Уголовное право
Специфика социально-экономического развития горцев Северо-западного Кавказа обусловила и их уголовно-правовые отношения. Обычно-правовые нормы, роль которых в начале рассматриваемого периода была превалирующей, большое внимание уделяли нанесению ущерба, что ярко проявилось в сфере уголовного права. Отечественными исследователями отмечается, что народы северокавказского региона оценивали любое с точки зрения европейского права преступление как причинение ущерба. Следовательно, обидевшей стороне нужно было нанести точно такой же ущерб, что вызывало к действию принцип талиона. Однако в этот же период уже сложилась система композиций как определенный порядок денежного возмещения за причиненный ущерб. Композиционные выплаты к концу рассматриваемого периода уже окончательно сложились; была установлена их величина, зависевшая от сословной принадлежности пострадавшей стороны и тяжести преступного деяния, а также порядок возмещения ущерба. Таким образом, наказание в уголовном праве народов Северного Кавказа представляло собой возмещение нанесенного ущерба. Для более четкого определения наказания и обязательности его исполнения существовали специальные органы - медиаторские суды, рассматривающие преступления против личности и дела о причинении имущественного вреда. Рассмотрим эти положения более подробно.
Все правонарушения в сфере уголовного права, регулируемые обычно-правовыми нормами, можно разделить на два вида: преступления против личности и имущественные преступления. К первым относились: убийство (простое и квалифицированное), кровосмешение, нарушение супружеской верности женщинами, изнасилование, оскорбление действием или словом. Ко второму виду - воровство, грабеж.
Преступления против личности. В сфере преступлений против личности на первом месте стояли деяния, направленные против личности князя или иного владетеля. Источники показывают особую тяжесть наказания за них. Так, например, согласно данным К.Ф. Сталь, лицо, покусившееся на жизнь князя, истреблялось вместе со своими родичами. Так, при убийстве холопом князя Мисостова, убийца был немедленно убит народом, дом его сожжен, а его семья передана наследникам убитого князя. Российская администрация сочла нужным оставить дело без последствии. Вообще убийства представителей правящих сословий случались редко. В течение первой половины XIX столетия у кабардинцев было зафиксировано три таких случая, у карачаевцев - ни одного. Особенностью данного рода преступного деяния являлось то, что плата за кровь убитого князя практически не принималась. Лишь в отдельных случаях, когда убийца был одного социального положения с убитым, кровная месть могла быть заменена композиционными выплатами, которые были очень велики. “Плата за кровь убитого пше не могла быть исчислена.
Плата за убийство кабардинского князя исчислялась в 100 сха (сха - условные единицы, в состав которых входили железные вещи, оружие, лошади, крупный рогатый скот, серебряные кубки). У карачаевцев и балкарцев композиционные выплаты были несколько меньше. Согласно ст. 52 карачаевских адатов кровь убитого старшины стоила 1500 руб. серебром или 15 условных единиц, куда также входили железные изделия, крупный рогатый скот и рабы.
Убийство простого свободного человека также считалось тяжким преступлением. Однако “цена крови” лиц свободного сословия резко отличалась от “цены крови” князя. По установившимся обычаям за убийство свободного человека обыкновенно выплачивались определенные композиционные выплаты. Однако если семья не хотела брать “плату за кровь”, начинал действовать обычай кровной мести. Но, как свидетельствуют источники, в большинстве случаев уплачивался штраф, являющийся основной мерой наказания у горских народов. В редких случаях применялся судебный поединок. Вот как этот процесс описывает Гакстгаузен: “Родственники обиженного требуют, чтобы убийца стал под их выстрел. Третейский суд в этом случае кидает жребий, кто из рода обиженного должен будет выстрелить в обидчика. От вынимания жребия не устраняются и мальчики, и это делается для того, чтобы выбор не был ограничен одними хорошими стрелками. Суд определяет также время и место встречи, равно как и расстояние, на котором должны стоять стороны. Дело решается одним выстрелом - все равно, будет ли виновный убит, ранен или останется невредимым”. Но таким образом дела решались редко, а, как уже указывалось выше, платился уголовный штраф, размер которого зависел от социальной принадлежности пострадавшего.
