Современные отечественные подходы к анализу разговорной речи

Область разговорной речи издавна считается одной из наиболее разработанных областей в сфере устной коммуни­кации. В отечественном языкознании изучение разговорной речи традиционно занимает значительное место. Эти тра­диции заложили выдающиеся лингвисты Л. В. Щерба и Л. П. Якубинский. Многие научные положения этих авторов

стали классическими в современной лингвистической нау-ке. Мысли Л. В. Щербы о соотношении диалога и монолога предвосхитили многие программные положения современных теоретиков анализа разговорной речи. Ср.: «В основе лите­ратурного языка лежит монолог, рассказ, противопоставляе­мый диалогу — разговорной речи. Эта последняя состоит из взаимных реакций двух общающихся между собой индиви­дов, реакций нормально спонтанных, определяемых ситуа­цией или высказыванием собеседников. Диалог — это в сущности цепь реплик. Монолог — это уже организованная система облеченных в словесную форму мыслей, отнюдь не являющаяся репликой, а преднамеренным воздействием на окружающих. Всякий монолог есть литературное произведе­ние в зачатке» (Щер-ба 1957: 115).
Общеизвестны также взгляды Л. П. Якубинского: «В об­ласти непосредственного речевого общения мы имеем, с од­ной стороны, такие бесспорные случаи монологической речи, как речь на митинге, в суде и т. п., с другой стороны, крайним случаем диалога является отрывистый и быстрый разговор на какие-нибудь обыденные или деловые темы; для него будут характерны: сравнительно быстрый обмен ре­чью, когда каждый компонент обмена является репликой, и одна реплика в высшей степени обусловлена другой; обмен Происходит вне какого-нибудь предварительного обдумыва­ния; компоненты не имеют особой заданное™; в построении реплик нет никакой предумышленной связанности, и они в высшей степени кратки» (Якубинский 1928: 118).
Приведенные выше цитаты классиков языковедческой науки наглядно показывают, что различение литературного языка и разговорной речи2 Л. В. Щерба и Л. П. Якубинский
В лингвистической науке уже обращалось внимание на недостаточную терминологическую строгость при употреблении лонятий «литературного язы­ка» и «разговорной речи». Ю. М. Скребпев, например, представляя обзор тру-доь Института русского языка АН СССР, посвященных комплексному изуче­нию разговорной речи, отнечает, что «на протяжении всей монографии термин «разговорная речь» и аббревиатура «РР» фигурируют в нескольких значениях, а при определении объекта исследования как «устного, неподготовленного, непринужденного литературного языка» авторы не учитывают того, что к языку как системе не может отнооитьоя ни один из трех первых эпитетов» (Скрабвев 1987: 153).

связывали в первую очередь с различением речевых жанров монолога и диалога. При такой постановке вопроса на пе­редний план выдвигается механизм порождения той и другой форм языка: монолог (= основа литературного языка) — это «организованная система облеченных в словесную форму мыслей*, «литературное произведение в зачатке», а диалог (== разговорная речь) — это речевая стихия, характерными чертами которой являются спонтанность, отсутствие особой заданное™ компонентов и предумышленной связанности в построении реплик.
Со временем эта традиция претерпела некоторые изме­нения. Литературная и разговорная формы языка рассмат­риваются прежде всего в рамках литературного националь­ного языка в качестве двух его разновидностей, имеющих одинаковый лингвистический статус, — кодифицированного литературного языка и разговорного языка (именуемого по традиции разговорной речью) (Земская 1987: 3). В основе такого подхода лежит уже не различение жанров речи, а в первую очередь особенности, определяемые функциональным различием устной и письменной форм речи. «Литературный язык» буквально означает «письменный язык», потому что слово «литературный» происходит от лат. litter а 'буква, письмо'; litterae 'буквы, письменность'. По словам Б. Н. Го­ловина, «язык того или иного народа получает литературную форму лишь тогда, когда создается письменность и возникает книжность, литература ... Литературная форма языка отли­чается от его разговорной формы (будем пока иметь в виду литературные национальные языки), по крайней мере, тремя важными особенностями: нормативностью и единством, поли­функциональностью, письменной фиксацией и "литератур­ностью"» (Головин 1983: 156). Как видно, в этом определении уже не остается места для учета особенностей механизма порождения обеих форм языка, хотя современные исследо­вания речи обращают внимание именно на сложности меха­низма порождения разговорной речи, в частности ее синтак­сического механизма (Ахутина 1989: 49).
В настоящее время можно выделить две основные кон­цепции, определяющие функциональную дифференциацию русского литературного языка. Авторами этих концепций

