Глава РИМ ПРОТИВ МОСКВЫ

1. Иезуиты и русско-польские дела

Польский вопрос с давних пор считался одним из самых болезненных в истории и острота его вызывала часто весьма оживленные и страстные полемики. Нарочито путая причины со следствиями, многие европейские историки обвиняли Российскую империю в грубом произволе над Польшей, учиненном в XVIII в., а католики — в преследованиях униатской церкви в XIX. Как и в своих рассуждениях относительно Древнего Киева, Московской Руси, Русской Церкви и т.д., историки эти сознательно отстраняют целый ряд исторических явлений исключительно потому, что приведение их в корне переменило бы установившийся в западных школах взгляд на русско-польские сношения.

В частности, совершенно неправильно приписывается русскому империализму преднамеренное завоевание Польши. Налицо совершенно необоснованное передергивание исторических фактов. Преемники Калиты имели все права на искони русские земли, отошедшие во время татарского ига Литве и Польше. Единокровное и единоверное население Западного Края веками жаждало воссоединения с русскими под скипетром православного московского царя. Кровавые преследования православных, насильственное "ополячивание" русских, превращение их с легкой руки ватиканских советников польской политики в бесправных изгоев — все это лишь усиливало их тягу к России. Раздел Польши в XVIII в., этот трагический финал, был лишь следствием слепой антихристианской позиции, занятой задолго до Екатерины II врагами православной Руси.

Следовательно, обвинять русских государей в присоединении к России русских земель более безрассудно, чем нам упрекать, например, Германию и Францию в их притязаниях на Эльзас-Лотарингию или Саарскую область. К сожалению, как и в "украинском" вопросе, на Западе в отношении русской истории наблюдается удивительная тенденциозность.

Мы уже знаем, что в XV—XVI вв. Польско-Литовское государство, имевшее свои границы в каких-нибудь 150 верстах от Москвы, несколько раз действительно покушалось на покорение России, а что в Смутное время поляки имели все шансы это победно завершить. Эта страница нашей истории на Западе старательно затушевывается, зато на первый план выставляются зверства русских казаков, алчная политика императоров и т.д.

Принято считать, что виной всех русско-польских настроений был вековой политический антагонизм, тогда как истинная причина вовсе не политическая, а религиозная, позже породившая и политические.

По словам С.Соловьева, двум самым сильным славянским народам — русскому и польскому — история вначале предоставила для охраны славянства две борьбы: Руси — борьбу с азиатскими хищниками, Польше — с немцами. После многовековой страшной борьбы Русь уничтожила господство азиатов на восточной равнине Европы и заняла Северную Азию. Польский народ не выполнил задачи, не поддержал своих западных собратий в борьбе с германскими племенами и дал последнему онемечить польские земли: Померанию, Силезию; не сладив с пруссами, призвал на помощь немцев, которые пруссаков победили и онемечили. Отступая на западе, поляки двигались на восток и стремились здесь вознаградить себя за счет своих же славян, за счет русского народа, заставляя его ополячиваться посредством католицизма (Соловьев, op. cit., т. XVII, гл. III, с. 620-621).

Захватив русский Галичь и овладев древними русскими княжествами путем своего соединения с Литвой, Польша, послушная латинским пастырям, задалась целью вытравить из этих земель православную культуру. Это стремление, в конце концов, привело Польшу к столкновению с Россией, ставшей тем временем мощной державой, и к концу XVII в. исход борьбы стал уже ясен. Несмотря на это, латинство все еще рассматривало Польшу, даже полуживую, как плацдарм для борьбы со "схизмой" и этим предрешило раздел несчастного, раздираемого внутренними усобицами королевства.

