Министерство образования и науки Украины
Луганский национальний педагогический
университет им. Т. Шевченко
Реферат
потеме:
Перикл-«первый среди афинян»
студента исторического
факультета
группы 1-Д
Татарчука Александра
Петровича
Луганск 2008
План
1. СынКсантиппа
2. Перикл– по словам Плутарха
3. Империалистичесаяполитика Перикла
4. Изнадгробного слова Перикла
5. Аспасия– жена-гетера
6. Заключительныйэтап деятельности Перикла
Заключение
1. СынКсантиппа
О Перикле написаны сотни статей и книг. Но дажесамым дотошным исследователям не удалось установить, когда он родился. Точноизвестна дата его смерти: Сколько лет ему исполнилось в тот момент? Вопрекиобыкновению, об этом не сообщает ни один античный историк. Наверняка ему былоза 60. Значит, он появился на свет в середине 90-х годов V века до н. э.
Рождению его предшествовало странноепредзнаменование: матери приснилось, что она беременна львом. Отец вряд ливерил в подобные чудеса и потому ничуть не удивился, когда взял на рукиобыкновенного, пока еще ничем не выдающегося ребенка. Смущало, пожалуй, лишьодно — чересчур продолговатая и несоразмерно большая голова у младенца. Онамогла в будущем стать предметом гордости или объектом насмешек.
Когда Перикл сделается вождем демоса и главойгосударства, народ сравнит его с самим Зевсом и будет именовать «Олимпийцем». Акомедиографы обрушат на эту голову поток ругательств, соревнуясь между собой аизобретении издевательских кличек. Перикла назовут, пародируя прозвище Зевса(«тучесобиратель»), «собирателем голов», «человеком-с-головой-ввиде луковицы»,«главой подземного царства». Со сцены его обвинят в том, что он «то сидит вгороде в недоумении от множества дел, то один из головы своей огромнойподнимает страшный шум».
Но до этого еще далеко. До семи лет Перикл непокидает отчего дома, Вместе с матерью он живет на женской половине поднадзором специального раба-воспитателя (педагога). Он возится с игрушками,слушает сказки, мифы, басни Эзопа, не знать которые считалось позором. (Геройаристофановских «Птиц», стремясь побольнее уколоть собеседника, находитуничтожающий аргумент: «Ты глуп, и невеждою рос, и не читывал басен Эзопа».)Мальчика обучают правилам поведения, строго наказывают за проступки, его хотятвидеть достойным гражданином. Иногда отец приглашает его участвовать в пирах.Ксантипп богат и влиятелен. Его интересует политика, государственные дела —ведь он один из вождей рода Алкмеонидов. Этим Ксантипп обязан своей супруге —Агаристе, внучке знаменитого Клисфена. Род прославили многие деятели, ноафиняне не забывали, что однажды он покрыл себя позором. В VII веке до н. о., подавляя смутув Афинах, Алкмеониды обещали сохранить жизнь заговорщикам, если они покинутхрам, в котором укрылись. Но слова своего Алкмеониды не сдержали. С тех пор ородовом проклятье вспоминали каждый раз, когда с ними сводили счеты их противники.
Перикл слышит рассказы о подвигах предков. Изнакомится с искусством, которым в совершенстве владеет отец, — искусствополитической интриги. Вскоре он делает еще одно открытие: победы достигаются нетолько в открытом бою, и красноречием можно иногда добиться большего, чеморужием. Кажется, не было в Афинах человека, способного соперничать славой сМильтиадом. Ведь это он настоял па том, чтобы начать Марафонское сражение в490 году. Под его командованием афиняне разгромили персидскую армию и спаслиЭлладу от порабощения. И что же? Когда на следующий год его экспедиция противсоюзников персов не увенчалась успехом, суд присяжных постановил, чтобы он возместилвсе расходы. Не в силах уплатить огромный штраф, Мильтиад оказался в тюрьме, вкоторой и окончил свои дни. Обвинителем в суде выступил Ксантипп...
Алкмеониды торжествовали недолго. Проходит ещедва года, и Народное собрание одобряет поправку к клисфеновской конституции:отныне на должность архонтов граждан избирают не голосованием, а с помощьюжребия. Но жребии слеп и безразличен к агитации. Алкмеониды обезоружены, ихвлияние катастрофически быстро падает. В 485 году Ксантиппа подвергаютостракизму, и он покидает Афины.
Семью его не трогают. В жизни Перикла ничего неменяется. Вместе со сверстниками он занимается в школе. Слово это означало угреков «покой», «отдых», «досуг» и «времяпрепровождение на досуге». Позднее имобозначали беседы философов с учениками и вообще всякие учебные занятия.
До 16 лет Перикл посещает так называемуюмусическую школу. «Мусический» — то есть «относящийся к Музам». Понятно«музыка» включало в себя не только определенный вид искусства, но и все, чтонаходилось введении Муз: литературу, науку, пение, танцы. Музы и Аполлонпокровительствовали ученикам. Их изображения стояли в школах, им молились передначалом занятий. Обучение грамоте начиналось со склонения слова «Муза».
Перикл учится писать. Сперва заостреннойметаллической палочкой на восковых дощечках, потом отточенным тростником напапирусе. Буквы, слова, строчки. Отрывки из стихов. Поговорки. Крылатыеизречения мудрецов, высеченные на степах дельфийского храма.
Расплата, возмездие. Перикл слышит обэтомна каждом шагу, Дерзких карают боги, неосмотрительных — люди. Каким же нужнобыть, чтоб не искушать судьбу? Злым или добрым? Решительным или смиренным?Угождать всем или оставаться самим собой? Вопросы, непосильные длямальчишеского ума. Но одно он усваивает твердо — всегда и во всем человек долженсдерживать себя. Ничего — слишком, все — в меру. Терпение, Еще раз терпение. Иосторожность.
Так формируется характер. Пока еще — характерюнца. Позднее — характер государственного деятеля. В глазах потомков он превратитсяв символ политики и даже целой эпохи, которую обозначат именем Перикла.
2. Перикл – по словамПлутарха
Учителем музыки у Перикла был, как сообщаетбольшинство наших источников, Дамон (первый слог этого имени, говорят, следуетпроизносить кратко); но Аристотель уверяет, что Перикл учился музыке уПифоклида. Дамон был, по-видимому, замечательным софистом, но музыкойпользовался лишь как предлогом, чтобы скрывать от народа свои способности.Дамон был при Перикле учителем и руководителем в государственных делах какимбывает учитель гимнастики при борце. Однако от народа не осталось тайной, чтоДамону лира служит лишь прикрытием: как человек, мечтающий о крупныхпереворотах и сторонник тирании, он был изгнан посредством остракизма идоставил комикам сюжет для шуток. Так, например, у Платона одно лицо дажезадает ему такой вопрос: Прошу, ответ мне дай скорей па мой вопрос: Ты,говорят, Хирон, Перикла воспитал.
Перикл был слушателем также и Зенона из Элеи,который, подобно Пармениду, занимался изучением природы и выработал в себеискусство опровергать других и возражениями приводить противников в безвыходноеположение; об этом Тимон из Флиунта где-то говорит в следующих словах: «НеугомонныйЗенон двуязычный, кто силою мощной Всех переспорить готов...»
