В феврале 1917 г. в Петрограде вновь подскочили цены и исчез хлеб. 21 февраля, за день до отъезда Николая II в Ставку, забастовал Путиловский завод. 23 февраля начались забастовки и на других предприятиях. На улицы вышли демонстранты с требованием «Хлеба!», «Долой войну!», «Долой самодержавие!» На следующий день в столице бастовало уже 200 тыс. рабочих. С пением революционных песен из рабочих окраин в центр устремлялись мощные потоки людей, сметая полицейские заслоны и цепи солдат.
Утром 25 февраля в городе появились листки с «объявлением». Командующий войсками Петроградского военного округа генерал С. С. Хабалов разъяснял, что в городе достаточно хлеба, а перебои в снабжении вызваны тем, что многие запасаются впрок, сушат сухари. Генерал предлагал рабочим приступить к работе, угрожая в случае отказа мобилизовать всех военнообязанных. Призывы генерала не подействовали. Город охватила всеобщая забастовка. Улицы и проспекты заполнили демонстранты. У Казанского собора и на Знаменской площади шли непрерывные митинги. В течение нескольких дней в городе произошел социальный взрыв, никем не планировавшийся и никем не управляемый.
Normal 0 false false false MicrosoftInternetExplorer4 st1\:*{behavior:url(#ieooui) } /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-ansi-language:#0400; mso-fareast-language:#0400; mso-bidi-language:#0400;}
Николай II, едва прибыв в Ставку, получил телеграмму от Хабалова и письмо от Александры Федоровны. «Это - хулиганское движение, - писала императрица, - мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба... Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам».
Вечером 25 февраля Хабалов получил телеграмму царя: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». Власти поняли, что император требует самых крутых мер. В ночь на 26 февраля было арестовано около 100 членов различных революционных партий. Предполагалось, что именно они направляют движение.
В воскресенье, 26 февраля, полиция и войска заняли все важнейшие пункты и перекрестки. На колокольнях, крышах и чердаках установили пулеметы. Хабалов приказал после трехкратного предупреждения стрелять в толпу боевыми патронами. И действительно, в тот день в ряде мест войска стреляли в народ. Но одна рота запасного батальона гвардейского
Павловского полка начала стрелять в полицию.
В этот же день председатель Думы послал телеграмму царю: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя».
Николай II решил, что председатель Думы нарочно сгущает краски, добиваясь создание «министерства доверия». «Опять этот толстяк Родзянко, - с досадой говорил он, - мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать».
В тот же день на заседании Совета министров было решено прервать заседание Думы: считалось, что они разжигает страсти. Князь Голицын заполнил бланк указа, оставленный в его распоряжение царем и им подписанный.
Утром 27 февраля Николай II вызвал к себе генерала Н. И. Иванова и приказал ему отправиться в Царское Село, возглавить расквартированные там войска и навести «порядок» в столице. Выбор на Иванова пал потому, что в 1906 г. он подавил восстание в Кронштадте. Однако в 1917 г. он был уже стар, плохо разбирался в обстановке, утратил энергию. В тот же день с небольшим отрядом он отправился в путь, но добрался только до Вырицы (недалеко от Гатчины) и сумел заручиться поддержкой только одного полка.
В Петрограде 27 февраля стало критическим днем. Начался массовый переход войск на сторону демонстрантов. Рота за ротой растворялась в возбужденной толпе. Наличие в ее рядах множества вооруженных людей превратило ее в грозную силу. Верные правительству части были стянуты в Петропавловскую крепость, Зимний дворец и Адмиралтейство. Весь остальной город вышел из-под контроля властей. Вечером 27 февраля было разгромлено Петроградское охранное отделение.
Колонны демонстрантов, отдельные воинские части шли к Таврическому дворцу приветствовать Думу. Туда же стали доставлять самочинно арестованных министров и других деятелей прежнего режима. Первым, 27 февраля, был приведен бывший министр юстиции И. Г. Щегловитов. Во избежание самосуда Родзянко поместил его под охрану в отдельный павильон, Щегловитов провел в одиночестве ночь, а наутро павильон стал быстро заполняться, ибо охота на министров, бывших и настоящих, пошла по всему городу. Привезли на грузовике перепуганного Горемыкина. Долго и тщетно искали Протопопова. Он несколько дней прятался в одном из ведомств, а затем самолично явился в переполненный солдатами и рабочими Таврический дворец и представился: «Я Протопопов». Его едва не разорвали на части, но, по счастью, вблизи оказался А. Ф. Керенский, который истошно завопил: «Не сметь прикасаться к этому человеку!» Затем он приказал нескольким солдатам взять его под конвой и торжественно отвел в павильон. Здесь он, как актер, ушедший за кулисы, произнес буднично и устало, указав на кресло: «Садитесь, Александр Дмитриевич».
Днем 27 февраля инициативная группа меньшевиков и эсеров из 14 человек объявила себя Временным исполнительным комитетом Совета рабочих депутатов. Комитет обратился с воззванием к петроградским рабочим и войскам столичного гарнизона, предлагая им избрать депутатов в Совет. Депутаты, избранные в течение дня, вечером собрались на первое заседание в том же Таврическом дворце. Предложение большевиков объявить Совет «высшим органом государственной власти» было отвергнуто как явно авантюристичное. Совет избрал Исполнительный комитет во главе с членом Думы меньшевиком Н. С. Чхеидзе. Его товарищем (заместителем) был избран Керенский.
