Сергеев С. М.
Тезисо самобытном культурно-историческом пути России был для славянофилов (какклассических, так и поздних), что называется, общим местом: с него, собственно,и начинается славянофильство как идеология, оно же впервые и разработало его в русскоймысли с достаточной глубиной и детальностью. Неоднократно обращался к этой темев своей публицистике 1880-х гг. И.С. Аксаков. “Что же противополагаетсяромано-германской Европе или Западу в лице России? — вопрошает он в статье«Всемирно-историческое призвание России» (1884), и тут же дает ответ,— Мир православно-восточный, или Славянство — возросшее до значенияправославно-восточного мира” (1). В другой статье того же года Аксаковутверждает, что “Россия призвана явить новый культурный исторический тип,который примирит в себе и Восток и Запад на основе православно-славянской” (2).Главная задача русских, по мнению лидера позднего славянофильства, «бытьсамими собой» (3). Споря и с либеральными западниками, и с консервативнымитрадиционалистами, издатель “Руси” настаивает на том, что “единыйистинно-либеральный, прогрессивный, и в то же время единый охранительный дляРоссии путь — есть путь национально-исторический” (4). “Народность, — подчеркивает Аксаков, — есть целое органическое началожизни, объемлющее собою все ее отправления, государственные и бытовые.Народность — есть то же самое, что в отдельном человеке личность, но вмещающаяв себе более широкое содержание , живущая в веках и в пространстве, вомножестве единиц составляющих один общий цельный духовный организм. Это танепосредственная самобытность, которая нисколько не враждует ни с просвещением,ни со знанием общечеловеческим, но без которой немыслимо плодотворное усвоениеникакого просвещения и никакого знания” (5). Так же трактует “истинныйпрогресс” и А.А. Киреев: “«Прогресс» мы признаем, но не по западномушаблону; мы понимаем его в смысле постоянного развития и применения к жизнинаших основоположений ” (6). Поздние славянофилы в целомудовлетворялись уровнем разработки идеи самобытности России у своих классиков(прежде всего, у А.С. Хомякова и К.С. Аксакова) и отчасти у Н.Я. Данилевского.Поэтому специальных теоретических ее исследований у них почти нет; как мы ужеговорили, она для них представляла общее место и не нуждалась вдоказательствах. В качестве исключения можно назвать научный труд В.И.Ламанского “Три мира Азийско-Европейского материка” (1892), последнее крупноеисториософское сочинение славянофильской школы в XIX в. Ученый предложилследующее деление “Азиатско-Европейского материка”: 1) “собственно Европа”, 2)“собственно Азия” и 3) “средний мир”, который характеризуется Ламанским как“греко-славянский” и включает в себя все славянские и православные народы воглаве с Россией (7).
2.В § 2 мы уже приводили немало высказываний славянофильских идеологов,свидетельствующих об их неприятии современной им западноевропейской цивилизацииили отдельных ее сторон. Это, собственно, еще одно общее место славянофильства.“Мы думаем, что то, что вообще на Западе называется «прогрессом» есть упадок созидательных сил и приближение к смерти ”,-заявлял А.А. Киреев (8). Он же именует в своем дневнике Европу XIX в.“цивилизацией демократического варварства”, а Францию — “современнымКарфагеном” (9). И.С.Аксаков клеймит европейцев как “цивилизованных мещан”(10). Западное общество, по его мнению, “христианское”, но “отрекшееся отХриста” и потому его “окончательный удел — бунт или революция” (11).Парламентаризм, считает он, даже “и на материке Европы является до сих порнеудачной копией” английского “оригинала”, а уж славянам тем более“приличиствует как корове седло” (12). С.Ф. Шарапов видит принципы,враждебные “русскому направлению” в таких важнейших идейных основахлиберально-буржуазного общества как “атеизм, парламентаризм, космополитизм”(13).
3.Понимание славянофилами формулы “Православие, Самодержавие, Народность”принципиально отличалось от ее официальной интерпретации, но саму эту триадуони признавали безусловно. И.С. Аксаков писал, что сам по себе “девиз:”православие, самодержавие и народность” вполне истинный” (14). А.А.Киреев отстаивал “Православие, понимаемое как сумма его (русского народа. —С.С.) этических взглядов, самодержавие, как выражение его взглядов политических— и то, и другое неразрывно и органически связанное с русской народностью,которая служит им сферой действия, и которой они служат высочайшим выражением!”(15) С.Ф. Шарапов выделял “три основных принципа”, “сгруппированных в однознамя”, которые “одинаково приемлются самыми разнообразными органами печати такназываемого р у с с к о г о направления”: “церковный — православие,политический — самодержавие и культурный — народность” (16). Он же хвалил А.В.Васильева за то, что ему “принадлежит заслуга весьма точной формулировки положенийучения, которое можно по всей справедливости считать русским народным. Таких основных положений три: 1) Церковь (православие). 2) Русскаягосударственность (самодержавие). 3) Славянство (народность)” (17). Д.А.Хомяков видел “великую заслугу” Николая I и С.С. Уварова в том, что “ониопределительно избрали девизом России эту трехсоставную формулу ”(18). Славянофилы постоянно подчеркивали приоритетность для них Православия в“уваровской” триаде. И.С. Аксакову “Россия представляется”, в первую очередь,“наиболее пока широким историческим сосудом для вмещения в наибольшей полнотежизненной христианской истины”; Православие является “существенным содержаниемрусского национального типа” (19). Для С.Ф. Шарапова Россия — “хранительница изащитница святыни православия, центр и сила православной системы народов” (20).Наиболее четко данный вопрос трактует А.А. Киреев, декларировавший, что “каждыйиз нас, православных, сознает и чувствует себя во-первых сыном своей Церкви, азатем уже подданным своего государства ” (21), что “русский человекболее, первее христианин и сын православной церкви, нежели гражданин русскогогосударства” (22).
4.В представлении славянофилов практически вся внутренняя политика Романовых,начиная с Петра I, носила антитрадиционный характер. Поэтому они призывали крадикальной “ликвидации Петровского переворота” путем “сознательного отреченияот иностранного пути” и “возвращения на прежний, оставленный русский путь”.Особо подчеркивалось, что это “вовсе не означает возвращения ко всем внешнимстарым формам жизни” (23). Тем более что, по мысли Аксакова “в нашей старине,вместе с отпорам новизнам, чуждым русскому народному духу, таятся идействительные условия истинного прогресса ” (24). Современную емугосударственную систему издатель “Руси” не считал подлинным самодержавием ихарактеризовал как “систему полицейско-канцелярской диктатуры или иностранногоцезаризма в сослужении “православия” и “народности”, причем последние являлисьтолько орудиями служебными, почему и искажались в своем существе” (25).Отрицание “петербургского периода” было для Аксакова выражением “известногодиалектического закона”, по которому “к положительному можновозвратиться только через отрицание самого отрицания ” (26). ИванСергеевич отмечал, что “в наше время нет более досуга ни места томуорганическому, долгому, так сказать бессознательному, историческому процессутворческой самодеятельности : нам и ждать некогда, и работа анализа ивообще сознания слишком возбуждена; волей-неволей приходится сразу определятьформы — и в то же время не доверять им! в тех случаях, гдеорганический процесс сокращен, где непосредственность постепенного развитияупразднена историческими судьбами люди, утратив истину, возвращаютсяк ней процессом сознания ” (27). “Положение России, — полагал он, —требует теперь не мелкого делания, а крупного — меры решительной, такой,которая разом бы перевернула все общественное настроение, подняла дух всейстраны; открыла бы новую историческую эру для России ” (28). “Нашанесчастная современность, — писал С.Ф. Шарапов, — которую всеми силами охраняют“консерваторы”- да куда же она годится?” (29) “ можно ли защищатьсуществующее!” — вторил ему А.А. Киреев, возмущавшийся тем, что “консерватизмотождествляется с охранением всего существующего”, а последнее он представлялотнюдь не в радужных тонах: “ вместо православия видишь консисториюКонстантина Петровича [Победоносцева], вместо самодержавия видишь чиновника игородового, вместо народности пьяного мужика” (30). “Мы должны п о н я т ь,что мы на перепутьи — указывал Киреев,- нам придется выбирать, идтили в “парламент” или возвратиться “домой”. Среднего пути нет, астоять на месте — тоже нельзя — другие, враги обойдут!” (31) По его мнению,русский вопрос “заключается в радикальной переработке всего нашего общества” (32), но “в смысле наших традиционных начал” (33).
