Семь критериев текстуальности Р.-А. де Бограндаи В. Дресслера

Количество параметров (признаков, свойств) может быть различным у разных авторов. Одной из наиболее известных зарубежных теорий, посвященных описанию общих свойств текста, является концепция Р.-А. де Богранда и В. Дресслера о семи так называемых критериях текстуальности (Textuali-tät).1 Под текстуальностью в данном случае понимается со­вокупность тех свойств (признаков, параметров), которые присущи тексту. Такими свойствами признаются: 1) коге-зия (Kohäsion), 2) когерентность (Kohärenz), 3) интенцио-нальность (Intentionalität), 4) воспринимаемость (Akzeptabi-lität), 5) информативность (Informativität), 6) ситуативность (Situationalität), 7) интертекстуальность (Intertextualität).
Именно эти свойства Р.-А. де Богранд и В. Дресслер кладут в основу своего определения текста. По их мнению, текст — это коммуникативное событие (eine kommunikative Okkurrenz), удовлетворяющее семи критериям текстуальнос­ти (Beaugrande, Dressler 1981:8). Согласно их теории, только при выполнении всех семи критериев некая последователь­ность предложений (языковых единиц) может считаться текс­том. Если хотя бы один из критериев не выполнен, то текст не может быть признан коммуникативным и его следует рассматривать как «не-текст» (Nicht-Text) (Ibid.).
Рассмотрим каждый из критериев более подробно.
Когезия. Данный критерий затрагивает способ образова­ния поверхностной структуры текста. Иными словами, это ответ на вопрос, каким образом соотносятся друг с другом компоненты текста, т. е. те слова, которые мы реально слышим (при восприятии устного текста) или видим (при восприятии письменного текста). По словам авторов теории, компоненты поверхностной структуры текста соединяются Друг с другом посредством грамматических форм и грамма-
Полное описание теории текста, основанной на соблюдении оеми критериев текстуальности см. (Beaugrande, Dressler 1981). При объяснении этих понятий мы использовали также другие источники (Vater 1992: 31-73). Примеры (16)-(32) также заимствованы из пооледнего источника.

тических отношений. Таким, обр азом, в основе когезии лежат грамматические зависимости.
Стандартным примером когезивных отношения призна­ются отношения между местоимением и его антецедентом: (16) Paul hat angerufen. Er kommt morgen 'Позвонил Пауль. Он придет завтра'. (17) Paul hat angerufen. Er sagt, er kommt morgen 'Позвонил Пауль. Он говорит, что он придет завтра'. Пример' (16) представляет простейший случай когезивных отношений, выраженных при помощи прономинализации. При этом местоимение er соотносится (но не обязательно) с именем Paul. В примере (17) возможность неоднозначной интерпретации увеличивается, потому что второе местоиме­ние er может сопрягаться не только с именем Paul, но и с другим антецедентом в тексте (например, с именем Karl, если предположить, что оба собеседника только что говорили о человеке по имени Карл).
Проблему для правильной идентификации антецедента может создать не только многократное использование одного и того же местоимения, но его простое однократное упот­ребление. Ср.: (18) Paul hat mit Fritz gesprochen. Er kommt morgen 'Пауль поговорил с Фрицем. Он придет завтра'. (19) Paid hat einen neuen Roman geschrieben. Er ist wirklich spannend 'Пауль написал новый роман. Он действительно увлекательный'. (20) Paul ist mit Flockt zum Tierarzt gegan­gen. Er hat ihm eine Spritse gegeben 'Пауль с Флоки пошел к ветеринару. Он сделал ему укол'. Пример (18) может быть понят однозначно только с учетом общих знаний коммуни­кантов о предмете речи. С интерпретацией примера (19) особых трудностей не возникает, потому что предикат span­nend (увлекательный) семантически сочетается со словом Roman (роман). В примере (20) каждое из местоимений допускает по три возможные интерпретации, однако наше знание о мире подсказывает нам, что только человек может сделать инъекцию. Кроме того, трудно предположить, что хозяин собаки пойдет к ветеринару, чтобы там самому сде­лать укол, это он мог бы сделать и дома. Таким образом, остается единственная возможность соотнесения местоимений и предшествующих имен.

