Москва и железная мощь Святослава

Москва и железная «мощь» Святослава
(о происхождении названия Москва)
С.И. Павлов
Это первая книга из серии «Царь-слово», которую издательство «Белые альвы» представляет тем, кого интересуют невыдуманные тайны минувших тысячелетий. По сути дела, каждое слово есть живой организм — своеобразный ген памяти наших предков. Зачастую в каком-нибудь привычном для нашего слуха имени, географическом названии, термине таится больше информации, чем можно вычитать по тому же предмету в хрониках, хронографах, летописях. (Все зависит от умения правильно расшифровать эти слова, имена, названия, термины.) К примеру, при расшифровке заложенного в древности смысла в хорошо известном нам всем слове МОСКВА автором этих строк получен результат, позволяющий проследить историю происхождения благозвучного имени нашей столицы. История весьма любопытная...
От автора
Несмотря на мое уже устоявшееся амплуа писателя-фантаста и, несмотря на то, что круг затронутых в этой работе проблем выглядит довольно необычно, читателей на сей раз ожидает серьезное чтение. По крайней мере, лично я отношусь к обсуждению развернутой здесь темы совершенно серьезно. А потому заранее должен оговориться: любителей просто развлекательного чтива эта работа вряд ли удовлетворит — она для тех, кого интересуют невыдуманные тайны минувших тысячелетий. Годы писательского труда научили меня относиться к слову как к живому организму. По сути дела, каждое слово и есть живой организм -своеобразный ген памяти наших предков. Зачастую в каком-нибудь привычном для нашего слуха имени, географическом названии, термине таится больше информации, чем можно вычитать по тому же предмету в хрониках, хронографах, летописях. (Все зависит от умения правильно расшифровать эти слова, имена, названия, термины.) К примеру, при расшифровке заложенного в древности смысла в хорошо известном нам всем слове МОСКВА автором этих строк получен результат, позволяющий проследить историю происхождения благозвучного имени нашей столицы. История весьма любопытная...
«Москва… как много в этом звуке!.. „
Москвичей, россиян (и не только москвичей и россиян) давно занимает вопрос: каков издревле заложенный смысл сокрыт в слове МОСКВА? Ведь не просто так, не с бухты-барахты возникло это симпатичное, исполненное фонетического благозвучия имя реки и города. Языковеды (этимологи) давно работают над разрешением этой довольно-таки актуальной проблемы, но до сего дня вразумительного ответа получено не было. Дальше констатации “факта», что город Москва позаимствовал свое название у реки, дело не шло. Были попытки дешифровать гидроним МОСКВА методом сопоставления с корнями похожих слов, взятых из финно-угорских, балтийских и западнославянских языков. Ничего не получилось. И даже хуже, чем ничего, поскольку такого рода попытки уводили этимологический поиск далеко в сторону. До сих пор на страницах печатных изданий блуждают этимологические мифы забавного содержания: дескать, термин МОСКВА по своему смыслу можно отождествить с множеством похожих иноязычных слов, выражающих понятия «влага», «лужа», «мыть», «нырять», «мутная вода», «болото» и прочее в таком же духе.
Нет, конечно, никакой трагедии, если в названии реки, города отложилось понятие о воде, влаге. Драматизм ситуации в другом: москвичи вынуждены доверять заведомо ошибочному толкованию смысла, заложенного историей в названии их города, не зная, что уже существуют более прогрессивные идеи дешифровки.
Долгое время дешифровщиков сбивала с толку последняя часть слова МОСКВА: по мнению большинства из них, древнее слово «ва», прибавляемое к названию своих рек народом коми (реки Обва, Колва, Сылва, Нейва и др.) должно играть главную роль в названии реки Москвы, поскольку на языке коми «ва» означает «вода». Попытка объяснить гидроним МОСКВА через посредство одного из языков финно-угорской языковой семьи на первых порах казалась логичной, так как по данным историко-археологических исследований территорий Волго-Окского бассейна (куда входит и бассейн Москвы-реки) именно финно-угорские племена проживали здесь в первой половине I тысячелетия н.э. Но попытка не удалась.
Обилие на территориях Волго-Окского бассейна явно неславянских гидронимов на "-хра" (река Пахра, озера Селихра и Кончихра в бассейне реки Клязьмы), на "-кса", "-кша", "-ур", "-ус" (реки Падокса, Колокша, Бачур, Киструс и др.) только подчеркивали странность появления здесь двух территориально близких гидронима на "-ва" — Москва, Протва (в древнем произношении Протова).
Общую картину еще более усложняло то обстоятельство, что по материалам изучения так называемой Дьяковской археологической культуры Волго-Окского бассейна ученые сделали вывод: часть памятников этой культуры принадлежит предкам славян. (Датируется Дьяковская культура 2-й половиной I тысячелетия до н.э. и 1-й пол. 1-го тыс. н.э.). А к концу 1-го тыс. н.э. на этих территориях славянское население стало, очевидно, преобладать (при том, что западная часть территорий сохранила следы пребывания балтов).
Этнографические особенности Волго-Окского региона вынуждают опробовать новый подход к осмыслению и дешифровке термина МОСКВА. Стратегия нового подхода заключается в том, чтобы использовать для этой цели вошедшие в состав слов многих евразийских языков речевые элементы реликтового протоиндоевропейского языка, которые в свое время являлись простейшими звуковыми кодами понятий, необходимых патриархально-родовому сообществу людей в качестве хотя бы приблизительных ориентиров в повседневной жизни. Реликтовые звуковые коды (назовем их археоморфами) постепенно превращались в односложные слова протоиндоевропейского языка, способные складываться в простейшие выражения (назовем их археоглоссами). Для подавляющего большинства языков северного полушария планеты изначальной базой является общий набор археоморф, — это своеобразный набор языковых «генов» каждый из которых «заведует» своим кругом родственных понятий. С помощью современной компьютерной техники достаточно просто свести все существующие археоморфы и определяемые ими понятия в общеописательную схему (наподобие известной таблицы Д.И. Менделеева), — такой схемой удобно пользоваться в практике этимологических изысканий; своего рода Азбука археоморф.
Используем фрагменты этой Азбуки-схемы для объяснения названия Москва и его «водяного», как некоторые считают, окончания "-ва".
Нет, протоиндоевропейское слово «ва» означало не «вода» (как в современном коми языке), а вполне определенно соответствовало понятиям «охват», «захват», «занять», «поместить», «вместилище». Археоморфа ВА легко различается в словах ухВАт, ВАза, ВАл, оВАл, ВАнна, СеВАн (озеро), ВАта, сВАтать и др. И если археоморфа ВА сохранилась в начале или в конце слов ВАрвар, голоВА, короВА, то это вовсе не значит, что голова или корова наполнены водой, а варвары — обитатели непременно болотистых мест.
Понятие «вода» (в смысле — «течение», «поток») обозначались реликтовыми протоиндоевропей-скими словами «да», «до», «ду» (сочетание археоморф ДО + У). Понятие «река» в глубокой древности обозначалось парой протоиндоевро-пейских односложных слов «да на» (то есть -«течет здесь»), «до на» (то есть — «протекает здесь»), «ду на» (то есть — «протекает внутри здесь»). Сравните названия хорошо известных европейских рек ДНепр (в древности Днепр назывался Данапр — то есть «течет здесь порогами»), ДНестр, ДОН, ДУНай; спокойно можете прибавить к этому перечню название библейской реки ИорДАН.
У древних индоевропейцев бытовал еще и родственный аналог понятию «вода» — слово «ли» (в смысле — «льющееся», «жидкое», «жидкость»). Археоморфа ЛИ присутствует во многих словах: ЛИть, ЛИвень, ЛИман, сЛИвки, ЛИкер, ЛИтр, бЛИны и в неисчислимом количестве слов иных. Читатель может возразить: «А много ли жидкости, скажем, в словах „лицей“, „линия“, „Гелиос“ (солнце)?» Ну, слово «лицей» разбирать здесь не стоило бы, так как в нем нет археоморфы ЛИ в чистом виде: современное слово «лицей» произошло из древнегреческого «лукейон», что означает — «зал Светоносного» или «зал Аполлона» (поскольку «Светоносный» — эпитет бога Аполлона). А вот в словах «линия» и «Гелиос» понятие о жидкости действительно присутст-вует. ЛИния -«морской горизонт» (буквально -«жидкость внизу). ГеЛИос — »порождаемый морем" (буквально «рождающийся из жидкости»), — ведь Греция трех сторон окружена морем, и для греков каждый день солнце как бы рождается из воды; позже, когда археоморфа ЛИ стала использоваться для образования понятий «светлый», «светоносный» (жидкость ведь блестит, отсвечивает), термин ГЕЛИОС приобрел значение бога Солнца — «Светоз-арный», «Светоизлучающий».
