Колбаскин В. Е.
Знаете ли Вы историю? Хорошо задайте себе этот вопрос. История многому учит, особенно тех, кто ее знает и не повторяет ее ошибок. Что можете послужить уроком для оценки правильного направления развития экономики страны в современных условиях рыночных отношений и глобализации? Какое экономическое направление выбрать стране, чтобы еще больше не погрязнуть в долгах и выбраться из экономической ямы и сырьевой зависимости? Нужно ли вступать в ВТО?
Как это не покажется странным, ошибки, которые еще можно сделать на этом пути, и которые уже были сделаны Россией и рядом стран СНГ за последние 9 лет с 1992 года, в реальности можно было избежать, если тщательно изучать историю тех стран, которые уже по ним прошлись вдоль и поперек. (Единственная страна в СНГ, которая в наименьшей степени сумела избежать этих ошибок и выбрала верное направление экономического развития — это Узбекистан.)
Интересно другое, почему-то опыт и история этих стран забыты почти всеми странами мира. С развитыми странами понятно, — эти уроки не для них, поскольку прознай другие страны про эти уроки и сделав соответствующие выводы, развитые страны перестанут быть развитыми и жить за счет других. Они на этих чужих уроках сыграли свою лепту, трансформировав все потери и утраты чужих в собственные преимущества.
Но почему этих уроков не хотим видеть мы? Мы их не видели раньше, не видим и сейчас.
Даже во времена социализма, когда казалось, что партийная идеология должна была почерпнуть все «черные страницы истории» и «просветить массам» истинное лицо Запада и его отношения к другим странам, никаких «черных страниц», рассказывающих о экономических трагедиях пострадавших стран выявлено не было.
Смотрите сами. Например, вот вся информация, которая доступна по истории такой страны как Парагвая в Большой Советской Энциклопедии за 1986 год:
/>
В древности терр. П. населяли индейские племена. В 16 в. П. был завоеван Испанией и прекращен в колонию. В 17 — 18 вв. существовало Иезуитское гос-во в П. В 1811 в ходе Войны за независимость исп. колоний в Америке 1810 — 26 гг. освободился от колон. гнета и стал независимой респ. В результате ослабившей страну Парагвайской войны 1864 — 70 началось проникновение в П. иностранного капитала, гл. обр. Великобритании и США. Англо-амер. соперничество за овладение нефт. месторождениями вовлекло П. в войну с Боливией в 1932-33, в результате к-рой П. попал в еще большую зависимость от иностр. капитала. В 1928 осн. Парагв. компартия. Во время 2-й мировой войны П. объявил нейтралитет, но оказывал помощь фаш. Германии, а после войны предоставлял убежище нем.-фаш. воен. преступникам. С 1954 в стране воен.-полицейская диктатура.
П.- слаборазвитая агр. страна. Основа экономики — пастбищное скотоводство, лесное х-во. С.-х. земли 16 млн. га (94% пастбища). Кр. рог. скот (6 млн. гол. в 1978), овцы, лошади. Экспортные культуры: хлопчатник, табак, тунг, чай мате, кофе. Заготовка древесины квебрахо. Переработка с.-х. продукции. Легкая, деревообрабат. пром-сть. Произ-во эл.-энергии 772 млн. кВт-ч (1979). Дл. ж. д. 1,3 т. км, автодорог 3,2 т. км (1978). Экспорт мяса и мясопродуктов, квебрахового экстракта, лесоматериалов, продуктов растениеводства. Внешнеторг. связи гл. обр. с Аргентиной, США, ФРГ. Ден. единица — парагвайский гуарани.
Парагвайская война — захватническая война Бразилии, Аргентины и Уругвая против Парагвая в 1864 — 70. В результате П. В. Парагвая потерял 1/2 терр., 4/5 нас. и оказался в зависимости от иностр. капитала.
Это все. В новых энциклопедиях информации не больше, а скорее меньше. «Умные» люди взяли и просто убрали слова «иностр. капитал» и «В 1928 осн. Парагв. компартия.». И все стало хорошо и по-современному.
