Содержание
Введение………………………………………………………. 3
Глава 1. Формирование взглядов и оформление основметодологии Й. Хейзинги ………………………………………………. 5
Глава 2. Изучениеисторической ментальности как основа методологии Й. Хейзинги……………………………………………… 10
Глава 3. Homo Ludens в игровой теории культуры ………… 18
Заключение…………………………………………………… 28
Список источников илитературы …………………………. 31
Введение
Хейзинга Йохан (1827 –1945) – нидерландский историк, философ, теоретик культуры, автор игровой концепциикультуры. Й. Хейзинга и его гуманистические идеи были близки творчествуизвестных философов, культурологов, писателей, таких как Герман Гессе, ХосеОртега-и-Гассет, Томас Манн, работавших в «черные годы Европы», вгоды наступления фашистских режимов. Труды Й. Хейзинги пришли в Россию сбольшим опозданием, но сразу получили признание среди специалистов разныхотраслей знания. В 1988 г. было издано в русском переводе фундаментальноеисследование «Осень Средневековья», а в 1992 г. Homo Ludens(«Человек Играющий») и «В тени завтрашнего дня». Это толькочасть теоретического наследия, опубликованного в Европе в 9 томах.
Но уже в 60-е и последующие годы канализу его творчества обратились отечественные исследователи С. С. Аверинцев,Т. А. Кривко-Апинян, Л. С. Боткин, А В. Михайлов, Н. А Колодки, И. И. Розовская,Г. М. Тавризян. В их статьях и книгах очень бережно и доброжелательнопредставлена оригинальная концепция истории мировой культуры Й. Хейзинги.
Но первоначальноакадемические историки относились к философу с подозрением. «Роскошная вещь, — сказал об «Осени Средневековья» один из них, — только не думайте, что этопохоже на историю». Другой отмечал, что Хейзинге «всегда не хватало солиднойметодологической базы».
Так была ли у Хейзинги четкаяметодология? На этот вопрос мы попытаемся ответить в рамках данной работы, целькоторой заключается в изучении методологических основ научного наследия Й. Хейзинги.
Задачи таковы:
1) проанализировать Формированиевзглядов и оформление основ методологии Й. Хейзинги;
2) исследовать понятие историческойментальности как одну основ методологии ученого;
3) рассмотреть игру как функциюформирования культуры в контексте опыта определения игрового элемента культуры.
Работа состоит из трехглав, структурно соответствуя поставленным задачам.
В данной работе мы опирались прежде всего на работы Йохана Хейзинги «Осень Средневековья»[1] и «Homo ludens (Человек играющий)».[2] Первая работа посвящена анализу последнего этапа существования средневековой культуры, который изучен ученым с точки зрения ментальности эпохи. Второй труд, «Homo ludens», посвящена всеобъемлющей сущности феномена игры и универсальному значению ее в человеческой цивилизации. Эти труды отмечены высокой научной ценностью, ясностью и убедительностью изложения, яркостью и разнообразием фактического материала, широтой охвата, несомненными художественными достоинствами.
Глава 1. Формирование взглядов иоформление основ методологии Й. Хейзинги
Жизненный путь и судьба теоретического наследия Й. Хейзинги были полныдраматическими событиями.
С юности за Хейзингой закрепилась слава человека, который рано встает ивсе успевает. Хотя его любимым занятием были просто одинокие прогулки, во времякоторых так хорошо думается. Он ценил свои мысли и старался просто понять то,что парит в воздухе.
Нидерланды конца ХХ века были относительно бедной страной. Остаток заокеанскихколоний не приносил доходов развалившейся империи. Земля была худородной, а быттех лет – это быт, запечатленный в «Едоках картофеля» Ван-Гога. У семьиХейзинги не хватило денег, чтобы послать сына в Лейденский университет, где онсмог бы продолжить изучение семитских языков. Пришлось ограничитьсяуниверситетом в Гронингене, где была специальность «Голландская филология».Почему-то в эту филологию было включено изучение санскрита.
Юный Хейзинга был подчеркнуто аполитичен. Даже не читал никаких газет.Настоящая жизнь, полагал он, пребывает в душе человека. Искусство Хейзингапочитал выше жизни, точнее – ее высшей ступенью.[3]
После Гронингена он продолжил обучение в Лейпциге, где изучал славянскиеязыки, а также литовский и древнеирландский. Опять-таки, с точки зренияобывателя, занятия пустые. Его диссертация называлась: «О видушаке в индийскойдраме» (видушака – шут), для чего ему понадобилось прочитать на санскритебольшинство древнеиндийских пьес. В работе Хейзинга показал глубокое отличиевосточного понимания смешного от европейского.