Итак, за простыми грамматическими зависимостями скрываются сложные референциальные отношения, т. е. со­отнесенность языковых выражений с объектами действитель­ности, а это относится уже к сфере семантики и прагматики, иными словами, к когерентности текста. По сути дела суб­ституция представляет собой особый вид содержательных отношений в тексте — отношений кореференции, т. е. соот­несенности языковых выражений с одним и тем же объектом действительности. Именно доз тому многие лингвисты не разделяют между собой понятия когезии и когерентности, видя в них единое целое (подробнее см. (Vater 1992: 41-42)).
Следующим когезивным средством, воплощающим отно­шения кореференции, является полная или частичная ре-курренция (повтор): (21) Paul hat angerufen. Paul war sehr aufgeregt 'Пауль позвонил. Пауль был очень взволнован9. (22) Die Katze hier gefällt mir besser als die Katze da 'Эта кошка мне нравится больше, чем та кошка'. (23) — Ich komme vom Norden her. — Und ich vom Süden. — Und ich vom Meer (Th. Fontane. Die Brüche am Tay), — Я прибыл с севера, — А я с юга. — А я с моря (Т. Фонтане. Мост через реку Тай).
Содержательная интерпретация примера (21) однозначна, потому что здесь налицо кореференция между субъектами (хотя нельзя исключить и возможность соотнесения имени Пауль с разными лицами). Что же касается примеров (22) и (23), то здесь нет кореференции, несмотря на повтор лексем (пример (22)) или местоимений (пример (23)).
В основе эллипсиса, такого же когезивного средства, как субституция и рекурренция, также лежат (ко)референциаль-ные отношения. Ср.: (24) — Ich liebe dich! — Ich dich auch! '- Я люблю тебя! — Я тебя тоже!' (25) Asbest in Zollstocker Gesamtschule gefunden (Kölner Stadtanzeiger) 'В средней школе г. Цоллыптока найден асбест (Кёльнский городской вестник)'. (26) Franz bestellte zwei und der Kellner brachte vier Bier 'Франц заказал два, а официант принес четыре пива'.
Пропущенные части структуры высказывания легко вос­полняются из фонда знаний собеседников: в примере (24) отсутствует основной глагол, в примере (25) опущен вспомо-

гательный глагол, в примере (26) — один иа объектов. Восполнение алинированных компонентов производится на основе содержательного единства описываемой ситуации.
Простое соположение предложений сразу побуждает слу­шателя к установлению содержательных связей между ними: (27) Es regnet. Gib mir den Hund! 'Пошел дождь. Дай мне собаку!' Данную последовательность предложений можно ин­терпретировать двояким образом: 1) говорящий хочет с по­мощью собаки укрыться от дождя- и 2) говорящий хочет укрыть собаку от дождя. Несомненно, первый вариант со­держательной трактовки данной последовательности едва ли возможен ввиду абсурдности возникающей ситуации, о чем говорят наши знания об устройстве мира и отношениях в обществе. Поэтому реальным выбором может быть только второй вариант. (За рамками рассмотрения остаются другие возможные интерпретации этой речевой последовательности.)
В качестве когеаивных средств Р.-А. де Богранд и В. Дреослер называют также порядок слов, сочинительные средства связи, а также временник формы глагола.
Когерентность. Этот критерий охватывает чисто содер­жательные (точнее, когнитивные) взаимосвязи в тексте. Про­изводитель текста и реципиент пытаются установить взаи­мосвязи между отдельными компонентами текста даже в тотм случае, когда связь не маркирована обычными (когезивными) средствами (см. пример (27)). При этом когнитивно обуслов­ленным является процесс не только восприятия, но и про­изводства текста.
В основе текста лежит общая комбинация признаков, составляющая так называемый мир текста (Textwelt). «Мир текста», в свою очередь, определяется «смысловой непрерыв­ностью» (Sinnkontinuität) текста. Именно непрерывность смы­сла является, по замыслу авторов, основой когерентности текста.
Итак, когерентность текста основывается на смысловой непрерывности «мира текста». Смысл текста заключается в актуализированных текстовых взаимосвязях, он составляет действительное значение языкового высказывания. «Мир'тек­ста» — это совокупность смысловых отношений, лежащих в основе текста. «Мир текста» не обязательно должен соот-