5.Признавая Православие духовной основой России, славянофилы естественно видели вЦеркви важнейший элемент социально-политической системы империи. “Самодержавиетерпимо и благотворно (лучшая форма правления), — записал в своем дневнике А.А.Киреев, — когда оно соединено с Церковью (органически) Царю — власть,народу — мнение, но и то и другое под влиянием Церкви, носительницы религиознойистины и несокрушимых вечных идеалов” (34). Но реальное положение Церкви вконце XIX в. было не просто далеким от этого идеала, оно казалось славянофилампрямо-таки катастрофическим. Несмотря на то, что “Россия осталась православною,Православная церковь признана господствующей, — отмечал И.С. Аксаков, — ее функции, как учреждения, были извращены: она взята была в казну,низведена на степень одного из официальных “ведомств”, облечена в мундир,разрознена с общественной жизнью страны, почти парализована в своих силах…”(35). “ благодаря ложному положению Русской церкви голос еепочти не слышен, не авторитетен, по видимому не властвует над душами. Вот гденаше современное зло и где корень, разъедающего нас недуга!” (36) — сетовализдатель “Руси”. “ в своем нынешнем состоянии русская Церковь —продолжал мысль “учителя” С.Ф. Шарапов, — уже не является в жизни русскогонарода тою могучею, светлою силою, какою была во все предшествовавшие периодырусской истории, вместо побед она отмечает лишь поражения…” (37)Способом лечения этого “недуга” славянофилы считали освобождение Церкви отгосударственной опеки. “ нужно прежде всего снять с церкви давлениегосударственной стихии, — призывал И.С. Аксаков, — возвратить Церкви свободувнутренней жизни, как самоопределяющемуся организму” (38). “Церковь наша, —конкретизировал А.В. Васильев, — должна вернуться к прежнему каноническому,допетровскому строю! Восстановление патриаршества, обращение к соборномуначалу, возобновление деятельного и живого общения с другими ПравославнымиЦерквами оживят и одухотворят и нашу церковную жизнь, исцелят многие нашиобщественные язвы и, быть может, восстановят духовную цельность Русского народаи всего Православного Востока” (39).
6.Одной из центральных славянофильских идеологем было восстановление якобысуществовавшей в допетровской Руси прямой связи между монархом и народом. И.С.Аксаков писал о том, что власти нужно “искать опоры внепосредственном единении с Русским народом” (40). Земское и “государственное”начала, по его мнению, “начала взаимно восполняющие друг друга, тесно связанныемежду собою единством нравственным, взаимною любовью и верою, — только современ Петра разъединенные господством иностранных воззрений и ждущие толькоблагоприятных условий для нового, совместного плодотворного развития” (41). Онеобходимости участия народа в делах управления страной говорил и А.А. Киреев:“ бывают такие минуты, когда и самое сильное правительство нуждается впомощи народа, которым оно призвано управлять ” (42). Такое участиедолжно придавать правительству “необыкновенную устойчивость, последовательностьи крепость” (43). С.Ф. Шарапов полагал, что царь должен опираться не набюрократию, а на “ряд живых общественных самоуправляющихся земских организмов”(44).
7.Славянофилыпонимали разработку теоретических основ национального бытия как первоочереднуюзадачу, стоящую перед русским обществом. “России нужнее всего теперьнапряженный труд мысли ” (45), “скучать рассуждениями опринципах у нас еще рано” (46), — утверждал И.С. Аксаков. Он довольно злоиронизировал над безыдейностью правительственной политики: “В Петербурге так икишит «практическая деятельность», так и сыплет он на Россию«практическими указаниями». Но в практике его нидо каких принципов или общих начал и не доберешься, и в идеалах он неповинен.Его практика не только не есть логический вывод из какой-нибудь общейруководящей теории, но и сама не может быть возведена в теорию ” (47).Между тем, по Аксакову, первым делом нужно “совершить своего рода эмансипациюистинного русского самосознания от искажавших его ложных воззрений ”(48), а потому “вопрос об общих началах, о выборе пути — имеютпервенствующее практическое значение ” (49). О том же много разговорил и А.А. Киреев, считавший, что “главное , чтобы была вправительстве руководящая идея, оно не должно страдать идеебоязнью ”(50). “Очевидно, — писал он А.А. Александрову, — нужно совершить дело для насочень трудное — от которого мы отвыкли давно — подумать! Будетясность мысли — будет и убеждение — явится и энергия. Что же мы должны делать?Мы все, могущие говорить и писать (и думать)? Мы преимущественно должнызаботиться о разъяснении нашей народной, государственной и церковной мысли. Вотв чем дело, вот что должно составлять главную нашу заботу (и работу) Ведь не достаточно говорить — давайте православие и самодержавие, не хотимпарламентаризма, католичества и протестантизма. Я консерватор! Да что, чтоконсервировать! Вот это нужно выяснить ” (51). В том же духерассуждал и Н.П. Аксаков: “Россия может успешно действовать извнетолько тогда, когда с полной ответственностью сознает она собственнуюзадачу ” (52).
8.Одна из центральных идей поздних славянофилов — идея “политическогоосвобождения от иноплеменной власти и объединение угнетенных и разрозненныхславянских народностей” (53) — уже сама по себе предполагала значительнуюактивизацию внешней политики, ведущую, в перспективе, к войне с Турцией иАвстро-Венгрией. Однако, этим их внешнеполитические притязания неограничивались. “Конечно, — записывает в дневнике А.А. Киреев, — для нас вЕвропе только один интерес — Славянские земли, все наши интересы вСибири, в Китае, Центральной Азии, а не в крохотной Европе!” (54) На том женастаивал и И.С. Аксаков: “Хотя Россия несомненно стоит во главе Славянства ився его сила в ней, но в ней славянская стихия не исчерпывается толькоэтнографическим племенным определением и скромною задачею политическойнезависимости, как для прочих Славянских племен, а призвана к мировомусамостоятельному значению ” (55). Он приветствовал расширение Россиина Восток и на Юг, присоединение к ней Средней Азии (и вообще думал, чтораспространение империи на Восток нужно продолжать вплоть до Гималаев, Китайскойстены и Тихого океана), печалился по поводу продажи Аляски США и т.д. (56)Особое внимание Аксаков уделял овладению черноморским бассейном: “ безЧерного моря Россия немыслима. Оно должно быть совсем русским, со всеми своимипроливами ” (57).
Итак,мы можем констатировать соответствие позднего славянофильства идеологиитворческому традиционализму по всем пунктам.
Особенности славянофильского традиционализма
Славянофильскоеучение обладает яркой, неповторимой спецификой, резко выделяющей его средидругих традиционалистских доктрин. Эта специфика заметна даже в материалах,приведенных в предыдущем параграфе. Попробуем, однако, сформулировать ее болееопределенно.
а)Главной отличительной чертой славянофильской идеологии является ее подчеркнутыйдемократизм. Это утверждение, вероятно, может показаться странным и вызвать, покрайней мере, два законных вопроса. Первый: как же славянофилы могут бытьдемократами, если целый параграф данной главы посвящен доказательству того, чтоони — не либералы? Второй: может ли вообще традиционализм по определению бытьдемократичным?