Первые попытки Рима уничтожить православное государство — Византийскую империю — привели, как известно, к постыдному захвату ее крестоносцами в XIII в. В ту же эпоху, пользуясь татарским нашествием на Киевскую православную Русь, Рим попытался латинизировать наши западные и северные княжества мечем рыцарей-монахов, от которых Россию спас св. Александр Невский. Третьей попыткой сразить одновременно Византию и Русь было вынужденное у греков заключение "Флорентийской унии" при коварном участии в ней Исидора. После падения Византии, Московская Русь в глазах Рима превратилась в ее наследницу, окрепла, стала царством и возобновила свои веками прерванные сношения с Западом.

Тем временем под ударами Реформы Рим потерял больше половины своей паствы в Европе; Лютеровы проповеди отделили от папы страну за страной; после Германии ересь овладевает Англией; Франция в короткий срок покрывается гугенотскими храмами. Протестанты завоевывают Пруссию, затем Ливонию, причем латинству изменяют повсюду виднейшие прелаты, кардиналы и игумены и торжественно отрекается от папы сам гроссмейстер тевтонского ордена.

На счастье Римской церкви, в самый критический для нее момент рождается в Испании орден иезуитов и папы снабжают этих новых воинов-монахов неслыханными доселе привилегиями (см. ч. I, гл. V, § 6). Прослышав о том, что протестантизм, захватив Прибалтику, стал распространяться в Литве, папа Пий IV (1559—1565) поспешил отправить туда иезуитов. Основание первой их коллегии в Вильне относится к 1569 г.

Следует заметить, что король Сигизмунд I (1507—1548) проявлял в отношении православных известную терпимость. При нем в 1539 г. была восстановлена православная кафедра в Галиции, упраздненная с 1414 г. (см. гл. II, § 3), и первым епископом в Львове стал Макарий Тучанский, принявший титул "епископа Львовского и Каменецкого и наместника митрополии Галицкой"¹

. Это назначение состоялось благодаря усилиям православного населения, среди которого главным деятелем был князь Константин Иванович Острожский (1460—1530). Церковь многим обязана его апостольской самоотверженной деятельности, а также сыну его — Константину Константиновичу (1526—1608). Острожские являлись прямыми потомками св. Владимира через Вел. кн.СвятополкаП (†1113 г.). Ярослав Святополкович унаследовал его удел в Турове и Пинске; с кн. Димитрия Юрьевича Пинского († 1292 г.) начался род князей Острожских, из коих кн. Феодор Данилович в 1438 г., инок Киево-Печерской Лавры, прославился своей праведной жизнью.

Король обратил особое внимание на проникновение Реформы в Польшу и издал декрет, лишающий шляхетства (дворянства) всех отступников; он запретил молодым полякам поступать в немецкие университеты и велел устранять учителей-немцев.

При Сигизмунде II Августе (1548—1572), бывшем равнодушным к вере, протестантизм сделал известные успехи и родственник второй королевы, кн. Николай Черный Радзивилл, ревностный протестант, способствовал проповеди реформы в Литве. Отметим, что ренегатами главным образом становились не православные, а латинские верующие; но по сравнению с Германией в Литве и Польше протестантизм получил небольшое распространение.

Епископ Виленский Валентин Проташевич поспешил обратиться к кардиналу Станиславу Гозиушу, епископу Варминскому в Пруссии, бывшему председателю Тридентского Собора, прося прислать ему на подмогу иезуитов, что и было исполнено в 1564г.

Кардинал Гозиуш заявил на Тридентском Соборе следующее: "Защита католицизма должна быть разделена на два фронта: протестантский, с одной стороны, и православный — с другой. Быстрое подчинение протестантизму Руси (западной) может неожиданно привести к объединению двух противников в очень грозную для церкви силу" (К.Николаев. "Восточный обряд", с. 88).

Король быстро подпал под влияние ордена и возобновилась с новой энергией борьба против Православия. Этот успех в Риме приписали нунцию Коммендони, которому в 1565 г. Пий IV даровал кардинальское достоинство. Впрочем, после того как ему не удалось провести в польские короли австрийского эрцгерцога Эрнеста, доверие к нему в Ватикане сильно пошатнулось.

