Историческая наука России на современном етапе
Изменение теоретических основотечественной исторической науки. В середине 80-х гг. отечественнаяисторическая наука вступила в весьма сложный период развития, характеризующийсявозникновением противоречивого положения. С одной стороны, наметился необычайновысокий общественный интерес к истории, с другой — произошло резкое падениепрестижа исторической исторических трудов. Разрешение противоречия большинствоисториков связало с творческим прочтением трудов классиков марксизма-ленинизма.М.П. Ким, например, заявил: «Наша беда в том, что в изучении истории,развитии исторической науки мы непоследовательно использовали ленинскоетеоретическое наследие» («Круглый стол»: историческая наука вусловиях перестройки // Вопросы истории. 1988. № 3. С.8). Реализации идеитворческого прочтения работ К. Маркса и В.И. Ленина призваны были служитьпубликации их ранее малоизвестных или же запрещенных произведений, в частноститруда К. Маркса «Разоблачения дипломатической истории XVIII века». Приэтом выяснилось, что марксизм при трактовке истории России наряду с вернымиположениями включал в себя ошибки принципиального характера. Например, К. Марксигнорировал роль внутренних факторов в истории Древнерусского государства,выдвинув явно ошибочное положение об исключительно варяжском составе дружинРюриковичей и т.п. Приниженную характеристику дал он Ивану Калите, политикукоторого назвал «макиавеллизмом раба, стремящегося к узурпации власти».Не менее тенденциозна оценка деятельности Ивана III, который «не сокрушилиго, а избавился от того исподтишка». Московия же, по мнению К. Маркса,«усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства»(См.: Маркс К. Разоблачения дипломатической истории XVIII века // Вопросыистории. 1989. № 4. С.4, 6, 7,11).
Обращение к марксистским оценкамистории России еще более усугубило ситуацию. Поиск выхода из нее привел к идееальтернативности в истории, выборе путей общественного развития, наиболее полновыраженной в историко-методологических работах П.В. Волобуева. Он писал:"… исторический процесс во всех трех его составных частях и параметрах (прошлое,настоящее, будущее) не предопределен и не запрограммирован; он вероятностен.Его вероятностная природа проявляется и в многовариантности развития. Иначе они не может протекать так как общественные закономерности реализуются людьми входе их деятельности неоднозначно, а во множестве различных форм и видов(«многих историй») в зависимости от конкретно исторических условий,которые весьма разнообразны в каждую эпоху в разных странах и даже в каждойотдельной стране" (Волобуев П.В. Выбор путей общественного развития:теория история, современность. М., 1987. С.32). Одновременно была предпринятапопытка рассмотрения альтернативности на примерах советской истории. Сталиписать о повороте 1929 г. и альтернативе Н.И. Бухарина, позиции Л.Д. Троцкого ит.П. Одновременно в научный оборот были введены работы представителейленинского окружения (Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин и т.д.) с весьма своеобразнойтрактовкой марксизма.
Существенные изменения восмыслении отечественной истории стали происходить в связи с публикацией трудоввыдающихся русских философов и историков начала XX в., произведения которыхпозволили исследователям понять, что стремление к канонизации марксизмаявляется его имманентной закономерностью. Уже С.Н. Булгаковым было показано,что марксизм «чужд всякой этике», так как обосновывает свои выводы ипрогнозы, исходя не из требований этического идеала, а из самойдействительности. Но он же и «насквозь» этичен, так как, отвергаявсякую религию, отвергает тем самым и религиозную нравственность, на место которойему нечего поставить, кроме самого себя. Таким образом, возникает возможностьсамого тяжкого «застоя» в области общественных наук.
Публикация российских мыслителейначала ХХ в. способствовала складыванию понимания всего аморализма учения оклассовой борьбе как двигателе истории. Идея К. Маркса и В.И. Ленина онеобходимой смене оружия критики критикой оружия стала рассматриваться каксвоеобразное обоснование террора против инакомыслия во всех сферах общественнойжизни. Установившееся в результате этого единообразие обеднило исследованиеисторической реальности, в первую очередь исключив из процесса человека. С.Н. Булгаковписал: «Для взоров Маркса люди складываются в социологические группы, агруппы эти чинно и закономерно образуют правильные геометрические фигуры, так,как будто кроме этого мерного движения социалистических элементов в историиничего не происходит, и это упразднение проблемы и заботы о личности,чрезмерная абстрактность, есть основная черта марксизма, и она так идет кволевому душевному складу создателя этой системы» (Булгаков С.Н. Философияхозяйства. М., 1990. С. 315). После публикации работ русских мыслителей началаXX в. широким слоям историков открылись многие религиозно-мифотворческиемоменты марксизма, его многогранное идеалистическое начало. Н.А. Бердяев, вчастности, писал: «Маркс создал настоящий миф о пролетариате. Миссияпролетариата есть предмет веры. Марксизм не есть только наука и политика, поесть также вера, религия» (Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма.М., 1990. С. 83).
Параллельно шла «реабилитация»зарубежной немарксистской философии истории и исторической мысли. В круг чтенияроссийских историков вошли книги Ф. Броделя, Л. Февра, М. Блока, К. Ясперса, А.Дж. Тойнби, Э. Карра и др. При этом в их трудах достаточно четкопросматривалось уважительное и объективное отношение к истории России, что явнопротиворечило основному тезису советской историографии о зарубежной литературекак о фальсификации исторического процесса. В этом плане показательно заявлениеЛ. Февра: "… Россия. Я не видел ее собственными глазами, специально незанимался ее изучением и все же полагаю, что Россия, необъятная Россия,помещичья и мужицкая, феодальная и православная, традиционная и революционная,- это нечто огромное и могучее" (Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С.65).
Описанные процессы привели кпереосмыслению марксизма-ленинизма как теоретической базы исторической науки.Историками был поставлен вопрос: в какой мере марксистская теория формацийспособствует углублению и прогрессу исторического познания? В ходе дискуссиймногие охарактеризовали сведение всего многообразия «мира людей» кформационным характеристикам как «формационный редукционизм» (См.:Формации или цивилизации? (Материалы «круглого стола») // Вопросыфилософии. 1989. № 10. С.34), ведущий к игнорированию или недооценкечеловеческого начала, в чем бы оно ни выражалось. Размышляя по этому поводу, А.Я.Гуревич писал: "… мировой исторический процесс едва ли правомернопонимать в виде линейного восхождения от одной формации к другой, равно как иразмещения этих формаций по хронологическим периодам, ибо так или иначе налюбом этапе истории налицо синхронное сосуществование и постоянноевзаимодействие различных социальных систем" (Гуревич А.Я. Теория формацийи реальность истории // Вопросы философии. 1990. № 11. С.37). Кроме того,современная историческая паука приступила к изучению «малых групп», тогдакак формационный подход к истории предполагает оперирование обобщеннымипонятиями, которые выражают высокую степень абстрагирования.
Развитие исторической науки вРоссии поставило перед учеными задачу разработки гибкого и адекватногосовременной эпохе теоретического и методологического инструментария.Вышеуказанное противоречие выступает лишь проявлением этой тенденции. Попыткиже его разрешения привели к расширению методологической базы отечественнойисторической науки и началу складывания направлений и школ. Среди них, допускаяопределенную условность классификации, можно выделить:
1) марксистское направление,представленное основной массой историков как центра, так и провинции. В силуопределенных причин оно не охватывает обширные пласты актуальной проблематики,выдвинувшейся в наши дни на передний план в гуманитарном знании;
2) школаструктурно-количественных методов, ориентированная в значительной степени надостижения англо-американской историографии. Ее сторонники допускают и требуют:
широкого подхода к объектупознания, разностороннего его рассмотрения;
применения различных методоввыявления, сбора, обработки и анализа конкретно-исторических данных;
всесторонней интерпретации иобобщения результатов конкретно-исторического анализа.