О чем Вам говорят эти строки? Наверное, ни о чем существенном. Даже скучно.
Но не спешите покидать эту страницу!
Все интересное еще впереди! Очень интересное, поверьте!
И не подумайте также, что автор придерживается социалистической ориентации. Вовсе нет.
Может Вам трагедия этой страны и не покажется такой уж трагедией, на первый взгляд. Но если вдуматься?
Представьте, что наша страна потеряла половину своей территории. Представьте, что 6/7 всего населения уничтожены физически. Представьте, что все заводы, фабрики и сельхоз-угодья ликвидированы. Может тогда Вам станет ясно, что пережил Парагвай и его народ в то время. Таких потерь не перенесла даже Германия после поражения во Второй Мировой войне.
Знания — это сила. Но мы почти ничего не знаем о стране — Парагвае или о любой другой стране Латинской Америки, (кроме, наверное, Кубы). Мы не учили ее историю в школе — это ладно. Мы не учим ее в вузах, — и на это можно рукой махнуть. Но нигде, ни в одном экономическом вузе, ни на одном экономическом факультете не изучается печальный опыт этой страны.
Интересно почему?
То, что в таком же объеме и даже меньшая информация о Парагвая доступна населению стран Запада, это понятно. Но мы то должны учесть ошибки всех стран, чтобы самим в них не вляпаться.
А теперь, чтобы Вам стали видны истинные страницы истории, дальше приводится один из исторических и правдивых рассказов знаменитого уругвайского писателя Эдуардо Галеано.
В этих рассказах Вы найдете ответы на все те вопросы, заданные в самом начале и актуальные сейчас в нашей стране.
Война Тройственного союза против Парагвая: как искореняли опыт независимого развития
Эдуардо Галеано
Перевод с испанского: М.И.Былинкина, Ю.В.Ванников, Н.О.Испольнова, Х.Кобо, Т.Е.Коробкина
Человек молча сидел рядом со мной. Под полуденным солнцем, бившим в окошко автобуса, его лицо казалось очерченным резкими штрихами: заострившийся нос, выступающие скулы. Мы ехали с южной границы по направлению к Асунсьону. В автобус, рассчитанный на 20 человек, набилось не меньше 50. Через несколько часов мы сошли. Присели отдохнуть в открытом дворике в тени дерева с мясистыми листьями. Перед нами бесконечные и безлюдные пространства нетронутого краснозема, освещенные ослепительным солнцем: куда ни глянь, до самого горизонта только прозрачный воздух. Мы закурили. Мой спутник, крестьянин-гуарани, с трудом подбирая слова, сказал мне по-испански: «Мы, парагвайцы, бедные, и нас мало». Он объяснил, что ездил в Энкарнасьон искать работу, но не нашел. Ему едва удалось наскрести несколько песо на обратный путь. Много лет назад, еще в юности, он пробовал попытать счастья в Буэнос-Айресе и на юге Бразилии. Сейчас хлопкоуборочный сезон, и многие парагвайцы, как всегда, уехали в Аргентину на плантации. «Но мне шестьдесят три года. Мое сердце уже не выдержит».
В течение последних 20 лет полмиллиона парагвайцев навсегда покинули родину. Нищета гонит в чужие края жителей страны, которая еще столетие назад была самой передовой в Южной Америке. Население Парагвая выросло всего лишь вдвое по сравнению с теми временами. Парагвай и Боливия — наиболее отсталые и бедные из южноамериканских государств. Парагвайцы до сих пор страдают от последствий опустошительной войны, вошедшей в историю Латинской Америки как самая постыдная ее глава. Она известна как война Тройственного союза. Ефазилия, Аргентина и Уругвай устроили тогда настоящий геноцид. Они не оставили здесь камня на камне и практически покончили с мужским населением в Парагвае. Хотя Англия не приняла непосредственного участия в свершении этого чудовищного «подвига», на нем нажились именно британские торговцы, банкиры и промышленники. Агрессия была финансирована от начала до конца Лондонским банком, банкирским домом «Бэринг бразерс» и банками Ротшильда на условиях, которые в последующем закабалили и страны-победительницы.