После защиты диссертации он не нашел работы по специальности, и емупришлось пойти обычным гимназическим учителем истории в Харлеме. Онпо-настоящему занялся историей, лишь начав ее рассказывать. «О критическомфундаменте я не беспокоился. Более всего мне хотелось дать живой рассказ», — вспоминал он. Эту живость он перенес и в свои работы. Живость, а небеллетризованность. Не случайно академические историки всегда относились к немус подозрением. Но после того как мир ознакомился с трудами Хейзинги, историякак анализ ментальности сама стала методологией.
Когда освободилось место на кафедре истории в Гронингене, он подал документыи был, вопреки сопротивлению университетской общественности, но по настояниюсвоего учителя, зачислен на кафедру без единой публикации по истории. За времяпреподавания с 1904 по 1915 годы он практически не опубликовал ничего. С точкизрения классических университетских традиций – почти нонсенс. Зато он удачноженился на дочери одного из почтенных гронингенских бюргеров, занимавшегоодновременно высокий пост в местном самоуправлении.
Потом Хейзинга признавался, что в эти годы в его сознании произошелразрыв с Востоком. И сближение с европейской историей. Прежде всего, с позднимСредневековьем. Он сам рассказал, что во время одной из прогулок его осенилаидея: позднее Средневековье – не провозвестие будущего, а отмирание уходящего впрошлое. Уходила в прошлое история, начавшаяся от республиканского Рима.
Благодаря Хейзинге читатель впервые мог понять чувства и мысли других,уходящих, людей, людей давно минувшей эпохи. Потом начнут искать определениементальности как связи между временем и пространством в восприятии отдельногоиндивидуума, а также кодов и знаков этой связи. А в начале 20-х гг. это былновый поворот.
В это время он уже переехал из Гронингена и стал преподавать вАмстердамском университете. На деньги голландского правительства он едет в США,где пишет книгу об этой стране. Ему предлагали остаться там, но он вернулся народину. Общественное признание росло. Он был даже одним из свидетелей насвадьбе принцессы Юлианы и немецкого финансиста Бернарда, ставшегонидерландским принцем.
В 1938 году еще одна интеллектуальная новация — книга «HomoLudens» — «Человек играющий». В сущности, это была первая вгуманитарном знании полноценная книга той сферы, что потом стала именоваться«культурологией». Хйзинга показал, как через культуру, точнее, черезее малую часть — через игру, можно увидеть мир и войну, политику и поэзию,флирт и спорт — да что угодно.
Его первая жена скончалась, он женился вторично. Интеллектуальный статусХейзинги в Европе был необычайно высок, хотя и в достаточно узких кругах. Темне менее, для своей страны он был одним из интеллектуальных и моральныхлидеров. В Европе же и в Америке его идеи расходились как горячие пирожки.Причем слишком многие не только не ссылались на Хейзингу как на первоисточниксвоих упражнений, а, скорее, стремились побольнее уколоть его как пусть иблистательного, но непрофессионала. Он не обижался и никому не отвечал наупреки.
Началась Вторая мировая война. Страна была оккупирована почти без боя. НоГитлер каким-то странным образом по-своему уважал голландцев. Он даже говорил,что если бы немцы обладали качествами голландцев, то они были бы непобедимы.Вероятно, имея в виду потрясающую жизнестойкость жителей «нижнихземель». Но в самый канун войны нация была, в сущности,расконсолидирована. К примеру, усиливалось движение за упразднение монархии.
Успевшая перебраться в Англию королева Вильгельмина взяла на себя рольобъединителя народа. Чуть ли не ежедневно она обращалась к соотечественникам порадио с призывом не сдаваться, сохранять свою гордость. «Бабушка» дляголландцев стала таким же символом стойкости, как Де Голль для французов илиЧерчилль для англичан. Нет слов, были и коллаборационисты. Голландцы служилидаже в эсэсовских частях. Но и сопротивление не прекращалось.
Хейзинга не участвовал в нем, но оставался гуманистом, не желающимсдавать своих позиций. И таким он был для всех антинацистов. В конце концов,Лейденский университет, где к тому времени (с 1932 года) ректорствовалХейзинга, был закрыт, а сам он оказался в лагере для интернированных в качествезаложника. Но он оставался историком, и 3 октября 1942 года он выступил перединтернированными с лекцией. Это случилось в годовщину снятия осады Лейденаиспанцами, состоявшегося в 1574 году. Он говорил о свободе, мужестве,стойкости. А в конечном итоге – о доброте и мудрости.
Немецкие ученые, равно как и оставшиеся на свободе ученые-гуманитарииоккупированной Европы, не побоялись выступить в его защиту. Он был освобождениз лагеря интернированных и сослан на жительство в небольшую деревушку под Арнемом.