являются известные русские специалисты в области анализа разговорной речи О. А. Лаптева и Е. А. Земская.
О. А. Лаптева, продолжая традиции В. В. Виноградова, считает, что функциональная разновидность литературного языка возникает «как результат взаимодействия той или иной комбинации функций и факторов, которые могут быть постоянно действующими или варьирующими» (Лаптева 1989: 124). Она дает следующую схему соотнесения языко­вых функций и факторов дифференциации литературного языка с его разновидностями.
Книжно-письменная сфера: художественная речь — множественность тематических циклов, но преимущественно значимые темы, релевантность письменной формы речи, не­релевантность ситуации протекания речи, представленность и диалогического, и монологического' видов речи, функция эстетическая. Деловая речь — однородность тематического фактора (юридически важные темы), релевантность преиму­щественно письменной формы речи, нерелевантность ситуа­тивного фактора, представленность монологического вида ре­чи, функция информативная. Научная речь — однородность тематического фактора (познавательно важные темы), осталь­ное, как в деловой речи. Общественно-политическая и пуб­лицистическая речь — множественность тематических цик­лов (общественно значимые темы), релевантность письменной формы, нерелевантность ситуативного фактора, представлен­ность обоих видов речи и сразу трех функций — информа­тивной, воздействия и эстетической.
Устно-разговорная сфера: обиходно-разговорная речь — практически любой тематический цикл, т. е. нере­левантность фактора темы, естественно, релевантность устной формы речи, релевантность ситуативных условий протекания речи, представленность обоих видов речи и всех четырех функций, т. е. нерелевантность фактора функции (но все же с преобладанием функции общения). Устная публичная речь — интеллектуализированные и общественно значимые темы, релевантность устной формы и ситуативного фактора (яри коллективной коммуникации), преимущественная лред-ставленаость монологического вида, представленность всех

четырех функций при преобладании функции сообщения» (разрядка и курсив мои. — К. Ф.) (там же*. 124-125).
При этом О. А. Лаптева подчеркивает, что фактор вида речи нерелевантен для двух письменных разновидностей (публицистическая и художественная речь) и обеих устных (т. е, там, где представлена функция воздействия) и реле­вантен для двух письменных (научная и делова речь) (там же: 125).
Несколько более детальную классификацию устной сфе­ры русского языка дает Е. А. Земская. Кроме уже известного разделения литературного языка на кодифицированный ли­тературный язык и разговорный язык, она выделяет также просторечие как одну из формаций современной городской устной речи. Использование той или иной формации, т. е. литературного языка или просторечия, зависит прежде всего от образования говорящего, степени его культурности, ха­рактера профессии.
В основу своей классификации видов коммуникации Е. А. Земская кладет характер общения, различая офици­альное общение и неофициальное общение. В то время как неофициальное общение, по мнению Е. А. Земской, может быть только личным, в официальной обстановке общение может быть как ъ личным, так и публичным. В последнем виде коммуникации Е. А. Земская выделяет два подвида: массовую коммуникацию (радио, телевидение и т. п.) и коллективную коммуникацию (лекция, доклад, выступление на собрании и т. п.). Основное различие между этими двумя подвидами состоит в том, что при массовой коммуникации (в отличие от коллективной) отсутствует обратная связь между говорящим и слушающим, а это исключает для говорящего возможность узнать (услышать, увидеть, почув­ствовать) реакцию слушателей и отреагировать на нее (Зем­ская 19S8: 9-13).
Одним из важных моментов в представленных выше схемах дифференциации явлений устной сферы современного русского языка является выделение в качестве отдельных разновидностей, кроме разговорной речи, также публичной речи и просторечия, расширяющих функциональные рамки устной речи. Тем самым классификационно закрепляется