ветствовать реальному миру: речь идет о мире, заложенном в основу текста говорящим, его знанием и его интенциями. «Мир текста» состоит из концептов и отношений между концептами. Концепты — это применяемые в когнитивной психологии единицы нашего знания, образованные на основе нашего восприятия и опыта. Кстати сказать, они не всегда верно отражают реальный мир. Если возникает расхождение между представленной в «мире текста« комбинацией кон­цептов и нашим знанием о мире, т. е. тем, как соответст­вующие концепты связаны между собой в нашем сознании, тогда мы не можем обнаружить непрерывность смысла, и данный текст оказывается для нас бессмысленным. Такое заключение справедливо, например, в отношении примера (9) в гл. 4. Рассмотрим его подробнее: Die Künstler haben besondere Ambitionen. Künstler ist ein Familienname. Alle be­wundern ihre Kunst. Sie ist ein einsilbiges Wort. Das Programm ist künstlerisch gestaltet. Die Künstlerin heißt Katrin 'У людей искусства особые амбиции. Искусник — это фамилия. Все восхищаются ее искусством. Это трехсложное слово. Про­грамма отличается искусным оформлением. Искусницу зовут Катрин'.
В этом примере каждое предложение фрагмента содержит средства связи с другим предложением или другими пред­ложениями. К ним относятся лексемы с общими корневыми морфемами (Künstler, Kunst, künstlerisch, Künstlerin), а также местоимение sie. Тем не менее трудно усмотреть наличие об­щего смысла у этого фрагмента, потому что в нашем созна­нии отсутствует слепок подобных взаимосвязей в действи­тельности. А раз смысловая непрерывность «мира текста» нарушена, то нарушена и когерентность данного фрагмента.
Когезия и когерентность являются критериями, в центре внимания которых располагается текст, его поверхностная и глубинная структуры (text-zenrtiert). Напротив, два других критерия соотносятся с участниками акта общения (verwen­det1-zenrtiert), они служат для характеристики других обсто­ятельств коммуникации.
Интенционалъность. Под этим признаком понимается намерение производителя текста построить связный и содер­жательный текст (einen kohäsiven und kohärenten Text). Этот

текст служит определенной цели (например, сообщить кому-либо знание или достичь какой-либо конкретной цели).
X. Фатер сомневается в необходимости применения дан­ного критерия к определению сущности текста. Интенцио-нальность является, по его мнению, предпосылкой любого вида (речевой и неречевой) коммуникации, в ней нет ничего специфически текстового. Неоправданной является также апелляция авторов теории к позиции производителя текста, < который хочет построить когезивный и когерентный текст» (der einen kohäsiven und kohärenten Text bilden will) <Be-augrande, Dressler 1981: 8). Когезия и когерентность явля­ются самостоятельными критериями, которые не должны применяться для характеристики других независимых кри­териев в рамках одной и той же классификации (Vater 1992: 51).
Кроме того, в повседневном общении людей и в худо­жественном творчестве встречаются случаи, когда автор на­меренно редуцирует воздействие того или иного критерия. С детства я помню две строчки из забавной дворовой бал­лады: «Подводная лодка в степях Украины геройски погибла в воздушном бою...» С точки зрения теории Богранда-Дрес-слера этот текст является некогерентным и, следовательно, некоммуникативным. Однако в литературе существует нема­ло примеров таких семантических несуразностей.
(28) Dunkel war's, der Mond schien helle,'
Schneebedeckt die grüne Flur,
Als ein Wagen blitzeschnelle
Langsam um die Ecke fuhr.
Drinnen saßen stehend Leute
Schweigend ins Gespräch vertieft,
Während ein g&schossner Hase
Auf der Wiese Schlittschuh lief.
Und auf einer roten Bank,
Die blau angestrichen war,
Saß ein blondgelockter Jüngling
Mit kohlrabenschwarzem Haar.
Neben ihm 'ne alte Schachtel,
Zählte kaum erst sechzehn Jahr.

