Понятие и виды стадий преступления
В формуле закона, предусматривающей ответственность за неоконченное преступление, нашло отражение то обстоятельство, что закон вводит уголовную ответственность виновного не только в случае полной реализации умысла на совершение преступления, но и в ситуации, когда преступник действовал, но не достиг желаемого результата. Эту ситуацию характеризуют два существенных момента: первый (положительный) - преступный результат не наступил, вред не был причинен; второй момент (отрицательный) - виновный либо произвел действия, создававшие условия для посягательства на охраняемый законом объект, либо реально посягнул на него (хотя и безуспешно).
Эти нормы уголовного закона отражают естественную, закономерную последовательность выполнения любого сознательного действия, составные элементы такого действия: формирование умысла (плана, намерения) совершить определенный поступок, приготовление к его совершению, выполнение самого поступка, наступление (или ненаступление) желаемого результата. Уголовный закон, однако, не только отражает эту закономерность, но и определяет свою оценку указанных элементов действия с точки зрения их наказуемости в случае посягательств на охраняемые уголовным законом объекты.
Любому объективно проявившемуся действию предшествует субъективный элемент, а именно: формирование соответствующего намерения, без которого такое действие не может быть совершено. Такой субъективный элемент является неизбежной движущей силой любого сознательного поступка, и в обычных социальных взаимодействиях между людьми взаимные оценки мыслей, намерений занимают значительное место в решении вопроса об отношениях между людьми, в их реагировании друг на друга. Такова сфера этического контроля. Однако реакция государства, уголовного права на такого рода субъективный элемент, как обнаружение самого по себе преступного умысла, должна носить иной характер. Здесь возможны различные подходы.
Так, в ст. 6 российского Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. в умышленных преступлениях различались «один лишь через что-либо обнаруженный умысел, приготовление к приведению оного в действо, покушение на совершение и само совершение». К числу признаков обнаружения умысла Уложение относило любое изъявление на словах или письменно, или же иным каким-либо действием намерение учинить какое-либо зло, занесение преступных предложений в дневник и т. д. В ст. 111 Уложения говорилось, что случаи, в которых за умысел, смотря по роду и важности преднамеренного преступления, полагается наказание, особо указаны в законе. Характерно, что такого рода указания содержались в группе государственных преступлений. При таком подходе обнаружение умысла включается в число стадий развития преступной деятельности и подлежит наказанию.
Уголовное Уложение 1903 г. не относило обнаружение умысла к числу стадий совершения умышленного преступления, предусматривая ответственность только за покушение или приготовление (ст. 49 и 50). Однако в ст. 132 гл. 5 «О смуте» предусматривалась ответственность виновного в «дерзостном неуважении верховной власти» или в порицании образа правления или порядка наследования престола и т. д. не только за произнесение публичной лекции или распространение, или выставление такого сочинения, но и в случае, если ни выставления, ни распространения не последовало, т. е. наказывалась сама мысль, даже если ее содержание никому (кроме виновного) не стало известно.
Аналогичным образом ст. 70 УК РСФСР предусматривала наказание за антисоветскую агитацию и пропаганду не только в случае распространения «клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», но и за «хранение» сочинений такого содержания.
Во всех приведенных выше случаях проявляется тенденция распространения государственного контроля, сферы уголовного преследования за пределы деяний, «опасных во внешнем выражении» (Н. С. Таганцев), проявляется тенденция распространить такой контроль на образ мыслей человека, на ту сферу частной жизни, которая по Конституции 1993 г. относится к ненарушаемым правам и свободам человека и гражданина. Не случайно обнаружение умысла как основание уголовной ответственности исторически встречается в разделах о государственных преступлениях и, как видно из приведенных примеров, относится к числу составов, несовместимых с принципом свободы слова. Подобная тенденция характерна для автократических, тоталитарных режимов. Ей противостоит либеральная идея о том, что во избежание полицейского произвола властей сфера уголовного преследования должна быть ограничена реальными действиями людей, не охватывая сферу их помыслов и устремлений. По утверждению Монтескье, «законы должны наказывать одни только преступные действия». В Наказе Екатерины II говорилось, что «законы не обязаны наказывать никаких других, кроме внешних или наружных, действий». Как отмечал Н. С. Таганцев, наказуемость одного умысла дает слишком широкий простор судейскому произволу. Процесс формирования умысла лежит за пределами человеческой юстиции; она не имеет ни средств, ни способов проникнуть в эту сокровенную для других работу мысли, отмечал он, приводя слова А. С. Пушкина: «Слова твои, деянья судят люди, намеренья единый видит Бог». О том же говорит и народная мудрость в поговорке: «С мысли подати не берут».
