Нашанализ советского проекта и его будущей траектории важен для всех. Мир сталтаков, что мы или будем жить вместе, или умрем вместе. Мы должны найти свойязык для диалога с западной мыслью. Такого диалога и такого языка не было. Дажезападные коммунисты говорили с КПСС на языке Суслова и глубоко заблуждались вовсем, что касается СССР, — хвалили то, чего не было или что не следовало быхвалить, и не видели тех ценностей, которые мы действительно создали. Поэтомуони оказались на мели. Но главное в том, что сейчас решается вопроснеобратимого выбора пути всей человеческой цивилизации. Сильно огрубляя, я бысказал, что перед миром два пути: или сосуществование разновидностей коммунизма- или тоталитарный и единообразный фашизм. Таковы два проектапостиндустриального общества, иных не выдержит Земля. Размышляя о первомпроекте, отрицающем идею «золотого миллиарда», мы обязаны осмыслитьпричины краха советского строя.
Сегоднямы можем понять то, что было даже трудно представить всего десять лет назад. Мыимеем опыт крушения. На изломе видно все, что скрыто от глаз в спокойное,стабильное время. Так в технике аварии и катастрофы — важнейший источникпринципиально нового знания. Для рассуждений о крахе советского строяупорядочим некоторые понятия. Это лучше всего сделать, следуя мысли АнтониоГрамши.
Учение о гегемонии Антонио Грамши
АнтониоГрамши, основатель и теоретик Итальянской коммунистической партии, депутатпарламента, был арестован фашистами в 1926 году, заключен в тюрьму, освобожденсовершенно больным по амнистии 1934 года и умер в 1937 году. В начале 1929 годаему разрешили в тюрьме писать, и он начал свой огромный труд «Тюремныететради». Опубликован он был впервые в Италии в 1948-1951 годах, в 1975году вышло четырехтомное научно-критическое издание с комментариями. С тех порпереиздания на всех языках, кроме русского, следуют одно за другим, аисследовательская литература, посвященная этому труду, необозрима — тысячи книги статей. На русском языке вышла примерно четверть «Тюремныхтетрадей», а с начала 70-х годов, когда на всех парах пошла скрытаяподготовка к перестройке, на имя Грамши «бонзы» КПСС наложили запрет(хотя, судя по многим признакам, сами идеологи перестройки работы Грамшиусиленно изучали).
Поводомдля изъятия Грамши из оборота служили его якобы глубокие расхождения с Лениным.На деле причина, видимо, в том, что учение Грамши было положено в основу всейграндиозной кампании по манипуляции сознанием населения СССР для проведения«революции сверху».
«Тюремныететради» были написаны Грамши не для печати, к тому же под надзоромтюремной цензуры. Читать их непросто, но усилиями большого числа«грамшеведов» прояснен смысл почти всех материалов. В целом речь идето важном вкладе во многие разделы гуманитарного знания — философию иполитологию, антропологию (учение о человеке), культурологию и педагогику. Этотвклад Грамши сделал, осмысляя опыт протестантской Реформации, Французскойреволюции, русской революции 1917 года — и одновременно опыт фашизма. Онсоздавал таким образом новую теорию государства и революции — для современногообщества (альтернативу ленинской теории, созданной для условий крестьянскойРоссии — традиционного общества). Однако оказалось, что, работая ради победыкоммунизма, Грамши сделал множество открытий общенаучного значения.
Еслисегодня открыть крупную западную научную базу данных на слово«Грамши», то просто поражаешься, какой широкий диапазон общественныхявлений изучается сегодня с помощью теорий Грамши. Это и ход разжиганиянациональных конфликтов, и тактика церковной верхушки в борьбе против«теологии освобождения» в Никарагуа, и история спорта в США и еговлияние на массовое сознание, и особенности нынешней африканской литературы, иэффективность тех или иных видов рекламы. Пожалуй, если 20-30 лет тому назадпрагматическое западное обществоведение считало обязательным использовать дляанализа всех важных общественных процессов методологию классического марксизма(конечно, наряду с другими), то сегодня считается необходимым«прокатать» проблему в понятиях и методологии Грамши.
Кстати,очень интересно выделение тех общественных проблем, в изучении которыхклассический марксизм оказывается малопродуктивным, а марксизм Грамши даетважные результаты (например, к классу таких проблем относятся национальныеконфликты).
Можноговорить о трагедии Грамши. Почти всё из его мыслей и предупреждений, скоторыми он обращался к товарищам ради того, чтобы научиться мобилизоватьздравый смысл людей, поднять массы трудящихся до уровня интеллигенции — почтивсе было изучено и использовано противником в противоположных целях. Дляподавления здравого смысла, для принижения человека, для эффективнойманипуляции его сознанием, для усиления гегемонии господствующего меньшинства.Вершиной этой «работы по Грамши» была, конечно, перестройка в СССР.
Посмотрите,какая разница. Талантливый философ-коммунист в тюрьме, истратив последние силы,создает для «своих» блестящую теорию, объясняя городское общество.Виднейшие философы и идеологи буржуазии по крупицам собрали все записки итетради Грамши. Ежегодно ему посвящается больше десятка диссертаций в США,регулярно собираются научные конференции. Но советские коммунисты не желаютэтой теории даже слышать. Печально.
Одиниз ключевых разделов труда Грамши — учение о гегемонии. Это — часть общейтеории революции как слома государства и перехода к новомусоциально-политическому порядку. Вот, кратко, суть учения, прямо касающаясянашей проблемы.
СогласноГрамши, власть господствующего класса держится не только на насилии, но и насогласии. Овладения собственностью как экономической основой властинедостаточно — господство собственников тем самым автоматически негарантируется, и стабильная власть не обеспечивается.
Грамши- не идеалист, он подчеркивает, что «гегемония, будучи этико-политической,не может также не быть экономической». Но он уходит от«экономического детерминизма» истмата, который делает упор наотношениях собственности. Согласно Грамши, экономика -скелет общества, аидеология — его «кожа». Он пишет: «Конечно, нельзя сказать, чтов человеческом теле кожа это всего лишь иллюзии, а скелет — единственнаяреальность, хотя долгое время говорилось нечто подобное… Не из-за скелета (вузком смысле) влюбляются в женщину, хотя понятно, насколько скелет способствуетграциозности движений и т. п.»
Такимобразом, государство, какой бы класс ни был господствующим, стоит на двух китах- силе и согласии. Положение, при котором достигнут достаточный уровеньсогласия, Грамши называет гегемонией. Гегемония — не застывшее, однаждыдостигнутое состояние, а тонкий и динамичный, непрерывный процесс. При этом«государство является гегемонией, облеченной в броню принуждения».Иными словами, принуждение — лишь броня гораздо более значительного содержания.Более того, гегемония предполагает не просто согласие, но благожелательное(активное) согласие, при котором граждане желают того, что требуетсягосподствующему классу. Грамши дает такое определение:
«Государство- это вся совокупность практической и теоретической деятельности, посредствомкоторой господствующий класс оправдывает и удерживает свое господство,добиваясь при этом активного согласия руководимых».
Понятно,что это — большое усложнение формулы Ленина, у которого «государство — этомашина для подавления одного класса другим» (или даже отход от этойформулы).
Еслиглавная сила государства и основа власти господствующего класса — гегемония, товопрос стабильности политического порядка и, напротив, условия его слома(революции) сводится к вопросу о том, как достигается или подрываетсягегемония.
ПоГрамши, и установление, и подрыв гегемонии — «молекулярный» процесс.Он протекает не как столкновение классовых сил (Грамши отрицал такиемеханистические аналоги, которыми полон вульгарный исторический материализм), акак невидимое, малыми порциями, изменение мнений и настроений в сознаниикаждого человека. Гегемония опирается на «культурное ядро» общества,которое включает в себя совокупность представлений о мире и человеке, о добре изле, прекрасном и отвратительном, множество символов и образов, традиций ипредрассудков, знаний и опыта многих веков. Пока это ядро стабильно, в обществеимеется «устойчивая коллективная воля», направленная на сохранениесуществующего порядка. Подрыв этого «культурного ядра» и разрушениеэтой коллективной воли — условие революции.