Но (самым близким Периклу человеком, которыйвдохнул в него величественный образ мыслей, возвышавший его над уровнемобыкновенного вожака народа, и вообще придал его характеру высокое достоинство,был Анаксагор из Клазомен, которого современники называли «Умом» — потому ли,что удивлялись его великому, необыкновенному уму, проявлявшемуся приисследовании природы, или потому, что он первый выставил принципом устройствавселенной не случай или необходимость, но ум, чистый, несмешанный, который вовсех остальных предметах, смешанных, выделяет однородные частицы.
Питая необыкновенное уважение к этому человеку,проникаясь его учением о небесных и атмосферических явлениях, Перикл, какговорят, не только усвоил себе высокий образ мыслей и возвышенность речи,свободную от плоского, скверного фиглярства, но и серьезное выражение лица,недоступное смеху, спокойная походка, скромность в манере носить одежду, не нарушаемаяни при каком аффекте во время речи, ровный голос и тому подобные свойстваПерикла производили на всех удивительно сильное впечатление. Так, например, какой-топодлый нахал однажды целый день его бранил и оскорблял; он молча терпел это наплощади, заканчивая в то же время какое-то неотложное дело; вечером он скромнопошел домой, а тот человек шел за ним и осыпал его всякими ругательствами.Перед тем как войти в дом, когда было уже темно, он велел своему слуге взятьсветильник и проводить этого человека до самого его дома.
Это были не единственные плоды, которые получилПерикл от общения с Анаксагором: по-видимому, он стал выше суеверного страха,внушаемого удивительными небесными явлениями людям, которые не знают их причин,теряют рассудок и приходят в смятение от божественных дел по неведению их,тогда как наука о природе, устраняя боязнь, вместо устрашающего, болезненногосуеверия дает человеку спокойное благочестие и благие надежды.
Рассказывают, что однажды Периклу принесли издеревни голову однорогого барана. Прорицатель Лампой, увидав, что рог, выросшийпа средине лба, был крепок и тверд, сказал, что от двух могущественных партий,существующих теперь в городе, Фукидидовой и Перикловой, сила перейдет к одному,у кого будет это чудо. А Анаксагор, разрубив череп, показал, что мозг ненаполнял своего основания, но, имея форму яйца, собрался из всего вместилищасвоего в то место, где корень рога имел начало. Тогда все присутствовавшиеудивлялись Анаксагору, а немного спустя Лампону, когда Фукидид был низвергнут,а управление всеми общественными делами перешло в руки Перикла.
В молодости Перикл очень боялся народа: собою онказался похожим на тирана Писистрата; его приятный голос, легкость и быстротаязыка в разговоре этим сходством наводили страх на очень старых людей. А таккак он владел богатством, происходил из знатного рода, имел влиятельных друзей,то он боялся остракизма и потому не занимался общественными делами, но впоходах был храбр и искал опасностей. Когда же Аристид умер, Фемистокл был визгнании, а Кимона походы удерживали по большей части вне Эллады, тогда Периклс жаром принялся за политическую деятельность. Он стал на сторону демократии ибедных, а не на сторону богатых и аристократов — вопреки своим природнымнаклонностям, совершенно не демократическим. По-видимому, он боялся, как бы егоне заподозрили в стремлении к тирании, а кроме того видел, что Кимон стоит настороне аристократов и чрезвычайно любим ими. Поэтому он и заручилсярасположением народа, чтобы обеспечить себе безопасность и приобрести силу дляборьбы с Кимоном.
Сейчас же после этого Перикл переменил и весьсвой образ жизни. В городе его видели идущим лишь по одной дороге — на площадьи в Совет. Он отказался от приглашений на обеды и от всех такого родадружеских, коротких отношений, так что во время своей долгой политическойдеятельности он не ходил ни к кому из друзей на обед; только, когда женился егородственник Эвриптолем, он пробыл на пире до возлияния и тотчас потом встализ-за стола. И действительно, панибратство обладает такой силой, что перед нимне может устоять никакая напускная величавость, и при коротких отношенияхтрудно бывает сохранить важность, которая рассчитана на приобретение славы.Напротив, в истинной добродетели всего прекраснее то, что в ней наиболее явно,и в добродетельных людях ничто не кажется посторонним настолько удивительным,как их повседневная жизнь — лицам, их окружающим. Перикл так же вел себя и поотношению к народу: чтобы не пресытить его постоянным своим присутствием, онпоявлялся среди народа лишь по временам, говорил не по всякому делу и не всегдавыступал в Народном собрании, но приберегал себя, как Саламинскую триеру, повыражению Критолая, для важных дел, а все остальное делал через своих друзей иподосланных им других ораторов. Одним из них, говорят, был Эфиальт, которыйсокрушил мощь Ареопага, наливая, как сказано у Платона, гражданам многонесмешанного вина свободы. Упившись ею, народ, как конь, стал своевольным и,как говорят комики, «не хотел больше повиноваться, но стал кусать Эвбею икидаться на острова».
Перикл, настраивая свою речь, как музыкальныйинструмент, в тон этому укладу жизни и высокому образу мыслей, во многих случаяхпользовался Анаксагором, примешивая понемногу как бы в подкрепление к своему красноречиюнауку о природе. «Ту высоту мыслей и способность творить нечто совершенноево всех отношениях», как выражается божественный Платон, «он извлек изэтого учения и присоединил к своим природным дарованиям, заимствуя из него всеполезное для искусства слова». Благодаря этому он далеко превзошел всехораторов. По этой причине, говорят, ему и было дано его известное прозвище. Впрочем,некоторые думают, что он был прозван «Олимпийцем» за те сооружения, которымиукрасил город, другие — что за его успехи в государственной деятельности и в командованиивойском; и кен ничего невероятного, что его славе способствовало сочетаниемногих качеств, ему присущих. Однако из комедий того времени, авторы которыхчасто поминают его имя как серьезно, так и со смехом, видно, что это прозвищебыло дано ему главным образом за его дар слова: как они говорят, он гремел иметал молнии, когда говорил перед народом, и носил страшный перун на языке.Кто-то упоминает еще шутку Фукидида, сына Мелесия, по поводу красноречия Перикла.Этот Фукидид принадлежал к аристократической партии и очень долгое время былполитическим противником Перикла. Однажды спартанский царь Архидам спросил его,кто искуснее в борьбе, он или Перикл. «Когда я в борьбе повалю его,— отвечалФукидид,— то он говорит, что не упал, через это оказывается победителем иубеждает в этом тех, которые это видели».
Однако и сам Перикл был осторожен в речах и, идяк ораторской трибуне, молил богов, чтобы у него против воли не вырвалось ниодного слова, не подходящего к данному делу. Сочинений в письменном виде Периклникаких не оставил, кроме народных постановлений; замечательных выражений егосохранилось тоже совсем мало. Так, например, он советовал Эгину удалить, какгной Пирея; он говорил, что видит, как война несется от Пелопоннеса. Однажды,когда он вместе с Софоклом участвовал в морской экспедиции в должности стратегаи Софокл похвалил одного красивого мальчика, Перикл ему сказал: «У стратега,Софокл, должны быть чистыми не только руки, но и глаза». По словам Стесимброта,Перикл, произнося с трибуны надгробную речь в память граждан, павших на Самосе,назвал их бессмертными подобно богам. «Ведь и богов мы не видим,— сказал он,—но по тем почестям, которые им оказывают, и по тем благам, которые они намдаруют, мы заключаем, что они бессмертны; эти черты свойственны и тем, которыепогибли в бою за отечество».