Г.В. Новицкий в своей обширной статье указывает, что “князья, дворяне, подвластные и крестьяне имеют каждые оклады, утвержденные обществом с давнего времени, и по окладам сим взыскивают с убийцы. За убийство князя взыскивается 100 баш, а именно: 1-е семь человек, из коих каждый считается за одну башу, 2-е лошадь лучшая, 3-е шишок*, 4-е панцырь, 5-е сабля дворянская; означенные баши заменяются отдачей части движимого и недвижимого имения. За дворянина взыскивается 50 башей, за дворян двух прочих классов по 30, а за подвластного 25 баш. Работа Новицкого была написана в двадцатых годах XIX века. Более поздние исследования дают нам несколько иные размеры композиционных выплат. Так, исследования Л.Я. Люлье, проведенные в середине столетия, подтверждая величину уголовного штрафа за убийство князя (100 условных единиц), указывают на то, что в отношении дворян и простых свободных черкес выплаты несколько уменьшились, но общая картина от этого не меняется.
У балкарцев и карачаевцев “цена крови” князя равнялась 15 условным единицам, узденя - 3, а за кула уплачивалась его покупная стоимость. При этом, как указывалось, представители правящей верхушки не принимали платы за кровь, низы - вынуждены были принимать. Согласно обычаю, ответственность за уплату основной части “цены крови” несли вместе с убийцей и его родственники. Подобное положение зафиксировано и у других народов региона.
Так, например, согласно адатам ингушей (цена крови у которых также была очень велика - 120 коров, три лошади, одна из которых должна быть полностью снаряжена; отрез шелковой ткани грузинского производства), ближайшие родственники платили по 8 коров, далее по 7 и т.д. до 1 коровы, и даже самые отдаленные платили по 1 козленку. Более четкую имущественную дифференциацию, предполагающую различную ответственность членов родственной группы убийцы в зависимости от степени родства, дает Н. Харузин, указывающий, что брат убийцы должен заплатить 12 коров, ближайший двоюродный брак - 11, двоюродный брат второй степени 10 и т.д..
Вышеуказанный размер виры распространялся на все слои населения и какого-либо различия по отдельным фамилиям или обществам не наблюдалось.
Вообще, для кавказских горцев имущественные платежи составляли основной вид наказания. Им были неизвестны заключение в тюрьму, телесные наказания. Так как до середины XIX столетия у туземцев не было четко выраженной денежной системы, то композиционные выплаты осуществлялись, в основном, натурой. У адыгов, например, существовали четко установленные размеры платежей, детально исследованные в уже упоминавшейся работе Л.Я. Люлье. Приводим таблицу полностью:
За убийство пши (князя) 100 сха
За убийство вуорка (дворянина) 42 сха
За убийство тфлокотль (простолюдина) 20 сха
Счет сха за убийство вуорка состоял из следующих вещей:
Панцыри 2
Шлемов 2
Шашек из сорта, который называется кияме 2
Налокотников 2 пары
Хороших коней 2
Ружей 1 (ценою в 16 быков)
Серебряный кубок 1
Быков 8
Посредственных лошадей для дополнения
счета до 42 сха 25
Итого 42 сха
Счет за убийство тфлокотля
Рабов 2
Панцырей 2
Шлемов 2
Налокотников 1 пара
Шашек 2
Ружей 2
Лошадей 2
Итого 20 сха
Для того времени это были огромные платежи, и именно поэтому их часто невозможно было уплатить, что приводило к закабалению свободных людей и даже их продаже в рабство. А если учесть, что кровь убитого князя (если его родственники соглашались идти на эту уступку) была в несколько десятков раз выше цены крови простого свободного адыга, то последствия нетрудно себе представить.
У карачаевцев и балкарцев композиционные выплаты были несколько меньше, но также были велики. Адаты, опубликованные в труде Ф.И. Леонтовича, говорят о цене крови лиц высшего сословия, которая равнялась 15 условным единицам, узденства - 5, кулов - их покупной стоимости. И если в прошлом, в XVIII в. еще активно действовал принцип талиона, то в XIX столетии месть практически была сведена на выкуп. При этом, как указывает Б. Миллер, уже стало различаться убийство, совершенное намеренно, и убийство по неосторожности; за последнее выкуп брался в меньшем количестве.
Как уже отмечалось, в конце XVIII - начале XIX в. цена крови бралась железными изделиями, рабами и землей. Последняя, в условиях малоземелья, особенно ценилась. Так, согласно архивным данным, Чотчаевы забрали в уплату за кровь родовую землю Болуровых, лежащую на берегу р. Хузрук; Доттаевы забрали в уплату за кровь землю Кечерука. Впоследствии уплата также производилась натурой, но в пересчете на денежную систему.
