Завещание великого Имама
Фигура имама Шамиля была иостается довольно загадочной, совсем неоднозначной и противоречивой -такой ибыла его жизнь. Порой создается впечатление, что мы видим двух абсолютно разныхлюдей. Человека, положившего всего себя на алтарь борьбы не на жизнь, а насмерть с Российской империей. И человека, завещавшего своему народу жить в мирес Россией. И тем не менее это был один и тот же человек. Да что там говорить!Достаточно вспомнить, как в советские времена интерпретировали роль Шамиля вистории — то его называли лидером национально-освободительного движения народовКавказа против царских колонизаторов, а то объявляли британским агентом итурецкой марионеткой. Все зависело и зависит от плитического момента. Но ясноодно — Шамиль был Личностью, личностью мирового масштаба.
Он родился в 1797 году(впрочем, некоторые источники называют 1799 год) в семье аварского крестьянинав дагестанском ауле Гимры. Получил неплохое образование. Молодость Шамиляпришлась на то время, когда на Северном Кавказе начиналась (или давнопродолжалась? — историки спорят ) Кавказская война. Россия, решив в то времясвои проблемы на Западе, разбив Наполеона, обратила пристальный взор на Кавказ.Горцы совершали набеги, поднимали восстания. Русские войска их подавляли,устраивали карательные экспедиции. Это продолжалось не одно десятилетие. Войнаприобрела новый характер, когда первый имам Дагестана и Чечни Гази-Магомедпровозгласил джи-хад против неверных.
Стоит ли удивляться, чтоистовый мусульманин Шамиль встал под знамена Гази-Магомеда, а затем сталсоратником второго имама Гамзат-бека. После того как в 1834 г. Гамзат-бек былубит кровниками (одним из которых был легендарный Хаджи-Мурат) в отместку заказнь аварской ханской семьи, имамом стал Шамиль.
В том же 1834 году русскийгенерал Клюге фон Клюгенау разбил Шамиля, взяв резиденцию имама — аул Гоцатль.Шамиль отступил в Северный Дагестан. В столицу летели реляции о полном разгромегорцев, активные военные действия прекратились. Но Шамиль воспользовалсязатишьем, чтобы собраться с силами и укрепить свою власть и влияние средигорцев. Потерпев новое поражение в 37-м году, Шамиль заключил перемирие срусскими и выдал заложников. Но уже через год имам поднял восстание, добилсяощутимых успехов и сумел закрепить их.
Стремясь сплотитьмногочисленные народы Северного Кавказа, Шамиль создал имамат -централизованноевоенно-теократическое государство, в котором ему принадлежала светская идуховная власть. Шамиль установил по-настоящему жесткое, порою жестокое (веласьвойна!) правление. Вся жизнь в имамате строилась на законах шариата. Былизапрещены вино, табак, музыка, танцы. Была создана довольно сильная ибоеспособная армия, которой удавалось наносить поражения русским частям. Однакорусские власти тоже не сидели сложа руки: менялась тактика и стратегия — в техже отношениях с местными жителями, большое число которых переходило на сторонуРоссии или по крайней мере отказывалось от активной борьбы. Да и сил у русскойармии было больше, а вооружение лучше. В донесении государю императору от 22августа 1859 года главнокомандующий русской армией на Кавказе князь Барятинскийписал: «От моря Каспийского до Военно-Грузинской дороги Кавказ покоренДержавой Вашей. Сорок восемь пушек, все крепости и укрепления неприятельские вруках Ваших».
Шамиль и 400 его мюридовбыли осаждены в высокогорном ауле Гуниб. После жестокого штыкового боя, вкотором полегли 100 горцев и 21 русский сол-цат, 25 августа 1859 г. Шамильсдался в плен. В тот же день плененный имам предстал перед главнокомандующим.
