византию, в Польшу, в Чехию. Он привлекал внимание путешественников из разных стран своей красотой, величием, обилием свидетельств седой старины. Епископ Мерзебургский Титмар в двух местах своей «Хроники» описывает Киев, отмечая: «В большом этом городе, который служит столицею государства, имеется более 400 церквей и 8 торжищ, а народу несметная сила...».[34]Это сообщение, несмотря на вероятное преувеличение, говорит о могуществе и значении Киева, как одного из крупнейших европейских центров.
Как магнит Киев привлекал русских князей. Обладание столь знатным городом давало его обладателю очень почетное положение, тешило честолюбие и гордость. Но, как знать, не потому ли так жаждали его князья, что слишком сложно было удержать его в своей власти? Знаменитый русский историк Е.Ф. Шмурло пишет: «За 23 года (1146 – 1169) в Киеве перебывало восемь князей: четверо по два раза теряли город и по два раза возвращались обратно, так что всех вокняжений (смен на престоле) было за это время счетом 12. Из всех соперников и соискателей лишь одному удалось усидеть на киевском престоле шесть лет подряд (Ростислав Смоленский: 1162 — 1169), зато остальные держались на нем всего по нескольку месяцев и даже недель».[35]
Эти данные очень наглядно показывают шаткость положения князей на киевском престоле.
Однако подобная политическая неустойчивость со временем неминуемо привела к краху Киева. Ведь, как известно, одним из условий сильного государства является его политическая твердость. Конечно, не малую роль в этом процессе сыграли и столетия напряженной борьбы с кочевниками -печенегами, торками, половцами. Эта борьба истощила народные силы, замедляла общий прогресс края, обрекала его на отставание.
«Господин Великий Новгород», как его называли современники, занимал особое место среди других русских княжеств. Новгородские земли простирались на огромные расстояния — от Балтики до Уральских гор, от Белого моря и берегов Ледовитого океана до междуречья Волги и Оки.
Новгород не стал «отчиной» какой-нибудь княжеской ветви -Мономаховичей, Ольговичей, Ростиславичей. Присланные сюда князья были временными людьми, и их власть не укоренилась здесь. Конечно, без князя новгородцы не могли обойтись: он нужен был для организации защиты земель в случае опасности, для обеспечения справедливого суда, для безопасной торговли, свободного провоза товаров, но сам князь всегда являлся чужаком. Конечно, и в этом случае бывали исключения, как, например, Мстислав, старший сын Мономаха, или Мстислав Храбрый. Но они явились на фоне истории Новгорода не более чем исключением, тогда как все остальные князья прошли под масками наемников, которым платят, но за которыми следует зорко следить, как бы они не использовали своего положения в ущерб свободе и материальному благосостоянию города. Неплодородные почвы ставили Новгород в постоянную зависимость от хлебородных районов, что в политическом плане значительно облегчало давление на него сначала суздальскими, а затем московскими князьями. Жителям Новгорода не раз приходилось с оружием в руках отстаивать свою независимость, причем по временам эта борьба достигала наивысшего накала, приобретая характер защиты родины от иноземцев. Именно так было в случае с Андреем Боголюбским.
Однако хозяйственно Новгород достаточно уверено развивался. Отчасти этому способствовали богатые промыслы (обилие пушнины, рыбы и других продуктов леса), отчасти, как полагают некоторые исследователи,[36] то, что со времен варяжских нашествий в IXвеке Новгород не знал внешней опасности. Ни печенеги, ни половцы не доходили до здешних мест. Немецкие же рыцари появились здесь позднее. Все это оберегало народный труд, создавало благоприятные условия для развития края.
Как мы видим, эти два города были достаточно лакомыми кусками для такого самостоятельного и целеустремленного князя как Андрей Боголюбский. Поэтому он прикладывал все возможные усилия, для достижения того, чтобы, Киев и Новгород находились под его властной рукой и он мог бы по своему желанию отдавать их с их землями в княжение тем князьям, которых бы он хотел видеть на престоле, а те князья, в свою очередь в благодарность за это, признавали бы старейшинство Владимира. Таким образом, Андрей фактически распространял свой протекторат над этими древними центрами.
Вряд ли в действиях Андрея можно видеть лишь игру честолюбия. Хотя, думается, и, это качество не было лишено своего места. Стоит прежде всего помнить, что Боголюбский былсыномЮрия Долгорукого — князя властного, энергичного и хозяйственного. И с детства Андрей мог видеть значение сильной власти, в одних твердых руках. Если при этом принять во внимание то, что в его жилах текла византийская кровь, то становятся понятными его самодержавные устремления.[37]Именно византийские корни могли ему дать тот самый идеал самодержавия, власти «автократора», «василевса». Век Андрея Боголюбского был веком Комнинов, а среди его друзей и советников, при всей скудости биографических известий, можно встретить греков, таких как священник Никулин и дьякон Нестор. Понятно, что все эти влияния могли лишь развивать в нем идею единовластия, которая стала перед ним великой целью жизни особенно тогда, когда он воочию увидел бедствия удельного многовластия. Однако этот вопрос будет более подробнее рассмотрен в следующей главе.
После смертиЮрия Долгорукого возник спор за Киев между черниговским князем Изяславом Давидовичем и Ростиславом Мстиславичем Смоленским. В этой борьбе Изяслав Давидович обратился за помощью к Андрею Боголюбскому. Он посылает гонцов к Андрею с просьбой, чтобы Андрей отдал замуж за его племянника Святослава, сына брата Владимира, убитого в битве на реке Руте. Андрей согласился и тем самым поддержал Изяслава в борьбе с Ростиславом Мстиславичем, хотя прежде этот князь был врагом его отца. Более того, Андрей посылает в помощь Изяславу Давидовичу несколько своих полков, которые, впрочем, не принесли Изяславу пользы. Однако на этом их военные союзы не заканчиваются.
Тем временем в Великом Новгороде идут неурядицы. Новгородцы призывали и изгоняли то одних, то других князей. Перед смертью Юрия Долгорукого там правил брат Андрея Боголюбского Мстислав. Но в 1158 году новгородцы прогоняют Мстислава и вместо него сажают на княжение сыновей Ростислава Смоленского – Святослава и Давида. Святослав сталкняжить непосредственно в Новгороде, Давида же посадили несколько поодаль — в Торжке. Как известно, земли Новгорода соприкасались с Ростовско — Суздальскими, и поэтому, конечно, межу соседями постоянно возникали различные трения. До поры до времени Андрей относился к ним достаточно безучастно. Но вскоре за помощью в борьбе все против того же Ростислава к Андрею вновь обратился Изяслав Давидович. И тут для Андрея настала пора вспомнить обиды, нанесенные новгородцами его брату Мстиславу, а вместе с тем и попытать счастье в борьбе за установление контроля над непокорным и знатным Новгородом.
В 1160 году Андрей и Изяслав встретились в Волоке. Андрей заручился поддержкой Изяслава в своих замыслах выгнать Ростиславичей из Новгорода, а Изяслав, в свою очередь, заручился поддержкой Андрея в борьбе с самим Ростиславом Смоленским. Вскоре Андрей послал в Новгород требование: «Ведомо буди, хочю искати Новгорода и добром и лихом, а Христос есте были целовали ко мне на том, яко имети мене князем собе, а мне вам хотети»[38], т.е. «Да будет вам ведомо, я хочу искать Новгорода добром или злом; чтобы вы целовали мне крест иметь меня своим князем, а мне вам добра хотеть». Услышав это грозное послание, новгородцы не знали что делать. В самом Новгороде усилились волнения — «И оттоле начаша Новгородци мясти и веча часто начаша творити».[39] Они попросили сначала, чтобы ДавидРостиславович ушел из Торжка, надеясь, что и Святослав Ростиславович сам оставит Новгород; но Святослав не ушел. Тогда буйная толпа, уже привыкшая к бесчинствам, схватила его и заперла в избе; княгиню же Святослава заточили в монастырь святой Варвары, а двор князя разграбили. Чуть позже новгородцы отправят Святослава в Ладогу.
Нет никаких оснований отрицать, что этот бунт был подогрет сторонниками Андрея Боголюбского, которые были среди новгородского боярства. Чем же было вызвано такое мощное движение в Новгороде? Известный русский историк Н.М. Карамзин так объясняет причину этих бурных событий: «Слава Андреева давно гремела в России: новгородцы пленились мыслею повиноваться столь знаменитому князю; однако ж, не имея причин жаловаться на своего, не вдруг прибегнули к средствам насилия: сперва сказали, что область новгородская никогда не имела двух князей».[40]
Новгородцы «послаша к Андрею Дюрдевичу у Суждаль, просяче у него сына княжить Новгороду».[41] Андрей же рассчитывал дать им по возможности не тех князей, каких они пожелают, а тех, каких он сам им дать захочет и посылает к ним не сына, а своего племянника Мстислава Ростиславича.
Узнав обо всем происходящем, Ростислав Смоленский, сидевший в то время в Киеве сильно разгневался и приказал перехватить новгородских купцов, находившихся в то время в Киеве и заточить в темницу. Но на утро Ростиславу доложили, что за ночь в темнице от удушья умерло около четырнадцати новгородцев. Он, будучи человеком очень мягким, по-видимому был сильно раздосадован этим известием и тут же приказал оставшихся отпустить на волю.