Став ближайшими соратниками польского двора, иезуиты правильно рассудили, что для успешной борьбы со "схизмой" в Литве следовало как можно скорее добиться полной зависимости Великого княжества Литовского от польской короны. Действительно, можно было опасаться, что после смерти Сигизмунда-Августа, последнего короля литовско-польской династии Ягеллонов, Литва отделится от Польши и снова образует независимое государство. На чрезвычайном сейме в городе Люблине было решено окончательно соединить обе страны; таким образом слились воедино сенат, войско, финансы, и т.д. Люблинская уния состоялась 1 июля 1569 г.

Сразу же после съезда латинское духовенство приступило ко всемерному проведению унии церковной, понимая, что Польше не добиться народного единства при наличии в Литве крепкой православной иерархии.

Иезуиты, с разрешения короля, как было сказано, отправились в Вильну по приглашению бискупа (латинского епископа) Валентина Проташевича. Там сразу после Люблинской унии они основали свой первый коллеж (или коллегию) в 1569 г. под управлением Станислава Варшевицкого с целью перевоспитания лучшей молодежи в духе латинской веры. Вскоре прославились там своим рвением и хитростью иезуиты Антоний Поссевин и Петр Скарга. Начавшиеся еще в прошлом веке притеснения русских должностных лиц в Литве сразу усилились, равно как и преследования православных пастырей, терявших все гражданские права в пользу латинян. Острое междоусобие вызвало усиление крепостного гнета панов-католиков, почувствовавших за собой поддержку и одобрение правительства, направляемого иезуитами.

Борьба, сперва с реформой, затем со "схизмой", приняла характер ловкой пропаганды всеми средствами: проповедями, диспутами, литературной полемикой и т.д.

Присоединенный Сигизмундом-Августом к Польше вместе с Вильною и Подольским краем древний Киев — митрополия Западнорусской Церкви, превратился в центр православного сопротивления латинским преследованиям. Став главным городом одного из малых польских воеводств, Киев после Люблинской унии получил своего первого латинского епископа. Древней русской столице предстоял тяжелый подвиг: в течение более ста лет бороться с унией.

В 1576 г. на польский престол был избран Стефан Баторий, из мелких князей, но выдающийся полководец. Под влиянием иезуитов король присвоил право самому избирать и назначать епископов, которых его предшественники имели обыкновение лишь утверждать после выбора. Это нововведение положило начало злоупотреблениям. Короли стали избирать на православные кафедры лиц, заведомо недостойных или неспособных, даже иногда... католиков, дабы дискредитировать иерархию "греческой веры" одновременно в глазах паствы и правительства!

Вслед за этим мирянам было дано право патроната, т.е. контроля и даже администрации церковных имуществ, монастырских хозяйств и т.д. Право церковного патроната узаконило неслыханные вмешательства в церковную жизнь: польские паны- католики стали избирать на должность приходских священников угодных им лиц.

Уже, судя по постановлениям Виленского Собора 509 г. оказывается, что паны ставили священников на свои приходы без благословения епископов и часто вопреки епископам. Бывало, что таковые священники не получали даже рукоположения! Когда Киевский митрополит Петр Могила стал систематически проверять каноничность сана пастырей, выяснилось, что псевдосвященники не были редкостью.

Получив же "патронат", паны и шляхта стали поручать дела подвластных им православных приходов арендаторам, которыми являлись их старосты и урядники, бывшие католиками, а иногда и евреями! Можно себе представить, как эти поверенные панов распоряжались "схизматическим" имуществом. Они судили, выгоняли из прихода священников, садили их в тюрьмы, разводили браки, присваивали церковные сборы, доходы и т.д., пользуясь полной безнаказанностью. Все протесты и жалобы королю и сейму веками оставались тщетными. Лишь актом 1861 года(!!) Россия положила конец этому феодальному произволу панских помещиков и раскрепостила сельское духовенство.