Второе возражение читателя: «Не кажется ли автору, что русское слово „вода“ гораздо ближе по звучанию к слову „ва“ на коми языке, чем к протоиндийскому „ли“?!»
Верно. Можно сказать даже больше: в прото-индоевропейском языке наряду с привычным для нас словом «вода» наверняка было в ходу и слово «вада». Тут требуется пояснение: современное русское слово «вода» сочетание двух архаических морф ВО + ДА (или БО + ДА, что равнозначно). Если учесть, что в глубокой древности ВО (или БО) означало класс понятий «большой», «большое», «внутри», «внутренность», «чрево», «нутро» (сравните русские слова «жиВОт», «ВОл», «БОчка»), то в сочетании двух элементов ВО + ДА можно легко различить «большой» + «поток». Значит, слово «вода» мы вправе объяснить переводом с протоиндоевропейского: «Большое течение», «Большой поток». И слово «вада» мы вправе представить сочетанием археоморф ВА + ДА (или БА + ДА, что равнозначно) и объяснить переводом «Захватывает поток», «Охватывает (подхватывает) течение». Сравните с немецким словом «баден» («купать») и выражением «зихь баден» («купаться»). Понятно, что древние археоглоссы «во да» и «ва да» близкие родственники, и та и другая опосредованно означает одно и то же — вода. И также понятно теперь, что слово на коми языке «ва» («вода») — это просто сокращение, возникшее из древней археоглоссы «ва да». Своего рода курьез: из корыта выплеснули воду долой, а корыто назвали водой. И таких курьезов в любом языке отыщется сколько угодно!
В балтийских и славянских языках, в отличие от языка народа коми, «ва» так и не было наделено статусом понятия «вода» — это надо подчеркнуть. Здесь еще важно отметить, что коми никогда не обитали на территориях, близких к Москве-реке или к Протве: их гидронимы на "-ва" сгруппированы «в краю далеком» — за несколько тысяч километров северо-восточнее Москвы. И в восточном направлении от Москвы гидронимы на "-ва" тоже отсутствуют, как говорится, вчистую. Зато их можно найти южнее Москвы-реки (ближайший гидроним на "-ва" -река Протва, чуть дальше на юго-запад — река Болва, на юго-восток — река Ранова). В связи с этим обстоятельством можно сделать вывод: древний народ, давший нескольким рекам имена с окончанием на "-ва", расселялся в интересующем нас регионе в направлении с юга на север; и очень похоже, что крайним северным или северо-восточным пунктом его расселения в те времена стало место, на котором ныне красуется столица России.
Историки не могут сказать абсолютно точно, когда представители этого древнего народа впервые появились на берегах Москвы-реки, однако уверенно могут назвать его имя — Вятичи. Очевидно, это потомки той части славянского этноса, которая на рубеже новой эры была вытеснена на север и северо-восток ордами ираноязычных племен, известных в истории под именем сарматы. Вторжение сарматов в приазовские и причерноморские степи было настолько сокрушительным для земледельческого славянского населения, что уцелевшие общины предпочли покинуть южные земли и уйти подальше в северные леса -в верховья Днепра и Дона. Там, в местах недоступных кочевым ордам, в первой половине первого тысячелетия новой эры стали формироваться новые племенные центры и племенные союзы славян, появились патронимические названия племен вроде Кривичей, Радимичей, Вятичей. Постепенно Вятичи расселились в средней части бассейна Оки и к исходу первого тысячелетия заселили часть бассейна Москвы-реки. Надо полагать, именно в этот период и возникло название МОСКВА. Но можно ли категорически утверждать, что с самого начала это название имело отношение к реке? Большинство этимологов считает название МОСКВА гидронимом чистейшей воды.--PAGE_BREAK--
Странный какой-то гидроним… Где еще вы встречали такое название реки, в конце которого требуется постоянное напоминание о том, что это именно река, а не что-то иное: Москва-река, на Москве-реке, у Москвы-реки!.. Представьте себе, что в разговоре вы постоянно поясняете названия рек: Дунай-река, на Дону-реке, у Волги-реки, к Енисей-реке, на Лену-реку, Десна-река, и так далее. Абсурд? Конечно. Но абсурд лишь в том случае, если мы прибавляем пояснение "-река" к гидрониму, ибо получается «масло масляное» «река речная». Другое дело, если гидронимом становится слово изначально не имевшее никакого отношения к гидронимике. Вот тогда, действительно, пояснение "-река" будет к месту. Как к месту, скажем, пояснение "-камень", прибавляемое к слову-названию «Алатырь». В русском фольклоре потому и употребляется название-тандем Алатырь-камень, что Алатырь по сути дела ведь и не камень вовсе, а янтарь. В ранг камня народные сказители возводят его с помощью настойчиво употребляемого пояснения: Алатырь-камень.
Читатель вправе возразить: дескать, название-тандем Москва-река понадобилось москвичам только для того, чтобы отделить понятие «река Москва» от одинаково звучащего понятия «город Москва». Да, конечно, это дело полезное, бесспорно. Однако здесь нелишне будет отметить, что в аналогичных ситуациях (нередких, кстати сказать, на русских просторах) наши предки либо разделяли такого рода понятия другими способами, либо не разделяли совсем. Как правило, реки, на которых появлялись одноименные города или поселки, приобретали уменьшительную форму того же названия. К примеру, речка Коломна, на которой в XII веке был построен одноименный город Коломна, стала называться не Коломна-река, а просто Коломенка. То же самое произошло с реками Орел, Мстера, Палех, Пенза: после постройки на их берегах городов и сел, получивших те же названия, эти реки стали именоваться соответственно -Орлик, Мстерка, Палешка, Пензятка. Напротив, мирно уживались в прошлом и продолжают так же мирно уживаться и в наше время одинаковые названия: река Воронеж — город Воронеж, река Вязьма — город Вязьма, река Таруса — город Таруса, — а ведь это в близком соседстве с Москвой!
Почему же тандемное название Москва-река стоит особняком, в интересном таком одиночестве? Не потому ли, что возведенный позже на ее берегах крупный ремесленный город имел больше «законных» прав унаследовать солидный историко-географический термин МОСКВА, нежели ничем ни примечательная речка? Будь иначе, нам, скорее всего, довелось бы называть Москву-реку просто Москвой, а свою столицу — Москвоградом. Живой и отнюдь не случайный пример подобной «именной пары» у нас, что называется, перед глазами: Волга и Волгоград. Многострадальный, дважды переименованный в XX веке город-герой носит имя Волгоград, а тысячелетняя Волга так и осталась Волгой; она единственная «законная» наследница историко-геогра-фического термина ВОЛГА -никакие пояснительные названия-тандемы к ней не пристали.
Итак, зародилось крамольное подозрение: термин МОСКВА изначально не был гидронимом, и лишь пояснительное название-тандем Москва-река придало этому термину статус гидронима. А вот построенный позже на ее берегах город Москва пояснительным словечком-прибавлением "….град" не обзавелся — в этом проявился симптом его именной независимости от названия реки. По-видимому, город имел больше прав унаследовать в своем имени термин МОСКВА, чем наследница-речка.
Чтобы превратить подозрение в рабочую гипотезу, нужны дополнительные аргументы. Они есть. И прежде всего — это данные изучения уже упомянутой здесь археологических культур Дьяковского периода и более позднего времени.