Вскоре после этого Святослав Ростиславович бежит из Ладоги в Смоленск. Хотя великий князь киевский и был сильно обижен на Андрея за то, что тот поддерживал Изяслава Давидовича в его притязаниях, однако отказался от мести. Более того, он поспешил договориться с Андреем Боголюбским. Этому способствовало еще и то, что в следующем, 1161 году Изяслав Давидович погибнет в жестокой схватке с Ростиславом у стен Переяславля. Всадник по имени Выйбор рассек ему саблей голову. Победа Ростислава над Изяславом Давидовичем еще больше укрепила его положение на киевском престоле. И сам Андрей пошел на переговоры, итогом которых стало общее решение, что Новгород вновь достанется Святославу «по всей воле его».[42] Это выражение летописи лишний раз показывает, что в возникшей после смерти Владимира Мономаха усобице новгородцы ставили своих князей в достаточно тяжелые условия; хотя при этом, как только между Андреем и Ростиславом была достигнута договоренность, новгородцы сразу же принимают Святослава назад.
С немалой досадой новгородцы согласились опять на Святослава, но мира с этим князем у них быть не могло. Андрею, очевидно, было все равно, тот или другой князь будет княжить в Новгороде; опять-таки для него важным было лишь только то, что этот князь был посажен от его руки, чтобы таким образом для новгородцев вошло в обычай получать себе князей от суздальского князя. Ростислав, задумав лично уладить все дела в Новгороде, отправляется в далекий путь. Однако побывать ему в Новгороде так и не довелось. Болезнь настигла его в пути, в Великих Луках. Он вынужден вернуться назад, в Киев. Но, не доехав до Киева, 14 марта1168 года он умирает.
«Ростислав Мстиславич был последним великим князем, получившим, как мы видели, под конец своей жизни до некоторой степени прежнее значении великого князя киевского, объединявшего под своей рукой всех остальных князей Русской земли».[43]
После смерти Ростислава его сыновья, брат Владимир, да и вообще весь киевский люд стали звать на киевское княжение Мстислава Изяславича Волынского. Кроме того, что этот князь был сын ненавистного Андрею Изяслава Мстиславича, с которым так упорно боролся отец его, Андрей лично ненавидел этого князя, да и Мстислав был не из таких, чтобы угождать кому бы то ни было, кто бы вздумал показать над ним власть.
Сначала Мстислав Изяславич был в союзе со своими двоюродными братьями, но потом, к великой радости Андрея, отношения между ними начинают нарушаться. И вновь все затеяли непокорные новгородцы. Они, и без того не любившие Святослава Ростиславича, однажды вновь не поладили с ним и прогнали. Точнее Святославу уже заранее был известен этот заговор и он, не дожидаясь действий со стороны новгородцев, уезжает в Великие Луки и уже оттуда шлет им послание с тем, что больше не желает у них княжить. В свою очередь новгородцы выгоняют его из Лук и вместоСвятослава просят у киевского Мстислава сына Романа. Мстислав, все-таки, не желая ссориться с Ростиславичами, медлил с ответом.
Тем временем обиженный Святослав обратился к Андрею и последний приниял его. Иначе и быть не могло, ведь вокняжение Романа Мстиславича на новгородском престоле фактически означал потерю Андреем Боголюбским контроля над Новгородом. Это абсолютно не входило в планы владимиро-суздальского князя. Андрей вначале спокойно, а затем все с большим напором начинает требовать от новгородцев повиновения Святославу. Упорство Андрея наконец ожесточило новгородцев и они перебили сторонников Святослава. Среди убитых оказался посадник Захария. Вместо него они выбрали себе другого посадника по имени Якуна. Они еще раз просили у Мстислава Изяславича его сына, чтобы он стал княжить у них. Это было знаком открытого неповиновения и Боголюбский оказывает Святославу военную поддержку.
Зимой 1169 года, пользуясь силой могущественного владимирского князя, который дал Святославу в поддержку огромное войско во главе со своим сыном Мстиславом, Святослав, поддерживаемый смоленскими князьями и полочанами, которые, кстати, тоже не ладили с Новгородом, обратил в пепел Торжок и его окрестности. Жители этого города толпами устремились в Новгород, прося защиты.Суздальский летописец пишет: «Не будем говорить, что новгородцы правы, что они издавна от прародителей князей наших свободны; а если бы и так было, то разве прежние князья велели им преступать крестное целование и ругаться над внуками и правнуками их?».[44]
Вскоре огромное войско подошло к Новгороду. В первые несколько дней, Святослав не делал нападений на город, он, по-видимому, присматривался, разрабатывал план штурма непокорного города, выявлял его слабые места. И вот, на четвертый день его войска пошли на штурм. Новгородцы отчаянносопротивлялись, но силы явно были не равны.
Однако, предание гласит, что новгородцев спасло чудо: «Ясно было, на чьей стороне правда, и новгородцы с чистым сердцем могли просит Бога о помощи и ждать небесного заступления. Так они и поступили. Храмы не затворялись ни днем, ни ночью, и пение церковное смешивалось с плачем народа. Архиепископ Иоанн с тех пор, как под Новгород подступили враги, три дня и три ночи неустанно молился в Соборе Святой Софии о спасении города. В третью ночь, стоя пере иконой Всемилостивого Спаса, он вдруг почувствовал священный трепет, и тогда от иконы раздался голос: «Иди в церковь на Ильиной улице, возьми там образ Пресвятой Богородицы, вознеси его на стены града и тогда узришь спасение града». Наутро икону с торжеством понесли на городскую стену и поставили ее лицом к нападавшим. Но вражеские воины не смягчились и пустили на это место стены целые тучи стрел. И вот одна из них ранила священный лик. Тогда совершилось новое чудо: икона обратилась самаликом к городу, и из очей ее потекли слезы. В то же время, на нападавших напал ужас. У них помрачилось зрение, и они стали поражать друг друга».[45] Таким образом Новгороду удалось успешно отразить «суздальцев».
Легенда об избавлении Новгорода имела важное значение в будущем, поддерживая нравственную силу Новгорода к борьбе его с суздальскими князьями. Впоследствии она приняла даже общеецерковное значение по всей Руси: икона, которой приписывали чудотворное избавление Новгорода от рати Андрея, получила наименование «Знамение».
Хотя новгородцы и рады были столь чудесному избавлению от врага, но вскоре их постигла еще более страшная беда. Отступая, рать Святослава и Мстислава Андреевича сильно опустошила окрестности Новгорода и в самом городе начался голод. Как мы указывали выше, земли Новгорода были слишком бедны и непригодны для земледелия, и город очень часто оказывался в продовольственной зависимости от соседних княжеств, в данном случае от своего ближайшего соседа — Владимиро — Суздальского княжества. Долгое время не было подвоза хлеба, и горожане вынуждены были сдаться. Они прогнали от себя Романа, так доблестно защищавшего их же город. «Довольные славою одержанной победы, не желая новых бедствий войны и щадя народ, чиновники, архиепископ, люди нарочитые предложили Боголюбскому, по тогдашнему выражению «на всей воле своей», то есть не уступая прав новгородских. Великий князь принял оный с тем условием, чтобы вместо умершего Святослава княжил в Новгороде брат его, Рюрик Ростиславич, который господствовал в Овруче, не хотел перемены и, единственно в угодность Андрею, выехав оттуда, приказал сей удел Волынский брату Давиду».[46] Но в феврале 1172 года Рюрик Ростиславич покинул Новгород и весной того же года новгородским князем стал уже сын Андрея Боголюбского — Юрий, причем выбор в пользу Юрия сделают сами новгородцы: «Том же лете (1171) иде на зиму Рюрик из Новагорода, и послаша новгородци к Ондрею по князь. Приде Новугороду князь Гюрги Андреевиц, Гюргев внук», — гласит Новгородская летопись.[47]
Но, несмотря на все невзгоды и бедствия, перенесенные новгородцами, Новгород все-таки остался в выигрыше в том отношении, что Андрей должен был оказывать уважение правам Новгорода и хотя посылал ему князей, но уже не иначе, как по их воле.
§ 5. Взятие Киева
Примерно по такому же сценарию как в Новгороде, складывались отношения Андрея Боголюбского и с Киевом. В то время как киевский князь Мстислав Изяславич победоносно завершал очередной поход против половцев, в самом Киеве против него плелись интриги, которые вылились в общее недовольство против него южных князей. Инициаторами этих интриг, как предполагают, были два киевских боярина из рода Бориславичей, которые впали у Мстислава за какую-то провинность. Эти бояре стали уверять Рюрика и Давида Ростиславичей в том, что будто бы Мстислав готовит против них заговор. Так возникла между ними ссора. Вскоре и другие южнорусские князья стали искать повода к ссоре. Они, очевидно, поняли свой промах, который состоял в том, что, призвав Мстислава на великое княжение, с расчетами что он, как имеющий по старшинству права на Киев, будет к ним нисходителен и уступчив, серьезно ошиблись. Мстислав был не из тех, кто любит прогибаться. Поэтому князья начали искать замену Изяславу и находят ее в лице все того же всесильного Андрея Боголюбского, который, кстати, на тот период являлся действительно старшим в роде Маномаховичей. Создается впечатление, будто Андрей только и ждал подходящего момента, чтобы, подобно льву, ринуться на Киев. Это предположение подтверждает тот факт, с какой скоростью Андрей воспользовался сложившейся ситуацией. Вероятнее всего, этому амбициозному и честолюбивому князю не давал покоя и такой сильный правитель, какМстислав. Как пишет великий отечественный историк С.М. Соловьев: «Не лежало у него (Андрея Юрьевича) на сердце ко Мстиславу».[48]Андрей решается на поход. Союзников в этом походе у него было более чем достаточно: рязанские и муромские князья уже прежде были с Андреем заодно, соединенные войной против болгар; полочане пошли с ним на союз по вражде к Новгороду; переяславцы, предводительствуемые его братомГлебом Юрьевичем; брат Давид с ратью из Вышгорода и многие другие. Всего, таким образом, набиралось около 11-ти князей. В этой момент появляется одно малозаметное, но очень значимое историческое событие — из греческого изгнания возвращается младший брат Андрея — Всеволод (будущий «Большое Гнездо»).
