Итак, друзья мои, сегодня у нас с вами последняя лекция, последняя такая общая встреча. К сожалению, именно на эту последнюю встречу я вам хочу предложить несколько мыслей о духовной жизни. Мы с вами говорили ведь о чем угодно, только не о самом главном, вы сами понимаете. Для нас с вами ведь вопросы о духовной жизни – не главные. Мы уже духовные, поэтому можно о духовном не говорить. Даже более того, когда человек вдруг начинает говорить о духовной жизни, то его обвиняют даже, нашелся еще духовный тут. Значит, больному о здоровье говорить нельзя, имейте в виду, иначе его упрекнут в нежелательных вещах. Ну, хорошо.
Так вот, просто действительно только некоторые мысли по этому очень важному вопросу. Он включает в себя несколько аспектов. Этот аспект, вернее множество их, но мы с вами коснемся естественно только немногих.
Вопрос о духовности. Но что это такое – духовность? Сейчас о духовности так много говорят, что подчас создается впечатление, какого-то даже хаоса и неопределенности. В понятие духовность включают вещи часто совершенно несовместимые, вам это известно. Что это такое? Духовность – это культура, это образование, это интеллектуальное эстетическое развитие, это воспитание, умение вести себя и т.д. Христианство совершенно иначе смотрит на эти вещи, христианство и православие, у нас речь сейчас идет только о православии и ни о чем-либо другом.
Православие под духовностью разумеет вещи иного порядка, понимание православия исходит из того, что Духом является Бог, и духовность – это Богоподобие. Духовность человека определяется степенью Богоподобия. Здесь возникает вопрос. В чем же главном должно иметь место это Богоподобие. Так то совершенно очевидно, если говорить в общей форме, если мы начнем перечислять Божественные свойства, нам известные, то человек должен во всем этом быть подобным. Но как раз есть вещи основополагающие, т.е. первичные, а есть, которые следуют из первичных вещей.
Более того, попытка приобрести что-то вторичное, не имея первичного, как правило, приводит к духовным катастрофам. Об этом святые отцы говорят очень определенно и предупреждают: «Нельзя перепрыгивать через ступени». Поэтому вопрос о последовательности духовной жизни, и в частности, вопрос о том, какие из свойств, будем говорить, что ли души человеческой являются основополагающими, а какие вторичными, имеет очень большое значение.
Так вот, в данном случае о чем мы будем вести речь, это первое и очень важное замечание, лучше сказать слово об этом заключается в том, что опыт святоотеческий говорит о том, что пожалуй самой страшной нашей болезнью является не видение своей болезни, это совсем никакой-то парадокс, а это реальный факт. Опыт свидетельствует, что чем меньше человек ведет духовной жизни, чем меньше он имеет той святыни, к которой призван человек, тем меньше он видит всю ту болезненность и страстность своей души, которая присуще ему. Напротив, чем чище становится человек, тем лучше он это видит. Поэтому первая и основная задача, которая стоит перед человеком, желающим как-то понять духовную жизнь и вести духовную жизнь и приобрести какие-то духовные плоды, заключается вот в этом: увидеть самого себя, познанием себя.
Пимен Великий по этому поводу прямо говорил: «Человек тот, кто познал себя». Это очень, кажется, перекликается с древней мудростью тех же греков, когда помните, Сократ показал на фронтон Дельфильского храма, где было написано: «Гио фи се автон», т.е. «Познай самого себя». Верно, познание самого себя является изначальной установкой для каждого человека, но то, о чем говорили греки, и то, о чем говорит опыт святых, очень различные вещи. Я не буду даже останавливаться на этих различиях, лучше скажу о том, что подразумевает христианство под познанием себя – вот что.