До того как его превратили в руины, Парагвай представлял собой исключение среди латиноамериканских стран: парагвайцы были единственной нацией, не изуродованной иностранным капиталом. Долгие годы (с 1814 по 1840), железной рукой поддерживая порядок, диктатор Гаспар Родригес де Франсиа растил, словно в инкубаторе, независимую и устойчивую экономику, развивавшуюся в полной изоляции от мира. Государство, имевшее неограниченную власть и проводившее политику патернализма, вытеснило национальную буржуазию, заняло ее место и взяло на себя ее роль: сформировать нацию, распределить ее ресурсы и распорядиться ее судьбой. Выполняя задачу подавления парагвайской олигархии, Франсиа опирался на крестьянские массы. Он добился мира внутри страны, установив жесткий «санитарный кордон» между Парагваем и остальными странами, образовавшимися на территории бывшего вице-королевства Ла-Плата. Экспроприация, ссылки, тюрьмы, преследования и денежные штрафы — все это было пущено в ход не для того, чтобы упрочить господство землевладельцев и торговцев в стране, а, наоборот, для его ликвидации. В Парагвае отсутствовали, да и потом не появились, какие бы то ни было политические свободы и оппозиции, но в тот исторический период только те, кто потерял былые привилегии, тосковали по демократии. Когда Франсиа умер, в стране не было крупных частных состояний, и Парагвай был единственным государством в Латинской Америке, не знавшим нищенства, голода, воровства; путешественники находили здесь оазис спокойной жизни посреди континента, сотрясаемого бесконечными войнами. Побывавший здесь североамериканский агент Гопкинс в 1845 г. информировал свое правительство о том, что в Парагвае «нет ни одного ребенка, не умеющего читать и писать...». Это была единственная страна, взор которой не был прикован к заморским берегам. Внешняя торговля не стала здесь стержнем национальной жизни; доктрине либерализма, которая идеологически соответствовала потребности в создании мирового капиталистического рынка, нечем было ответить на вызов Парагвая, брошенный им в начале прошлого века, — страны, вынужденной развиваться в изоляции от других наций. Уничтожение олигархии позволило государству взять в свои руки основные рычаги экономики и последовательно проводить политику автаркии, замкнувшись в своих границах.
После Франсиа правительства Карлоса Антонио Лопеса и его сына Франсиско Солано Лопеса продолжили и развили дело своего предшественника. Страна переживала экономический подъем. Когда в 1865 г. на горизонте появились агрессоры, в Парагвае уже имелась телеграфная связь, железная дорога и немалое число фабрик до производству строительных материалов, тканей, пончо, бумаги, красок, фаянса, пороха.*
* Это в Парагвае, — стране, о существовании которой знали в мире лишь понаслышке. Россия, занимавшая к тому времени 5 место в мире по уровню развития, в освоении аналогичных технологий стояла на том же уровне, что и Парагвай.
Двести иностранных специалистов, получавших хорошее жалованье из государственной казны, оказывали стране активную помощь. С 1850 г. на литейном заводе в Ибикуе производились пушки, мортиры и ядра всех калибров; в арсенал города Асунсьон поступали бронзовые пушки, гаубицы и ядра. Черная металлургия, так же как и другие основные отрасли промышленности, находилась в руках государства. Страна располагала собственным торговым флотом, а некоторые из тех кораблей, что ходили под парагвайским флагом по реке Парана, через Атлантику или по Средиземному морю, были построены на судоверфи в Асунсьоне. Государство монополизировало внешнюю торговлю: юг континента снабжался мате и табаком, а в Европу экспортировались ценные породы древесины. Положительное сальдо торгового баланса было неизменным. Парагвай имел устойчивую национальную валюту и располагал достаточным богатством, чтобы делать крупные капиталовложения, не прибегая к иностранной помощи. У страны не было ни одного сентаво иностранного долга, однако она была в состоянии содержать лучшую армию в Южной Америке, заключать контракты с английскими специалистами, которые предоставляли стране свои услуги, вместо того чтобы заставлять ее служить им, англичанам, а также посылать в Европу учиться и совершенствовать свои знания парагвайских студентов. Прибыль, которую давало сельскохозяйственное производство, не проматывалась попусту и не тратилась на бессмысленную роскошь, не попадала ни в карман посредников, ни в цепкие лапы ростовщиков, ни в графу прихода британского бюджета, — графу, которая за счет фрахта и пропусков подкармливала Британскую империю. Империализм, как губка впитывавший богатства других латиноамериканских стран, здесь был лишен такой возможности. В Парагвае 98% территории составляло общественную собственность: государство предоставило крестьянам наделы земли в обмен на обязательство обживать их и постоянно обрабатывать эти участки без права продажи.