Фукидид изображает государственный строй приПерикле как аристократический, который лишь по названию был демократическим, ана самом деле был господством одного первенствующего человека. По свидетельствумногих других авторов, Перикл приучил народ к клерухиям, получению денег назрелища, получению вознаграждения; вследствие этой дурной привычки народ изскромного и работящего под влиянием тогдашних политических мероприятий сталрасточительным и своевольным. Рассмотрим причину такой перемены на основефактов.
Вначале, как сказано выше, Перикл в борьбе сославою Кимоиа старался приобрести расположение народа; он уступал Кимону вбогатстве и денежных средствах, которыми тот привлекал к себе бедных: Кимонприглашал каждый день нуждающихся граждан обедать, одевал престарелых, снялзагородки со своих усадеб, чтобы кто захочет, пользовался их плодами. Перикл, чувствуясебя побежденным такими демагогическими приемами, по совету Дамонида из Эи,обратился к разделу общественных денег, как свидетельствует Аристотель.Раздачею денег на зрелища, платою вознаграждения за исполнение судейских идругих обязанностей и разными вспомоществованиями Перикл подкупил народнуюмассу и стал пользоваться ею для борьбы с Ареопагом, членом которого он не был,так как ему не выпал жребий быть ни архонтом, ни царем, ни полемархом, ни тесмотетом.Эти должности с давних пор были выборными по жребию, и, пройдя их, люди,выдержавшие испытание, вступали в члены Ареопага. Итак, Перикл со своими приверженцами,приобретя большее влияние у народа, одолел Ареопаг: большая часть судебных делбыла отнята у него при помощи Эфиальта. Кимон был изгнан посредством остракизмакак сторонник спартанцев и враг демократии, хотя по богатству и происхождениюон не уступал никому другому, хотя одержал такие славные победы над варварами иобогатил отечество большим количеством денег и военной добычи, как рассказано вего жизнеописании. Так велика была сила Перикла у народа!
Изгнание посредством остракизма лиц, подвергшихсяему, ограничивалось по закону определенным сроком — десятью годами. Темвременем спартанцы с большим войском сделали вторжение в Танагрскую область;афиняне тотчас собрались в поход против них. Кимон вернулся из ссылки ивыступил в одном отряде с членами своей филы: он хотел делом снять с себяобвинение в приверженности к спартанцам, деля опасности с согражданами. Нодрузья Перикла собрались и прогнали его как высланного. Вот почему,по-видимому, Перикл в этой битве сражался особенно храбро, не щадя жизни, иотличился перед всеми. В этом сражении пали и все до единого Кимоновы друзья,которых Перикл обвинял вместе с Кимоном в приверженности, к спартанцам.Афинянами овладело страшное раскаяние и тоска по Кимону: они были разбиты награницах Аттики и ожидали на следующую весну тяжелой войны. Как только заметилэто Перикл, он без промедления решил исполнить желание народа: сам внес предложениев народное собрание и вызвал Кимона из ссылки. Последний по возвращении народину водворил мир между обоими государствами. Спартанцы относились к Кимонунастолько же дружелюбно, насколько были враждебны к Периклу и другим вождямнарода. По словам некоторых авторов, Перикл сделал предложение о возвращенииКимона лишь тогда, когда между ними было заключено тайное соглашение припосредстве Кимоновой сестры Эльпники на том условии, чтобы Кимон с эскадрой вдвести кораблей уехал из Афин и командовал войском за пределами Аттики,завоевывая земли царя, а Периклу была бы предоставлена власть в городе. Былопредположение, что и раньше Эльпиника смягчила вражду Перикла к Кимону, когдапротив него был возбужден уголовный процесс, а Перикла народ выбрал одним изобвинителей. Когда к нему пришла Эльпиника с просьбой, он улыбнулся и сказал:«Стара ты, стара, Эльпиника, чтобы делать такие дела!» Несмотря на это, Периклтолько раз выступил с речью, лишь формально исполнив возложенное на негопоручение, и ушел, меньше всех обвинителей повредив Кимону.
Как же после этого верить обвинению Идоменеяпротив Перикла, будто бы он своего друга Эфиальта, принадлежавшего к одной сним партии, коварно убил из ревности и зависти к его славе? Не знаю, откуда онвзял это и, словно желчь, излил на человека, может быть, не во всембезупречного, но, во всяком случае, человека с благородным образом мыслей, счестью в душе, к которым не привьется ни одна такая жестокая, зверская страсть.Нет, по свидетельству Аристотеля, Эфиальта, ярого сторонника олигархия инеумолимого при сдаче отчетов и при преследовании судом преступников, тайноубили злоумышлявшие против него враги с помощью Аристодика из Танагры. Кимонумер на Кипре в должности стратега.
Между тем, аристократическая партия, уже раньшевидевшая, что Перикл стал самым влиятельным человеком в Афинах, все-таки хотелапротивопоставить ему какого-нибудь противника, который бы ослабил его влияние,чтобы в Афинах не образовалась полная монархия. В противовес ему они выставилиФукидида из Алопеки, человека умеренного, бывшего в свойстве с Кимоном. Фукидидне был таким любителем войны, как Кимон; но он был больше склонен к жизни нафоруме и к занятию политикой. Оставаясь в городе и ведя борьбу с Периклом натрибуне, он скоро восстановил равновесие между приверженцами различныхвзглядов. Он не дозволил так называемым «прекрасным и хорошим» рассеиваться исмешиваться с народом, как прежде, когда блеск их значения затмевался толпою;он отделил их, собрал в одно место; их общая сила приобрела значительный вес и склонилачашу весов. Уже с самого начала была в государстве, как в железе, незаметнаятрещина, едва-едва указывавшая на различие между демократической и аристократическойпартией; но теперь борьба между Периклом и Кимоном и их честолюбие сделалиочень глубокий разрез в государстве: одна часть граждан стала называться«народом» другая — «немногими». Вот почему Перикл тогда особенно ослабил уздународу и стал руководствоваться в своей политике желанием угодить ему: онпостоянно устраивал в городе какие-нибудь торжественные зрелища, или пиршества,или шествия, занимал жителей благородными развлечениями, каждый год посылал пошестидесяти триер, ка которых плавало много граждан по восьми месяцев иполучало жалованье, вместе с тем приобретая навык и познания в морском деле.Кроме того, тысячу человек клерухов он послал в Херсонес, в Наксос пятьсот, вАндрос половину этого числа, во Фракию тысячу для поселения среди бисалтов,других в Италию, при возобновлении Сибариса, который теперь стали называтьФуриями. Проводя эти мероприятия, он руководился желанием освободить город отничего не делающей и вследствие праздности беспокойной толпы и в то же время помочьбедным людям, а также держать союзников под страхом и наблюдением, чтобыпредотвратить их попытки к восстанию поселением афинских граждан подле них.
3. Империалистическаяполитика Перикла
перикл правление афинянин
К моменту прихода Перикла к власти Афины ужеоколо пятнадцати лет находились во главе важного союза городов — Делосскойлиги. Этот союз, возникший в самом конце персидских войн (479 год до н. э),преследовал чисто военные цели: продолжение на море военных действий противперсов, освобождение от них греческих городов, остававшихся под властью царя,сделать невозможным новое вторжение персов в Грецию. Освободительная икарательная война одновременно, война оборонительная и превентивная — таковыбыли задачи союза, успешно им осуществленные под руководством Фемистокла,Аристида и Кимона.