Опыт каждого человека, каждого из нас, и опыт всех говорит о том, что мы не очень-то многое замечаем в себе дурного, более того, дурного мы почти не замечаем, если что-то и замечаем, однако, то обычно всегда тут же присутствует в нашем сознании, нашей душе целый набор оправданий. Обычно, если что-то у меня худое, или я делаю что-то худое, и я уж не сомневаюсь, что это худое, обязательно тут же мы находим оправдания, миллион оправданий, когда виноваты мои друзья или мои недруги. Да, когда вынуждают меня какие-то обстоятельства, «я бы так не поступил, если бы не…».
И находятся миллионы всяких оправданий, т.е. внутри человека присутствует вот это искаженное чувство святости. Само чувство святости и стремление к нему – положительное свойство. Но здесь оно искаженное тем, что вместо того, чтоб увидеть то не святое, что в человеке есть и искоренить его, в человеческой натуре происходит самооправдание, мы сами оправдываем себя в тех поступках и действиях, не соответствующих совести и заповедям Божиим. Так вот, повторяю еще раз.
Первое главнейшее условие, первое важнейшее, что должен приобрести человек, на что должен направлять все свое внимание, это увидеть себя, т.е. увидеть свои страсти, свои грехи, свои наклонности. Увидеть, я бы сказал даже больше, увидеть, что наша жизнь, вот духовная наша жизнь, наши стремления, наши желания, вся наша устремленность, совершенно не совпадают с тем духом, который мы находим в Евангелии. В целом, речь идет об искаженной любви к себе, что в мирском языке называется эгоизмом, это определяет весь настрой нашей души.
Вопрос: как узнать себя? Каким образом приобрести это познание себя? Здесь всегда приходиться ссылаться на святых отцов, и приведу вам золотую формулу отцов, которую классически, кратко и сильно выразил преп. Симеон Новый Богослов. Он указывает путь, на котором только человек может познать себя, указывает конкретный способ: «Тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи». Научает – в данном случае открывает ему, т.е. делает видимым ему его внутреннее состояние, немощи – это общее место в нашей душе.
Так вот, таким образом указывается очень серьезный и важный, и по существу, единственный, правильный способ познания себя. Он заключается в сравнивании себя, я очень грубо говорю, в сравнивании себя, своего поведения, дел, мыслей и желаний, с тем, что можно назвать нормой этих слов, поведения, мыслей; этой нормой является Евангелие Христово. И Его образ как личности, как человека и Его учение, как охватывающее всю ту норму человечности, которая дана нам во Христе.
Сравнение себя с Евангелием ясно показывает человеку, кто я есть на самом деле, это важнейший момент, это начало духовной жизни, поскольку только на этом пути сравнение себя с Евангелием, я могу увидеть, кто я есть на самом деле. Духовная жизнь не возможна без понуждения себя к исполнению заповедей, потому что не возможно познание себя, а без знания своих болезней человек не может ни говорить, ни думать о каком-либо излечении. Первое и потому важное увидеть свои болезни, свои действительные страсти, не оправдывая себя ни в чем. Из этого сравнения, из этого понуждения себя к исполнению заповедей Евангелия, человек выносит великий и благой опыт, который определяет всю его последующую жизнь.
Во-первых, человек видит, что в нем есть; во-вторых, человек убеждается сам, не повторяя, как попугай, слова святых отцов, а сам убеждается, что он действительно по существу, так, как следует, не может исполнить ни одной заповеди. Даже видимые знаки этого исполнения оказываются искажением заповеди, а не исполнением ее. Святые отцы выразили это видение (ударение на первый слог) в таких вещах, которым приходиться удивляться «святые отцы оплакивали свои добродетели как грехи» - нужно запомнить это, так же, как и слова Симеона Нового Богослова: «Святые оплакивали свои добродетели как грехи».
Сравните психологию святоотеческую с психологией католицизма. Для католиков исполнение заповедей есть приобретение заслуг, каждое доброе дело – это заслуга. Те же, кто действительно имели духовное видение и вели духовную жизнь, оплакивали эти свои мнимые заслуги. Все это отравлено тщеславием, отравлено расчетом, отравлено мнением о себе, отравлено любопытством, искажением должного, не то, к чему предназначен человек и чего он ищет. Даже наши добродетели, оказывается, отравлены ядом, который губит нас. Более того, подчас, т.е. это очень даже часто, случается так, что эти мнимые добродетели без правильного взгляда, без понимания человеком самого себя, оказывается подчас средством еще большей даже гибели человека.