Однако сам Андрей непосредственно в этом походе не участвовал. Он послал командовать суздальскими войсками вместо себя своего сына Мстислава. На стороне Мстислава был брат Андрея Михаил, княживший в Торжке; не предвидя приближающейся опасности, Мстислав Изяславич отправил Михаила с дружиной в Новгород, на помощь к сыну. Но Роман Ростиславич Смоленский, союзник Боголюбского, перерезал ему путь и взял в плен. Зимой 1170 года союзные рати сошлись в Вышгороде, где и была оборудована ставка. Из Вышгорода они двинулись к Киеву, постепенно раздвигаясь и окружая город. «Сняшася братия Вышегороде и пришедшее сташа на Дорогожичи, под святым Кириллом феодоровы недели и и вторе недели оступиша весь град Киев», — сообщает Киевская летопись.[49]
Вообще, в традициях киевлян было принято сдаваться князьям, силой претендовавшим на Киев. Но, испугавшись, что в случае победы войск Андрея Боголюбского, суздальцы безжалостно отомстят киевлянам за своих братьев, убитых ими после смерти Юрия Долгорукого, решили вместе с Мстиславом затворитья в городе и приготовиться к отражению штурма. Осаждавшие не заставили себя долго ждать. Завязалась кровавая битва. Когда враги стали сильно напирать в тыл Мстиславу Изяславичу, торки вдруг изменили ему и Мстислав вынужден был попросту бежать. Итак, после трехдневной осады, 12 марта (по другим источникам 8 марта) 1169 года Киев пал. Впервые в истории осаждавшее войско взяло город «на щит»: два дня победители грабили город, не щадя никого и ничего: жгли церкви и грабили жителей, одних били, других хватали, жен разлучали с мужьями и уводили в плен. Половцы даже зажгли Печерский монастырь, но монахам удалось потушить пожар.
Летописец очень ярко описывает взятие Киева: «И грабиша за два дни весь град, Подолье и Гору и монастыри, и Десятинную Богородицу, и Софью и не бе помилования никомуже, ниоткудуже церквам горящим, крыстианом убиваемом, другим вяжемым, жены ведома быша в плен, разлучаеми нужею от мужи свои, младенцы рыдаху зрящее материи своих. И взяша имения множество, и церкви обнажиша иконами и книгами, и ризами; и колоколы изнесоша…И бе в Киеве на всих человецех стенание и туга и скорбь не утешимая, и слезы непрестанныя. Си же вся сделашася грех ради наших».[50] Андрей достиг своей цели. Древний Киев был унижен. Некогда богатый город, заслуживавший от посещавших его иностранцев название второго Константинополя, теперь был ограблен, сожжен, лишен огромного числа жителей, перебитых или отведенных в плен, поруган и посрамлен. Однако следует сказать, что и после такого ужасного разорения Киев не потерял значения важного центра. Такого мнения придерживается академик Б.А.Рыбаков: «Следует повторить, что этот грабеж, красочно описанный современником-киевлянином, не привел ни к экономическому, ни к политическому упадку бывшей столицы, где вскоре закрепились княжеские линии, не подвластные северо — восточному князю».[51]
Такой поступок Андрея со стольным Киевом, как с градом завоеванным, был, очевидно, преднамеренным уроком, и Андрей довершил унижение удельной столицы тем, что оставшись великим князем, не поехал и Киев, и даже не взял его себе, а отдал своему покорному брату Глебу. «Этот поступок Андрея, — говорит С. М. Соловьев, — был событием величайшей важности, событием поворотным, с которого начинался на Руси новый порядок вещей».[52]
Бесспорно, все, что произошло, было актом огромного самовластия великого князя в отношении как остальных князей, так и всей Русской земли. Андрей собственной волей, вопреки общему мнению князей и земли, заявил фактически, что власть — в нем самом, а не в земле и не в князьях. «С Андрея, — говорит С.М. Соловьев, — впервые высказывается возможность, перехода родовых отношений к государственным».[53]
Однако, в каком свете предстанет перед нами поступок Андрея, если мы взглянем на него не с политической точки зрения, а с религиозно – нравственной? Ранее уже упоминалось, что летописи рисуют князя как богобоязненного, милостивого, человеколюбивого христианина. Но подаваемый образ никак не увязывается с образом князя, который предстает перед нами в кампании против Киева. Сам собой напрашивается вопрос: был ли действительно Андрей Юрьевич таким кротким и миролюбивым человеком или же летописцы намеренно старались «смягчить» и приукрасить образ самовластца?...
В 1171 году Глеб умер. После его смерти трое Ростиславичей, княживших около Киева: Рюрик, Давид и Мстислав строго соблюдая принцип старшинства, направили посольство к своему дяде Владимиру Мстиславичу с просьбой принять киевское княжение. Боголюбский, недовольный тем, что Владимир Мстиславич без его ведома уехал в Киев, приказал ему оставить киевское княжение. Но вскоре Владимир умер и на его место Андрей отправилРомана Ростиславича Смоленского. Но и Роману недолго пришлось княжить в Киеве. Вскоре владимирскому князю дали понять, что Глеб Юрьевич умер не своей смертью и Андрей просит Ростиславичей выдать ему убийц. Однако Ростиславичи, считая, по-видимому, эти обвинения безосновательными, решили не исполнять приказ Андрея. Разумеется, Ростиславичи ослушались Андрея следуя в духе отношений тех времен, установившихся между князьями в следствии междоусобиц. Но все-таки действовали они не в духе тех понятий, которым следовал сам Андрей. И вот, Андрей послал сказать Роману: «Не ходиши в моей воли с братьями своими, а поиди с Киева; а Давид с Вышегорода, а Мстислав из Белагорода; а то вы Смоленск а тем ся поделите».[54] Роман повиновался и уехал в Смоленск. Андрей отдал Киев брату Михаилу. Михаил остался пока в Торческе, где в то время княжил, а вместо себя послал в Киев брата своего Всеволода с племянником Ярополком Ростиславичем. Но другие Ростиславичи не были так безгласны, как Роман. Такое преднамеченное, подчеркнутое самовластие Андрея вызвало жестокий бунт всех остальных князей, как вызвало бунт Новгорода, каквызвало заговоры суздальских бояр. Послу Андрея мечнику Михну остригли голову и бороду и в таком обезображенном виде отослали обратно. Когда Андрей Боголюбский увидел своего остриженного боярина и услышал от него твердый отказ князей в повиновении, то «бысть образ лица его попустнел»[55] и он «погуби смысл свой невоздержанием, располевся гневом».[56]
В 1174 году Андрей решился вновь идти на Киев. Предпринятый вторичный поход собрал неслыханное количество князей и войск. Войска подошли к Вышгороду. Два месяца нападавшие осаждали этот город. Киевляне, в свою очередь, успели хорошо подготовиться. Более того, киевское войско смело вышло из Вышгорода, и молниеносно ударило по ратям Андрея. Не ожидав такого контрнаступления, полки Боголюбского дрогнули и обратились в бегство. «И тако возвратишася вся сила Андрея, князя Суждальского. Совокупил бо бяшет все земле и множество вои не бяше числа. Пришли бо бяху высокомысляще, а смирении отидоша в домы своя», — повествует летопись.[57]
Но этот удар не сломил Андрея. Он продолжал свою политику, и замышлял новые войны на юге. Тем временемРостиславичи передали Киев в руки Ярослава из Великих Лук. Но этот князь не долго прокняжил в Киеве и город вновь стал переходить из рук в руки. И, как не горько было осознавать это Андрею, судьба Киева уже не зависела от его воли. Сами же Ростиславичи готовы были помириться с Андреем, если только на киевском престоле сядет их брат Роман. Андрею, конечно, было бы приятнее видеть там покорного себе Романа, чем ненавистного Изяслава Мстиславича или Ольговичей, Вероятно, и Ростиславичи имели это в виду, налаживая связи с Андреем. Но Андрей медлил с ответом. Скорее всего, он так и не решил, в чью пользу сделать выбор. Но это не более чем домысл, ответ на который, навсегда останется загадкой, т.к. именно в этот момент Андрея Боголюбского настигла смерть.
Андрей Боголюбский был очень умным и тонким политиком. Но при всех своих дарованиях и способностях, он не создал на Руси крепкого единства. «Единственным побуждением всей его деятельности было властолюбие: ему хотелось создать около себя такое положение, в котором бы он мог перемещать князей с места на место, как пешки, посылать их с дружинами туда и сюда, по своему произволу принуждать дружиться между собою и ссориться и заставить их всех волею-неволею признавать себя старейшим и первенствующим. Для этой цели он довольно ловко пользовался неопределенными и часто бессмысленными отношениями князей, существовавшею рознью между городами и землями, возбуждал и разжигал страсти партий. Кроме желания лично властвовать над князьями, у Андрея едва ли был какой-нибудь идеал нового порядка для русских земель. Что же касается до его отношений к собственно Суздальской — Ростовской волости, то он смотрел на нее как будто на особую землю от остальной Руси, но которая, однако, должна властвовать над Русью. Таким образом он заботился о благосостоянии своей земли, старался обогатить ее религиозною святынею и в то же время предал на разорение Киев со всем тем, что было там исстари святого для всей Руси».[58] продолжение
--PAGE_BREAK--
§ 6. Убийство Андрея Боголюбского.