Отвечаяна эти вопросы, прежде всего, следует отметить, что демократия — понятие весьмаширокое и расплывчатое, не имеющее определенного идеологического содержания,вернее, последнее в нем меняется в зависимости от места и времени. И этоестественно, ибо “воля народа”, приоритет коей защищает демократическийпринцип, не может быть одинаковой у разных этносов, в разные эпохи. Крупнейшийнемецкий юрист XX в. К. Шмитт еще в 1923 г. писал, что “различные народы или социальные и экономические группы, которые организуются демократическимобразом, только абстрактно имеют один и тот же субъект- народ. In concretoмассы социологически и психологически разнородны. Демократия может бытьмилитаристской или пацифистской, прогрессивной или реакционной, абсолютистскойили либеральной, централистской или децентрализующей, не переставаябыть демократией” (58). Действительно, большинство современных режимов Азии иАфрики вполне демократичны по своему происхождению, но много ли у них общего сзападноевропейским и североамериканским “эталоном” демократии? А соответствуетли ему “военная демократия” древних германцев или древнерусское вече? Возможноли с ним совместить, наконец, классическую эллинскую демократию, основанную нарабовладении и ксенофобии? То же самое наблюдается и в сфере идеологической. Надемократическом принципе основан противостоящий либерал–капитализму социализм(коммунизм), выдвинувший идею социальной демократии. Бесспорно демократическуюгенеалогию имеет и национализм, размежевавшийся в XX в. с либерализмом иставший самостоятельной доктриной. Либерализм, как видим, не только не являетсясущественным и безусловным воплощением демократии, но скорее противоречит еесущности, ибо главная его ценность — личность, а не народ (демос). Говорясловами известного французского философа А. де Бенуа, “демократия основываетсяна суверенности народа, либерализм на правах индивидуума” (59). В самом деле,во всех перечисленных нами выше вариантах нелиберальной демократии индивидуумзанимает подчиненное положение по отношению к общности (как бы она неназывалась — род, община, племя, полис, класс, нация и т.д.).
Демократияв своих архаических формах — не разрушитель традиционного общества, напротивона его неотъемлемая часть. Она играет главную структурирующую роль на раннейстадии его существовании, когда еще не произошло четкого сословного разделения.Но и позднее, на уровне местного самоуправления (городское вече, сельский“сход”) она продолжает активно функционировать. Общественный идеалдемократического традиционализма — народное единство, основанное на идеесоциальной справедливости. Символом этого единства являлся — “всенародныймонарх”, перед лицом которого все общественные группы должны быть равны. Всвете такого идеала слишком резкое расслоение общества не могло не казатьсяпокушением на традицию. Вряд ли случаен тот факт, что все народные движения вРоссии (вплоть до XX в.) апеллировали не к “светлому будущему”, а “добромустарому времени” и вдохновлялись образами подлинных или самозванных царей. Какблистательно показал А.М. Панченко, Емельян Пугачев был гораздо большимтрадиционалистом, чем Екатерина II (60). Нам кажется, что именно в контекстеархаической демократии и нужно рассматривать демократизм славянофилов. Подобныйподход уже применялся при рассмотрении данной проблемы и дал весьма интересныерезультаты.
Ужене раз упоминавшийся А. Валицкий, разбирая политическую теорию К.С. Аксакова,находя ей параллели в народничестве и “толстовстве”, отмечал, что мировоззрение“неистового Константина” “оставалось в границах консерватизма”, но“это был максимально демократизированный “народный” консерватизм, которыйобращался к архаическим слоям сознания ” (61). Да и в целом дляпольского ученого “классическое славянофильство 40-х гг.” является “”народной”разновидностью консерватизма” (62). Близкую Валицкому точку зрения высказал иотечественный исследователь В.П. Попов. По его мнению, “в учении ранних славянофилов царит дух бесклассовости, говоря их собственным языком, “духобщинности””; славянофильское понимание народности “соответствует общинной,доклассовой ступени развития общества” (63). Но, “как община в периодфеодализма не могла существовать в своем “истинном” виде — как архаическая,доклассовая формация, — подчеркивает В.П. Попов, — так и общинная точка зренияна мир не могла объективироваться как таковая и не могла занять третью позициюв идейной борьбе 40-50-х годов XIX века ” (64).
Мы,в принципе, принимаем концепцию Валицкого–Попова, которая, на наш взгляд,хорошо объясняет как особое положение славянофильства в традиционалистскомлагере, так и причины ошибочного зачисления славянофилов в либералы. Правда,Валицкий и Попов говорят исключительно о раннем славянофильстве, но легкопоказать, что их подход вполне применим и к концу XIX в.
Наиболеечетко и ясно славянофильскую идеологему демократического традиционализмасформулировал Ю.Ф. Самарин: “Токвиль, Монталамбер, Риль, Штейн — западные славянофилы.Все они по основным убеждениям и по конечным своим требованиям ближе к нам, чемк нашим западникам Но вот разница: Токвиль, Монталамбер, Риль идругие, отстаивая свободу жизни и предание, обращаются с любовью к аристократии, потому что в исторических данных Западной Европы аристократия лучше другихпартий осуществляет жизненный торизм Напротив мы обращаемся кпростому народу, но по той же самой причине, по которой они сочувствуютаристократии, т.е. потому, что у нас народ хранит в себе дар самопожертвования,свободу нравственного вдохновения и уважение к преданию. В России единственныйприют торизма — черная изба крестьянина” (65). Таким образом, крестьянство дляславянофилов ценно, прежде всего, как, по сути, единственный хранитель национальнойтрадиции, отсюда и проистекает демократическая ориентация славянофильства.Кроме того, по мысли А.С. Хомякова, отсутствие сословных и этническихпредрассудков, врожденная идея равенства всех людей есть основа русского (ишире славянского) самосознания: “ я знаю, что многие из моихсоотечественников желали бы видеть в нас начала аристократические и родовуюгордость германскую, надеясь найти в них защиту от влияния иноземного и будущееразвитие гражданской свободы (на манер английской) и проч. и проч. Но чуждаястихия не срастется с духовным складом славянским. Мы будем, как всегда и были,демократами между прочих семей Европы; мы будем представителями чисточеловеческого начала, благословляющего всякое племя на жизнь вольную и развитиесамобытное. невозможно в нас вселить то чувство, тот лад и стройдуши, из которого развиваются майоратство и аристократия, и родовое чванство, ипрезрение к людям и народам. зародыш будущей жизни мировой — негерманец, аристократ и завоеватель, а славянин, труженик и разночинец”(66). Ту же идею К.С. Аксаков подкреплял и религиозными аргументами: “Для менянет ничего богопротивнее аристократии Аристократ — враг народа ихристианства” (67).
Совершеннов том же духе высказывались и поздние славянофилы. Так И.С. Аксаковхарактеризовал русское крестьянство как “многомиллионную массу, которая можетбыть сравнима у нас, по своему охранительному духу, с английскойаристократической партией тори ”. По его мнению, “нет надежнейшейопоры и оплота для русской царской власти как наш сельский мир; на мирском илиобщинном строе Русской земли зиждется русское самодержавие”. Онпостоянно подчеркивает, что “у нас с е л о преобладает над городом, а потомуселом по преимуществу и должен определяться наш государственный тип” (68).Апелляция к “простому народу” — бросающаяся в глаза особенность аксаковскойпублицистики: “не у тех ли разгадка вопросов, кто в настоящую минутумолчит? Не они ли скажут нам простую правду, простое слово жизни? О, если б ихвызвать на слово! Может быть голос их подал бы нам спасительное отрезвление,помог бы нам разбить заколдованный круг нашей вековой отвлеченности, нашейдуховной немощи, перестать мудрствовать и начать жить!” (69) “ мы,русские, демократы, но демократические консерваторы”, — так определял своекредо А.А. Киреев (70). О.Ф.Миллер настойчиво утверждал “плебейский характерславянского мира” (71). Н.П.Аксаков писал, что “всякие вожделения к образованиюили санкционированию правящего класса разрушают идею народности в самом ееосновании и составляют посягательство на жизнедеятельность народную” (72).“Антидемократизм” — главный его упрек в адрес консервативных традиционалистов(73). Словом, в данном вопросе “эпигоны” повторяют “классиков” дажетекстуально.