Самые ужасные преступления, обратите внимание, совершили самые добродетельные, по-человечески рассуждая, люди. Кто распял Христа, кто осудил? Люди, к которым с нравственной точки зрения нельзя предъявить никаких обвинений, морально они были чисты, т.е. как положено исполняли закон. Они не воровали, не пьянствовали, не убивали, не грабили, они, кажется, были чисты, но страшная гордыня обуревала их в связи с этой их добродетельностью.
Обратим внимание на то, как различается между собой духовность и нравственность, это разные вещи. Да, духовность не возможна без Евангельской нравственности. Нравственность же может быть без духовности, и тогда эта нравственность, как правило, превращает человека в «святого» сатану. Эта нравственность без духовности губительна для человека, без духовности, т.е. без прохождения этого первого шага на пути к духовной жизни, без познания себя;
1) без видения своих грехов;
2) без видения своих подлинных сил в борьбе с этим грехом.
Ведь мы даже не представляем себе, можем ли мы бороться или нет, потому что никогда и не боролись. А если бы человек попробовал бороться, хотя бы один день, встал утром и попробовал один день прожить по-евангельски, то он бы понял, как трудно быть страшно голодным и удержаться от еды, когда перед тобой прекрасный стол, хотя бы доесть до сыта, не объедаться; или пройти по городу и не смотреть налево и направо, или как трудно не смеяться, не болтать, не осуждать и т.д. И тогда мы убедимся, что, оказывается, мы настолько больны, что не можем исполнить самых мельчайших вещей, самых, кажется, простых.
Повторяю вам, вот этот путь, это средство понуждения себя к исполнению заповеди открывает нам не только грехи, но и наши подлинные, мнимые силы духовные. Даже кажется, что-то сделал человек, уже этим сделанным он начинает внутри себя тщеславиться. Это действительно как ядом каким-то поражено все, уже даже этим тщеславится. Вот какие вещи открываются человеку, который станет на путь исполнения заповедей Евангелия.
Из этого познания себя и видимых своих мнимых сил, подлинных сил, рождается искреннее покаяние, не отчет на исповеди: сделал то-то, то-то, а душа молчит, как камень. А начинается искреннее покаяние. Почему? Потому что человек, увидевший и свои грехи, и свое бессилие, он начинает еще видеть одно, важное видение открывается ему, особенно важное. Какое? Он начинает видеть, что грех, это не что-то такое даже интересное, или что-то безобидное, или просто предосудительное, нет-нет. Он увидит, что каждый грех ранит и мучает душу, как заноза, которая вонзается в тело. Пока ее не вытащить, не залечить, страдает тело. Мы совершаем множество грехов и непрерывно живем не так, и не чувствуем этого.
При правильной духовной жизни человек начинает чувствовать грех, начинает видеть, как он ранит душу. Например, что самое опасное, когда человек замерзает? Пока он чувствует: уши щиплет, это еще не страшно, потрет, и все в порядке, беда наступает, когда перестало ухо чувствовать, он может остаться без уха. Нечувствие – это страшная вещь, это беда, трагедия, не чувствует человек ничего. При правильной духовной жизни человек начинает чувствовать те раны, которые калечат его, и могут убить, видите, что открывается. Из этого чувства греха, не греха как чего-то юридического, как нарушение чего-то, а из чувства той болезни, которая проистекает от каждого греха, о котором святые отцы говорят как о необходимом условии, при котором только грех может смываться с души человека, это называется ненавистью ко греху.