Материалы раскопок былых поселений свидетельствуют о том, что древнее население этого региона почти тысячу лет (начиная с первых веков новой эры и до конца первого тысячелетия) проживало в обстановке мирного благополучия. Если на рубеже новой эры основным типом дьяковского поселка были небольшие городища, расположенные на труднодоступных местах по берегам рек, надежно укрепленные валами, рвам и прочими крепостными сооружениями, то позже (с появлением племен под общим названием Вятичи) преобладает другой тип — открытые селища без оборонительных укреплений. В условиях мирного времени первого тысячелетия население региона, естественно, достигло довольно высокого уровня экономического развития: совершенствуются навыки земледелия, скотоводчества, полнее используются природные ресурсы, процветают ремесла — ткачество, обработка металлов, изготовление хозяйственных орудий из железа и бронзы, изготовление ювелирных изделий из бронзы и серебра.
Короче говоря, веками богатели населенные Вятичами вольные земли, в том числе — и Московский край. И не случайно в начале второго тысячелетия именно в этом регионе возник ряд крупный ремесленных городских центров -Москва, Дедослав, Неринск, Колтеск. И так же не случайно богатый регион постепенно стал привлекать к себе внимание соседних раннефеодальных государств. Хазарские каганы мечтали включить приокские земли в пределы своих обширных владений, но удовлетворились эпизодическими поборами в девятом веке на верхнем Дону. В десятом веке, после того как Святослав разгромил огромную Хазарскую державу, Вятичи согласились выплачивать дань киевским князьям, однако сохраняли свою политическую независимость до двенадцатого века (сохраняли сугубо мирным путем, ибо уже ощущали себя частью Великой Руси). Все местные князья были вятического происхождения.
Здесь важно подчеркнуть: Вятическая цивилизация, представители которой составили ядро населения Московского края, отличалась исключительно мирным характером. На протяжении доброй тысячи лет вятические земли в центре Восточной Европы были чем-то вроде благословенного острова в океане кровавых междоусобиц, вторжений, грабительских войн и разрушительных нашествий. Вятичам практически незачем было строить города с мощными крепостными укреплениями, совершенствовать производство холодного оружия, создавать обученные военному делу хорошо вооруженные дружины. Вооружение подразделений местных блюстителей порядка вряд ли отличалось чем-то особенным от экипировки обычного охотника: копье, нож, лук и стрелы. Судя по данным археологии, на вятической земле даже боевые топоры были в диковину, не говоря уже о мечах. Надо полагать, большинство Вятичей и в глаза не видывало настоящих профессиональных воинов той эпохи русских витязей, норманских викингов, западноевропейских рыцарей. Случай ознакомиться с ними представился Вятичам, видимо, лишь в 964 году, когда один из самых талантливых полководцев древней Руси киевский князь Святослав (сын и преемник весьма известных в русской истории князей Игоря и Ольги) предпринял военный поход на Хазарский каганат в обход враждебных печенежских кочевий — через вятические земли с выходом на Волжскую Булгарию. И легко можно представить себе, какое ошеломительное впечатление произвела на мирных обывателей армия Святослава — рослые воины-богатыри в блистающих железных доспехах, с головы до ног увешанные невиданными в этих краях стальными мечами, кинжалами с серебром и медью на рукоятях, боевыми зеркально отшлифованными топорами, устрашающей формы железными булавами. Звон кольчуг, лязг оружия и доспехов, грохот окованных металлом червленых щитов… В наше «время такой же эффект смогли бы произвести на людей разве что приземлившиеся на городскую площадь истребители космического базирования с пилотами в боевых скафандрах, способных испускать разящие лазерные лучи.
Армии приходят и уходят, оставляя после себя явные и скрытые следы своего пребывания. Умолчим о скрытых следах, оставленных на вятической земле молодцами князя Святослава, но поговорим о следах лингвистических.
До визита, нанесенного Вятичам окованной железом дружиной Святослава, в речевом обиходе местного населения вряд ли были в частом употреблении хорошо известные в других регионах Руси слова: „мощь“, „мощный“, „мосики“, „мужчина“, „мазь“, „мучиться“. Причина, слава Богу, чисто прагматическая -тысячелетний путь мирного развития вятической цивилизации. Ибо все эти слова — слова военные.
Ратные, если угодно. Правда, здесь они приведены в современной транскрипции, во времена княгини Ольги и князя Святослава Эти слова и их производные писались и звучали несколько по-иному. Скажем, в русском языке звуки „щ“ и „ч“ появились в эпоху средневековья — во многих случаях они заменяли собой звукосочетание „ск“. Поэтому вместо звука „щ“ в обычном для нас теперь слове „мощь“ наши предки произносили звукосочетание „ськ“, и получалось „моськ“ (или „мосики“, если учесть, что мягкий знак в древнерусском языке трансформировался из звука „и“). Почти как в басне Крылова: „Аи, моська, знать, она сильна...“
Но это еще не все фонетические приключения, выпавшие на долю слова „мощь“ (оно же -»мосики") за время его формирования. На раннем этапе формирования слово «мосики» представляло собой фразу из древних односложных слов «мо си ки», в которой слово «мо» образовалось из слияния двух реликтовых слов «ма» и «о». Вот теперь мы дошли, что называется, до самого донышка истории формирования слова «мощь», — все свелось к сочетанию археоморф МА + О + СИ + КИ, то есть к фразе «ма о си ки» на давно забытом языке.
Просто интересно, чего же такого «мощного» усматривали наши далекие предки в этой забавно звучащей для слуха современного человека коротенькой фразе?.. Теперь, когда в ней восстановлен реликтовый набор составлявших ее первичных словесно-смысловых символов (археоморф), опытному дешифровщику вполне по силам выявить изначальный, затерянный в прошедших тысячелетиях смысл слова «мощь».
Итак, имеется набор археоморф МА + О + СИ + КИ.
Первая археоморфа не представляет собой большой загадки: археоморфа МА родоначальница класса понятий, которые можно выразить современными словами «много», «многие», «множество». Недаром эту археоморфу содержат в себе слова МАсса, МАк, МАкароны^ МАхра, МАхать, МАксимум, -ясно, что все они базируются на понятии о множественности, о больших количествах каких-либо предметов, действий, явлений.
Опосредованно археоморфа МА определяет также понятия «люди», «племя», «народ» (ведь людей много, большое количество), — она часто встречается в названиях и самоназваниях народов, племен, этнических групп: МАвры, МАдьяры, МАнси, МАньчжуры, ноМады и др.
Читателя не должно смущать то обстоятельство, что археоморфа МА, определяющая понятие «много», благополучно укоренилась в словах «мало», «малость», «маленькое». Парадокс? Нет. Эти слова по смыслу выражают собой некие предметные количества таких масштабов, которые трудно вообразить. Кажущийся парадокс исчезнет, если, к примеру, расшифровать слово «маленькое». Реконструкция археоморф здесь будет выглядеть так: МА + ЛЕ + НИ + КО + (Х)Е. Это можно перевести на современный русский язык фразой «Множество зеленых молодых животных, издающих громкие звуки (т.е. — орущих)». Понятно, речь тут идет о лягушках, точнее — о лягушатах. В русле темы кстати будет вспомнить знакомое нам всем с детства имя Маугли. Оно легко расшифровывается с помощью реконструкции археоморф: МА + У + Г(Е) + ЛИ, что на современном языке означает: «Много плавающих родила вода» или «Многих плавающих породила вода». В «Книге джунглей» Р. Киплинг дает перевод имени Маугли — «лягушонок» (перевод, очевидно, с языка хинди). Читатель, вероятно, и сам заметил, что здесь логически возможны и другие варианты перевода: «рыбы», «рыбки», «мальки», «головастики». Насколько все-таки точнее, совершеннее наш русский язык!
Однако вернемся снова к выражению «ма о си ки». Тут за археоморфой МА следует археоморфа О, которая определяет понятия «внутри», «в». Сочетание МА + О очень просто переводится на современный русский язык одним из трех фразеологических вариантов, близких по смыслу: «Много внутри», «Многие в», «Люди в». Какой из этих вариантов перевода окажется более логичным, более к месту в древней фразе «ма о си ки» — подскажет нам дешифровка оставшихся СИ и КИ.