Речьидет не просто о политике, а о фундаментальном качестве современного обществаЗапада. Это видно из того, что к близким выводам совсем иным путем пришли идругие крупные мыслители. Американский философ Дж. Узит, исследовательХайдеггера, пишет: «К 1936 г. Хайдеггер пришел — отчасти ввиду егополитического опыта в условиях нацистской Германии, отчасти как результатчтения работы Ницше, где, как мы легко могли убедиться, выражены фактически Теже мысли, — к идее, которую Антонио Грамши (почти в это же время, но исходя изиного опыта и рода чтения) называл проблемой „гегемонии“: а именно,как править неявно, с помощью „подвижного равновесия“ временныхблоков различных доминирующих социальных групп, используя»ненасильственное принуждение" (включая так называемую массовую илинародную культуру), так, чтобы манипулировать подчиненными группами против ихволи, но с их согласия, в интересах крошечной части общества".
Всоветском строе возникло, на короткий исторический период, то, что Грамшиназывал «освободительной гегемонией» (или «гегемонией здравогосмысла»). Не удержалась. Мы помним, какое длительное усилие создавалаидеологическая машина КПСС в ходе перестройки, прежде чем в сознании«совка» было окончательно сломано культурное ядро советского обществаи установлена гегемония «приватизаторов». Вся эта «революциясверху» (по терминологии Грамши «пассивная революция») была вточности спроектирована в соответствии с учением о гегемонии и молекулярнойагрессии в культурное ядро. Советник Ельцина философ А. И. Ракитов откровеннопишет в академическом журнале: «Трансформация российского рынка в рыноксовременного капитализма требовала новой цивилизации, новой общественнойорганизации, а следовательно, и радикальных изменений в ядре нашейкультуры».
Начто в культурном ядре надо прежде всего воздействовать для установления (илиподрыва) гегемонии? Вовсе не на теории противника, говорит Грамши. Надовоздействовать на обыденное сознание — повседневное, «маленькие»мысли среднего человека. За обыденное сознание должны бороться как силы,защищающие свою гегемонию, так и революционные силы. Та часть обыденногосознания, которую Грамши назвал «здравый смысл» (стихийная философиятрудящихся), открыта для восприятия идей справедливости. Если же речь идет обуржуазии, стремящейся сохранить или установить свою гегемонию, то ей важноэтот здравый смысл нейтрализовать или подавлять, внедряя в сознаниефантастические мифы.
Самаяэффективная гегемония идущей к власти буржуазии была установлена во времяФранцузской революции, когда быстро сложился тесный союз капитала иинтеллигенции. Под этим союзом лежала тесная связь и буржуазии, и интеллигенциис немецкой Реформацией, породившей мощные философские течения (как говорится,«Кант обезглавил Бога, а Робеспьер короля»). Вообще, соединениепротестантской Реформации с политической моделью Французской революции Грамшисчитает теоретическим максимумом в эффективности установления гегемонии.
Это- очень короткое и упрощенное изложение некоторых пунктов учения Грамши. Думаю,уже из этого изложения видно, насколько плодотворной и обширной является этаконцепция. Грамши был одним из тех, кто заложил основы нового обществоведения,преодолевшего истмат (в его и марксистской, и либеральной версии). Недаром егоимя называют в одном ряду с именами М. Бахтина в культурологии, М. Фуко идругих новаторов в философии. Грамши-один из первых философов, которыепочувствовали новую научную картину мира и перенесли ее главный дух в науку обобществе.
Истматзародился в культуре, имеющей истоком механическую картину мира Ньютона,потому-то все его метафоры и аллегории механистичны, как движение поршня впаровой машине. Как говорят, эта картина мира покоится на «физикебытия». Иная картина мира стала складываться в нашем веке, в ней былиучтены те «аномалии», которые исключались из механической картины — необратимость, нелинейность, флуктуации и цепные процессы, самоорганизация. Это- «физика становления». Главный ее интерес направлен на процессыперехода, изменения, катастроф.
Приведунесколько примеров тех общественных процессов, нынешнее изучение которыхпоказало, что они протекали в соответствии с учением Грамши о гегемонии (восновном они взяты из американских диссертаций).
Пожалуй,самое крупное подтверждение верности теории Грамши — успешная стратегия партииИндийский национальный конгресс по ненасильственному освобождению Индии отколониальной зависимости. Множеством «малых дел и слов» партиязавоевала прочную культурную гегемонию в массе населения. Колониальнаяадминистрация и проанглийская элита были бессильны что-либо противопоставить — они утратили необходимый минимум согласия масс на поддержание прежнего порядка.
Другаяблестящая и сознательно разработанная «операция» — мирный переходИспании после смерти Франко от тоталитарного и закрытого общества к либеральнойрыночной экономике, федеративному устройству и демократии западного типа.Кризис гегемонии франкистской элиты был разрешен посредством серии пактов спретендующей на гегемонию левой оппозицией. В результате этих пактов икомпромиссов левые были «приняты в элиту», а франкисты сменилиодиозную окраску и фразеологию, стали «демократами». Левые же смогли«уговорить» массы потерпеть, отказаться от своих социальных требований- правые этого бы не смогли.
Важноеусловие гегемонии в гражданском обществе — его стандартизация и сегментация.Здесь требуется сохранять «атомизацию», индивидуализацию людей, но вто же время соединять «сегменты» общества связями, не приводящими корганическому единству — связями, безопасными для гегемонии. Как показалиисследования по методологии Грамши, эффективным средством для этого стал в СШАспорт. Он порождал такие символы и образы, которые связывали мягкими, ни ккакому социальному единству не ведущими связями самые разные сегменты общества- от негритянского дна до буржуазной элиты. Спорт создавал особый срез общеймассовой культуры и обыденного сознания.
Наконец,совершенно в логике учения Грамши велся либеральной интеллигенцией подрыв гегемониисоциалистических сил в странах Восточной Европы. В США сделаны, например,диссертации о роли театра в разрушении культурного ядра этих стран — захватывающее чтение (сам Грамши в своей теории также уделял большое местотеатру, особенно театру Луиджи Пиранделло, который немало способствовал приходук власти фашистов в Италии)".
СамПиранделло тоже понимал эту роль театра. Он писал, что Муссолини — «истинный человек театра, который выступает, как драматург и актер наглавной роли, в Театре Веков».
Так,рассмотрена работа известного в ГДР театра Хайнера Мюллера, который в своихпьесах ставил целью «подрыв истории снизу». Это — типичный примерявления, названного «антиинституциональный театр», то есть театр,подгрызающий общественные институты. Согласно выводам исследования,постановщики сознательно «искали трещины в монолите гегемонии и стремилисьрасширить эти трещины — в перспективе вплоть до конца истории». Концомистории издавна было названо желаемое крушение противостоящего Западу «советскогоблока». Такой театр мы видели и в Москве.
Ивот резюме: крушение советского строя мы можем рассматривать как утратукультурной гегемонии над слишком большой частью народа. При этом советскоегосударство лишилось активного согласия со стороны граждан на продолжение еговласти. В этих словах применение силы и не могло спасти дела. Да оно было иневозможно, поскольку офицерский корпус (военная интеллигенция) чуть ли неодним из первых освободился от культурной гегемонии советского проекта. Это-общее описание ситуации. Перейдем к конкретным причинам.
Советский строй и проблема духовногоголода
Такпочему же рухнул брежневский коммунизм? Ведь не было ни репрессий, ни голода,ни жутких несправедливостей. Как говорится, «жизнь улучшалась» — въезжали в новые квартиры, имели телевизоры, ездили отдыхать на юг, мечтали омашине, а то и имели ее. Почему же люди с энтузиазмом поверили Горбачеву истали ломать свой дом? Почему молодой инженер, бросив свое КБ, со счастливымиглазами продает у метро сигареты — то есть занимается тем, что на еговожделенном Западе является делом неграмотного беспризорника? Почему люди безтени сожаления отказались от системы бесплатного обеспечения жильем — ведьмногих ждет бездомность. Это явление в истории уникально. Мы же должны егопонять.