Он был уже немолод. Он прекратил принимать пищу и умер от истощения 1февраля 1945 года. Возможно, он просто не хотел никого собой обременять.[4]
Глава 2. Изучение историческойментальности как основа методологии Й. Хейзинги
Воссоздание историимировой культуры – одна из дискуссионных проблем науки. Существует немалопротиворечивых точек зрения на исторический процесс развития культуры. Однисчитают неправомерным вообще отделять историю культуры от гражданской истории,считая, что все культурные явления органично вплетены в события эпохи, зависятот них и потому нераздельны. Вывод – никакой истории культуры нет, есть одна история.Это приводит к фактографии. Такой подход постепенно изживает себя какустаревший и не соответствующий реальности.
Другие отождествляютисторию культуры с историей произведений и стилей в искусстве, научнымиоткрытиями и изобретениями, философскими концепциями различных периодов.«Эстетизация» истории мировой культуры тоже отражает односторонностьподхода.
Наконец, нашелся человек,выведший на первый план уклад жизни и формы мышления – то есть то, чтовпоследствии получило наименование ментальность. Не Хейзинга придумалэтот термин – он появился чуть позже во Франции, в начале 20-х годов ХХ века.Но Хейзинга был первым, кто занялся ментальностью вплотную, кто показал, какнайти подход к ее изучению.
Самое интересное, чтоформального исторического образования Йоган Хейзинга не имел. Историком он сталслучайно, когда судьба заставила его пойти преподавать историю в одной изголландских школ. Но именно это, возможно, придало ту свежесть взгляда, чтоввела его в число истинных первооткрывателей нового. Причем там, где, казалось,ничего нового открыть нельзя.
Понимание ментальностиэпохи необходимо для правильной интерпретации истории. Событий и отдельныхфактов так много, что никакой ум их не может всех восприять, даже в рамкахсравнительно коротких отрезков времени. Значит, надо делать выбор, а это ужетребует определенной методологии. Йохан Хейзинга писал, что «важнейшейзадачей истории является осмысление (толкование смысла) того, что полносмысла», а «не придание смысла бессмысленному» («Задачаистории культуры», доклад перед историками в 1927 году).
Й. Хейзинга предложил свое видение истории культуры. Для него важнопонять, как жили люди в те отдаленные времена, о чем думали, к чему стремились,что считали ценным. Он хочет представить «живое прошлое», по крупицамвосстановить «Дом истории». Задача весьма заманчивая, но необычайнотрудная. Ведь нередко бывало так, что прошлое изображалось как «плохоразвитое настоящее», полное невежества и суеверий. Тогда историязаслуживала лишь снисхождения. Й. Хейзинга принципиально придерживается инойточки зрения. Для него важен диалог с прошлым, понимание умонастроений, потомув подзаголовке его главного труда «Осень Средневековья» следуют очень важныеуточнения – «исследования форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XVвеках во Франции и Нидерландах».[5]
Культура и есть ментальность. Для Хейзинги не бывает «ментальностей плохих» и «ментальностейхороших». Они все вписываются в культурное пространство.
История может служить оправданием для культуры, но не может стать словомзащиты или обвинения для политики или политической публицистики. Опасность, поХейзинге, там, «где политический интерес лепит из исторического материалаидеальные концепции, которые предлагаются в качестве нового мифа, то есть каксвященные основания мышления, и навязываются массам в качестве веры».Наверняка он имел в виду нацистскую Германию. Но его слова применимы сегодняслишком ко многим историческим интерпретациям.
Оказывается, что самая прагматичная вещь, которая есть в истории, — этокультура. Она противостоит мифам, предубеждениям, ведущим к заблуждениям, а отзаблуждений — к преступлениям.
Еще в одной своей знаменитой работе — «В тени завтрашнего дня»,написанной в канун войны, Хейзинга заметил: «Культура может называтьсявысокой, даже если не создала техники или скульптуры, но ее так не назовут, еслией не хватает милосердия».[6]
Слово «История» традиционно имело шесть значений. Во-первых,история как происшествие. Во-вторых, как повествование. В-третьих, как процессразвития. В-четвертых, как жизнь общества. В-пятых, как все прошлое. В-шестых,как особая, историческая наука.
Йохан Хейзинга положил начало размышлениям над седьмым значением. Историякак культура. А в широком смысле, культура и ментальность — понятия единые. Дляего истории. Значит, история и есть ментальность.
Понять, в каком мире жил Гийом де Маршо, какие знаки, коды он применял изнавал, — это значит понять ментальность Осени Средневековья. Когда-нибудь и кнам, к нашим знакам и кодам будет искать ключ будущий историк.
Й. Хейзинга ставит в исследовании мировой культуры задачу особойсложности: увидеть средневековую культуру на последней жизненной фазе иПредставить новые побеги, постепенно набирающие силу. «Закат» и«Восход» — вот общий контур этой концепции истории культуры. Это двекартины мира, существующие в целостной системе культуры. Они вступают в диалогмежду собой. Обращаясь ко времени, которое на пять веков моложе нашего,«нам хочется знать, — пишет И Хейзинга, — как зародились и расцвели теновые идеи и формы жизненного уклада, сияние которых впоследствии достиглосвоего полного блеска». Изучение прошлого вселяет в нас надеждурассмотреть в нем «скрытое обещание» того, что исполнится в будущем.