Центром федерации — одновременно святилищем,местом собрания федерального совета и хранения казны — был священный островДелос, расположенный в сердце Эгейского архипелага.
С самого начала Афины пользовались особымипривилегиями в федерации; это было следствием того, что у Афин был самый мощныйфлот. Афины командовали военными операциями и, следовательно, могли свободнораспоряжаться финансовыми средствами. Союзники были обязаны поставлятьфедерации оснащенные и вооруженные корабли для войны с Персией. Вскоре же былоразрешено тем союзным полисам, корабли которых были устаревшего типа, взаменэтих кораблей вносить соответствующий денежный взнос. В 454 году в федерацииоставалось, кроме Афин, только три члена, поставлявших корабли, а не деньги:Самос, Хиос и Лесбос. Зато Афины насчитывали около ста пятидесятигородов-данников, и сумма их ежегодных взносов к этому времени достигала понашему курсу трех миллионов золотых франков. В том же 454 году (в правлениеПерикла) было решено перевести казну федерации с Делоса в Афины.
Теоретически все союзники — независимые города —имели одинаковые права. На деле, конечно, не могло быть равновесия сил междумогучими Афинами, распоряжающимися военными операциями и финансами, иотносительной слабостью союзных городов. Это несоответствие вызывалоразногласия среди союзников и приводило к попыткам выйти из союза, но Афинырешительно их пресекали. Первым восстал в 470 году Наксос, за ним в 465 —Фасос. Потерпев поражение, эти города из союзников превращаются в подданных.Теперь Афины самостоятельно устанавливали размер их ежегодной дани. Эти первыеизмены и следующие за ними репрессии начались еще во время правленияаристократической партии: ее вождь, Кимон, огнем и мечом вынудил непокорныхподчиниться.
С установлением правления Перикла движение принимаетбольший размах: восстают три крупных ионийских города, в числе их Милет. В 446году восстают города Эвбеи, Халкиды, Эретреи и другие. Восстание Эвбеи врезультате поддержки, оказанной движению Спартой, явилось смертельной угрозойдля республики. Пока Перикл беспощадно усмиряет Эвбею, союзу изменила Мегара,открыв дорогу в Аттику войскам Спарты. Аттика наводнена ими. Перикл вынужденпрервать свои операции в Эвбее и мчаться на помощь Афинам, которым угрожаетнепосредственная опасность. Его молниеносное возвращение вынудило спартанцев отступить.Перикл снова возвращается на Эвбею. Весь остров покорен. В некоторые города былипоставлены гарнизоны. В других изгоняются олигархи и правление «демократизуется».
Афины повсюду, после каждого подавленноговосстания, требуют от города, покоренного силой оружия, подписания акта оподчинении. Иногда Афины требуют заложников. Во многих полисах создаютсяпреданные Афинам правительства. Чтобы покрепче прибрать к рукам некоторыеважные города, Афины ставят там своих «правителей» — они контролируют политику,проводимую подчиненным городом. Наконец, начинает широко использоваться метод«клерухий» — колоний вооруженных афинских граждан, поселенных на землях,отнятых у «бунтовщиков», которых изгоняют или уничтожают. Эти колонии,расположенные поблизости от внушающих сомнение городов, отныне следят за тем,чтобы в стране не нарушался «порядок».
Уже давно не созывается и «Союзный совет». Каждыетри года афинский народ устанавливает размеры дани. Афинские суды разбираюттяжбы Афин со своими подданными и редкими союзниками. Делосский союзпревратился в Афинскую империю.
Этой империи всегда угрожала внутренняяопасность. В 441 году, в середине правления Перикла, повторяется стараяистория: опять отпадает остров Самос. Это втянуло Перикла в двухлетнююбесплодную и кровавую войну. Наконец Самос капитулировал. Он уступил частьсвоей территории Афинам и платит теперь огромную военную контрибуцию. Послеэтого все, как по волшебству, приходит в порядок — конечно, вслед за«демократизацией» самосского правительства.
Эта империя — не простое управление полисами,подчиненными Афинам. Она, по выражению Перикла, не что иное, как «тирания»,чьей пленницей стали сами Афины. Перикл заявил это без обиняков в речи,приведенной Фукидидом. Обращаясь к своему народу, он сказал: «Вы даже не можететеперь отказаться от этой империи, даже если бы вы из страха и любви к покоюзахотели совершить этот героический акт. Рассматривайте это как тиранию:завладеть ею может показаться несправедливостью, отказаться — представляетопасность».
Вот оно — чудовище «империалистическойдемократии»! Не забудем, что это демократия, господствующая над толпой рабов итеперь богатеющая при помощи кровавых мер за счет средств своих многочисленныхподданных.
Эта империалистическая политика привела, однако,к тому, что в руках Перикла оказались огромные средства. Из года в год в Афинытечет золото. На это можно содержать, правда оплачивая ее очень скромно, целуюармию должностных лиц. Но на эти средства можно предпринять и дорогостоящиехудожественные работы— они в течение двадцати лет будут кормить все рабочеенаселение Афин, а самому городу принесут «вечную славу».
Конечно, неожиданное превращение Делосского союзав Афинскую империю вызвало немало бурных протестов и нареканий даже в Афинах:«Народ утрачивает свою славу и навлекает на себя справедливые упреки,—заявляли, как передает Плутарх, противники Перикла в собрании,— тем, чтоперевозит из Делоса в Афины казну, принадлежащую всем греческим общинам…Греция не может не видеть, что путем самого несправедливого и тиранического грабежасредства, предназначенные для ведения войны (против персов), тратятся наукрашение нашего города, который, как ветреная женщина, обвешиваетсядрагоценностями; что они пошли на возведение великолепных статуй и постройкухрамов, причем некоторые из них обошлись в тысячу талантов» (шесть миллионовзолотых франков).
Перикл находит ответ. Однажды он появился переднародным собранием и ответил всем по существу, что афиняне были стражамиЭгейского моря против персов, что они заплатили и заплатят впредь, еслипонадобится, свою дань кровью, что союзники Афин содействуют общей защитеГреции, обеспеченной Афинами, лишь «привнося кое-какие денежные средства, кои,раз они уплачены, не принадлежат более тем, кто их уплатил, но тем, кто их получил,а долг афинян состоит лишь в том, чтобы выполнять условия, взятые на себя приполучении этих денег». Аргументация безупречная! Затем он добавил с гордостью —а может быть, с откровенностью, не лишенною некоторого цинизма: «Город, обильноснабженный всеми средствами обороны, необходимыми для войны, должениспользовать свои богатства на труды, чье завершение сулит ему бессмертнуюславу». Вот и еще высказывание (в сокращенном виде): «Не будем забывать опользе, извлеченной из перевозки, обработки и укладки на место огромного количестваматериалов — от этого произойдет всеобщее оживление и все руки найдутприменение в наступившем расцвете ремесел и искусств».