Ничего, кроме неприятностейбыть повешенным или сосланным в морозную Сибирь, слухи о которой дошли и доКавказа, Шамиль не ожидал для себя. Каково же было его удивление, когда подороге в Петербург сообщили, что в городе Чугуеве, под Харьковом, Шамиля желаетвидеть сам русский император. Любопытно: Александр II распорядился, чтобыпленники были при оружии как его лучшие гости. Столь неожиданное довериевызвало удивление, а затем и радость у Шамиля и его сына Кази-Магомеда. 15сентября на царском смотре Александр II подошел к Шамилю и негромко оказал:«Я очень рад, что ты наконец в России, жалею, что это не случилось ранее.Ты раскаиваться не будешь. Я те-5я устрою, и мы будем друзьями». При этомимператор обнял и поцеловал имама. Эта минута, судя по последующимвысказываниям Шамиля, надолго запала в его память. По сути дела, только с этогомомента имам понял, что отныне он в безопасности, а Россия не так страшна, какее представляли на Кавказе. «Как военнопленный я не имел права ожидать повсюдутакого ласкового приема. И меня поразил тот прием, который оказал мне государьимператор». Между тем бывшие соратники Шамиля не поняли великодушиярусского императора, который, по их понятиям, должен был казнить плененноговрага.
Пребывание в России стало дляШамиля в какой-то мере еще и «просветительской акцией». Будучипроездом в Курске, он поделился с губернатором Бибиковым: «Проезжая черезСтаврополь, я был поражен красотою города и убранством домов. Мне казалосьневозможным видеть что-нибудь лучше, но, приехав в Харьков и Курск, ясовершенно переменил свое мнение и, судя по устройству этих городов, могу себепредставить, что ждет меня в Москве и Петербурге». Действительно,оказавшись в петербургском Исаакиевском соборе, Шамиль поразился огромномукуполу. И когда он поднял голову, чтобы повнимательнее его рассмотреть, сголовы имама упала чалма, что страшно его сконфузило.
Пока Шамиль не мог надивитьсяна Петербург, Александр II издал высочайший указ «о назначении имаму местажительства в городе Калуге». Вслед за этим калужскому губернаторуАрцимовичу полетело предписание подыскать имаму и его семье подходящий дом.Долгие поиски апартаментов, в которых с комфортом разместились бы 22 человекаобширного семейства Шамиля с прислугой, привели губернских чиновников кместному помещику Сухотину. Ему предложили продать один из его домов для«государственных нужд». Продать дом Сухотин не согласился, а вотсдать внаем за 900 рублей в год — пожалуйста.
Тем временем, покасухотинский дом приводили в порядок в соответствии со вкусами кавказскогогостя, в Калугу 10 октября 1859 года прибыл в трех экипажах и в сопровожденииконных отрядов сам Шамиль с сыном Кази-Магомедом. Остановились они в лучшейкалужской гостинице француза Кулона. Однако ненадолго. Вскоре в отремонтированныйдом Сухотина привезли нового хозяина.
Дом, на удивление Шамилю,оказался просторным: три этажа, тринадцать комнат, сад во дворе. Из шестикомнат верхнего этажа две — налево от витиеватой чугунной лестницы — Шамильотдаст позже младшей и любимой жене Шуаннат (дочь армянского купца Улуханова),в третьей же поселился сам. Эта комната была ему и кабинетом, и молельней, испальней. Диванная палатка, как называл свою уютную комнату сам Шамиль, былубрана в «исламский» зеленый цвет. Кроме двойных зеленых занавесок наокнах и такого же ковра на полу, в «палатке» поставили софу, обитуюзеленой тканью. Возле нее стоял ломберный столик. Меж двух окон разместилинебольшой письменный стол и вольтеровское кресло. К комнате Шамиля примыкал тенистыйсад, и имам частенько выходил на балкон полюбоваться цветущей зеленью. В самомсаду для Шамиля построили небольшую мечеть. Но иногда для молитвы имам могпросто расстелить в углу комнаты желто-зеленую бурку. Дом привел Шамиля ввосторг, тем более что на Кавказе самое шикарное пристанище, в котором емуприходилось ночевать, был деревянный дом в Ведено-Дарго: «Я думаю, тольков раю будет так хорошо, как здесь. Если бы я знал, что меня здесь ожидает,давно сам убежал бы из Дагестана».
