--PAGE_BREAK--
2.2.Первая попытка
Паралич президента Вильсона вызвал своего рода ступор демократической партии. Рузвельт предпринял деятельную попытку возглавить если не всю партию, то по меньшей мере ее либеральное крыло. 29 мая 1919 года он обратился к Национальному комитету демократической партии с программным выступлением. Смысл речи сводился к тому, что в течение двадцати пяти лет Америка была ареной борьбы «здорового консерватизма» и «здравого либерализма» за контроль над республиканской и демократической партиями. Эта борьба окончилась. Республиканцы, очистив себя от либерального крыла, стали четко обозначившей себя консервативной партией. Демократы очистились от консервативных элементов и стали либерально-прогрессивной партией. Республиканцы свели все дело управления страной к тарифной защите американского крупного бизнеса, давая послабления миллионерам и ухудшая положение низших слоев. Демократы должны воспользоваться этой поляризацией и выступить защитниками большинства. Тогда «смена караула» в Вашингтоне произойдет гладко и к выгоде демократов.
Рузвельт отправился на конвент демократов в Сан-Франциско в 1920 году в составе делегации штата Нью-Йорк, не имея четкого представления о наиболее предпочтительном кандидате.
Конвент начался с развертывания огромного портрета парализованного президента Вильсона. Рузвельту предоставили слово вторым по счету, и он выдвинул ньюйоркца Аля Смита в президенты. Намекая на практику республиканцев, он пообещал: «На этом конвенте кандидат не будет избран в два часа ночи в прокуренном номере отеля». Аплодисменты. «У нас в военно-морском флоте стреляют быстро и прямой наводкой. Губернатор Смит в этом отношении — наш человек». Оркестр немедленно заиграл «Прогулки в Нью-Йорке», журналисты считали, сколько времени длится овация. Но у Смита были существенные минусы: он был католиком, выступал против запрета на спиртное и представлял элиту самого крупного города — невыигрышная позиция в эпоху растущих американских пригородов. Последовала сложная борьба, из которой победителем при сорок четвертом голосовании 6 июля 1920 года вышел весьма неяркий Джеймс Кокс.
После восемнадцатичасовой сессии выдвижения Кокса встал вопрос о его партнере, кандидате в вице-президенты. Главный менеджер демократической партии Мур по телефону задал ему вопрос, кого бы он хотел видеть партнером в предвыборной борьбе. В своих воспоминаниях Кокс пишет: «Я ответил ему, что мой выбор после некоторого размышления остановился на Франклине Рузвельте из Нью-Йорка. Когда меня спросили, знаю ли я его, я ответил, что не знаю. Насколько я могу припомнить, я никогда его не встречал; но я объяснил Муру, что он удовлетворяет географическим требованиям, что его признают независимым и что Рузвельт — хорошо известное имя».
Трудно переоценить значение этой удачи для полного амбиций политика. До сих пор он носил имя, которое знала вся страна, и только это служило залогом его будущности. Теперь же, завоевав выдвижение на пост вице-президента, Франклин Рузвельт разом превращался в политика национального масштаба. Так было положено начало большому самостоятельному пути.
Франклин Рузвельт продемонстрировал свой стиль уже на конвенте, выступив с одной из самых заметных речей. Учитывая, что он был на национальной арене новичком, лучшее, что могли сказать о Франклине Рузвельте, это то, что в нем сочетались необычайный интеллект и сильный характер.
18 июля 1920 года Кокс и Рузвельт встретились с президентом Вильсоном. Физическое состояние Вильсона их поразило. Сидя в коляске, худой и дрожащий, накрытый несмотря на жару пледом (прикрывшим его парализованную левую руку), Вильсон все же старался крепиться, но голова его после нескольких вежливых фраз опустилась. «Я рад, что вы пришли».— «Мы на миллион процентов с вами в вопросе о Лиге Наций»,— сказал Кокс. После этой встречи Кокс объявил участие США в Лиге Наций главным вопросом президентской кампании. Многие из его советников считали это ошибочным шагом, эмоциональной реакцией на физическое состояние президента Вильсона. Рузвельт вступил в борьбу солидарно с Коксом: «Я хотел бы, чтобы каждый американец был молчаливым свидетелем этой встречи двух великих людей».
Рузвельт ушел с официального поста и ринулся в борьбу. Две тысячи служащих министерства желали ему успеха. Официально кампания началась 9 августа, когда со ступенек своего особняка Спрингвуд Рузвельт обратился к пятитысячной толпе: «Две большие проблемы встанут перед следующей администрацией: наши отношения с миром и реализация организованного прогресса в самой стране».
В ходе президентской кампании 1920 года Рузвельт выступал по тринадцать раз в день, переезжая из штата в штат. Как уже говорилось, двумя главными темами были прогрессизм и активизация США на международной арене. Последняя тема вызвала наиболее горячие споры, Рузвельт не оставлял тени сомнения относительно своей позиции. В международных делах Соединенные Штаты «не могут построить непроницаемую стену из дорогостоящих вооружений и жить, как это привык делать Восток, словно нация термитов, вспоминая о прошлом… Мы должны открыть глаза и ясно видеть, что современная цивилизация стала настолько сложной, а жизнь цивилизованных людей настолько взаимосвязанной с жизнями людей в других странах, что невозможно ныне жить одновременно в одном мире и за его пределами». Практическим решением является создание эффективной международной организации.
Рузвельт сражался за Лигу Наций даже тогда, когда ее судьба вследствие позиции сената уже была решена. Он был глубоко убежден, что Лига Наций является «практическим решением практической ситуации. Она не более совершенна, чем наша собственная конституция. Она не является антиамериканской… Посредством этой организации мы могли бы бросить нашу моральную силу и нашу потенциальную мощь на весы мира. Полагать, что эта цель противоположна американским интересам, противоречит здравому смыслу».
Чтобы добиться активизации внешней политики США, Рузвельт должен был преодолеть сопротивление блока националистически настроенной буржуазии, полагавшей, что во внешнеполитических предприятиях Америка еще не может завладеть контролем над огромным внешним миром и лишь ослабнет в процессе глобальных притязаний.
Избирательная кампания 1920 года навсегда осталась для Рузвельта незабываемой политической битвой. За три месяца он, следуя строгому графику, объехал в собственном железнодорожном вагоне тридцать два штата страны. Впервые его секретарем (35 долларов в неделю) становится Маргерит («Мисси») Лихенд — начало долгой совместной работы. Место главного спичрайтера занимает Марвин Макинтайр из военно-морского министерства. В Вашингтоне оставлен Луис Хоув, а в Нью-Йорке — Чарльз Маккарти. Стивену Хэрли было поручено прибывать за день раньше в очередное место и «организовывать аудиторию». Кассой ведал Том Аинт. Сам Рузвельт внес на ведение предвыборной кампании 5 тысяч долларов, его мать — 3 тысячи.
Пресса по достоинству оценила красноречие Рузвельта. «Нью-Йорк пост»: «Декламация выше всяких похвал. У претендента фигура идеального университетского игрока в футбол, ясные и отчетливые жесты, неизменная готовность поделиться улыбкой, приятный голос, все данные для победоносной кампании».
Гардинг начал свою предвыборную кампанию в комфорте собственного дома. Он просто вышел на крыльцо и зачитал речь. Затем он посетил восемнадцать штатов к востоку от Миссисипи, что, скорее всего, не дало ему ни одного голоса. Но это, собственно, было и не так важно. Как не без основания писал министр внутренних дел в кабинете Вильсона Франклин Лейн, «Кокса отвергнут не те, кто не любит его, а те, кто не любит Вильсона».
Ночь ожидания результатов прошла, разумеется, в Гайд-Парке. Рузвельт не исключал возможности поражения, но он не предвидел масштабов этого поражения — демократы потерпели фиаско. Крупнейшее поражение одной из двух политических партий за столетие. Среди выборщиков расклад был такой: 127 голосов демократов против 404 голосов республиканского тандема Гардинга—Кулиджа, плюс победа республиканцев в обеих палатах. Оказалось, что республиканец Гардинг более точно определил желание нации вернуться от гениев прогрессизма к трезвой «нормальности», сбалансированной политике, охране безопасности страны прежними способами, к сохранению прежних ценностей.
Рузвельт вплотную занялся подготовкой к следующему раунду политической борьбы. Период между 1925 и 1927 годами он посвятил поиску и формулированию принципов, которые могли бы объединить «городскую» и «сельскую» фракции демократической партии, позволили бы расширить национальную базу демократов. Рузвельт задался целью стать лучшим специалистом своей партии в области внешней политики. При этом его «осевой» концепцией было продолжение интернационализма, глобальной политики президента Вильсона, к которому он относился с величайшим пиететом как к основателю единственно верного для Америки курса на XXстолетие. В 1921 году он участвовал в создании Фонда Ву-дро Вильсона, средства которого предназначались для поощрения сторонников активной внешней политики США.