Для него интересна «драматургия форм человеческого существования»:страдание и радость, злосчастие и удача, церковные таинства и блестящиемистерии; церемонии и ритуалы, сопровождавшие рождение, брак, смерть; деловоеи дружеское общение; перезвон колоколов, возвещавших о пожарах и казнях,нашествиях и праздниках. В повседневной жизни различия в мехах и цвете одежды,в фасоне шляп, чепцов, колпаков выявляли строгий распорядок сословий и титулов,передавали состояние радости и горя, подчеркивали нежные чувства между друзьямии влюбленными. Обращение к исследованию повседневной жизни делает нигуЙ.Хейзинги особенно интересной и увлекательной. Все стороны жизни выставлялисьнапоказ кичливо и грубо. Картина средневековых городов возникает как на экране.«Из-за постоянных контрастов, пестроты форм всего, что затрагивало ум и чувства,каждодневная жизнь возбуждала и разжигала страсти, проявлявшиеся то внеожиданных взрывах грубой необузданности и зверской жестокости, то в порывахдушевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизньсредневекового города».[7]
Непроглядная темень, одинокий огонек, далекий крик, неприступныекрепостные стены, грозные башни дополняли эту картину. Знатность и богатствопротивостояли вопиющей нищете и отверженности, болезнь и здоровье рознилисьнамного сильнее, свершение правосудия, появление купцов с товаром, свадьбы ипохороны возвещались громогласно. Жестокое возбуждение, вызываемое зрелищемэшафота, нарядом палача и страданиями жертвы, было частью духовной пищи народа.Все события обставлялись живописной символикой, музыкой, плясками, церемониями.Это относилось и к народным праздникам, и религиозным мистериям, и великолепиюкоролевских процессий. «Необходимо вдуматься, — отмечает И.Хейзинга, — вэту душевную восприимчивость, в эту впечатлительность и изменчивость, в этувспыльчивость и внутреннюю готовность к слезам — свидетельству душевногоперелома, чтобы понять, какими красками и какой остротой отличалась жизнь этоговремени».
Й.Хейзинга написал книгу об Осени Средневековья, о завершении одногоисторического периода и начале новой эпохи. «Зарастание живого ядра мыслирассудочными и одеревенелыми формами, высыхание и отвердение богатой культуры- вот чему посвящены эти страницы».[8]Не менее интересно исследовать смену культур, приход новых форм. Этому авторпосвящает последнюю главу. Старым жизненным взглядам и отношениям начинаютсопутствовать новые формы классицизма. Они пробиваются среди «густыхзарослей старых посадок» далеко не сразу и приходят как некая внешняяформа. Новые идеи и первые гуманисты, каким бы духом обновления ни веяло от ихдеятельности, были погружены в гущу культуры своего временя. Новое проявлялосьв непринужденности, простоте духа и формы, обращении к античности, признанииязыческой веры и мифологических образов.
Идеи грядущего времени до поры до времени еще облачены в греднавековоеплатье, новый дух и новые формы не совпадают друг с другом. «Литературныйклассицизм, — подчеркивает Й.Хейзинга, — это младенец, родившийся ужесостарившимся». Иначе обстояло дело с изобразительным искусством инаучной мыслью. Здесь античная чистота изображения и выражения, античнаяразносторонность интересов, античное умение выбрать направление своей жизни,античная точка зрения на человека означали нечто большее, нежели «трость,на которую можно было всегда опереться». Преодоление чрезмерности,преувеличений, искажений, гримас и вычурности стиля «пламенеющей готики»,стало именно заслугой античности. «Ренессанс придет лишь тогда, когдаизменится „тон жизни“, когда прилив губительного отрицания жизниутратит всю свою силу и начнется движение вспять; когда повеет освежающийветер; когда созреет сознание того, что все великолепие античного мира, вкоторый так долго вглядывались, как в Зеркало, может быть полностьюотвоевано».[9]
«Осень Средневековья» принесла автору европейскую известность,но и вызвала неоднозначные оценки среди коллег-историков. Достаточно вспомнитькритику книги О.Шпенглера «Закат Европы», чтобы сопоставитьумонастроения, распространенные в исторической науке. А ведь обе эти работыбыли изданы почти в одно и то же время.
Й. ейзинга прежде всего «историк рассказывающий», а нетеоретизирующий, он сторонник живого видения истории. Такой подход многих неудовлетворял, его упрекали в недостатке методологии, в отсутствии серьезныхобобщений. Некоторых не устраивало стремление Й. Хейзинги представить историю вфактах повседневной жизни, описать эмоциональные переживания, свойственные людямСредневековья. Он включался в полемику с историками, отстаивал свой подход,продолжал его и в последующих сочинениях.