При этом основная цельприменения математического аппарата в исследованиях состоит в том, чтобы «врезультате математической обработки и анализа исходных количественныхпоказателей получить новую, непосредственно не выраженную в исходных данныхинформацию. Историко-содержательный анализ этой информации должен дать новыезнания об изучаемых явлениях и процессах» (Количественные методы всоветской и американской историографии. М., 1983. С.13);
3) школа «антропологическиориентированной истории», представители которой провозгласили, что «наиболееперспективными представляются современные школы гуманитарного знания, которыеисследуют знаковые системы, присущие данной цивилизации, систему поведенияпринадлежащих к ней людей, структуру их ментальностей, их концептуальныйаппарат, „психологическую вооруженность“» (Одиссей. Человек вистории. Исследования по социальной истории и истории культуры: 1989 год. М., 1989.С.5). В своих исследованиях историки этого направления ориентируются падостижения историко-психологической школы дореволюционной России (Л.П. Карсавин,П.М. Бицилли), французской, а ныне международной, школы «Анналов» (М.Блок, Л. Фепп, Ф. Бродель, Ж. Дюби) и западногерманской школы «повседневнойистории».
Кроме того, но второй половине80-х — начале 90-х гг. наметилось возрождение региональной историографии,связанное с крахом идеи унификации исторической науки. Несмотря на наличиекризисных явлений в провинциальной исторической мысли, исследователи заговорилио своеобразии и специфике местной истории (См.: Балашов В.А., Юрченков В.А. Региональнаяистория: проблемы и новые подходы // Вестн. Мордов. ун-та. 1991. № 4. С.10 — 14).
Основные проблемыдореволюционной отечественной истории. Современная отечественная историографияхарактеризуется широким обменом мнениями по целому ряду ключевых проблемотечественной феодальной фазы исторического развития. Одной из главных тем приэтом выступают вопросы генезиса феодализма в Древней Руси. До последнеговремени при их рассмотрении господствовали и развивались традиции школы Б.Д. Грекова(работы Б.А. Рыбакова, М.Б. Свердлова и др.), основной идеей которого быламысль об изначальном феодализме Древней Руси. В качестве доказательств развитияфеодального способа производства при этом фигурируют три основных фактора:
1) система государственныхподатей и повинностей (отсюда — свободные смерды становились феодальнозависимыми);
2) использование железных орудийтруда (это вело к появлению хозяйственно самостоятельных малых семей исоседских общин);
3) чинимые феодалами-боярами всевиды насилия, с помощью которых они постепенно утверждали свое господство,превращая общинников в холопов и закупов (См.: Горемыкина В.И. О генезисефеодализма в Древней Руси // Вопросы истории. 1987. № 2. С.80). Несколько инуюпозицию занял И.Я. Фроянов, находящий с некоторыми оговорками и особенностямина Руси IX — XI вв. позднеродовое общество. Наконец, В.И. Горемыкина попыталасьизменить устоявшуюся точку зрения и заявила: «Нам представляется, что увосточных славян общество с VI — VII вв. имело рабовладельческий характер, азатем на Руси. XII в. оно превратилось в феодальное» (Там же. С.100).Более гибкую позицию занял А.П. Пьянков, усмотревший наличие слоя рабов вгородах Руси еще в XI в. Древнерусскую государственность он возвел к болеераннему времени, нежели VIII — IX вв.
Практически одновременно былпоставлен вопрос о генезисе государственности на Руси. Академик Б.А. Рыбаковопубликовал ряд работ, где признал основой Древней Руси киевский регион,ведущий свою родословную от Полянского княжества. Данная точка зрения восходилак трудам Д.И. Иловайского и М.С. Грушевского и была поддержана лишь П. Толочко.С ее критикой выступил А.П. Новосельцев, призвавший начинать историю ДревнейРуси, как это делали Б.Д. Греков и другие ученые, с объединения севера (Новгород)и юга (Киев).
Следует отметить, что в условияхновой историографической ситуации стала возможной критика непререкаемых доэтого авторитетов, в частности, работ того же Б.А. Рыбакова. К числу его ошибоки неточностей были отнесены попытки удревнить время сложения славянства досередины 2-го тысячелетия до н.э., отрицать роль Новгорода в образованииДревнерусского государства, датировать начало летописания в Киеве временемАскольда и Дира и т. и. По мнению А.П. Новосельцева, «под прямым влияниемвзглядов Рыбакова ряд авторов разной квалификации занялся поиском русов средиявно неславянских этносов (гуннов и т.д.), а самые ретивые пытаются увязатьрусов даже с этрусками!» («Круглый стол»: историческая наука вусловиях перестройки // Вопросы истории. 1988. № 3. С.29). Серьезную критикувызвало отношение Б.А. Рыбакова к источникам, в частности, к античным иарабским. Причем критика его построений во многих случаях была весьманелицеприятной. Тот же А.П. Новосельцев писал: «Его (Б.А. Рыбакова. – Авт.)фантазия создает порой впечатляющие (для неспециалистов) картины прошлого, неимеющие, однако, ничего общего с тем, что мы знаем из сохранившихся источников.Любая наука нуждается в гипотезах, но то, что делает с историей Руси Рыбаков, кнаучным гипотезам отнести нельзя» (Новосельцев А.П. «Мир истории»или миф истории? // Вопросы истории. 1993. № 1. С.30).
В связи с образованиемДревнерусского государства в отечественной историографии вновь был поднятвопрос о роли норманнов в генезисе государственности. При этом сложились триподхода к известиям летописи о призвании варягов. Одни исследователи (А.Н. Кирпичников,И.В. Дубов, Г.С. Лебедев) считают их в основе своей исторически достоверными.Они исходят из представлений о Ладоге как «первоначальной столице ВерхнейРуси», жители которой выступили с инициативой призвания Рюрика. По ихмнению, этот шаг был весьма дальновиден, так как позволил «урегулироватьотношения практически в масштабах всей Балтики». Другие (Б.А. Рыбаков) — полностью отрицают возможность видеть в этих известиях отражение реальныхфактов. Летописный рассказ трактуется как легенда, сложившаяся в пылуидеологических и политических страстей конца XI — начала XII вв. Источники, помнению, например, Б.А. Рыбакова, «не позволяют сделать вывод оборганизующей роли норманнов не только для организованной Киевской Руси, но дажеи для той федерации северных племен, которые испытывали па себе тяжестьваряжских набегов». Третьи (И.Я. Фроянов) улавливают в «предании оРюрике» отголоски действительных происшествий, но отнюдь не тех, чтоповеданы летописцем (Подробнее см.: Фроянов И.Я. Исторические реалии влетописном сказании о призвании варягов // Вопросы истории. 1991. № 6. С.5 — б).
Наряду с западными факторамивоздействия на Древнерусское государство в современной отечественнойисториографии Достаточно остро стоит проблема восточного влияния, постановкакоторой связана с исследования Г.А. Федорова-Давыдова и Л.Н. Гумилева. Особостоит сказать о последнем ввиду широкой популяризации его взглядов. Л.Н. Гумилевупринадлежит ряд предположительных утверждений: о своеобразном характеремонгольской религии, сближающей ее с монотеизмом или митраистским дуализмом, осознательном изобретении иерусалимскими феодалами «легенды о пресвитереИоанне», о походах Батыя 1237 — 1240 гг. как о двух «кампаниях»,лишь незначительно уменьшивших «русский военный потенциал», о «первомосвобождении Руси от монголов» в 60-е гг. XIII в. и т.д. [См.: Лурье Я. С:К истории одной дискуссии // История СССР. 1990. № 4. С.129). Между ними ипоказаниями источников существуют прямые противоречия, на что указывал в своевремя Б.А. Рыбаков (См.: Рыбаков Б.А. О преодолении самообмана // Вопросыистории. 1971. № 3. С.156 — 158).
