Р. Мертон определяет девиантное поведение как результат нормальной реакции нормальных людей на ненормальные условия. Это верное определение, ибо в число людей с девиантным (отклоняющимся) поведением реально входят и революционеры в любой сфере жизнедеятельности общества, и преступники (злоумышленники), преступившие закон. Без отклонения от утвердившейся нормы нет творчества в социальной жизни. Все зависит от того, какова норма, закон, чьи интересы он обслуживает.
Однако теория девиантного поведения все свое внимание до недавнего времени обращала лишь на нарушителей уголовного кодекса. Почему — станет ясным из анализа криминогенной обстановки в мире. В 1987 г. на 100 тыс. населения приходилось: в СССР — 690, в Англии — 7853, США — 5233, Японии — 1743 правонарушений. В последующие годы произошел скачок: в 1993 г. в США было совершено уже 14 млн. преступлений против личности, а экономический ущерб составил 425 млрд. долл.[86] В России в 1993 г. на 100 тыс. человек было совершено 1866 преступлений. Рост преступности в России за последние четыре года удвоился. Средняя раскрываемость не превышает 50%. В 1993 г. произошло 29 тыс. убийств, в 1994 г. — 32 тыс. (это в 2 раза превышает число погибших в афганской войне). На охрану органов власти расходуется до 8 млрд. долл. ежегодно. Около 1 млн. молодых мужчин привлечено к охране коммерческих структур[87]. Такого не было в истории России никогда. Между тем Министерство внутренних дел может контролировать примерно лишь 40 из 140 факторов делинквентного (преступного) поведения людей. Следовательно, истинные причины роста преступности лежат в основах общества, в котором мы сейчас живем. Рассмотрим современные теоретические объяснения такого положения дел.
В центре внимания теорий насилия находится феномен агрессивности человека. Отметим по крайней мере четыре направления исследований и объяснений человеческой агрессивности:
— этологические теории насилия (социал-дарвинизм). Основное объяснение следует из признания человека общественным животным, а общества — носителем и воспроизводителем в своем устройстве инстинктов животного мира. Критика этого направления дана выше. Безбрежное расширение свободы индивида без необходимого уровня развития его культуры разрушает границы «моей и твоей» свободы, повышает агрессивность одних и беззащитность других. Такое положение в нашем обществе получило наименование «беспредел», т.е. состояние абсолютного беззакония в отношениях людей и в действиях властей;
— фрейдизм, неофрейдизм и экзистенциализм объясняют агрессивность человека как результат фрустрации отчужденной личности. Агрессивность вызывается социальными причинами (фрейдизм выводит ее из Эдипова комплекса). Следовательно, основное внимание в борьбе с преступностью должно быть обращено на устройство общества;
— интеракционизм видит причину агрессивности людей в «конфликте интересов», несовместимости целей;
— когнитивизм считает, что агрессивность человека есть результат «когнитивного диссонанса», т.е. несоответствия в познавательной сфере субъекта (Л. Фестингер). «Неадекватное восприятие мира», «конфликтующее сознание как источник агрессии», «отсутствие взаимопонимания» связаны со строением мозга (Х. Дельгадо, Б. Скиннер, Дж. Макконэл).
Исследователи выделяют два вида агрессии: эмоциональное насилие и антисоциальное насилие, т.е. насилие против свобод, интересов, здоровья и жизни кого-либо. Агрессивность человека, точнее, преступность как следствие ослабления саморегуляции поведения по-своему пытается объяснить генетика человека. В 1980—1990 гг. в нашей стране велись интенсивные разработки по этой проблеме[88]. Было выявлено, что отклонения в генотипе (когда число хромосом превышает норму) ведут к преступному поведению, если процесс воспитания пустить на самотек. Но последующие события указали на то, что в основе противоправного поведения лежат социальные условия: именно изменения в них вызвали скачок преступности в 1992—1994 гг.