Археоморфа СИ — одна из самых своеобразных морф реликтового языка. Вроде бы на роду ей было написано сиять, как говорится, в славе своей, и только. Ибо практически понятия, которые древние наши предки выражали с ее помощью, можно было бы обозначить современными русскими словами «сияние», «сверкать», «свет», «белый», «видеть», «прозрачный», «снежный», «светило», «блеск», «молния», «молоко». Ну прямо не археоморфа, а какое-то сплошное небесно-молочное удовольствие!.. Для вящей убедительности, выделим ее в некоторых словах: СИяние, СИнева, вЗИрать, СИвый, С(И)ветлый, звеЗ(И)да, ИЗИда (сияющая планета Венера), С(И)веркание, С(И)нег, ЗИма, СИнд (древнее название реки Дон, отражающее, очевидно, ее прозрачность), СИверский (т.е. белый, северный), СИбирь, СИгнал, СИмвол. Когда молодая мать, кормящая грудного младенца, говорит ему: «На, бери сисю, маленький!...» — она и не подозревает, что на рубеже третьего тысячелетия все еще пользуется названием наполненной молоком женской груди, которое бытовало в Каменном веке — в эпоху Мадлен или даже Среднего Перигора! Доведись современной молодой русской матери оказаться (с помощью машины времени, конечно) в четырнадцатом тысячелетии до наших дней в компании матереи-кроманьонок, она с удивлением обнаружила бы, что ее обычная фраза «На, бери сисю, маленький!» на реликтовом языке звучит довольно похоже: «На, бе ре си си у, ма о ли и!» В качестве курьеза можно сообщить читателю, что популярное у нас кошачье имя Васька, судя по некоторым его особенностям, появилось на Руси раньше имени Василий и по смыслу не имеет с ним ничего общего. Как ни странно это звучит, но прямым родственником кошачьего имени Васька скорее всего является слово «бабушка» в форме «бабуська», что в переводе с реликтового языка означает буквально: «Ковшом коровье молоко отделяет» или «Ковшом коровьего молока наделит». Значит, Васька — это тот, кого «ковшом (чашкой) молока наделяют». А вот имена Василий и Василиса, происхождение которых объясняют просто заимствованием из древнегреческого (греч. термин БАСИЛЕВС означает «царь»), на самом деле прошли более сложный путь из глубокой древности в наше время. Увы, рамки очерка не позволяют автору остановиться на этом подробнее, поскольку рассказ о контаминации многих понятий в нечто единое занял бы несколько страниц текста. (Занимательной истории происхождения имен Василий, Василиса, Базилио и слов «василиск», «базилика», «апсида», «базилевс» будет посвящен отельный очерк.)    продолжение
--PAGE_BREAK--
Но продолжим рассказ об очень непростой и, даже можно сказать, драматической в определенном смысле истории археоморфы СИ. Первый удар по сиятельно-беломолочной репутации этой археоморфы был нанесен еще людьми каменного века, когда самые сообразительные из них изобрели новый способ обработки кремниевых ножей. Дело тут вот в чем. Древнее название кремня — «силикат» — уже включало в себя археоморфы СИ. Археоглосса СИ + ЛИ + КА + ТА легко переводится на современный русский язык: «Прозрачная вода отдельные перемещает» (то есть понятно: люди искали и находили нужные для заготовок кремни среди обкатанных булыжников речной гальки -кремни были хорошо заметны сквозь прозрачную воду). Новоизобретенный способ отщепа ножевидных пластинок от заготовок — нуклеусов — позволял получать очень тонкие кремниевые лезвия, полупрозрачные по режущей кромке. Мы уже знаем, что СИ определяет понятие «прозрачное»; по логике тут рукой подать до полупрозрачности режущей кромки кремниевого лезвия, а также — до самой ее режущей функции. Так под эгиду СИ вошли понятия «резать», «разрез», «порез», «порезаться», «срезать». Фигурально выражаясь — под эгидой СИ пролилась первая кровь… Поэтому нет ничего удивительного в том, что белоснежно-сиятельная археоморфа СИ на вполне законном основании вошла в структуру «режущих» слов: леЗ(И)вие, реЗИ (режущая боль), СИла, раЗИть, маЗИ (в современном русском языке смысл этого древнего слова смягчен, поскольку при дешифровке археоглоссы Ма + СИ получаем малосимпатичный результат перевода: «Много порезов» или «Люди порезанные», «Людей порезали»).
С открытием способов производства бронзового оружия (эпоха энеолита) ситуация усугубилась: бронза не только ведь блестит — СИ, но и замечательно режет — СИ.
А с открытием способов производства железного оружия (примерно за полторы тысячи лет до новой эры) ситуация, как говорится, полностью вышла из-под контроля. Железо — это металл серебристо-белого цвета — СИ, оружие из железа сильно блестит — СИ, а уж режет — СИ — лучше не надо: люди валятся как снопы, снопы — как люди… Теперь архёоморфа СИ становится элементарным носителем не только понятий «светлый», «блестящий», «резать», «зарезать», но и понятий «железный», «железо». Недаром в древнегреческом языке понятия «железо», «меч», «топор»… и «бесчувственность» назывались одним словом — СИдерос. В латинском языке кинжал назывался СИка, разбойник — СИкариус. В славянских языках слово СИла на заре истории соответствовало многим понятиям светлого, если можно так выразиться, генезиса: «молочное питание», «снежная вершина», «светлоголовый» (т.е. — «светло-русый», «блондин»), «сияющие вершины», «разряды молний» (видимо, отсюда пошло русское восклицание «Силы небесные!..). А вот с наступлением „железного века“ русское слово „сила“ расширило границу своих значений и стало соответствовать также и понятиям „железная шея“, „железная голова“ (т.е. речь здесь идет о защитных железных шлемах), „железные наконечники“ (для стрел и копий).
Прослеживая драматический путь „посте-пенной милитаризации“ археоморфы СИ, нельзя не сказать несколько слов об археоморфе КИ -самой грозной, самой что ни есть милитаристской и разбойной из всех археоморф реликтового языка. Эта архёоморфа определяет собой круг понятий вполне смертоносного свойства: „заколоть“, „убить“, „поразить насмерть“, „орудие убийства“, „грозный“, „боец“, „воин“, „военные“, „воинский“, „угрожать“, „смертельная угроза“, „разбой“. Доказательством могут служить русские и нерусские слова, в которых укоренилась смертоносная архёо-морфа: КИнжал, КИстень, КИвер, КИраса ( то же — КИрза, т.е. — »панцирь"), КИлл (англ, «убивать», «закалывать», отсюда же КИллер -«убийца»), КИнг (буквально: «грозный появился»; англ, «король») виКИнги (буквально: «отряд разбойников северных»), КИбела (грозная богиня фригийского происхождения), КИшлак (ср.-аз. военизированный поселок), ТоКИо и КИото (японские. Города, построенные на месте бывших крепостей, либо — вблизи мест былых кровопролитных сражений или крупных природных катастроф), мальчиш-КИбальчиш (неизвестно где А. Гайдар взял это слово -КИбальчиш, — однако буквальный его перевод на современный язык таков: «Грозный силач хочет быть вооруженным полностью»), тюрКИ, саКИ, козаКИ, сеКИра, КИт (сокращенное слово КИти — буквально: «грозный хвост»), КИтай-город.
Очень странный, на первый взгляд, московский топоним Китай-город вызывает недоумение даже у коренных москвичей, — ведь понятно, что этот топоним не связан с обозначенным на Карте Мира названием великой центральноазиатской страны. Но почему же именно КИТАЙ-город?.. Пора, наконец, внести в темный вопрос полную ясность, благо значение археоморфы КИ мы уже знаем. Осталось расшифровать сочетание археоморф ТА + И. В древности эта пара в сочетании означала понятия «напасть», «нападение», «выпад», «напасть хотят», «набег», «вторжение». В целом термин КИТАЙ можно перевести на современный русский язык как «угроза нападения», «угроза вторжения». Делаем логический вывод: Китай-городом называлось место городского строительства молодой Москвы, которое нужно было укреплять из-за угрозы возможного вторжения врагов, — очевидно, на первых порах это место было слабо защищено по причине отсутствия надежных фортификационных сооружений и требовало к себе особого внимания как опасное место (на случай непредвиденного нападения). В дальнейшем «больной» вопрос был решен за счет строительства оборонительной стены в самом Китай-городе, — а затем и вне его была возведена оборонительная стена вокруг так называемого Белого города, — но память об опасном для Москвы месте осталась в городском топониме «Китай-город». ПРИМЕЧАНИЕ: Кстати заметить, самоназвание китайской державы -Чжунхуа, самоназвание китайского народа (собственно китайцев) — хань, -ни там, ни тут нет ничего похожего на слово «Китай». Но таким словом назывались пограничные земли Северного Китая, и это напрямую говорит об опасностях, связанных с периодическими вторжениями тюрских народов, — в том регионе термин КИТАЙ как нельзя более к месту, ибо содержит в себе известное нам понятие «угроза нападения».