Инспирируемые Римом подобные мероприятия, естественно, не замедлили пагубно отозваться на бесправной православной пастве.

Убедив короля, что уния церковная скрепит унию государственную, иезуиты, ожидая результатов от первых своих антиправославных мер, думали, что им удастся достичь победы над "схизмой" без применения открытого насилия. С этой целью Петр Скарга издал книгу "О единстве Церкви Божией и о греческом от сего единства отступлении".

В этом сочинении, появившемся в 1577 г., Скарга обвинял Русскую Церковь в дозволении женитьбы священников, в употреблении славянского языка при богослужении (так как молитвенным языком считались лишь латынь и греческий) и, наконец, во вмешательстве светских лиц в дела церковные. Попутно Скарга хвалил унию и первыми условиями оной ставил: утверждение Киевского митрополита папой, а не Константинопольским патриархом, и признание русскими всех догматов Рима, а также папского главенства. Что касается обрядов, то Скарга считал необходимым их сохранить без изменений. Свой труд Скарга переиздал в 1590 г., посвятив его ученику иезуитов — королю Сигизмунду III, которому при этом написал следующее: "Дай Боже соединить всех еретиков, которых уже не очень много остается и каждый бы день убывало, если бы светская власть могла свободно пользоваться своим могуществом и правами. Труднее обратить русских, которые отзываются предками и стариною".

Когда же ожидаемые нестроения обнаружились среди православных, Скарга стал усиленно проповедовать, что конец всем бедам в принятии унии. Увлекшись перспективой пополнения уменьшенных Реформой латинских кадров за счет православных, папа Григорий XIII (1572—1585), реформатор западного календаря, основал в Риме в 1577 г. существующую и поныне "Греческую коллегию". При ней была им основана церковь (в 1581 г.) во имя св. Афанасия, где стали служить согласно греческому уставу и на греческом языке.

Тем временем, учитывая угрозу Православию от вышеприведенных латинских мер, верующие срочно стали организовываться для самозащиты, хотя положение их, оторванных от Москвы, казалось безнадежным. Кн. Константин Константинович Острожский основал в 1580 г. в Остроге училище (Острожское), поставив его на уровне образцовых иезуитских колледжей; при училище была устроена типография. Там в 1581 г. им была издана полная славянская Библия. Князь готовился к ее изданию в течение десяти лет, сам лично отправляя для проверки текста посыльных на остров Крит, в греческие, сербские и болгарские обители, к патриарху Иеремии II в Константинополь и т.д.

В свою очередь таковую же школу основал в Слуцке кн. Юрий Юрьевич Олелькович, потомок Ольгерда.

О самоотверженной роли православных братств будет рассказано особо.

Между тем Иван Грозный начал войну с Баторием для возврата старых русских земель, захваченных Литвой, продолжая дело Ивана III. Папа Григорий XIII зорко следил за этой войной и, когда убедился, что перевес оказался на стороне Батория, то поспешил отправить в Москву в качестве своего посла иезуита Антония Поссевина. Добавим, что еще в 1561 г. Грозный отказал папе Пию IV отправить русское посольство на Тридентский Собор, а Григорию XIII сообщил, что Баторий — ставленник турецкого султана.

Папа дал Поссевину задачу склонить Грозного к латинству взамен мира с Польшей, ему покорной. Послу была дана следующая инструкция: "Приобретая расположение и доверие государя Московского, приступайте к делу, внушайте как можно искуснее мысль о необходимости принять католическую религию, признать главою Церкви первосвященника римского, признаваемого таковым от всех государей христианских; наводите царя на мысль, как неприлично такому великому государю признавать митрополита Константинопольского, который не есть законный пастырь, но симониан³

и раб турок; что гораздо лучше и славнее, если он, вместе с другими государями христианскими, признает главою Церкви первосвященника Римского; с этой целью возьмите с собою изложение веры, составленное на Тридентском Соборе, в греческом переводе; так как, быть может, монахи и священники московские, частью по грубости своей и отвращению к Латинской церкви, частью из опасения потерять свое значение, будут противиться вашему благочестивому намерению и употребят все усилия, чтобы не допустить государя оставить греческую веру, то старайтесь приобрести сведения обо всем, касающемся веры этого народа.