Изменение историографическойситуации повлекло публикацию книг по истории феодализма, концепция которыхотличается от традиционной. Примером могут служить монографические исследованияА.А. Зимина о формировании боярской аристократии в России в XV — начале XVI в.,о предпосылках первой крестьянской войны и т.д. В них ученый исходит из мысли отом, что судьбы общества и личности неизбежно и всегда взаимосвязаны. Крометого, интересной представляется его идея о заметных следах, пережитках удельнойдецентрализации в России в конце XV — XVI вв.
Во второй половине 80-х гг.по-новому стала оцениваться роль церкви в истории России. Вышел ряд работ овзаимоотношении ее с властью: А. Кузьмин — о христианизации Руси (1988 г), Я.Н.Щапов — о взаимоотношении государства и церкви в X — XIII вв. (1989 г), Р.Г. Скрынников- о связи советской и духовной власти в XIV — XVII вв. (1990 г), В.И. Буганов иА.П. Богданов — о бунтарях в русской православной Церкви (1991 г). А.П. Богдановув книге «Перо и крест. Русские писатели под церковным судом» (1990 г)удалось показать втягивание церкви в государственную охранительную систему сXVI до начала XX вв. — процесс равно драматический для русской церкви ироссийского общества.
В современных условиях сталвозможен отход от идеологизированных оценок крестьянских войн, которыетрадиционно именовались антифеодальными. Однако таковыми могли быть толькобуржуазные революции. Н.И. Павленко писал по этому поводу: «Крестьяне, какизвестно, в силу многих причин своего бытия не могли „изобрести“ новыхобщественно-экономических отношений и политической системы. Крестьяне в ходевосстаний боролись не против системы, а за ее улучшенный вариант...» (ПавленкоП.И. Историческая наука в прошлом и настоящем // История СССР. 1991. № 4. С.91).Некоторые авторы стали отказываться от идеализации крестьянских войн, писать обих разбойном характере, о разрушении материальной и духовной культуры,нравственности, разграблении помещичьих усадеб, сожжении городов и т.п. Наметилсяотход от тезиса о расшатывании феодально-крепостнической системы как основномитоге крестьянских войн. Пришло осознание того, что после подавления восстанийдворянство не только реставрировало старые порядки, но и укрепляло их путемсовершенствования административной системы и увеличения повинностей в пользуфеодала.
Несомненный интерес представляютпопытки в современных условиях исследовать формирование служилой бюрократии иее роли в перерастании сословно-представительной монархии в абсолютную. При оценкеданных процессов Н.Ф. Демидова отнесла их начало к XVII в., характеризуяприказную систему как проявление бюрократизма. С иных позиций выступил И.И. Павленко,связавший возникновение бюрократии в России с унификацией государственногоуправления в петровское время. Аналогичную точку зрения высказал Е.В. Анисимов,исследовавший историю XVIII в.
Разработка проблем российскогоабсолютизма привела историков к понятию «петровский период» истории.Наиболее четко его определял П.Я. Эйдельман: «Революция Петра определиларусскую историю примерно на полтора века...» (Эйдельман П.Я. «Революциясверху» в России. М., 1989. С.67). Определенные уточнения в эту формулубыли внесены Е.В. Анисимовым, высказавшим парадоксальную, на первый взгляд,мысль об отчетливом консервативном характере революционности Петра Великого.Исследователь писал: «Модернизация институтов и структур власти радиконсервации основополагающих принципов традиционного режима — вот что оказалоськонечной целью. Речь идет об оформлении самодержавной формы правления, дожившейбез существенных изменений до XX века, о формировании системы бесправныхсословий, ставшей серьезным тормозом в процессе развития средневекового посвоей сути общества, наконец, о крепостничестве, упрочившемся в ходе петровскихреформ» (Анисимов Е.В. Время петровских реформ. Л., 1989. С.13 — 14).
Публикация или репринтноевоспроизведение многочисленных «романов императрицы», «любовниковЕкатерины» «женщин Петра Великого» и т.д. помимо отрицательноговлияния на формирование массового исторического мышления имели и положительноезначение в виде восстановления интереса профессиональных историков к ролиличности в истории. Наметится отход от одноплановой характеристики царей идореволюционных политических деятелей. Н.И. Павленко по этому поводу пишет:«Ясно, что продолжительные царствования накладывали свой отпечаток навнутреннюю жизнь государства и его внешнюю политику. Царь в соответствии смерой своей просвещенности и понимания задач, стоящих перед страной, формировал»команду", если так можно выразиться, мозговой центр, генерировавшийидеи и с соизволения монарха претворявший их в жизнь" (Павленко Н.И. Указ.соч. С.92). Появились биографии известных политических, военных деятелей,дипломатов XVIII в. А.В. Гаврюшкин опубликовал книгу о графе Н.И. Панине (1989г), В.С. Лопатин — о взаимоотношениях Г.А. Потемкина и А.В. Суворова (1992 г),П.В. Перминов — о посланнике России в Константинополе А.М. Обрескове (1992 г).Наконец увидела свет написанная еще в 20 — 30-е гг. монография А.И. Заозерскогоо фельдмаршале Б.П. Шереметеве (1989 г.). А.С. Мыльников по-иному оценилдеятельность Петра III.
Исследование сущностигосударственной власти XVIII — начала XX вв. привело к постановке проблемысоотношения реформ и контрреформ в истории России. Обращение к политическойистории «революций сверху» произошло впервые за последние десятилетияразвития исторической науки в нашей стране и явилось в значительной степенипоказателем происходящих в ей изменений.
Реформы начала XIX в. достаточносерьезно были проанализированы М.М. Сафоновым и С.В. Мироненко. Через призмуличности графа М.М. Сперанского попытался представить их В.А. Томсинов.Исследователи пришли к выводу о складывании в российском обществе сознаниянеобходимости и неизбежности коренных преобразований. В этих условияхправительство вступило на путь реформ, а общество обратилось первоначально кдавлению на правительство, поддержке, подталкиванию его реформаторскихустремлений, потом революционной борьбе. Последнее вызвало реакцию и стремлениеукрепить основу существующей системы. С этих позиции стали рассматривать ивосстание декабристов, получившее отражение в монографиях В.А. Федорова «Своейсудьбой гордимся мы...» (1988 г) и Я.А. Гордина «Мятеж реформаторов:14 декабря 1825 года» (1989 г).
При анализе ситуации серединыXIX в. наметилось смещение хронологических рамок реформ. По мнению рядаисследователей, оттепель обозначилась еще в середине 50-х гг. XIX в., сами жереформы явились типичной «революцией сверху». Отметим, что новыеподходы к анализу реформ наметились в работах экономистов, а не историков. Г.X.Попов рассмотрел экономические, социальные, идейно-политические корни реформ,непосредственные причины, сделавшие их необходимыми и заставившие царя проявитьинициативу и провести ее сверху. Он привел материал о попытках реформ, вчастности дал оценку экспериментам, проводимым с государственными и удельнымикрестьянами. Г.X. Попов показал, что в борьбе между ярыми противниками,либерально настроенными и горячими сторонниками реформы, каждый из которыхотстаивал свою программу реформы, родился не «прусский», не «американский»,а особенный — «русский» путь преодоления феодальных отношений,подготовивший развитие капитализма. Он писал: «Реформа 1861 г. былавыдающимся маневром самого могучего и самого опытного в мире абсолютизма. Онаопередила внутреннее вызревание кризиса. Искусно маневрируя, по существу,оставаясь всегда в меньшинстве, делая уступки крепостникам, абсолютизмразработал и осуществил тот вариант преобразований, который в наибольшей мереотвечал интересам самодержавия и его аппарата» (Попов Г. X. Отменакрепостного права в России // Истоки. Вопросы истории народного хозяйства иэкономической мысли. М., 1990. Вып.2. С.69).