Можно с уверенностью утверждать, что Й. Хейзинга как историк опередилвремя, ибо его идеи были восприняты и поддержаны в науке.
Несомненной заслугой Й. Хейзинги является исследование кризисных,переходных эпох, в которых одновременно сосуществуют прежние и новыетенденции. Их трагическое сцепление беспокоит и наших современников.Драматические сценарии, «богатый театр лиц и событий», исследованныйв Средневековье, дает нам ключ к пониманию последующих исторических эпох.
Он расширил диапазон исторической науки, включив в описание анализ форммышления и уклад жизни, произведения искусства, костюм, этикет, идеалы иценности. Это и дало ему возможность представить наиболее выразительные чертыэпохи, воспроизвести жизнь общества в ее повседневном бытии. Религиозныедоктрины, философские учения, быт различных сословий, ритуалы и церемонии,любовь и смерть, символика цветов и звуков, утопии как «гиперболическиеидеи жизни» дали ориентир в исследовании истории мировой культуры.
Глава 3. HomoLudensв игровой теории культуры
Оригинальная концепция культуры как Игры развернута в труде Й. Хейзинги Homo Ludens (1938), что в переводе означает «Человек играющий». Книга имеет подзаголовок «Опыт определения игрового элемента культуры».[10] В этой работе он пытался «сделать понятие игры, насколько я смогу его выразить, частью понятия культуры в целом».[11]
Й. Хейзинга считает, что«человеческая культура возникает и развертывается в игре, как игра». Спецификакультурологического метода исследования — одна из дискуссионных тем современнойнауки, и в этой книге Й. Хейзинга дает возможность определить отличие его отдругих подходов.
Книга состоит из 12глав, каждая из которых заслуживает самостоятельного анализа. В нихраскрываются такие проблемы, как природа и значение игры как явления культуры;концепция и выражение понятия игры в языке; игра и состязание как функцияформирования культуры. В эти главах определяется теоретическая концепция игры,исследуется ее генезис, основные признаки и культурная ценность игры в жизнинародов различных исторических эпох. Затем Й. Хейзинга переходит к анализуигры в различных сферах культуры: игра и правосудие; игра и война; игра имудрость, игра и поэзия, игровые формы философии; игровые формы искусстваЗаканчивается эта книга рассмотрением игровых элементов в стилях различныхкультурных эпох — в Римской империи и Средневековье, Ренессансе, барокко ирококо, романтизме и сентиментализме.
В заключительной XIIглаве «Игровой элемент современной культуры» автор обращается кзападной культуре XX в., исследуя спортивные игры и коммерцию, игровоесодержание искусства и науки, игровые обычаи парламента, политических партий,международной политики. Однако в современной культуре он обнаруживает приметыугрожающего разложения и утраты игровых форм, распространение фальши и обмана,нарушения этических правил.
Исходный тезис заключается в том, что «Игра старше культуры», а животные вовсе не «ждали» человека, чтобы он научил их играть — утверждает Й. Хейзинга. Все основные черты игры можно наблюдать у животных: «Игра старше культуры, ибо понятие культуры, сколь неудовлетворительно его ни описывали бы, в любом случае предполагает человеческое сообщество, тогда как животные вовсе не дожидались появления человека, чтобы он научил их играть. Да, можно со всей решительностью заявить, что человеческая цивилизация не добавила никакого сколько-нибудь существенного признака в понятие игры вообще», [12] — пишет Хейзинга.
Человеческий мирзначительно увеличивает функции Игры, расширяет диапазон проявлений Игра какразрядка жизненной энергии; как вид отдыха; как тренировка перед серьезнымделом; как упражнение в принятии решений; как реализация стремлений ксостязанию и соперничеству и поддержания инициативы — таковы лишь некоторыеаспекты объяснения необходимости Игры в жизнедеятельности человека.
Й. Хейзинга анализирует главные признаки Игры. Всякая Игра есть прежде всего свободная деятельность: «первый основной признак игры: она свободна, она есть свобода».[13]
Игра по принуждению, поприказу становится навязанной имитацией, лишается главного смысла иназначения. Игрой заняты в свободное время, она не диктуется необходимостью иобязанностью, а определяется желанием, личным настроением. Можно вступить вИгру, но можно и не делать этого, отложить это занятие на неопределенный срок
В повседневной жизни Игравозникает как временный перерыв. Она вклинивается в жизнь как занятие дляотдыха, создавая настроение радости. Но ее цели не связаны с пользой, выгодой,материальным интересом. Она обретает смысл и значение благодаря своей самоценности.Человек дорожит этим состоянием, вспоминая наслаждение, которое он пережил вовремя Игры, желает вновь испытать те же чувства.