Внушайте государю, какие великие следствия будет иметь союз христианских государей против турок; внушайте, что на его долю достанется большая часть славы и выгод; что ему как соседнему и могущественнейшему владетелю должны будут достаться многие страны турецкие. Вы должны узнать подробно о количестве и качестве военных сил московских, сколько пехоты, конницы, с какой стороны государь московский думает лучше нападать на турок; нет ли какого соседнего народа, с которым можно было бы ступить в союз⁴

. Но после всех этих разговоров, воспламенивши желание государя к славным подвигам, вы обратитесь опять к главному — к духовному союзу. Если встретите затруднения, не теряйте духа, делайте все, что можете, но употребляйте все средства, чтобы получить от вашего посольства хотя какой-нибудь плод. Вы должны испросить позволение на постройку одной или нескольких католических церквей в Москве для тех католиков, которые будут приезжать по торговым делам; объясните, что иначе никогда не установятся торговые сношения с католическими народами".

Иван IV, зная коварство латинян, приказал приставу, отправленному навстречу Поссевину, следующее: "Если посол станет задирать и говорить о вере греческой и римской, — отвечать: "грамоте не учился!", чтобы ничего не говорить про веру.

Папа прислал с Поссевином царю книгу о Флорентийском Соборе и писал ему: "Посылаю Твоему Величеству книгу о Флорентийском Соборе печатную; прошу, чтобы ты ее сам читал и своим докторам приказал читать: великую от того Божию милость и мудрость и разум получишь; а я от тебя только одного хочу, чтобы святая и апостольская Церковь с тобою в одной вере была, а все прочее Твоему Величеству от нас и от всех христианских государей будет готово".

Прежде чем обсуждать дела церковные, Иван отправил Поссевина для устройства мира с Польшей. По мнению С.Соловьева, иезуит видел выгоду для Рима в том, чтобы Ливония была за Польшей, что позволило бы восстановить там падший католицизм. В одной из записок (рапортов) Поссевина, хранящихся в ватиканском архиве, говорится: "Есть надежда, что, при помощи Божией, оказанной католичнейшему королю, вся Ливония скоро отойдет к Польше и тогда не должно упускать случая к восстановлению здесь католической религии при короле, который среди забот военных не оставляет святых мыслей о поддержании и распространении истинной веры. Кроме того, на Руси, в Подоле, Волыни, Литве и Самогитии жители упорно держатся греческого исповедания, хотя имеют господ католиков. Сенат и особенно король, подозревающий их верность, желает обратить их в католиков, ибо найдено, что жители этих областей, по приверженности к своим единоверцам-москвичам, публично молятся о даровании им победы над поляками".

Начав, наконец, беседы с царем о вере, Поссевин, пораженный богословскими познаниями Грозного, сказал ему: "Ты, государь великий, а мне — наименьшему твоему подданному, как бранные слова говорить? Папа Григорий XIII, сопрестольник Петра и Павла, хочет с тобою, великим государем, быть в соединении веры, а вера римская и греческая одна. Папа хочет, чтобы во всем мире была одна Церковь: мы бы ходили в греческую, а славяне греческой веры приходили бы в наши церкви. Если греческие книги не сполна в твоем государстве переведены, то у нас есть подлинные греческие книги — Иоанна Златоустого собственноручные и других великих святителей. Ты будешь с папою, цесарем и другими государями в любви и будешь не только на прародительской вотчине в Киеве, но и в Цариграде государем будешь; папа, цесарь и все государи о том будут стараться".