Существовали к тому же 64 «поместья родины», то есть хозяйства, которыми непосредственно управляло государство. Ирригационные работы, строительство плотин и каналов, новых мостов и дорог во многом способствовали подъему сельскохозяйственного производства. Вновь, как в былые доколониальные времена, здесь стали собирать по два урожая в год. Всему этому творческому процессу, без сомнения, способствовали традиции, оставленные деятельностью иезуитов*.
Парагвайское государство проводило политику протекционизма по отношению к национальной промышленности и внутреннему рынку самым ревностным образом, особенно с 1864 г.; реки страны были закрыты для британских судов, заваливших изделиями манчестерских и ливерпульских мануфактур все остальные страны Латинской Америки. Торговые круги Англии испытывали беспокойство не только потому, что в самом центре континента оказался неуязвимым этот последний очаг национальной независимости, но особенно по той причине, что парагвайский опыт был убедительным и опасным примером для соседей. Самая передовая страна Латинской Америки строила свое будущее без иностранных капиталовложений, без займов английского банка и не прося благословения у жрецов свободной торговли.
* Монахи-фанатики из «Общества сердца Иисусова», «черная гвардия папы римского», повсеместно взял на себя миссию защиты средневековых устоев, выступив против новых сил, проявившихся на подмостках европейской истории. Но в Испанской Америке деятельность иезуитов нередко играла и прогрессивную роль. Они явились, чтобы, подавая пример самоотречения и аскетизма, добиться очищения католической церкви, погрязшей в праздности и разнузданном наслаждении теми благами, которые конкиста предоставила в распоряжение духовенства. В Парагвае иезуитские миссии менее чем за полтора века (1603 — 1768) добились наибольших успехов. Иезуиты сумели привлечь к себе, используя музыку, индейцев-гуарани, искавших спасения в сельве или вообще не выходивших из нее, лишь бы быть подальше от цивилизаторской деятельности «энкомендерос» и землевладельцев. Сто пятьдесят тысяч индейцев гуарани смогли благодаря иезуитам вернуться к первобытнообщинной организации и заново обрести трудовые навыки своего племени в новых ремеслах и искусствах. В миссиях не существовало латифундий; землю обрабатывали частично для удовлетворения индивидуальных, частично общественных нужд, а также для приобретения необходимых орудий труда, составлявших коллективную собственность. Жизнь индейцев была разумно организована; в мастерских и школах готовили музыкантов и ремесленников, земледельцев, ткачей, актеров, художников, строителей. В миссиях денег не знали; торговцам запрещалось появляться на их территории, сделки с ними монахи производили в отдаленных от миссии гостиницах.
В конце концов королевский двор поддался нажиму креолов-«энкомендерос», и иезуиты были изгнаны из Америки. Латифундисты и рабовладельцы начали охоту на индейцев, В бывших миссиях их вешали на деревьях, целыми деревнями продавали на рынках рабов в Бразилии. Многие индейцы вновь бежали в сельву. Книги из библиотек иезуитов сжигались в очагах вместо дров или использовались для изготовления пыжей (J. A. Ramоs. Historia de la nacion latinoamericana. Buenos Aires, 1968).