Проблема соотношения реформ иреволюции при анализе пореформенного развития отечественной истории сталацентральной в исследованиях этого периода. К данной тематике обратились А.А. Искандеров,Б.Г. Литвак, Р.Ш. Ганелин и др. Ее рассмотрение идет с учетом альтернативностиразвития. В этом плане достаточно показательно высказывание А.А. Искандерова:«Перед Россией XX в. реально стояли не один, а два возможных путиразвития: путь революционного свержения существующего строя и путь мирногопреобразования общества и государства» (Искандеров А.Л. Российскаямонархия, реформы и революция // Вопросы истории. 1993. № 7. С.126).Соотношение реформ и революции в российской истории начала XX в. достаточнополно рассмотрено в монографии Р.Ш. Ганелина (1991 г). Ему удалось показать,что реформаторская деятельность царизма не ограничивается событиями декабря1904 г., февраля и октября 1905 г. По его мнению, попытки правительстваорганизовать преобразования не прекращались, одновременно трудились разныекомиссии и подкомиссии, постоянные и единовременные совещания, другиегосударственные структуры воплощая монаршую волю.
Особо встал вопрос остолыпинских реформах. По мнение академика И.Д. Ковальченко, получила «широкоераспространите трактовка „столыпинского пути“ чуть ли не как образцааграрного развития, который, якобы, должен быть учтен и даже воспроизведен всовременной перестройке аграрных отношений в советской деревне. Имеет место нетолько игнорирование исторического подхода и достоверных фактов, но иконъюнктурная фальсификация важного исторического события» (Ковальченко И.Д.Столыпинская аграрная реформа (Мифы и реальность) // История СССР. 1991. № 2. С.53).И.Д. Ковальченко, отрицая разработки последних лет, заявил о том, что «столыпинскаяаграрная реформа, по сути, провалилась еще до первой „мировой войны“,а „социалистическая революция в России была неизбежностью, обусловленнойособенностями ее исторически прежде всего аграрного, развития“ (Там же. С.69,70). Многими исследователями позиция И.Д. Ковальченко была держана. В то жевремя нельзя игнорировать и наработки, связанные с политическими аспектамистолыпинских реформ. В частности, стало утверждаться мнение о своеобразномальянсе против П.А. Столыпина совершенно противоположных политических сил. Н.Я.Эйдельман писал по этому поводу: „С одной стороны, новый премьер и егополитика подвергались разнообразным революционным ударам. Большевикирассматривали борьбу со Столыпиным как проблему классовую, эсеры же, анархистыв немалой степени сражались с личностью самого Столыпина, вели террор и противчленов его семьи… Правое дворянство и весьма прислушивающийся к нему НиколайII видели в Столыпине “нарушителя вековых основ», передававшегоисконную дворянскую власть — буржуазии" (Эйдельман Н.Я. Революция сверху"в России. М., 1989. С.163 — 164).
Политическая история рубежа XIX- XX вв. находится в центре внимания современной отечественной историографии,она отодвинула на второй план широко изучавшиеся ранее социально-экономическиепроцессы. Среди вышедших работ особо следует выделить монографию С.В. Тютюкинаоб июльском политическом кризисе 1906 г. (1991 г), книгу Г.А. Герасименко оземском самоуправлении до 1917 г. (1990 г), последние работы Я. Авреха ополитической ситуации накануне революции 1917 г. Достаточно интересныеисследования вышли по истории тактических партий: Г.Д. Алексеевой — народнические партии (1990 г), Н.Г. Думовой — кадеты в первой мировой войне ифевральской революции (1988 г) и т.д. В.М. Жухрай опубликовал книгу «Тайныцарской охранки: авантюристы и провокаторы» (1991 г), в которойпоказывается закулисная история правящих кругов России начала XX в. Он пишет овысших чинах российской полиции и агентах, внедренных в революционное движение.
На стыке политической исоциально-экономической истории вышли в свет работы о классах и сословияхРоссии начала XX в. Весьма интересна написанная в русле этой тематикимонография А.Н. Боханова «Крупная буржуазия России. Конец XIX в. — 1914 г.»(1992 г), в которой впервые в историографии рассматривается численность исостав высшего слоя предпринимателей, выяснены источники его пополнения,проанализировано соотношение классовых и сословных характеристик.
Наметились новые подходы кизучению февральской революции. Начало им положили вышедшие в 1987 г.монографии Л.М. Спирина «Россия, 1917 год: Из истории борьбы политическихпартий» и Г.3. Иоффе «Великий Октябрь и эпилог царизма». Онисочетали в себе традиционные для советской историографии подходы с новымивеяниями. Продолжая развивать данную тенденцию, Г.3. Иоффе в 1989 г. выпустилкнигу о генерале Л. Корнилове и начале становления «белого дела».
Советский период в работахсовременных исследователей. Переосмысление истории Отечества советского периоданачалось во второй половине 80-х гг. в публицистике, лидером которой был, безсомнения, Ю.Н. Афанасьев. Активно выступали Ю. Карякин, Н. Шмелев, Г. Попов идр., предложившие новое концептуальное понимание отдельных этапов истории ивыработавшие «концепцию» «белых пятен». Оценивая ситуациютех лет, Г.А. Бордюгов и В.А. Козлов писали: "… «Профессорская»публицистика давала широкую панораму, историки работали над деталями. Нопоскольку «деталей» и «белых пятен» было неизмеримо больше,чем историков, способных ими заниматься, то профессиональная историческаяпублицистика тонула в широком море популярных непрофессиональных статей..."(Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура. М., 1992. С.8). Ими былапредложена своеобразная периодизация развития исторической публицистики:
1988 г. — «бухаринский бум»,
1988 — 1989 гг. — «сталиниада»,
1989 — 1990 гг. — «суд надЛениным»,
1990 г. — «возвращение Троцкого».
Можно спорить о ее деталях, носуть процессов в принципе была отмечена верно.
Историческая публицистикасыграла свою роль — ей удалось выявить и поставить наиболее слабо разработанныепроблемы, острые вопросы исторического развития, наметить новые концептуальныеподходы. Однако она не поднялась до уровня действительно новой историографии,как отмечал американский исследователь М. фон Хаген. Историки не написали заэто время ничего такого, что не было бы известно мировой исторической мысли. Вто же время публицистика создала почву для новой исторической конъюнктуры. Г.А.Бордюгов и В.А. Козлов отмечают: "… советская историография со всемипознавательными структурами, психологией кадров, представлениями и ориентирами,объективно говоря, была готова только к тому, чтобы вынуть отработанный блокконцепций, почерпнутых из «Краткого курса истории ВКП (б)», изаменить его другим..." (Там же. С.31).
Несмотря на широкий интерес кистории в середине 80-х гг., историческая наука реорганизовывалась достаточномедленно (См.: Дэвис Р.У. Советская историческая наука в начальный периодперестройки // Вестник Академии наук. 1990. № 10). И все же в конце концов она«отстала» от политики и ее обслуживания.