Любопытнов этой связи рассмотреть проблему взаимоотношений славянофильства инародничества. Такие мыслители как А.И. Герцен, Н.П. Огарев, М.А. Бакунин,заложившие основы народнической идеологии, прямо признавали славянофильскиевлияния на генезис своих теоретических построений. А. Валицкий убедительнопоказал непосредственную зависимость от славянофильских идеологем виднейшихнароднических публицистов А.П. Щапова и Г.З. Елисеева (74). Так, например,Щапов, по словам его биографа Н.Я. Аристова, “разделяя мнения и убежденияславянофилов и высказывая их постоянно”, всячески, однако, затушевывал свою кним близость “как будто опасался , как бы его не назвалиславянофилом” (75). Славянофильские корни народничества не отрицал и Г.В.Плеханов (76). Славянофильские реминисценции легко просматриваются в сочинениях“легальных народников”, ведущих авторов газеты “Неделя” П.П. Червинского и И.И.Каблица (Юзова) (77). Пример последнего особенно показателен. Его главная книга“Основы народничества” была положительно отрецензирована О.Ф. Миллером(“Замечательный труд о народничестве” // Русский курьер. 1888, № 303 от 2ноября). В последние годы жизни он работал в Государственном контроле подначалом Т.И. Филиппова, подбиравшего кадры в свое ведомство по принципу идейнойсовместимости с начальником (в Госконтроле, например, служили А.В. Васильев,Н.П. Аксаков, И.Ф. Романов, В.В. Розанов). Некролог Каблица, написанныйРозановым, был опубликован в центральном традиционалистском журнале 1890-х гг.“Русское обозрение” (1893. № 11) (78).
Славянофильскуюгенеалогию народничества еще в 1883 г. отметил И.С. Аксаков (79). Как всегдаученически точно его мысль подхватил С.Ф. Шарапов: “ разве школа такназываемых народников не выделилась из западнического космополитизма илиберализма под прямым воздействием учения славянофилов об общине?” (80) Нонаиболее обстоятельно данного вопроса коснулся Н.П. Аксаков, считавший, что“так называемое народничество несравненно ближе к так называемомуславянофильству, чем все другие типы современного общественного мышления”. В то же время он показал и существенные различия между двумя этиминаправлениями общественной мысли: народничество сосредоточилось только насоциально-экономических проблемах крестьянства, игнорируя его религиозную жизньи отрицая Церковь; оно рассматривает народ исключительно в настоящем, отрицая,таким образом, важность исторического предания. Народничество, заключает Н.П.Аксаков, “не безусловно еще отрешилось дать народу Вольтера в фельдфебели и нетолько учится у народа, но и учит его государственной и социальной мудрости”;“мы (славянофилы. — С.С. ) принимаем идеалы народа целиком, а они (народники. —С.С. ) на выбор и по своему усмотрению” (81).
Фактсовпадения некоторых идейных установок народничества и славянофильства весьмавыразительно подчеркивает демократическую составляющую последнего. Но невернобыло бы делать отсюда далеко идущие выводы. Пересекаясь в некоторых пунктах, ито и другое течение двигалось, каждое, своей собственной дорогой. Зафиксированныечастные контакты отдельных их представителей между собой (например, намиобнаружено письмо А.В. Васильева от 9 апреля 1900 г. к С.Н. Кривенко, изрядно “поправевшего” в это время) (82) достаточно маргинальны и не даютповода говорить о каком-либо идейно-политическом сближении обоих направлений.
Осторожноследует относиться и к представлению о социалистической природеславянофильства, хотя для этого есть некоторые основания. О “социализме”славянофилов говорили многие их современники в 1840-1850-х гг. (В.Г. Белинский,А.И. Герцен, П.В. Анненков, С.Г. Строганов и др.). В 1974 г. В.П. Попов утверждал, что “в учении славянофилов было возможно накопление ингредиентов дляидеологии русского (народнического) социализма, начиная с Чернышевского иГерцена” (83). Несколько раз к этой проблеме обращался А.Г. Кузьмин. В 1982 г. он настаивал на том, что славянофилы “создали очень непоследовательный вариант христианскогоутопического социализма” (84). Однако, рецензируя в 1984 г. книгу Е.А. Дудзинской “Славянофилы в общественной борьбе”, ученый высказывался по той жепроблеме гораздо скептичнее: “ «социалистические» увлеченияславянофилов были слишком поверхностными даже и для утопическогосоциализма ” (85). В 1998 г. А.Г. Кузьмин снова подчеркивает связьславянофильства и социализма, но несколько в ином контексте, упоминая “русскийсоциализм, который славянофилы впервые почувствовали в традиционнойкрестьянской общине” (86). В 1993 г. была опубликована рукопись виднейшегоисследователя славянофильства С.С. Дмитриева, специально посвященная теме“раннее славянофильство и утопический социализм”. Вывод историка таков: “Целыйряд черт, присущих” славянофильству “позволяет говорить о некоторых сторонахего как о своеобразной национально-русской разновидности христианскогоутопического социализма. “Социалистический” оттенок, сознаваемыйпредставителями иных направлений русской общественной мысли середины прошлоговека, действительно присутствовал в раннем русском славянофильстве” (87).Дмитриев формулирует свою точку предельно аккуратно, поэтому вызываетнедоумение “подкрепляющая” ссылка на его статью у Е.Ю. Тихоновой, категоричноопределяющей славянофильство как “ответвление феодально-религиозногосоциализма” (88). И.А. Воронин подчёркивает, что “социально-утопические взглядыранних славянофилов по многим позициям были близки идеям раннегохристианско-утопического социализма Западной Европы” (89).
Нампредставляется, что можно говорить лишь о социалистических элементах вславянофильском учении, и то достаточно условно, в той же мере, как можноговорить о социалистических элементах в русской крестьянской общине.Славянофилы признавали относительную правду социалистических учений как реакциина кричащие противоречия буржуазного общества, как неправильного ответа направильно поставленный вопрос. Ю.Ф. Самарин, например, писал, что “коммунизместь только карикатура мысли прекрасной и плодотворной”, но нимало неаттестовал себя коммунистом, наоборот искал “средство обессилить и победитькоммунизм” (90). Для А.С. Хомякова социализм — “жалкая попытка слабых умов,желавших найти разумные формы для бессмысленного содержания, завещанногопрежними веками”. Правда, он оговаривается, что “эта попытка имеет своеотносительное достоинство и свой относительный смысл в той местности, в которойона явилась; нелепо только верование в нее и возведение ее до общихчеловеческих начал” (91). Т.е. Хомяков недвусмысленно говорит о неприменимостиевропейского социализма в русских условиях. Но и с “русским социализмом”Герцена, Бакунина, народников славянофилы не могли найти общего языка:революционеры-демократы были убежденными противниками Православия иСамодержавия, краеугольных принципов учения “московских славян”. Естественно,что, говоря словами А.Г.Кузьмина, “славянофилы решительно восставали противреального социалистического движения” (92).