Но по мере того, как Парагвай шел вперед по избранному им пути, все острее становилась необходимость выйти из добровольного заточения. Промышленное развитие требовало более широких и прямых контактов с мировым рынком, особенно со странами, производящими передовую технику. Парагвай был зажат между Аргентиной и Бразилией, которые вполне могли задушить его, сдавив горло его рек и наложив любую непосильную пошлину на транзит его товаров. Именно так и сделали Ривадавиа и Росас. С другой стороны, стремление упрочить власть олигархии в этих государствах вызвало острую необходимость покончить с опасным соседством со страной, которая умудрялась сама себя обеспечивать и не желала преклонять колени перед британскими торговцами.
Во время пребывания в Буэнос-Айресе английский министр Эдвард Торнтон принял активное участие в подготовке войны. Накануне ее он присутствовал в качестве советника на заседаниях правительственного кабинета, сидя рядом с президентом Бартоломе Митре. Под его неусыпным надзором плелась сеть провокаций и клеветы; кульминацией явилось подписание аргентино-бразильского пакта, это был смертный приговор Парагваю. Венансио Флорес вторгся в Уругвай, поддержанный обоими сильными соседями, и после бойни в Пайсанду создал в Монтевидео свое правительство, которое стало действовать по указке Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айреса. Так был образован Тройственный союз. До этого президент Парагвая Солано Лопес угрожал начать войну, если будет организовано вторжение в Уругвай. Он хорошо знал, что в таком случае на горле его страны, загнанной в угол самой географией и врагами, сомкнутся железные клещи. Правда, историк либерального толка Эфраим Кардосо считает, что Лопес бросил вызов Бразилии просто потому, что обиделся: он мол, просил руки одной из дочерей императора, а тот ему отказал. Началась война. И была она делом рук вовсе не Купидона, а Меркурия.
Печать Буэнос-Айреса называла парагвайского президента «Аттилой Америки». «Нужно раздавить его, как гадину!» — призывали газеты в редакционных статьях. В сентябре 1864 г. Торнтон послал в Лондон подробное секретное донесение. Оно было отправлено из Асунсьона. Он описывал Парагвай, как Данте — ад, однако не забыл расставить нужные акценты: «Ввозные пошлины почти на все товары составляют от 20 до 25% ad valorem; но поскольку эта стоимость определяется исходя из текущих цен на товары, размеры пошлины достигают 40-45% цены по накладной. Вывозные пошлины составляют от 10 до 20% стоимости...» В апреле 1865 г. английская газета «Стандард», выходившая в Буэнос-Айресе, уже праздновала объявление Аргентиной войны Парагваю, президент которого «нарушил все общепринятые нормы цивилизованных стран», и заявляла, что шпагу президента Аргентины Митре «в ее победном марше за правое дело осенит не только былая слава, но и могучая поддержка общественного мнения». Союз с Бразилией и Уругваем был заключен 10 мая 1865 г.; условия этого соглашения были опубликованы в печати годом позже — их изложила британская «Тайме»; эти данные газета получила от банкиров, предоставлявших кредиты Аргентине и Бразилии. В договоре будущие победители заранее делили добычу. Аргентина прибирала к рукам всю территорию Мисьонес и огромную провинцию Чако; Бразилия присваивала огромные пространства к западу от своих границ. А Уругваю, находившемуся под властью марионетки этих двух держав, ничего не перепало. Митре заявил, что войдет в Асунсьон через 3 месяца. Но война продолжалась 5 лет. Это была настоящая резня. Парагвайцы упорно защищали свои позиции, цепляясь за каждую пядь земли у реки Парагвай. «Ненавистный тиран» Франсиско Солано Лопес повел себя героически и выражал народную волю, призывая к защите родины; парагвайский народ, полвека не знавший войн, боролся под его знаменами не на жизнь, а на смерть. Мужчины и женщины, дети и старики — все сражались как львы. Раненые, попадавшие в плен, срывали с себя бинты, чтобы их не заставили воевать против братьев. В 1870 г. Лопес повел свое войско, похожее уже на сонмище призраков, — стариков и мальчишек, надевавших фальшивые бороды, чтобы издали казаться врагам старше, — в глубь сельвы. Захватчики, готовые всех вырезать, штурмовали развалины Асунсьона.