Отношения, существующие в середине XIX в., ярко характеризует документ, хранящийся в Краснодарском архиве, согласно которому “...по адату об убийстве Киргоко Кипкеевым своего крестьянина Тохтара определено, чтобы Киргоко Кипкеев уплатил брату убитого им крестьянина Тохтару 300 рублей, которые должны быть уплачены всяким имуществом, кроме оружия, в два срока, первые 200 рублей (из них 150 - землею, а 50 рублей - скотом или деньгами), остальные сто рублей - скотом или деньгами. Затем по окончании уплаты первых 200 рублей Киргоко Кипкеев должен быть направлен в Ставрополь для содержания в тюремном замке в продолжение шести месяцев”. Документ интересен не только тем, что владелец уплачивал цену крови зависимого от него крестьянина, хотя мог и отказаться от примирения с родственниками убитого; а тем, что убийца приговаривался к тюремному заключению, что было характерно для российского законодательства, правда, на небольшой срок.
Данный документ подтверждает данные о том, что цена крови каракиши была в пять раз меньше, чем цена крови старшины и равнялась 200 - 300 руб. серебром. В случае если зависимый крестьянин совершил убийство, то ответственность ложилась на его господина, обязанного уплатить цену крови, равнявшейся 1500 - 2500 руб. цены крови лиц свободных сословий. Данное положение требует уточнения, так как обычно цена крови лиц свободных сословий равнялась 1000 - 1500 руб., но, по-видимому, повышенный уголовный штраф был связан с тем обстоятельством, что убийство свободного человека несвободным рассматривалось как оскорбление.
В случае убийства раба цену крови получал его господин, причем она обычно равнялась его покупной стоимости.
Все вышеуказанные положения были характерны и для других народов региона. Так у чеченцев, которым практически были неизвестны сословные отношения, в случае, если убитый принадлежал к крупного сильному тейпу (родовому союзу), - за него уплачивалось 63 коровы; а если убитый был членом маленького тайпа, то цена крови была в три раза меньше (21 корова). В Дагестане убивший раба не подлежал мести, а уплачивал цену крови его владельцу. Такие же положения зафиксированы у осетин, ногайцев, абазин.
Вообще что касается убийства, то по адату его совершение могло быть в некоторых случаях и оправдано. Во-первых, если убийство было совершено из-за кровной мести. Во-вторых, если совершено убийство вора, пойманного на месте преступления хозяином собственности и, в-третьих, если убийство человека, застигнутого в прелюбодеянии с женой, дочерью, сестрой или матерью было совершено ее мужем, отцом, братом или сыном. В-четвертых, если убийство было спровоцировано самим погибшим. В-пятых, если были убиты оба лица при совершении мужеложства. И, наконец, в-шестых, если был убит похититель женщины в результате преследования ее родственников. В иных случаях убийство обязательно влекло за собой кровомщение.
Для замещения кровной мести композиционными выплатами требовалось обязательное согласие всех родственников-мужчин и матери убитого, так как обычно делалось все возможное, чтобы отомстить за его кровь. Ибо, по мнению горцев, это являлось единственным средством, чтобы успокоить душу покойного. В случае убийства, совершенного без злого умысла, примирение достигалось гораздо легче, различного рода подарками. Если родственники отказывались от выкупа, кровная месть возобновлялась.
Кровная месть была известна на ранних ступенях общественного развития почти у всех народов. У славян она, например, даже вошла в урезанном виде в Русскую Правду, просуществовав вплоть до XI в. Являясь институтом, способствующим самосохранению общины, она, в основном, направлялась только против лиц, стоящих вне рода или племени, к которому принадлежит потерпевший, являясь делом всей семьи, рода или племени. Замечательный русский социолог и историк права М.М. Ковалевский писал по этому поводу: “...в этих единичных случаях истребления всего или части семейства убийцы следует видеть не что иное, как переживание более старинного порядка вещей, при котором ни один из родственников кровника не мог считать себя вполне безопасным и ежечасно ожидал мести от любого из членов обиженного рода”.