Социалистови славянофилов собственно роднила лишь негативная сторона их идеологий —критика пороков буржуазной цивилизации. Но, как известно, везде в Европе “этакритика изначально исходила из кругов правой оппозиции, а затем постепенно былаперенята оппозицией левой” (93). Антибуржуазный пафос изначально присущтрадиционализму, который и родился как реакция на буржуазные революции.Интересно, чтов 1820-1830-х гг. социалисты пытались интегрировать в своюсистему идей отдельные традиционалистские положения: лидеры французскогосен-симонизма, скажем, декларировали синтез Вольтера и де Местра (94). Позднее,однако, ситуация изменилась, и уже традиционалисты, дабы убедительнее отвечатьна вызовы времени, используют те или иные социалистические наработки. Это видноне только на примере славянофилов, но — и К.Н. Леонтьева (подробнее об этом вIII-ей главе) и даже К.П. Победоносцева, чьи знаменитые антилиберальные статьи“Великая ложь нашего времени” и “Печать” являются вольными переводами из книгиМ. Нордау “Ложь предсоциалистической культуры”. М.А. Твардовская доказывает,что в своей критике либеральной демократии традиционалисты “смело обращались кнароднической литературе 70-х годов” (95).
Такимобразом, по нашему мнению, славянофильство (как раннее, так и позднее),ощущавшее себя выразителем народной (крестьянской) точки зрения на мир (чтоотчасти соответствовало реальности, ибо крестьянство той эпохи в целом былорелигиозно и монархично, не нуждалось в либеральной демократии, но в то жевремя отрицательно относилось как к сословному неравенству, так и к властибюрократии) представляло собой демократический вариант творческоготрадиционализма. Славянофилы искренне думали, что их направление “может бытьопределено названием русского народного направления, ибо оно более других, вернее,только оно одно соответствует преобладающим в Русском народе складу мыслей истрою чувств” (А.В. Васильев) (96). Более того, по словам Н.П. Аксакова,“славянофильство не теория, а именно непосредственная жизнь в народе и в церквибез всякой предвзятой теории, но с постоянным напряжением мысли и чувства”(97). Безусловно нельзя не видеть в этих высказываниях изрядной доли утопизма,но по крайней мере, субъективный демократизм их авторов очевиден.
б)Из демократического пафоса славянофильства непосредственно проистекает другаяважная особенность этого течения русскойобщественной мысли — его оригинальнаяполитическая теория. Сами славянофилы ее очень ценили. С.Ф. Шарапов, скажем,утверждал, что “если русская самостоятельная мысль по вопросу о государственномустройстве нашла себе выражение, то именно у славянофилов” (98). Под этимчересчур категоричным заявлением есть, однако, некоторые основания.
Славянофилывыступили с новым обоснованием идеи самодержавия, доказывая его народноепроисхождение. “У нас есть одна сила историческая положительная, это — народ, идругая сила — самодержавный царь, — писал Ю.Ф. Самарин, — Последний есть такжесила положительная, историческая, но только вследствие того, что ее выдвинулаиз себя народная сила и что эта последняя сила признает в царе своеолицетворение, свой внешний образ” (99). Для И.С. Аксакова “царь —представитель народа, носитель исторической идеи. Таким явился он (АлександрII. — С.С.) в крестьянском вопросе. Он и не думает этого, быть может,а он выходит, самый демократический царь” (100). А.С. Хомяков признавал понятиенародного суверенитета, и утверждение самодержавия в России связывал спроявлением последнего. “Само повиновение народа есть un acte de souverainete!”— считал он (101). Такое “демократическое” понимание монархического принципарешительно противоречило теории божественного права, обычно используемойтрадиционалистами. На это еще в 1916 г. обратил внимание о. Павел Флоренский (уХомякова “Самодержец есть самодержец не “Божиею милостью”, а народною волею”)(102), а вслед за ним Н.И. Цимбаев (102). Поздние славянофилы в данном вопросецеликом следовали за “классиками”. Так П.П. Перцов таким образомпротивопоставлял русское и западноевропейское монархическое самосознание: еслидля первого царь — “представитель народа перед Богом”, то для второго —“властитель над народом, хотя бы и Божией милостью”; для первого ключевое слово— “служение”, для второго — “господство” (104). Еще более четко формулирует“демократический” подход к самодержавию Д.А. Хомяков (сын А.С. Хомякова) витоговом труде славянофильской школы, посвященном проблемам политическойфилософии “Самодержавие. Опыт схематического построения этого понятия” (в целомэтот труд выходит за пределы нашего рассмотрения, ибо первое его изданиесостоялось уже в 1903 г., хотя основной текст был написан еще в 1899 г.): “Самодержавие есть олицетворенная воля народа, следовательно часть его духовного организмаи потому сила служебная Призвание Самодержавия состоит в том, чтобытворить не “свою волю”, а выражая собою народ с его духовными требованиями и сего особенностями, вести народ по путям “народом самим излюбленным”, а не“предначертывать ему измышленные” пути. Величие Самодержавиязаключается в величии народа, добровольно вверяющего ему свои судьбы, но вовсене в нем самом ” (105). Итак, монарх у славянофилов — воплощение волинарода, а не наместник Бога на земле. Самодержавие хорошо не потому, что оно —богоустановленная форма правления, а потому, что оно национально.
Славянофилысчитали реально существующую российскую монархию искажением идеи истинногосамодержавия и противопоставляли “петровский, перенесенный из Запада ипереложенный на русские нравы абсолютизм” “самодержавию по древним русскимпонятиям” (106). Ориентируясь на исторический опыт Московской Руси, ониразработали свою схему взаимоотношений царя и народа, или, в славянофильскойтерминологии, “власти” и “земли”. Создателем этой схемы был К.С. Аксаков,наиболее полно изложивший ее в записке “О внутреннем положении России” (1855)на имя императора Александра II. У нас нет задачи разбора этого важнейшегопамятника славянофильской политической мысли, тем более что это уже давно и сблеском сделано А. Валицким и Н.И. Цимбаевым (107). Приведем лишь авторскоерезюме, прекрасно передающее смысл трактата: “Правительству — неограниченнаясвобода правления, исключительно ему принадлежащая, народу — полная свободажизни и внешней, и внутренней, которую охраняет правительство. Правительству-право действия и, следовательно, закона; народу — право мнения и,следовательно, слова” (108). Самодержавие, по К.С. Аксакову, не должно бытьполитически ограниченным, но зато оно, в свою очередь, не должно посягать набытовую и религиозную свободу народа, который имеет право доносить до верховнойвласти свои чаяния и нужды.
Именноконцепция К.С. Аксакова легла в основу политической теории позднихславянофилов. Записка “О внутреннем состоянии России” была впервые опубликованатолько в 1881 г. (“Русь”, № 26-28) и сразу же получила значение программногодокумента. Позднее С.Ф. Шарапов подчеркивал, что славянофильство стоит “наопределении Самодержавия, данном Константином Аксаковым, признавая только этусхему нашей исторической правдою ” (109). Опираясь на аксаковскиеидеи, славянофилы выдвигали следующий проект государственного устройства: 1)гармоническое сочетание неограниченного самодержавия с широким местнымсамоуправлением; 2) связь “земли” и “власти” через всесословные Земские Соборы,имеющие совещательные, но не законодательные функции; 3) радикальноеограничение властных полномочий бюрократии. И.С. Аксаков так излагалславянофильский политический идеал: “Государство, стерегущее, охраняющеезаботливо земский строй; земский строй, берегущий, охраняющий государство государство постоянно вызывающее голос земли, ищущее доброго советадля свершения своего великого служебного подвига; земля не безгласная,советная, но притом беспрекословно покорная велениям государственной власти;центральная власть самая свободная, самая мощная — при самом широком земскомместном самоуправлении; власть — не механический бездушный снаряд (вродеслучайного большинства нескольких голосов), а живая, личная с человеческимсердцем; земство — не формальное представительство, а живое органическоевыражение интересов и духа самой земли… Вот основы нашего политическогоорганизма, лежащие в духе народном, нашедшие себе, хотя бы и неполное выражениев старой Руси и которых полное развитие — тот идеал, к которому мы теперьстремимся” (110).