После выявления суровых ипостасей археоморфы СИ и буквально убийственных -археоморфы КИ, стоит ли удивляться тому, что в словах милитаристского, так сказать, плана эти две археоморфы, словно близнецы, довольно часто оказываются рядом, образуя тесную пару СИ + КИ, оба члена которой сливаются теперь в одно четкое понятие: ЖЕЛЕЗО ВОЕННОЕ или, точнее, ЖЕЛЕЗО ВОИНСКОЕ. Это понятие -главный результат, достигнутый в процессе дешифровки русского слова «мощь», историю формирования которого мы уже проследили до очень древнего предложения «мо си ки», возникшего на базе еще более древней глоссы МА + О + СИ + КИ. Опираясь на полученные результаты, можно дешифровать археоглоссу эту (а значит — и слово «мощь») с совершенной математической точностью:
МА — «люди»
О — «в» или «внутри»
СИ — «железо»
КИ — «военное» или «воинское».
В итоге: МА + О + СИ + КИ = «мо си ки» = «мощь» = «Люди внутри железа военного» или «Люди внутри железа воинского». Понятно, что речь здесь идет о людях защищенных железными доспехами, о профессиональных военных. Дешифровка слова «мощь» открывает путь к дешифровке термина МОСКВА. В самом деле, в слове «Москва» есть пары уже знакомых нам звуковых сокращений: МО = МА + О = «Люди внутри (или „Люди в“) и пара СК, значение которой _ угадывается, но еще нуждается в прояснении. А в конце слова присутствует археоморфа ВА, которая, как мы знаем, в эпоху владычества реликтового языка выражала собой понятия „охват“, „захват“, „вместилище“, „поместить“, „занимать“. Значит, чтобы понять смысл слова „Москва“, нам по-видимому, остается лишь добиться четкого представления о звуковых реалиях, спрессованных в паре СК. Что тут на самом деле? Знакомые нам СИ + КИ? Или нечто еще неизвестное?.. О том, что в русском языке созвучие „ск“ часто маскируется новоявленными звуками „ч“ и „щ“, уже говорилось выше. (Добавим сюда и звук „ц“, в котором тоже частенько гнездится созвучие „ск“). В каких же типах русских и — шире -славянских названий настойчивее всего проявляет себя созвучие „ск“ в открытой и скрытой формах? Ну, прежде всего в аристократических фамилиях. Кому не известны фамилии Баратынский, Разумовский, Хмельницкий, Шуйский! Созвучие „ски“, „цки“ здесь явно высвечивает то обстоятельство, что владельцы таких фамилий либо сами принадлежат к привилегированному сословию воинов, либо являются потомками воинов-аристократов.
Обилие названий древнерусских городов с окончаниями на „-чи“, „-ци“, „-цк“, „-чьск“, „-ск“ говорит само за себя, -все эти города в прошлом наверняка были крепостями, где несли ратную службу крупные гарнизоны. Примеров сколько угодно: г. Галич (столица Галицкого княжества), г. Бежичи (он же г. Бежицы, в Новгородской земле), г. Удечь (в Галицкой земле), г. Ростовец (он же Растовьць, в Киевской земле), г. Слуцк (он же г. Случеск, в Волынской земле), г. Мичьск (в Киевской земле), г. Смоленск (он же Смоленьск, центр Смоленской земли) и др. древнерусские города. Показательный факт: в земле Вятичей города-крепости с гарнизонами ратников возникают позже вышеперечисленных городов в других русских землях — г. Домагощь и г. Мценеск впервые упоминаются в Ипатьевской летописи XII века (полтора столетия спустя после похода Святослава). Лязгающая оружием пара археоморф СИ + КИ в открытой или скрытой формах проявляет себя и в этнонимах — названиях и самоназваниях племен, народов, этнических групп, союзов, местожителеи. Например: сикхи, этруски, русские (русичи), Кривичи, Радимичи, Немцы, Половцы, Новгородцы (по текстам Лаврентьевской и Ипатьевской летописей — Немци, Половци, Новгородци.
В этнониме „Вятичи“ тоже есть созвучие „-чи“, которое в свою очередь образовано из сочетания археоморф СИ + КИ, означающего, как мы уже знаем, „железо воинское“. О чем это говорит? О том, что несмотря на свое потомственное миролюбие, племя Вятичей в далеком прошлом было племенем воинов, умевших постоять за себя в каких-то экстремальных ситуациях. Согласно летописному преданию, название этого племени произошло от имени их легендарного родоначальника Вятко: „А Вятко седе родом своим по Оце, от него же прозвашася Вятичи“. (В переводе на современный язык ВЯТИЧИ -»воины Вятко".) Впрочем, вполне возможно, что этноним «Вятичи» появился еще раньше на рубеже новой эры, когда начался затяжной военный конфликт приазовских и донских славян с кочевыми ордами сарматов. К примеру, по представлениям историка Шахматова А.А. первоначальное «сидение» Вятичей у Азовского моря не подлежит сомнению3. По представлениям других историков Вятичи мигрировали в Поочье откуда-то с запада — из земель, пограничных с «ляшскими» землями. Кто из них прав — сказать с полной достоверностью пока нельзя: бассейны Оки и Верхнего Дона на протяжении всего первого тысячелетия представляли собой географический регион, где пересекались и без особых конфликтов сливались миграционные потоки многих славянских племен. Свое название — Вятичи — племенной союз получил в наследство от одного из племен, имевших наиболее высокий авторитет в ратных делах, — ведь не зря в этнониме «Вятичи» присутствует окончание "-чи". К счастью, в дальнейшей истории Вятичей этот лингвистический анахронизм так и остался единственным свидетельством «воинственности» союза — ратный опыт на вятической земле в первом тысячелетии не понадобился. Лишь в начале второго тысячелетия Вятичи (как и все прочие этнические составляющие огромного славяно-русского материка) были втянуты в орбиту княжеских междоусобиц. Но это произошло два столетия спустя после визита к ним дружины Святослава Игоревича.
Разгромив Хазарский каганат, Святослав тем самым освободил Вятичей от хазарских поборов. Однако переход вятической земли под покровительство Киевского государства отныне налагал на Вятичей обязанность платить дань киевским князьям. Сам процесс взимания дани с населения в Древней Руси известен из летописных источников под термином «полюдье». С этим термином каждый читатель познакомился еще на школьных уроках истории: все знают, что князь Игорь погиб во время полюдья, и знают, как жестоко отомстила Древлянам за смерть мужа княгиня Ольга. Но не все знают, что полюдье -взимание дани с населения подвластных Киеву земель — представляло собой хорошо продуманную и четко организованную систему в княжеском домениальном хозяйстве. А главным в системе полюдья были так называемые становища и погосты (не путать с почти современным словом «погост», синонимичным теперь понятию «кладбище»; «погост» существительное от глагольной формы «погостить»).
Становища и погосты-острожки специально устраивались княжеской администрацией для сбора и скла-дирования дани. Погост представлял собой небольшой укрепленный пункт, внедренный княжеской властью в гущу крестьянских «весей» (сел) и «вервей» (общин). Люди, обслуживающие погост были не только слугами, но и стражами, воинами. Собранная и сконцентрированная на погостах дань затем вывозилась по зимним дорогам в становища и там дожидалась полюдья.    продолжение
--PAGE_BREAK--
Вот что пишет о становищах и погостах крупный российский историк Борис Александрович Рыбаков в своей книге «Начальные века русской истории» (издана в серии «Мир истории», М., 1984, 1987 гг.):
«Становище раз в год принимало самого князя и значительную массу его воинов, слуг, ездовых, гонцов, исчислявшуюся, вероятно, многими сотнями людей и коней. Поскольку полюдье проводилось зимой, то в становище должны были быть теплые помещения и запасы фуража и продовольствия. Фортификация становища могла быть и не очень значительной, так как само полюдье представляло собой грозную военную силу… Полюдье устрашало окрестное население; ежегодный наезд всего княжеского двора был гарантией безопасности, чего не было у погоста… В силу этого погост должен был быть некой крепостицей, острожком со своим постоянным гарнизоном… К этому следует добавить села, расположенные вокруг опорного пункта (как становища, так и погоста), в которых жили и пахали землю люди, обслуживающие стан или погост».
