Стремление к доминированию одних людей и групп над другими характерно прежде всего для политической и экономической сфер жизни. В политике это борьба за власть, в экономике — за собственность. В обоих случаях речь идет о ресурсах для жизнедеятельности. Доминирование обеспечивается в конечном счете владением возможностью распределять ресурсы. Достижение доминирующего положения приносит конкретным людям (группам) рычаги влияния на других людей, а через них — на процессы жизнедеятельности общества. (Метафора «рычаги влияния» расшифровывается посредством научных категорий «статус», «престиж», «имидж», «собственность», «авторизация ресурсов» и «размещение ресурсов».)
Чтобы понять экзистенциальные истоки насилия в политической и экономической сферах жизни людей, необходимо всмотреться в природу этих видов деятельности. Ни политическая, ни экономическая (нетрудовая) деятельности не имеют сами в себе пределов своего проявления, обозначенных моралью, — в них для достижения цели допустимо использование любых средств («право силы», «деньги не пахнут»). Цинизм власти, как экономической, так и политической, общеизвестен. Речь идет поэтому не об «уговаривании» этих носителей власти, а о том, чтобы обуздать их извне введением «правил игры» как на государственном уровне, так и на уровне учреждений (организаций: партий, движений, фирм, корпораций и т.д.). «Правила игры» устанавливаются законами, принципами и нормами, на основании требований права и морали которых обеспечивается их легитимность. Главным «правилом игры» являются выборы демократического характера, когда избиратели так или иначе убеждаются, что тот или иной кандидат на представительный, исполнительный или судебный пост действительно олицетворяет собой необходимые знания и опыт, правовые и моральные нормы и способен их соблюдать. Однако слабостью системы демократии российского общества является почти полное отсутствие практики даже минимальной отчетности избранных деятелей перед избирателями (видимо, эта слабость — хроническая, связанная с историческим состоянием менталитета народа).
Власть, как политическая, так и экономическая, нуждается в идеологическом обеспечении ее функционирования. Идеология — духовное средство борьбы за интересы, она не может быть универсальной, ведь в обществе нет групп с едиными интересами (кроме защиты Отечества). Она имеет критическую, мобилизующую, защитительную и разъяснительную функции. Пропаганда связана с разъяснением основ принятой доктрины (идеологии достижения цели), с критикой других доктрин и тем самым — с защитой своих позиций. Агитация призвана мобилизовать людей «своей» социальной базы, электората, интересы которых защищаются, на конкретные политические и другие действия.
В основе любой идеологии лежат идеи — в них кратко формулируются позиция и основная цель субъекта идеи: нации, класса, группы демографического или профессионального характера[151]. Любая идеология стремится к легитимизации (к признанию своих идей «законными», т.е. справедливыми, правильными, социально признанными). Однако в силу того что нет единой идеологии, она обычно выдает свой социальный интерес за всеобщий интерес и потому может выступать формой «ложного сознания». Обратим внимание на то, как часто в речах политиков звучит слово «народ». На самом деле «народ» состоит из наций, классов и групп с весьма различными интересами, поэтому доминирующая группа обычно манипулирует сознанием людей, вводя «ложное сознание» в массовое сознание как дымовую завесу для сокрытия своих истинных целей и реального положения вещей в обществе, что позволяет бесконтрольно распределять блага (авторизировать и размещать ресурсы страны). Поэтому в обществе необходимо иметь оппозицию реальной власти, критикующую ее со своих позиций. Борьба идеологий в этом случае носит для общества в целом' спасительный характер, рассеивая словесный флер любой; политической пропаганды и агитации.
Изложенное позволяет нам выделить понятие «идеологическое насилие», под которым следует понимать внушение массам идей, являющихся опасными с точки зрения развития общества. Опасно то, что побуждает человека или группу к действиям вопреки его (ее) коренным, т.е. жизненным, интересам.
Как это может быть? Ведь каждый человек разумен и в силу своего здравого смысла способен отличить правду от лжи в пропаганде. Однако здесь есть два подводных камня, препятствующих человеку быть разумным в своих мыслях и поступках, относящихся к социальному конструированию. Во-первых, индивидуальный разум часто не может самостоятельно охватить сложные общественные явления и разобраться в них, следовательно, владельцы средств массовых коммуникаций (государство, частные владельцы) методами умолчания, ложной интерпретации фактов социальной жизни могут исказить реальную картину происходящих процессов и поступков тех или иных лиц. Во-вторых, идеологическое насилие связано с любовью, правда, весьма своеобразной. Остановимся на этом.
Наша публицистика связывает тоталитаризм лишь со страхом людей перед политическим насилием и безоговорочным подчинением людей велениям властей. Но страх не созидателен — он действует на людей сковывающе. Россию было бы невозможно индустриализовать, коллективизировать, она не смогла бы победить в тяжелейшей войне лишь на основе страха и подавления людей. Без созидательного фактора было бы невозможно добиться этих успехов. Мобилизующее начало находится в сфере любви к идее (признании ее «законной»), системе, вождю, а массовый энтузиазм, вера и любовь являются духовной основой их радикальности[152]. Самоидентификация личности с тем или иным учением и его олицетворением — вождем или вероучителем — может принимать националистические (Гитлер, Муссолини), политические (Ленин, Сталин) или религиозные (Будда, Христос, Мухаммед) формы. Идентификация, сопровождающаяся самовозвеличиванием, самолюбованием (нарциссизм), преданностью «своим» и ненавистью к «другим», доктринально противопоставленным государству, нации, классу, группе, является сильнейшим защитным механизмом (3. Фрейд) для личности, позволяющим ей отвлечься от тягот повседневности, питать надежды на лучшее будущее, что скрашивает неудовлетворительное настоящее. Любовь и ненависть, их причудливое сочетание в массовом сознании приводят в конечном счете к мании величия — продукту социального нарциссизма в отношении себя и занижения ценности «других» — и тем самым к переводу «врагов» в разряд «недочеловеков», достойных истребления («Untermensch» в практике гитлеризма).