В конце 80-х — начале 90-х гг.исследователи Октябрьской; революции освободились от идеологического диктата,произошло расширение источниковой базы, появилась возможность использованиянаучного потенциала небольшевистской историографии, что открыло качественноновые возможности для переосмысления традиционных сюжетов. Идет размываниебарьера, возникшего в результате вульгаризированного формационного подхода, чтопозволяет вписать события 1917 г. в контекст российской и мировой истории XX в.Это касается в первую очередь комплекса противоречий, определивших содержание исмысл революции. Некоторые исследователи (В.П. Дмитренко и др.) утверждают, чтов 1917 г. имели место явления, не всегда укладывающиеся в рамки «социалистическогостроительства». По их мнению, уместно говорить о существованиипараллельных («малых») революций, таких какнационально-освободительная, бедняцко-пролетарская, аграрно-крестьянская.Необходимо учитывать, что особую окраску этим революциям придали условияроссийского индустриального броска и участие империи в первой мировой войне.Комплекс разнообразных конфликтов раздвинул содержательные рамки революции,сделал крайне пестрым состав ее участников, программ и целей. Это ослабилоавангард революционных сил в лице партий и вместе с тем обеспечивало сплочениенетерпеливых, быстро радикализировавшихся низов.
Исследователи предлагаютрассматривать события 1917 г. как единый революционный цикл, исключительносложный по своим компонентам, динамике, самореализации, как Великую Российскуюреволюцию. В ходе ее возник фактор, оказавший решающее воздействие напроисходившие процессы — тотальный распад институтов власти. В.П. Дмитренкоутверждает: «Самой трагической вехой на этом пути стала ликвидациямонархии. С общества была сорвана скрепа государственности, затем стали рватьсяскладывающиеся веками социально-управленческие связи и пошатнулись привычныеустои самосознания народа. Отсутствие альтернативной системы управленияпородило нарастающий хаос во всех сферах жизни общества...» (Октябрьскаяреволюция: ожидания и результаты // Отечественная история. 1993. № 4. С.213).
Появилась возможность болееглубокого анализа социальных сил, участвовавших в революции 1917 г.Первоочередное внимание уделяется при разработке этого направлениякрестьянству. Среди многочисленных работ по данной тематике заметно выделяютсяисследования В.В. Кабанова, который с достаточной полнотой обосновал тезис осущественных потерях крестьянства в результате революции. Он считает, чтоДекрет о земле (1917 г) вызвал массу надежд, а затем разочарований. Помещичьихземель не хватало, ибо крестьянское малоземелье было обусловлено не только и нестолько феодальными пережитками, сколько аграрным перенаселением.
Аграрный вопрос в революции игражданской войне является одним из самых запутанных в российской истории.Исследования последних лет показали, что накануне 1917 г. российский крестьянинстрадал не столько от малоземелья, имея в среднем по 5 — 7 десятин пашни надушу, сколько от низкой культуры земледелия. Анализ статистики, произведенный В.П.Буттом, показал, что «черный передел» 1917 — 1918 гг. лишь на 5 — 10%увеличил крестьянские наделы за счет фактического уничтожения 20 тысячпомещичьих хозяйств, которые поставляли около половины товарного хлеба нарынок. Эти процессы в немалой степени содействовали стихийному развалу армии, расколуобщества, дезорганизации экономики и ухудшению продовольственного снабжения и т.п.
Новые подходы к изучениюгражданской войны поставили вновь вопросы, не разрешенные в ходе предыдущегоразвития исторической науки в стране. Среди них — проблема начала гражданскойвойны, трактуемая неоднозначно. В.И. Петров высказал концептуальное соображениеоб отсутствии связи между революцией и гражданской войной. По его мнению,революция выступает лишь как предпосылка к гражданской войне, но нельзяотождествлять вооруженное насилие в ходе свержения режима с началом гражданскойвойны. События с октября 1917 г. до февраля 1918 г. служат в его трактовкепрологом гражданской войны. Иную позицию занял Е.Г. Гимпельсон, заявивший отом, что именно Октябрьская революция послужила началом гражданской войны. Онсчитает, что гражданская война была неизбежна, потому что партия большевиковрешила установить диктатуру пролетариата и с ее помощью вести страну по путисоциализма. По его мнению, это была основная причина гражданской войны,поскольку реализация идеи диктатуры пролетариата и строительства социализма вкрестьянской стране неизбежно вызывала ответную негативную реакцию не только состороны свергнутых правящих классов, но и значительной части крестьянства. Своютрактовку событий предложил Л.М. Спирин, выделивший не одну, а несколькогражданских войн в России. Первая из них, развязанная большевиками, началасьлетом 1917 г. и завершилась Октябрем, Вторая гражданская война началась воктябре 1917 г., прошла три этапа и закончилась в 1922 г. Первый этап — соктября 1917 г. до лета 1918 г., когда кардинальные преобразования (перераспределениесобственности и укрепление власти) решались преимущественно невооруженнымпутем. Второй этап — с лета 1918 г. до конца 1920 г. — главный период,собственно гражданская война. С 1921 г. начинается третий этап — самойнастоящей гражданской войны, войны народной (серия восстаний в Кронштадте, вТамбовской губернии, в Сибири, на Украине, Северном Кавказе и т.д.).
Достаточно сложной проблемойявляется решение вопроса о виновности тех или иных сил в развязываниигражданской войны. Ю.П. Шарапов заявил о некорректности такой постановкивопроса, ибо известно, что виноваты обе стороны. Его поддержал В.И. Петров, помнению которого «виновата» история, стечение объективных трагическихобстоятельств. Г.3. Иоффе занял иную позицию. В его трактовке гражданская войнабыла результатом борьбы за власть, развязанной политическими структурами. Болееопределенно высказался Е.Г. Гимпельсон, возложивший вину за развязываниегражданской войны на большевиков, в идеях и практике которых война содержалась,уже в потенции. Например, идея диктатуры пролетариата исходила из расколаобщества по социально-идеологическому принципу, деления его на «чистых»и «нечистых», по отношению к которым можно применять любые формынасилия, вплоть до массового террора.
Началась серьезная научнаяразработка проблемы последствий гражданской войны. Практически всеисследователи указывают на то, что эти события повлекли за собой:
огромную социальную перетряску идемографическую" деформацию;
разрыв экономических связей иколоссальную хозяйственную разруху;
изменение психологии,менталитета широких слоев населения.
Многие ученые считают, чтоименно гражданская война оказала существенное влияние на политическую культурубольшевизма, которую характеризовали следующие черты: свертываниевнутрипартийной демократии; восприятие не только верхушкой партии, но и широкойпартийной массой установки на методы принуждения и насилия в достиженииполитических целей; опора партии на люмпенизированные слои населения.
С середины 80-х гг. НЭП оказалсяв центре внимания историков, экономистов, обществоведов. Появились исследованияо возможностях НЭПа, его кризисах и перспективах (В.П. Данилов, В.П. Дмитренко,В.С. Лельчук, Ю.А. Поляков, Н.С. Симонов). Сопоставление различных точек зренияпозволило создать базу для дальнейшего анализа, определившего новыеконкретно-исторические исследования. Историки отметили, что даже в условияхНЭПа политические интересы довлели над экономической целесообразностью, чтоявлялось имманентной чертой большевизма: И.В. Быстрова пишет: «С однойстороны, хозяйственная деятельность правящего аппарата диктоваласьполитическими интересами. С другой стороны, решение экономических проблем,судьба НЭПа упирались опять-таки в политическую проблему — вопрос о власти»(Быстрова И.В. Государство и экономика в 1920-е годы: борьба идей и реальность// Отечественная история. 1993. № 3. С.33). Достаточно четко этопросматривается при анализе «антоновщины», которую современные авторы(С.А. Есиков, В.В. Канищев, Л.Г. Протасов) предлагают рассматривать каккрестьянское восстание, форму народного сопротивления военно-коммунистическойдиктатуре. Причем «Союз, трудового крестьянства», трактуемый какэлемент организованности и осознанности в движении, по их мнению, отражаетпоиск крестьянской альтернативы «диктатуре пролетариата» в момент еекризиса.