Информация, извлеченная го книги Б. А. Рыбакова, наводит на размышления по поводу статуса первоначальной феодальной крепостицы существовавшей на месте будущей Москвы в исторический период между княжением Святослава и княжением Юрия Долгорукого.
О том, что крепостица существовала задолго до «официальной» закладки Москвы Юрием Долгоруким, сви-детельствуют археологические раскопки на территории современного Кремля. Это небольшой укрепленный валом и рвом участок на оконечности мыса между реками Неглинной и Москвой; его размеры вполне соответствовали размерам становищ, возводимых для зимних нужд нескольких сотен участников полюдья. Может, здесь и было становище? Почему бы нет. В пользу такого предположения говорит многое: выгодность географического местонахождения, относительная безопасность и простота доставки продовольствия и фуража из близких к реке окрестных сел, развитость ремесел в округе, традиционное миролюбие населения, заинтересованного в покровительстве со стороны могучего феодального государства, каковым была для Вятических земель Киевская Русь со времен победных походов Святослава, — то есть со второй половины X века Таким образом, можно с большой долей уверенности предполагать, что укрепленный участок на Боровицком холме (в треугольнике мыса между реками Неглинной и Москвой) заложен, по-видимому, еще во времена княжения Святослава для нужд княжеского полюдья. Ведь на фоне совершенно открытых крестьянских сел округи локализованный фортификационными сооружениями (рвом и валом) участок выглядел как феодальный опорный пункт метрополии.
Правда, археологи датируют момент появления этого «пункта» с присущей им осторожностью. Скажем, в тринадцатом томе «БСЭ» (М., 1973 г.) в статье «Кремль Московский» можно прочесть: «Славянский городок возник на месте будущего Московского Кремля не позднее конца XI века». Но, во-первых, выражение «не позднее» логически не противоречит выражению «а возможно, и гораздо раньше». А во-вторых, датировка явно привязана здесь к датировке печати Киевской метрополии времени 1091 -1096 гг. -эта печать была найдена археологами в культурном слое интересующего нас участка. Разумеется, даже такая важная находка не может с достаточной точностью ответить на вопрос: когда же возник «славянский городок» на месте будущего Московского Кремля — действительно ли в одиннадцатом веке или все-таки веком раньше? Она, грешным делом, с очень высокой степенью определенности может засвидетельствовать лишь тот несомненный факт, что на территории Боровицкого холма во времена княжения Святослава государственных печатей не теряли.
Вдобавок, вызывает сомнения правомерность термина «славянский городок». Если под этим термином понимать то, что в русских летописях называется «мал древян град», тогда становится совершенно непонятно, что же именно распорядился построить на Боровицком холме «официальный» основатель Москвы князь Юрий Долгорукий в середине XII века. Вот как описывает этот исторический момент средневековый автор «повести о зачатии Москвы»: "… (князь Юрий) взыде на гору… повелевает на месте том вскоре соделати мал древян град и прозва его званием реки тоя Москва град по имяни реки, текущия под ним". То есть князь Юрий Долгорукий где-то в середине XII века взошел на Боровицкий холм и, стоя, можно сказать, в центре «славянского городка», возникшего «не позднее XI века», повелел на этом месте построить «мал древян град». Таким образом, если «славянский городок» и «мал древян град» понятия тождественные, то в повелении князя Юрия никакой логики нет. А вот если вместо «славянского городка» на Боровицком холме находился княжеский гостевой двор (бывшее становище) — тогда все логично. Просто Юрий Долгорукий решил, что слабо укрепленную резиденцию, которая служила для приема иногда наезжающего сюда князя с дружиной и челядью, лучше все-таки превратить в жилой «град» — в крепость городского типа с постоянным населением.
Истины ради следует добавить, что строительством «мала древяна града» Москвы занимался не Юрий Долгорукий, а его сын Андрей Боголюбский. Вот что пишет об этом Рыбаков Б.А. в своей книге «Начальные века русской истории» (М., 1987 г., с. 299-300): «Легенды о начале Москвы, рассказывающие о том, что князь (Юрий) отнял этот замок у боярина Кучки, ведут нас к Андрею. Хотя в летописи постройка княжеской крепости в 1156 году связана с именем Юрия, мы знаем, что в этом году Юрий сидел в Киеве… князь, построивший крепость… — это, очевидно, Андрей Бого-любский».
Нам интересна приведенная Б.А. Рыбаковым дата постройки города-крепости Москвы — 1156 год. И вот почему.
Практически в каждой книге, в каждой статье о начале Москвы упоминается знаменитая Ипатьевская летопись под 1147 годом. В основном, цитируют из нее фрагмент, в котором повествуется, как в том году Ростово-Суздальский князь Юрий Владимирович Долгорукий пригласил к себе в гости своего союзника и соседа по княжествам Святослава Ольговича; цитата заканчивается словами Долгорукого: «Приди ко мне, брате, в Москов». Это первое упоминание термина МОСКВА в летописных источниках. Возникает вопрос: куда же все-таки приглашал князь Юрий князя Святослава в гости, называя Москву? Ясно, что не в реку Москву. В город Москву? Но город-крепость Москва будет выстроен сыном Долгорукого Андреем еще только через девять лет в 1156 году! В «замок», или лу^ше сказать — вотчину боярина Кучки? Но из истории хорошо известно, что вотчина боярина Кучки называлась не Москва, а Кучково. И потом, ведь князь Юрий приглашал Святослава не просто в местность с географическим названием Москов, а К СЕБЕ в Москов, то есть в свою княжескую резиденцию, называемую Москов. Причем, с одной стороны, резиденция эта была для Долгорукого достаточно второстепенной, поскольку столицей его княжества был город Ростов, а любимым городом, где он проводил большую часть своего времени, был Суздаль. С другой же стороны, место на Боровицком холме, которое Долгорукий уверенно обозначал термином МОСКОВ, ему явно нравилось, иначе он не стал бы замысливать здесь строительство города. Кстати сказать, Святослав Ольгович, очевидно, знал это место тоже под названием Москов, — в противном случае Юрий Владимирович передал бы ему через гонца другой адрес встречи — Кучков двор, например, или Кучково.
Итак, делаем выводы. В 1147 году для князя, приглашенного в гости, и князя хозяина термин МОСКОВ служил названием не реки, не города, которого еще не было, и не местности вообще, а весьма локального, укрепленного рвом и валом участка на Боровицком холме — старинного опорного пункта Киевской метрополии. Изначально этот участок был предназначен скорее всего для нужд полюдья (выполнял функции становища) и, конечно, охранялся гарнизоном, состоящим из профессиональных военных. Как мы уже знаем, мирное население называло профессиональных военных словом «мосики», что равнозначно современному русскому слову «мощь». Слово «мощь» и слово «мосики» ведут свою родословную от древнего выражения «ма о си ки», что в переводе с реликтового языка на современный означает буквально: «Люди внутри железа воинского» (то есть имеются в виду люди в военных доспехах).
Поскольку для Вятичей воин в железных доспехах был в диковину, слово «мосики» быстро приобретает здесь популярность; а после ухода «железных» полков Святослава Игоревича, народная молва, естественно, переносит этот термин на охраняющий становище гарнизон. В дальнейшем место дислокации гарнизона (мыс между реками, где расположен Боровицкий холм) стало известно под несколькими вариантами слабо отличающихся друг от друга названий: «в Москов» (Ипатьевская летопись под 1147 г.), «на Москве» (Суздальская лет. по Лаврентьевскому списку под 1175 г.), «На Моськви» (Ипатьевская летопись под 1175 г.), «на Московь» (Суздальская лет. по Лавр. сп. под 1177 г.). Сюда же уместно присовокупить и производные от этих названий: «Москьвляне» и вариант «Московляне» (Ипат. лет. под 1176 г.), «Московскые' (Сузд. лет. по Лавр. сп. под 1362), „Московьскый“ (там же). Вот на какой лингвистической базе появились современные термины МОСКВА, МОСКОВСКИЙ, МОС-КВИЧИ.