Оратор говорит далее: «В нашем распоряжениизначительные средства. Теперь весь народ будет получать содержание от государства— в войсках ли, на гражданской службе или за изделия своих рук. Мы закупиликамень, железо, слоновую кость, золото, черное дерево, кипарис. Бесчисленноемножество рабочих — плотники, каменщики, кузнецы, краснодеревцы, ювелиры,чеканщики и художники — заняты теперь их обработкой. Заморские торговцы, матросыи кормчие доставляют по морю это огромное количество материалов. Возчикиперевозят их по суше. Канатные мастера, колесники, шорники, землекопы и горнякивсегда обеспечены работой… Благодаря этому люди всех возрастов и всехсостояний призваны разделить благосостояние, повсеместно доставляемое этими работами».
Нельзя яснее показать, что крупные работы былипредприняты Периклом на Акрополе и в других местах с тем, чтобы дать всемгражданам возможность жить в достатке, в частности трудящемуся люду, и что этоделалось за счет данников Афин. Политика демократическая, но политика «тирана»,если угодно. Парфенон — свидетельство неувядаемой славы Афин и вместе с тем онкормил граждан. Но получат ли хлеб и славу данники империи? Ни того, нидругого, вне всякого сомнения!
Основываясь на декрете, принятом по егопредложению в 450—449 году и разрешающем черпать из союзной казны длявосстановления храмов, разрушенных во время второй греко-персидской войны,Перикл и предпринял крупные работы, а именно, реконструкцию святилищ Акрополя.К этой эпохе апогея афинской архитектуры и скульптуры относятся четыре главныхпроизведения искусства, не считая статуй, поставленных под открытым небом или вхрамах. Вершиной этого апогея стал сам Перикл, влюбленный в «красоту,воплощенную в простоте», по выражению, приписанному ему Фукидидом, относящуюся,однако, ко всему афинскому народу. Этими четырьмя произведениями искусствабыли, как известно, Парфенон, Пропилеи, Эрех-тейон и храм Афины-Паллады.
После отступления персидских войск в 479 годуАкрополь представлял собою не более чем обширное кладбище с грудами камней иосколками разбитых статуй. Фемистокл и Кимон могли позаботиться лишь о самыхнасущных военных нуждах: они выстроили вновь стены, первый из них — на скалахсеверного склона, второй — южного склона Акрополя. Эти стены защищают иокружают весь холм; они были построены так, что позволили расширить и почтивыровнять верхнюю площадку холма, заполняя промежуток между гребнем стены иплощадкой; туда бережно уложили ярко раскрашенные синим и красным статуипрекрасных девушек, воздвигнутые предшествующим поколением во временаблагополучия. (Этих красавиц открыли только в наше время; их краски были совсемсвежие.)
Перикл видел в искусстве средство утвердитьпервенство Афин над всем эллинским миром. Парфенон, это совершенное творение,будет владычествовать над Грецией, как и над землей, миром и временем!
Перикл следил за всем, он сам обсуждал планы сархитектором, участвовал в выборе материала. Он наблюдал за ходом работ,посещал строительную площадку, проверял расходы. В 450 году главнымруководителем работ на Акрополе был назначен Фидий. Это был греческий скульпторсорока двух лет, уже хорошо известный всей Греции своими многочисленнымиработами. В том же 450 году он воздвигал на Акрополе статую Афины, сверкающеймолодостью, с вьющимися волосами, перевязанными простой лентой, со свободноопущенной эгидой, с шлемом в руке; копье в левой руке — уже не оружие, а опора.Это не воинственная Афина, а новый образ вновь завоеванного мира. Позднее Фидийвоздвиг на Акрополе еще две статуи Афины: одна из них — колоссальная статуябогини-воительницы — тут Фидий проявил свое мастерство литья из бронзы ивыразил в металле империализм Афин, напомнив одновременно, что мир непрочен и,едва завоеванный, он снова скатывается к войне. Другое изображение богини — этоАфина Парфенона — звезда из золота и слоновой кости, горящая в сумраке своегохрама, идол и хранительница города и его сокровищ. Представим себе высокуюстатую из слоновой кости, одетую в золото и покрытую украшениями, стоящую в перспективедвух рядов внутренней колоннады храма. Ее спокойное лицо оживляется в сумеркаххрама и господствует над множеством драгоценной утвари, богатых материй, расставленныхвокруг нее на мраморных столах; колонны храма увешаны щитами. Горделивое ипышное олицетворение верховной власти Афин. Фидий в течение восемнадцати летруководил работами на Акрополе. Ничего не ускользало от его строгой, но всегдатворческой критики. Он интересовался планами всего ансамбля памятников, равнокак и мельчайшими деталями их технического выполнения. Архитектура Парфенона,несомненно, обязана ему значительно большим, чем скульптурными украшениями.
Фидий, несомненно, считался с Софоклом иПериклом, как с двумя из трех гениев, произведенных тем временем. Они принималиучастие в том коллективном творчестве, каким явился Парфенон. Отметим здеськстати, что Софокл, как раз во время создания «Антигоны», был во главефинансовой комиссии — коллегии гелленотамов,— распоряжавшейся общественнойказной, собираемой с союзников. Эти три человека, если и не следовали одним итем же политическим целям, то все же служили одному и тому же делу, котороевыражало — как созданием нового Акрополя, так и расцветом театра Софокла —величие народа, возглавляемого Периклом. Софокл не считал, например, чтосоздание «Антигоны» и «Эдипа» избавляет его от обязанности председательствоватьв важной финансовой коллегии и отдавать этому делу свою высокую мудрость ипреданность гражданина.
КрасотаПарфенона — это «красота простоты». Но эта простота, как и простота всякоговеликого произведения искусства, представляет конечный результат чрезвычайнойсложности, не улавливаемой нашим первым восприятием. Почти полностью прекращается притокимпортных изделий из стран Востока. Начинается длительная культурная изоляция.
4. Из надгробного словаПерикла
Фукидид, 37, У нас государственный строй таков, что не подражает чужим порядкам;скорее мы сами служим примером для других, чем подражаем кому-нибудь. Иназывается наш строй демократией, ввиду того что сообразуется не сменьшинством, а с интересами большинства. По законам в частных делах все имеютодинаковые права; что же касается уважения, то в общественных делахпреимущество дается сообразно с тем, насколько каждый славится в том или иномотношении—не в силу поддержки какой-нибудь партии, а по способностям. Никогдатакже человек, способный принести пользу государству, не бывает лишен к томувозможности из-за бедности, вследствие ничтожности своего положения. Мызанимаемся и общественными делами, как подобает свободным гражданам, и вповседневных отношениях не питаем недоверия друг к другу, не возмущаемся противдругого, если он поступает так, как ему нравится, не высказываем при этом досады,хоть безвредной, но все же неприятной для постороннего наблюдателя. Общительныебез всякой докучливости в частных отношениях, мы избегаем противозакония вобщественных делах главным образом из чувства боязни; мы повинуемся и лицам, стоящимв данное время у власти, и законам, особенно тем из них. которые изданы в защитуобижаемых, и тем, хотя ине-писанным, на исполнение которых навлекает на виновных всеми признаваемыйпозор.
38. При всем этом и от трудов мыпредоставили для мысли самые многочисленные средства отдохновения – устраиваем втечение всего года игры и жертвоприношения, великолепные частные сооружения, вкоторых мы изо дня в день испытываем такое наслаждение, что забываем за нимсвои печали. Кроме того благодаря величине нашего государства к нам подвозитсяиз всех стран решительно все, и мы можем, одинаково удобно пользоваться кактеми богатствами, которые производятся у нас Здесь, так и теми, которые производятсяу других людей.