Авот в интерпретации И.С. Аксакова славянофильское представление о народномпредставительстве. “Народное представительство не должно иметь никакой власти.Тогда и гнаться за большинством голосов не будет надобности; но тогда иразнообразия мнений нечего опасаться, а напротив, нужно желать. Ум хорошо, адва лучше, говорит русская пословица; пусть будут эти умы и не согласны междусобой, дело от этого только выигрывает, осветится вопрос с разных сторон. Но никто, конечно, не скажет: одна воля хороша, а две лучше, потомучто чем больше многосторонних направлений воли, тем труднее исоглашение. Вот мы и приходим к тем основным русским положениям, которые былиуже не раз высказываемы в “Руси”: народу, земле принадлежит — мнение и толькомнение, — разумеется вполне свободно высказываемое; верховное же решение —единой личной верховной воле. Никакой иной принудительной, гарантирующей силы,кроме нравственной, мнение не должно и не может иметь ” (111).Развивая образы аксаковской публицистики, А.А. Киреев формулировалславянофильскую идею самодержавия как “много умов и одна воля”,противопоставляя ее бюрократическому типу монархии (“государство — это я”) изападноевропейскому парламентаризму (“много умов и много воль”) (112).
Особоевнимание И.С. Аксаков уделял развитию местного (земского) самоуправления, длянего это было необходимым условием осуществления славянофильских чаяний. Какуже говорилось, деятельность пореформенных земств, во главе которых, какправило, находились либералы, его не удовлетворяла. Поэтому он усиленнопризывал к реформе земских учреждений: “ для того, чтобы стать истинноЗемством, необходимо Земским учреждениям пустить глубокие корни в местную жизньи в сознание народное, тесно связаться с местным населением, быть по истине, ане по форме выразителем народной мысли, — народным местным представительством вполной правде этого слова. Но как же всем этим стать и быть, если не разрешитьзадачи об устройстве уезда, о связи земских учреждений с крестьянскимсамоуправлением, о создании живых звеньев между народом и просвещенным местнымслоем — об установлении той общности, солидарности, одним словом той цельности,которой теперь не существует и без которой истинное земство не мыслимо?” (113)
С.Ф.Шарапов попытался конкретизировать пожелания своего “учителя” и составилдетальный проект государственного устройства России. По его мнению, в ведениицаря должны остаться внешняя политика, армия и флот и “дела государственногохозяйства”. В делах же внутренней политики самодержцу лучше опираться не на“бюрократический механизм”, а на “ряд живых общественных самоуправляющихсяорганизмов ”. В каждом из таких “организмов” власть делится междугенерал-губернатором — представителем центра (задача которого — следить заточным выполнением законов) и представителями местного самоуправления “коимпринадлежит совершенно самостоятельное ведение всех дел области в пределахданного закона” (114). В России, по плану Шарапова, предполагалось новоеадминистративно-территориальное деление — на 18 областей, каждая из которых быуправлялась земским собранием из гласных от уездов и городов. Председательземского областного собрания (он же — местный предводитель дворянства) утверждаетсялично царем и имеет у него личный доклад наравне с генерал-губернатором.Собранию принадлежит право издавать местные законы в пределах общегозаконодательства, устанавливать и собирать налоги, вести хозяйственные дела,заведовать местными финансами и судом, избирать делегатов в общеимперскиесовещательные учреждения. Более низкими ступенями местного самоуправлениястановятся уезд и затем церковный приход (так сказать, первичная ячейкасамоуправления). Венцом этой системы является Земский Собор, собираемый поинициативе Государя. Представители областей получали право заседать в высшемзаконодательном органе — Государственном Совете. Освобожденной отадминистративной опеки Церковью, управляет Синод во главе с Патриархом.Вводится свобода слова и печати. По мнению Шарапова, “развязывая руки Царю,описываемое здесь устройство снимает с него совершенно необходимуюответственность за всякий неправильный или вредный шаг в области внутреннегоуправления, ныне творимого от Его Имени” (115).
в)Наконец, еще одной принципиальной особенностью позднего славянофильстваявляется его панславизм.В этом пункте оно в определенной степени отличается отраннего, хотя, как мы уже показали, панславистские настроения были свойственныи “классикам”, так что дело только в более ярком проявлении этих настроений, ане в их наличии. Любопытно, что некоторые славянофильские неофиты (Н.П.Аксаков, П.П. Перцов) (116) упрекали “отцов–основателей” в излишнем“русофильстве”. Так или иначе, но славянский вопрос стал в славянофильской публицистике1880-1890-х гг. одним из центральных. Материалы о “братьях — славянах”заполняли не менее половины объема славянофильских журналов и газет. И.С.Аксаков недвусмысленно писал: “Славянский вопрос есть вопрос Русский и Русскийвопрос есть Славянский. отрекаясь от Славян — Россия перестанет бытьне только Славянской, но и Русской державою ” (117). Как всегда, почтислово в слово, “учителю” вторил С.Ф. Шарапов: “России отречься от славянскойидеи нельзя — это значило бы отречься от себя самой ” (118).“ Все славянское” племя есть разнообразный в своих частях, но тем неменее единый, целостный народный организм, одно живое народное тело ”,— утверждал А.В. Васильев (119). Славянофилы мечтали о славянском политическомединстве, когда “около России — добровольно и не теряясамостоятельности сгруппируются единоплеменные слабейшиенародности”(А.А. Киреев) (120). Предполагались и конкретные пути кэтому объединению и его формы. Тот же А.В. Васильев полагал, что после “освобожденияот иноплеменной власти” (очевидно, с помощью русского оружия?) славянскиенароды войдут в единый Всеславянский Союз, в котором они будут пользоватьсяприблизительно такой же самостоятельностью как Финляндия в составе РоссийскойИмперии (121). Н.П. Аксаков предлагал в качестве образца такого Союза Германию(122). Славянские пристрастия у поздних славянофилов были настолько сильны, чтоони порой предпочитали племенной принцип конфессиональному. Так С.Ф. Шараповупрекал К.Н. Леонтьева, Н.П. Гилярова-Платонова и И.Ф. Романова (Рцы) в том,что они “из-за заблуждений в вере, готовы отвергать вовсе братьев покрови”, выражая при этом ни на чем не основанную уверенность, что “западныеСлавяне почти уже на пути к возврату [к Православию]” (123). А.В. Васильев былуверен, что следствием политического объединения славянства будет его “духовноеобъединение”, в частности, “уничтожение в нем вероисповедной розни”(124). Каким образом произойдет такой колоссальный переворот он, правда, необъяснял.
Взаключении данной главы несколько слов о качестве и общественном статусепозднеславянофильской мысли. Нельзя не признать, что не только по сравнению склассическим периодом развития славянофильства (1840-1850-е гг.), но и даже посравнению с 1860-1870-ми гг., 1880-1890-е гг. отмечены явным снижениемтеоретического уровня славянофильской публицистики. Как хорошо видно изматериала данной главы, в это время славянофилы почти исключительно повторяли,популяризировали и катехизировали разработки “классиков”, почти ничего нового кним не добавляя. Даже И.С. Аксаков, как мыслитель, в сущности, жил на счетранее нажитого капитала. В виде исключения, можно назвать уже упоминавшуюсякнигу В.И. Ламанского “Три мира Азийско-Европейского материка”, но она носиласлишком специальный характер и мало что добавляла в уже сложившуюсяславянофильскую доктрину. Попытки дополнить последнюю предпринимались С.Ф.Шараповым, пожалуй, самым живым и деятельным поборником позднегославянофильства. О его проекте государственного устройства России мы уже говориливыше. Другим его пристрастием была экономика. “ Повинуясь указаниюнезабвенного учителя моего И.С. Аксакова, — писал Шарапов Т.И. Филиппову, — яработал преимущественно в области вопросов экономических, где в славянофильскомучении оставался сериозный пробел Я хотел показать, чтоесть возможность создать научную денежную систему в основе коей лежало бы нравственное начало ” (125). Мы не беремся оценивать работыШарапова на экономические темы (в частности, он резко критиковал реформы С.Ю.Витте). Для нас важно другое: в общетеоретическом плане Сергей Федорович(натура преимущественно практическая) принимал славянофильское учение как нечтовполне законченное и устоявшееся, не нуждающееся в ревизии, а разве только вконкретизации общих положений на материале отдельных сфер жизни. В том жесмысле можно упомянуть и богословские труды Н.П. Аксакова и А.А. Киреева.Последний, кстати, полагал своей главной задачей именно “катехизацию” и“распространение” “наших доктрин” (126).