То внимание, которое оказывалосьимаму Дагестана и Чечни в России, не могло не вызвать у Шамиля — человекаблагородного и мудрого — ответного чувства. Как-то в приватной беседе онпризнался предводителю калужского дворянства Щукину: «У меня нет словвысказать вам то, что я чувствую. Приязнь и внимание со стороны ближнего всегдаприятны человеку, в ком бы он их ни встретил, но ваша приязнь после того, как явам сделал столько зла, совсем другое дело. За это зло вы, по справедливости,должны бы растерзать меня на части; между тем вы поступаете со мной как сдругом, как с братом. Я не ожидал этого, и теперь мне стыдно; я не могусмотреть на вас прямо и всей душой был бы рад, если бы мог провалиться сквозьземлю».
О своем прежнем могуществеШамиль, по выражению его зятя Абдурахмана, жалел как о растаявшем снеге. Апознакомившись поближе с Россией, имам, будучи неглупым человеком, понял, чтоКавказская война рано или поздно должна было закончиться покорением Кавказа иего собственным пленением, если ему не суждено было погибнуть от русской пули.
Пребывая в Калуге, Шамиль сбольшой охотой появлялся на публике, знакомился с городом. Пытливо осмотрев впервый же день калужские окрестности, Шамиль неожиданно радостно воскликнул:«Чечня! Совершенная Чечня!».
Совершать прогулки по городуимам предпочитал в открытой коляске, которую ему подарил царь вместе счетверкой лошадей и пятнадцатью тысячами рублей дохода в год. Но несмотря навозможность много тратить, Шамиль был чрезвычайно прост в быту. Точнее, онсохранил все привычки горца, прожившего всю жизнь в горах и привыкшего кспартанской обстановке. Имам был весьма умерен в пище. За завтраком и ужином онсъедал одно блюдо, за обедом — два. Ничего, кроме свежей ключевой воды, он непил. Жил в согласии с природой. Спать ложился рано: летом в семь, зимой вдевять. Вставал тоже раньше всех. В летние месяцы — в четыре, а в зимние — вшесть.
Что до одежды, то Шамиль неизменял своим привычкам и одевался как истинный горец, тем более что никто егоне принуждал к европейской цивильной одежде. Более того, относясь с уважением кШамилю — имаму Дагестана и Чечни, ему разрешили ходить в чалме (после покоренияКавказа это могли делать лишь побывавшие в Мекке). Так что по улицам Шамильщеголял в белой красивой чалме, медвежьей шубе и желтых сафьяновых сапогах. Посетивв таком экстравагантном для калужан виде городской сад, имам сразу жезапомнился публике. Вот, например, как вспоминает Шамиля один из очевидцев:«Несмотря на преклонный возраст и девятнадцать ран, полученных Шамилем вбоях, он казался моложе своих 62 лет. Имам был крепкого сложения, стройный, свеличавой походкой. Волосы его были темно-русого света, слегка схваченныесединой. Hoc — правильной формы, а лицо с нежным белым цветом кожи обрамленобольшой и широкой бородой, искусно окрашенной в темно-красный цвет. Величаваяпоходка придавала ему весьма привлекательный вид.» Кстати, бороду Шамилькрасил для того, чтобы «неприятели не заметили бы в наших рядах стариков ипотому не открыли бы нашей слабости»"":
В середине 1860 года в Калугунеспешно проследовал караван из семи экипажей. Это доставили личные вещи Шамиляи его семью. Один из экипажей был гружен несколькими тюками — обширнымиперсидскими коврами. Это привезли библиотеку.Шамиля, сплошь состоявшую изрелигиозных книг. Радости имама не было предела, тем более что вместе с книгамипривезли и любимую жену Шамиля Шуаннат, за жизнь которой имам особо боялся.Позже Шуаннат рассказала, что была без памяти от страха в первые часы взятияГуниба. А когда Шамиля повезли к русскому главнокомандующему князю Барятинскому,она была уверена, что больше не увидит своего мудрейшего мужа. И даже когдакнязь Барятинский их обласкал и подарил им много драгоценных камней, она и топродолжала думать, что ее отправят в Сибирь на всю жизнь. «Никогда, — признавалась она, — не могли мы подумать, что в России нам так будетхорошо». Тем не менее урожденная Анна Ивановна Улуханова не желалавозвращаться в христианство, веруя в мудрость Шамиля, приведшего ее вмагометанство.