Und sie aß ein Butterbrot,
Das mit Schmalz bestrichen war.
Droben auf dem Apfelbaume,
Der sehr süße Birnen trug,
Hing des Frühlungs letzte Pflaume
Hing des Frühlungs letzte Pflaume
Und an Nüssen noch genug.
(Nach H. Kunze)
'Было темно, луна светила ярко,
Снегом покрыт зеленый луг,
Когда быстрая, как молния, повозка
Медленно выехала из-за угла.
В ней, стоя, сидели люди,
Молча углубленные в беседу,
В то время как подстреленный заяц
Катался на лугу на лыжах.
А на красной скамье,
Окрашенной в голубой цвет,
Сидел юный завитой блондин
С волосами цвета вороньего крыла.
Рядом с ним сидела старая калоша,
Ей едва исполнилось 16 лет.
И она уплетала бутерброд,
На который был намазан смалец.
Наверху на яблоне,
Несущей сладкие груши,
Висела последняя весенняя слива
И еще порядочно орехов.'
Это стихотворение основано на использовании взаимо­исключающих понятий (предметов, действий, признаков, свойств и т. п.). Если подходить к его интерпретации в смысле рассмотренных выше критериев Бо гранда-Дресолер а, то в нем наличествует только когезия. Что же касается его когерентности, т. е. соответствия возникающего «мира текс­та* взаимосвязям реальной действительности, отображенным в нашем сознании, то такого соответствия обнаружить не­возможно. Ибо мира, в котором подстреленные зайцы ката-

ются на лыжах, юные блондины одновременно являются жгучими брюнетами, а на яблонях растут груши, сливы и т. п., нет в реальной действительности, этот мир может быть рожден только буйной человеческой фантазией. Однако пере­стает ли текст из-за этого быть текстом? На мой взгляд, не перестает, потому что замыслом автора может служить как раз намеренное искажение определенных фактов, явлений, ситуаций.
Воспринимаемость. Данный термин (как и интенцио-нальность) пришел из теории речевых актов. В узком смысле слова под воспринимаемостью Р.-А. Богранд и В. Дресслер понимают ожидание реципиента получить связный и содер­жательный текст (einen kohäsiven und kohärenten Text), ко­торый является для него нужным или значимым (Beau-grande, Dressler 1981: 9). Эти ожидания реципиента осно­вываются на знакомстве с типами текста, социальным и культурным контекстом, избирательностью целей (Wünsch-barkeit von Zielen). В данном случае подчеркивается активная роль реципиента, поскольку он сам управляет процессом восприятия материала и при необходимости устраняет воз­никающие помехи.
Воспринимаемость, кроме всего прочего, подразумевает также уместность в той или иной коммуникативной ситуации применяемых языковых средств. Ниже приводятся два текс­та, изложенные двумя различными способами и по-разному отвечающие соответствующей ситуации общения. (29) Herr Präsident, meine verehrten Damen und Herren! Unser Staat braucht die zupackende Mitarbeit der jungen Generation. In diesem Jahr werden alle Jugendlichen, die ausbildungswillig und ausbildungsfähig sind, eine Lehrstelle erhalten können. Allerdings wird nicht jeder — das sage ich schon seit Mo­naten — seinen Wunschberuf erlernen und nicht jeder dort in die Lehre gehen können, wo er möchte, wo er wohnt. Ein hochentwickelndes Industrieland wie die BRD muß es möglich machen, diese schwierige Aufgabe zu lösen (Kohls Regierungs­erklärung im Originalton, Kölner Stadtanzeiger) 'Господин президент, глубокоуважаемые дамы и господа! Наше госу­дарство нуждается в энергичной поддержке молодого поко-