Считая, что в стране должна быть создана новая школа дипломатов, Ф. Рузвельт стал одним из основателей Школы Уолтера Пейджа (бывшего посла Вильсона в Лондоне) при Университете Джонса Гопкинса. В 20-е годы Рузвельт лично корректировал учебные планы в университетах и колледжах страны, стимулируя интерес к международной арене. В период, когда Америка демонстративно отвернулась от Лиги Наций, Ф.Рузвельт открыто и подчеркнуто выступил за членство США в этой организации. Некоторым из его друзей странно было смотреть,как молодой амбициозный политик борется за дело, вчистую проигранное таким мастером политической борьбы, каким был Вудро Вильсон. В 1923 году Рузвельт создал такой проект нового сообщества наций, который, по его мнению, более приемлем для американского народа, чем отвергнутая Лига Наций. Ради вхождения в мировое сообщество, где индустриальная мощь США должна была сыграть решающую роль, он предлагал выдвинуть и пропагандировать оговорки, призванные уменьшить страх американцев перед новым и неизведанным предприятием. Согласно его плану, США «не могли быть вовлечены в чисто региональные проблемы», американцы «не могли быть призваны к решению задач, ведущих к использованию вооруженной силы без полного и свободного нашего согласия, выраженного посредством наших конституционных процедур». Неважно, в каком виде США примут участие в решении мировых проблем, полагал Рузвельт, важно само это участие.
Главные обвинения Рузвельта против республиканцев заключались в том, что они не вели подлинно международной политики в интересах Соединенных Штатов и не приняли никакого участия в рассмотрении вопросов, разбираемых Лигой Наций и Международным судом. Рузвельт, разумеется, знал, что большинство американцев голосовали против участия в этих организациях. И все же в своей статье, напечатанной в наиболее влиятельном внешнеполитическом журнале «Фо-рин афферс», он предлагал проявить «гораздо большую степень внимания и определенной официальной помощи этим организациям, чем мы оказывали до сих пор». Рузвельт шел дальше: «Мы должны сотрудничать с Лигой Наций как с первой крупной организацией, направленной на поддержание мира, не вступая на почву непосредственно европейской политики, но тем не менее принимая активное, полнокровное официальное участие во всех обсуждениях, которые могут принести пользу всему человечеству. То же самое касается Международного суда».
Наиболее популярное в то время требование быстрого взыскания с бывших союзников долгов получило у Рузвельта своеобразное трактование. Напомним, что за время войны Америка перестала быть страной-должником и стала страной-кредитором. Она выплатила Европе свой долг 3 миллиарда долларов, и в новой ситуации уже Европа ей должна 10 миллиардов долларов. С его точки зрения, тот факт, что Соединенные Штаты намеревались собрать 22 миллиарда долларов вместо (учитывая проценты) 10 миллиардов (которые США в годы войны предоставили своим европейским союзникам), мог превратить бывших союзников «в государства, ненавидящие жестокого и жадного сборщика налогов».
Работы Рузвельта привлекли внимание теоретиков и практиков вильсонизма. Но сближение со старой гвардией Вильсона для него не было гладким. Хранители интернационалистских принципов не без подозрения смотрели на молодого выскочку из Нью-Йорка, родственника заклятого врага Вильсона — Теодора Рузвельта, политика, который, по их мнению, мог дискредитировать «крестовый поход» Вильсона за превращение Соединенных Штатов в ведущую мировую державу, С другой стороны, для Рузвельта полностью отождествить себя с проигравшей свою игру фракцией демократов вовсе не казалось привлекательным. Следовало учитывать, что большинство американцев весьма решительно отвергли вильсонизм, поэтому посягающий на верховное лидерство должен был согласовывать амбиции с наиболее популярными взглядами своего времени. Опыт Вильсона научил Рузвельта, что для смелой внешней политики необходима твердая поддержка на внутренней арене. Без этого внешнеполитические замки строились на песке. Поэтому к концу 20-х годов он определенно отходит от правоверного вильсонизма.
Желая утвердить свою профессиональную репутацию, Рузвельт в 1923 году опубликовал в журнале «Азия» статью на волнующую тему текущего периода «Должны ли мы доверять Японии?» То был ответ на работы популярных в стране публицистов У. Питкина «Должны ли мы сражаться с Японией» (1921) и Г. Байуотера «Морская мощь на Тихом океане» (1922), которые в той или иной степени отстаивали идею неизбежности столкновения двух претендентов на владычество в Тихом океане. Рузвельта пугала крайность этого вывода. Он видел центр мирового развития в Европе, чье могущество хотя и было поколеблено мировой войной, но сохраняло свою осевую значимость. Именно здесь США должны были получить новые контрольные права (Лига Наций в этой связи казалась наилучшим каналом). На Тихом океане, при всей его насущной и еще более потенциальной важности, не решалась проблема мирового лидерства. Поэтому Рузвельт, в отличие от своих агрессивно настроенных предшественников, в оценке американо-японской ситуации считал, что битва США и Японии не даст быстрых положительных результатов для США. Обе страны достаточно сильны для обеспечения надежной стратегической обороны.
Рузвельт в своей статье призывал ослабить американо-японский антагонизм, сделать возможным американо-японское сотрудничество, которое повышало бы престиж США в Азии и создавало рычаги воздействия на победоносные державы прежней Антанты.
В процессе подготовки к президентской кампании 1928 года Ф. Рузвельт опубликовал новую статью в журнале «Форин афферс», которую хотел бы видеть внешнеполитической платформой своего политического патрона и фаворита А. Смита. В этой статье Рузвельт убеждал в необходимости для Америки возглавить мировое развитие: «В прошлом в нашей истории были периоды, когда американское руководство оказывало влияние на идеи и действия цивилизованного мира». В число конкретных предложений Рузвельта входило объявление американских гарантий безопасности торгового судоходства, инициативы по созыву международных форумов по военно-морским вооружениям. Наибольшие нарекания Рузвельта вызывала европейская политика республиканцев. Узколобый подход — требование выплаты бывшими союзниками долгов — означал отчуждение самых могущественных стран мира в обмен на деньги, которые Америке, по существу, и не были нужны. Но еще более жестокой и неразумной виделась политика Вашингтона в свете того, что одновременно федеральное правительство руководствовалось дискриминационной тарифной политикой, что значительно осложняло для европейцев выплату их долгов. Участие в Лиге Наций, вхождение в Международный суд, либеральное отношение к долгам европейцев, широкое и перспективное видение возможностей укрепления американских позиций в центре мирового могущества — вот что предлагал Ф. Рузвельт как теоретик демократической партии во внешнеполитических вопросах. По его мнению, во второй половине 20-х годов вновь созрели условия для попытки США внести упорядоченность в хаос мировых дел, сделать колоссальную американскую индустрию основой стабильности в мире.
Но в политике приходится выбирать. И Рузвельт в 1928 году стоял перед выбором — закрепить за собой положение ведущего внешнеполитического эксперта своей партии или начать движение к верхним этажам политической лестницы. Последнее возобладало, и Франклин Рузвельт, устремившись к посту губернатора штата Нью-Йорк, «повесил замок» на внешней политике.
Теперь умудренность в международных делах не только не требовалась, нои была опасной — многоплеменный Нью-Йорк по-разному реагировал на внешнеполитические симпатии своего губернатора. Рузвельт на три года как бы ушел из внешнеполитической сферы анализа, он как бы соблюдал обет молчания. Так, в 1931 году он отклонил предложение высказаться в национальной печати по поводу политики президента Гувера в вопросе об уплате союзниками военных долгов и по поводу агрессии Японии в Маньчжурии. Вполне очевидно, что губернатор боялся разозлить влиятельную группу «поствильсоновских» интернационалистов, а еще больше — создать негативное о себе представление у националистически настроенного большинства своей партии.
Все в новой системе взглядов Рузвельта основывалось теперь на вере Джефферсона в достижение свободы от правящей политической машины, клятве на алтаре свободы использовать машину государства для решения социальных проблем. Ради достижения этой цели необходима хорошо организованная демократическая партия, обновленная на платформе нового джефферсонизма для хотя бы частичного исправления несправедливостей индустриального общества.
Рузвельт развивал эти идеи, еще не занимая ведущих позиций в демократической партии,— он был всего лишь потерпевшим поражение кандидатом на пост вице-президента. Но ни на секунду не сомневался в своих лидерских способностях. И теперь он видел, что многое зависит от организации, от системы партийного управления, которая приводит в движение легионы новых политических бойцов. Парадокс: чем менее подвижным делает его жестокая болезнь, тем более обширным становится поле его деятельности. Практически это вся Америка. Рузвельт шлет письма трем тысячам ведущих деятелей демократической партии в стране, едва ли не всем потенциальным делегатам следующего конвента демократической партии. Это был тот период, когда руководство демократической партии, разочарованной и разобщенной, представляли собой всего лишь «две леди, занимающие одну комнату в вашингтонском офисе».
Рузвельт начинает одновременно вырабатывать и новую идеологию демократической партии и ее организационную структуру. «Мы — партия прогресса и либеральной мысли, и мы желаем сделать демократию сильной, более воинственной организацией в общенациональном масштабе.» Глядя на карту страны, он все более убеждается в том, что основой общенационального успеха должно быть единение демократов (традиционных) Юга и Запада с новыми демократами индустриального Севера. Все меньше было сомнений в том, что единственным политиком, способным осуществить это объединение, он видел себя.