Парагвайского президента сначала ранили из пистолета, а затем добили ударом копья в лесной чаще на горе Кора. Перед смертью он воскликнул: «Я умираю вместе с моей родиной!» Это была чистая правда. Парагвай умирал вместе с ним. Незадолго до этого Лопес приказал расстрелять собственного брата и епископа, которые шли с ним в этом караване смерти, лишь бы они не попали в руки врагов. Захватчики, пришедшие «освободить» парагвайский народ, просто истребили его. В начале войны население Парагвая было почти таким же, как и население Аргентины. В 1870 г. в живых осталось 250 тыс. парагвайцев, то есть меньше одной седьмой. Таким был триумф цивилизации. Победители, разоренные расходами, которые им пришлось понести, чтобы довести до конца это преступление, оказались в полной зависимости у английских банкиров, финансировавших кровавую авантюру. Рабовладельческая империя Педру II, армия которой пополнялась за счет рабов и пленных, все же захватила более 60 тыс. кв. км территории Парагвая, а также получила большое количество рабочей силы — множество пленных с клеймом рабов были отправлены на кофейные плантации в Сан-Паулу. Аргентина, в которой президент Митре расправился с собственными федеральными предводителями, присвоила себе 94 тыс. кв. км чужой земли и другие трофеи. Сам Митре так писал об этом: «Пленных и другую военную добычу Я мы поделим согласно договору». Уругвай, где уже исчезли или пребывали в опале последователи Артигаса и где властвовала олигархия, участвовал в войне как младший партнер, не получив какого-либо вознаграждения. Многим уругвайским солдатам вынуждены были связывать руки, когда их сажали на корабли, направлявшиеся на войну против Парагвая. Все три страны потерпели финансовый крах, усиливший их зависимость от Великобритании. Кровавая расправа с Парагваем наложила несмываемую печать на дальнейшую судьбу этих стран*.
* Образ Солано Лопеса жжет память до сих пор. Когда в сентябре 1969 г. Национальный исторический музей в Рио-де-Жанейро объявил об открытии стенда, посвященного парагвайскому президенту, военные реагировали с бешеной ненавистью. Генерал Моуран Филью — один из организаторов государственного переворота в 1964 г. — заявил в печати: «Над страной проносится ветер безумия… Солано Лопес — фигура, которую следует выбросить навсегда из нашей истории как воплощение образа южноамериканского диктатора. Эта кровавая личность погубила Парагвай, ввергнув его в безнадежную войну».
Бразилия выполняла роль, которую Британская империя отвела ей еще в те времена, когда англичане перенесли португальский трон в Рио-де-Жанейро. В начале XIX в. Каннинг дал своему послу, лорду Стренгфорду, недвусмысленные инструкции: «Превратить Бразилию в основную базу для реализации продукции английских мануфактур в Латинской Америке». Незадолго до начала войны президент Аргентины открыл новую железную дорогу, оборудованную англичанами, и произнес по этому поводу пламенную речь: «Какова движущая сила этого прогресса? Господа, это английский капитал!» Мало того что разгромленный Парагвай обезлюдел: исчезли таможенные пошлины, погасли плавильные печи, реки открылись для свободной торговли, страна потеряла экономическую независимость и огромные территории.