Слишком широкие военные замыслы князя Андрея, не вызываемые ни потребностями обороны, ни интересами боярства, должны были обострить отношения внутри княжества. По всей вероятности, конфликты с боярством вызывались и внутренней политикой Андрея Боголюбского пытавшегося прибрать боярство к рукам. Суздальские бояре ненавидели Андрея за умаление их власти и возвышение «мизинных» людей. Но и сами разночинцы, окружавшие Андрея, ощущали угрозу с его стороны. По мнению Р.Г. Скрынникова Андрей за участие в заговоре против себя, задумал казнить боярина Петра Кучковича. «Эти сведения, по-видимому, относятся к области легенд»,[59]ведь среди приближенных князя были другие Кучковичи (его жена Улита, была тоже из Кучковичей). Эти Кучковичи решили убить Андрея, привлекая в заговор и других людей, надеявшихся, вероятно, что от бояр они получат большую выгоду. Дело в том, что у Андрея Боголюбского один за другим умирали все сыновья, способные быть продолжателями его дел. Он, вероятно, был в удрученном состоянии от тяжкого семейного горя, разрушавшего и его политические надежды. В 1164 году умер Изяслав, в 1172 году не менее талантливый Мстислав, взявший Киев, в 1174 году — его любимый сын Глеб. Все это делало для окружающих сомнительным, что после смерти самого Андрея, нашелся продолжатель его политики.
Заговорщиков было около двадцати человек, многие из которых вообще не были обижены князем и, более того, облагодетельствованы им. Накануне убийства заговорщики пировали по соседству с княжеским дворцом. Сборище не должно было вызвать особых подозрений, так как происходило 29 июня, в день именин боярина Петра. Как повествует «Повесть об убиении Андрея Боголюбского»,[60] заговорщики собрались и говорили: «Сегодня его казнил, а завтра — нас, так промыслим о князе этом».[61] Повесть называет имена убийц: Яким Кучкович, ключник Анбал и другие. Дождавшись глубокой ночи, заговорщики, напившись в медуше вина, отправились в спальню Андрея. Один из них, подойдя к двери, стал звать князя: «Господин мой! Господин мой...». Князь отозвался: «Кто здесь?» и услышал ответ: «Прокопий». Андрей сразу же понял, что это голос не его слуги и стал искать мечь. Но меча не оказалось. Его накануне выкрал Анбал. После этого заговорщики выломали дверь и ворвались в спальню. Князь оказался очень сильным и долго боролся в темноте с толпой пьяных бояр, вооруженных мечами и копьями. Наконец убийцы, решив, что князь уже мертв ушли. Но Андрей, сильно израненный и истекающий кровью, спустился вниз. Услыхав его стоны, бояре зажгли свечи, нашли Андрея и добили его.
После убийства бояре подвергли разграблению казну Андрея и его дворец. К ним присоединился дворовый люд князя, а также горожане Боголюбова. Тело Андрея Боголюбского еще долго оставалось не погребенным, пока его слуга Кузьма Киевлянин не подобрал и обернул в плащ, данный убийцами князя.
Глава
II
. Церковная политика князя Андрея Боголюбского.
Сегодня вряд ли кто возьмется отрицать тот факт, что в средние века (будь то в Западной Европе или же на Руси) политическая борьба между различными группировками, претендующими на главенство в государственных делах, либо борьба между отдельными волевыми личностями (князьями, царями) очень и очень часто черпала свое идейное наполнение в религии. Нередко и сама внутрицерковная полемика, касающаяся тех или иных сторон устройства, жизни Церкви обусловливалась сугубо светскими политическими причинами. В этом отношении Древняя Русь не была исключением. И в данном случае фигура Андрея Боголюбского стоит особняком.
Как мы успели заметить, Князь Андрей отличился среди всех других князей Руси абсолютно новым подходом к политике. В то время, когда наиболее сильные князья домогаются Киева, он, будучи сыном умного и властного политика и воина Юрия Владимировича Долгорукого не идет вслед этих князей, и до поры до времени не претендует на великое киевское княжение, а уходит в далекую и малоосвоенную Северо — Восточную Русь. Даже овладев Киевом в 1169 году, Андрей не остается в нем княжить. Подобным новшеством отличается и церковная политика Андрея Юрьевича.
Многие современные и дореволюционные исследователи личности и политики Андрея Боголюбского утверждают, что церковный авторитет был чрезвычайно важен для укрепления единоличной власти Андрея в его родном Ростовско — Суздальском (затем Владимирско — Суздальском) княжестве. Эту точку зрения вряд ли можно назвать безосновательной. Стоит вспомнить хотя бы уже упоминавшуюся историю с перенесением (фактически кражей) знаменитой Вышгородской чудотворной иконой Божьей Матери, чтобы понять, насколько в политическом плане важна была для Боголюбского подобная святыня. Однако при более внимательном рассмотрении событий во Владимиро-Суздальском княжестве во второй половине XII в. можно обнаружить еще более глубокие корни и цели церковной политики этого незаурядного государственного деятеля.
Для, чтобы попытаться выявить их, для начала целесообразно будет рассмотреть историю учреждения епископских кафедр в указанный период.
§ 1. Учреждение епископских кафедр на Руси в
XII
в.
Заимствуя христианскую веру из Византии, Русь естественно должна была принять и те формы управления, которые существовали в первой. Еще во времена Владимира Святославовича на Руси появляются митрополичьи и епископские кафедры. Возникшие русские митрополии естественно были в тесной связи с Константинопольским патриархатом. Через это Константинопольский патриарх получал власть над Русской Церковью, обладая по отношению к последней следующими правами:
1. Обнародование законов, касающихся Церквей всего патриархата
2. Поставление митрополитов
3. Контроль и суд над ними
4. Созыв их на областные соборы
5. Прием апелляций на митрополичьи суды
6. Право ставропигий, т.е. право в пределах своего патриархата освобождать храмы и монастыри от власти местных митрополитов и епископов и брать в свое непосредственное ведение.[62]
Византийские канонические нормы, от которых получили свое начало древнерусские, предполагали наличие епископа в каждом городе, независимо от величины. Новая же епископия возникала тогда, когда возникал новый город. Инициировать создание очередной архиерейской кафедры мог патриарх или император. Но в любом случае решающее слово оставалось за императором. Это историческая странность, входящая в разрез с нормами церковного права непосредственно касалась Русской Церкви. Дело в том, что с самого основания Русской Церкви она попадает в зависимость не только собственно от Константинопольского Патриархата, но и в зависимость от греческого императора. Современный исследователь церковного права протоиерей Владислав Ципин, объясняя причину этого «курьеза» пишет: «В византийском церковном и государственно — правовом сознании император, василевс, мыслился как хранитель догматов и христианского благочестия. Как верховный защитник Православия, а значит, и как самодержец (автократор) всех православных народов».[63] Подобная практика постепенно находит свое применение и в среде правителей Руси, о чем сказано будет ниже.
Русская Церковь переняла, в своей основе, византийские канонические установления, однако в жизни картина ее церковного устройства представляла несколько иной вид, весьма расходящийся с нормами, установленными Греческой Церковью.
Во-первых, епископии появляются далеко не в каждом русском городе, а чаще всего они учреждаются в центре крупных удельных княжеств. «Само собой разумеется, новые епархии…были открываемы в городах значительнейших, как это долженствовало быть по самому существу дела. Значительнейшими городами в период домонгольский были у нас стольные города удельных княжений».[64]
Отчасти, причина этого, по всей видимости, кроется в том, что в самой Византии долгое время считалось достаточным иметь одного епископа в Томи для Малой Азии и всех прилегающих к ней на севере стран и одного епископа в Исаврии Малоазийской. Русь, таким образом, включалось в миссионерское поле епископа Томитанского и это не располагало греков к размножению епископских кафедр.
Но это положение не отрицает и того, что вполне вероятно духовенство в то время сильно нуждалось в поддержке светских властей, которые могли бы в случае опасности защитить миссионеров от посягательства язычников. Во-вторых, основателями новых епископских кафедр на Руси являются отнюдь не представители духовенства, а князья. Столь тесная связь князей с образованием новых епархий логически наталкивает на мысль, что византийские миссионеры, побуждая княжескую власть, опиравшуюся на дружины, основывать епископские кафедры, черпали у тех князей и средства, необходимые для организации кафедр. При этом необходимо подметить еще и то, что единицы административного деления Русской Церкви с самого начала стали совпадать с гражданскими, хотя и не всегда.[65]
Таким образом, исходя из всего вышесказанного, естественно предположить сильную взаимосвязь деятельности местных архиереев с политикой местных же князей и наоборот.
Думается, что для начала будет уместным рассмотреть некоторые примеры учреждения кафедр.
Владимир IСвятославич основывает несколько епархий: Туровскую, Полоцкую, Тмутараканскую и др. Эту традицию продолжают и другие князья. Так, например, Ярослав Мудрый учреждает епархии в Юрьеве и Переяславле, в Смоленске (1137г.); в Угровске учреждается епископская кафедра князем Даниилом Романовичем и т.д.[66]
Обстоятельствами возникновения новых русских епархий различны. Например, Владимир Святославич, учреждая в Белгороде архиерейскую кафедру, скорее всего исходил из того принципа, что, назначив престольным городом митрополита не Киев, а Переяславль, он хотел иметь такого епископа, который в нужный момент мог бы совершать богослужения в Киеве, да и вообще был бы для него так сказать придворным архиереем. Например другое — Галицкое епископство — возникает в тот момент, когда окончивается борьба потомков Мстилава Великого с Юрием Долгоруким. Вероятно, вытесненные из киевских пределов Мстислав Изяславич с сыновьями вынуждены были довольствоваться одной Волынью. Именно тогда Галич и мог стать уделом одного из сыновей волынского князя. Этот город в то время был крупным центром многонаселeнной, экономически развитой области. Следовательно, появление здесь своего епископства было вполне объяснимым.
Таким образом, архиерейские кафедры в русских городах, в первые три века после крещения Руси, возникали в различных условиях. Речь могла идти как о сиюминутных обстоятельствах княжеских усобиц, так и о внутриполитической необходимости. Очевидно лишь то, что собственно церковная необходимость всегда была далеко не на первом месте при решении подобных вопросов.