Позднееславянофильство вообще проникнуто ощущением, что все главные слова уже сказаны,что историософские и социально-политические концепции А.С. Хомякова и К.С.Аксакова непогрешимы и критике не подлежат. Любопытно в этой связи восприятиеславянофилами учения Н.Я. Данилевского. В принципе, автора “России и Европы”причисляли к “своим”, но, главным образом, как теоретика панславизма. Для С.Ф.Шарапова “Россия и Европа” — “венец славянофильской работы” в области решенияславянского вопроса (127). Так же оценивал ее и А.В. Васильев. И ни тот, нидругой ни словом не обмолвились о главном содержании книги — ее оригинальнойисториософии. Более того, некоторых младших славянофилов она скорее раздражала,чем радовала. Так Д.А. Хомяков относил ее к числу “сомнительного происхождениясуррогатов”, скрывающих “под русскими названиями заморскоепроисхождение”. Данилевский “причинил славянофильству скорее вред, чем пользу. Его учение о “культурных типах” не искажает, носуживает понимание славянофильства ” (128). Кажется, только один И.С.Аксаков использовал историософские идеи Данилевского в позитивном контексте. Вцелом же поздние славянофилы его концепцию не освоили, они продолжалипользоваться универсалистской риторикой и рассуждать об общечеловеческомпризвании славянства, без тени сомнения возвещая, что в скором времениславянским идеалам “предстоит удел стать и общечеловеческими” (129).
Но,если Данилевского приняли хотя бы частично, то К.Н. Леонтьева отвергли вовсе.Позднее “от ворот поворот” получили Л.А. Тихомиров и В.В. Розанов (последний,правда, печатался в “Русском труде”, но лишь благодаря личному расположению кнему Шарапова). Славянофильство к концу века превратилось в подобие секты, куда“чужакам” “вход воспрещен”. Поэтому можно лишь иронически восприниматьубежденность Шарапова в том, что “помимо даже своей воли встанет в наши рядывсякий свободный и самобытный русский ум, если только его работа начнется собщего фундамента, а этот фундамент — русский народный дух и русское чувство”(130) (стоит впрочем отметить, что Сергей Федорович был более терпим к другиммнениям, чем его единомышленники). Сектантство естественно вело к отрыву отреальной жизни, к маргинализации славянофильства. Комично звучало, когда А.В.Васильев величал себя не редактором, а “кормчим” журнала “Благовест”. Не менеекомично читать в одном из писем Н.П. Аксакова, что журналы представляются ему“органами общественной любви — общественного душевного единения” (131).Чего-чего, а “любви” и “единения” в русских журналах конца XIX в. (в том числеи славянофильских) было не много.
Перспективыславянофильства вызывали у старших его представителей глубокий пессимизм. И.С.Аксаков откровенно признавался в письмах 1884 г. близким ему людям (Н.П. Гилярову-Платонову и Г.П. Галагану): “ я не имею ключа к современнойдействительности”; “нужно какое-то новое слово современному русскому миру, нашестарое слово его уже не берет ” (132). Он же жаловался П.А. Бессоновунезадолго до смерти: “Я все ищу какое-либо товарищество молодыхдаровитых сил, более или менее единомысленных со мною, которым бы мог передатьсвою “Русь”, — но не нахожу” (133). Одним из ближайших помощников ИванаСергеевича по газете был Шарапов, но в нем он своего наследника не видел.“Относительно передачи мне “Руси”, — писал Сергей Федорович “учителю”, — Выулыбались, улыбаюсь теперь и я. Да, Вы правы. Хомякова я не читал, остальныхвождей славянофильства отчасти читал, отчасти знаю понаслышке” (134). А.А.Киреев уже в 1887 г. говорил, что он “последний могикан славянофильства” (135).В 1880-1890-х гг. статус славянофильства как особого направления в русскойобщественной мысли значительно понизился. После кончины И.С. Аксакова у него неосталось (и не появилось позже) ни одного по-настоящему авторитетного лидера,после прекращения “Руси” — ни одного влиятельного печатного органа.
Посвоей сути, по своим стремлениям славянофильство изначально было движениемтворческим. Однако, к концу XIX в. его творческий импульс начал угасать. Оноявно потеряло способность к саморазвитию, постепенно превращаясь вдогматически-замкнутую систему, все менее способную отвечать на вызовы времени.Его принадлежность к творческому традиционализму становилась все болееформальной. Точнее говоря, оставаясь творческим направлением в сфере своихпрактических стремлений, славянофильство переставало быть таковым в сферемысли.
Список литературы
1.Аксаков И.С. Полн.собр.соч. Т. 2. С. 801.
2.Там же. Т. 1. С. 677.
3.Там же. Т. 2. С. 526.
4.Там же. Т. 5. С. 570.
5.Там же. Т. 2. С. 570.
6.Киреев А.А. Краткое изложение славянофильского учения… С. 58.
7.Ламанский В.И. Три мира Азийско-Европейского материка. 2-е изд. Пг., 1916. С.3, 21-22.
8.Киреев А.А. Соч. Ч. 2. С. 51.
9.НИОР РГБ. Ф. 126. К. 9. Л. 50 об., 69.
10.Там же. К. 8337а. Ед. хр. 11. Л. 10 об.
11.Аксаков И.С. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 33.
12.Там же. Т. 1. С. 454.
13.Русский труд. 1897. № 1. С. 2.
14.Аксаков И.С. Указ. соч. С. 181.
15.Киреев А.А. Краткое изложение славянофильского учения… С. 4.
16.Русский труд. 1897. № 1. С. 1.
17.Там же. 1898. № 19-20. С. 7.
18.Хомяков Д.А. Православие, самодержавие, народность. Монреаль, 1983. С. 9.
19.Аксаков И.С. Указ. соч. С. 678, 677.
20.Шарапов С.Ф. Соч. Кн. 1. СПб., 1892. С. 12.
21.Русское дело. 1888. № 22.
22.Киреев А.А. Краткое изложение… С. 5.
23.Аксаков И.С. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 63.
24.Там же. С. 97.
25.Там же. С. 181.
26.Там же. С. 632.
27.Там же. Т. 4. С. 207.
28. ГА РФ. Ф. 730. Оп. 1. Ед. хр. 2258. Л. 15об.
29.Цит. по: Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в конце XIX века. Л., 1973. С.72.
30.ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 101. Л. 38 об.,70,79 об.
31.Русский труд. 1897. № 1. С.17.
32.НИОР РГБ. Ф. 126. К.10. Л. 92об.
33.Там же. К.12. Л. 236 об.
34.Там же. К.10. Л. 130 об.
35.Аксаков И.С. Полн. собр. соч. Т. 5. С.144.
36.Там же. Т. 4. С.198.
37.Шарапов С.Ф. [Предисловие] // Прот. А.Н.Иванцов-Платонов. О русском церковномуправлении. СПб., 1898 (без указания стр.).
38.Аксаков И.С. Указ. соч. С. 208.
39.Васильев А.В. Указ. соч. С. 138.
40.Аксаков И.С. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 113.
41.Там же. Т. 2. С. 679.
42.Киреев А.А. Избавимся ли мы от нигилизма? С. 23.
43.Он же. Краткое изложение… С. 31.
44.Шарапов С.Ф. Самодержавие и самоуправление. С. 20.
45.Аксаков И.С. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 31.