Во-первых, ненависть к тому, что может вредить человеку чисто внешне, то что, вредит мы опасаемся этого, избегаем. Есть и другая ненависть, как человек ненавидит, например, как для чистого человека может быть омерзительной, ненавистной какая-нибудь аморальная грязь, т.е. то, что для развратного человека кажется своей стихией, как, например, свинья валяется в грязи, то для чистого человека это отвратительно. Две стороны у этой священной или святой ненависти, она возникает у человека, который ведет правильную духовную жизнь. Правильная духовная жизнь, я просто очень боюсь, постоянно фразу эту повторяя, чтоб это не звучало как какая-то теория, речь-то идет о чем: не ходи по битому стеклу босиком или по колючей проволоке.
Вот о чем идет речь, т.е. жизнь не верная, не праведная, она и есть не правильная, она нас же и мучает, мы же должны, в конце концов, понять, что ничего доброго мне: ни мира, ни успокоения, ни добра никакого не приносит – ни гордость, ни тщеславие, ни зависть, ни обжорство и т.д. и т.п.
Духовная жизнь направлена освободить человека от страшных вещей, которые его мучают, раздражают и если с ними не бороться, притупляют его, и самое страшное, приводят к тому, что преподобный Иоанн Лествечник называл «окаменением, не чувствием». Общее бесчувствие, а человек может к этому придти, это может самое тяжелое, это бесчувствие может порождаться двумя вещами или «беспробудным» грехом или мнимой добродетельной жизнью, но и в этом и другом случае, это, в конечном счете, связано с мнением о себе.
Вот попробуйте вору сказать, что он вор, он вам ответит… А с чего бы, правда? Он же вор. Да, но попробуйте, подойдите и скажите: «Ты шпана». Никому в голову не придет это сделать, потому что он знает, что будет. Знаете, какое мнение о себе… Да мы и по себе знаем, попробуй нам что-нибудь сказать о том, что мы имеем на самом деле что-то дурное, и нам об этом сказать, мы страшно разозлимся, оказывается вот это не чувствие, каким бы путем не приходил к нему человек, в конечном счете порождается вот этим мнением о себе. Вот это мнение о себе, или как его называют гордость, она лежит в корне всей нашей ветхости, нашей поврежденности, ее то человек начинает все больше видеть при верной, духовной жизни.
Кстати, здесь открываются большие и важные законы для человека, ищущего Царствие Божие. Один из них открывает нам, каковы источники наших страстей. Святые отцы все говорят единогласно, что гордость лежит в основе этих страстей, но она имеет как бы «три рога», или она проявляет себя в трех основополагающих страстях, из которых рождаются все прочие страсти и эти вот три основополагающие страсти перечисляет Авва Дорофей в своих замечательных душевно полезных поучениях. Кстати, рекомендуйте это читать людям, которые вас будут спрашивать, чтобы почитать о духовной жизни, чтобы было и понятно и полезно. Вот эти душеполезные поучения Аввы Дорофея просто замечательны, они просты, любвеобильны, духовны, истинны. Он говорит, что все страсти рождаются от сих трех: славолюбие, сребролюбие, сластолюбие. Вот эти три «с».
На самом деле, он ничего нового не говорит, это то, что мы находим и в Евангелии в искушениях Иисуса Христа, то, о чем говорит Иоанн Богослов о похотях: «Похоть плоти, похоть очей, и гордость житейская». Вот что человек начинает видеть, что оказывается вот они три этих важнейших канала, вот 3 этих «с», из которых исходит весь этот поток того, что именуется на святоотеческом языке грехом или страстью. В связи с этим у человека при правильной духовной жизни появляется искренняя молитва, когда он начинает видеть себя. Так вот, правильная молитва включает в себя 4 компонента.
Святой Игнатий (Брянчанинов) очень точно их называет, говоря, что правильная молитва должна совершаться с вниманием, благоговением и сокрушением сердца, при этом очень и очень неспешно, с тем, чтобы ум мог присутствовать в каждом слове молитвы. Он преимущественно говорит здесь о молитве Иисусовой как самой краткой, которую человек может совершать в любом положении, где угодно и не зависит ни от места, ни от времени, ни даже от тех людей, в кругу которых он находится. Она никому не видна, даже никто не знает, и человек может заниматься ею. При этом я обращаю ваше внимание на вот этот элемент – неспешности. Понятно, что надо с вниманием, ибо я обращаюсь к Богу, понятно, что с благоговением, ибо я нахожусь перед Богом, и ясно, что с сокрушением, иначе какая же молитва, тогда о чем же молить? Но на неспешность обращаю я ваше внимание. Это кстати оказывается одним из самых таких трудных, что называется элементов.