ления. В этом году все молодые люди, которые хотят учиться и способны учиться, смогут получить место для подготовки. Впрочем,, не каждый сможет — я говорю об этом уже несколько месяцев — получить подготовку по желаемой про­фессии и не каждый может пойти на учебу туда, куда он хочет, где он живет. Такая высокоразвитая индустриальная страна, как ФРГ, должна обеспечить возможности для ре­шения этой трудной задачи (Правительственное заявление Коля в оригинале, Кёльнский городской вестник).' (30) Ver­ehrte Schnorrer; Müslistampfer, Willis und Schnepfen! Das Antörnen von Teenies ist für unser Land eine echt coole Sache. Auch wird jeder ne geile Azubistelle raffen können, nur nicht immer dort, wo seine Alten rumhängen. Ein so aufgemotztes und aufgepowertes Land muß es schecken, diesen ßrassel zu schnallen (Kohls Regierungserklärung, von Bonner Schülern in die Jugendsprache übersetzt, Kölner Stadtanzeiger).
Пример (29) представляет собой официальное правитель­ственное заявление канцлера Коля по вопросу профессио­нального обучения немецкой молодежи. Пример (30) явля­ется переводом этой же самой речи на молодежный сленг. (К сожалению, я не настолько владею современным моло­дежным жаргоном, чтобы адекватно оригиналу перевести этот текст на русский язык.) Несомненно, текст примера (30) не является для большинства людей ни нужным, ни значимым. Да и его авторы («переводчики») не ставили перед собой никакой иной цели, как просто позабавить публику, Дать выход своему словесному творчеству. Выше (см. пример (28)) мы уже показали, что смыслом текста может быть даже явная референциальная бессмыслица.
Тем не менее к достоинству приведенной выше трактовки интенциональности и воспринимаемости текста можно отне­сти уравнивание ролей двух участников акта коммуника­ции — говорящего лица и реципиента: и тот и другой являются активными партнерами по общению, в своем ре­чевом поведении они учитывают индивидуальные особеннос­ти друг друга.
Информативность, Под этим термином Р.-А. де Богранд и В, Дресслер понимают степень новизны или неожиданности

для реципиента представленных текстовых элементов (das Ausmaß, bis zu dem eine Darbietung für den Rezipienten neu oder unerwartet ist) (Ibid.: 145). Свои выводы они основывают на примере предостережения телефонной компании, предна­значенного своим клиентам. (31а) Rufen Sie uns an, bevor sie graben. Später kommen Sie vielleicht nicht mehr dazu 'Позвоните нам, прежде чем копать. Может быть, потом Вам будет совсем не до этого'. (31b) Rufen Sie uns an, bevor sie graben. Bei Ihnen könnte ein Untergrundkabel lie­gen. Wenn Sie das Kabel durchreißen, haben Sie keinen An­schluß mehr und Sie könnten sogar einen heftigen Elektro­schock erleiden. Dann wären Sie nicht mehr in der Lage, uns anzurufen 'Позвоните нам, прежде чем копать. У Вас мо­жет проходить подземный кабель. Если Вы повредите ка­бель, то у Вас не будет света и к тому же Вас может сильно ударить током. Тогда Вы будете вообще не в состоянии позвонить нам'.
Текст примера (31а) по степени «неожиданности» (пусть даже в ироническом плане) заметно превосходит текст при­мера (31Ь), в котором то же самое сообщение представлено в развернутом виде. По мнению авторов, более информатив­ные тексты являются одновременно более эффективными. Очевидно, люди более склонны к восприятию новой и не­ожиданной информации, чем уже известной или само собой разумеющейся.
X. Фатер сомневается в действенности авторской трак­товки данного критерия. Свои рассуждения он строит сле­дующим образом. Если текст, содержащий только известную информацию, не информативен, то логично предположить, что текст, содержащий только неизвестную информацию, будет в высшей степени информативным. В качестве примера такого якобы чрезвычайно информативного текста он назы­вает стихотворение К. Моргенштерна "Das große Lalula" («Большое лалула»). Ниже приводится только одна строфа из этого произведения, две другие представляют собой такое же бессмысленное нагромождение звуков. (32) Kroklokwafzi? Semememi! Seiokrontro — prafriplo: Bifzi, bafzi; hulalemi: quasti basti bo... Lalu lalu lalu lalu laf