Игра обособляется отобыденной жизни местом действия и продолжительностью. Она разыгрывается вопределенных рамках пространства. Это тоже признак Игры. Игра не может длитьсябесконечно, у нее есть свои рамки начала и конца. Она имеет замкнутый цикл,внутри которого происходит подъем и спад, завязка и финиш. Поэтому в игрувступают, но и заканчивают. Фиксированность и повторяемость Игры определяют ееместо в культуре. «Будучи однажды сыгранной, она остается в памяти как некоедуховное творение или ценность, передается далее как традиция и Может бытьповторена в любое время»,[14] — пишет Й.Хейзинга. Во всех формах Игры повторяемость, воспроизводимость являетсяважным признаком.
Любая игра протекаетвнутри определенного пространства, которое должно быть обозначено. Аренацирка, игральный стол, волшебный круг, храм, сцена, экран, судное место — всеэто особые территории, «отчужденные» земли, предназначенные длясовершения игрового действа.
Внутри игрового пространства царит собственный, безусловный порядок. Это очень важный признак Игры: «Присущие игре свойства порядка и напряжения подводят нас к рассмотрению игровых правил. В каждой игре – свои правила. Ими определяется, что именно должно иметь силу в выделенном игрою временном мире. Правила игры бесспорны и обязательны, они не подлежат никакому сомнению.[15]
Порядок имеетнепреложный характер, запрещающий нарушать правила Игры. Всякое отклонение отустановленного порядка лишает Игру самоценности, воспринимается игроками каквероломство, обман. Правила игры обязательны для всех без исключения, они неподлежат сомнению или оценке. Они таковы, что стоит их нарушить, как Играстановится невозможной. Нарушители правил изгоняются из Игры с позором инаказанием. Игра — это святое и играть надо «честно и порядочно» — таковы ее внутренние законы. Игра всегда требует сообщества, партнерства.Группировки, корпорации, ассоциации обладают способностью к самосохранению иконсервации, обособляясь от прочего мира, используя игровые формы дляукрепления. «Клуб идет игре, как голове шляпа»,[16] — отмечает Й.Хейзинга.
Для того чтобы усилитьпринадлежность к Игре, используются ритуалы и церемонии, тайные знаки,маскировка, эстетическое оформление в виде особого костюма, символики. Участиев Игре имеет свой сценарий, драматическое действие; оно разыгрывается какспектакль с завязкой, кульминацией и развязкой. Как писал В.Шекспир, — весь миртеатр, и люди в нем актеры. Категория Игры может рассматриваться как одна изфундаментальных в исследовании духовной жизни. Для науки о культуре, — пишетИ Хейзинга, — важно понять, что именно означают образные воплощения в сознаниинародов. Проникнуть в тайные и явные смыслы Игры — задача культуролога.
И Хейзинга предлагаетследующее определение Игры как феномена культуры «Игра есть добровольноедействие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и временипо добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам, с целью,заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а такжесознание «иного бытия», нежели «обыденная жизнь»».[17]
В этом определенииобъединены все основные признаки Игры. Культура возникает в форме Игры,первоначально она разыгрывается и тем самым закрепляется в жизни общества, передаетсяот поколения к поколению. Так было во всех архаических традиционных обществах.Культура и Игра неразрывно связаны друг с другом. Но по мере развития культурыигровой элемент может вытесняться на задний план, растворяться в сакральнойсфере, кристаллизоваться в науке, поэзии, праве, политике, Однако возможно иизменение места Игры в культуре: она может вновь проявиться в полную силу,вовлекая в свой круг и опьяняющий вихрь огромные массы.
«Священный ритуал ипраздничное состязание — вот две постоянно и повсюду возобновляющиеся формы,внутри которых культура вырастает как игра и в игре».[18]Игра всегда ориентирована на удачу, выигрыш, победу, приносящие радость ивосхищение. В этом проявляется ее состязательный характер. В игре наслаждаютсяодержанным превосходством, торжеством, триумфом. Результатом выигрыша можетбыть приз, почет, престиж. Ставкой в Игре становится золотой кубок,драгоценность, королевская дочь, пост президента, Люди соперничают в Игре,состязаясь в ловкости, искусности, но при этом соблюдая определенные правила.
Й. Хейзинга описываетсудебный процесс как состязание, словесный поединок, азартную игру, спор овине и невиновности, оканчивающийся чаще победой суда, нежели поражением. Правосудиевсегда совершается в особо отведенном месте; оно отгорожено от повседневнойжизни, как бы выключено из нее. «Это настоящий магический круг, игровоепространство, в котором временно упраздняется. Привычное социальноеподразделение людей». Судьи на время становятся выше критики, они неприкосновенны,облачены в мантии, надевают парик. Тем самым подчеркивается их причастность кособой функции правосудия. Судебный процесс опирается на жесткие правила, нормыкодекса, согласно которым отмеряется наказание. Богиня правосудия всегдаизображалась с весами, на которых взвешивалась вина. В архаических обществахсуд совершался по жребию, как проявление божественного решения. Состязаниепринимает форму пари, обета или загадки. Но во всех вариантах оно остаетсяИгрой, в основе которой лежит уговор действовать согласно установленнымправилам.