39. Мы отличаемся и в заботах о военном деле отнаших противников в следующих отношениях. В свое государство мы предоставляемдоступ для всех и никогда гонениями на иностранцев не закрываем никому возможностиизучать или осматривать то, чем может воспользоваться любой из врагов, еслиувидит нескрытым, потому что мы полагаемся не столько на подготовку и военныехитрости, сколько на собственное рвение к делу. Точно так же и в воспитании—онидостигают мужества, с самого детства закаляемые тяжелыми упражнениями, а мы,хотя обычно и живем беззаботно, идем ничуть не менее решительно в опасностипротив равносильных бойцов. А вот доказательство:лакедемоняне никогда не отправляются в поход на нашу страну одни, но только совсеми союзниками; зато мы сами, вторгнувшись в землю других, там, на чужойстороне, в большинстве случаев без труда одолеваем в битве людей, защищающихсвою родину. Притом со всеми нашими силами еще ни разу не встречался ни одиннеприятель, вследствие того что мы одновременно и заботимся о флоте и рассылаемсвоих людей на многочисленные сухопутные предприятия. Если же врагам придетсягде-нибудь встретиться с какой-либо частью наших войск, то в случае победы наднекоторыми из нас они уже хвалятся, что отразили всех; если же сами потерпятпоражение, говорят, что побеждены всеми силами. А ведь если мы хотим идти вопасность скорее шутя, чем закаливши себя трудами, и проявляем мужество нестолько по требованию законов, сколько по свойству характера, то у нас иполучается то преимущество, что мы не чувствуем себя усталыми уже только в ожиданиипредстоящих тягостей, а тогда, когда попадем в них, мы не уступаем в смелоститем, которые всегда только этим и занимались. И наше государство заслуживаетудивления не только в этом, но еще и в других отношениях.
40. Мы любим красоту, соединенную с простотой, илюбим образованность, не страдая слабостью духа. В богатстве мы видим скорееподспорье для деятельности, чем предмет для хвастливых речей. Что же касаетсябедности, то у нас не признание в ней позорно для человека, а позорнее неприлагать труда, чтобы выйти из нее. Нам приходится совмещать в себе заботу како домашних, так и о государственных делах, и, хотя некоторые занятыспециальными работами, они все-таки могут неплохо понять дела государственные.Человека, который совершенно уклоняется от участия в этих делах, мы одни считаемне за скромного, а за пустого, и мы сами решаем дела или стараемся правильнообдумывать их, так как не признаем разговоры помехой для дела, а, наоборот,считаем вредным, не обсудивши сначала в прениях, перейти прямо к выполнениютого, что нужно. Мы отличаемся еще и той особенностью, что совмещаем в себевеличайшую смелость с умением обдумывать те дела, которые собираемся начать. Амежду тем остальным неведение сообщает смелость, размышление же — нерешительность.Но по справедливости за сильнейших духом могут быть признаны именно те люди,которые, представляя вполне отчетливо как ужасы жизни, так и ее сладости, темне менее, не уклоняются вследствие этого от опасностей.
Точно так же и в отношении благородства мысоставляем противоположность большинству. Мы приобретаем друзей не тем, чтополучаем от других благодеяния, а, наоборот, тем, что сами их оказываем другим.Но тверже положение того, кто сам оказал благодеяние, так как он обеспечиваетсебе благодарность как долг со стороны того, кому оказал благодеяние. Если жекто обязан другому, тот не проявляет такой энергии, так как знает, что емуприходится выказывать благородство не по внутреннему чувству, а по обязанности.И в том случае, когда мы бесстрашно помогаем кому-нибудь, мы одни руководимсяне столько расчетом, выгодно ли это, сколько простым доверием, которое подобаетсвободе.
41. Короче говоря, наше государство все вообщеявляется школой Греции, и каждый человек в отдельности, мне кажется, может унас проявлять себя полноценной и самостоятельной личностью в самыхразнообразных положениях с наибольшей ловкостью и изяществом. И что это не однитолько пышные слова, подобающие данному случаю, а настоящая действительность,это показывает нам уже самая сила нашего государства, которую мы приобрелитакими чертами своего характера. Действительно, оно одно из всех современныхгосударств при испытании оказывается выше составившейся о нем молвы; оно одноне вызывает на у вторгнувшегося врага негодования на то, какими людьми онпобежден, ни у подчиненных упрека в том, что ими управляют недостойные. Оставивважные доказательства и приобретя силу, которую могут удостоверить свидетели,мы будем предметом удивления и для современников и для потомков, нисколько ненуждаясь при этом в восхвалениях Гомера или кого бы то ни было другого, ктосвоими произведениями доставил бы наслаждение в данную минуту, но чьи вымыслывпоследствии опровергла бы действительность; нет, мы сделаем все – и море исушу – доступным нашему дерзновению и всюду оставим вечные памятники и худых идобрых дел. Так вот за какое государство благородно бились ипали эти люди, считая для себя недопустимым лишиться его, И теперь у всякого изостающихся в живых, естественно, должно быть желание бороться за него.
5. Аспасия – жена-гетера
Перикл полюбил свой дом с того момента, как в немпоявилась Аспасия. Дочь Аксиоха родилась в Милете. Этот город, вызывавшийзависть у соседей, славился богатством и могуществом. Ему были осязаны своимвозникновением черноморские колонии: Синопа. Кизик, Абидос, Томы, Ольвия.Выходцы из Милета основали и первую греческую колонию в Египте — Навкратис Ещебольшую известность принесли ему его ученые. Там жили Фалес, Анаксимандр иАнаксимен, создавшие так называемую милетскую школу — родоначальницунатурфилософии. Там появились первые сочинения крупнейших логографов, предшественниковГеродота, — Гекатея, Кадма, Дионисия.
Когда Аспасия поселилась в Афинах, неизвестно.Зато все древние историки единодушны в том, что своим возвышением она обязанасочетанию редкого ума, образованности и обаяния. Перикла познакомил с нейСократ в начале 50-х годов. С огромным трудом уговорил он Перикла посетить этуженщину, чьей благосклонности добивались многие из афинян. Перикл колебался. Ондавно уже отказался от развлечений, не участвовал в пиршествах друзей. Лишь разон позволил себе побывать на свадьбе своего родственника и ушел сразу же, кактолько гости совершили возлияние и приступили к трапезе.
И вот его, крайне осторожного в выборе друзей,привыкшего к одиночеству, Сократ пытался свести с новыми людьми, обещая, что онне пожалеет об зтом. Ведь Аспасия принимает у себя умнейших из эллинов и наравных беседует с ними. Даже он сам, Сократ, завидует ее умению спорить и судовольствием слушает ее. Может быть, Перикла смущает, что Аспасию называют гетерой?Но разве еще Солон не говорил, что именно гэтеры обеспечивают нерушимостьбрака, избавляя мужей от многочисленных похождений? Или Перикл так любит жену,что только в ней находит советчика и друга?