Вот я помню, в обители Саввы Освященного в Палестине спросил монаха, он сам американец, уже живет там несколько лет, спросил его, как они так занимаются. Он сказал, что им положено там 24 четки в сутки, четка – это 100, значит 2.400 молитв. Это такой обычай, идущий от самого преподобного Саввы, т.е. каждый час должен освящаться молитвой Иисусовой, ну естественно, человек же спит какое-то время, значит, в час гораздо больше он должен совершать. Ну, стал вопрос о том, сколько же времени требуется на это. Он сказал: по-моему, минут 10 что-то, на 100 молитв. Мы говорим: ну а знаете, как Игнатий (Брянчанинов) пишет? Знаю, полчаса. Знает, оказывается, это интересно.
Кстати, Игнатий (Брянчанинов) переведен на греческий язык, не знаю, весь или нет, но переведен. Мы не стали ни дискутировать с ним конечно, ни чего… Но я вам хочу сказать, как человек, который, например, начинает играть на фортепиано, первое время медленно выискивает, где она, эта ре бемоль или до диез, медленно находит, постепенно, он, конечно, потом может достичь такого уровня, что все говорят: виртуоз. Так и молитва Иисусова, и не только Иисусова молитва, а любая молитва должна совершаться очень медленно. Некуда спешить, отведите время, сколько вы можете потратить, 15-20 минут, не важно, но надо совершать медленно с тем, чтобы действительно в каждом слове молитвы присутствовал мой ум.
В связи с этим, я хотел бы обратить ваше внимание на эту книгу откровений, рассказа странника, вы помните, что там написано, какая там предлагается практика, которая, конечно, вызывает очень серьезное недоумение. Вы помните, как он 3 тысячи в день, потом – 6 тысяч в день, буквально через краткое время, еще дней через десять – 12 тысяч, причем, кончал он их еще до захода солнца. Если посчитать, то 12 тысяч, если исходить из 30 минут, то это 64 часа нужно в сутки, сократить пополам 15 минут – 32 часа в сутки. Даже если 15 минут на 100 молитвы Иисусовой, тогда потребуется, чтобы 12 тысяч произнести – 32 часа, с какой скоростью? Давайте тогда убавим еще в 2 раза, 7,5 минут – 100 молитв, тогда будет 16 часов. Представляете тогда, какова скорость, с которой странник произносил эти молитвы, он же кончал еще до захода солнца, т.е. он совершал это не за 16 часов, за гораздо меньшее время. Значит, он затрачивал не 7,5 минут, а еще меньше.
Что же эта за молитва? Где она, эта священная неспешность, священное благоговение, с которым человек обращается к Богу. Вы только подумайте, это беда, если мы начнем следовать такого рода рекомендациям. Мы превратим тогда молитву в заклинательную формулу, в магическую формулу, как индуисты произносят «ом», так и здесь, только другие слова. На самом деле, души не будет уже тут присутствовать, и это колоссальная беда для человека, тем более, какого? Он же только начал, я не знаю, когда люди достигают высокого совершенства, что нам тут говорить о высоком совершенстве, смешно правда, это все равно что, знаете ли, человек хиленький будет говорить как бы поднимать штангу 250 кг. Что нам говорить об этом? Мы знаем свое положение, свое состояние и ясно, что такой путь, который указан в книге странника, приведет нас к чему? Приведет нашу молитву к магии, к произнесению как можно большего числа, то, что делают буддисты, на ветряную мельницу накрутят четки свои и ветряная мельница крутит, это куда более разумно, чем самому бессмысленно уже повторять эту молитву.