А пока политические бури были отложены до выборов 1928 года, Рузвельт не отрывался от книг и, что было для него чрезвычайно характерно, проводил многочисленные встречи со специалистами в самых разных сферах социальных наук. Элеонора снабжала его литературой, поддерживала в нем интерес к социальным и экономическим проблемам, приглашала проявивших себя авторов посетить Гайд-Парк или Уорм-Спрингс. Рузвельт умел расположить к себе
2.3.Великая депрессия
Обвал на нью-йоркской бирже 29 октября 1929 года знаменовал наступление новой эпохи. За несколько часов Уолл-стрит потерял на падении курса акций более 10 миллиардов долларов. Эра беспечного благополучия закончилась, наступили суровые времена. Рузвельт, как и большинство американцев, считал поразившее страну экономическое несчастье временным. Из-за врожденного оптимизма он верил в это дольше других. Ему понадобилось довольно много времени, чтобы осознать: экономике-социальный кризис — это всерьез и надолго. От месяца к месяцу депрессия нарастала, становясь «Великой». Рассуждая о причинах этой депрессии, известный экономист Дж. К. Гелбрейт назвал в качестве основной прежде всего то, что 5 процентов населения владеет третьей частью личных доходов страны. В период с 1929 по 1932 год валовой национальный продукт страны упал с 103 миллиардов долларов до 58 миллиардов. Доход на душу населения снизился с 847 до 465 долларов. На протяжении трех лет с начала краха еженедельно в среднем сто тысяч трудящихся теряли свои рабочие места. Численность безработных достигла 24 процентов всей рабочей силы в 1932 году (12 миллионов человек).
Рузвельт лишь приступил к формированию своего к проблеме. Именно в это время «мобилизованный» губернатором профессор политических наук Колумбийского университета Реймонд Моли пишет о Рузвельте: «Трудно ответить на вопрос, каков он, приходится суммировать множество впечатлений. Одно определенно — это проистекает из его располагающих манер — его внешняя мягкость не является главной чертой его характера. Когда он стремится к чему-либо, он проявляет очевидную жесткость, упрямство, настойчивость, энергию… Энергия этого человека и его жизненная сила удивительны. Я был изумлен его интересом ко всему происходящему… Я не уверен, что он прочел много книг об экономических проблемах. Более всего сведений он получает из бесед, и когда он прекращает эти беседы, ты не знаешь, что он извлек для себя».
Место ведущих помощников Рузвельта окончательно занимают Хоув и Ферли, контраст между ними отмечали все. Нервный и самососредоточенный Хоув мог быть груб и нетерпим. Большой и мягкий, круглолицый сын каменщика ирландец Ферли почти всегда улыбался. Хоув действовал из-за спины, предпочитал иметь прикрытие; Ферли любил общение, быстро запоминал имена собеседников и легко вел беседу. Хоуву было тяжело с незнакомцами, Ферли их молниеносно очаровывал. Луис Хоув размышлял в тишине над стратегией, а Джеймс Ферли колесил по стране, знакомясь с невиданным числом деятелей демократической партии. Оба были преданы Рузвельту, оба были нацелены на Белый дом и заранее распределили между собой свои роли.
Через два года Рузвельта переизбрали на второй двухгодичный срок губернаторства в Нью-Йорке. На этот раз его победа была более впечатляющей — перевес составил 700 тысяч человек. И сразу же, буквально на второй день его помощник Ферли бросает общенациональный вызов: «Я не представляю себе, как мистер Рузвельт может избежать номинирования на президентский пост от своей партии, даже если сам он не пошевелит и пальцем». Когда Рузвельту рассказали об этом заявлении, он рассмеялся: «Что бы ни сказал Джим, мне нравится». Другому своему многолетнему стороннику Флинну он сказал через неделю после выборов: «Эдди, я верю, что меня могут выдвинуть кандидатом на президентский пост в 1932 году». Тем временем обстановка в стране все больше принимала масштабы национального несчастья. Президент Гувер в очередной раз провозгласил, что возврат к процветанию «за углом», и в очередной раз ошибся. Страна стала отворачиваться от него в поисках преемника, который мог бы решить проблему теперь уже 17 миллионов безработных (четверть всей рабочей силы), постепенно терявших смысл жизни; судьбу фермеров, чьи продукты обесценились на 60 процентов, и владельцев акций, стоимость которых на Уолл-стрите упала с 87 миллиардов долларов в 1929 году до 19 миллиардов в 1933 году.
Именно в этот момент национального кризиса, когда основная когорта политиков опустила руки, Рузвельт решает выйти на национальную арену. Он делает это осторожно, стараясь не оторваться от реальной почвы. Администрация Гувера борется за три святыни — минимальную инфляцию, твердый (привязанный к золотому стандарту) доллар и сбалансированный бюджет, а Рузвельт предлагает поставить в центр забот того американца, который даже не фигурирует в сводках министерства финансов. В марте 1932 года страна начала повторять слова губернатора Нью-Йорка о том, что «никому в стране не должно быть позволено жить ненакормленным, неодетым и лишенным жилья». Рузвельт призвал оставить страхи перед дефицитом бюджета: «В такие необычные времена повышенные финансовые расходы оправданы… Там, где штаты не могут решить задачу, заботу о стране должно взять на себя федеральное правительство». В Белом доме президент Гувер более перипетий кризиса боялся того, что к власти в стране придут безответственные демагоги, ниспровергающие каноны тех экономических воззрений, в которые он свято верил. В стране начали образовываться две полярные точки зрения на путь выхода страны из экономического кризиса. Рузвельт бросил вызов гуверовской монетаристской ортодоксии. продолжение
--PAGE_BREAK--
Глава 3. Пост президента США
3.1.Путь
в Вашингтон
22 января 1932 года губернатор Нью-Йорка за неделю до своего пятидесятилетия выставил свою кандидатуру на предварительных выборах в Северной Дакоте. В те времена обесценившихся денег и обесценившихся слов далеко не все видели в нем героя. Ведущий журналист эпохи Уолтер Липпман открыто усомнился в оправданности рузвельтовского самоутверждения: «Франклин Рузвельт не крестоносец. Он не народный трибун. Он не враг незаслуженных привилегий.
Свою программу Рузвельт коротко обозначил так: федеральная помощь обездоленным, крупномасштабные общественные работы, отмена сухого закона, посадка лесов на потерявших плодородие землях, сокращение процентной ставки на закладные под дома и фермы, добровольный контроль фермеров (компенсируемых федеральным правительством) над урожаями, понижение внешних тарифов.
За Рузвельта проголосовало 28 миллионов человек против 17 миллионов, отдавших голоса Гуверу. Демократы победили также в обеих палатах. Рузвельт отправился спать в свой дом на 65-й улице. Мать обняла сына в дверях: «Величайшая ночь в моей жизни!» И он улегся спать в ту же постель, в которой провел, став инвалидом, столько тягостных дней.
Главной заслугой президента Рузвельта в этот самый суровый период американской государственности было не отдельное мудрое решение, а то, что он сумел создать в стране атмосферу солидарности, готовности к новациям, чувство, что препятствия преодолимы. Из мрака отчаяния он сумел извлечь луч надежды, его оптимизм был заразителен. Страна не стала жить лучше, но стала более уверенной в том, что труд и поиски выхода из экономических и моральных злоключений в конечном счете обеспечат выход к новым солнечным дням. Такие общенациональные авторитеты, как Уильям Аллен Уайт, признали, что недооценивали Рузвельта: «Мне трудно понять — я не понимал его до выборов или он развернулся после победы? Он демонстрирует спокойствие, великодушие и, более всего, властность!.. Я слышал в своей жизни многое, но ничего подобного».
Отвергая высокомерную гуверовскую практику («президент никогда никого не навещает»), Рузвельт посетил ушедшего в отставку судью Оливера Уэнде-ла Холмса в связи с его днем рождения — ему исполнилось девяносто два года. Неважно, что ступеньки дома у судьи были круты. Рузвельт, поправ всякое высокомерие, попросил у великого судьи совета; «Что делать?» Ветеран гражданской войны ответил коротко: «Крепите свои ряды и сражайтесь!» После ухода президента судью спросили его мнение о новом президенте. «Знаете ли,— сказал смущенно Холмс,— его дядя Тэд назначил меня Верховным судьей».— «И все же». Взглянув на дверь, через которую только что вышел президент, старый судья высказал суждение, которое является, возможно, самой верной, гениальной оценкой Франклина Делано Рузвельта: «Второклассный интеллект, но первоклассный темперамент».
3.2.Внутренняя политика
В первые беспрецедентные в американской истории «сто дней» Рузвельт представил конгрессу обширную программу преобразований, а тот вне себя от паники, порожденной общим положением в стране, вотировал законопроекты без обсуждений. В эти вечера свет в окнах ведомственных зданий в Вашингтоне горел буквально до утренней зари. Во многом именно для того, чтобы не раздражать доведенный до отчаяния народ, конгресс без детализированных слушаний утвердил весь состав кабинета — все его члены собрались в Овальном кабинете Белого дома, и Верховный судья Бенджамин Кордозо принял у них клятву. Это была первая такая церемония в Белом доме, и впервые кабинет выступал единым коллективом. После церемонии Рузвельт отправился в Красную комнату Белого дома, чтобы поприветствовать тринадцать юношей-инвалидов, специально приглашенных на инаугурационную церемонию. В Белом доме не было подлинной смены караула, за-мены внутренних служб и уж точно не было больше обедов из семи блюд. На все это у Рузвельта попросту не было времени. И он был, по определению Артура Шле-синджера, «естественный президент», ему не нужен был дополнительный декор. Все и без того точно знали, за кем последнее слово, кто в этом доме творит историю.