А на тех землях, что остались Парагваю, победители ввели право на беспошлинную торговлю и учреждение латифундий. Все было разграблено и распродано: земли и леса, шахты, плантации мате, здания школ. Марионеточные правительства, подчинявшиеся оккупантам, сменяли в Асунсьоне друг друга. Не успела закончиться война, как Парагвай, в котором еще дымились руины, получил первый в его истории иностранный заем. Он был британский, разумеется. Заем был в миллион фунтов стерлингов, но Парагваю досталось меньше половины; а в последующие годы благодаря финансовым перерасчетам размеры внешнего долга страны уже перевалили за 3 млн. Когда в Китае в 1842 г. закончилась «опиумная» война, тут же в Нанкине был подписан договор о свободной торговле, обеспечивший британским коммерсантам право свободного ввоза наркотиков на китайскую территорию. Введение свободной торговли в Парагвае также было навязано сразу же после его разгрома. Были заброшены посевы хлопчатника, а Манчестер добил текстильную промышленность страны — ей уже никогда не суждено было подняться. Партия «Колорадо», в настоящее время правящая страной, бойко спекулирует памятью героев, но не может скрыть того факта, что под документом о ее основании стоят подписи 22 «легионеров», служивших в бразильской оккупационной армии и предавших маршала Солано Лопеса. Диктатор Альфредо Стреснер, 15 лет назад превративший страну в огромный концентрационный лагерь, прошел военную подготовку в Бразилии, и бразильские генералы, отправляя его в Парагвай, не скупились на высокие оценки и восторженные похвалы: «Его ждет великое будущее...» За годы правления Стреснера англо-аргентинский капитал был вытеснен из Парагвая в пользу Бразилии и ее североамериканских хозяев. С 1870 г. Бразилия и Аргентина, «освободившие» Парагвай, чтобы совместно поглотить его, грабят страну по очереди, но сами при этом тоже страдают от гнета империализма то одной, то другой великой державы. А Парагвай страдает как от империализма, так и от субимпериализма обоих соседей. Прежде главным звеном в этой цепи сменяющейся зависимости была Британская империя. В настоящее время это Соединенные Штаты. Учитывая политическое значение этой страны, расположенной в самом центре Южноамериканского континента, они постоянно держат в Парагвае целый штат советников, занимающихся обучением и ориентацией вооруженных сил, составлением экономических планов, перестройкой по своему усмотрению работы высшей школы, изобретением новой схемы «демократии» для этой страны, и, конечно, они вознаграждают диктаторский режим за верную службу самыми обременительными займами. Но Парагвай — это еще и колония других колоний. Под предлогом проведения аграрной реформы Стреспер, словно мимоходом, отменил законодательное положение о запрещении продажи иностранцам земель, прилегающих к сухопутным границам, и теперь даже государственные земли оказались в руках бразильцев, занявших эти территории под кофейные плантации. При пособничестве президента, связанного с португало-язычными землевладельцами, новые захватчики ринулись через реку Парана. Я приехал на северо-восточную границу Парагвая с купюрами, на которых было изображено лицо маршала Солано Лопеса, но обнаружил, что здесь котируются только денежные знаки с портретом победоносного императора Педру II. Век спустя Парагвай как будто снова переживает ситуацию, сложившуюся после! поражения в войне с Тройственным союзом. Бразильские пограничники останавливают парагвайских граждан на собственной территории для проверки паспортов; здесь развеваются бразильские флаги и церкви принадлежат бразильцам. Сухопутные пираты захватили также водопады Гуайра, самый крупный потенциальный источник энергии в Латинской Америке. Теперь они называются по-португальски — «Сети-Кедас». Та же картина и в районе Итайпу, где бразильцы собираются построить крупнейшую в мире гидроэлектростанцию.
Субимпериализм, или империализм второй категории, проявляет себя в самых разных формах. Когда в 1965 г. президент Джонсон решил затопить кровью Доминиканскую Республику, Стреснер послал в Санто-Доминго своих солдат, чтобы они помогли совершить этот «подвиг». По злой иронии батальон этот носил имя маршала Солано Лопеса. Парагвайцы воевали под командованием бразильского генерала, потому что именно Бразилии была доверена честь совершить это предательство: генерал Панаску Алвим возглавил латиноамериканские войска, участвовавшие в этом преступлении. Можно вспомнить и другие примеры. Парагвай предоставил Бразилии на своей территории нефтяную концессию, но торговля жидким топливом и нефтехимическая промышленность в Бразилии находятся в руках янки. Факультет философии и педагогики Парагвайского университета находится под контролем Бразильской культурной миссии, но в то же время североамериканцы хозяйничают в бразильских университетах. Генеральный штаб парагвайской армии пользуется инструкциями не только советников из Пентагона, но и бразильских генералов, которые в свою очередь эхом откликаются на любые указания Пентагона. Через границу, распахнутую для контрабанды, промышленные товары бразильского производства наводняют парагвайский рынок, но многие фабрики в Сан-Паулу, выпускающие эти изделия, перешли в последние годы, когда происходила массовая денационализация, в собственность транснациональных корпораций.