Ужепервые подходы к проблеме показывают, что анализ будет сложным. Для него негодится методология упрощенного истмата с его понятиями «объективныхпредпосылок» и «социальных интересов». Мы уже девять лет видим,как массы людей действуют против своих интересов и нередко идут на смерть,ссылаясь на абсурдные причины. Вспомните, как жили армяне в Нагорном Карабахе икакие претензии выдвигали они к бакинскому руководству в 1988 году. У них плохопринимаются телепрограммы из Еревана — а проклятый Баку не дает денег на новыйретранслятор! Явные и скрытые конфликты, приведшие к слому целой цивилизации,какой была Россия-СССР — это очень неравновесная, самоорганизующаяся система.Истмат не имел языка для описания таких систем. Но надо начинать. Знаю, чтомногое из сказанного покажется странным. Но таковы и процессы. Слой простыхпричин снят. Мы должны углубляться в область непривычного.
Начнемс очевидного. Главные дефекты любого социального проекта состоят в том, что онне удовлетворяет каким-то фундаментальным потребностям значительных частейобщества. Если обездоленных людей много и они сильны, проект под их давлениемизменится или, при достижении критического уровня, терпит крах. Давайтеразберемся, кто и чем был обездолен в советском проекте. И не будем сразувыставлять оценки: мол, эта потребность разумна и достойна, а та — каприз, авон та — порок. Сначала надо хладнокровно описать реальность.
Вспомнимвторую банальность: человек живет в двух мирах — в мире природы и мирекультуры. На этот двойственный характер нашей окружающей среды можнопосмотретьи под другим углом зрения. Человек живет в двух мирах — мире вещей и мирезнаков. Вещи, созданные как природой, так и самим человеком — материальныйсубстрат нашего мира. Мир знаков, обладающий гораздо большим разнообразием,связан с вещами, но сложными, текучими и часто неуловимыми отношениями(например, «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать»).Даже такой с детства привычный особый вид знаков, как деньги (возникший как разчтобы соединять мир вещей и мир знаков), полон тайн. С самого своеговозникновения деньги служат предметом споров среди философов, поэтов, королей инищих. Деньги полны тайн и с древности стали неисчерпаемым источником трюков иманипуляций.
Откудавырос советский проект и какие потребности он считал фундаментальными? Он выроспрежде всего из мироощущения крестьянской России. Отсюда исходили представленияо том, что необходимо человеку, что желательно, а что — лишнее, суета сует. Входе революции и разрухи этот проект стал суровым и зауженным. Носители«ненужных» потребностей были перебиты, уехали за рубеж илиперевоспитались самой реальностью. На какое-то время в обществе возникло«единство в потребностях».
Помере того как жизнь входила в мирную колею и становилась все более и болеегородской, узкий набор «признанных» потребностей стал ограничивать, апотом и угнетать все более и более разнообразные части общества. Для них Западстал идеальной, сказочной землей, где именно их ущемленные потребностиуважаются и даже ценятся. О тех потребностях, которые хорошо удовлетворялсоветский строй, в этот момент никто не думал. Когда ногу жмет ботинок, недумают о том, как хорошо греет пальто.
Чемже отличается крестьянская жизнь от «городской»? Тем, что онарелигиозна. А значит, земные потребности просты и естественны, зато онидополнены интенсивным «потреблением» духовных образов. Речь идет нестолько о церкви, сколько о космическом чувстве, способности видеть высшийсмысл во всех проявлениях Природы и человеческих отношений. Пахота, сев, уборкаурожая, строительство дома и принятие пищи, рождение и смерть — все имеет укрестьянина литургическое значение. Его жизнь полна этим смыслом. Егопотребности велики, но они удовлетворяются внешне малыми средствами.
Жизньв большом городе лишает человека множества естественных средств удовлетворенияего потребностей. И в то же время создает постоянный стресс из-за того, чтогородская организация пространства и времени противоречит его природным ритмам.Думаю, стратегической ошибкой была принятая в период индустриализацииориентация на промышленное развитие в крупных городах (мегаполисах). Опорасоветского строя -село и малые города, их и надо было укреплять и развивать.Видимо, на это не хватало средств, да и расщеплено было сознание нашихмарксистов, увлеченных идеей прогресса.
Итак,реальностью жизни большинства граждан в СССР стал стресс, порожденный городскойсредой обитания. Этот стресс давит, компенсировать его — жизненная потребностьчеловека.
Вотпример. Транспортный стресс вызывает выделение нервных гормонов, порождающихособый, не связанный с голодом аппетит. Приехав с работы, человек хочетчего-нибудь пожевать. Не нормально поесть, чтобы утолить голод, а именнопожевать чего-нибудь аппетитного (так называемый «синдром кафетерия»).Кажется, мелочь, а на деле — потребность, ее удовлетворение должно бытьпредусмотрено жизнеустройством. Если же это считается капризом, возникает массареально обездоленных. Мать, которая говорит сыну, целый час пробывшему вгородском транспорте: «Не жуй бутерброд, сядь и съешь тарелку щей», — просто не знает, что ему нужен именно бутерброд, красивый и без питательнойценности. Таких «бутербродов» (в широком смысле слова) советскийстрой не производил, он предлагал тарелку хороших щей.
Иподобных явлений, неведомых крестьянину (и непонятных нашим старшимпоколениям), в городе множество. Вновь подчеркнем, что кроме природных,биологических потребностей, для удовлетворения которых существуют вещи, человекнуждается в потреблении образов. Эти потребности тем не менее фундаментальны.
Сложностьпроблемы возрастает, если вспомнить, что мир вещей и мир знаков перекрываются,разделить их трудно. Многие вещи, вроде бы предназначенные для какой-то«полезной» цели, на самом деле дороги нам как образы, знаки,отражающие человеческие отношения. Старая чашка, модное платье, мотоцикл — всеэто образы, не сводимые к материальным функциям, но они воплощены в вещах. Вжизни крестьян потребность в образах в огромной степени удовлетворяется как бысама собой — связьюс природой и людьми, типом труда. В городе эта потребностьпокрывается производством огромного количества вещей-знаков,«ненужных» вещей.
Вмоей жизни я видел три средства добывания огня. В годы войны и в деревне, и вгороде (особенно у пришедших с фронта) в ходу было огниво, его называли«катюшей». У всех почти одинаковое: кресало, кремень и трут. Нокаждое высекание огня было событием, пробуждавшим космическое чувство. Чащевсего оно проводилось на людях и сопровождалось шуткой, анекдотом, сентенцией,поэтической строфой. Каждое такое событие оживляло и дополняло мир образов.Когда установилась «нормальная» жизнь, в ход пошли спички — стандартные и утилитарные, хотя и несущие тайну огня. Теперь — зажигалки. Частьих тоже утилитарна, но рядом возникло множество зажигалок-знаков. Красивыевещицы, сделанные с изощренной фантазией, они много дают человеку, крутящему ихв руках, ощущающему их вес, фактуру, звук пьезокристалла.
Всоветское время престарелые идеологи клеймили вдруг вспыхнувший в нашемскромном человеке «вещизм». Стоявшую за ним потребность подавлялисредствами государства — и она в конце концов вырвалась из-под гнета уже вуродливой форме. Наша оппозиция сегодня пошла тем же путем: Россию, мол,отличает высокая духовность, а Запад бездуховен. Это неверно, а на практике — тупик. Речь просто идет о том, что духовность может быть разной по сути ивыражаться совершенно разными образами и знаками. Мы считаем, например, чтолюбовь к деньгам — бездуховность. А для протестантов-пуритан деньги были знакомизбранности, добывание их было бескорыстным и аскетическим служением Богу. Речьшла о духовности высокого накала. Обзывать их просто корыстолюбцами — значит непонять сути Запада, а значит, не суметь ему противостоять в его походе противнашего, иного типа духовности. И не суметь ему объяснить самоубийственностиэтого похода. У неолибералов в ходу формула: «конец истории».Считается, что речь идет о ликвидации советского блока, но важнее другой смысл- «полная победа города над деревней или Запада над Востоком».
Этоформула Лео Страусса, главного политического философа неолиберализма. Насколькоабсолютен ее пессимизм, говорит его пояснение: «Завершение истории естьначало заката Европы, Запада, и вследствие этого, поскольку все остальныекультуры были поглощены Западом, начало заката человечества. У человечества нетбудущего».