Итак, оказывается, молитва должна быть не спешной, иначе обессмысливается наше драгоценное время жизни, мы проводим часы в храме, сколько часов, сколько дней, сколько месяцев, сколько годов… Я говорю только о том времени, которое проводим в храме, подумайте, если сложить все наше время, мы действительно, годы же, в конечном счете, проводим за молитвой и обессмысливаем это время, теряем, ничего не приобретаем, а многие при этом не только ни чего не приобретают, а еще очень много теряют. Потому что человек, который начнет таким образом совершать молитву Иисусову, например, да стремиться еще к большему числу и достигается этого обязательно, никуда он не денется, обязательно придет к мнению о себе, о своей добродетельности.
Это – бесспорный факт, здесь всё, это уже прямой шаг к прелести, потому что прелесть вся и держится на мнении о себе, на тщеславии, на гордыне, поэтому нужно хорошо помнить и объяснять людям, что задача состоит не в количестве молитв, а в качестве, не стремиться прочитать всё молитвословие, допустим которое в молитвеннике, а вы лучше за то время прочтите 3 молитвы, но со вниманием, нужно молиться, а не вычитывать.
Мы же тратим драгоценнейшую возможность приблизиться Богу, когда болтаем языком или мыслями, вместо молитвы. При неверном молитвенном делании человек легко впадает в прелесть. Здесь уместно привести в пример небольшой разговор Великого Сисоя преподобного с другим иноком. Некоторый инок сказал ему: «Я нахожусь в непрестанном памятовании Бога». Преподобный Сисой отвечал ему: «Это невелико, велико будет то, когда ты сочтешь себя хуже всей твари».
«Высокое занятие, - говорит св. Игнатий, - непрестанное памятование Бога, но эта высота очень опасная, когда лестница к ней не основана на прочном камне смирения». Любопытно следующее, что оказывается, если вот так заставлять себя читать как можно больше молитвы Иисусовой, можно достичь того, что она станет непрестанной, но она будет безблагодатной. Есть молитвы непрестанные благодатные, а можно добиться молитвы непрестанной, но безбожной, т.е. от часа повторения она может войти в наше подсознание (знаете, как вот музыка надоедливая, какая-то мелодия, не знаешь, как от нее отвязаться, выбросить из головы) по непрестанности, но это совсем не знак благодатности.
Благодатная молитва возможна только тогда, когда она происходит из того видения себя, о котором мы начали сначала говорить, из этого чувства покаяния, из искреннего обращения человека к Богу, из внимательной благоговейной неспешной молитвы. В противном случае эта непрестанная молитва станет еще одним мощным рычагом, который вводит человека в гордыню. Эта гордыня, или прелесть на святоотеческом языке, оказывается уделом всех нас, без исключения всех, но когда говорится о прелести, как особом состоянии, то подразумевается следующее. Наша прелесть в чем состоит? Мы не видим грехов своих, почти не видим и считаем себя хорошими. У подвижников же, когда о прелести говорится как о особом состоянии, порождается особенно внешним подвигом.
Отцы делят подвиг на внешний и внутренний.
Как можно больше молитвенных правил, посты, коленопреклонение, воздержание во сне, в пищи, помощь другим и т.д. Если священнослужитель: частом совершении Богослужений – все это они называют внешним подвигом и говорят, что внешний подвиг подобен листве на плодовом дереве и предупреждают: «беда, если на дереве будут одни только листья, какими бы густыми они не были, беда, если там не будет плодов». Плод же порождается духовным деланием, под которым разумеется не просто вот этот внешний подвиг жизни, а кропотливое постоянное понуждение себя, исполнение заповедей Божиих, борьба с собой и знамя всей духовной жизни как завет, как центр, как стержень всего – покаяние.