зависимость устной речи от множества социально-ситуатив­ных факторов, действующих при ее порождении.
В классификациях О. А. Лаптевой и Е. А. Земской никак не затрагивается соотношение разговорной речи и диалектов, что в общем-то понятно, потому что оба автора рассматри­вают разговорную речь в рамках современного русского ли­тературного языка. Однако для некоторых других языков, где влияние диалектов в той или иной степени сохраняется до сих пор (например, для немецкого языка), этот вопрос может быть весьма актуален.3
3 Очень подробно и квалифицированно специфику диадокта как разговор­ного языка объясняет Т. В. Строева (1986: 23-26).

Глава 15 КОГНИТИВНЫЕ АСПЕКТЫ ТЕКСТА
Понимание текста предполагает не только знание языка, но и знание мира
Тойн ван Дейк
1. На пути к когнитивной лингвистике. Языковые и текстовые знания
Большую часть XX в. языковеды посвятили изучению языка как некоей абстрактной сущности (языковой системы), имеющей социальную природу. На передний план лингвис­тических исследований выдвинулась проблема рассмотрения отношении между элементами языковой системы. Ф. де Со-союр говорил: «Первым универсальным свойством языка (langage) является то, что он существует посредством раз­личии, одних только различий* (Соссюр 1990: 198), ставя под сомнение необходимость изучения материальной стороны яаыковых знаков. Точно так же предполагалось, что язык представляет собой автономное образование, существующее в отрыве от человека, его знаний о мире, его повседневной жизни*
Между тем еще В. Гумбольдт указывал на прочную связь языка с окружающим человека миром: «Человек преимуще­ственно _ да даже и исключительно, поскольку ощущение и действие его зависят от его представлений, - жи-вет с предметами так, как их преподносит ему язык. Посредством того же самого акта, в силу которого он сплетает язык

изнутри себя, он вплетает себя в него; и каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка. Освоение иностранного языка можно было бы уподобить завоеванию новой позиции в прежнем видении мира; до известной степени фактически так дело и обстоит, поскольку каждый язык содержит всю структуру понятий и весь способ представлений определенной части человечества* (Гумбольдт 1984: 80). К этому необхо­димо добавить, что содержание, которое заложено в языко­вых единицах, отражает не только предметы, явления и отношения внешнего мира, но и их специфическое прелом­ление в «речевых представлениях» говорящих и слушающих. А эти представления нередко существенно отличаются от объективных свойств предметов, явлений и отношений внеш­него мира (Бондарко 1996: 13).
Разумеется, владение языковой системой еще не обеспе­чивает полноценности человеческой коммуникации. Сегодня принято считать, что семантика конкретного речевого про­изведения включает в себя несколько слоев, начиная от лексико-грамматических и семантико-синтаксических значе­ний и кончая коммуникативно-прагматическим и когнитив­ным содержанием. В соответствии с таким подходом к тексту предметом лингвистического описания, по мнению некоторых авторов, должно быть «все, что касается живого функцио­нирования языка» (Галич 1999: 8).
В этом плане большой интерес представляет разграниче­ние языковых и текстовых знаний, предлагаемое В. Б. Ка-севичем. По его мнению, существуют знания, закодирован­ные оппозициями словаря и грамматики, — это языковые знания. В совокупности они составляют языковую картину мира. Наряду с этим можно говорить о знаниях энциклопе­дического характера, которые закодированы в совокупности текстов, отражающих все аспекты познания мира человеком, данным историко-культурным сообществом. В текстах соот­ветственно отражена текстовая картина мира. Так назы­ваемая научная картина мира — частный случай текстовой. Миф также представляет собой разновидность текстовой кар­тины мира (Касевич 1996: 179).