Перикл былравнодушен к жене. Она родила ему двух сыновей — Ксантиппа и Парала, которых онвоспитывал вместе с Каллием, ее сыном от первого брака. Верный супружескомудолгу, он выполнял все обязанности главы дома, стараясь не показывать, скольтягостна для него унылая и бесцветная семейная жизнь с бесконечно далекой от негоженщиной.В концеконцов нет ничего зазорного, если он станет гостем в доме гетеры. Он свободныйчеловек и волен поступать так, как считает нужным!
Общегреческая мораль в самом деле узакониваламужскую неверность. Обычай не запрещал мужьям обзаводиться любовницами,посещать публичные дома. Считалось, что это отнюдь не унижает достоинств ниглавы семьи, ни его супруги, чей мир ограничивался стенами ее жилища. Мужьяредко бывали дома. Большую часть времени они проводили на площади, в собрании,суде. Они занимались деловыми операциями, путешествовали, участвовали в спорах,кутежах. Женщина обречена была сидеть взаперти, нередко даже под надзором слуг.На ее долю оставались лишь хозяйственные заботы и воспитание детей. Укрывшись вгинекее (женской половине дома), она даже не выходила к гостям, навещавшиммужа. От нее требовалось немногое: послушание, верность и скромность.
В IV веке до н.э. афинский оратор с гордостью скажет:«У нас есть куртизанки для развлечения, любовницы, чтобы о нас заботиться, ижены, чтобы рожать законных детей». Величайшая слава для женщины, считалиафиняне, если о ней вообще не говорят в мужской среде — ни хорошего, нидурного.
Лишенная политических прав, она не могла выбратьмужа. Браки по любви заключались редко, и судьбу девушки определяли родители. В15 лет ее обычно сватали за 30-летнего мужчину, и накануне свадьбы онаприносила в дар Артемиде куклу. Опекун (отец или брат) подписывал за неебрачный договор, к нему возвращалась она после развода. Развод осуществлялся попервому желанию мужа: в любой момент он мог отослать жену к опекуну, возвративприданое и уплатив полтора процента за каждый месяц брачной жизни. Развод потребованию мужа так и назывался «отсылкой». Дети при этом оставались у мужа. Еслиже расторгнуть брак хотела женщина (такой развод именовали «оставлением»),вмешивалось государство: архонт удовлетворял ее требование только в том случае,если она предоставляла убедительные письменные доказательства тяжелыхпроступков супруга. «Тяжел и труден тот путь, — писал афинский комедиографАяаксандрид, — по которому приходится идти жене, желающей оставить жилищесвоего мужа и вернуться назад к отцу. Этот путь не пройти без краски на лице».
Перикл разошелся с женой без особых волнений. Сее согласия он, как опекун, — а для замужней женщины именно муж выступал вэтойроли, — сосватал ее, и вскоре в его доме появилась новая хозяйка. С ней пришлото, чего Периклу так долго недоставало, — ощущение счастья и покоя. Его немогло омрачить даже то, что по афинским установлениям такой брак не признавалсязаконным: ведь Аспасия была милетянка, а между Афинами и Милетом не существовалодоговора об эпигамии (право на брак с иностранцами). Это означало, что дети,рожденные Асиасией, будут лишены гражданских прав. Думал ли Перикл, предлагаянесколько лет назад закон, по которому гражданином считался только сынафинянина и афинянки, что все это обернется против него? Кто мог предвидеть,что на Афины обрушится эпидемия, которая унесет в могилу Ксантиппа и Парала, иему, первому стратегу, руководителю государства, придется слезно вымаливать,чтобы его единственного наследника — Перикла-младшего — Народное собраниепризнало полноценным гражданином!
Он добьется этой привилегии — и погубит любимогосына. Ирония судьбы обернется трагедией. Как полноправный афинянин,Перикл-младший успешно сделает карьеру, его изберут стратегом, и в 406 году онпримет участие в крупнейшем морском сражении, в котором будет разгромленпелопоннесский флот. Вместе с другими военачальниками его сначала наградят заблестящую победу, а затем предадут суду за то, что остались непогребеннымипогибшие воины и не получили помощи матросы на кораблях, разбросанных бурей. Исуд приговорят потомка первого гражданина к смертной казни.
Союз Перикла и Аспасии вызвал немало толков вАфинах. Разумеется, никому не возбранялось вступать в связь с гетерами. Наженщин подобного сорта давно уже перестали смотреть, как на обычных содержанок,принимающих у себя богатых покровителей. В их обществе эллины находили то, чегобыли лишены в собственном доме. Свободные, независимые, пренебрегающие многимиусловностями женщины, поражавшие красотой, вкусом и образованностью, собираливокруг себя художников, поэтов, философов, устраивали диспуты. Нередко онивлияли и на политиков, давая советы руководителям государства.
Но ввести гетеру в свою семью и сделатьполноправной хозяйкой дома — это казалось слишком необычным, смелым ипредосудительным. В доме Перикла стало шумно.
Здесь не устраивали кутежей вроде тех, которымиславился Кимон, поражавший сограждан своею щедростью. Сюда приходилибеседовать, спорить, обсуждать государственные и даже семейные дела. КогдаСократа спрашивали, как воспитать хорошую жену, он решительно отвечал: «Все этогораздо лучше объяснит Аспасия». Она была душой кружка, объединившегофилософов, поэтов, художников, ораторов — тех, кто составлял духовную элиту тогдашнихАфин. Поговаривали, что она не только учила красноречию, но и помогала Периклусочинять речи. Ее считали советчицей и наставиицей. И нередко, пренебрегая традиционнымиобычаями, мужья приходили к Периклу, не стыдясь брать с собой ясен.
Что-то неуловимо менялось в общественнойатмосфере. Об эмансипации женщин, разумеется, еще не помышляют. Но векПросвещения (как позднее назовут эпоху Перикла) начинал уже оказывать своевлияние. На женщину перестают смотреть как на простую служанку, существонизшего сорта. Пробуждается интерес к ее внутреннему миру; поэзия, в которойиздавна звучали женоненавистнические ноты, все чаще воспевает человеческие достоинстваженщин. Драматурги делают их главными героинями трагедий. Перед афинским зрителемпредстают софокловские Электра и Антигона, еврипидовские Алкеста и Ифигения.Они покоряют величием, нравственной чистотой, мужеством, способностью ксамопожертвованию.
Пройдут два десятилетия, и против Аспасиивыдвинут более серьезные обвинения. Кроме личной безнравственности, ей припишутеще сводничество, совращение свободных афинянок, которых она якобы зазывала вдом Перикла для любовных утех хозяина. И тогда вспомнят о разговорах, которыевелись в кружке: их сочтут слишком опасными для государства и кощунственными поотношению к богам.
Аспасия собирала вокруг себя разных людей. И ихречи действительно могли показаться странными, В доме Перикла предпочиталиговорить не о богах, а о природе, высмеивала суеверия, доискивались до первоосновывещей и явлений.
Частыми гостями Перикла и Аспасии были Сократ,историк Фукидид, трагик Софокл, архитектор Гипподам, философ Зенон.