31 марта Рузвельт провел через конгресс законопроект, который ему был особенно дорог — о создании Корпуса гражданской консервации (ССС). Этот закон дал работу 250 тысячам безработных молодых людей в национальных парках и лесах немедленно, а всего через ССС прошли 2 миллиона молодых американцев, одевших зеленую униформу. За их эффективность отвечали генерал Макартур и полковник Джордж Маршалл. От Флориды до Канады было посажено 200 миллионов деревьев. Разумеется, часть общества увидела в этом путь к униформам европейских режимов. Главной задачей ССС было проведение лесонасаждений, сохранение культурного слоя почвы, строительство национальных заповедников и многое другое. Членам организации предоставляли еду и жилье, 30 долларов в месяц и посылали еще 25 долларов в месяц их семьям. Уже через неделю в Вирджинии был создан первый лагерь Корпуса. Америка стала опрятнее, а многие ее молодые граждане получили смысл в жизни. 27 марта создается Администрация сельскохозяйственного кредита для финансирования пострадавших фермеров, сохранения за ними их ферм, обновления сельскохозяйственного производства. Акт о доверии к ценным бумагам от 29 марта в значительной мере сдержал спекуляцию ценными бумагами. Впервые рынок ценных бумаг перестал быть ареной обогащения удачливых спекулянтов, впервые государство взяло его под свой контроль. Во главе Комиссии по федеральной торговле был поставлен Джозеф Кеннеди, патриарх знаменитого семейства, уже успевший сделать огромное состояние. Уж он-то знал, какие лазейки следует перекрыть спекулянтам. Критикам этого назначения Рузвельт сказал просто: «Ловить воров лучше всех может специалист в обхождении законов».
В апреле была создана Администрация долины Теннеси (ТВА) — самое амбициозное предприятие в области общественных работ: государственное планирование, федеральная организация, охватывающая сразу несколько штатов. Разумеется, крики о «ползучем социализме» стали звучать громче, но Рузвельту этот проект был очень дорог. Проект лоббировал сенатор Джордж Норрис, сторонник национализации источников энергии и одновременного сохранения окружающей среды. ТВА стала символом незашоренности Рузвельта, отказавшегося видеть призрак коммунизма в государственном владении гидроэлектростанциями.
В апреле же, подписав Акт о кредитах владельцам домов, Рузвельт спас тысячи разоренных домовладельцев, предоставив им 2 миллиарда долларов для оплаты закладных под низкий процент. Четверть заложенных домов оказались спасенными от немедленной распродажи. 19 апреля 1933 года президент Рузвельт отменил золотой стандарт, запретив при этом экспорт золота. Тем самым он предпочел практику контролируемой инфляции, облегчавшей положение задолжавших. Позволяя доллару «самому» устанавливать свой эквивалент, Рузвельт упростил задачу американских экспортеров, встретивших трудные времена среди инфлирующих европейских валют. Эту инициативу правые в США встретили без всякого восторга — столетиями Америка была привязана к золотому стандарту как одному из столпов того порядка вещей, с которыми связана вся западная цивилизация. Аль Смит прямо сказал, что он «за настоящие золотые доллары против дутых необеспеченных долларов». Но более легкий доллар открыл дорогу американскому экспорту, укрепив американские позиции в мире. И такие вожди бизнеса, как Дж. П. Морган, в конечном счете поняли это.
4 мая — Акт об экстренных мерах в сфере железных дорог. Создавалась система, координирующая главное (тогда) средство внутриамериканского перемещения и обмена. Железнодорожное сообщение стабилизировалось, страна стала более здоровой вследствие физического сближения ее отдельных частей.
17 мая Рузвельт создал Федеральную страховую компанию, страхующую банки от краха, исключающую столь характерную для 20-х годов спекуляцию акциями и ценными бумагами. Она явилась той скалой, на которую стали опираться банки, уменьшилось вероятие паники вкладчиков.
Необходимо было что-то делать с промышленностью. Мнения здесь были настолько полярными, что Рузвельт 10 мая собрал представителей борющихся групп, представляющих непримиримые стороны, в Белом доме. Когда первые два часа не выявили компромиссного подхода, Рузвельт приказал своему помощнику генералу Х.Джонсону запереть их в отдельную комнату и не выпускать вплоть до достижения взаимоприемлемого решения. Именно из этой идейной битвы возник знаменитый Акт о восстановлении национальной промышленности (НРА) — самое большое мероприятие «Нового курса», во главе которого стоял, возможно, самый колоритный из деятелей эпохи — генерал Хью Джонсон. Джонсон понимал тяжесть задачи; «Вначале будет яркое пламя, а в конце дохлые кошки. Это словно взбираться на гильотину в отчаянной надежде, что топор не работает». К середине лета 1933 года под флагами НРА работало более 9 миллионов рабочих, а кодексы НРА подписал миллион предпринимателей. Президент приказал государственным учреждениям иметь дело только с фирмами, подписавшими статут НРА. Когда Генри Форд отказался подписать статут, «линкольны» Форда были поменяны на «кадиллаки» более покладистой «Дженерал моторе».
22 мая Рузвельт назначил главой Администрации гражданских работ (СВА) малоизвестного ему тогда нью-йоркца Гарри Гопкинса, который объявил, что его задача «сделать так, чтобы люди не умирали с голоду». (Под разными названиями эта организация просуществовала до 1942 года.) Гопкинс привлек внимание Рузвельта тем, что не хотел заниматься простой благотворительностью: люди без работы теряют достоинство. В СВА было занято более 4 миллионов человек, осуществлено более 30 тысяч проектов. Люди Гопкинса строили мосты, стадионы, аэропорты. За десять лет СВА создала десятую часть всех новых дорог в Америке, 35 процентов всех новых больниц, 65 процентов зданий городского управления, 70 процентов новых школ. Не перечислить всего того, что за короткий срок удалось сделать СВА для Америки. Это и тоннель Линкольна под Гудзоном, и мост, соединивший Манхэттен с Лонг-Айлендом, и золотохранилище США в Форт-Ноксе и многое, многое другое, что украшает сегодняшнюю Америку. И все это обошлось в 20 миллиардов долларов — на треть меньше, чем помощь по ленд-лизу Англии. И именно СВА спасла тлеющие, ржавеющие военные установки, что сделало мобилизацию 40-х годов столь успешной. Без государственных ра- бот 30-х годов Америка не смогла бы создать и атомную бомбу в столь сжатые сроки.
Бизнесмены называли все это «ползучим социализмом». Но американский народ воспринимал происходящее иначе. Процитируем далекую от экстремизма «Нью-Йорк тайме»: «Американскому народу кажется, что Рузвельт оседлал смерч и поставил под свой контроль шторм. От президента Рузвельта он (народ) получил серию исполненных мужества речей и ряд достижений, которые заставили миллионы его сограждан считать президента человеком, ниспосланным небесами в самый трудный час».
В июне принят закон о создании федеральной службы занятости и закон о рефинансировании задолженности по жилищному кредиту. Далее последовал закон о кредитовании фермерских хозяйств, принесший облегчение фермерству, задавленному долгами.
Но самым важным и далеко идущим мероприятием стал Закон о восстановлении промышленности НИРА (The National Industrial Recovery Act). Целями регулирования промышленности объявлялись: обеспечение «всеобщего благоденствия» путем кооперации между отдельными группами предпринимателей, путем достижения сотрудничества между рабочими и работодателями при содействии правительства, устранения «разрушительной конкуренции», ведущей к снижению прибылей, подрыву деловой устойчивости, сокращению инвестиций и занятости.
Упорядочивание отношений между предпринимателями и группами предпринимателей было решено добиться путем принудительного картелирования промышленности. Для увеличения занятости, повышения покупательной способности и стабилизации товарного рынка различные отрасли должны были ограничить себя «кодексами честной конкуренции». Предполагалось, что в каждой отрасли под наблюдением правительства можно будет остановить процесс снижения цен, выработав строго определенные нормы производства и сбыта, определив уровень цен и условия коммерческого кредита. Группам промышленников вменялось в обязанность согласовать с профсоюзами минимальные размеры зарплаты и максимальную продолжительность рабочего дня. Окончательное решение по этим кодексам было в руках президента. Контроль за реализацией программы НИРА возлагался на созданную президентом Национальную администрацию восстановления.
Принятый в мае 1933 года Чрезвычайный закон о помощи (ФЕРА) должен был закрыть одну из самых опасных пробоин. Полмиллиарда долларов ассигновывались штатом для ликвидации угрозы голода и массовой пауперизации населения.
Основная масса законов начального периода «нового курса» была принята в чрезвычайной спешке, за первые три месяца пребывания Рузвельта у власти. Это были сто дней, которые помогли американскому капитализму избежать своего Ватерлоо. Самым важным итогом было то, что экономика прошла фазу кризиса, все признаки восстановления были налицо.