Государственная дума, оставаясь в рамках законности, признала себя распущенной. Но днем 27 февраля члены Думы собрались на «частное совещание». После затяжных споров было решено образовать Временный комитет Государственной думы во главе с Родзянко. Так образовались два центра новой власти - исполком Совета и думский комитет. В разбушевавшемся море народной стихии первый чувствовал себя увереннее, потому что ближе стоял к этому морю, а члены Думы были все же ближе к старой власти. Тем не менее Дума по-прежнему воспринималась как противовес царю и продолжала пользоваться большим авторитетом. В ночь на 28 февраля Родзянко подписал сообщение о том, что Временный комитет Государственной думы берет в свои руки инициативу «восстановления государственного и общественного порядка» и создания правительства.
В свою очередь, Совет 1 марта издал Приказ № 1 по Петроградскому гарнизону. Приказ устанавливал, что вне службы и строя солдаты имеют равные права с офицерами. Воспрещалось грубое обращение с солдатами, отменялось титулование («ваше благородие», «ваше превосходительство»). Приказ легализовал самочинно возникшие армейские комитеты. Части столичного гарнизона, говорилось в приказе, во всех политических выступлениях подчиняются только Совету рабочих и солдатских депутатов и выборным комитетам.
С изданием Приказа № 1 столичный гарнизон оказался под контролем Совета, Со своей стороны, Временный комитет Государственной думы послал своих комиссаров во все министерства и установил над ними контроль. Так возникло двоевластие.
1 марта в Петроград приехал князь Г. Е. Львов, тихий, немногословный. Родзянко, начавший уже прибирать власть к своим рукам, должен был отойти на второй план. Поздно ночью начались трудные переговоры между Исполкомом Совета и Временным комитетом о преодолении двоевластия и создании Временного правительства.
«Надо надеяться, что эти безобразия будут скоро прекращены», - сказал Николай II, узнав о событиях 27 февраля в Петрограде. Рано утром 28 февраля из Могилева в Царское Село отправился императорский поезд. Однако он дошел только до станции Малая Вишера. Далее железная дорога была занята революционными войсками. На сторону революции перешел и царскосельский гарнизон. Поезд повернул на Псков, где находился штаб Северного фронта. Николай II рассчитывал собрать здесь надежные войска. Вечером 1 марта поезд прибыл в Псков.
К своему удивлению, Николай II понял, что командующий фронтом генерал Н. В. Рузский не рвется в поход на столицу. По телеграфу были запрошены командующие другими фронтами. Все они, в том числе Николай Николаевич, корректно, но твердо посоветовали Николаю II отречься от престола. Такого же мнения придерживался и Алексеев.
Вечером 2 марта в Псков приехали А. И. Гучков и В. В. Шульгин. Их провели в салон-вагон императорского поезда, и здесь, при всеобщем молчании, Гучков тихим голосом сообщил о положении в столице. Закончил он советом Николаю II отречься от престола. Царь ответил, что он думал об этом весь день. Сначала хотел отречься в пользу сына, но затем понял, что не сможет с ним расстаться, а потому отрекается в пользу своего брата. После недолгих переговоров были составлены три документа, которые царь подписал одновременно, перестав после этого быть царем. Это были указы о назначении великого князя Николая Николаевича верховным главнокомандующим, князя Г. Е. Львова - председателем Совета министров и манифест об отречении от престола в пользу брата, великого князя Михаила Александровича.
Шульгин, не выдержав, спросил, указывая на документ о назначении Львова: «Государь, неужели нельзя было раньше?» Отрекшийся император посмотрел ему прямо в глаза и невесело усмехнулся: «Вы думаете, все было бы иначе?» Только теперь Шульгин понял, что с фатализмом Николая II, конечно же, ничего нельзя было поделать.
Днем 3 марта на квартиру великого князя явилась делегация. Михаил, решивший было, что его зовут на царство, вскоре был озадачен. Почти все явившиеся к нему гости - даже Родзянко! - просили об отречении. Только Милюков, волнуясь и перебивая других, требовал, чтобы Михаил принял корону. Для укрепления нового порядка нужна сильная власть, доказывал он. Эта власть должна опираться на привычный для народа символ. Без опоры на него Временное правительство не дотянет до Учредительного собрания, оно потонет в океане народных волнений.
Из присутствующих только Гучков поддержал Милюкова, но вяло, нерешительно. Хотя в глубине души многие понимали, что в Милюкова, возможно, вселилась Кассандра. Но призвать Михаила означало расстроить только что достигнутое соглашение с Советом и вновь развязать стихию народного движения. К тому же Милюков предложил явно нереалистический план: немедленно ехать на автомобилях в Москву и искать там поддержки.
Великий князь, все время молчавший, попросил дать ему возможность подумать. Он ушел в другую комнату, переговорил наедине с Родзянко. Вернувшись, он заявил, что может воспринять власть только из рук Учредительного собрания - подобно тому, как предок его и основатель династии Михаил Федорович принял Мономахову шапку из рук Земского собора.
Этим своим жестом, столько же вынужденным, сколько и достойным, великий князь поставил точку в многовековой истории царской и императорской России. Отошли в прошлое русские цари, оставив о себе сложные, неоднозначные воспоминания. Редкий из них был совсем уж плох и неспособен. И «народность» их - не совсем уж выдумка Уварова, ибо народ в течение многих веков только так и представлял свое государство - с царем во главе. Но государственные порядки, как и одежда, имеют свойство изнашиваться и ветшать, если своевременно их не подновлять. В XX в. «народность» не могла быть такой, как во времена Михаила Федоровича и Петра I. Последних Романовых сильно подвело мечтательное представление о неизменности своей роли и места в русской жизни. Монархия пала, не сумев расстаться с иллюзиями, перестроиться и справиться с тяжелейшими проблемами, которые поставила первая мировая война. Россия вступала в новый период своей истории.