Запад и утоление духовного голода
Этапроблема встала во весь рост при сломе традиционного, проникнутого религиознымчувством общества Средневековой Европы и возникновении нового, буржуазногообщества. Главный удар нанесла протестантская Реформация (по выражениюЭнгельса, «случившееся с немцами национальное несчастье»).
Протестантизм,дав этическую основу для капитализма, одновременно разрушил священные образы.Карл Густав Юнг пишет: «Бессознательные формы всегда получали выражение взащитных и целительных образах и тем самым выносились в лежащее за пределамидуши космическое пространство. Предпринятый Реформацией штурм образов буквальнопробил брешь в защитной стене священных символов… История развития протестантизмаявляется хроникой штурма образов. Одна стена падала за другой. Да и разрушатьбыло не слишком трудно после того, как был подорван авторитет церкви. Большие ималые, всеобщие и единичные, образы разбивались один за другим, пока наконец непришла царствующая ныне ужасающая символическая нищета. Протестантскоечеловечество вытолкнуто за пределы охранительных стен и оказалось в положении,которое ужаснуло бы любого естественно живущего человека, но просвещенноесознание не желает ничего об этом знать, и в результате повсюду ищет то, чтоутратило в Европе».
Вдействительности буржуазное общество не только не утратило символы, но исоздало целый мир новых образов. И потому устояло. Огромную силу и устойчивостьбуржуазному обществу придало как раз то, что оно нашло универсальную (для еголюдей!) знаковую систему — деньги. Деньги стали таким знаком, который былспособен заменить любой образ, представить любой тип отношений. Все — покупается! За деньги можно получить любую вещь-знак, удовлетворить любуюпотребность. В целом, общество стало безрелигиозным, но наполнилось огромнымчислом фетишей (вещей-образов). Отношения людей приобрели форму отношений вещейи были ими замаскированы.
Опираясьна теорию Грамши, культурологи сегодня очень высоко оценивают роль вещи(«ширпотреба») в установлении и поддержании буржуазии в западномобществе. Вещи (материальная культура) создают окружающую среду, в которойживет средний человек. Они несут «сообщения», оказывающие мощноевоздействие на обыденное сознание. Если же вещи проектируются с учетом этой ихфункции как «знаков»(«информационных систем из символов»),то в силу огромных масштабов и разнообразия их потока они могут стать решающейсилой в формировании обыденного сознания.
Всвое время, доводя эту мысль до крайности, Рокфеллер сказал, что американцам,чтобы завоевать сознание африканской интеллигенции, надо наладить производствовсего двух красивых и недорогих вещей: полуботинок и авторучек. Их человеквидит и трогает непрерывно, от зари до зари. Рокфеллер предлагал не пожалетьсредств для разработки самой лучшей авторучки с роскошным дизайном.
Именнодизайн ширпотреба стал в США главным механизмом внедрения в сознание культурныхценностей (создания и сохранения «культурного ядра»). Специалистыособо отмечают способность этого механизма эффективно проводить«стандартизацию и сегментацию» общества. Особое место средивещей-символов занимает в США, а теперь и в Европе, автомобиль.
Автомобильвроде бы был ответом на естественную потребность человека перемещаться впространстве, но в действительности он гипертрофировал эту потребность, создавсовершенно новую вещь-символ. Людей заставили желать автомобиль, и он сталиграть важную роль в культурной гегемонии буржуазного общества — и подрывекультурной гегемонии в советском обществе. Огромные массы советских людей, неимевшие «хорошего» автомобиля, почувствовали себя обездоленными (каксказал Маркс, «животное хочет того, в чем нуждается, человек нуждается втом, чего хочет»). Массовая автомобилизация не имела никакогоэкономического или социального оправдания. В Европе реальные затраты наперемещение человека на 1 км в автомобиле почти втрое выше, чем в автобусе, ивдвое выше, чем на пригородном поезде. Соответственно выше и энергетическиезатраты. Но ездить на автомобиле примерно втрое дешевле, чем на автобусе, — благодаря огромным государственным субсидиям.
Почемуже государство производит такое массированное финансирование автомобилизации засчет тех, кто не имеет автомобилей? Потому, что автомобиль — залог сохранениягегемонии, важный вклад в стабилизацию буржуазного общества.
Посколькуречь при стабилизации общества шла прежде всего об образах, стало возможнымнаращивать, их потребление с относительно малым увеличением материальнойосновы-пойти по пути создания «виртуальной (несуществующей)реальности». Важнейшей частью жизни стали витрины — вид вещей, которыепотреблялись уже только как образы, без покупки. На Западе подавляющеебольшинство посетителей крупных универмагов просто ходит, разглядывая витрины, несобираясь ничего покупать. Кстати, пока Запад к этому не пришел, целыхполтораста лет начальной индустриализации рабочие массы создавали себе«виртуальную реальность» сами — беспробудно пили.
Следующимшагом стала современная реклама: образ создавался прямо в пространстве, вэфире. Суть рекламы — вовсе не в информации о реальных товарах, которые человекдолжен купить. Главное — создание изобилия образов, они и есть«бутерброды». Только кажется, что это — отражение изобилия вещей ивозможностей. Реклама — иллюзия, часть той вымышленной(«виртуальной») реальности, в которой живет человек Запада.
Рольрекламы в поддержании гегемонии прекрасно осознается идеологами. Видныйамериканский политолог Дж. Майерс говорил: «Не вызывает сомнения, чтореклама, учитывая силу ее внушения, наглядность и ее возможности создаватьсимволические ценности, играет большую роль в идеологическом конфликтекапитализма и социализма».А специалист по психологической войне П.Лайнбарджер выразился определеннее: «Реклама воздвигла психологическуюВеликую стену, которая мешает проникновению в Соединенные Штаты иностранной иликакой-нибудь другой сомнительной пропаганды и делает эту страну почтинеуязвимой в случае внезапного идеологического нападения из-за океана».
Понятно,что погружение огромной цивилизации в «виртуальную реальность»,создаваемую по формулам специалистов с Мэдисон-авеню, где сосредоточены главныеисследовательские центры в области рекламы, таит в себе опасность страшныхдеформаций культуры. Теоретически можно даже показать, что в длительнойперспективе столь концентрированный контроль над миром образов, лишающий егопринципиального разнообразия, неминуемо будет приводить к катастрофам вкультуре Запада. Историк А. Тойнби на склоне лет с горечью заметил: «Яполагаю, что судьба нашей западной цивилизации зависит от исхода нашей борьбысо всем, что поддерживает Мэдисон-авеню». Но у нас речь не об этом, а отом, что Запад обильно кормит своих подданных плохой, но вкусной ипривлекательной «пищей» образов.
Сложный «рацион» знаков
Мыуже говорили в предыдущей статье (Наступление Голема. «НС», 1996, №8), что главным средством господства является язык — та система знаков, котораяформирует логосферу. Наравне с логосферой в культуре можно выделить особый мирграфических и живописных форм, воспринимаемых с помощью зрения — эйдосферу (отгреческого слова эйдос — вид, образ). Породив «общество спектакля»,XX век показал немыслимые ранее возможности зрительных образов как средствавласти.
Какправило, они употребляются в совокупности с текстом и числами, что даетмногократный кооперативный эффект. Он связан с тем, что соединяются два разныхтипа восприятия, которые входят в резонанс и взаимно «раскачивают»друг друга — восприятие семантическое и эстетическое. Самые эффективные средстваинформации всегда используют контрапункт (гармоничное многоголосие) смысла иэстетики. Они одновременно захватывают мысль и художественное чувство(«семантика убеждает, эстетика обольщает»).
Наэтом основана сила воздействия театра (текст, звук голосов, свет, пластикадвижений). Воздействуя через разные каналы восприятия, сообщение,«упакованное» в разные типы знаков, способно длительное времяподдерживать интерес и внимание человека. Поэтому эффективность егопроникновения в сознание и подсознание несравненно выше, чем у«одноцветного» сообщения.