По мнению X. Фатера, чтобы критерий информативности сделать применимым, его необходимо ограничить, заменив требование «ожидаемое™ / неожиданности представленных текстовых элементов* на «ожидаемость / неожиданность зна­ков из известного реципиенту инвентаря знаков» (Vater 1992: 56). Кроме того, информативность текста можно трактовать как способность текста иметь тему (подробнее см. (Agricola 1979: 40; Mackeldey 1987: 39)).
Ситуативностъ. Этим термином Р.-А. Богранд и В. Дресслер обозначают «факторы, которые делают текст релевантным для актуальной или реконструируемой комму­никативной ситуации» (Faktoren, welche einen Text für eine aktuelle oder rekonstruierbare Kommunikationssituation rele­vant machen) (Beaugrande, Dressler 1981: 169). Так, выска­зывание LANGSAM SPIELENDE KINDER (ОСТОРОЖНО ИГ­РАЮЩИЕ ДЕТИ) может быть правильно понято только в определенных ситуативных условиях — если оно имеет вид дорожного знака, установленного на обочине дороги.
Текст всегда несет в себе отпечаток той ситуации, в которой он возникает и используется. Особенности ситуации диктуют определенные нормы коммуникативного поведения партнеров, например, при приветствиях, напоминаниях, при отдаче приказа и т. п. Говорящий должен правильно оценить ту или иную ситуацию, чтобы затем адекватно представить ее в тексте, В этом плане ситуативность заключается также а том, что студенты, пришедшие на лекцию по общему языкознанию, вряд ли ожидают, что лектор будет знакомить их с основами квантовой механики. Точно так же бессмыс­ленно рассказывать на утреннике в детском саду об особен­ностях склонения существительных в древневерхненемецком языке.
Интертекстуалъностъ. Данный критерий можно трак­товать двояко: во-первых, как соотнесенность конкретного экземпляра текста (Textexemplar) с определенным типом текста (Textsorte) и, во-вторых, как его соотнесенность с Другим текстом / другими текстами.
Первый вариант трактовки данного признака в своей основе опирается на различные активно развиваемые ныне текстовые классификации, т. е. на выделение неких классов

текстов, обладающих определенным (типичным) набором со­держательных и / или формальных признаков (например, интервью, доклад, конспект и т. п.).2 Второй вариант трак­товки, а именно соотнесенность с другими текстами, долгое время находился в тени первой, хотя с лингвистической (шире — филологической) точки зрения он не менее инте­ресен, чем первый.
Когда говорят об интертекстуальности как соотнесеннос­ти с другими текстами, то прежде всего имеют в виду такие специфические речевые жанры, как критику и пародии, весь смысл которых заключается в постоянном соотнесении одного речевого произведения с другим. Однако данная проблема, конечно, не исчерпывается изучением только критических и пародийных произведений. «Интертекстуализмы» — так не­которые лингвисты называют сигналы-отсылки от одного текста к другому — начинают выдвигаться на передний план лингвистического интереса.3
В человеческой коммуникации встречаются другие фор­мы, (наряду с критикой и пародиями), в которых интертекс-туализмы выступают в качестве главного компонента сооб­щения. Многим германистам известна книга Торстена Ка­пелле "Rettet dem Dativ!" («Спасите дательному падежу!*)) представляющая собой сборник надписей немецких студентов на столах и стенах аудиторий в университетах (Capelle 1983). Нередко эти надписи являются перифразами известных не­мецких пословиц и крылатых слов, например: (33) Morgen­stund ist ungesund (Capelle, 37) -» Morgenstund hat Gold im Mund 'Утренняя роса печалит глаза. —> Утренняя роса — золотая краса.' (34) Wer einmal liebt,' dem glaubt man nicht (Capelle, 62) -» Wer einmal lügt, dem glaubt man nicht, und wenn er auch die Wahrheit spricht {Geflügelte Worte, 78) 'Единожды любив, кто же тебе поверит -> Единожды солгав,
Более подробно проблема типологии текстов рассматривается в гл. 12. 3 См., например, цитируемую выше книгу X. Фатера (Vater 1992) или статью Г, Хенне (Henne 1995; 37-48), посвященную современным тенденциям в не­мецком языке. Изучению проблем формирования поэтического образа в интер­тексте лоовящена третья глава докторской диссертации И. В. Толочина (1997). Общие проблемы межтекстовых связей изучает Н. А. Химунина (1998).