Но если в области восстановления деловой активности меры, принятые правительством, привели к улучшению, то в плане проблемы касающейся миллионов людей, — проблемы занятости — достижения были более скромными. Более того в 1940 году, незадолго до очередных президентских выборов безработных было больше, чем в 1931 году, в апогее краха. Только война спасла экономику США от очередного спада и новой массовой безработицы.
Законодательства первых «ста дней» вопреки заявлениям о преобладании в нем чисто экономических задач, призвано было прежде всего создать психологический перелом, внести успокоение, выпустить пар из котла, давление в котором достигло критического предела.
Рузвельту ближе всего была умеренная разновидность реформаторства, которая к 1912 году выкристаллизовалась в политической философии президентов Теодора Рузвельта и Вудро Вильсона, воплотив в себе идеи государственного регулирования экономики и модернизации правовых институтов в целях упорядочения под эгидой государства социальных отношений, оказавшихся в результате неконтролируемого хозяйничанья капитала на гране опасного кризиса.
Уловив решимость миллионов людей добиваться перемен, Рузвельт делает шаг на встречу их чаяниям, провозглашая знаменем национальной политики курс на реформы, но реформы постепенные, верхушечные, устраняющие только самые вопиющие проявления социального неравенства и сохраняющие в неприкосновенности устои.
Новый импульс для поворота от созерцательности и проволочек к поддержке самого радикального в истории американского государства социального законодательства, включая законы о социальном страховании, о трудовых отношениях, о налогообложении крупных состояний, о беспрецедентном расширении прав профсоюзов дала новая предвыборная кампания 1935 года. «Новый курс» претерпел новую эволюцию, стал еще более радикальным. Публичные выступления президента полны обличений беспредельной алчности имущих классов и хищничества монополистов в духе самого низкопробного популизма. Тем самым Рузвельт решал главную задачу буржуазного прогрессизма — подчинить себе массы и удерживать их под контролем подновленной двухпартийной системы.
Испытывая давление со стороны монополий и их прессы, Рузвельт тормозил осуществление провозглашенных реформ, предусмотрительно не связывал себя никакими жесткими обязательствами.
К концу третьего срока пребывания Рузвельта на посту президента реакция и движение к контр реформе набрали силу. Одной из причиной этого был верхушечный, элитарный характер либерализма, подчиненного всецело классовым интересам буржуазии. Спонтанность, непоследовательность были его отличительной чертой, а боязнь почина демократических масс — родовым его признаком.
3.3.Внешняя политика
В начале президентской карьеры Рузвельта его внешнеполитическая позиция была изоляционистской. В Европе и на Дальнем Востоке уже существовали очаги новой мировой войны. Такая позиция президента была на руку гитлеровской Германии и милитаристской Японии, строивших свою глобальную стратегию в расчете на нейтралитет США, на их отказ поддержать усилия миролюбивых держав в создании системы коллективной безопасности. В 1935 году в США принят закон о нейтралитете к очевидной выгоде агрессоров. США вместе с Англией и Францией раздели ответственность за содействие фашистской агрессии. В 1937 году принят закон об эмбарго на поставки оружия в Испанию, где шла схватка республики с фашистскими мятежниками и германо-итальянскими интервентами. Внешняя политика проводимая президентом подчинена главной задаче — укреплению экономических и военно-стратегических позиций США на мировой арене.
Борьба за внешние рынки определяла заинтересованность монополистических кругов США в политике «экономического национализма», предполагавшей «свободу рук», не связанность международными обязательствами, уклонение от коллективных усилий по урегулированию международных конфликтов.
Держась в стране, как полагали в этих кругах, можно было с чувством морального превосходства наблюдать за кровавыми драмами на Европейском и Азиатском континентах и извлекать немалые барыши. Но Рузвельт понимал, что изоляционизм в современных условиях невозможен и поэтому для создания привлекательного имиджа и учитывая ширящееся в стране антивоенное настроение, принимал ограниченное участие в коллективных усилиях по укреплению мира.
Рузвельт не отказывал себе в удовольствии продемонстрировать, что его отрицательное отношение к попыткам взорвать мир остается неизменным и что его правительство готово содействовать усилиям Лиги Наций в деле сохранения мира, но… не выходя за пределы чисто морального выражения своих симпатий и антипатий.
Президент обещал не чинить препятствий коллективным мерам, направленным против страны, которую США и другие государства рассматривают как агрессора, однако его страна не будет участвовать в каких-либо коллективных санкциях против страны-агрессора.
Платонические призывы к миру и указания на заинтересованность США видеть Францию достаточно сильной перед лицом опасности со стороны Германии не могли обмануть Гитлера. Они не заставили его отказаться от ревизии Версальского мирного договора. 14 октября 1933 года германское правительство заявило о выходе из Лиги наций обретя свободу рук в отношении военных статей Версальского договора, что привело к расшатыванию стабильности в Европе.
На кануне второй мировой войны США широко использовали практику предоставления «советов», публичного одобрения внешнеполитических актов других государств или, наоборот, позицию умалчивания и т. п. для оказания постоянного давления на политику других правительств в желаемом для Америки направлении. В тоже время подобный способ воздействия на другие государства абсолютно не связывал и ни к чему не обязывал самих США, которые оставляли за собой полную свободу действий в любой обстановке. Могущественные силы — крупные монополистические объединения, связанные тесными узами с германской военной промышленностью, усиливали давление, добиваясь от Рузвельта пойти по пути упрочения дипломатических связей с гитлеровской Германией. Однако, сближение с нацистским режимом, уже показавшем свои палаческие наклонности, было невозможно в условиях общего демократического подъема в стране и нарастания антифашистских настроений в стране.
Американские фирмы продавали большие партии вооружения нацистской Германии, в том числе и военные самолеты. Первого марта 1935 года правительство Германии заявило, что оно считает себя свободным от обязательств Версальского договора, запрещавших ему создание военной авиации. 16 марта в Германии опубликован декрет о всеобщей воинской повинности. А это было нарушением сепаратного мирного договора США с Германией, предусматривающего разоружение Германии. Трезвые политики в окружении Рузвельта указывали, что невозможно в современном неделимом и взаимозависимом мире отсидеться за океаном и даже обогатиться за счет военных катастроф в Европе.
7 марта 1936 года германские войска вступили в Рейнскую область, демилитаризованную по Версальскому договору.
Мятеж генерала Франко против законного правительства республиканской Испании обнажил суть изоляционизма. Народу Испании было отказано в помощи, интервенты получили полную свободу рук.
Видный политик, близкий Рузвельту человек — Додд высказался так: «Любой кто находился в Европе более или менее продолжительное время, признает факт огромного экономического и политического влияния США. Если мы положим наше могущество на чашу весов, то некоторые здесь в Европе, рассматривающиеся войну в качестве средства завоевания новых территорий, будут более осторожными и, может быть, даже станут сторонниками мира. Даже сейчас присоединение США к демократическим государствам Европы могло бы положить конец кровопролитию в Испании. Совместная мощ США, Англии и Франции, особенно если принять во внимание их огромные военно-воздушные силы, могла бы предотвратить интервенцию и установление диктаторского режима». Рузвельт выдвинул бесплодную идею созыва «международной конференции мира». Но Италия и Германия, твердо следующие захватническим курсом и использующие метод запугивания соседей, не хотели такой конференции и не стали бы считаться с ее решениями. Внешнеполитический курс Рузвельта в это время имел главным своим содержанием вероломную и самоубийственную политику «умиротворения» агрессоров. Курс своекорыстный, высокомерно пренебрегающий интересами других стран.
3.3.1.Дипломатическое признание СССР
Рузвельт признал не только абсурдность сложившейся к 1933 году не по вине Советского Союза ситуации непризнания, но и бесплодность расчетов его предшественников в Белом Доме достичь с помощью непризнания и блокады СССР далеко идущих целей, а именно добиться изменения строя и подчинения внешней политики СССР диктату международного капитала.
Уже 10 октября 1933 года Рузвельт направил Михаилу Ивановичу Калинину предложение послать в США представителей для обсуждения вопросов, связанных с восстановлением нормальных отношений.
Движение американской общественности за прекращение интервенции на советском севере и Дальнем Востоке, а в дальнейшем и за нормализацию отношений с СССР носило весьма широкий и представительный характер. На примере России многие американцы убеждались, что попытки американской дипломатии, операясь на военную и экономическую мощь навязать миру свою концепцию демократии и свой международный порядок, носят реакционный характер и противоречат декларациям о самоопределении народов, уважении их суверенных прав, невмешательстве и сочувствии борцам против деспотических режимов. Важность признания СССР связывалась также с налаживанием американо-советского сотрудничества в интересах урегулирования проблем в международных отношениях. Особенно на Дальнем Востоке, где усиливалась напряженность, вызванная растущей воинственностью Японии и обострением американо-японского соперничества.
Однако сдвинуть с места вопрос о признании СССР, пока у власти были республиканцы, было невозможно. Рузвельт сумел правильно понять тенденции на мировой арене и внутри страны и верно оценить коренные интересы США.
Хотя движение за признание с каждым днем набирало силы во всех слоях общества, администрация президента Гувера стояла на его пути неприступным валом, ссылаясь на проблему долгов и на избитый тезис о «советской пропаганде».