Исключительноэффективно применяли зрительные образы при установлении своей гегемонии фашистыв Германии. Сподвижник Гитлера А. Шпеер вспоминает, как он использовалзрительные образы, оформляя съезд нацистской партии в 1934 году:
«Передоргкомитетом съезда я развил свою идею. За высокими валами, ограничивающимиполе, предполагалось выставить тысячи знамен всех местных организаций Германии,чтобы по команде они десятью колоннами хлынули по десяти проходам между шпалерамииз низовых секретарей; при этом и знамена, и сверкающих орлов на древкахполагалось так подсветить сильными прожекторами, что уже благодаря этомудостигалось весьма сильное воздействие. Но и этого, на мой взгляд, былонедостаточно: как-то случайно мне довелось видеть наши новые зенитныепрожектора, луч которых поднимался на высоту в несколько километров, и явыпросил у Гитлера 130 таких прожекторов.
Эффектпревзошел полет моей фантазии. 130 резко очерченных световых столбов нарасстоянии лишь двенадцати метров один от другого вокруг всего поля были виднына высоте от шести до восьми километров и сливались там, наверху, в сияющийнебосвод, отчего возникало впечатление гигантского зала, в котором отдельныелучи выглядели словно огромные колонны вдоль бесконечно высоких наружных стен.Порой через этот световой венок проплывало облако, придавая и без тогофантастическому зрелищу элемент сюрреалистически отображенного миража».
Гениальнымизобретением для передачи сообщений людям, не привыкшим читать, были комиксы — короткие упрощенные тексты, каждый фрагмент которых снабжен иллюстрацией.
Сначалаэто были юмористические тексты с рисунками, потом столь удачная формараспространилась на другие типы сообщений, вплоть до сугубо педагогических — аназвание сохранилось.
Ставважной частью массовой культуры США, комиксы в то же время были, вплоть допоявления телевидения, мощным инструментом гегемонии. Можно сказать, что всяистория современной американской идеологии неразрывно переплетена с историейкомиксов. Изучавший феномен комиксов культуролог Умберто Эко писал, что комиксы«породили уникальное явление — массовую культуру, в которой пролетариатвоспринимает культурные модели буржуазии в полной уверенности, что это егонезависимое самовыражение».
Наскольконеобходимым «духовным хлебом» стали для американцев комиксы, говориттакой случай. Незадолго перед второй мировой войной забастовка типографскихрабочих вызвала перебои в поступлении комиксов в киоски. Возмущение жителейбыло так велико, что мэр Нью-Йорка в эти несколько дней лично зачитывал комиксыпо радио — чтобы успокоить любимый город. Жители одного городка штата Иллинойсустроили референдум и переименовали свой город в Метрополис — вымышленныйгород, в котором действовал Супермен.
Крупныеисследования с применением ряда независимых методов показали, что в середине60-х годов в США ежедневно читали комиксы в газетах от 80 до 100 миллионовчеловек. 58 процентов мужчин и 57 процентов женщин читали в газете практическитолько комиксы. Даже во время второй мировой войны средний читатель газетысначала прочитывал комикс, а во вторую очередь — военную сводку. Наибольшийинтерес к комиксам проявляют люди в возрасте 30-39 лет. А все дети школьноговозраста (99%) читают комиксы регулярно. Обсуждение прочитанных комиксов — главная тема бесед у школьников, что делает этот жанр культуры важнейшиммеханизмом социализации детей.
Вымышленныеперсонажи и даже прототипы искусственно созданной «человекообразнойрасы», такие как Супермен или Бэтмен, стали неотъемлемой и необходимойчастью духовного мира американца. Когда автор известной серии «ЛилльАбнер» Аль Капп ввел новый персонаж, Лену-гиену, «самую некрасивуюженщину в мире», он попросил читателей прислать свои предложения сописанием черт ее лица. Он получил от читателей более миллиона писем срисунками. В конце 70-х годов комиксы «Лилль Абнер» печатались в СШАв более чем тысяче газет и имели 80 миллионов читателей ежедневно. ДжонСтейнбек выдвигал Аль Каппа на Нобелевскую премию по литературе. Столь необычноэффективный «захват» массовой аудитории комиксы смогли обеспечитьименно благодаря совмещению текста со зрительными образами. Получив такуювласть над читателем, комиксы стали выполнять множество задач в сохранении и«обновлении» гегемонии. Так, они стали главной «лабораторией»,создающей новояз. Авторы комиксов вместе со специалистами по психоанализу илингвистике разрабатывают и внедряют в сознание неологизмы — новые слова,которые моментально входят в обыденное сознание, язык культуры, а затем иофициальный язык.
Мыв России, стране с традиционной культурой чтения, с трудом можем представитьсебе ту роль, которую сыграли комиксы в формировании и сохранении массовогосознания американской нации. Они создали ощущение устойчивости общества.Комиксы «вели» среднюю американскую семью из поколения в поколение,задавая стабильную «систему координат» и культурных норм. В одной изкниг по истории комиксов, вышедшей в 1977 году, приведены данные об известныхсериях, которые к тому моменту издавались без перерыва в течение 80 лет!Знакомой уже и нам серии «Супермен» недавно исполнилось 59 летнепрерывного издания.
Французскийисследователь комиксов пишет об их персонажах: «Американец проводит всюсвою жизнь в компании одних и тех же героев, может строить свои жизненные планыисходя из их жизни. Эти герои переплетены с его воспоминаниями начиная сраннего детства, они — его самые старые друзья. Проходя вместе с ними черезвойны, кризисы, смены места работы, разводы, персонажи комиксов оказываютсясамыми стабильными элементами его существования».
ВРоссии устойчивую «систему координат» задавали в основном религия,устная традиция и литература. Такого искусственного и принижающего человекаинструмента, как комиксы, у нас не фабриковали. Но в 60-е годы возник вакуум:сфера воздействия религии резко сократилась, устная традиция, живущая деревней,уже слабо влияла на второе поколение городских жителей, а проникновение высокойлитературы в массовое мышление оказалось недостаточным. «Потребление»образов, стабилизирующих культурное ядро, стало ниже допустимого уровня.
Вперспективе путь, на который встал Запад, ведет к опустошению человека, кутрате им связи с миром и другим человеком, к нарушению хода его естественнойэволюции. Запад как «пространство фетишей» породил уже особого человека.На этом пути он зашел в тупик — его индустрия массовой культуры вынужденапроизводить все более сильнодействующие и все более разрушительные для человекаобразы. Но для нас здесь важен тот факт, что временно Запад ответил на новыеПотребности человека и «погасил» их изобилием суррогатов. Такультура, которая была создана для производства дешевых и легко потребляемыхобразов, «овладела массами». Буржуазный порядок завоевал культурнуюгегемонию, которая и придала ему устойчивость.
Мыне можем подробно обсудить все виды знаковых систем, которые участвуют всоздании или подрыве гегемонии. Укажем коротко еще лишь две. Значение однойочевидно. Это — акусфера, мир звуковых форм культуры. Значение второй обычноускользает от внимания. Это — мир запахов.
Впрограммировании поведения звуки (и тишина), воздействующие в основном не наразум, а на чувства, всегда занимали важное место. Слово с его магической силойвыросло из нечленораздельных звуков, издаваемых вожаком стаи. Каждый, ктообщался с животными, знает, насколько богаты оттенками и как сильно действуютна слушателя вроде бы однообразные звуки — мяуканье кошки, лай собаки, ржаньелошади. Что жe касается слова, то его восприятие в большой степени зависит оттого, каким голосом оно произнесено. Те, кто служил в армии, знают, например,что такое «командирский голос». Замечу, что виднейшими основателямифонологии — раздела лингвистики, изучающего взаимосвязь между смысловой(семантической) и звуковой компонентами языка, стали выходцы из России Р. О.Якобсон и Н. С. Трубецкой (последнему принадлежит фундаментальный труд«Основы фонологии»).
Мыуже говорили о «семантическом терроре» как средстве господства — убийстве слов, обладающих глубокими множественными смыслами, или подмене смысласлов, создании новоязов и антиязыков. Но важна и фонетика, произношение слова ифразы вслух. «Язык есть цветение уст». Сказавший эту фразу Хайдеггерподчеркивал: «Чтобы раскрылось бытие во всей своей потаенной явленности,слушающий должен свободно отдать себя власти его слышимого образа».Известны исследования психоаналитиков о том, как действует на подсознание голосполитика и как это сказалось на восприятии радиодебатов между Кеннеди иНиксоном во время выборов 1960 года. Сегодня мы можем наблюдать «научнообоснованную» обширную программу порчи фонетической основы русского языкана радио и телевидении.