Поскольку Играобнаруживается во всех культурах, всех времен и народов, это позволяетЙ.Хейзинга сделать вывод, что «игровая деятельность коренится в глубинныхосновах душевной жизни человека и жизни человеческого общества». Культразворачивался в священной Игре. Поэзия возникла в Игре как словесноесостязание. Музыка и танец были изначально Игрой; тоже относится к другим видамискусства. Мудрость, философия, наука также имели игровые формы. Даже боевыестолкновения содержали игровые элементы. Отсюда вывод: «Культура в еедревнейших фазах „играется“. Она не происходит из игры, как живойплод, который отделяется от материнского тела; она развивается в игре и какигра».[19]Но если это утверждение справедливо для древних эпох, то характерно ли оно дляболее позднего исторического периода?
Й. Хейзинга отмечаеттенденцию постепенного, но неуклонного уменьшения игрового элемента в культурепоследующих столетий. Колизей, амфитеатры, ипподромы в Римской империи, турнирыи церемониальные шествия в Средневековье, праздничные карнавалы и маскарадыРенессанса, стиль барокко и рококо в Европе, парады модного костюма и париков — вот те немногие новые формы, которые вошли в европейскую культуру в минувшиевека.
В XX в. на первое место вИгре выдвинулся спорт. Состязания в силе, ловкости, выносливости, искусностистановятся массовыми, сопровождаются театрализованными зрелищами. Но в спортвсе больше проникрет коммерция, он приобретает черты профессионализма, когдадух Игры исчезает. Всюду процветает стремление к рекордам. Дух состязательностиохватывает экономическую жизнь, проникает в сферу искусства, научнуюполемику. Игровой элемент приобретает качество «пуэрилизма» — наивности и ребячества. Такова потребность в банальных развлечениях, жаждагрубых сенсаций, тяга к массовым зрелищам, сопровождаемым салютами,приветствиями, лозунгами, внешней символикой и маршами. К этому можно добавитьнедостаток чувства юмора, подозрительность и нетерпимость, безмерноепреувеличение похвалы, подверженность иллюзиям. Возможно многие из этих чертповедения встречались прежде, но в них не было той массовости и жестокости,которые им свойственны нынче
Й. Хейзинга объясняет этовступлением полуграмотной массы в духовное общение, девальвацией моральных ценностейи слишком большой «проводимостью», которую техника и организацияпридали обществу. Злые страсти подогреваются социальной и политической борьбой,вносят фальшь в любое состязание. «Во всех этих явлениях духа, добровольножертвующего своей зрелостью, — заключает Й. Хейзинга, — мы в состоянии видетьтолько приметы угрожающего разложения. Для того чтобы вернуть себеосвященнасть, достоинство и стиль, культура должна идти другими путями».[20]
Фундамент культуры закладываетсяв благородной Игре, она не должна терять свое игровое содержание, ибо культурапредполагает известное самоограничение и самообладание, способность не видетьв своих собственных устремлениях нечто предельное и высшее, а рассматриватьсебя внутри определенных, добровольно принятых границ. Подлинная культуратребует честной Игры, порядочности, следования правилам. Нарушитель правилИгры разрушает саму культуру. «Для того чтобы игровое содержание культурымогло быть созидающим или подвигающим культуру, оно- должно быть чистым. Ононе должно состоять в ослеплении или отступничестве от норм, предписанныхразумом, человечность или верой».[21]Оно не должно быть ложным сиянием, историческим взвинчиванием сознания масс спомощью пропаганды и специально «взращенных» игровых форм.Нравственная совесть определяет ценность человеческого поведения во всех видахжизнедеятельности, в том числе и в Игре.
В главе «Основныеусловия культуры» Хейзинга называет три важнейшие черты, которыенеобходимы для формирования феномена, именуемого культурой.
Во-первых, культуратребует известного равновесия духовных и материальных ценностей. Это означает,что различные сферы культурной деятельности реализуют каждая в отдельности, нов рамках целого, возможно более эффективную жизненную функцию. Гармонияпроявляется в порядке, мощном сочленении частей, стиле и ритме жизни данногообщества. Каждая оценка культурного состояния народа определяется этическим идуховным мерилом. Культура не может быть высокой, если ей не хватаетмилосердия.
Во-вторых, всякаякультура содержит некое стремление. Культура есть направленность на идеалобщества. Этот идеал может быть различным: духовно-религиозным; прославлениемчести, благородства, почета, власти, экономического богатства и благоденствия;восхвалением здоровья. Эти стремления воспринимаются как благо, они ограждаютсяобщественным порядком и закрепляются в культуре общества.