Герменевтический «горизонт понимания» определяется не только языком, но и текстами. По словам В. В. Касевича, «если развивать метафору горизонта, мы имеем дело с под­линным горизонтом в том смысле, что последний постоянно отодвигается от нас по мере нашего продвижения вперед, выражающегося в умножении релевантных текстов. Осмыс­ленные тексты — горизонт понимания движущегося челове­ка» (там же).
Языковая картина мира, говорит В. В. Касевич, консер­вативна, как консервативен сам язык. Текстовая картина мира может эволюционировать достаточно быстро. На опре­деленном этапе возникают расхождения между консерватив­ной семантической системой языка и той актуальной мен­тальной моделью, которая действительна для данного язы­кового коллектива и проявляется в порождаемых им тек­стах, а также в закономерностях его поведения. В результате традиционные лингвистические типологии оказываются плохо приспособленными для проведения сопоставительных культурологических исследований, а ученым приходится ис­кать новые подходы как в области лингвистической типоло­гии, так и в сфере сравнительной культурологии (Касевич 1996: 211-212).1
С позиций когнитивной лингвистики Г. В. Колшанский дает следующее определение когерентности как одному из основных свойств текста: «Интерпретатор считает текст с позиции некоторого лица дескриптивно когерентным, если он в состоянии поставить в соответствие этому тексту опре­деленный коррелят, являющийся целостным с точки зрения этого лица. Коррелят понимается как фрагмент мира, кото­рый интерпретатор приписывает интерпретируемому тексту. Более того, это определение определяет, что некоторый текст, не являющийся когерентным с точки зрения одного лица, может быть воспринят как когерентный другим лицом*
Наряду о понятием языковых знаний в лингвистике используется также лоиятие «языкового сознания», введенное В. Гумбольдтом. В рамках изучения языковой картины мира языковое сознание раооматриваетоя современными авторами как система видения, форма отражения действительного мира по­средством языка (см. (Леонтьев 1988: 105-106; Ростова 1999: 176)).

(Колшанский 1990: 56-57). Таким образом, интерпретация текста зависит прежде всего от его адекватности фрагменту мира.
2. Понятие пресуппозиции
Теория пресуппозиций используется в современной лин­гвистике текста для объяснения того, каким образом фонд внеязыковых знаний используется участниками коммуника­ции при формировании содержательной связности (когерент­ности) текста. Собственно говоря, в лингвистической семан­тике под пресуппозицией понимается «компонент смысла предложения, который должен быть истинным для того, чтобы предложение не воспринималось как семантически аномальное или неуместное в данном контексте» (Лингвис­тический энциклопедический словарь 1990: 396), В совре­менной лингвистике текста принято более широкое понятие пресуппозиции, чем в лингвистической семантике.
Свои коммуникативные намерения говорящий субъект реализует, находясь в конкретных коммуникативных усло­виях. При этом он учитывает предполагаемую коммуника­тивную компетенцию и меру осведомленности реципиента о предмете и обстоятельствах речи. Такие предположения го­ворящего относительно фонда языковых и неязыковых зна­ний слушающего называются пресуппозициями. Пресуппози­ции — это компонент общих знаний говорящего и слушаю­щего (Kleine Enzyklopädie Deutsche Sprache 1983: 219).
Обычно различают два типа пресуппозиций: ситуативные (gebrauchsgebundene) и языковые (zeichengebundene).2
Ситуативные пресуппозиции связаны прежде всего с человеческим знанием о типовых ситуациях общения, про­исходящего, как известно, в материальной и духовной сфе­рах, в предметной и интеллектуальной коммуникации. Да­вайте представим себе ситуацию беседы двух подруг, одна
Данная клаооификация лредотавлвна в работе (Linlce, Nussbaumer, Port-mann 1994: 231-235),