Здесь обращает на себя внимание одно немаловажное обстоятельство: в некоторых странно звучащих теперь для нашего слуха вариантах названий Москвы и москвичей древние летописцы добавляли мягкий знак или гласную „и“ к согласным „с“, „к“, „в“: на МоСЬкВИ, мосКЬвляне, МоскоВЬ, москоВЬскый. Такие добавления происходили не без причины: в русском языке мягкий знак появился сравнительно недавно, он заменял собой гласную „и“ (гораздо реже — гласную „е“). Значит, появление мягкого знака в середине или в конце слова-сигнал о том что когда-то в этом месте находилась звук „и“. Вышеприведенные слова мы совершенно вправе прочесть так: на МоСИкВИ, мосКИвляне, МоскоВИ, москоВИскый. Отсюда ясно: каковы ни были бы варианты названия нашей столицы в прошлом — во всех вариантах четко проступают контуры тесной пары археоморф СИ + КИ. Теперь, зная, что современному термину МОСКВА предшествовал раннесредневековый термин МО-СИКИВИ, мы получаем уникальную возможность восстановить древний смысл названия нашей столицы буквально с математической точностью. Для этого достаточно присовокупить к известному нам слову „мосики“ осмысленное окончание „-ви“, и дешифровка названия нашей столицы будет завершена. Археоморфа ВИ в реликтовом языке заведовала понятиями которые на современном русском языке можно обозначить словами „обнимать“, „обвивать“, „обвиться“. Но не только. Опосредованно ею обозначались понятия „соединиться“, „объединенные“, „вместе“, „совместно“, „вдвоем“. Недаром археоморфа ВИ присутствует в современных словах „ВИток“, „ВИноград“, „ВИнт“, „ВИдеть“ и во многих других. С учетом этого, мы вправе прочесть древнее выражение „ма о си ки ви“, в дальнейшем трансформированное в раннесредневековое слово „мосикиви“, следующим образом:
1-й вариант: „Люди внутри железа воинского вместе“;
2-й вариант: „Люди в доспехах вместе“;
3-й вариант: „Люди в кольчугах объединенные“. Или короче: „Воинский отряд“.
Все три варианта прочтения идентичны: в них говорится о гарнизоне профессиональных военных, об отряде воинов.
Судя по летописным источникам, в конце XII века термин МОСИКИВИ проходил трансформацию в термин МОСКВА. По сути дела, это один и тот же термин в трех мало отличающихся друг от друга формах. Замена КИ на КО и ВИ на ВА в принципе смысл термина не меняет. Давайте проверим. Археоморфа КО в реликтовом языке отражала понятия „бить“, „колотить“, „стучать“, „клепать“, „долбить“. Недаром она присутствует в словах „КолоКОл“, „КОл“, „КОвать“, „подКОва“, „КОльчуга“, „КОлеса“. Значит, древнее слово „мосики“ практически тождественно древнему слову „мосико“, ибо последнее можно перевести на современный язык понятием „Люди внутри железа склепанного (кованного)“; то есть речь здесь опять-таки идет о людях в панцирях (в доспехах, в кольчугах). Археоморфа ВА, как мы уже знаем, в реликтовом языке отражала понятия „захват“, „охват“, „вместилище“. Значит, термин МОСИКОВА можно перевести на современный язык понятием „Людьми в доспехах захвачено“ или „Людьми в кольчугах занято“; то есть ничего ровным счетом не изменилось в принципиальном плане: речь здесь идет о выделенном народной молвой местонахождении профессиональных воинов, о местонахождении мощного гарнизона.
С ХII века до наших дней прошло восемьсот с лишним лет, термины того времени МОСИКИВИ и МОСИКОВА за эти столетия утратили гласные звуки „и“, „о“, и таким образом термин МОСКВА обрел, наконец, известное фонетическое благозвучие. А гласные „и“, „о“ проявляют себя до сей поры в терминах МОСКОВИЯ, МОСКОВ-СКИЙ, МОСКВИЧИ, в фамилиях (напр. — Москвин).
Небезынтересно заметить, что с давних времен благополучно дожили до наших дней прямые лингвистические родственники привычного нам слова „мощь“ слова „маскировать“, „маскировка“, „маски“. В качестве курьеза можно включить в этот перечень и чисто московский жаргонизм — название маленьких собачек: „моськи“. Не приходится сомневаться, что это иронично-жаргонное словечко возникло в среде московских обывателей в ответ на моду держать в богатых домах миниатюрных собачек невиданной прежде на этой земле породы. „Мини“-собачки, с одной стороны, удивляли обывателей смешной, не соответствующей размерам агрессивностью характера, с другой — не менее смешной беспомощностью: в холодную погоду хозяева выгуливали своих питомцев, одетыми в комичные костюмчики, кафтанчики, тулупчики. Здесь просто не могла не возникнуть потешная ассоциация по сходству между закованным в боевой панцирь воином и закутанной в собачью телогреечку шавкой. Поэтому слова „моськи“, „мосики“ и „мощь“ — кровные лингвистические родственники, некогда сосуществовавшие на военной и юмористической почве, хотя истинный смысл этих слов, понятно, от юмора весьма далек и более чем серьезен.
Этимологический опыт касательно происхождения названия Москва не будет вполне корректным, если обойти молчанием один поразительный эпизод из области народных этимологии, упомянутый в книге Г.П. Смолицкой, М.В. Горбаневского „Топонимия Москвы“ (М., изд-во „Наука“, 1982 г.). Вот фрагмент страницы 87: »… Своеобразное былинное объяснение названия МОСКВА, являющееся народной этимологией, извлеченное из книги Д. Еремина «Кремлевский холм». Постаревший и ослабевший Илья Муромец, некогда могучий богатырь и гроза всех ворогов земли Русской, возвращался из Киева домой. В пути его настигла смерть, и похоронили его под высоким курганом у реки. И вот из могилы послышались слова: Будто вздох прошел: «Надо мощь ковать!» И второй дошел — только «мощь кова...» В третий раз дошел — только «Мое… кова». Так и стала зваться река: «Москва».
В этом фрагменте просто поражает сила интуиции народных сказителей. Не будучи вооруженными теорией археоморф, они совершенно точно дешифровали первую половину древнего выражения, на базе которого появился термин МОСКВА. Вдобавок при дешифровке гидронима они интуитивно показали, что термин МОСКВА вовсе не гидроним, — ведь выражение «ковать оружие» в качестве названия для реки (и вообще — любого водоема) никак не подходит. Чуть ли не с мистикой граничит и то обстоятельство, что народным сказителям повезло угадать плотную связь термина МОСКВА с исторической аурой профессиональных стражей-защитников земли Русской, каковым народная молва почитала и легендарного Илью Муромца. Пожалуй, именно это удивительнее всего!.. По-видимому, пресловутый ген памяти поколений действительно существует и артистически проявляет себя в массиве славянского этноса.
Кому-то из читателей может показаться странным, что автор, затронув тему о влиянии военной терминологии на образование названий, словно бы специально обошел стороной такие известные в прошлом на Руси военные термины, как ВИКИНГИ и ВИТЯЗИ. Однако это произошло по независящим от авторского желания причинам. Дело в том, что в эпоху раннего средневековья название профессиональных грабителей «викинги» (буквально: «отряд грозных (разбойников северных») было известно, в основном, населению западных и северных территорий Европы. Равно как и грозный этноним «норманны», хотя по смыслу ничего устрашающего в этом термине не содержится: реконструкция археоморф НО + Р(И) + (Г)И + МА + НА позволяет расшифровать слово «норманны» и выразить его смысл фразой: «Люди севера», «Северные люди». Кстати сказать, термин «норманны» часто отождествляют с термином «варяги», -это явно неточно. И русские, и сами скандинавы называли варягами отряды наемников (зачастую — интернационального состава), которые занимались своим ремеслом преимущественно в русских княжествах. После реконструкции археоморф, смысл термина «варяги» можно выразить фразой: «Мореходы северные».