Изучение НЭПа породило целый рядпроблем. В частности, во второй половине 80-х гг. в отечественнойобщественно-политической, историко-экономической литературе открыто прозвучаливопросы об альтернативных путях советского общества, о сущности власти,господствующей в стране на протяжении многих десятилетий (Г. Попов, О. Лацис,Ю. Голанд, Л. Пияшева). Проблема формирования так называемых «командно-административнойсистемы», «государственного социализма», «тоталитаризма»была поставлена в общем, оценочном плане. Практически сразу же были выдвинутывозражения против концепции тоталитаризма как ключевой в изучении СССР. Ю.И. Игрицкийпишет: «Суть их сводилась к следующему:
1) тоталитарная модель статична,с ее помощью трудно объяснить все те закономерные изменения, которые произошлив коммунистических странах и в коммунистическом движении после смерти Сталина;
2) история не знала и не знаетситуации, когда диктатор, партия, та или иная элитарная группа целиком иполностью контролировала бы развитие общества и всех его ячеек; степень жеприближения к тотальности невозможно вычислить ни с помощью квантификационныхметодов, ни, тем более, без них» (Игрицкий Ю.И. Снова о тоталитаризме // Отечественнаяистория. 1993. № 1. С.8). Прозвучали обвинения и идеологического характера.Достаточно типичным в этом плане можно считать высказывание А.К. Соколова:«Не составляет секрета, что эта концепция взята из западной историографии.Она отрицает классовый и формационный подход к анализу исторического процесса.На одном полюсе — »тоталитарное общество", на другом — «свободноеобщество», олицетворяемое так называемыми «западными демократиями».Каждый исследователь, который берет на вооружение положения этой теории, долженотдавать себе отчет в том, что это влечет за собой переоценку всех событийнашей советской истории, фактический отказ от марксистской интерпретацииразвития общества" (Актуальные проблемы советского источниковедения // ИсторияСССР. 1989. № 6. С.59).
Несмотря на критику, точказрения о господстве тоталитарной системы в СССР в историографии утвердилась. Ю.С.Борисовым было показано, как к концу 30-х гг. завершилось создание двух охранительныхрежимов — административно-карательного и пропагандистско-идеологического. Вболее широком политическом плане произошло, по мнению Л.А. Гордона и Э.В. Клопова,превращение демократического централизма в недемократический, затем вавторитарно-административную систему и, наконец, в авторитарно-деспотическуюсистему. К.С. Симонов сделал вывод о сущности режима этой власти. Он писал:«Возможно, что такой режим власти и был, наконец, найденной формой дляосуществления марксовой идеи „диктатуры пролетариата“ в одной,отдельно взятой стране» (Симонов Н.С. Термидор, брюмер или фрюктидор?Эволюция сталинского режима власти: прогнозы и реальность // Отечественнаяистория. 1993. № 4. С.17).
Концепция складываниятоталитарной системы в СССР оказала воздействие на разработку традиционных дляотечественной историографии тем: индустриализации и коллективизации сельскогохозяйства.
В 1988 — 1989 гг. в печатипоявились статьи О. Лациса, Л. Гордона, Э. Клопова, В. Попова, Н. Шмелева, Г.Ханина,
3. Селюнина и др., поставившихпроблему содержания и масштабов индустриализации. Ими было отмечено, что вэпоху индустриализации возникли инфляционные тенденции и произошли громадныеподвижки в ценах. Поэтому сравнения, основание на обобщающих стоимостныхпоказателях и характерные ля советской историографии, оказались ненадежными.Исследователи завышали темпы роста, особенно в периоды заметного обновленияпродукции. Данная точка зрения шла в какой-то мере вразрез с официальныммнением, сложившимся на более ранних этапах развития исторической науки.Полемизируя с ней, С.С. Хромов заявил, что индустриализация дала «возможностьпреодолеть противоречие между самой передовой политической властью,установившейся после Октябрьской революции, и унаследованнойтехнико-экономической отсталостью» (Актуальные проблемы историииндустриализации и индустриального развития СССР // История СССР. 1989. № 3.С.200). Отвергая мысль о необходимости более медленных темпов индустрией, онсослался на В.И. Ленина, требовавшего обеспечения высоких темпов развитияпроизводительных сил. Высказавшийся по этому поводу В.С. Лельчук занялкомпромиссную позицию. Он повторил традиционный тезис о промышленномпреобразовании страны как главном результате политики индустриализации. Однакоодновременно оспорил общеизвестный вывод о превращении СССР в ходе довоенныхпятилеток в индустриальную державу.
Серьезные споры разгорелисьвокруг проблем истории коллективизации, которые с достаточной остротой былипоставлены в публицистике (В.А. Тихонов, Ю.Д. Черниченко, Г.Н. Шмелев и др.).При этом трудностями и неурядицами коллективизации объяснялось плачевноесостояние современного сельского хозяйства. В.А. Тихонов назвал периодколлективизации «периодом гражданской войны Сталина с крестьянством»(Коллективизация: истоки, сущность, последствия // История СССР 1989. № 3. С.31).Ю.Д. Черниченко ввел термин «агрогулаг». Г.Н. Шмелев в своих оценкахменее эмоционален, они занимают переходное положение от статей публицистов кработам исследователей-историков. Оценивая коллективизацию в целом, он пишет:«Утверждение курса на сплошную коллективизацию и раскулачивание, на заменуоснованного на товарообмене, на договорных отношениях союза рабочего класса скрестьянством отношениями диктата и насилия означало не только изменение курсааграрной политики, но и создание иной политической обстановки в стране» (ШмелевГ.Н. Коллективизация: на крутом переломе истории // Истоки. Вопросы историинародного хозяйства и экономической мысли. М., 1990. Вып.2. С.109).
Профессионалы-историкипервоначально заняли достаточно консервативную позицию. Многие из них (В.П. Данилов,И.Е. Зеленин, Н.А. Ивницкий и др.) стали писать о трудностях и недостаткахсельского хозяйства, явившихся результатом коллективизации и усугубленныхадминистративно-командной системой. Была развернута дискуссия на тему"«Великий перелом» 1929 г. и альтернатива Н.И. Бухарина", причембыло высказано несколько точек зрения по этому вопросу:
1) альтернатива, несомненно,была, что можно подтвердить материалами XV съезда партии и 1-го пятилетнегоплана;
2) существовала альтернатива вфигуральном смысле, так как Н.И. Бухарин защищал ленинский кооперативный планот сталинских извращений;
3) альтернативы не было, так какН.И. Бухарин и его группа в конце 20-х гг. признали необходимость форсированнойиндустриализации и сплошной коллективизации.
Одновременно разгорелись спорывокруг тезиса о коллективизации как революции, произведенной сверху поинициативе государственной власти, при поддержке снизу, крестьянскими массами.Был поднят вопрос о социальном облике кулачества, роли коллективизации вукреплении тоталитарной системы общества. Существенную роль в переосмысленииэтих проблем сыграли сборники документов, подготовленные под руководством В.П. Данилова:«Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходеколлективизации. 1927 — 1932 гг.» (1989 г) и «Кооперативно-колхозноестроительство в СССР. 1923 — 1927 гг.» (1991 г).