из которых (Мария) пришла в гости к другой (Анне). Анна, будучи хозяйкой и готовя нехитрое угощение на кухне, беседует с подругой через открытую дверь кухни. В этой ситуации возможно следующее высказывание: (56а) Анна: Я закрою на минуточку дверь. У меня молоко убежало. Установление содержательной взаимосвязи между двумя фра­зами примера (56а) основывается на следующей примерной цепи рассуждений (что человек проделывает без особого труда): (56Ь) Когда «убегает» (т. е. подгорает) молоко, в кухне распространяется сильный и неприятный запах. Обычно люди стараются избежать распространения запаха подгоревшего молока по всей квартире. Для этой цели на время закрывают дверь в кухню и открывают форточку. Именно такие, не содержащиеся в языковых единицах, но предполагаемые текстом общие знания участников коммуни­кации, полученные в процессе жизни и повседневного обще­ния, называются ситуативными (или прагматическими) пре­суппозициями.
Во всех случаях общения партнеры ориентируются не только на свои языковые знания, но также на общий опыт, общие оценки, общие знания об устройстве жизни и т. п. Как правило, эти сведения представлены в тексте в виде импликации. Они вербализуются только в том случае, если у партнера возникают проблемы с правильной интерпрета­цией высказывания.
Языковые пресуппозиции, в свою очередь, делятся на референциальные (referentielle) и семантические (semanti­sche).
Референциальные пресуппозиции обусловлены самой фор­мой языкового выражения и большей частью могут быть отнесены к уровню предложения. Классическим примером таких пресуппозиций могут быть предложения типа Король Франции лыс. Предполагается, что при «нормальном» про­изнесении этого предложения, в нем содержится утверждение о том, что существует король Франции. Такие пресуппозиции иногда называются также экзистенциальными.
Семантические пресуппозиции связаны с семантикой от­дельных слов и выражений. В данном случае речь идет о своего рода прямо не называемого, но подразумеваемого

значения. (57) Антону удалось достать билеты, на концерт Элтона Джона. В примере (57) семантика глагола «удалось* включает в себя сему «приложить усилия*, что влечет за собой дополнительные, «скрытые* компоненты содержания. Иногда языковые пресуппозиции выступают в роли так на­зываемой скрытой рекурренции (скрытого повтора) и тем самым способствуют установлению содержательной взаимо­связанности текста. Например: (58) Спортсмен снова актив­но включился в игру. Пауза явно пошла ему на пользу. Семантика слова «снова* предполагает предшествующий пе­рерыв, поэтому слово «пауза» оказывается весьма уместным в следующем предложении. Два предложения оказывают­ся связанными дополнительными (неграмматическими) сред­ствами.
Пресуппозиции нередко оказываются средством создания комического эффекта в тексте. Рассмотрим, например, сле­дующий анекдот: (59) Сидят Лиса, Волк и Медведь, играют в карты. Волк говорит: — Кто будет мухлевать, тот получит по рыжей морде. Разговорный глагол «мухлевать» обозначает «ловчить, мошенничать, обманывать*. Известно, что обман в карточной игре считается одним из наиболее тяжких проступков, за который полагается немедленное на­казание. Наши знания о животных и знакомство с русской словесной традицией подсказывают нам следующие типичные характеристики трех персонажей: лиса — рыжая и хитрая, волк — серый и кровожадный, медведь — бурый и сильный. Семантика глагола «мухлевать* и атрибута «ры-жая* (морда) в сочетании с нашими знаниями о мире однозначно указы­вают на лису как объект предупреждения вол-ка. Таким образом, прямой смысл волчьей фразы заключается в сле­дующем: «Если ты, Лиса, будешь мошенничать в игре, то получишь взбучку».
Однако анекдот — это особый жанр словесного творчест­ва, которому не свойственна примитивная смысловая прямо­линейность. Для анекдота характерно неожиданное соедине­ние казалось бы несоединимых вещей. Так происходит и в примере (59). Реплика Волка представляет собой сложное «предложение с неориентированной относительной связью* (Краткая русская грамматика 1989: 548). В предложениях с