В-третьих, культураозначает господство над природой; использование природных сил для изготовленияинструментов, защиты себя и своих ближних. Тем самым она меняет ход природнойжизни. Но это еще половина дела. Главное состоит в осознании человеком своейобязанности и долга Так создается система условностей, правил поведения, табу,культурных представлений, направленных на обуздание собственной человеческойприроды. Так возникает понятие «служения», без которого не можетобойтись культура.
На основанииперечисленных черт Хейзинга дает определение: «Культура — направленнаяпозиция общества дана тогда, когда подчинение природы в области материальной,моральной и духовной поддерживает такое состояние общества, которое выше илучше обеспечиваемого наличными природными орошениями, отличаетсягармоническим равновесием духовных и материальных ценностей и характеризуетсяопределением идеала, гомогенным в своей сущности, на который ориентированы различныеформы деятельности общества».[22]Это определение несколько многословно, громоздко, трудно для восприятия. Но внем объединены все необходимые условия. Культура должна быть метафизическиориентированной, либо ее нет вообще – подчеркивает Й. Хейзинга.
Заключение
В культурологии И.Хейзинги можно выделить три аспекта.
Во-первых, историографический анализ эпохи позднего Средневековья вНидерландах, европейской культуры XV в.
Во-вторых, роль Игры в возникновении и развитии культуры всех времен и народов.В-третьих, анализ духовного кризиса западной культуры, духовной трагедиичеловечества, связанной с фашизмом и тоталитаризмом.
Хотя Хейзингу обвиняли вотсутствии методологии, после того, как мир ознакомился с его трудами, историякак анализ ментальности сама стала методологией.
Хейзинга был первым, ктозанялся ментальностью вплотную, кто показал, как найти подход к ее изучению. Пониманиементальности эпохи необходимо для правильной интерпретации истории. Событий иотдельных фактов так много, что никакой ум их не может всех восприять, даже врамках сравнительно коротких отрезков времени. Значит, надо делать выбор, а этоуже требует определенной методологии. Йохан Хейзинга писал, что «важнейшейзадачей истории является осмысление (толкование смысла) того, что полносмысла», а «не придание смысла бессмысленному».
Й. Хейзинга предложилсвое видение истории культуры. Для него важно понять, как жили люди в теотдаленные времена, о чем думали, к чему стремились, что считали ценным.
Труды Й. Хейзингинамного опередили время, но в наше время они заслужили всеобщее признание, аметодология, имеющая в своей основе изучение ментальности прошедших эпох,широко используется современными исследователями.
Еще одна важная чертаметодологии Й. Хейзинги – отношение к культуре как к игре. Подлинная культуране может существовать без определенного игрового содержания, ибо культурапредполагает известное самоограничение и самообладание, известную способностьне видеть в своих собственных устремлениях нечто предельное и высшее, норассматривать себя внутри определенных, добровольно принятых границ. Культуравсе еще хочет в известном смысле играться – по обоюдному соглашению относительноопределенных правил. Подлинная культура требует всегда и в любом аспекте, ачестная игра есть не что иное, как выраженный в терминах игры эквивалентпорядочности. Нарушитель правил игры разрушает и культуру.
Для того чтобы игровоесодержание культуры могло быть созидающим или подвигающим культуру, оно должнобыть чистым. Оно не должно состоять в ослепление или отступничестве от норм,предписанных разумом, человечностью или верой. Оно не должно быть сиянием,которым маскируется намерение осуществить определенные цели с помощьюспециально взращенных игровых форм. Подлинная игра исключает всякую пропаганду. Она содержит свою цель в самой себе. Ее дух и ее атмосфера – радостноевоодушевление, а не истерическая взвинченность. Сегодня пропаганда, котораяхочет завладеть каждым участником жизни, действует средствами, ведущими кистеричным реакциям масс, и поэтому, даже когда она принимает игровые формы, неможет рассматриваться как современное выражение духа игры, но только как егофальсификация.
При этом важноподчеркнуть, что в исследовании игры Хейзинга старался как можно дольшепридерживаться понятия игры, которое исходит из положительных и общепризнанныхпризнаков игры. Иными словами, он брал игру в её понятном повседневном значениии хотел избежать «короткого замыкания» ума, которое всё объясняло бытолько с позиции игры.
Список источников и литературыИсточники
Хейзинга Й. Осеньсредневековья. М., 1988.
Хейзинга Й. Homo Ludens. М.,1992.Литература
Культурология. Ростовн\Д, 2000.
Островский В. ЙоханХейзинга – Homo Istorikus // ХХ век. 2004. №3.
Сильвестров Д.Предуведомление к «Homo Ludens» // Хейзинга Й. Homo Ludens. М ., 1992.