Дошедшие до нашего времени источники, к сожалению, не сохранили каких бы то ни было правовых норм, действовавших на Руси в те времена, которые отражали бы отношения между духовенством и светскими правителями. Вряд ли соответствующие византийские установления находили здесь применение.[67] Но очевидно другое: на Северо — Востоке Руси роль светских правителей в церковных делах была гораздо более весомая, чем в других землях. Уместно будет обратиться к началу основания первого епископства в Северо-Восточной Руси.
Некоторые церковные исследователи[68] считали, что учреждение первой епископской кафедры в Северо — Восточной Руси (а точнее в Ростове) восходит ко времени княжения Владимира Святославича. Одними из первых епископов, поставленных на эту кафедру, были Леонтий и Исаия. Главным направлением их деятельности, судя по житиям, была напряженная борьба с язычеством. Исайя, например, ревностно старался крестить некрещеных ростовцев, но напрасно.[69] Ему приписывается построение в Суздале церкви святого Дмитрия в 1096 году.
Вообще в то время распространение христианства в Ростовско — Суздальской земле шло крайне медленно. «Если мы обратимся к дальнейшей истории миссионерства в Русской Церкви, то увидим в ней…заметную задержку в распространении христианства по мере расширения географических границ Русского государства».[70] Медленное распространение христианства в тот период в Ростовско — Суздальской земле было связанно, по всей видимости, еще и с не твердо установившейся в тех землях княжеской властью. Скорее всего, до начала XIIвека этот край вообще был без постоянного князя. Профессор Голубинский пишет по этому поводу: «После святого Бориса область Ростовская не имела своих князей в продолжение целого столетия до начала XIIвека. С этого времени в ней снова явились князья, но первенствующая роль при этом оказалась не за Ростовом, а за Суздалем. Первый удельный князь, данный области Ростовской в начале XIIвека, был князь не Ростовский, а Суздальский».[71] Этим князем оказался Юрий Владимирович Долгорукий. После него Ростовская земля закрепляется за его потомками. Подобная нестабильность в княжеской преемственности была и в других частях Руси (из-за неразберихи в лествичном праве, частых усобиц и переделов). Поэтому еще раз хочется акцентировать внимание на том, что успешная деятельность епископа в то время прямо зависела от поддержки местного князя.
После святителя Исаии (1077-1090 гг.) данные о ростовских епископах обрывочны и спорны. О следующих епископах, занимавших Ростовскую кафедру: Илларионе II, Феогносте I, Феодоре II известный церковный историк митрополит Макарий (Булгаков) говорит как о сомнительных, сомневаясь в их историчности.[72]
В княжение Владимира Мономаха в 1090-х — 1100-х гг. на Ростовской кафедре упоминается епископ Ефрем. Кто именно был этот Ефрем церковная историческая наука, из-за скудости сведений, так до сих пор и не выяснила. Рассуждать о церковной политике Юрия Долгорукого в Ростово-Суздальской земле, не приходится, поскольку цели этого князя ограничивались достижением великокняжеской власти в Киеве. Но, при этом стоит отметить, что епископ Нестор (грек по национальности), безусловно, являлся ставленником Юрия.
§ 2. Характер церковно – политической линии князя Андрея Боголюбского.
В церковной политике Андрей Боголюбский пошел дальше своего отца. В этом плане весьма заметна его попытка учреждения во Владимире митрополичьей кафедры, независимой от Киева, а также сопровождавшие эту попытку храмоздательная, литературно-идеологическая и другого рода деятельность, о которых уже упоминалось вкратце в прошлой главе. Этот сюжет интересен как с точки зрения средств, задействованных князем, так и своими результатами.
Но, все-таки, самый главный вопрос, представляет особую актуальность — каковы были мотивы решения Боголюбского о создании новой митрополии? Неординарность рассматриваемых событий всегда привлекала к себе внимание историков и заслужила самые разнообразные оценки.
Упомянутый уже нами ранее митрополит Макарий (Булгаков) считал, что идея владимирской митрополии была плодом властолюбия Андрея, очередной церковной смутой.В своем капитальном труде по истории Русской Церкви он писал: «В то время, когда смуты из-за поставления киевских митрополитов приходили уже к концу, великий князь владимирский Андрей Боголюбский решился было на предприятие, которое могло повести к новым подобным смутам. Желая сделать свой любимый город Владимир первопрестольным городом земли Русской и возвысить его над всеми другими городами, расширив и украсив его разными зданиями в особенности церквами и монастырями. Князь Андрей хотел возвысить его и в церковном отношении».[73]
По мнению профессора Голубинского учреждение новой митрополичьей кафедры было нужно Боголюбскому для утверждения статуса великого княжения в его уделе и возвышения над киевскими князьями: «Андрей Боголюбский…создал себе на своем Севере такую силу, что решительно возвысился над упадавшими князьями киевскими… Чтобы окончательно сделать свой Владимир Кляземский столицею великого княжения. Боголюбскому естественно было иметь желание видеть в нем митрополита».[74]
Подобного же мнения придерживался и другой церковный историк — А.В. Карташев.
Однако светская наука более тщательно разрабатывала этот вопрос.
Так, И.У. Будовниц считал борьбу князя Андрея за митрополию явным показателем свершившейся феодальной раздробленности Руси, при этом цели, ставившиеся князем, ограничивались окончательным отделением от Киева в «политическом отношении»: «Самым смелым идеологическим предприятием Андрея Боголюбского была его попытка учредить во Владимире вторую на Руси, совершенно независимую от Киева митрополию. Религиозное обособление от Киева должно было еще более возвысить значение и без того сильного Владимиро-Суздальского княжества и значительно снизить роль увядавшего Киева… Эта попытка знаменательна как отражение уже вполне определившейся феодальной раздробленности Руси, при которой отдельные области, отделившись от Киева в политическом отношении стремились сбросить с себя зависимость от древней столицы в религиозной области».[75]
Подобное объяснение вызвало критику Н.Н. Воронина: «Вся церковная деятельность Андрея была обращена на свержение византийской «игемонии»…Владимирская митрополия была средством достижения церковной независимости всей Руси».[76] Такой взгляд на проблему впоследствии встречается практически у всех исследователей.[77] И.Я. Фроянов в свою очередь серьeзным образом сокращает масштабы этого вопроса: Андрей Боголюбский добивался учреждения митрополии для устранения влияния в своей земле ростовских епископов.[78]
В той или иной степени большинство ученых склоняется к мысли о том, что Боголюбский пытался создать собственную идеологию власти. Для этого ему потребовалась независимая (насколько это было возможно) от Константинополя церковная организация. Нет оснований, отвергать этот тезис. Целесообразно будет развить его и рассмотреть имеющиеся прямые и косвенные аргументы, как в пользу подобных выводов, так и против них.
Бесспорен факт придания Андреем своей власти сакральной окраски. С одной стороны, в истории средних веков сходных примеров было достаточно (как в Западной и Центральной Европе, так и на Руси). Но в то же время знаменательна эпоха, в которую Боголюбский пытался воплотить свою политическую концепцию. Условия феодальной раздробленности не требовали от удельного князя мощных пропагандистских средств, задействованных во Владимирской земле в 1160-х — 1170-х гг. (как будет показано ниже). Значит, речь не идeт о желании Андрея Юрьевича подчеркнуть самостоятельность Владимиро-Суздальского княжества от Киева, как это утверждал в своe время И.У. Будовниц.
Сейчас важно выделить два следующих тезиса.
Во-первых, князем Андреем Боголюбским на Северо-Востоке Руси была предпринята попытка создания союза светской и духовной власти совершенно необычного типа для феодально-раздробленной Руси. Во-вторых, церковно-идеологическая политика этого князя производит впечатление чeткой и целенаправленной стратегии, что наводит на мысль об имевшемся примере для подражания.
Теперь обратимся к свидетельствам источников, имеющихся в наличии. Необходимо подчеркнуть, что внимание летописцев к Андрею и его деятельности беспрецедентно в древнерусской литературе. Речь идeт как об эпитетах и титулованиях, которыми награждали его летописцы, так и скрупулeзное описание различных событий, связанных с этой личностью. Чтобы понять причины этого внимания, а также разных смысловых оттенков комментариев летописцев, необходимо для начала немного углубиться в вопросы происхождения и взаимоотношений отдельных, интересующих нас памятников.
Первостепенную важность имеют Ипатьевская, Лаврентьевская летописи, отдельные свидетельства Никоновской летописи, а также летописи, производные от ростовских сводов XV века: Типографская, Львовская, Ермолинская, Тверской сборник.
Лаврентьевская летопись безусловно сохранила следы владимирского летописания второй половины XII века. Она содержит летописные статьи до 1305 г. включительно. Собственно, Лаврентьевская летопись является простой копией очень ветхого экземпляра Владимирского великокняжеского свода 1305 г., составленного по поручению тверского князя Михаила Ярославича, ставшего в этом году великим князем владимирским.
Ипатьевская летопись в свою очередь испытала опосредованное влияние владимирских сводов конца XII века. Летопись состоит из трех основных компонентов. Она открывается полным текстом Повести временных лет, доведенным до 1117 г.
Второй компонент Ипатьевской летописи — так называемая Киевская летопись, составленная, как полагают, в 1199 г. игуменом Выдубицкого монастыря (в Киеве) Моисеем.
Третий компонент Летописи — Галицко-Волынская летопись: это самостоятельный, независимый от общерусского летописания памятник, который первоначально не имел даже традиционной для остальных летописей разбивки по годам; даты были проставлены позднее, при включении Галицко-Волынской летописи в состав Л. И. Галицко-Волынская летопись содержит сведения о событиях в Галицком и Волынском княжествах с 1205 по 1292 г., а также международных связях Руси в этот период.
Что касается последней группы перечисленных источников, то они, несмотря на своe более позднее происхождение, имеют фрагменты, подчас более древние, чем параллельные тексты в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях.