А термин «викинги» для всех без исключения народов Европы практически ничем не отличался от ругательства. Представление о гнусных повадках викингских шаек (по большей части — интернациональных) можно получить из многих источников. Вот лишь три цитаты из исландских королевских саг X века:
1. «Хальвдан Черный и Хальвдан Белый ходили в викингские походы и грабили на Восточном пути. У них была большая битва в Эстланде».
2. «Он (ярл Хакон) грабил в государстве свеев и гаутов, у винлов, и у куров, и всюду на востоке до Сюслы».
3. «Здесь говорится так, что конунг Олав отправился, когда настала весна, на восток к Эйсюсле и грабил, высадился на берег, а жители Эйсюслы подошли к побережью и дали ему бой».
Комментарии, как говорится излишни. И очень огорчительно знакомиться с попытками некоторых наших отечественных лингвистов доказать (вслед за В. Флоринским, М. Фасмером, А. Стендер-Петерсоном), что славянское слово «витязь» представляет собой просто слегка измененную форму скандинавского слова «викинг». И это при том, что «витязь» весьма уважительное титулование достойных воинов на Руси, адекватное западноевропейскому титулованию «рыцарь»! Приравнивать витязя к викингу — то же самое, что ставить знак равенства между благородным рыцарем и разбойником-убийцей.
Сторонники норманского происхождения термина ВИТЯЗЬ неправы. Значение слова «витязь» нетрудно определить после реконструкции археоморф: ВИ + Т(И) + А + СИ. Сочетание археоморф ВИ + ТИ достаточно ясно указывает в сторону хорошо известных нам понятий, выражаемых русскими словами «вить», «оплетать», «накручивать», «наматывать», «обвязывать». Сочетание археоморф А + СИ точно соответствует древней глоссе «а си», которая буквально переводится на современный язык фразой «краем режет» или фразой «край режущий». Это, в свою очередь, находится в точном соответствии с индоевропейским словом «аси», означающем «меч». Значит, древняя фраза «ви ти а си» и более позднее слово «витязь» имеют полное смысловое соответствие современной фразе «Препоясанный мечом». Понятно, речь здесь идет о человеке, достойном носить меч, о воине рыцарского достоинства. Историческая аргументация тоже налицо: викинги воины ненавистные, проклинаемые, а витязи — воины уважаемые и почитаемые, воины-защитники.
Поскольку вятическая земля для викингских банд оказалась, к счастью, малодоступной, постольку и проблема защиты от внешних врагов для Вятичей, как мы уже знаем, не была актуальной. Постольку же и слово «витязь» (как понятие «доблестный воин-защитник») в речевом обиходе Вятичей не было таким же популярным, каким оно было в других русских землях южных, западных, северных. Динамичным термином для обозначения понятий «военная сила», «дружина», «армия» Вятичам продолжало служить более архаичное слово «мосики», а для обозначения понятия «место средоточия профессиональных военных» — то есть понятия «гарнизон» — на вятической земле возник термин «мосикиви», трансформированный впоследствии в известное теперь всему миру название столицы нашего государства МОСКВА. И ведь недаром на гербе города Москвы изображен вооруженный всадник в серебристых воинских доспехах...
Здесь эрудированный читатель вправе возразить. Дескать, «мосики» Святослава -это одно, их действительно можно лингвистически спроецировать на архаизм, определяющий понятия «мощь», «военная сила», «воинский гарнизон». А вот изображенный на гербе Москвы всадник в доспехах — нечто совершенно другое! Дескать, даже школьникам известно, что на московском гербе изображен христианский святой — воин-великомученник Георгий Победоносец, так зачем же автору понадобились эти необоснованные намеки на профессиональное русское воинство!..
Так-то оно так… да не совсем так. Не менее эрудированному автору есть что ответить на возражения такого рода.
Дело в том, что в период утверждения христианской религии в славянском мире некоторые праславянские легендарные герои и даже боги продолжили как бы свою вторую жизнь под новыми греко-византийскими христианскими именами. К примеру, восточ-нославянская богиня Макошь дала жизнь своему двойнику — по-луязыческой, полухристианской богине Параскеве Пятнице; двойником праславянского «скотьего бога» Волоса = Белеса стал христианский святой Власий Себастийский; имя пророка Илии прижилось в исконно русском былинном фольклоре (Илья Муромец), и так далее. И не стоит особенно удивляться, если в конце концов выяснится, что прообразом облаченного в серебристые доспехи всадника, изображенного на гербе города Москвы, была вовсе не персона легендарного малоазийского воина-аристократа (публично замученного во времена римского императора Диоклетиана и уже в византийские времена — объявленного святым Георгием), а просто фигура славянского конного воина в боевых доспехах, поражающего копьем персонифицированное в виде дракона зло. Впрочем, прототипом этого конного воина мог быть кто-то из русских полководцев, воевод, князей, — не это важно в данном случае. Важно то, что в собственно московской геральдике соблюдена историческая логика: облаченный в «железо воинское» всадник становится сначала эмблемой Москвы (по документам XIV века), а затем эта «военизированная» эмблема целиком входит в Московский герб. Чуть позже — в конце XV века — эмблема Московского Герба входит и в Российский герб, установленный великим князем Иоанном III.
И еще одна «странность». В книге по проблемам русской геральдики «Записки о русских гербах» (С.-Пб., 1856 г.) сообщается, что до XVIII века в деловых бумагах, юридических актах, государственных указах всадник-воин, изображенный на Московском гербе, называется «ездец», «князь», «воин», «человек», «ездок» и даже «царь на коне». И лишь с 1729 года, когда граф Миних представил в Военную коллегию высочайше утвержденные русские гербы, описание Государственного герба стало унифицированным:"….Двоеглавый орел, черный, на главах короны, а на верху, в середине, большая Императорская корона золотая; в середине того орла: Георгий на коне белом, побеждающий змея, епанча и копье желтые, венец желтый же, змей черный, поле кругом белое, а в середине красное".
Закон от 1729 года утвердил описание российских Государственного и Московского гербов, но не развеял сомнений специалистов относительно того, кто именно изображен на них в виде военного всадника: святой Георгий малоазийского происхождения или конный воин, порожденный «отечеством и дедством». Вот фрагмент из уже упомянутой книги «Записки о русских гербах»:
«Московский герб имеет великое значение для русского человека. А историческое происхождение Московского герба у нас, русских, темно, значение его не разгадано, исследования не ясны. История не разрешает нам этого вопроса положительно. Перед нами предания исторические, заметки и археологические памятники указывают на что-то былое, освященое временем и событиями (подчеркнуто мной. — С.П.). В России думают, что Московский герб изображает св. великомученика Георгия в виде воина, сидящего на коне и поражающего копьем змея (дракона?). Таково стародавнее предание русского народа… Но верно ли это предание?.. Соответствует ли оно историческому значению Московского герба? Это совсем другое дело… В этом гербе всадник, поражающий копьем змея, изображает ли собою св. Георгия? Вот вопросы, представляемые для решения Русской геральдике».
Теперь читатель на сможет отрицать, что возникающие то и дело сомнения относительно полного исторического тождества изображенного на Московском гербе военного всадника и св. Георгия отнюдь не беспочвенны. Можно сказать теперь даже больше: сомнения перешли в уверенность, что изображенный на московском гербе конный воин -совершенно прозрачное указание на московскую старину, «на что-то былое, освященное временем и событиями», о чем автор имел удовольствие сообщить читателю в этой своей работе.
Не в назидание, а порядка ради остается добавить то, о чем читатель наверняка уже догадался и сам. Гидроним «Москва-река», по поводу происхождения которого было сломано столько копий, родился сравнительно недавно — на рубеже первого и второго тысячелетий. В первом тысячелетии река носила другое имя, сомневаться в этом не приходится. К сожалению, время не сохранило для нас былой (реликтовый) гидроним — он, во-видимому, утрачен для истории навсегда; после того, как в координатах будущей нашей столицы утвердилось необычное для вятической земли княжеское становище с мощным гарнизоном старое и, должно быть, не слишком выразительное имя реки быстро уступило место новому гораздо более выразительному названию — Москва-река.
МОСКВА — так коренное население предпочло назвать место на Боровицком холме, а затем — реку и город.
    продолжение
--PAGE_BREAK--Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.testan.narod.ru/