Овоздействии музыки на сознание говорить даже не будем. Оно очевидно — стоитвспомнить эффект боевого или траурного марша, песни «Вставай, странаогромная!» или выступления рок-ансамбля перед толпой фанатов. О ролимузыки в культурной гегемонии (обычно в совокупности с другими каналамивоздействия — словом, пластикой движений и зрительными образами) написано морелитературы. С этим вопрос ясен.
Отметимвещь менее явную — запахи. Тот факт, что запахи как особая сфера культуры явнонедооцениваются, можно считать странным. Достаточно вспомнить о том, какую рольиграют духи как сигналы в самых тонких человеческих отношениях.
Запахкак знаковая система оказывает на поведение очень мощное воздействие.
Впоследнее время понимание запахов как знаков выходит на новый уровень благодаряизучению поведения животных. У «социальных» насекомых запахи вообщеслужат главным средством обмена информацией. Насекомые выделяют феромоны — химические соединения с очень тонкой избирательной активностью. Их запахразличают другие особи того же вида, которые, получив сигнал в виде запаха,соответственным образом реагируют на него. Феромоны передают необходимуюинформацию при спаривании, начале роения, передают сигналы тревоги, приказыпойти в атаку и т. д. В мире насекомых человек уже активно пользуется запахамидля воздействия на поведение. Множество лабораторий, не считаясь с усилиями изатратами, выделяет, изучает и синтезирует феромоны, чтобы обманывать насекомых,подавая им ложные сигналы.
Дажеслова о запахе действуют на воображение, и под влиянием этих слов человек какбы ощущает тот или иной запах. Потому метафора запаха используется оченьшироко. Такими метафорами полон язык политики, вплоть до ее низкого жаргона.Вспомните: «запахло жареным». Одна из сильнейших метафор — «запах крови». Запуская ее в массовое сознание, политики нередкодействительно устраивают небольшой кровавый спектакль, жертвуя некоторым числомжизней, чтобы вызвать психологический шок у граждан.
Напрактике Запад в полной мере использовал запахи в укреплении культурного ядраобщества и предложил людям из всех социальных групп и всех субкультурбогатейший «рацион» запахов. Были развиты мощные отраслипромышленности — парфюмерия и косметика, табачные изделия, напитки и т.д., — вкоторых запах играл ключевую роль. Дизайнеры буквально проектируют запахиресторанов, отелей, аэропортов, целых кварталов. Тот, кто приезжал на Запад изСССР, первым делом замечал контраст именно в мире запахов.
Советский выбор и начало краха
Какже ответил на потребности нового, городского общества советский проект? На мойвзгляд, самым неправильным образом. Большая часть потребности в образах былаобъявлена ненужной, а то и порочной. Поражает, например, равнодушие, а то иактивная неприязнь к самым скромным потребностям советских женщин в парфюмериии других столь важных для их душевного комфорта вещах-знаках.
Этанеприязнь четко проявилась в 50-е годы, в кампании борьбы со«стилягами». Они возникли в самом зажиточном слое, что позволилообъявить их просто исчадием номенклатурной касты. А речь шла о симптомегрядущего массового социального явления. Никак не ответив на жизненные, хотя инеосознанные, потребности целых поколений молодежи, родившейся и воспитанной вусловиях крупного города, советский строй буквально создавал своего могильщика- массы обездоленных.
Важнойотдушиной явился спорт, но этого было недостаточно. Что-то нащупывалиинтуитивно. Например, стали делать первые сериалы. Уже огромный успех «Семнадцатимгновений весны» должен был насторожить — он показал, что масса людейнуждается в длинной, устойчивой череде легко воспринимаемых образов.
Входе реформы в России был проведен огромный эксперимент — замена вещи знаком.При этом речь шла о вещах первой жизненной необходимости — продуктах питания.Более половины населения, по сути, прямо требовали, чтобы вещь (продукты наобеденном столе) была заменена на ее образ (продукты на витрине). В 1989 году74 процента опрошенных интеллигентов сказали, что их убедят в успехеперестройки «прилавки, полные продуктов» (так же ответили 52 процентаопрошенных в среднем). В том ответе выражена именно потребность в образе, ввитрине.
КогдаЕвтушенко утверждал, что от вида западного гастронома кто-то упал в обморок, онимел в виду не нормальную советскую семью, а кого-то из своих знакомых. Аскорее всего приврал. Но в этой его гиперболе есть большой смысл. Люди,способные упасть в обморок у витрины, в СССР были, и их было немало.
Этоответили люди, которые в целом благополучно питались, на столе у них было имясо, и масло. Но для них оказался важен не только продукт потребления, а образэтого продукта — фетиш, пусть даже недоступный. Ведь каждому ясно, что наличиепродуктов на прилавке вовсе не означает их наличия на обеденном столе. Люди наэто соглашались — пусть человек реально не сможет купить продукты, важно, чтобыон мог их видеть «в свободной продаже». И сегодня многие из них, ужереально недоедая, не хотят возвращаться в прошлое с его голодом на образы.
Предпосылкидля этой узости советского проекта кроются и в крестьянском мышлении партиибольшевиков, и в тяжелых четырех десятилетиях, когда человека питали духовные,почти религиозные образы — долга, Родины. Когда я пришел в университет, такдаже некоторые преподаватели еще ходили в перешитых гимнастерках и сатиновыхшароварах. У них не было потребности в джинсах, но через пять-то лет онавозникла. Выход из этого положения провели плохо. Не была определена самапроблема, ее критическое состояние. Потом заговорили о «проблемедосуга», но это не совсем то, да и дальше разговоров дело не пошло.
Нопредпосылки предпосылками, а прямой причиной я считаю воздействие материализма,из которого все мысли Маркса о товарном фетишизме были, по сути, выкинуты.Остались только грубые выводы — об эксплуатации. Хотя, надо признать, Маркс невполне разработал тему, понять его сложно. Но он хоть видел проблему,предупреждал о ней. Наша беда была не в том даже, что проблему плохо решали — ее, по сути, не осознали, а страдающих людей считали симулянтами и подвергалипрезрению. Так возникла и двойная мораль (сама-то номенклатура образыпотребляла), и озлобление.
Делодошло до того, что все те, кто пытался наскрести для своего потреблениякакой-то духовной пищи, отличающейся от официально одобренного рациона,рассматривались как диссиденты. И проблема в том, что официально одобренныйрацион (и литература, и кино, и танцы) был вполне добротен, но не покрывалреальный спектр потребностей — и потому стал для многих действительно противен.Так был создан, а потом преувеличен в массовом сознании конфликт, В ходеперестройки он был осознанно превращен в разлом и стал важным тараном,разрушившим гегемонию советского строя.
Совершенноиначе отреагировал Запад на сходный конфликт — возникновение контркультурныхтечений (например, хиппи), приведшее к взрыву в 1968 году. Бросив большиеинтеллектуальные силы, там сумели интегрировать контркультуру в культурноеядро. В результате гегемония буржуазного государства не только не былапоколеблена, но даже значительно усилилась.
Наиболеекрасноречивыми и хорошо изученными программами были серии фильмов о Рэмбо иДжеймсе Бонде. В обоих случаях герой, обладающий рядом признаков диссидента,выступал как защитник главных ценностей американского образа жизни.
Когдапродюсер Г. Залцман привел С. Коннери, которого подобрал на главную роль, кавтору повестей о Джеймсе Бонде Яну Флемингу, тот чуть не упал в обморок.Коннери, занимавшийся до этого физическим трудом, имел вид непривлекательного,малообразованного человека. На одной руке у него была татуировка «Даздравствует Шотландия!», на другой — «За папу и маму». Залцманубедил ввести в кино такого «пролетаризированного» героя — и неошибся.
Всерии фильмов о Рэмбо авторы поставили контркультуру, которая в реальности быларезко враждебна консерватизму, на службу консервативной политике. Рэмбо — нонконформист, с длинной гривой волос, противопоставленный бюрократическомугосударству. Все привлекательные для диссидентских течений атрибуты несли подсобой крайне правую идеологию, и эффект был достигнут. Подобных фильмов Западпроизвел тысячи — и наводнил ими весь мир, а теперь уже и Россию.