Социальные условия, преломляясь во внутреннем мире человека, вызывают неврозы, фрустрации. К. Хорни описывает четыре великих невроза нашего времени:
— невроз привязанности (поиски любви и одобрения любой ценой),
— невроз власти (погоня за властью, престижем и обладанием),
— невроз покорности (самоидентификация с харизмой лидера, религиозное поклонение, мазохистские отклонения)[89],
— невроз бегства от общества.
По мнению К. Хорни, все эти неврозы усугубляют самоотчуждение личности в обществе, выход же из положения он видит лишь в психотерапии. Кстати, все восточные религии основаны на борьбе личности с собой ради ухода от страданий — оказывается, достаточно изменить точку зрения, внутреннюю позицию, чтобы перестать страдать от язв общества. Разумеется, такой путь самый легкий, поскольку это позиция социального дезертира.
Вникнем с помощью Р.К. Мертона в современную американскую культуру. Р. Мертон говорит, что она близка к полярному типу, когда акцентирование цели-успеха не сопровождается эквивалентным акцентированием институциональных (законных, легитимных, культурно-признанных) средств. Культ успеха символизирован богатством, последнее — деньгами. Денежный успех укоренен в американской культуре («ты стоишь ровно столько, сколько у тебя денег!»). Институциональные средства заменяются инструментальными, эффективными в данной ситуации (т.е. мораль ситуативна — на этом обобщении настаивал еще Д. Дьюи, американский философ, представитель прагматизма).
В американской (принятой) культуре нет слова «неудача». Неудачи относятся лишь к временным явлениям. Подобный подход преследует цель: не уменьшать притязаний за счет самоидентификации с равными себе, а самоотождествлять себя с «верхними» («каждый может стать экономическим королем!» — рефрен американских легенд о богатых). А это означает, что индивид в своих неудачах обвиняет лишь себя, строй же критике не подвергается. Самокритика ведет к еще большей активизации субъекта, но в условиях, когда происходит сильное акцентирование богатства как основного символа успеха без соответствующего акцентирования законных способов его достижения, в обществе открывается широкая дорога преступности. Рост преступности за последние годы в США достиг таких размеров, что срочно была принята государственная программа по борьбе с преступностью, в которой видное место занимают программы профессиональной ориентации с целью «предложить подросткам здоровую альтернативу преступным способам наживы»[90].
Наиболее характерно отклоняющееся поведение для низших слоев. К ним культура предъявляет несовместимые требования: с одной стороны, их ориентируют на богатство, с другой — они в значительной степени лишены возможности достичь его законным путем. В этой области Россия идет сейчас вслед за Америкой. Разрегулированность существовавшего в стране более или менее верного соответствия между мерой труда и мерой потребления привела к резкому расслоению общества, а мошенничества в сфере финансов, экономики и политики приобрели даже «узаконенный» характер. На это указывает отказ Госдумы «выдать» Генеральной прокуратуре ряд депутатов для уголовного расследования. В печати даже появились статьи, в которых выражалось публичное восхищение этими «хитрыми, умными и успешными» людьми. Так «священная» цель фактически объявляет «священными» и средства ее достижения, какими бы они ни были: ведь люди, особенно молодые, легче ассимилируют акцентированные цели, но труднее усваивают институциональные нормы, регулирующие пути и средства их достижения.
Р.К. Мертон описывает пять форм приспособления личности к социальным условиям[91]. К ним он относит конформность, инновацию, ритуализм, ретризм (полную потерю жизненных целей, свойственную, например, фигуре бомжа в российских условиях), мятеж (внешний и внутренний бунт, направленный на изменение существующих целей, стандартов и норм, т.е. на установление новой законности и культуры, — революционные движения, политические движения радикального характера, феминистские движения и т.д.).