Летописи, расходясь в деталях, сообщают об интересующих нас событиях в порядке, указанном в первой главе данной работы. В 1155 г. князь Андрей, покинув киевщину вопреки воле своего отца, оказывается во Владимире. Далее. В следующем году из Ростова изгоняется епископ Нестор. В течение трeх последующих лет умирает в Киеве Юрий Долгорукий, закладывается каменная церковь Успения Богородицы во Владимире и изгоняется новый епископ Леон: «Того же лета (6667) выгнаша ростовцы и суздальцы Леона, зане оумножил бяше церкви и попы грабя».[79] В 1162 г. Андрей вновь изгоняет Леона, а вкупе с ним сводных братьев, племянников и «передних мужей отца своего».
Причину такого отношения владимирского князя к епископу И.У. Будовниц видит в следующем: «Происходившие события дают причину думать, что Леон был связан с боярскими кругами, враждебно относившимися к Андрею Боголюбскому. Главой Церкви Андрей пожелал видеть в своем княжестве более послушного и податливого архиерея и наметил для этой роли вполне преданного ему некоего Феодора».[80] Интересный комментарий дают Лаврентьевская и Ипатевская Летописи: «Се же сотвори хотя самовластец быти всеи Суждальской земли».
Примерно в тех же выражениях об изгнании младших Юрьевичей сообщают и некоторые другие летописи. В Тверском сборнике читаем: «хотя един быти властель в всей Суздалской и Ростовской земли».[81]
В том же году Андрей отправляет к константинопольскому патриарху Луке Хрисовергу посла Якова Станиславича с просьбой об учреждении во Владимире отдельной митрополии с небезызвестным Феодором во главе. Патриархом Лукою в этой просьбе было отказано.
Примеров особого отношения к Боголюбскому в летописях довольно много. В частности, Лаврентьевская летопись чрезвычайно подробно повествует о ратных подвигах Андрея в ходе войн Юрия Долгорукого в Южной Руси. Ю.А. Лимонов высказал предположение, что существовал личный летописец Андрея Боголюбского, авторство которого (хотя бы частично) исследователь приписал самому князю: «Заслуживают внимания текстологические особенности фрагмент о подвигах Андрея. Этому фрагменту предшествует отрывок в котором говорится о выступлении войск Юрия к Луцку. Отрывок, следующий за рассказом об Андрее, сообщает, что киевский князь уже осадил Луцк…В данном случае описание подвигов Андрея является вставкой…Все это, а также яркая тенденциозность, текстологические особенности и своеобразие стиля отрывка, дают возможность предположить, что он относится к Летописцу Андрея Боголюбского, героя самого повествования».[82]
И далее: «В летописной статье 1149 года есть еще один отрывок, рассказывающий о позиции Андрея по вопросу о войне с Изяславом. Оказывается Андрей не одобрял жесткой политики Юрия, который хотел окончательно уничтожить своего противника. Характерна тенденциозность в изображении князя — миротворца. Подчеркивается, что «Андрееви же Бог вложи в сердце сущю ему молитву на свой род». Отрывок хорошо выделяется из общего текста, он не связан ни с предыдущим, ни последующим отрывками. Видимо, есть все основания полагать, что указанный фрагмент пренадлежит Летописцу Андрея».[83]
Подобная версия очень смела, но, во всяком случае, автор рассматриваемых летописных текстов действительно имел к владимирскому князю самое прямое отношение.
Однако вышеуказанными вкраплениями чрезвычайное внимание летописцев к личности Боголюбского не исчерпывается. Зачастую встречаются фрагменты, где авторы стремятся передать яркие индивидуальные черты характера этого человека.[84] Складывается мнение, что для современников Андрей Боголюбский (действительно или лишь видимо) резко выделялся из среды тогдашних князей своими нравственными качествами, складом своего ума.
Наконец, политика Андрея нашла очень глубокое отражение практически во всех летописных памятниках, безотносительно места их создания и политических пристрастий авторов. Следовательно, речь идeт и о необычном для Руси характере этой политики.
Для начала вернeмся к комментариям летописцев по поводу изгнания братьев Мстислава, Василия и Михаила Юрьевичей. Необычно здесь то, что термин «самовластецъ» летописцы почти никогда не употребляли по отношению к русским князьям более раннего времени. Можно указать лишь на такие исключения: в «Слове о законе и благодати» Иларион употребляет по отношению к Владимиру Святому титул «великий каган», т.е., как думается «властитель», «единодержец»: «Похвалим же и мы по силе нашей, малыми похвалами велика и дивна сотворившаго нашего учителя и наставника великаго кагана нашея земли Володимера».[85]
Время, к которому относится пример, было ознаменовано острой борьбой Киевской Руси за церковную, а, следовательно, и национальную независимость от Византии. Обычно терминами «самовластец», «единовластец», «самодержец» древнерусские источники называют византийских императоров. Остаeтся согласиться с мнением, что «Термины «единодержец» и «самовластец» являются несомненно кальками греческих титулов «монократор» и «автократор», которые (особенно — второй) носил византийский император, не деливший власти с соправителями…».[86]
Для чего же такая титулатура понадобилась Андрею? Не слишком ли фантастична будет мыль о том, что владимирский князь желал создать государство, по характеру верховной власти подобное Византийской империи? В пользу данного предположения можно найти аргументы и в других источниках.
Как известно, в окружении Андрея Боголюбского в период его княжения шла напряженная литературная, идеологическая работа. Создаeтся целый ряд произведений, представляющих для нашего исследования первостепенную важность — «Слово Андрея Боголюбского о празднике 1 Августа», «Сказание о победе над волжскими булгарами 1164 г. и празднование 1 августа», «Житие св. Леонтия Ростовского», «Слово на Покров». Во всех этих документах сохранились следы некоей идеологической работы определенного направления. Приведем некоторые примеры.
Так, в разных редакциях «Жития Леонтия» княжество Андрея Боголюбского неоднократно называется «державой» и «царствием», а сам князь «благочестивым царeм и князем нашим».[87]
В одном из канонов Леонтию (а именно — втором, по нумерации Н.Н. Воронина), составленных ростовским епископом Иоанном в начале XIII в., есть следующие слова: «Князь убо паче обретению твоему радуется, нежели порфире своей».[88]
Вероятнее всего под «порфирой» здесь следует понимать подобие византийской императорской одежды.[89]
Вслед за победой над волжскими булгарами в 1164 г. устанавливается празднование Спаса, создаeтся «Сказание». В начале этого произведения читаем следующие строки: «Благочестивому и верному царю нашему князю Андрею оуставившоу сие праздновати со царем Маноуилом повелением Лоуки патриарха и митрополита Костянтина всея Руси и Нестера епископа Ростовскаг».[90]
Подобные притязания на равенство с византийским императором встречаем и в некоторых летописных памятниках. При описании того же события (победы над болгарами, описанной здесь, правда, под 1157 г.) в Никоновская летопись говорит: «В Константине убо граде царствующу благоверному и христолюбивому царю Мануилу в Ростове же и Суждале великому князю Андрею Боголюбивому…С сим убо самодержцем обема межи собою в любви мноз живущем» (речь идет об Андрее и императоре Мануиле Комнине).[91] Нас интересует вторая часть этого отрывка, а иммено фраза «С сим убо самодержцем обема межи собою в любви мноз живущем». Она может свидетельствовать в пользу предположения об имперских притязаниях владимирского князя.
Необходимо выяснить и предполагавшийся характер владимирской митрополии. В свете этой проблемы очень интересна следующая цитата из послания патриарха Луки Хрисоверга Андрею Боголюбскому: «Ставим же по временом священным митрополитом всея Руси, еже есть от нас святыя и великия Церкве, ставим и посылаем тамо; а не можем мы того сотворити, занеже яве съвъпрашати сважатися с божественными и священными правилы».[92]
С одной стороны, категорический отказ патриарха Луки (разумеется, согласный воле Мануила Комнина) Андрею в его просьбе об учреждении митрополичьей кафедры объясняется страхом византийцев перед возможной самостоятельностью русской Церкви. В Константинополе ещe было памятно самовольное поставление русскими архиереями киевским митрополитом русина Климента Смолятича. С другой стороны, фраза Луки «еже есть от нас святые и великия Церкве» может свидетельствовать о том, что Андрей Боголюбский намеревается учредить автокефальную митрополию. Это было бы вполне логичным шагом в его политике по укреплению древнерусской государственности. Прямая зависимость в русской Церкви от Константинополя с самого принятия христианства осмысливалась как серьeзное ограничение независимости государственной. Кроме того, византийские императоры не были заинтересованы в политическом единении Руси — потенциально опасного соседа на севере империи. Учреждением же автокефальной митрополии Андрей Юрьевич «убивал бы сразу двух зайцев»: добивался независимости русской Церкви и бесспорного приоритета новой столицы — Владимира. Масштабы замыслов в церковной политике Андрея косвенно подтверждает и полемическое «Слово о слепце и хромце» св. Кирилла Туровского.
Образец церковной организации, на который ориентировался владимирский князь, безусловно, должен был быть Византийского происхождения. Прямыми указаниями на конкретные источники канонического права, которыми возможно воспользовались тогда во Владимире, мы не располагаем. Поэтому опять придeтся довольствоваться версионными представлениями. Сотрудничество и единомыслие, отличавшие совместную деятельность Андрея Боголюбского и кандидата во владимирские митрополиты Феодора (во всяком случае до путешествия последнего в Константинополь), могут говорить о стремлении к воплощению принципа симфонии — византийского идеала в государственно-церковных отношениях, добровольного и благотворного союза двух властей. Однако, скорее всего, князь Андрей ориентировался на современную ему Византию Комнинов, когда, несомненно, усилились тенденции цезаропапизма.