Нет покаяния – нет духовной жизни, ничего нет у человека, обессмысливается всё, поэтому учтите, кстати, вот книги с налетом прелести или прелестного состояния будут много говорить о любви и почти ничего не будут говорить о покаянии. Покаяние смазывается там, и это верно. Человек, идущий неверным путем, весь горит любовью, весь, он любит весь мир, только странно при этом, он не видит, кто он есть. Это отцы называют мечтательной любовью, лжелюбовью, это не любовь, это разгорячение крови, говорят они, возбуждение нервов.
Вот этим возбуждением страдают все, находящиеся в прелести, все, потому что она порождена внешним подвигом, без внутреннего и, конечно, отсутствием вот того видения своего греха, который и служит основой духовной жизни. Григорий Синаит (XIV век) говорит: «Прелесть говорят, в двух видах является или лучше сказать находят:
1) в виде мечтаний;
2) воздействий».
Хотя одной гордости имеет начало свое и причину.
Первый образ прелести от мечтаний. Что подразумевается под мечтаниями? Много разнообразных вещей.
1. Это мечтания своего духовного совершенства. Человек ждет уже, как у него это духовное совершенство его в нем проявиться, ожиданием даров Божиих, ожиданием переживания благодати Божией, он мечтает уже, живет этими переживаниями, сочиняет их себе.
2. Другой аспект мечтаний выражается в более даже еще грубой форме. Это представление себе разных картин. Библейских, например, картин. Представляет себе Бога, ангела, распятого Христа, матери Его, стоящей у креста плачущей и рыдающей, попыткой вжиться в эти страдания Христа, пережить их самому себе, возбуждается вот это чувство жалости, кажется, появляются слезы, человек плачет на молитве.
На самом деле, он плачет о чем, о грехах? Нет. Он плачет от того, что составил себе картину, как страдает Иисус. Я почему об этом подробно говорю, потому что это практика, можно сказать, практически всех католических святых. Он воображает картину вот этих всех страданий, возбуждается от этих картин и плачет от них. Франциск Аззийский рыдал, даже дорыдался до того, что у него язвы появились, стигматы на руках, на ногах. Да, нервное возбуждение может дойти до такой степени, что открываются эти раны. Кстати, они практически никогда не заживают уже. Если внешние раны заживают легко внешне, а эти, которые вызваны нервно-психическим шоком, потрясением, или вообще не заживают или с колоссальным трудом.
Но у этих людей они не могут зажить только по той простой причине, что они постоянно себя подпитывают теми же самыми образами и картинами и переживаниями. Вот это то, что связано с мечтаниями. Значит, мечтаниями о своей добродетели, своего совершенства, мечтаний благодатных даров или же многообразных, различных картин.
И то и другое св. отцы категорически запрещают, поскольку через эти мечтания человек входит в общение не с Богом, а с своими фантазиями, и он кланяется не Богу, а своим фантазиям. Бедный человек.
Второй образ прелести, я продолжаю Григория Синаита, начало свое имеет в сладострастии, рождающимся от естественного похотения. Это кажется странно на первый взгляд. Как же такое, подвижники, пребывающие в таком, знаете ли, аскетическом борении, и вдруг у них тут еще какое-то сладострастие. На самом деле, опыт опять тех же католических святых, ой как я вам скажу, сильно подтверждает вот эту мысль Григория Синаита, просто даже удивительно, как-то неожиданно.
Вот целый ряд, будем говорить, жизнеописаний католических святых с необыкновенной силой подтверждает это. Вот та же Тереза Авильская (XVI век), эта та святая, которую папа Павел VI удостоил теперь уже, сейчас высшей ступени святости, возвел в рамку учителя церкви, помните, все эти вещи с Т. Авильской. Как она: «О Бог мой, супруг мой», как возлюбленная зовет пронзительным свистом, что душа не может услышать этого, и изнемогает от желания, это ужасные вообще вещи. С той же Анжелой Блаженной, которую распятый Христос обнимает, та же Катарина Сиенская, которая видит Христа-жениха, который привлекает ее к себе, снова привлекает (обнимает) и вынимает у нее сердце и дает ей другое сердце и т.д.