Рузвельт лучше других понял, что идеи лидирующей, мессианской роли США в мире не противоречит новый подход к СССР. Жизнеспособность Советского государства есть факт объективный. Прежний, до предела идиологизированный курс в советско-американских отношениях не пригоден.
Вопрос об использовании СССР в качестве потенциального союзника в случае обострения американо-германских и американо-японских противоречий приобретал для Рузвельта важное практическое значение.
Однако и после установления дипломатических отношений взаимодействие стран на базе совместного отпора агрессии не получило развития. США уклонились от заключения Тихоокеанского пакта, который должен был сдерживать агрессию Японии, именно в расчете на то, что Япония нападет на СССР.
И снова был поднят вопрос о «русских долгах». Развитие всесторонних отношений, торговых и в сфере обеспечения взаимной безопасности наталкивалось на обструкцию США, стремление обеспечить себе одностороннюю выгоду и особое положение. Первый посол США в СССР Буллит, потерпев неудачу в попытках заставить СССР следовать во всем в фарватере американской политики, скатился на позиции примитивного антисоветизма. Рузвельт заменил его на Дэвиса. Дэвис сумел реально оценить позицию СССР. Советский Союз в считанные годы продвинулся далеко по пути прогресса, динамичность его развития превосходит все известное ранее, именно поэтому он как ни одна другая страна нуждается в прочном мире. В пассивности же и уступчивости Запада была своя система свой замысел, подчиненный стремлению подтолкнуть агрессию Гитлера на Восток.
Предательский курс Англии и Франции по отношению к малым странам Европы, и в особенности Чехословакии, привел к Мюнхенскому сговору.
Фашистские державы намереваются изолировать СССР и подвергнуть его карантину, используя жупел коммунистической угрозы. Демократические страны Европы и всего мира оказывают поддержку фашистским странам в их попытке изолировать Советский Союз, несмотря на то, что он обладает огромным мирным потенциалом и экономически находится на пути превращения в гигантский фактор международной жизни.
Когда в августе 1939 года в Москве шли англо-франко-советские переговоры, английская и французская сторона намеренно затягивали переговоры и завели их в тупик. Они вопреки всему надеялись канализовать агрессию на Восток. США в этот момент устранились от каких-либо шагов, способных повлиять на Англию и Францию. Они подталкивали СССР к войне с Германией, не беря на себя никаких конкретных обязательств. Де Голль так охарактеризовал позицию США в канун войны: «США самоустранились от дела обеспечения европейской безопасности вплоть до поражения Франции». продолжение
--PAGE_BREAK--
3.3.2.«Новый курс» в канун войны.
Выборы 1936 года принесли триумф демократической коалиции «Нового курса», аморфному блоку лево центристских сил, опирающемся на движение рабочего класса, фермерства, средние городские слои, интеллигенцию, молодежь, национальные меньшинства.
В стане оппозиции, тех, кто правее «нового курса» царило состояние уныния и ожидания новой ломки. На страницах печати, отражавшей эти настроения, о реформах говорилось только как об орудии чужеземного влияния, о «ползучем социализме».
Рузвельт, напротив, стремился сохранить «новому курсу» ореол надпартийности, всенародности. Социальные и политические размежевания в стране углублялись. Ожесточенные нападки на президента и его курс из стана правых усиливались. В окружении президента опасались покушения на его жизнь.
Правые силы подняли голову. Однако и президент был сам убежден, что его реформаторство должно носить строго ограниченный характер, не затрагивая основ социально-экономической системы. К 1936 году «новый курс» выдохся, попытка подновить экономическую систему без фундаментальных перемен достигла своего предела. Как признавал в 1937 году сам президент: «Огромное число американцев оставались плохо одетыми, голодными, не имеющими достойного человека жилища». Но Рузвельт не оставлял мысль о дальнейших преобразованиях, чтобы, как он однажды выразился: «Сделать США современным государством где ни будь к концу сороковых годов». В преддверии новых выборов 1940 года Рузвельт вновь обратился к испытанному пропагандистскому способу — апелляции к «забытому человеку».
Весной и летом 1937 года рабочее движение начинает решительную борьбу за свои права, против «открытого цеха». Стачки сотрясают промышленность. Высшей точки достигло движение безработных, активизировалась борьба черных американцев.
Реакция подняла крик о «провокационной роли» реформистской деятельности администрации «нового курса». Между тем все острее вставал вопрос о том, «возможно ли в условиях нашего общественного уклада обеспечить каждой семье безопасность и освободить ее от гнета нищеты и нужды». Пришлось признать, что безработица — вечный спутник современного капитализма. Мечта либералов — запустить на полный ход производственный механизм, пораженный кризисом — оказалась неосуществимой. Экономическая система ставит жесткие пределы способности правительства управлять механизмом общественного производства. В 1937 году проявились признаки нового надвигающегося кризиса.
В условиях постоянно высокой безработицы система общественных работ превращалась в постоянно действующий сектор экономики, то есть частичное огосударствление рынка наемного труда. Этот сектор играл роль предохранительного клапана для системы и не составлял конкуренции частному сектору, так как ставки заработной платы были в два — три раза ниже, чем на частных предприятиях. Наиболее последовательные апологеты «нового курса» считали, что спасение капитализма — в далеко идущем «приспособлении к реальности жизни, на которое частный капитал должен решиться как в своей повседневной деятельности, так и в мировоззрении».
Резкое обострение классовой борьбы и вновь обретенное буржуазией чувство уверенности в прочности ее экономических и политических позиций создавали благоприятную среду для реакции и свертывания «нового курса».
Рузвельт всегда был предрасположен к компромиссу и интриганству. В преддверии президентских выборов 1940 года он стремился удержать левые и прогрессистские силы под своим влиянием и укрепить в тоже время свои позиции на правом фланге социального спектра. Определилась новая линия на сближение администрации «нового курса» с крупным капиталом. Было дано понять, что президент не будет больше тревожить капитал реформами.
3.4.Канун новых выборов
Историки много пишут по поводу того, когда Рузвельт принял решение (одно из самых трудных в его политической карьере) о выдвижении своей кандидатуры на пост президента в третий раз. Все сходятся на том, что это случилось где-то после нападения Гитлера на Польшу т. е. после 1 сентября 1939 года. Есть все основания, однако, считать, что именно беседы в Уорм-Спрингсе в марте — апреле 1939 года окончательно утвердили Рузвельта в мнении не оставлять поста президента в критический момент нарастания военной угрозы, с одной стороны, и внутренней нестабильности, активизации реакционных элементов — с другой. Какую роль в этом сыграл Гарри Гопкинс — несостоявшийся кандидат в президенты — так и остается неизвестным: он всегда тщательно хранил молчание.
Но именно Гопкинс возвестил о начале контрнаступления либералов, объявив, что у них есть лидер, способный, как никто другой, сплотить нацию и вернуть ей динамическое руководство, столь необходимое в условиях мирового кризиса. В прессе было много разговоров по поводу раскола в лагере демократов и абсолютной невозможности для Рузвельта баллотироваться в третий раз. Тем внушительнее прозвучало заявление Гопкинса в поддержку Рузвельта. Он сделал его 17 июня 1939 года «Окончательно, бесзаговорочно и бесповоротно, — сказал он, — я сделал свой выбор в пользу Франклина Д. Рузвельта, и я верю, что огромное большинство нашего народа солидарно со мной». Это означало, что единственный претендент из старой плеяды «ньюдиллеров», теоретически способный сохранить Белый дом за демократической партией и оживить надежды идущих за ней избирателей на возвращение конструктивной политики, добровольно отказывается от борьбы. Оставался только Ф. Рузвельт: иного выбора у тех, кто опасался победы реакции со всеми вытекающими отсюда последствиями для внутренней и внешней политики страны, не было.
Оценка общей ситуации в связи с провозглашением республиканцами более гибкой линии приводила Рузвельта к выводу о необходимости строить всю кампанию на четком разграничении между достижениями либеральной реформы, либерализмом и реакцией, относится к ней и тех, кто нападал на «новый курс», исходя из каких-либо местных интересов.
Точно такой же представлялась сложившаяся расстановка сил и Икесу. Он писал Робинсу в начале августа 1939 года: «Концентрированное богатство собирается нанести поражение Рузвельту, если оно сможет, конечно, не считаясь с катастрофическими последствиями для страны в целом. Я полагаю, что концентрированное богатство всегда, во все времена было таким. Оно абсолютно лишено чувства здравого смысла и морали… Но, как Вы сами знаете, предприниматели, банкиры, угольные короли и строительные воротилы, и я могу в этот перечень включить многих других, сейчас объединились для борьбы с Рузвельтом. Что случиться в будущем, я не знаю, но считаю, что самые трудные времена в впереди В лагере демократов, я думаю, их кандидатом может быть только Рузвельт, и никто другой. Я твердо знаю, что есть много людей в демократической партии, которые скорее предпочтут республиканцев Рузвельту, поскольку жаждут, чтобы именно так и было». Угроза организации настоящего экономического саботажа со стороны многих представителей финансово-промышленного капитала, сообщал Р. Робинс, была реальна.
Нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 года и начало войны в Европе открыли новую фазу избирательной компании. Стало ясно, что демократы в большинстве своем не изменят лидеру, если он сам примет решение еще раз сломать сложившуюся традицию и в третий раз согласится не выдвижение своей кандидатуры. Даже в монополистической верхушке, где с недоверием и без всяких симпатий относились к Рузвельту, настроения начали меняться в его пользу. Джон Херц писал Рузвельту 11 июня 1940 года, за месяц до открытия съезда демократической партии в Чикаго: «Недавно я беседовал с группой чикагских бизнесменов, которые политически враждебно относятся к Вам, но сейчас они все до одного сошлись на том, что время для партийных раздоров осталось позади и что Вы заслуживаете и потому получите поддержку у всех настоящих американцев. Дюди в Чикаго (он имел в виду деловые круги), которых я знаю, в конце концов пришли к выводу, что изоляционизм мертв и что все мы должны сейчас смотреть на вещи реально». Рузвельт, не забывая обид, не дал спровоцировать себя на откровенность, попросив Гопкинса подготовить ответное письмо — лаконичное, но внушительное. «Я убежден, — писал президент, — что подавляющее большинство американцев полно решимости защитить демократию любыми способами, которые будут признаны необходимыми».
Рузвельт остался верен себе; он говорил мало и больше намеками, всем понятными. Может быть, только Джим Фарли, мечтавший стать кандидатом демократов и рассчитывающий на поддержку антирузвельтовской фракции в партии, не соглашался признать за Рузвельтом права быть кандидатом в третий раз. Побывав летом 1940 года, накануне съезда демократов, в Гайд-парке, он посоветовал Рузвельту в случае, если его выдвинут, поступить точно так же, как это сделал много лет назад Шерман, — выступить с заявлением об отказе баллотироваться и выполнять обязанности президента в случае избрания. Рузвельт сказал Фарли, что он в сложившихся условиях так поступить не может; если народ того захочет, он не сможет уклониться от выполнения своего долга.
К тому времени положение Гопкинса в «кухонном кабинете» Белого дома окончательно определилось — его место ближайшего помощника президента, генератора идей, исполнителя самых сложных поручений и соавтора речей никто не мог бы оспорить. Все чаще Гопкинсу приходилось выступать и в новом для него амплуа — советника по внешнеполитическим вопросам. Не будет преувеличением сказать, что такой поворот не предвидел ни он сам, ни президент, потому что в конце августа 1939 года врачи, вновь уложившие Гопкинся в постель, сообщили президенту, что дни министра торговли сочтены. Пролежав в клинике пять месяцев, измученный лечением, Гопкинс вернулся в январе 1940 года к политической деятельности. Однако прямого отношения к обязанностям министра торговли она уже не имела.
В Европе в это время шла мировая война, развязанная фашизмом, пылали города и исчезали государства. 9 апреля 1940 года германские войска вторглись на территорию Дании и высадились в Норвегии. 10 мая 1940 года окончательно рухнули надежды мюнхенцев в Лондоне и Париже удержать Гитлера от перехода к «настоящей войне» на Западе.
Дуглас писал:
«Я рассматриваю ситуацию следующим образом. Если Гитлер справится с Англией (а его шансы на это по крайне мере благоприятны), он предложит „мир“ нашей стране. Фактически пропаганда в пользу этого уже ведется. Он сделает ряд жестов, демонстрирующих его желание заключить с нами сделку. Он будет изображать дело так, будто хочет привлечь нас к реконструкции Европы. Он пойдет на все возможные уловки, чтобы перетянуть на свою сторону предпринимательские круги нашей страны, обещая им высокие прибыли и т. д. Многие в нашей стране уже говорят, что мы „можем иметь дело с Гитлером“, если только нам позволят это.
То, что случилось с Англией и Францией и другими странами, может случиться и с нами, ибо наши финансовые и промышленные тузы действовали бы точно так же, как поступал Чемберлен в аналогичных обстоятельствах. А между тем в случае именно такого развития событий, пока бизнес будет занят своей игрой ради прибылей, Гитлер деморализует нашу страну пропагандой, подогревая разногласия, нерешительность, убаюкивания призывами к бездеятельности. Если мы встанем на этот путь, все погибло, потому что окажемся в зависимости от Гитлера на мировых рынках и в наших домашних делах. Как государство, мы столкнемся с величайшей угрозой в нашей истории. Нацистская мечта к 1944 году поставит нас не колени будет близка к осуществлению».
Картина, нарисованная Дугласом, произвела глубокое впечатление на Гопкинса, первым ознакомившегося с меморандумом судьи. С пометками Гопкинся документ лег на стол президента. Концовка документа была обращена непосредственно к Рузвельту: «Я надеюсь, что в интересах нашей страны Вы дадите согласие на выдвижение Вашей кандидатуры».
Формально Рузвельт еще не дал согласия, но решение им было принято бесповоротно. Доказательство тому все, кто способен был трезво судить о ходе предвыборной борьбы, увидели в назначении Рузвельтом 20 июня 1940 года, в канун начала работы съезда республиканской партии, двух видных республиканцев, Стимсона и Нокса, соответственно на посты военного и военно-морского министра. Боссы республиканской партии были взбешены, однако Рузвельт добился важного преимущества. Он ознаменовал начало своей избирательной компании не словесной бравадой, а всем понятным призывом к избирателям противопоставить национальное единство главному противнику в компании 1940 года — Гитлеру.
Далее все шло так, как было смоделировано в ходе детального обсуждения в Овальном кабинете Белого дома, в беседах с глазу на глаз между президентом и его помощником, отправившимся с особым поручением в Чикаго накануне открытия там съезда демократической партии. Задача, стоявшая перед Гопкинсом, была не из легких, ибо Рузвельт непременным условием выдвижения своей кандидатуры поставил одобрение ее подавляющим большинством ( не более 150 голосов против). К тому же нужно было буквально на ходу заняться приведением в порядок расстроенных рядов демократов, а заодно и нейтрализацией опасной группировки Фарли, все еще видевшего себя боссом партийной машины демократов, ее фаворитом. Обосновавшийся со своими помощниками в номере отеля «Блэкстоун», соединенным прямой телефонной связью с Белым домом, Гопскнис в считанные часы доказал, что командный пункт съезда находится там, где расположен его, Гопскинса, аппарат и узел связи.
15 июля 1940 года мэр Чикаго Эдвард Келли, босс чикагской партийной машины демократов, выступил с речью: он сказал делегатам, что «спасение нации находится в руках одного человека». Когда вслед за тем сенатор А. Бакли начал читать послание Рузвельта, в котором президент заявлял о своем нежелании оставаться на посту президента третий раз, ему не дали закончить. Зал взорвался хором голосов: «Мы хотим только Рузвельта !», «Америка хочет Рузвельта !», «Все хотят Рузвельта !». Голосование, проведенное вечером на следующий день, было почти единодушным. Делегаты съезда демократической партии избрали своим кандидатом в президенты США Франклина Рузвельта. Проблема третьего срока утонула в патриотическом порыве.
Глава 4.Вторая Мировая война
4.1. Начало второй мировой войны
Захват Гитлером Чехословакии, а Италией Албании вынудили Рузвельта обратиться к Гитлеру и Муссолини с личным посланием с просьбой дать заверения, что в течении 10 лет они не нападут ни на одну из 31 перечисленных в послании стран. Но было ясно, что попытки «приручить» агрессора и сделать его послушным орудием антисоветской политики тщетны.
В этой обстановке нарастания военной угрозы, внутренней нестабильности, активизации реакционных элементов утвердилось мнение Рузвельта — не оставлять поста президента. Он хотел придать выборам характер референдума в драматически решающий для судеб страны момент.
Германия уже оккупировала Польшу, Данию, Норвегию, Бельгию, вторглась во Францию. Были сильны голоса в пользу того, чтобы изолироваться от войны, вступить а сделку с Гитлером, наладить выгодное широкомасштабное сотрудничество. Рузвельт правильно уловил преобладающие настроение и обратился к избирателям с призывом противопоставить национальное единство главному противнику — Гитлеру.
Замысел президента простирался весьма далеко и заключался в реализации концепции национального единства в условиях военной мобилизации, а возможно и участия в войне. Но он также не пошел на поводу у авторов реакционных антирабочих законов, гонителей радикализма. Рузвельт ввел в правительство двух представителей профсоюзов, что символизировало признание того значения, которое Рузвельт придавал восстановлению контактов с рабочим движением.
Голосование на президентских выборах показало, что прочное большинство все еще поддерживает президента с чьим именем связаны реформы «нового курса». Рабочий класс и беднейшие слои поддержали Рузвельта. Трудящиеся голосовали за продолжение и углубление реформ. Голосование означало также поражение «изоляционистов», пронацистских группировок, пытавшихся помешать тенденции к отпорам агрессорам.
Если до 1940 года в США существовал закон о нейтралитете и было широко распространено убеждение о том, что война не коснется страны, то после падения Франции стало ясно, что отсидеться не удастся. Рузвельт выступает за отмену эмбарго на поставку оружия воюющим странам и за отмену закона о нейтралитете.