таким видом связи совмещаются значения неопределенности, обобщенности и условности (там же: 549-550). Именно этот случай имеет место в рассматриваемом анекдоте. Нормально такие предложения должны иметь вид: «Кто будет мухле­вать, тот получит по морде», т. е. данное правило относится ко всем участникам игры в равной степени. Но в нашем при­мере обобщенный образ гипотетического нарушителя, пред­ставленный в придаточной части, неожиданно обретает реаль­ные черты в главной части предложения. Возникает своеоб­разный «эффект обманутого ожидания*. При этом путь от гипотезы к ее разрешению идет через догадку, иницииро­ванную обозначением только одного семантического признака лица, о котором идет речь. Этот контраст между обобщенной перспективой первой части реплики и йодной определенно­стью второй части производит комический эффект.
3. Текст как двухуровневое образование
Органическая взаимосвязанность текста может затраги­вать разные стороны текста. Именно поэтому некоторые лингвисты предлагают рассматривать текст как двухуровне­вое образование (Gülich, Raible 1977: 51-53; Vater 1992: 86-87). Свой подход они обычно обосновывают на примерах типа (60) Es war einmal ein König. Der hatte drei Töchter. Sie hießen Ära, Bella und Cella 'Жил-был король. У него было три дочери. Их звали Ара, Белла и Целла.' Эти предложения связаны между собой посредством субституции: слово König (король) в следующем предложении заменено указательным местоимением der (него); вместо словосочета­ния drei Töchter (три дочери) в третьем предложении упот­реблено личное местоимение sie (их). Кроме того, данный фрагмент обладает единой темпоральной структурой, что выражается в применении одинаковых временных форм гла­гола. Таким образом, три предложения оказываются связан­ными при помощи грамматических зависимостей, и такое соединение элементов создает первый уровень текста, т. е.

формирует текст как -«ткань», «полотно». В этой связи обычно указывают также на этимологическое родство латин­ского слова textus (нечто связное, текст) со словом textura (ткань).
Второй уровень текста-«ткани*, необходимый для обра­зования смысловых единств, усматривается в содержатель­ных взаимосвязях, которые не ограничиваются рамками од­ного предложения, а охватывают целые фрагменты текста. Если продолжить сравнение с процессом ткания, то второй уровень текста — это те сквозные нити, которые вводятся в ткань, чтобы укрепить ее и придать ей характерный рисунок. Аналогично сквозным нитям в полотне содержа­тельные взаимосвязи, образующие второй уровень текста (его макроструктуру), обусловливают принадлежность текста к определенному типу.
Согласно данной концепции, цельный текст состоит из отдельных «цельностей» — смысловых единств, выполня­ющих в тексте определенные функции. Такие содержатель­ные отношения более высокого порядка, наслаивающиеся на единицы более низкого уровня, создают особые смысловые взаимосвязи, т. е. макроструктуру текста. Предположитель­но, различные виды макроструктур являются отличительным признаком различных типов текста.
Целый текст (части текста) можно разложить на более мелкие текстовые фрагменты. Этот процесс иногда сравни­вают с русской матрешкой: из одной фигурки все снова и снова появляется более мелкая (и наоборот). Таким образом появляется возможность описания различных типов текста посредством изучения вида, порядка следования и способа соединения частей текста.
В приведенном выше примере макроструктура проявля­ется в том, что король (König) как одно из действующих лиц сказки в дальнейшем не упоминается на протяжении нескольких фрагментов и появляется в повествовании зна­чительно позже. Отличительным признаком макроструктуры могут служить такие слова, как «эти события* и т. п.