И вправду, имам Шамиль былочень религиозным человеком, прожившим жизнь в согласии с Кораном, но онникогда не был фанатиком и потому с интересом присматривался к церковной жизнирусских. Бывало, он заглядывал в церковь св. Георгия, где ему сделалиспециальное окошко, чтобы он мог следить за службой не снимая папахи. А однаждыШамиля пригласил к себе на чай епископ калужский Григорий. С ним завязаласьоживленная беседа, в которой епископ спросил Шамиля: «Отчего у нас. и увас один Бог, а между тем для христиан Он добрый, а для магометан такойстрогий?» «Это оттого, — отвечал Шамиль, — что Иса ( Иисус — Авт.) вашдобрый. А наш пророк сердитый, да и народ у нас буйный, и потому с ними следуетобращаться строго».
Очутившись как-то в ЦарскомСеле и подивившись лишний раз роскоши и размаху «гяуров», Шамильзамер перед величественной статуей Спасителя. Помолчав минутку, он сказалсвоему другу — полковнику жандармов Богуславскому: «Он многому прекрасномуучил вас. Я тоже буду ему молиться. Он мне счастье даст». И это, по всейвидимости, не было позой. Видя терпимое отношение русских к исламу, он- такжетерпимо стал относиться к «неверным». Как-то раз полковникБогуславский спросил Шамиля: «А что если бы Шуаннат сделалась христианкой,взял ли бы ее к себе как жену?» — «Возьму!» — решительно ответилимам.
Вопреки своим годам Шамильсохранил почти что юношеское любопытство ко всему, что его окружало. Как-то разон пожелал посетить казармы калужского гарнизона, откушав там каши, а в другойраз — Хлюстинскую больницу. Проходя одну за другой палаты, он наткнулся нараненого своего солдата. Узнав, что горца лечат так же внимательно и тщательно,как и русских, Шамиль был потрясен. Позже, встретив на улице еще двух горцев (кудивлению имама, не закованных в цепи), он завел разговор со своей«нянькой» — капитаном корпуса жандармов Руновским. «Теперьтолько я вижу, как дурно содержал княгинь ( Орбелиани и Чавчавадзе, взятых вплен в 1854 году. — Авт.), но я думал, что содержал их очень хорошо. Я вижу вКалуге сосланных сюда двух горцев, они ходят здесь на свободе, получают от государясодержание, занимаются вольной работой и живут своими домами. Я не так содержалрусских пленных — и от этого меня так мучит совесть, что я не могу этоговыразить словами».
Находясь в России, пытливыйдо мелочей имам невольно сравнивал родной Кавказ с огромной страной, в которойон очутился, удивляясь ее размаху и развитию. Однажды его привезли посмотретьгубернскую гимназию, в которой Шамиль попросил непременно показать емуфизический кабинет. Наткнувшись там на корявый кусок магнита, имам долго с нимиграл, радуясь тому, как он притягивает всякие железячки. Но в гимназии Шамилютак и не смогли объяснить, зачем русских детей учат русскому же языку. Исовершенно озадаченным стал Шамиль, посетив позже русский флот в Кронштадте,монетный двор в Петербурге, фарфоровый и стеклянный заводы… «Да, яжалею, что не знал России и что ранее не искал ее дружбы!» — произнесШамиль со вздохом, подъезжая к Калуге.