В современных условиях эта проблема приобретает актуальность в связи с усилением политического насилия со стороны людей, обремененных радикалистским сознанием, ведущим к нетерпимости и насилию. Радикализм связан с терроризмом, а тот, в свою очередь, конкретно обусловлен идейным или религиозным фанатизмом.
Терроризм многолик. Политический терроризм связан с борьбой за власть, религиозный — со стремлением уничтожить иноверцев, корыстный — с извлечением материальных выгод, националистический — с желанием уничтожить, вытеснить другую нацию, захватить ее имущество, государственный — с потребностью в устрашении и подавлении части жителей страны, активно выступающих против деспотизма власти, военный — с устрашением противника, реального или потенциального[153].
Существует терроризм бескорыстный — «ради счастья народа». Идейный терроризм связан с фанатизмом, механизм формирования которого социальная психология объясняет как прочное самоотождествление личности с какой-либо «спасительной» идеей или с человеком, обладающим высоким статусом (верноподданность). Идея при этом действует всепоглощающе, что и приводит к психологическому отчуждению личности фанатика от людей, жесткая привязанность к своим убеждениям лишает человека свободы выбора и обновления своих взглядов на жизнь. Фанатик глух и не приемлет рациональной аргументации, поэтому может стать и часто становится жертвой чужих фантазий и утопий. Высокая конформность ведет к усилению слепой веры, безоговорочному принятию откровений лидера, вождя и т.д. Спасительный скепсис покидает человека, его жизнь превращается в «служение». Психоанализ указывает на то, что корни терроризма, когда люди утверждают себя истреблением других, часто невиновных, уходят в предысторию человечества: они связаны с архетипами Матери (родины, земли) и Отца (мага, вождя). Многие люди бессознательно переносят на свой род, племя, нацию, религию, землю и природу в целом свое отношение к матери как к кормилице и защитнице[154].
Человек, вступая в информационное общество, обнаружил и свою уязвимость и даже беззащитность перед потоком идей, индуцирующих массовые психозы. Исследования феномена психической заразительности показывают: содержание «заразной» идеи, ее ничтожность или, наоборот, величие, ее ложность или справедливость решающего значения для поведения не имеют. Раскачивание перед телевизором, из которого вещают многочисленные «целители» и экстрасенсы, гремучая смесь идей воскрешения и переселения душ, существования потусторонних сил и т.д. не только дестабилизируют психику населения, но часто приводят и к кровавым, жестоким преступлениям[155]. Доверчивость человека ныне становится опасной для жизни и здоровья. Спасительное сомнение по отношению к иррациональным идеям и лозунгам, внушениям и заражениям есть функция образования, гуманистического воспитания и самовоспитания личности.
Для самоуправления процессами своей идентификации (в своей основе они естественны и здоровы) полезно знать этапы возникновения у человека идентичности, самоотождествления с кем-либо или с какой-либо идеей. Исследователи выделяют по крайней мере четыре стадии возникновения и укрепления идентичности.
1. Возникновение эмпатии (активизация способности к сочувственному уподоблению кому-либо или чему-либо): рождение симпатии к герою, в том числе к персонажу фильма, сказки, легенды, к лидеру, справедливой идее, сакрализованному событию или предмету, актеру, исполняющему роль выдающегося героя, и т.д.
2. Становление ситуационной идентичности на основе эмпатии (возникновение чувства «своего», устойчивого доверия, чувства восхищения красотой или героизмом поступка и на этой основе появление ощущения «слитности» с героем и т.д.)...
3. Осознание ситуационной идентичности и формирование надситуационного само отождествления (возникновение связи со смысловым ядром личности, с ее убеждениями и даже глубинными установками).
4. Принятие осознанной устойчивой идентичности в качестве личностной идентичности (возможно, на всю жизнь).
Узловым пунктом является осознанный переход от ситуационной к устойчивой надситуационной идентичности. Именно здесь вступает в действие сознание, разум с его сомнениями. Спасает от попадания в психическую зависимость от объекта идентификации проявление скепсиса, поиск контрмотивации. Лишь после серьезной аналитической работы разума, сопоставления предложенной идеи с собственными интересами и ценностными ориентациями можно сказать, что идея принята или не принята. Воля при этом играет серьезную роль.
Фанатики односторонни, они скучны как личности и однообразны, и именно это часто делает их орудием в руках других. Жизнь тогда часто приносится в жертву чужим и чуждым личности фанатика («фана») фантазиям и иллюзорным целям.
Прочная самоидентификация личности с идеей или движением лишь тогда имеет жизненный смысл и оправдание, когда происходит в борьбе за свободу и независимость, как индивидуальную, так и социальную. Освобождение от всякого угнетения само не приходит, свобода завоевывается, а для этого требуется самоотверженность. Поэтому вопрос о социальном насилии сложен и конкретен — выбор позиции здесь зависит от социальной зрелости личности.