4. Изотопия текста
Строго говоря, понятие изотопии, введенное в лингви­стический обиход А. Греймасом (Greimas 1966; 1971), отно­сится к области семантики текста. В принципе, с одинаковым правом этот раздел мог бы быть отнесен также в главу, посвященную основным свойствам текста, потому что изо то-, пия текста напрямую затрагивает семантическую когерент­ность текста. Рассмотрение данного явления наравне с дру­гими когнитивными аспектами текста объясняется тем, что семантическая структура, возникающая в результате содер­жательных связей между отдельными лексемами, не укла­дывается в рамки грамматических зависимостей, формиру­ющих первый («поверхностный») уровень, текста. Изотопи­ческие отношения накладываются на грамматические связи компонентов текста, недаром всю совокупность изотопиче­ских отношений в тексте называют «изотопической сетью» (Isotopienetz) текста.
Само понятие «изртопии* заимствовано А. Греймасом из естественных наук. Как известно, под изотопами (isos 'рав­ный' -f* topos 'место') в науке понимаются «атомы одного и того же химического элемента, ядра которых содержат оди­наковое число протонов, но разное количество нейтронов; имеют разные атомные массы, обладают одними и теми же химическими свойствами, в частности устойчивостью и рас­пространенностью » (Словарь иностранных слов 1989: 190). Согласно А. Греймасу, изотопия присутствует там, где име,-ется «семная рекурренция», т. е. семный повтор. Другими словами, в разных частях текста (фрагмента текста) повто­ряются лексемы, несущие в себе одинаковые семы. В ре­зультате возникают изотопические цепочки, пронизывающи6 всю структуру текста (фрагмента текста).
В основе изотопии лежит так называемое явление «се­мантической эквивалентности», наблюдаемое при сопостав­лении лексических единиц языка. Семантическая эквива­лентность может проявляться в виде: а) тождественности значений (как это происходит, например, при простом по­вторе лексемы в тексте); б) синонимии, т. е. схожести зна-

чений; в) гипо-гиперонимии, т. е. на связи значений более высокого и подчиненного порядков; г) антонимии, т. е. про­тивоположности значений (при наличии обязательной общей точки соотнесения); д) парафраз, т. е. описательных значе­ний, и е) проформ, т.-е. опосредованного выражения изото­пии посредством местоимений (в широком смысле этого слова). Например: (61). Вчера мне довелось побывать на свадьбе. Торжество получалось замечательное. На невесте было длинное белое платье с фатой, она вся светилась счастьем. Жених был одет в строгий черный костюм с розочкой в петлице. Шампанское лилось рекой, гости друж­но кричали «Горько/». В примере (61) можно выделить цепочку лексем, обладающих общими семантическими при­знаками, например: «свадьба — торжество — невеста — белое платье — фата — жених — шампанское — горько». В результате возникает особая семантическая структура (точ­нее — семантико-когнитивная структура), легко вычленяе­мая партнерами по коммуникации на основе общих знаний об устройстве мира и особенностях типичных ситуаций об­щения. Все указанные выше лексемы являются составными частями фрейма (сценария, схемы) «свадьба*, события, зна­комого для любого представителя данного сообщества, неза­висимо от того, был ли он сам его непосредственным участ­ником или знаком с ним понаслышке. Так что принадлеж­ность данных слов к одному тематичеркому кругу выступает, наряду с грамматическими зависимостями, дополнительным связующим средством текста. Сравните также пример (62), где повтор семы «вращение» в дексемах «Tanz — Wirbel — Strudel — Sog — purzelnd — Wirbeln — Kreiseln* создает красочную картину движения в танце: (62) Das wur-de ein Tanz! Ein höllischer Wirbel wurde es, ein Strudel, ein Sog, der altes in sich hineinreißt und purzelnde Paare ausspie. Manche Paare gerieten so schnell ins Wirbeln, dass sie u>ie Kreisel aus den Sälen glitten, hinaus in die Gänge, wo kleinere Zimmer lagen. Geraume Zeit verging, bis sie sich wieder einfanden (Kusenberg, 182) 'Вот это был танец! Это был дьявольский вихрь, смерч, водоворот, который всасывал в себя все и выплевывал кувыркающиеся пары. Некоторые пары кружи­лись так сильно, что они, подобно волчкам, выскальзывали

из залов в проходы, где находились маленькие комнаты. Проходило немало времени, пока они появлялись снова'.
Итак, изотопическая сеть текста — это совокупность семантических отношений между отдельными лексемами, что позволяет установить когнитивные связи между отдельными, иногда достаточно удаленными друг от друга компонентами текста. В принципе, «плотность* изотопической цепи может выступать одной из объективных характеристик содержа­тельной связности текста.