В литературе высказывались различные мнения о том, может ли обнаружение умысла рассматриваться как стадия осуществления умышленной преступной деятельности. А. А. Пионтковский относил обнаружение умысла к числу таких стадий. По мнению Н. В. Лясс, «в отличие от приготовления обнаружение умысла не создает и отдаленных предпосылок для осуществления преступления, поэтому оно не может рассматриваться как первый этап (стадия) совершения преступления».
Действующее российское уголовное законодательство и теория уголовного права не относят обнаружение умысла к стадиям развития преступной деятельности. Преступление есть реализация умысла (но не сам умысел). В случае, когда ст. 119 УК относит к числу преступлений угрозу убийством или причинением вреда здоровью, она оговаривает возможность привлечения к ответственности за такую угрозу важным условием: «если имелись основания опасаться осуществления этой угрозы», т. е. наличествовали соответствующие объективные факты. Это же обстоятельство предопределяет формулировку законодателем таких составов, как угроза применения насилия в отношении представителя власти или его близких в связи с исполнением им своих должностных обязанностей (ч. 1 ст. 318 УК), угроза или насильственные действия в связи с осуществлением правосудия или производством предварительного расследования и др.
В подобных случаях «обнаруженный умысел преследует свои самостоятельные цели и является поэтому не только стадией в развитии данной умышленной преступной деятельности, но вместе с тем средством непосредственного посягательства на другие охраняемые законом государственные или общественные интересы или интересы отдельных граждан».
Таким образом, обнаружение умысла, не получившее физического воплощения в общественно опасном деянии (ставшее известным, например, из дневниковых записей или частной переписки), не должно влечь за собой уголовной ответственности. Не является исключением из этого и установление уголовной ответственности за угрозу. В УК РФ сконструировано несколько составов уголовно наказуемой угрозы. Так, например, в соответствии со ст. 119 УК РФ влечет за собой уголовную ответственность «угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, если имелись основания опасаться осуществления этой угрозы». Хотя иногда в теории уголовного права такой уголовно-правовой запрет и выдается за уголовно наказуемое обнаружение умысла[1], однако в действительности дело заключается в другом. Состав уголовно наказуемой угрозы вовсе не связан с установлением намерения (умысла) лица совершить угрожаемые действия, т. е. умысла на убийство или причинение тяжкого вреда здоровью потерпевшего. Объективная сторона данного состава преступления заключается в действии - в угрозе причинить потерпевшему указанный вред. Действия эти вполне реальны и потому общественно опасны. Их опасность заключается в воздействии соответствующей угрозы на психику потерпевшего, в стремлении виновного запугать его, заставить потерпевшего изменить вследствие этого привычный для того образ жизни. И для состава данного преступления не имеет никакого значения, был ли у виновного умысел на выполнение указанной угрозы или же такой умысел отсутствовал.
Так, например, в учебнике уголовного права утверждается: «В отдельных случаях уголовный закон предусматривает в качестве самостоятельного оконченного преступления специфическую форму обнаружения умысла»
Обнаружение умысла на совершение преступления имеет важное значение для предотвращения задуманного лицом преступления (например, в профилактической деятельности органов внутренних дел).
Выделение трех стадий совершения преступления вовсе не означает, что каждое преступление обязательно проходит в своем развитии все указанные стадии. Например, нередки случаи, когда преступление совершается без приготовительных действий, т.е. минуя первую стадию. Но даже и тогда, когда преступление проходит все три (или две) стадии, самостоятельное уголовно-правовое значение приобретает лишь последняя стадия. В этом отношении судебная практика исходит из того, что каждая предыдущая стадия охватывается (поглощается) последующей. Таким образом, стадия покушения на преступление поглощает приготовительную стадию, а оконченное преступление - обе предварительные стадии (и приготовление и покушение). В соответствии с этим стадии приготовления к преступлению и покушения на преступление приобретают самостоятельное уголовно-правовое значение только лишь в случае, когда преступное деяние ограничивается первой или второй стадией. В связи с этим статьи УК РФ о наказуемости не только оконченного преступления, но и стадий предварительной преступной деятельности определяют основание уголовной ответственности за неоконченное преступление. Им является установление в деянии лица состава неоконченного преступления, т.е. состава приготовления к преступлению или состава покушения на преступление.