кто же тебе поверит.' (35) Wer Gewalt säht, muss sich nicht wundern, wenn er bei der Ernte eins auf die Schnauze bekommt (Capelle, 91) -> Wer Wind sät, wird Sturm ernten (Geflügelte Worte, 126) —> Denn was der Mensch sät, das wird er ernten (Bibel, Neues Testament, 236) 'Кто посеет насилие, тот не должен удивляться, если при сборе урожая он получит разок по морде. —» Кто сеет ветер, пожнет бурю. -4 Ибо они сеют ветер и пожнут бурю'.
Для того чтобы по достоинству оценить остроумие не­мецких студентов, нужно знать не только лексику и грам­матику немецкого языка, но и идиоматическое наследие немецкого народа. Любое иносказание экспрессивно. Твор­чески перерабатывая хорошо известное выражение, говоря­щий приспосабливает его к конкретным ситуативным усло­виям. При этом прагматический эффект высказывания обу­словливается не только буквально понятым смыслом вер­бального сообщения, но и его ситуативным подтекстом. В данном случае происходит наложение разных когнитивных пластов и в результате иллокутивная сила высказывания значительно возрастает.
Другим примером текстов, в которых важную роль иг­рают межтекстовые связи, являются анекдоты. Важно под­черкнуть, что анекдоты представляют собой одну из весьма распространенных и популярных народных речевых форм. «Соль» анекдота может скрываться в самых разных нюансах его формы и / или содержания. И нередко основой коми­ческого эффекта становятся связи одного текста с другими: (36) Eines Tages besuchte Wilhelm Grimm in Heidelberg den romantischen Dichter Clemens Brentano. Bei Brentano war eine Dame zu Besuch, die in ihrer überreifen Schönheit weder jugendlich noch klug war. Nachdem sie sich verabschiedet hatte, rief Brentano: "Ich werde ein Gedicht auf sie machen. Ist sie nicht schön, wie ein Märchen?" "Nun ja", entgegnete Grimm zögernd. "Es war einmal..." (Sprachscherze, 113) 'Однажды Вильгельм Гримм навестил в Гейдельберге поэта-романтика Клеменса Брентано. У Брентано с визитом была одна дама, которая, несмотря на свою былую красоту, не отличалась ни моложавостью, ни умом. После того как она попрощалась,

Брентано воскликнул: «Я напишу для нее стихи. Разве она не красива, как сказка?» «Ну да*, помедлив, ответил Гримм. «Давным-давно...».'
В приведенном анекдоте остроумно обыгрывается зачин немецких народных сказок: "Es war einmal...", с которым знаком любой носитель немецкого языка (ср. русское выра­жение «Жил а-был а...» или «Давным-давно...»). В сравнении красоты женщины со сказкой нет ничего необычного («Она сказочно красива»), это сравнение стереотипно, оно является избитым и тривиальным комплиментом. В то же самое вре.мя тонкий иносказательный намек Вильгельма Гримма на то, что сказочная красота женщины уже в прошлом, подчерки­вает необъективный характер предшествующей восторженной оценки, высказанной Клеменсом Брентано.
«Интертекстуализмы» могут соотноситься не только с названием текста или его части, они могут отсылать также ко всему речевому произведению или даже нескольким про­изведениям. Такие случаи обнаруживаются, например, среди немецких загадок, ответить на которые может только чело­век, знакомый с немецкими народными сказками и сказоч­ными персонажами. (37) Hans und Gretel tief im Wald kommen an ein Knusperhaus, ahnen nichts von der Gefahr. Wer kommt aus dem Haus heraus? (Die Hexe). Русским аналогом данной загадки может служить следующий текст: «Сестрица Аленушка и братец Иванушка повстречали в глухом лесу избушку на курьих ножках. Без опаски они постучали в дверь. Кто вышел им навстречу?». Для русских детей (и взрослых) ответ очевиден: «Баба-яга» — непремен­ный персонаж многих любимых народных сказок. Но этот простой ответ может поставить в тупик любого иностранца, для которого в подобных условиях возможно появление другой сказочной фигуры.