Летом 1861 года Шамиль сосвоим сыном Кази-Магомедом и двумя зятьями отправились в столицу просить уАлександра II разрешения ехать в Мекку. Но Александр II ответил уклончиво,давая понять, что пока не время… Позднее Шамиль красноречиво писал об этомэпизоде своему покровителю князю Барятинскому: «Краснею со стыда перед ЕгоИмператорским Величеством и перед тобою, Князь, и раскаиваюсь, что высказалжелание ехать в Мекку. Клянусь Богом, я не высказал бы моих задушевных желаний,если бы знал, что Кавказ еще не замирен. Не высказал бы потому, чтобы Императори ты, Князь, не подумали бы обо мне чего дурного! Если я лгу, то пусть поразитменя и все мое семейство кара Божия!» (Просьбу Шамиля Александр IIисполнил. В 1871 году Шамиль посетил гробницу пророка Магомета, но вернуться вРоссию ему уже не пришлось: смерть настигла имама в Медине.)
Постепенно, по свидетельствуприставленного к имаму офицера, надзор за «стариком», как называли заглаза Шамиля, стал почти незаметным. Никто его уже и не воспринимал каквоеннопленного. Но интерес к нему не угасал. У Шамиля часто интересовались отех жестокостях, которые он совершал над людьми. Имам на это отвечалфилософски: «Я был пастырь, а те были моими овцами, чтобы их держать вповиновении и покорности, я должен был употреблять жестокие меры. Правда, многолюдей я казнил, но не за преданность к русским — они мне никогда ее невысказывали, — а за их скверную натуру, за грабеж и за разбой, поэтому я небоюсь наказания от Бога». На вопрос, почему он не сдался раньше, онотвечал как человек чести: «Я был связан своей присягой народу. Чтосказали бы про меня? Теперь я сделал свое дело. Совесть моя чиста, весь Кавказ,русские и все европейские народы отдадут мне справедливость в том, что я сдалсятолько тогда, когда в горах народ питался травою».
Как-то вечером Шамильтихонько постучал в комнату своей новой «няньки» Чичагова и, с минутупомолчав, вдруг спросил:
«Чем и как лучше я могудоказать, как я обожаю своего Государя?» Ответ напрашивался сам: присягана верноподданство. И Шамиль не заставил себя долго ждать. Имам написалАлександру II письмо, ставшее своего рода политическим завещанием Шамиляпотомкам: «Ты, великий Государь, победил меня и кавказские народы, мнеподвластные, оружием. Ты, великий Государь, подарил мне жизнь. Ты, великийГосударь, покорил мое сердце благодеяниями. Мой священный долг как облагодетельствованногодряхлого старика и покоренного Твоею великою душой внушить детям их обязанностиперед Россией и ее законными царями. Я завещал им питать вечную благодарность кТебе, Государь, за все благодеяния, которыми ты меня осыпаешь. Я завещал имбыть верноподданными царям России и полезными слугами новому нашемуотечеству»…
Шамиль принял присягу 26августа 1866 года вместе со своими сыновьями Кази-Магомедом и Шафи-Магомедом взале калужского Дворянского собрания.
Чем было это столь странное,на 180 градусов, обращение имама Шамиля из последовательного врага России в ееверноподданного? Был ли этот поворот искренним или же это было лишьпритворство? Никто, пожалуй, кроме самого Шамиля, не ответит на этот вопрос. Ивсе-таки, думается, что имам был искренен. С чего ему было двуличничать? Этобыл смелый и порядочный немолодой уже человек, так что не из трусости же онпринял дружбу со вчерашними своими неприятелями. Что ему угрожало? В концеконцов, находясь в ссылке, побежденный Шамиль мог бы просто замкнуться вчетырех стенах. Но нет, он сам идет навстречу своим прежним противникам.Думается, что это было проявление настоящей мудрости, преклонявшейся передвеликодушием и величием бывших врагов.
Московский комсомолец 5декабря 1999 года