Царствовавший в то время Мануил Комнин откровенно вмешивался в вопросы церковного управления, принимал участие в богословских диспутах и зачастую навязывал своe мнение всей Церкви, пользуясь неограниченной политической властью. Изданием своих новелл Мануил пытался регламентировать самые разные вопросы церковной жизни вплоть до монастырских прав на движимое и недвижимое имущество.[93]
Догадка о том, что Андрей Боголюбский подражал Мануилу, будет ещe убедительнее, если вспомнить деятельность этого князя по установлению новых праздников, прославлению святых и др. Вопрос об учреждении новой митрополичьей кафедры во Владимире Андрей Юрьевич настолько считал решенным, что заранее выстроил кафедральный собор и подготовил материальное обеспечение в виде громадных земельных пожалований.[94] Тем более, что опыт такой деятельности в других русских землях имелся (Смоленское, Галицко-Волынское княжества). Другое дело, что во Владимире создание новой архиерейской кафедры, тем более митрополичьей, было только княжеской инициативой. По существу Андрей Боголюбский создавал прецедент в государственно-церковных отношениях на Северо — Востоке Руси, причем в совершенно новых социально-политических условиях. Официально в известность не был поставлен правящий архиерей — киевский митрополит. В источниках нет ни слова о мнении боярских группировок, об участии в решении вопроса веча, что бы оно из себя не представляло к тому времени во Владимиро-Суздальской земле.
По-видимому, и согласие патриарха Андрей Юрьевич считал формальной необходимостью, и обоснованный, на первый взгляд, отказ Луки Хрисоверга оказался неожиданным. В чeм же причина такого различного отношения к данной проблеме в Византии и на Руси?
Будучи великим князем, Андрей Боголюбский считал себя правителем независимого христианского государства. Он упразднил, насколько это было возможно, традиционные властные институты в своей земле (изгнание «передних мужей» отца, глухие упоминания о конфликте с ростовцами (ростовскими боярами)). Если допустить, что в церковной политике владимирский князь шел по стопам византийских императоров XII века, то выясняется следующая картина. Византийские канонисты XII в., в частности, Феодор Вальсамон[95] и Иоанн Зонара,[96] в рассуждениях о пресловутой симфонии отдают безусловный приоритет императорской власти.[97]
Ещe более четко и откровенно эти принципы выразил охридский архиепископ, автор XIII века Димитрий Хоматин: «Он [император] есть мерило в отношении к церковной иерархии, законодатель для жизни и поведения священников, его ведению подлежат споры епископов и клириков и право замещения вакантных кафедр. Епископов он может делать митрополитами, а епископские кафедры — митрополичьими кафедрами».[98]
Может быть, Андрей Боголюбский и его окружение и не имели непосредственного знакомства с сочинениями вышеназванных канонистов, а работы Димитрия Хоматина были написаны значительно позже времени жизни князя Андрея. Но это не значит, что идеи, отраженные в данных юридических памятниках не были известны Андрею и его «любимцу» Феодору из других источников, тем более, если принять во внимание известную по летописям образованность и начитанность русского «самодержца».
Теперь возвратимся к вопросу о различном отношении Андрея и Луки Хрисоверга к учреждению новой митрополии. Интересно на этот счет мнение Е.Е. Голубинского: «… патриарх… не имел никакого права отказать Боголюбскому в его просьбе. Патриарх мотивирует свой отказ тем, что каноны Церкви запрещают нарушать установленные пределы митрополий и епископий… Патриарх софистически применяет тут к Русской Церкви каноны, которые относятся к митрополиям греческим… Что же касается до Русской Церкви, то к ней имели отношение другие каноны,… по которым каждый губернский город в Греции должен был иметь своего митрополита».
Такого же мнения по этому вопросу придерживается другой отечественный исследователь — протоиерей Иоанн Белевцев. В своем труде «Образование Русской Православной Церкви» он пишет: «Строго охраняя неканонический обычай избирать и каноническое право посвящать митрополитов на Русскую митрополию, Константинопольский Патриарх пресекал попытки к разделению единства Русской митрополии…Однако отказ Андрею Боголюбскому в учреждении независимой митрополии канонически оправдан быть не может: в соответствии с 17 правилом IVВселенского Собора и 38 правилом VIВселенского Собора на Руси могло быть образовано несколько митрополий, поскольку территориально Русская митрополия превосходила Константинопольский Патриархат со всеми его греческими митрополиями и, кроме того, этому способствовало административное деление Киевской Руси».[99]
Е.Е. Голубинский заключает: «Подобно Владимиру он (Андрей) не знал своих прав, иначе он учредил бы у себя митрополию сам, без спроса у патриарха, ибо это было его правом, как государя и по современным ему воззрениям греческим».
На наш взгляд дело не только в некомпетентности Андрея Юрьевича (тем более, что это, скорее всего не так). И византийская дипломатия, и Константинопольская патриархия действовали здесь в едином ключе. С точки зрения византийской внешнеполитической доктрины русские князья были не самостоятельными государями, а полувассальными правителями. В их компетенцию не могли включаться самостоятельные действия по церковному управлению. В 1160-е годы Византия еще представляла собой могучее государство, и добиться силой своей цели у правителя отдаленного русского княжества реальной возможности не было. Пойти на открытый конфликт не только с главой византийской Церкви, но и со значительной частью высшего русского духовенства (киевские митрополиты Феодор, Иоанн IV, Константин II, Туровский епископ Кирилл) Андрей не решался.
Но церковно-политическая линия, начатая князем Андреем, Боголюбским не исчезла вместе с этой неудачей и со смертью самого Андрея. Когда уже не существовало ни Византийской империи, ни императора Мануила Комнина с Лукой Хрисовергом, племянник Андрея Юрий Всеволодович добился учреждения епископской кафедры во Владимире (1214). Правда, в тот момент великому князю владимирскому приходилось решать проблемы гораздо меньшего масштаба — сопротивление братьев и племянников, а также борьба с боярской оппозицией.
продолжение
--PAGE_BREAK--ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Рассмотренные нами особенности церковно — политической линии князя Андрея Боголюбского является, несомненно, одним из интереснейших сюжетов в истории Руси и Русской Церкви второй половины XIIв. Отслеживая развитие событий тех времён, мы могли убедиться, насколько они сложны. Немалую сложность представляло различие в оценках и взглядах, как непосредственных участников происходящего (в данном случае имеются ввиду летописцы), так и различных исследователей.
Подведём итоги проведённой работы. В начале своего княжения Андрей Боголюбский сразу заявил себя как энергичный политик. Свою деятельность он начал с борьбы за возвышение и признание центра княжества — Владимира и Владимиро — Суздальской епископии. Мы видели, что князь, пытаясь создать в своем княжестве совершенно независимую от Константинополя и Киева митрополию вместе с тем пытался создать симфонию Церкви и государства, придавая своей власти сакральный характер. Под конец жизни Андрей Боголюбский фактически видел себя главой независимого государства, считая себя вправе вмешиваться различные вопросы внутриполитической жизни других княжеств и Церкви. Церковная политика Андрея Боголюбского характеризуется попыткой создания собственной идеологии власти но примерам византийской политической жизни. Он изгоняет своих братьев — младших Юрьевичей — в далекую Грецию, предвидя в них будущих конкурентов, и в том же году отправляет к константинопольскому патриарху Луке Хрисовергу посла с просьбой об учреждении во Владимире отдельной митрополии. В его окружении идет напряженная литературная работа в которой прослеживаются следы идеологических мотивов определенного направления. Создается новая церковно — политическая линия на Руси.
Тем не менее, следует признать, что как государственная, так и церковная политика Андрея Боголюбского, в конце концов, окончились провалом. Сам князь стал жертвой интриг боярских группировок, с которыми непримиримо боролся всю свою жизнь.
Данная дипломная работа не является исчерпывающим исследованием по указанной теме. В ходе работы автор, к сожалению, не смог воспользоваться всем необходимым комплексом источников. Поэтому перед нами остаётся ещё очень широкое поле для исследований, в котором настоящее сочинение является лишь первым шагом.
Список использованных источников и литературы.
Список использованных источников:
Ипатьевская летопись // Полное собрание русских летописей. — М.: Языки славянской культуры, 2001.Т.2. — 648 с. Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. – СПб.: Изд-во тип. Эдуарда Праца, 1862.Т.9. — 256 с. Рогожский летописец // Полное собрание русских летописей. — СПб.: Изд-во тип. Эдуарда Праца, 1863. Т.15. – 432 с. Типографская летопись // Полное собрание русских летописей. – Петроград: Изд-во 2-й Гос. тип., 1921. Т.24. – 272 с. Суздальская летопись // www.litopis.narod.ru/lavrlet/lavr.html(1.04.05) Новгородская летопись // www.a-nomalia.narod.ru/index.files/6Ln2.html(12.04.05) Житие св.Леонтия, епископа Ростовского. // Православный собеседник. Казань, 1858. Ч.1. N.3. С. 301 Молдаван М.А. «Слово о Законе и Благодати» Иллариона. — Киев: Наукова душка, 1984. – 239 с. Послание Патриарха Луки Хрисоверга к князю Андрею Боголюбскому // www.old-rus.narod.ru/03-51.html(20.04.05) Сказание о чудесах Владимирской иконы Божьей Матери. — М.: Зерцало, 1995. – 23 с. Сказание о чудотворных иконах Богоматери и ея милостях роду человеческому. — Коломна: Православное слово, 1993. – 453 с. Повесть об убиении Андрея Боголюбского // www.rustrana.ru/article.php(13.04.05) Житие св. Исайи, епископа Ростовского // Православный собеседник. Ч.1. 1858. С. 434 Сборник материалов для исторической топографии Киева и его окресностей. – Киев: Изд-во тип. Ухтомского, 1874. Ч.1. С.3
Список использованной литературы
:
1. Буганов В.И. Русь на перепутье. – М.: Мысль, 1997. – 213 с.