Обычай кровной мести, по мере развития общества, менял свою природу. Появившись как норма, соответствующая принципу «око за око, зуб за зуб», обычай этот постепенно перерастал в систему композиций, которая в процессе развития все более отходит от своего первоначального значения, все более приближаясь к вире, как к стоимости крови. Именно поэтому обычай кровной мести не может быть нейтральным по отношению к изменениям в общественно-экономической жизни народа, уровень развития которого всегда находит непосрественное отражение в системе композиций.
У кавказских горцев этот институт был довольно развит, особенно в среде адыгов. И.Л. Бабич указывает несколько причин исходных конфликтов, при которых устанавливались мстительные отношения: 1.Ситуации, связанные с браком. 2.Оскорбление девушек и женщин. 3.Несоблюдение некоторых традиционных правил поведения в обществе. 4.Нанесение материального ущерба. 5.Нанесение физического ущерба. 6.Ситуации, связанные с половыми преступлениями.
На человека, отступившего от данного обычая, смотрели с презрением, часто вообще изгоняя из общины. По сведениям К. Коха, тот, «кто не смыл кровь своего близкого родственника кровью, подвергается презрению, и он непремено подвергнется исключению из клана». Нередко таким образом погибали целые семьи, а вражда продолжалась десятилетиями.
Кровная месть передавалась от отца к сыну. Если прямые нисходящие родственники отсутствовали, мстили братья убитого, а затем ближайшие и дальние родственники. В тех случаях, когда убийца не скрывался в чужой общине, кровомщение распространялось на его род, а иногда на членов его общины. При этом мать и отец из круга мстителей исключались. Возвращаясь к вопросу о круге мстителей, следует отметить, что даже ребенок, еще не родившийся во время убийства отца, был обязан принять на себя кровь убийцы. М.Д. Каракетов приводит такой пример. В начале века в ауле Учкулан был убит по приказу Хаджи-Бекира Кочкарова абрек Каманат Эбзеев, сын которого впоследствии убил Кочкарова, ибо, согласно карачаевским установлениям: “если в чреве будет плод-ребенок во время убийства отца его, то тот, кто в чреве - возьмет кровь убийцы”. Однако в Карачае XIX в. кровная месть не получила такого широкого распространения как среди других горских обществ. При этом она перестала распространяться на всех членов рода, а стала ограничиваться только одним виновником убийства. У балкарцев наблюдалось несколько иное положение. По словам нашего информатора Р. Кагиева, карачаевский род Кагиевых ведет свое происхождение от балкарской фамилии Келеметовых, часть которой, спасаясь от кровной мести со стороны могущественного рода Урусбиевых, переселилась в середине XIX столетия в Карачай. Часть мужчин-переселенцев попыталась вернуться в Балкарию, перейдя перевал. Но, видимо, погибли. Во всяком случае, никаких известий от них так и не поступило. Оставшиеся, опасаясь кровной мести, сменили фамилию Келеметовы на Кагиевы. Этимология фамилии “Кагиевы” - “бить”, “стучать”, “драться”.
Чаще всего убийства происходили в процессе драки. И если в этих случаях, когда происходили ссоры между двумя тукумами или селениями с обеих сторон убитых было поровну, то кровомщение могло быть предотвращено. Но такие случаи были крайне редки.
Если примирение не состоялось, то кровомщение могло длиться годами, десятилетиями. В этом плане показателен документ середины XVIII в., хранящийся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки: “...напредь сего Росланбек Кайтукин убил своего внучатого, а Касая Атажукина двоюродного брата Шаншука Казиева, а напротиву того Касай убил Арсланбека Кайтукина родного брата Кананета Кайтукина, за что Росланбек с своим родом всегда искали убить Касая Атажукина или другого кого из его роду, и потому в 1744-м году оной Касай от них пострелен был ис пищали, но от раны излечился. А пред тем Касаев родной брат Бактагирей Атажукин убил своего двоюродного брата Исмаила Исламова, а ныне Исмайловы родные братья, хотя с Касаем и Бактагиреем Атажукиным в согласии.., но впредь при удобном случае в бывающих у них ссорах не оставят того, чтоб кого из Бактагиреева рода не убить”. Несмотря на то, что документ датируется XVIII в., он ярко характеризует отношения, продолжавшие бытовать в среде кавказских горцев и в XIX в.