Стреснер называет себя наследником президентов Лопесов. Но как можно сравнивать Парагвай, каким он был 100 лет назад, с тем, каким он стал сейчас, превратившись в перевалочный пункт контрабанды и царство узаконенной коррупции? Во время торжества, па котором правящая партия высказывала свои притязания па то, что олицетворяет одновременно тот и этот Парагвай, мальчонка-разносчик продавал с лотка контрабандные сигареты; присутствующие судорожно затягивались «Кентом», «Мальборо», «Кэмелом». В Асунсьоне представители скудного среднего класса пьют не парагвайскую тростниковую водку, а виски «Баллантайн». На улице можно увидеть последние модели роскошных автомобилей американского-или европейского производства, приобретенных контрабандным путем или ввезенных в страну с оплатой ничтожной таможенной пошлины; по тем же улицам тащатся повозки, запряженные волами, которые везут фрукты на рынок. Крестьяне пашут деревянной сохой. А по городу ходят такси «импала-70». Стреснер говорит, что контрабанда — это «плата за мир»: якобы вместо того, чтобы заниматься заговорами, генералы набивают себе карманы. А промышленность, разумеется, погибает в младенческом возрасте. Государство игнорирует свой же декрет, по которому изделиям национального производства должен отдаваться приоритет в государственных закупках. Единственным достижением национальной индустрии, которым может гордиться правительство, являете производство кока-колы, пепси-колы и фруктовых соков, налаженное американцами в 1966 г. как вклад в развитие парагвайской экономики.
Государство заявляет, что будет непосредственно вмешиваться в создание предприятий лишь в тех случаях, «когда частный сектор не проявит заинтересованности», а Центральный банк Парагвая сообщил Международному валютному фонду, что «принял решение придерживаться принципа свободной торговли и отменить ограничения для валютных сделок и торговых операций»; специальная брошюра, изданная министерством промышленности и торговли, информирует деловые круги о том, что страна предоставляет «очень выгодные концессии иностранному капиталу». Заграничные фирмы освобождены от уплаты налогов и таможенных пошлин «с целью создания благоприятного климата для капиталовложений». Уже через год после создания своего филиала в Асунсьоне нью-йоркский «Нэшнл сити бэнк» полностью возместил вложенный капитал. Иностранные банки, безраздельно владея всеми вкладами, предоставляют Парагваю под заклад национального суверенитета внешние займы, которые еще больше уродуют экономику страны. В сельской местности 1,5% землевладельцев располагают 90% всех освоенных земель, при этом под сельскохозяйственные культуры занято менее 2% территории страны. Официальный план освоения земель в треугольнике Каагуасу сулит голодающим крестьянам скорее гибель, нежели процветание. Тройственный союз продолжает одерживать победу за победой. Литейные заводы в Ибикуй, где делались пушки, защищавшие родину от агрессоров, были построены на территории, которая теперь называется «Мина-куэ», что на гуарани означает «Здесь была шахта». Здесь, среди болот, над которыми тучами роятся москиты, рядом с развалинами стен до сих пор виден фундамент фабричной трубы, взорванной 100 лет назад захватчиками, и груды изъеденного ржавчиной железа — вот все, что осталось от оборудования. Неподалеку живет несколько оборванных крестьян, понятия не имеющих, от какой такой войны остались эти руины. Однако они рассказывают, что иногда по ночам оттуда доносится шум машин, грохот кузнечных молотов, пушечные выстрелы и вопли солдат.