Вцелом, проблема непроста. Нельзя скатываться до производства таких образов, чтопревращают человека в дебила, эксплуатировать секс, насилие, дешевыйполитический театр, как это делает Запад. Об этом предупреждал еще Достоевский.Но нельзя и экономить на «снабжении» людей образами. Ясно, чтоникакая страна не может создать изобилие и достаточное разнообразие образов.Но, понимая проблему, можно обеспечить их импорт так, чтобы он не разрушал нашуцивилизацию — мировой запас огромен.
Вбудущем, если мы выживем, задача резко облегчается тем, что старый советскийпроект — мобилизационный социализм — сломан. Не придется решать сложнуюпроблему мягкого выхода из него — нас вырвали с кровью. Значит, придется неломать, а воссоздавать советский строй в новом виде — зная уже о потребностилюдей не только в белках и углеводах, но и в витаминах.
Потребность в неопределенности и риске
Начинаяс 60-х годов, социализм в СССР начал утрачивать образ будущего и терятьподдержку. Уже Хрущев стал перенимать критерии идеального жизнеустройства уЗапада («догнать и перегнать по потреблению...»), и среднего человекаповлекло к выводу, что к этому идеалу путь Запада более надежен. Значит, надона этот путь «вернуться». Проект Гайдара и Чубайса лег наподготовленную почву. Он ясен и осязаем, он имеет наглядную витрину. Людямпредлагается конкурировать за жизненные призы. Все знают, что призы достанутся немногим,остальные потерпят крах. Но авось повезет — это так соблазнительно. Ведь каждыйсклонен преувеличивать свои личные возможности, особенно молодежь.
Посути, человек выбирает одну или другую стратегию; жить так, чтобы свести кминимуму риск (ущерб, страдания и т.п.),- или так, чтобы добиваться максимумаблаг. В разных возрастных группах, в разных исторических ситуациях, при разныхуровнях благосостояния люди склоняются или к тому, или к иному выбору. В целом,в СССР было явно затянуто существование порядка, при котором всежизнеустройство было построено в соответствии со стратегией минимизации риска.Гайдар и Чубайс соблазнили людей переходом к другому типу жизни, но это былообманом. Однако речь не о жуликах в политике, а о потребностях живого человека.
Ядумаю, важная причина нашего поражения состоит в том, что в СССР все хужеудовлетворялась одна из основных потребностей человека — потребность внеопределенности, в приключении. Как биологический вид, человек возник иразвился в поиске и охоте. Даже крыса уходит от полной кормушки и лезет внеизвестный и опасный лабиринт. Это стремление заложено в нас биологически, какинстинкт, и было важным фактором эволюции человека. Поэтому любой социальныйпорядок, не позволяющий ответить на зов этого инстинкта, будет рано или поздноотвергнут.
Устарших поколений с удовлетворением этой потребности не было проблем — исмертельного риска, и приключений судьба им предоставила сверх меры. А чтооставалось, начиная с 60-х годов, всей массе молодежи, которая на своей шкурене испытала ни войны, ни разрухи? БАМ, водка и преступность? Этого было мало.Риск и борьба реально возникали при трениях и столкновениях именно сбюрократией, с государством, что и создавало его образ как врага.
Насв перестройке увели от этого вопроса, предложив внешне похожую тему свободы какполитической категории. Но речь не о ней, эта свобода — та же кормушка у крысы.Ее сколько угодно на Западе — а дети из хороших семей идут в наркоманы иликончают с собой. Кстати, и нехватка в СССР политических свобод — тоже ложнаяпроблема, а значит, ложное обвинение. Были бы эти свободы — а принципиальнолучше бы не стало. А если говорить начистоту, то для тех, кто нуждался всвободе, ее в СССР было гораздо больше, чем на Западе. Наш режим устанавливал вродебы «жесткие» правила игры, но правила внешние. А в душу совершенно нелез, у него для этого и средств технических не было.
НаЗападе же человек бредет как в духовных кандалах. Будь ты хоть консерватор,хоть левый террорист (эти «несущественные» различия допускаются),твои мозги промыты до основания. Это прекрасно знают те, кому приходилосьпреподавать в советском и в западном университете. Я однажды в студенческомклубе рассказал то, что подслушал в Москве в очереди около винного магазина — шесть совершенно разных концептуальных объяснений вроде бы простого явления:ежегодного рытья канавы на одном и том же месте около магазина. Западныедемократы не могли поверить, что где-то в мире существует такая раскованностьмысли и столь развитые общественные дебаты. И это не шутка, ибо всем явлениямна Западе дается одно, разработанное на каких-то «фабриках мысли»толкование — а затем правые и левые начинают ругаться. Они расходятся повопросу «кто виноват», но не подвергают сомнению саму модельобъяснения.
Астабилен режим Запада потому, что все его жизнеустройство основано на постулате«война всех против всех»- как конкуренция. Всех людей столкнули междусобой, как на ринге, и государство, как полицейский, лишь следит за соблюдениемправил войны. Треть населения ввергнута в бедность и в буквальном смыслеборется за существование — никаких иных приключений ей уже не надо.
Посмотрите,как отреагировала правящая элита на студенческие волнения 1968 года. Былоочевидно, что те события поставили под угрозу гегемонию буржуазной идеологии.Духовные запросы молодежи переросли возможности западной «индустрииобразов» Перед элитой, грубо говоря, было два пути: или пойти навстречувозросшим запросам, сделать общество более открытым и справедливым — илиснизить, «придушить» запросы, создав социальные трудности. То естьсдвинуться «вправо» И было решено «придушить» запросы.
Сначала 70-х годов в США удалось внедрить в сознание масс принцип: «неожидать слишком многого от жизни и удовлетворяться тем, что есть». Чтобыснизить притязания и бунтарский дух, попросту затруднили людям жизнь (новыйэкономический курс получил название «рейганомика»). Один изстуденческих лидеров США сказал в 1977 году: «В 60-е годы было просто бытьидеалистичным и выступать за социальные перемены и все такое. Я думаю, чтосегодняшние студенты до смерти напуганы своим будущим». Показательныответы на вопрос о главной цели при поступлении в колледж в США (в % студентов,назвавших данную причину в числе главных). 1970 г. 1984 г. Достижение финансового благополучия 39 71 Следование «философии содержательной жизни», самореализация личности 76 45
Вначале 80-х годов уже 53 процента американцев говорили, что нужно житьсегодняшним днем, «поскольку будущее слишком неопределенно». В одномиз опросов на заводах Форда рабочий-автомобилестроитель сформулировал своюпозицию так: «Я просто приспособился к этому. Я думаю, что можноприспособиться ко всему. Все зависит от обстоятельств. Я женат и должен платитьза дом по закладной. Я просто закрываю глаза и терплю. Я думаю о детях и оследующей премии, которую должен получить. Так и все остальные… Что можноподелать?»
Атем, кому трудности жизнеобеспечения не создают достаточно проблем, предложенрискованный лабиринт предпринимательства. Причем он доступен широко и поглощаетстрасть всех, кто в него входит, а вовсе не только крупных дельцов. Старушка,имеющая десяток акций, потеет от возбуждения, когда узнает по телевизору опанике на бирже. Живущий в каморке и сдающий свою квартиру«домовладелец» волнуется, что жилец съедет, не заплатив за телефон.Разбитые в уличной толчее очки потрясают бюджет среднего человека.
Аесли ты сын слишком уж богатых родителей и все обычные проблемы решены — садишься после ночного клуба в свой мощный «форд» и проезжаешь приполностью выжатом акселераторе 1 км по левой стороне автострады. Тоже возникаюттрудности, особенно для неловких встречных водителей и их семей (профсоюзы наЗападе хоронить не помогают). И при всем при этом Запад создал целую индустриютаких развлечений, в которых человек сопереживает приключение. Одно из такихзахватывающих шоу — политика и непрерывные скандалы. Другое — виды спорта,возрождающие гладиаторство, от женских драк на ринге до автогонок собязательными катастрофами. И побезобиднее — множество телеконкурсов сумопомрачительными выигрышами. Миллионы людей переживают: угадает парень буквуили нет? Ведь выигрыш 200 тыс. долларов!