46.Там же. Т. 5. С. 178.
47.Там же. С. 175-176.
48.Там же. С.47.
49.Там же. С 15.
50.НИОР РГБ. Ф. 126. К. 12. Л. 99 об.
51.РГАЛИ. Ф.2. Оп.1. Ед. хр. 650. Л. 22об.-24.
52.Там же. Ф.636. Оп.1. Ед. хр. 102. Л. 3об.
53.Васильев Аф. Указ. соч. С. 154.
54.НИОР РГБ. Ф. 126. К.9. Л. 242.
55.Аксаков И.С. Где границы государственному росту России // Русскийгеополитический сборник. № 3. С.23.
56. См.: Там же. Подробнее о геополитических воззрениях Аксакова см.: Бицилли П.М. Иван СергеевичАксаков и его философия нации // Русский рубеж. 1992. № 2.
57.НИОР РГБ. Ф. 265. К. 181. Ед. хр. 14. Л. 200.
58.Шмитт Карл. Политическая теология. М., 2000. С. 170.
59.Цит. по: Элементы. Евразийское обозрение. 1994. № 5. С.5.
60. См. Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ // Из истории русской культуры. Т. 3(XVII — начало XVIII века). М., 1996. С. 29-31.
61.Славянофильство и западничество… Вып.2. С.71.
62.Там же. С. 191.
63.Попов В.П. Раннее славянофильство как эстетический феномен и проблема человека// Проблемы гуманизма в русской философии. Краснодар, 1974. С. 100, 101.
64.Он же. Социальная природа и функции раннего славянофильства // Там же. С.74-75.
65.Самарин Ю.Ф. Соч. Т.1. М., 1877. С. 402-403.
66.Хомяков А.С. Соч. в двух томах. Т.1. М., 1994. С. 99-100.
67.Цит. по: Цимбаев Н.И. Славянофильство… С. 206.
68.Аксаков И.С. Полн. собр. соч. Т.5. С. 114, 122-123, 187.
69.Там же. Т. 2. С. 527.
70.ГАРФ. Ф. 634. Оп.1. Ед. хр. 101. Л.70.
71.Русское дело. 1886. № 3. С. 8.
72.Аксаков Н.П. Указ. соч. // Благовест. Вып. 43. С. 1561.
73.То же // Благовест. Вып. 46. С. 1713.
74.Славянофильство и западничество… Вып. 2. С. 84-87.
75.Там же. С. 201.
76.Там же.
77. См.: Балуев Б.П. Споры в конце XIX века о роли интеллигенции в исторических судьбах России // Враздумьях о России (XIX век). М., 1996. С. 305, 313-315; Харламов В.И. Каблиц(Юзов) и проблема «народ и интеллигенция» в легальном народничествена рубеже 70-х-нач.80-х гг. XIX в. // Вестник Московского университета. Сер. 8.История. — 1980. № 4.
78. См. современную републикацию: Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М.Достоевского.Литературные очерки. О писательстве и писателях. М., 1996. С. 351-355.
79.Письмо И.С.Аксакова «московскому студенту» // Исторический вестник. 1886.Т. 25. С. 501-503.
80.Благовест. 1890. Вып. 1. С. 21.
81.Аксаков Н.П. Указ. соч. // Благовест. 1892. Вып. 41. С. 1439. 1444-1445, 1446.
82.РГАЛИ. Ф. 2173. Оп.1. Ед. хр. 56.
83.Попов В.П. Социальная природа и функции раннего славянофильства. — С. 82.
84.Кузьмин Аполлон. К какому храму ищем мы дорогу? (История глазами современника).М., 1989. С. 227.
85.Он же. У истоков русского либерализма // Назарова Т.А. Общественно-политическиевзгляды Ю.Ф.Самарина. М., 1998. С. 177.
86.Он же. Славянофилы и русское общество // Там же. С. 5.
87.Дмитриев С.С. Раннее славянофильство и утопический социализм // Вопросыистории. 1993. № 5. С. 39.
88.Тихонова Е.Ю. В.Г. Белинский в споре со славянофилами. М., 1999. С. 5.
89.Воронин И.А. Социальный утопизм в учении ранних славянофилов: Автореф. дис.…канд.ист.наук. М., 1997. С. 15.
90.Самарин Ю.Ф. Указ. соч. С. 178.
91.Хомяков А.С. О старом и новом. С. 118.
92.Кузьмин А.Г. У истоков русского либерализма. С. 177.
93.Манхейм Карл. Указ. соч. С. 589.
94.Берлин Исайя. Философия свободы. Европа. М., 2001. С.280. См. также: ВоронинИ.А. Указ. соч. С.8.
95.Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000. С. 298.
96.Благовест. 1890. Вып.1. С. 1.
97.Аксаков Н.П. О старом и новом славянофильстве // Благовест. Выпуск 22. Б/г. С.723.
98.Теория государства у славянофилов. СПб., 1898. С. 3.
99.Самарин Ю.Ф. Указ. соч. С. 96-97.
100.Цит. по: Цимбаев Н.И. Славянофильство. С. 217.
101.Хомяков А.С. Полн. собр.соч. Изд. 3-е. Т. 8. М., 1900. С. 201.
102.Свящ. Павел Флоренский. Указ. соч. С. 298.
103.Цимбаев Н.И. Указ. соч. С. 188.
104.Русский труд. 1899. 340. С. 2.
105.Хомяков Д.А. Указ. соч. С. 110, 158.
106.Аксаков И.С. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 79.
107. См.: Славянофильство и западничество… С.51-60; Цимбаев Н.И. Записка К.С. Аксакова “О внутреннемсостоянии России” и ее место в идеологии славянофильства // Вестник Моск.Ун-та. Сер. 8. История. 1972. № 2.
108.Цит. по: Ранние славянофилы. М., 1910. С. 95.
109.Русский труд. 1897. № 1. С. 12.
110.Аксаков И.С. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 687- 688.
111.Там же. С. 704.
112.Киреев А.А. Краткое изложение славянофильского учения. … С. 32.
113.Аксаков И.С. Указ. соч. Т.5. С. 86.
114.Шарапов С.Ф. Самодержавие и самоуправление. С. 18, 20, 21.
115.Там же. С. 38.
116. См.: Сучков С.В. Аксаков Н.П. // Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. Т.1. М.,1992. С. 35; Перцов П.П. Панрусизм или панславизм? М., 1913. С. 8.
117.Аксаков И.С. Указ. соч. Т. 1. С. 569, 791.
118.Русское дело. 1888. № 1. С.2.
119.Васильев Аф. Указ. соч. С. 150.
120.Киреев А.А. Соч. Ч. 2. С. 150.
121.Васильев Аф. Указ. соч. С. 154, 159.
122.Сучков С.В. Указ. соч. С. 35.
123.Русское дело. 1887. № 10. С. 3,4.
124.Васильев Аф. Указ. соч. С. 154.
125.ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Ед.хр. 2883. Л. 2-2об.
126.НИОР РГБ. Ф. 126. К. 12. Л. 29.
127.Русское дело. 1887. № 3. С. 1.
128.Хомяков Д.А. Указ. соч. С. 108.
129.Благовест. 1891. Вып. 20. С. 637.
130.Там же. 1890. Вып.1. С. 21.
131.РГАЛИ. Ф.636. Оп.1. Ед. хр. 102. Л.1.
132.И.С. Аксаков в его письмах. Ч.2. Т.4. СПб., 1896. С. 288; Цимбаев Н.И. И.С.Аксаков в общественной жизни… С. 254.
133.РГАЛИ. Ф.2866. Оп.1. Ед. хр. 102. Л. 33 об.
134.Цит. по: Цимбаев Н.И. Славянофильство… С.254.
135.Из переписки Владимира Соловьева с А.А. Киреевым // Русская мысль. 1917. № 7-8.II паг. С.148.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.portal-slovo.ru