6. Заключительный этапдеятельности Перикла
Труден был конец царствования Перикла. Примерно всередине правления Перикла в его царственной удлиненной голове созрел проектпанэллинского союза. Мы мало знаем об этой попытке — лишь по краткому рассказуПлутарха. В 446 году до н. э. был, по предложению Перикла, издан декрет спредложением всем греческим полисам как в Европе, так и в Азии (за исключениемгородов Сицилии и Италии), прислать в Афины депутатов для обсуждения вопросов,имеющих всеобщее значение, а именно: восстановления храмов, разрушенныхперсами, жертвоприношений в национальных святилищах в благодарность богам запобеду, одержанную объединенными силами, охраны морских путей и, наконец,—путей установления мира между всеми греками. Двадцать афинских граждан,разделившись на группы по пять человек, отправились в разные области эллинскогомира, чтобы начать мирные переговоры от имени Афин. Эти предварительные шагибыли сделаны. Однако они натолкнулись, как говорит Плутарх, на решительноесопротивление лакедемонян, которые отказывались в принципе от панэллинского конгресса,созываемого Афинами и тем самым предполагающего главенство великого города. Конгресстак никогда и не состоялся.
И в этом случае, как всегда, нельзя перекладыватьответственность за неудачу переговоров на одну из сторон. Уже более десяти летимпериалистическая политика Перикла в отношении союзников Афин противоречила наделе той политике «умиротворения», которую он теперь предлагал всем грекам. Втом же 446 году, когда он посылал своих эмиссаров в самые далекие уголкиэллинского мира, он у ворот Афин подавил восстание городов Эвбеи, как до тогозадушил сепаратистское движение в Ионии. Несколько ранее того, а именно в451—450 году, Перикл провел в собрании декрет о праве гражданства, которым онне только не расширял рамки афинской гражданской общины, открывая их для всехзащитников его империи, но суживал их до того, что она становилась замкнутой иэгоистической кастой привилегированных граждан, ведущих свое афинскоепроисхождение по двум линиям. Наконец, еще в 446 году, закладывая первый каменьПарфенона, Перикл тем самым неразрывно связывал политику осуществленияобширной, заранее объявленной программы работ с необходимостью эксплуатироватьгреков империи для получения средств. Проливаемая Периклом кровь, деньги,отобранные им у союзников, отнимаемые у народа свободы — все это с каждым днемвсе больше приковывало его к империалистической политике. Как мог он надеяться,что поверят его предложениям о всеобщем умиротворении Греции и тому, чтопанэллинский конгресс в Афинах будет чем-либо иным, как не подтверждением ихвсемогущества, и не санкционирует главенство Афин над остальной Грецией?Плутарх несколько наивно приписывает и в этом случае Периклу «столь жевозвышенный образ мыслей, как и величие духа». Отныне Перикл может лишьускорить приближение войны для Афин. Здесь не место вспоминать о всехобстоятельствах, вызвавших это непоправимое и смерти подобное разделениегреческого народа, вылившееся в Пелопоннесскую войну. Ответственность за неенесут как Афины, так и их противники. Главная тяжесть ее падает на Перикла,предложившего Афинам принять декрет против Мегары, закрывавшей товарам икораблям Афин выход к рынкам Аттики. Было ли это мерой защиты? Или ответом насобытия 446 года? В подобных объяснениях никогда нет недостатка. Надо помнить,что в то время Перикл был уже втянут в механизм, пущенный в ход им самим.Действительно, «кости были давно брошены и игра начата». Он был уже бессиленизбегнуть войны, вызванной всей его предшествующей политикой, пусть он истарался теперь, в последний час, представить ее как войну оборонительную ивосхвалял ее как подвиг высокой славы! Перикл надеялся выиграть эту войну «припомощи разума и денег», как он говорит. Он верил, что, выиграв ее, он завоюет имир.
Все же, при всей проницательности своего ума,Перикл был не в состоянии разглядеть то, что было перед ним. Он как бы незамечает одного препятствия. Патриотизм Перикла не выходит из рамок афинского полиса,и добивается он только его расширения. Греческое единство для него лишь способувеличения мощи Афин. Все остальные полисы он подчинит Афинам. Полисы — «рабы»,смеется своим проницательным смехом девятнадцатилетний Аристофан.
Видим ли мы теперь то препятствие, которое былонепреодолимо для Перикла? Перикл — член общества, значительно болеерабовладельческого, чем сами члены общества представляли это себе. Рабствополисов есть лишь продолжение в другой форме неискоренимого расизма. Рабство —неистребимое пятно. От него погибла греческая цивилизация. Мы еще не коснулисьее самых высоких творений, но мы уже обнаружили червоточину в плоде.
Бесподобная красота Парфенона не утешает наспотому, что она куплена не только золотом, но и кровью порабощенных людей.
В этом неискупаемая ошибка. Виноват ли в нейПерикл? Нет, ничуть! Эта ошибка вписана в предшествующую и современную емуисторию его народа.
Рабовладельческое общество не могло породитьподлинной демократии, но лишь тиранию, господствующую над народом рабов,независимо называлась она так или нет. Мысль Перикла потерпела поражение ввойне, как бы блистателен ни был его век; это говорит нам совершенно ясно отом, что цивилизация, не распространенная на всю совокупность людей живущих, неможет быть долговечной. В этом самый важный урок, извлекаемый нами из историигреческой цивилизации. Ее прекраснейшие плоды наполняют нас радостью, мужествоми надеждой. Но они оставляют у нас во рту терпкий вкус; у плодов грядущих веков— если мы сумеем прочитать и в теневых сторонах прошлого Греции — его, можетбыть, не будет. Нужно много времени, чтобы подрумянилось, то зеленое яблоко! Вчеловеческой истории далеко не все дни бывают солнечными. Ты юна, греческаяцивилизация, но твоя освежающая терпкость сулит нам вкус плодов, «подрумяненныхсолнцем», о которых говорит поэт «Одиссеи»,— вкус зрелых плодов.
Заключение
В Перикле достойна удивления не толькоумеренность и кротость, которую он сохранял в своей обширной деятельности,среди ожесточенной вражды, но и благородный образ мыслей: славнейшей заслугойсвоей он считал то, что, занимая такой высокий пост, он никогда не давал волини зависти, ни гневу и не смотрел ни на кого, как на непримиримого врага. Какмне кажется, известное его прозвище, наивно-горделивое, заслужено им и не можетвозбуждать ни в ком зависти единственно потому, что Олимпийцем прозван человектакой доброй души, жизнь которого, несмотря на его могущество, осталась чистойи незапятнанной. А сила его, которая возбуждала зависть и которую называлиединовластием и тиранией, была спасительным оплотом государственного строя.
При Перикле Афины достигли апогея развития вэкономической, политической и культурной жизни. Он сделал огромный вклад вразвитие дальнейшей истории человечества.
Списокиспользуемой литературы
1. Плутарх– Избранные жизнеописания, Т-1, М., 1987.
2. Фукидид– История, Т-1, Санкт-Петербург, 1994.
3. Аристотель– Афинская полития (государственное устройство афинян), М., 1937.
4. Ф. Арский– Перикл, М., 1971.
5. АндреБаннар – Греческая Цивилизация, Ростов-на-Дону, 1994.
6. ИсторияДревней Греции, под ред. В.И. Авдиева, М., 1972.
7. Хрестоматияпо истории Древней Греции, под ред. Д.А. Каллистова, М., 1964.
8. ИсторияДревней Греции, под ред. В.И. Кузищина.
9. ДревняяГреция. Академия Наук СССР, М., 1956
10. История Древнегомира, под ред. Ковалева, Т-3; История Древней Греции часть 2, М., 1937.