В ходе дискуссий наметилисьновые подходы к проблемам коллективизации, сместились акценты в оценкахсобытий. Впервые в историографии стали анализироваться процессы, связанные сголодом 1932 — 1933 гг. (В.В. Кондрашин), депортацией крестьян в годыколлективизации (Н.А. Ивницкий и др.). В то же время продолжает существоватьтрадиционный подход, примером которого являются работы Н.Л. Рогалиной (См.:Рянский Л.М. Рец.: Н.Л. Рогалина. Коллективизация: уроки пройденного пути.Изд-во Моск. ун-та, 1989.224 с. // Вопросы истории. 1991. № 12. С.224).По-старому ею трактуются вопросы продовольственной диктатуры, и деятельностикомбедов в 1918 г. Она уверена в необходимости уничтожения мелкого товарногопроизводства, поскольку оно-де служит базой кулачества. Разрешение же в годыНЭПа трудовой аренды земли и подсобного найма-сдачи рабочей силы и средствпроизводства означало «известный рост капитализма». Н.Л. Рогалинавыдает прогрессивный процесс развития крестьянского хозяйства за «окулачивание».Причем она чрезмерно доверяет официальным данным о численности и удельном весекулачества в 1926 — 1927 гг., полученным на основе данных налогового учета.Исследовательница повторяет избитый тезис о том, что для рациональногоиспользования техники нужна укрупненная площадь, а не «единоличные клочкиземли».
Принципиально новый подходнаметился к некоторым проблемам истории Великой Отечественной войны. Вчастности, были подняты вопросы, связанные с началом войны. В центре вниманияоказались не известные ранее документы, проливающие свет на взаимоотношенияСССР и гитлеровской Германии. Наиболее показательны в этом отношении книги Ю.Дьякова и Т. Бушуевой «Фашистский меч ковался в СССР» и «Скрытаяправда войны. 1941 год». В них представлены документы, показывающие, какпредвоенный СССР помогал восстанавливать на своей территории военную мощьГермании. Авторы убедительно показали, что советская Россия, оказавшись вмеждународной изоляции после гражданской войны, неудачной «польскойкампании», выявившей недостаточную подготовленность РККА, искала выход изтакого положения в союзе с Германией. Перспектива была радужной для обеихсторон: СССР, получая немецкий капитал и техническую помощь, мог повышать своюбоевую мощь, Германия — располагать на российской территории совершенносекретными базами для нелегального производства и испытания оружия,запрещенного Версальским договором. В СССР готовились и кадры немецких офицеров(Г. Гудериан, В. Кейтель, Э. Манштейн, В. Модель, В. Браухич и др.).
Серьезные споры вызвало изданиекниги В. Суворова «Ледокол», в которой была показана роль сталинскогоруководства в развязывании войны. Автор утверждал, что СССР готовился к войне ипредпринимал реальные шаги к ее форсированию.
В последние годы был поднятвопрос о коренном переломе в ходе Великой Отечественной войны. В историческойнауке до настоящего времени господствует точка зрения о событиях ноября 1942 — ноября 1943 г. как годе коренного перелома. Она была высказана И.В. Сталиным иповторена в тезисах ЦК КПСС к 50-летию Великой Октябрьской социалистическойреволюции. На ее основе оценивались события войны в истории второй мировойвойны, истории КПСС, учебниках и энциклопедиях. В 1987 г. с критикойустоявшихся оценок выступили А.М. Самсонов и О.А. Ржешевский, предложившиеначалом коренного перелома считать битву под Москвой. Они заявили, что понятие«коренной перелом» не предполагает неизменно восходящего процесса и внем возможны временные спады. Их поддержал Д.М. Проэктор, против выступили А.А.Сидоренко, Л.В. Страхов. Попытку примирить эти точки зрения предпринял А.В. Басов,заявивший о коренном изменении в соотношении сил сторон в ходе сражений декабря1941 — июля 1943 г.
В современной историографии былапредпринята достаточно серьезная попытка анализа послесталинской эпохи. В 1991г. ученые Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС выпустили коллективнуюмонографию «XX съезд КПСС и его исторические реальности», в которойдетально были рассмотрены проблемы экономической и социальной политики, вопросыидеологии и культуры и т.п. Впервые анализировались события октября 1964 г.,говорилось об их объективной основе. В последние годы исследователи обратилиськ ряду частных проблем. Впервые в историографии стали разрабатываться темыголода 1946 — 1947 гг. (В.Ф. Зима), депортации населения (Н.Ф. Бугай, Г.Г. Вормсбехер,X.М. Ибрагимбейли и др.) и т.д.
Серьезный анализ развитиясоветского общества во второй половине 60-х — первой половине 80-х гг. былначат в начале 90-х гг. В 1990 г. Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПССопубликовал коллективную монографию «На пороге кризиса: нарастаниезастойных явлений в партии и обществе». В книге показаны различные аспектысостояния и эволюции общества в период застоя, значительное место было уделеноанализу негативных факторов в экономике, социальной сфере и т.д. Через годиздательство «Прогресс» выпустило сборник статей «Погружение втрясину: (Анатомия застоя)», содержащий более резкие оценки периода конца60-х — первой половины 80-х гг. Авторы (В. Тихонов, В. Попов, Н. Шмелев, А.Гуров, Г. Померанц и др.) оценивают эпоху «застоя» как закономерноенаследие массового насилия над народом, неудачных попыток реформироватьобщество, исчерпание его моральных ресурсов.
Развитие отечественной историиэпохи перестройки в современной историографии с научных позиций неанализировалось. Имеющиеся оценки носят, как правило, политизированныйхарактер, являются публицистическими Современная отечественная историографияразвивается в достаточно сложных условиях. Однако в этом развитии наметиласьвесьма положительная тенденция — отказ от идеологической конъюнктуры,возрождение атмосферы дискуссий. Складываются концептуально альтернативныеточки зрения на отечественную историю, формируются исторические школы.
Заключение
В сегодняшнее политизированноевремя писать о развитии отечественной историографии, о позиции тех или иныхученых, о точках зрения — дело неблагодарное. Некоторым не понравятся выносимыеоценки, другие осудят предложенную концепцию, третьи не согласятся с видениемотдельных сторон историографической реальности. Однако, наверное, все сойдутсяво мнении о необходимости профессиональной автономии историка. Развитиеотечественной исторической науки в XX в. показывает потребность в этом, ведьтолько в данном случае исследователь способен противостоять давлению со сторонывласть имущих и не идти на создание политизированных исторических мифов. Оно жепоказало, что историческое познание фиксирует процесс социального развитияобщества, движение, изменчивость, а не стабильность и неизменное состояние. И вэтом плане знаменитое пожелание Фауста: «Остановись, мгновенье! Тыпрекрасно!» — неосуществимо из-за своей неисторичности. «Историк,таким образом, — утверждает известный философ А.И. Ракитов, — оказывается передсложной логико-методологической проблемой: чтобы дать истинное описаниепрошлого, он должен как бы остановить мгновение; но чтобы быть историчным, ондолжен воспроизвести в своем сознании не момент, а поток, не точку, атраекторию» (Ракитов А.И. Историческое познание: Системно-гносеологическийподход. М., 1982. С.296).
В последнее время в публичномвосприятии сложилось впечатление, что споры на историографические темы похожина богословские диспуты эпохи средневековья, предельно удаленные от всякойреальности и какой бы то ни было практики. На этих ристалищах теперь, какникогда, трудно отличить друга от врага и еще труднее изложить суть спораобычным, общепонятным языком. Развитие исторической мысли подошло копределенной точке, когда рядом с применением математических методов (статистических,теоретико-информационных, теоретико-игровых и т.д.) должны встать проблемыхудожественного осмысления исторической реальности. Не случайно профессор Ю.М. Лотманв своих последних лекциях обратил на это внимание и предложил рассматриватьвоображение как фактор сферы гуманитарного знания. А полвека назад Я.Э. Голосовкерв одной из лучших отечественных книг по онтологии культуры назвал «высшиминстинктом» человека «тот же старый „дух“, который всегдажил там, где он живет и поныне: в деятельном, никогда не умирающем воображениичеловека» (Голосовкер Я — Э. Логика мифа. М., 1987. С.117). Развитиеотечественного исторического знания в XX в. свидетельствует и об этом.