Нафоне этих драм и постоянных побед и поражений жизнь советского человека с егогарантированным благосостоянием (даже если бы оно было велико!) превращалась вбесцельное существование. Тошно жить, если очки стоят три рубля. Чтобы не былоскучно, тебя уже нужно как минимум пырнуть ножом. Но в этой игре у нормальногочеловека не бывает побед, одни поражения — и такая игра не привлекает, а потомуи проблемы не решает. Среднему человеку жить при развитом советском социализместало скучно. И никакого выхода из этой скуки наш проект не предлагал. Болеетого, он прямо утверждал, что дальше будет еще скучнее. И тут речь идет не обошибке Суслова или даже Ленина.
Тотсоциализм, что строили большевики, был эффективен как проект людей, испытавшихбеду. Это могла быть беда обездоленных и оскорбленных социальных слоев, беданации, ощущающей угрозу колонизации, беда разрушенной войной страны. Но проектне отвечал запросам общества благополучного — общества, уже пережившего изабывшего беду.
Здесь- вечная проблема человеческого существования, и ответ найти на нее непросто.Но если ответ не найдем — регулярно будем создавать себе развлечения вродеперестройки, затем катастрофы, затем борьбы, а потом общенародного энтузиазма в«восстановлении и развитии народного хозяйства».
Чтобыразобраться в этой проблеме, полезно посмотреть, кто особенно огорчается иособенно радуется краху советского строя (речь идет, разумеется, о группах, ане отдельных личностях). Огорчаются прежде всего те, кто в СССР ушел от скукинадежной жизни в какого-то рода творчество — но творчество, не нарушающеестабильности нашего традиционного общества и его режима.
Такихдоступных видов творчества и связанных с ним переживаний и приключений — множество. И теоретически доступ к ним имело подавляющее большинство граждан.Но только теоретически. Важнейшее творческое дело — воспитание своих детей.Вроде бы оно всем доступно, но это не так. Любое творчество — труд, и многиеродители от него отказываются, сводя все к питанию. А те, кто вложил большойтруд в воспитание детей, особенно страдают сегодня. Им не было скучно, а для ихтворчества были предоставлены социальные условия. Для него не были необходимыни многопартийность, ни сорок сортов колбасы в магазине.
Поощрялсоветский строй и рост личного внутреннего достояния. Вот кружки, курсы,бесплатные университеты, книги и пластинки по рублю — расти и твори(добавлялось: «на пользу обществу», но добавление это безобидное).Помню, в 1953 году пошли мы целой группой приятелей и записались в клуб юныхавтомобилистов. Учили нас демобилизованные фронтовики, ездили мы на полуторкахвплоть до Крыма, варили на кострах картошку и беседовали. А захотел — пошел вконно-спортивную школу. На Западе никто не верит, что такое бывает. Верховаяезда бесплатно? Ты победи своих приятелей в конкурентной борьбе — и будешьездить верхом в загородном клубе.
Такв чем же ошибка советского жизнеустройства? Оставим для другого разастолкновение — сначала подспудное, а потом явное — с творческой интеллигенцией.Это — совершенно особое явление. Поговорим об основной массе населения — людяхс обыденным мышлением. Ошибка советского проекта в том, что он принял как догмуубеждение, будто все люди готовы сделать творческое усилие и будут рады простопредоставлению такой возможности. Эта догма неверна дважды. Во-первых, не всемечтают о творчестве, у многих эти мечты подавлены в детстве — родителями,садиком, школой. Во-вторых, значительная часть тех, кто мечтал, испыталинеудачу при первой попытке и не смогли преодолеть психологический барьер, чтобыпродолжить.
Недала заседлать себя лошадь, обругал конюх — и подросток плюнул и ушел, неиспользовал возможность, которая на Западе стоит огромных денег. Тут режим и невиноват, оказание помощи в преодолении таких барьеров — дело тонкое, и общейкультуры для этого еще не хватало. А стихийных стимулов (вроде конкуренции) небыло. Так и получилось, что основная масса людей не воспользовалась тем, чтореально давал советский строй. Не то чтобы ее оттеснили — ее просто «незагнали» теми угрозами, которые на Западе заставляют человека напрягаться
Яне верю, что стимулирование угрозой — единственный механизм, заставляющийделать усилия. Более того, этот механизм неизбежно травмирует душу и обедняетжизнь самого успешного человека. И я ни в коем случае не зову его внедрять илиимитировать — это было бы полным крахом. Но надо признать как провал всегосоветского проекта то, что он оказался неспособным создать иной, неразъединяющий людей механизм их вовлечения в напряженное творчество. А значит,сделал глубоко неудовлетворенными массу людей. Так в получившей достаток семьес низкой культурой молодые люди начинают много есть и спать до обеда — онитеряют радость жизни, начинают мрачнеть и озлобляться.
Именноони и составили широкую «социальную базу» для разрушения СССР,поддержали небольшую озлобленную часть общества (которая страдала от своихстарых обид, неудач или от недополучения благ). Можно не считать их мотивыуважительными, но ведь речь идет также о страдающей части общества. О ней надодумать хотя бы для того, чтобы она не стала обществу мстить. Ведьдействительно, советский строй не дал этой категории людей хотя бы того утешения,которое предусмотрительно дает Запад — потребительства… Как можно былозапирать таких людей в стране, где нет сорока сортов колбасы! Ведь это жесоциально взрывоопасный материал. Или его специально у нас накапливали, чтобывзорвать СССР?
Другойкрупный контингент, который радуется крушению советского строя — молодежь, и повполне естественным причинам. Для нее скука губительна чуть ли не биологически.Если она длится слишком долго, то даже творчество воспитывать детей становитсянедоступным — детей нет. Возникает заколдованный круг. Парадоксально, но скоромы будем наблюдать духовный рост и вспышку творческой активности молодежи,направленную на восстановление социализма, то есть порожденную опять-такикрушением советского строя.
Конечно,советский строй мог бы продлить свое существование, если бы следовал рецептамВеликого Инквизитора из легенды Достоевского. Если бы позволил людям всвободное от работы время грешить (под контролем и с регулярной исповедью) иоблегчил распевание детских рок-песенок. Если бы резко увеличил производствокондитерских изделий, наладил выпуск баночного пива с надписью «завод им.Бадаева» не на русском, а на английском языке и т. д. И если бы вместотого, чтобы предоставлять бесплатное жилье и врача, затруднил бы жизнь людей,заставил их «быстрее крутиться» — перешел бы к советскому варианту«рейганомики».
НиХрущев, ни Брежнев на это не решились. Они искали путь «удовлетворитьрастущие потребности и отвергли предложения социологов (будущих демократов),которые предлагали „принизить“ человека, снизив уровень образования итем самым сузив притязания молодежи. Наша „геронтократия“ большогогреха избежала. Но проблема-то осталась. Надо понять, что хотели сказатьразбушевавшиеся толпы ) подростков в 1989 году (кажется, в Сыктывкаре), когдакричали: „Шоколада! Шоколада!“ ( Ведь желание „немного праздникав будний день“ — это тоже естественная потребность человека, особенномолодого. Правом на образование ее заменишь не для всех.
Покачто понимания в стане тех, кто пытается сохранить Россию, нет. Лидеры оппозицииисходят из догмы истмата и считают, что ухудшение материального положения людейподрывает позиции режима Ельцина. А на деле совсем наоборот. Если бы сохранилсясоветский уровень благосостояния, этот режим не просуществовал бы и полгода. Ондержится на том, что заставил людей бороться за существование — это полностьюзанимает их мысли и силы и одновременно дает суррогат духовной пищи.
Вто же время режим на украденные у людей деньги создал небывало красочный миробразов — и в виде вещей для части граждан, и в виде витрин и рекламы дляостальных, и в виде потока западной масс-культуры для молодежи.
Чемдальше мы идем по этому пути, тем труднее будет с него сойти, тем неотвратимеемы будем двигаться к „закату человечества“. На этот путь, похоже,встал и Китай — и это будет огромной всемирной потерей, при всех видимыхвременных победах.
Сегоднявсе эти „конечные“ вопросы встали с очевидностью, и прятать от нихголову в песок мы уже не можем. Страусиная политика не сплотит людей даже длябоев тактического значения.
Список литературы
С.Г.Кара-Мурза. Обездоленные в СССР.