2. Будовниц И.У. Общественно – политическая мысль Древней Руси. – М.: Наука, 1960. – 320 с.
3. Белевцев Иоанн, прот. Образование Русской Православной Церкви. – М.: Изд-во Моск. Патр., 1988. – 160 с.
4. Булгаков Макарий, митр. История Русской Церкви // Общество любителей церковной истории. М., 2001. Т.2. – 820 с.
5. Воронин Н.Н. Андрей Боголюбский и Лука Хрисоверг (из истории русско-византийских отношений XIIв.). // Византийский временник Т.21. М., Л., 1962 С. 50
6. Воронин Н.Н. «Житие Леонтия Ростовского» и византийско-русские отношения второй половины XIIв. // Византийский временник. Т.23. М., 1963 С. 28, 37, 38
7. Гейм И. Историческое описание Сеноксарского монастыря. – М.: Изд-во тип. Сытина, 1853. – 56 с.
8. Георгиевский В.Т. Святый благоверный великий князь Андрей Боголюбский. – Владимир: Изд-во тип. Ахтырцева, 1894. – 48 с.
9. Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. // Общество любителей церковной истории. М., 1997. Т.1. – 966 с.
10.Доброклонский А.П. Руководство по истории Русской Церкви. // Общество любителей церковной истории. М., 2001. – 935 с.
11.Ермолаев И.П. Прошлое России в лицах // Биографический словарь. IX-XVIIIв.в. – Казань, 1999. – 269 с.
12.Забелин И.Е. Следы литературного труда Андрея боголюбского. // Археологические известия и заметки. М., 1895, N2-3 С. 46-47
13.Иловайский Д.И. Становление Руси. – М.: Астрель, 2003. – 861 с.
14.Карамзин М.Н. Предания веков. – М.: Весь мир, 1989. – 623 с.
15.Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. – М.: Астрель, 1998. – 456 с.
16.Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. // Общество любителей церковной истории. М., 1993. – 618 с.
17.Кондаков Н.П. Изображения русской княжеской семьи в миниатюрах XIв. – СПб.: Изд-во тип. Сытина, 1906. – 127 с.
18.Кожа Александр, свящ. Русская Православная Церковь. Очерки истории. – М.: Изд-во Московской Патриархии, 1988. – 350 с.
19.Лимонов Ю.А. Летописание Владимиро – Суздальской Руси. – Л.: Наука, 1967. – 198 с.
20.Литаврин Г.Г. Византия и славяне. – СПБ.: Алетея, 2001. – 608 с.
21.Лебедев А.П. Исторические очерки состояния Византийско – восточной церкви от конца XIдо середины XVвека. – СПб.: Алетея, 1998. – 198 с.
22.Нечволодов А. Сказания о Русской земле. – М.: Изд-во Гос. тип., 1913. – 487 с.
23.Погодин И.П. Исследования. – М.: Изд-во Гос. тип., 1914. Т.5. – 613 с.
24. Павлов А.С. Курс церковного права. – СПб.: Изд-во СПб Дух. Акад., 1902. – 215 с.
25. Павлов Иннокентий, иером. Миссионерская деятельность Русской Православной Церкви. – М.: Изд-во Моск. Патр., 1988. – 301 с.
26. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества в XII– XIIIв.в. – М.: Наука, 1982. – 588 с.
27. Рапов О.М. Княжеские владения на Руси в X– пер. половине XIIIв. – М.: Изд-во Моск. Ун-та., 1977. – 264 с.
28. Скрынников Р.Г. История Российская. IX– XVIIв.в. – М.: Весь мир, 1997. – 496 с.
29. Соловьев С.М. История Российская с древнейших времен. – М.: Изд-во соц. – экономич. лит-ры, 1959. Т.1. – 809 с.
30. Сахаров А.Н. История России с древнейших времен до конца XVIIв. – М.: Изд-во РАН., 1997. – 516 с.
31. Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России. – М.: Правда, 1989. – 765 с.
32. Толочко А.П. Князь в Древней Руси: власть, собственность, идеология. – Киев: Наукова душка, 1992. – 213 с.
33. Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. – М.: Наука, 1995. – 720 с.
34. Хорошев А.С. Политическая история русской канонизации (XI– XVIв.в.). – М.: Правда, 1986. – 314 с.
35. Христианство: Энциклопедический словарь. – М.: Наука, 1993. Т.1. – 717 с.
36. Ципин В.А. Церковное право. – М.: Изд-во Моск. Патр., 1996. – 385 с.
37. Шмурло Е.Ф. Курс Русской истории. – СПб.: Алетея, 1996. – 485 с.
Послание патриарха Луки Хрисоверга к князю Андрею Боголюбскому
Грамота великого патриарха Луки ко князю Ондрею ростовскому, Боголюбскому.
Любимый о Господи, духовный сыну, преблагородный княже ростовский и суждальский! Грамота благородия твоего к нашему смирению твоим послом принесена бысть и прочтена бысть в Соборе. Уведавше на ней, оже в твоей земли твоим почтанием благочестие умиряется, яко многи по местом молебныа домы создал еси Богу, доброе се твое почтание вси похвалихом, и еже к Богу правую твою веру готовахом, и не токмо же грамотою благородия твоего сия извествовахом, но от того самого епископа твоего многа благая о благородии твоем, и свидетельствова пред нашим смирением и пред Божественным Собором, и пред державным нашим святым царем. Сказывает же нам писание твое, иже град Володимерь из основания воздвигл еси велик со многом человек, в немже и церкви многи создал еси. Не хощеши же его быти под правдами епископьи Ростовския и Суздальския, но обновити е митрополиею и поставити от нас в не митрополита, тамо сущаго у благородия твоего Феодора. Да еже убо о граде твоем, иже в нем святых церквей, яже воздвигл еси на славу Богу, но той ти множицею благородию твоему воздаст; а еже отъяти таковый град от правды епископьи Ростовския и Суждальския и быти ему митрополиею не мощно есть то. Да ведомо буди благородию твоему: понеже бо, якоже слышим, оже не иноя страны есть ни области таковый град; не ново бо есть зашел к любви и к твоему княжению ныне бы приложен, но тое же самое земли и области есть, в ней (же) суть прадеди твои были; и ты сам обладаеши ею ныне, в нейже едина епископья была издавна, и един епископ во всей земли той. Ставим же по временом священным митрополитом всея Руси, еже есть от нас святыя и великия Церкве, ставим и посылаем тамо; а не можем мы того сотворити, занеже яве съвъпрашати сважатися с Божественными и священными правилы. Правила убо святых апостол и Божественных отец каяждо митрополия и епископья цели и непорушимо своя держати оправдания повелели, и никтоже от святых может Божественных и священных преступити правил, аще не странен от Бога хощет быти.
Прочтохом же и присланые грамоты твои, на нихже биаху обинныи вины на боголюбиваго епископа твоего. А понеже уведахом и священного митрополита грамотою епископ, и от самого посла деръжавнаго и святаго нашего царя, и от инех многих, оже таковая епископа твоего обинения молвена суть многажды по своем тамо у вас Соборе и пред великим князем всея Руси, пришедшим о том некым мужем благородия твоего, явилася не крепка, якоже бы епископу спакостити, и оправлен убо сий епископ своим Сбором; и неподобно, и мы мнехом, отинуд того порядити, занеже суть истязанна тамо; яко бо и священная правила не велят нам того творити, иже велят коемуждо епископу своим Собором судитися. Но понеже епископ, надеяся на свою правду, прележаше моляся нам истязати паки нам, таковая нам послушахом молбы, и прочтохом иже на него благородием твоим присланую грамоту. А понеже противу которой вине своей во правду силне по правилом отвещал есть, и оправдан есть нами, и в службу его с собою прияхом, и служил с нами. И се же епископ твоему благородию послан, как и от самого Бога, нашим смирением, Божественым и священным великим Собором. И известно надеемся, яко не восхощеши ся противити суду всех святитель и нашему смирению, и просто, аще хощеши имети часть с Богом, смесившаго небесная и земная своим к нам сшествием, и благословления великия соборныя Церкве и молитв всех, иже зде сшедшихся, святитель и нашего смирения, духовный отчей сыну! Всяку убо, юже имееши жалобу и да в души своей на боголюбиваго епископа своего, сложи с сердца своего; с радостию же его приими, со всякою тихостию и любовию, яко же Божиею благодатию достойна суща яко и слова почтена, и добродетелию светящее, и смыслом украшена и сведает право паствити и управливати порученное ему Богом стадо. А пастыря имея яже не такого, то боле не проси иного, но име его, яко святителя, и отца, и учителя, и пастыря и приими его опять в свою землю, да паствит Божие стадо, да не забывает, ожели то твое благородие будет в том гресе. Пусти же ему строити своея церкве, яко же благодать Святаго Духа вздает ему — се бо и Богу, и человеком есть угодно. Аще ли твое благородие годующе хощеть жити в созданнем тобою граде, а хотети начнет и епископ в нем с тобою быти, да будет сий боголюбивый епископ твой с тобою; в том бо ему несть пакости, занеже есть таковый град под областию его. Ожели паки, якоже не имам веры, ни дай Бог быти, по его оправлении и священным митрополитом всея Руси, и его епископы и нашим совершеным утвержением отнюдь,- а не будешь к нему, якоже подобаеть, ни повинутися начнеши его поучением и наказанием, но и еще начнеши гонити сего, Богом ти данного святителя и учителя, повинуяся инем чрез закон поучением, а ведомо ти буди, благословеный сыну, то аще всего мира исполниши церкви и грады и возградиши паче числа, гониши же епископа, главу церковную и людскую, то не церкви, то хлеви, ни единоя жити..."
1160 г.
--PAGE_BREAK--