Кровомщению виновный подвергался не только за убийство, но и за оскорбление женщины, девушки, семейства, похищение женщины, умыкание без ведома родителей девушки, оскорбление чести, которые считались тяжкими деяниями.
Кровную месть вызывало и убийство гостя, которое согласно нормам адата приравнивалось к убийству близкого родственника. Если хозяин не отомстил за смерть гостя - его ожидало изгнание из аула за трусость. У западных адыгов, по сообщению Хан-Гирея, в XIX веке месть за убийство гостя стала заменяться ценой крови, приравниваемой к цене крови члена своего рода. Другими авторами также отмечалось, что хозяин «защищает гостя ценой жизни своей и своих близких… и убийство человека, которому было предоставлено гостеприимство, будет отомщено с такой же жестокостью, как и убийство близкого родственника».
Если примирение не состоялось, то кровомщение могло длиться годами. Как указывает И.Л. Бабич, при серьезных ссорах месть могла произойти на другой день и через 10-20 лет. Если месть совершалась за причинение физического ущерба (ранения или убийство) - она могла произойти и через год-два и через 15 лет.
В случае, когда один из родичей убивал другого, виновного, по решению стариков, изгоняли из общины или продавали. Такое же положение зафиксировано не только у адыгов и карачаевцев, но и у других народов региона. Так, Б. Исаев рассказывал, что несколько поколений назад, где-то в конце XVIII века, его пра...дед убил сородича, жившего с ним в одном горном селении. После этого решением совета старейшин он вместе с семьей был изгнан из общины и переселился на равнинную часть Чечни. Такое мягкое наказание было применено только потому, что произошло убийство родственника.
Право кровной мести также не распространялось в отношении лиц правящих фамилий. Согласно архивным данным “...по существующему до сих пор народному адату помещик, убивший своего крестьянина, никакому наказанию не подлежал”, а должен был уплатить лишь цену крови. В случае убийства холопа он выпускал на волю одного из братьев убитого, а остальным предоставлял право выкупа.
Для того чтобы избежать мести, семья убийцы нередко прибегала к похищению ребенка из семьи пострадавшего, беря его на аталыческое* воспитание, что являлось довольно распространенным явлением. Другой обычай, перешедший еще из материнского рода, заключался в усыновлении потерпевшей стороной одного из членов рода обидчика, на что указывал еще М.М. Ковалевский. Еще одной особенностью данного рода отношений являлось то, что кровной мести не мог подвергнуться гость, пока находился в доме убитого им человека. “Убийца собственного сына хозяина не подлежит мести до тех пор, пока пребывает под одной с ним кровлей, питаясь яствами от одного с ним очага. Но раз между обоими прекращено общение домашнего культа, хозяин считает долгом мстить своему гостю за причиненную обиду”. Вообще культ очага, пришедший с далекой древности, у туземцев имел первостепенное значение. Это обстоятельство отмечали как отечественные, так и зарубежные авторы.
Так, например, Ф. Лапинский писал, что “жилище адыга - неприкосновенное убежище. Каждый, переступивший его порог, оказывается под защитой хозяина дома, даже если он его личный враг. Полиции, введенной в этих местах, было довольно трудно действовать в этой стране, где народ крепко держится за свои старые обычаи; чтобы схватить преступника, надо применять особую осторожность и хитрость”. Именно с учетом данного положения было рассмотрено дело по обвинению Джамбулата Немирого, заступившегося за убийцу, укрывшегося в его доме, несмотря на то, что первый являлся прапорщиком царской армии и его могло ждать суровое наказание, вплоть до ссылки в Сибирь. Однако в ходе следствия было учтено то обстоятельство, что Немиров действовал по старым черкесским обычаям, согласно которым хозяин дома не мог выдать своего гостя.
Достаточно часто обычное право рассматривало в качестве субъектов ответственности и владельцев животных, причинивших смерть человеку. Случайное убийство также влекло за собой кровомщение, по своим последствия ничем не отличаясь от убийства, совершенного с умыслом.
Современники описываемых событий отмечали, что солидарность рода играла большую роль в данных отношениях. Так, Белл приводит пример, когда один безумный убил мальчика, и этот случай подлежал рассмотрению народного собрания. Оно приговорило клан, к которому принадлежал безумный, к полному штрафу, так как клан должен был охранять своего безумного члена.
Таким образом, в рассматриваемый период институт кровной мести принял характер сложных имущественных обязательств между кровниками.