Послание Черчилля от 10 мая 1940 года с мольбой о помощи и заклинанием оставить эгоистические расчеты извлечения выгоды из европейской схватки подтолкнули к ряду важных шагов. Первым была продажа Франции самолетов. Фактически весь 1940 год до и после выборов Рузвельт избегал высказываться по вопросу о вступлении в войну, ограничиваясь полумерами. Англии было передано 50 старых эсминцев и торпедных катеров. Крепкие позиции «изоляционистов» и широко распространенные пацифистские настроения парализовали волю Рузвельта. 9 декабря 1940 года поступило личное послание Черчилля уведомлявшее о безвыходном положении Англии, с просьбой о помощи.
Издается закон о ленд-лизе, который должен помочь Англии путем предоставления взаймы или в аренду, с тем чтобы не быть втянутыми в войну. И тем не менее не было оказано существенной помощи. Ждали, когда вступит в войну Советский Союз. Отношения между США и СССР были в это время достаточно сложны. После установления дипломатических отношений США не сделали ничего для подлинного сближения. Отвергли все попытки установить сотрудничество для организации отпора агрессии. В конце 1940-начале 1941 года в Москве и Вашингтоне возобновились попытки установить более тесные контакты, на чем неоднократно настаивал СССР. Однако эти переговоры ни к какому сближению не привели, сказывалось мощное давление антисоветского блока в конгрессе.
Англия тем временем терпела поражение за поражением (оставили Крит, английский флот терпел в Атлантике урон от подводных лодок, снабжение Англии продовольствием и снаряжением было под угрозой. Рузвельт запретил военно-морскому флоту конвоировать транспорты.
Нападение на Советский Союз 21 июня 1941 года означало, что угроза смертельного удара по Англии, этой передовой линии обороны США — миновала. Многим в правящей верхушке общества поражение Советского Союза представлялось сверхжеланным. Сенаторы Тафт и Трумен заявили, что победа «коммунистов» для американского народа более опасно, чем завоевание России Гитлером.
Президент выступил с заявлением только 24 июня. Очень лаконично. «Мы намерены оказать России всю помощь, какую только сможем,» не указав какие формы эта помощь может принять, а также не сказав о возможности распространения ленд-лиза на СССР.
Для выяснения ситуации и установления контактов с Советским руководством Рузвельт направил в Москву своего личного представителя Гопкинса. 30 и 31 июля состоялись встречи Гопкинса со Сталиным. 12 августа в бухте Арджентейя (Ньюфаундленд) произошла встреча Черчилля и Рузвельта, где выяснилось, что ни Англия ни США не готовы помочь Красной Армии. Рузвельт еще раз высказался против вступления США в войну, несмотря на настойчивые просьбы Черчилля. Здесь была подписана Атлантическая хартия — декларация о целях в войне и принципах послевоенного устройства. Рузвельт и Черчилль заявили также о готовности оказать помощь СССР поставками материалов.
30 октября 1941 года, когда стало ясно, что блицкриг провалился, Рузвельт сообщил в Москву о решении правительства предоставить СССР беспроцентный заем на один миллиард долларов. В 1941 году Черчилль сообщил Рузвельту в одной из своих телеграмм, что в случае сохранения США и далее положения невоюющей стороны он не может поручиться за то, будет ли Англия продолжать войну в 1942 году.
11 сентября 1941 года в Атлантике произошел инцидент с германской подводной лодкой и американским эсминцем «Гриер». Рузвельт выступил по радио с заявлением об изменении политики США «в водах, которые мы (США) рассматриваем как исключительно важные для нашей обороны».
Американские корабли и самолеты получили приказ без предупреждения атаковать итальянские и германские суда, главное же — им разрешалось конвоировать суда других стран. Фактически военно-морской флот получил приказ о начале необъявленной войны против Германии в Атлантике.
В самых разных кругах общественности резко изменилось в положительную сторону отношение к военному сотрудничеству с Советским Союзом.
7 декабря 1941 года после внезапного нападения японской авиации на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор на Гавайях США превратились в страну воюющую, при том число их врагов сразу утроилось: 11 декабря 1941 года Италия и Германия объявили войну Соединенным Штатам. Попытки правительства Рузвельта на протяжении целого ряда лет оттянуть неизбежную войну с Японией путем урегулирования разногласий, в том числе и за счет третьих стран, ничего не дали. «Умиротворение» агрессора и здесь завершилось фиаско. Широкие массы населения требовали оказать самую действенную помощь Красной Армии и это оказывало прямое и опосредствованное влияние на внешнюю политику Рузвельта. В определении коалиционной стратегии Рузвельт колебался, испытывая давление с разных сторон. Особенно решительно в пользу затягивания открытия второго фронта в Европе выступали Черчилль и его кабинет, а также большая часть командного состава США. Весной 1942 года под влиянием нараставших требований американской общественности активизировать военные усилия США и Англии Рузвельт начал склоняться к идее форсированного открытия второго фронта, для чего он послал в апреле 1942 года Гопкинса и Маршалла для переговоров с Черчиллем. Но не получил в Лондоне поддержки. Помимо этого Рузвельт пригласил Молотова для переговоров по этому же вопросу и заверил его, что второй фронт в Европе будет открыт в 1942 году в Северной Франции. Но все это оказалось мистификацией, никто и не собирался выполнить договоренности.
Сторонники доктрины «англосаксы должны управлять миром» в правительстве, военных и финансово-промышленных кругах считают курс Рузвельта в отношении СССР не достаточно жестким, излишне благородным. Этим объясняется двойственность и нерешительность политики Рузвельта.
Правительства Англии и США снова уклонились от выполнения своих обязательств и в июле 1942 года согласовали открытие (в будущем) второго фронта в Северной Африке, что совершенно незначительно влияло на ход дел на главном театре военных действий, но было выгодно Англии и США поскольку укрепляло их позиции на Ближнем Востоке и в Средиземноморье, в зонах интересов их монополий. В США действовали определенные силы, которые по мере развития успеха Красной Армии склонялись к мысли, что сепаратный мир Германии с Англией и США не только возможен, но и обоюдно выгоден в плане «спасения западной цивилизации» и противодействия «советской угрозе». Однако Рузвельт верно учел господствовавшие в широкой общественности настроения на бескомпромиссную борьбу с фашизмом. Рузвельт стремился противостоять нараставшему нажиму сепаратистов. Эту цель преследовала и конференция в Касабланке, где он предложил в январе 1943 года четкую формулу «беззаговорочная капитуляция Германии». В ряде последующих выступлений президент публично отмежевался от тех элементов, которые пытались внести раскол в Объединенные Нации.
Рузвельт не только не собирался идти на поводу у реакции, провоцирующей его на проведение жесткой линии в «русском вопросе», Но и планировал серьезно заняться совместно с Советским руководством созданием необходимых условий для тесного взаимодействия двух стран для поддержания длительного и прочного мира после войны.
В 1943 году возникли серьезные осложнения в американо-советских отношениях, чему причиной были постоянные оттяжки с открытием второго фронта, отказ Англии и США от поставок военных грузов северным маршрутом, оттяжки в выполнении уже согласованных планов по ленд-лизу и тот факт, что Англия и США принимали все решения о втором фронте без участия Советского Союза и без консультаций с ним. Это ухудшение отношений в Вашингтоне воспринималось по-разному, у одних оно вызывало одобрение и даже ликование, у других обеспокоенность. Рузвельт был встревожен. Он решил перебороть этот нежелательный крен, противопоставив ему политическую волю к сотрудничеству в интересах победы над фашизмом. Второго декабря 1942 года Рузвельт направляет послание Сталину с предложением о двусторонней встрече. В интересах коалиции позиция Советского Союза была иной — провести трехстороннюю встречу, твердо стоять за сохранение и углубление межсоюзнеческх отношений на основе полного равенства сторон. Пока велся обмен мнениями о встрече, на Вашингтонской конференции Черчилля и Рузвельта сроки открытия второго фронта были отодвинуты на весну 1944 года.
К осени 1943 года в высших военных кругах США не оставалось сомнений в том, что Советский Союз способен самостоятельно довершить разгром нацистов и освободить Европу. Средиземноморский вариант второго фронта, предлагаемый Черчиллем вызывал все большие сомнения. На Квебекской конференции (август 1943 года) Рузвельт выдвинул задачу «достичь Берлина раньше русских». Оба руководителя понимали, что затяжки с открытием второго фронта ставят под вопрос будущие отношения с СССР. После Сталинграда любые решения, предусматривающие изоляцию Советского Союза, как того хотел Черчилль становились нереальными. Важнейшим решением Квебекской конференции было решение приступить к практической подготовке второго фронта в Европе 1 мая 1944 года (операция «Оверлорд»). Черчилль дал согласие под настойчивым нажимом Рузвельта.
Постоянное и все более угрожающее антисоветское брюзжание Черчилля, его настойчивые «предостережения» об «опасностях» укрепления сотрудничества с СССР не могли поколебать Рузвельта в том, что «поддержание и развитие дружественных отношений между США и СССР» является абсолютно необходимым.
28 ноября — 1 декабря 1943 года состоялась встреча в Тегеране. Главным был вопрос о втором фронте. Благодаря твердой позиции советских представителей конференция пришла к согласованным решениям (а до открытия конференции разногласия между Черчиллем и Рузвельтом по этому вопросу так и не были преодолены). В декларации главы государств выразили решимость, что три стороны «будут работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время». продолжение
--PAGE_BREAK--