Чрезвычайно важнымпредставляется вывод о доступности исторической информации. Исторический фактне должен быть, как считал А.С. Лаппо-Данилевский, проявлением воздействия.индивидуальности на среду. Он должен выступать как достоверное знание,синтезировавшее чувственное и рациональное восприятие и фиксирующее вединичном, особенном общее. Причем достаточно четко в отечественнойисторической науке выявилось то обстоятельство, что исторические фактыпредстают не в готовом виде, а как результат определенной, исследовательскойпроцедуры, в ходе которой они укладываются в концепцию.
В XX в. при господстве однойопределенной идеологии в советской историографии и развитии отечественнойисториографии за рубежом в не менее сложных условиях продолжал идти процесс построениятеоретических и концептуальных схем разной степени обобщенности и абстракции. ВСССР концептуализация шла в рамках марксистских представлений обобщественно-экономическом развитии, лишь в ряде случаев ощущалась скрытаяполемика с марксистской методологией и оценками отдельных исторических событий.В российской исторической науке за рубежом складывались концепции, невключенные в строгие логические структуры. Концептуальные схемы возникали наоснове своеобразной «среды», насыщенной отдельными: гипотезами,фрагментами различных моделей, представлениями и т.п.
Историография развивается поопределенным законам. Хотя К. Поппер и утверждал, что законы в пониманииестествоиспытателя не могут быть сформулированы в системе исторического знания,тем не менее «сочленение» исторических фактов позволяет говорить обабстракциях социологических, экономических, психологических,культурологических, этнографических и иных отношений, взятых в различныхсрезах.
Было бы излишним педантизмомперечислять все проблемы, стающие перед историографом, анализирующим развитиеотечественной историографии в XX в. Однако сама жизнь указывает па потребностьхотя бы первичных обобщений. Надеемся, что более глубокий и специализированныйанализ намеченных вопросов еще воплотится в трудах историков.
Источники и литература
1. Абалихин В.С., Дунаевский В. А.1812 год на перекрестках мнений советскихисториков. 1917 — 1987. М.: Наука, 1990.245 с.
2. Актуальные задачи изучения советского рабочего класса: «Круглыйстол» // Вопросы истории. 1988. № 1. С.3 — 23.
3. Балашов В.А., Юрченков В.А. Региональная история: проблемы и новыеподходы // Вестн. Мордов. ун-та. 1991. № 4. С.10 — 14.
4. Барсенков А.С. Обсуждаем периодизацию истории советского общества // Вестн.Моск. ун-та. Сер.8. История. 1988. № 5. С.3 — 17.
5. Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура: Субъективные заметкиоб историй советского общества. М.: Политиздат, 1992.352 с.
6. Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М.: Наука. 1990.412 с.
7. Бутенко А. Как подойти к научному пониманию истории советского общества// Наука и жизнь. 1988. № 4. С.46 — 53.
8. Великий Октябрь: К 70-летию Великой Октябрьской социалистическойреволюции (Советская историография): Реф. сб. М.: ИНИОН АН СССР, 1987 126 с.
9. Волобуев П.В. Выбор путей общественного развития: теория, история,современность. М.: Политиздат, 1987.312 с.
10. Волобуев О.В., Кулешов С.В. Очищение: История и перестройка. Публицист,заметки. М.: Изд-во АПН, 1989.284 с.
11. Горемыкина В.И. О генезисе феодализма в Древней Руси // Вопросы истории.1987. № 2. С.78 — 100.
12. Гражданская война в России: «Круглый стол» // Отечественнаяистория. 1993. № 3. С.102 — 115.
13. Гуревич А.Я. Теория формаций и реальность истории // Вопросы философии.1990. № 11. С.31 — 43.
14. Джаксон Т.Н., Плимак Е.Г. Некоторые спорные проблемы генезиса русскогофеодализма: (В связи с изучением и публикацией в СССР «Разоблаченийдипломатической истории XVIII века» К. Маркса) // История СССР. 1988. № 6.С.35 — 57.
15. Дэвис Р.У. Советская историческая наука в начальный период перестройки// Вестн. АН СССР. 1990. № 8. С.68 — 74.
16. «Круглый стол»: Вторая мировая война — истоки и причины // Вопросыистории. 1989. № 6. С.3 — 32.
17. «Круглый стол»: Изучение истории Великого Октября. Итоги иперспективы // Там же. 1987. № 6. С.51 — 72.
18. «Круглый стол»: историческая наука в условиях перестройки // Тамже. 1988. № 3. С.3 — 57.
19. «Круглый стол»: Советский Союз в 20-е годы // Там же. № 9. С.3- 58.
20. «Круглый стол»: Советский Союз в 30-е годы // Там же. № 12. С,3-30.
21. Ковальченко И.Д. Столыпинская аграрная реформа (Мифы и реальность) // ИсторияСССР. 1991. № 2. С.52 — 72.
22. Коллективизация: истоки, сущность, последствия // Там же. 1989. № 3. С.3- 62.
23. Королева С.Ю. Проблема «крещения Руси» в трудах советских историков:(Историографический обзор) // Церковь, общество и государство в феодальнойРоссии. М., 1990. С.24 — 40.
24. Кувшинов В.А. От Февраля к Октябрю: опыт борьбы с контрреволюцией: (Историографияпроблемы). М.: Знание, 1989.64 с.
25. Куманев Г.А. От коренного перелома — к победе (ноябрь 1942 — сентябрь1945 гг.) // История СССР. 1991. № 3. С.29 — 49.
26. Лаверычев В.Я. Изучение социально-экономического развития пореформеннойРоссии // Социально-экономические проблемы истории СССР в 80-е гг. М, 1989. С.51- 70.
27. Медушевский А.Н., Сабенников И.В. Новое в исследованиях по историиРоссии XVII — середины XIX вв. // Преподавание истории в школе. 1988. № 5. С.30- 36.
28. Мельтюхов М. И.22 июня 1941 г.: цифры свидетельствуют // История: СССР.1991. № 3. С.16 — 28.
29. Милов Л.В., Рогов А.И. Языческая Русь и ее праистория (О книге Б.А. Рыбакова«Язычество Древней Руси») // Там же. 1988. № 6. С.92 — 112.
30. Новосельцев А.П. «Мир истории» или миф истории? // Вопросыистории. 1993. № 1. С.23 — 31.
31. Октябрь 1917: величайшее событие века или социальная катастрофа: Сб. /Под ред. П.В. Волобуева. М.: Политиздат 1991.240 с.
32. Поляков Ю.А. Гражданская война в России (Поиски нового видения) // ИсторияСССР. 1990. № 2. С.98 — 117.
33. Рыбаков Б.А. История и перестройка. М.: Книга, 1989.79 с.
34. Самсонов А.М., Ржешевский О.А. О коренном переломе во второй мировойвойне // Вопросы истории. 1987. № 4 С.70 — 81.
35. Секретные документы из особых папок // Там же. 1993. № 1. С.3-22.
36. Сидоренко А.А., Страхов Л.В., Проэктор Д.М. и др. О начале коренногоперелома во второй мировой войне // Там же. 1988. № 5. С.57-74.
37. Соловьев В.М. Актуальные вопросы изучения народных движении: (Полемическиезаметки о крестьянских войнах в России) // История СССР. 1991. № 3. С.130-145.
38. Юрченков В.А. Региональная историография: российский опыт // Регионология.1993. № 1. С.90 — 94.