Если культура определяет цели людей, то общественный организм контролирует пути и средства достижения людьми этих целей. Существует формальный и неформальный виды контроля. Первый связан с государством, которое имеет полицию (милицию), суды и тюрьмы. Эти организации призваны укреплять конформизм и регулировать соблюдение правил. Задержанный полицией человек становится после осуждения заключенным — он уже является частью новой для него социальной системы, в которой формируются собственные статусы и роли. В последние годы наметилась тенденция к формированию кодекса требуемого служебного поведения и чувства долга у представителей органов контроля: ведь девиант полностью находится в их власти. Доверие к суду и полиции должно быть уравновешено безупречным служебным поведением персонала полиции, суда, исправительного учреждения. Развивается наука «деонтология», изучающая проблему взаимоотношения людей в этих системах для формирования точных кодексов поведения (полицейская и юридическая деонтология).
Однако формальный контроль, на котором мы останавливались, есть лишь вершина айсберга. Теория выделяет четыре механизма социального контроля: прямой контроль, осуществляемый извне посредством наказаний; внутренний контроль, основанный на интернализованных нормах и ценностях конкретной культуры (субкультуры); косвенный контроль, связанный с идентификацией с родителями, друзьями и т.д.; контроль, основанный на широкой доступности различных способов достижения целей, удовлетворения потребностей (динамичность социальных структур, демократизм общества, стремление в культуре к социальному равенству).
Если описать весь путь делинквента (девианта), то он состоит из изоляции (ограничение контактов с другими), наказания (суд, общественное порицание, бойкот, остракизм и т.д.), реабилитации (подготовка девианта к возвращению в общество в прямом и косвенном значениях). В связи с этим возникает необходимость в формировании служб социальной работы не только с социально уязвимыми слоями общества, но и с возвращающимися из заключения людьми. «Тюремная культура» искажает ценностно-нормативный комплекс, принятый в общей культуре. Обычно требуется специальное вмешательство с целью возвращения личности в родной символический ценностно-нормативный мир, иначе такой человек становится рецидивистом и уходит от общества и его культуры навсегда.
Изучение источников возникновения и проявления агрессивности людей указывает еще на один фактор — средства массовой коммуникации: кино-, видео- и телефильмы. Сцены насилия в них, показ которых участился в связи с изменением политического климата в обществе, не могут не тревожить нашу общественность. Дети проводят у телевизоров до пяти-шести часов в сутки. Возникает опасность массового подражания подростков насильникам из фильмов, а следовательно, роста детской преступности и повышения духа агрессивности в социокультурном наследовании. Ясно, что здоровое общественное мнение выступает против частых показов сцен насилия на экране.
Однако обратимся к научным исследованиям. Несомненный интерес в этом плане представляет исследование, проведенное одновременно в Австралии, Финляндии, Израиле, Польше и США в 1983—1986 гг. Его авторы пришли к двум любопытным выводам. Во-первых, частота, с которой мальчики-подростки смотрят фильмы с насилием, позволяет сделать статистически значимое предсказание о серьезности правонарушений, совершаемых в возрасте до 30 лет. Во-вторых, кумулятивный эффект экранного насилия может способствовать выработке у подростков специфических установок и норм поведения, научить их насильственному разрешению конфликтов. Ситуацию не меняет тот факт, что ближе к 30 годам люди реже смотрят телевизор или ходят в кино. По мнению С. Кэмбпэлл, экранные образы могут достаточно долго сохраняться в памяти человека, не подвергаясь контролю со стороны критического самосознания. Вполне возможно, что в реальной конфликтной ситуации, сходной с одной из увиденных на экране, человек поведет себя согласно «заученному сценарию».
Эти выводы касаются России в большей степени, нежели упомянутых стран, — она стоит на пути возвращения к стихийно развивающемуся обществу внутренней нестабильности, ломки ценностно-нормативных координат поведения миллионов. Экранное насилие в этих условиях, думается, усиливает свою провоцирующую роль; показ насилия может очищать души людей (катарсис) лишь в случае его интерпретации как трагедии — но для этого нужно, чтобы на экранах чаще появлялись высокохудожественные фильмы.