Романы, настоящие романы, представляете, причем даже сопряженные с определенными телесными ощущениями и переживаниями. Об этом пишет очень сильно, например, Дмитрий Мережковский в своей книге «Испанские мистики». Вот эта такая романтичность, т.е. мечтательность, сопряженная вот с этим сладострастием, является одним из сильных и ярких проявлений для нашего времени.
В высшей степени важным является вопрос о духовном наставнике. Кто такой духовный наставник православия – это тот человек, в котором я, ищущий наставника, убеждаюсь в том, что он действительно святой и наставник, т.е. этому предшествует опыт общения, как правило, этот опыт достаточно продолжительный, если нет особых обстоятельств. Это опыт общения, в результате которого я убеждаюсь, что поистине тот человек, который стяжал Духа Святого, который имеет видение души человеческой, который умеет лечить мои страсти.
Наставник – это тот, кто видит душу человеческую, вот кто такой духовник. Он становится наставником тогда, когда примет послушника, когда этот человек убедился и просит у него позволения быть у него в послушании и то, как правило, совсем не так скоро, он может принять этого послушника к себе, иногда уже послушник полностью отдается в его волю, прекрасно видя и понимая, что это тот человек, который ведет его по пути спасения. Таких наставников было не так много, их всегда искали и далеко не всегда находили без труда. Может быть, уж в самое золотое время, когда еще было много отцов, позднее же это стало большой сложностью, очень большой. Игнатий (Брянчанинов), например, пишет: «Григорий Синаит (XIV век) решился сказать, что в его время вовсе нет благодатных мужей, так сделались они редки». «Тем более, - пишет свят. Игнатий, - в наше время деятелю молитвы необходимо наблюдать величайшую осторожность. Богодухновенных наставников нет у нас».
Что отсюда следует, что не нужно иметь наставника? Нет. Он как раз говорит о другом, он говорит о том, что в наше время будет великим благом, если кто-то найдет человека, как он говорит и «старше братие», который может помочь ему. Он не является наставником в смысле тог, кто видит его душу, нет, но он более опытен, более благочестив, более начитан, более разумен. Одним словом, это человек, который впереди меня идет, как же нужно с ним быть, с этим руководителем, с этим наставником, как мы называем наставником, на самом деле старший брат.
«С ним, - Игнатий Брянчанинов говорит, - нужно руководствоваться его советом». Это очень важное дело – совет, но это совет, а не приказ. И он очень и очень различает вот это жительство по послушанию, который возможет только там, где есть истинный наставник и истинное добровольное отдание себя в послушание отцов и жительство по совету, когда если Бог уж даст ему, найдет человека более опытного, разумного и знающего. Святые отцы завещают избирать наставника не прелестного (ударение на 1-ый слог), они предостерегают от учителей неискусных, чтоб не заразиться их же учением. И вот скромное отношение, слышите, скромное отношение советника (духовного отца, в нашем теперь понимании) к наставляемому совсем иное, нежели старца к безусловному послушнику.
Совет не заключает в себе условие непременно исполнить его, он может быть исполнен и не исполнен, возразят, веропослушника может заменить недостаточество старца, неправда. Вера в истину спасает, вера в ложь и бесовскую прелесть губит, по учению апостолов. Если есть такая возможность, прочитайте книгу «Путь разума в поисках истины», здесь можно найти ряд полезных высказываний, связанных с духовным наставником.
Я еще зачитаю одно высказывание. «Душепагубное актерство и печальнейшая комедия старцы, которые принимают на себя роль древних св. старцев, не имея их духовных дарований». Вот этих старцев, которые принимают на себя роль древних, не имея дарований, нужно всячески оберегаться, более того – бежать. Потому что тот, кто принимает на себя роль старца, начинает поступать как Амвросий Оптинский. Или еще что-то, направо налево давать советы, всё: женись, разводись, крестись, переезжай, продавай, покупай; во мгновение ока решает проблему, так, как будто это были великие святые, этого человека лучше остеречься. Здесь есть большая опасность, что мы имеем дело с чем-то ненормальным в духовном отношении.