Иван ответил: "Нам с вами не сойтись о вере; наша вера христианская с издавних лет была сама по себе, а Римская церковь — сама по себе; мы в христианской вере родились и Божьей благодатью дошли до совершенного возраста — нам уже 50 лет с годом, нам уже не для чего переменяться и на большее государство хотеть; мы хотим в будущем принять малое, а в здешнем мире и целой вселенной не хотим, потому что это — к греху поползновение. Нам, мимо своей веры истинной, христианской, другой веры хотеть нечего. Ты говоришь, что ваша вера римская с греческой одна... Мы веру истинную христианскую исповедуем и с нашей верой христианской римская вера во многом не сойдется; но мы об этом не хотим говорить, чтобы не было сопротивных слов. Да нам на такое великое дело и дерзнуть нельзя без благословения отца нашего митрополита и всего освященного Собора. Ты, Антоний, хочешь говорить; но ты затем от папы прислан, а сам ты — поп, так ты и смело говоришь. Папу Григория носят на престоле, а на сапоге у папы крест, и вот первое, в чем нашей вере христианской с римскою будет разница; в нашей вере Крест Христов — на врагов победа; чтим его; у нас не водится крест ниже пояса носить".

Посол отвечал: "Папу достойно величать — он глава христиан, учитель всех государей, сопрестольник апостола Петра, Христова сопрестольника. Вот и ты, государь великий, и прародитель твой был в Киеве Вел. кн. Владимир, и вас, государей, как нам не величать и не славить и в ноги не припадать".

Тут он поклонился Ивану в ноги, но это не произвело хорошего впечатления.

Царь ответил: "Говоришь про Григория-папу слова хвастливые, что он сопрестольник Христу и Петру Апостолу; говоришь это, мудрствуя о себе, а не по заповедям Господним: "Вы же не нарицайтеся учителие" и пр. Нас пригоже почитать по царскому величеству, а святителям всем, апостольским ученикам, должно смирение показывать, а не возноситься превыше царей гордостью. Папа не Христос; престол, на котором его несут, не облако; те, которые его носят, не ангелы. Папе Григорию не следует Христу уподобляться и сопрестольником Ему быть, да и Петра Апостола равнять Христу не следует же; который папа по Христову учению, по преданию апостолов и прежних пап — от Сильвестра до Адриана — ходит, тот папа сопрестольник этим великим папам и апостолам; а который папа не по Христову учению и не по апостольскому преданию станет жить, тот папа волк, а не пастырь".

Поссевин сказал на это: "Если уже папа волк, то мне нечего больше говорить" и замолчал.

После спора царь отказал просьбе посла разрешить сооружение латинской церкви в Москве и отпустить несколько молодых людей в Рим, дабы изучить латынь (С.Соловьев, т. VIII, гл. 1,с. 447-448).

Грозный провел с Поссевиным всего три беседы: 21 февраля, 24 февраля и 4 марта 1582 г. Иезуит поразился его твердости, а папа убедился, что никакими царствами и посулами не склонить русских государей к измене истинной вере, как было и в древности.

Придумав другую тактику, Поссевин писал папе Григорию XIII 5 ноября 1582 г.: "Поелику вера Московского государства прежде всего зависела от той части России, которая ныне под державою Польского короля, ибо и не очень давно московские епископы поставляемы были митрополитом Киевским (город королевской России принадлежащий), то весьма бы способствовало к обращению Московского народа, если бы епископы и владыки королевской оной России присоединились к Католической церкви" (Бантыш-Каменский. "Исторические известия о возникновении в Польше унии". М., 1805, с. 18-20).

Это был совет Риму воспользоваться оторванностью от Русской Церкви и русского государства крупных православных центров для совращения их в латинство, используя политическое господство над ними польских государей-католиков.

С той поры силы латинства, олицетворенные орденом иезуитов, сосредоточились сперва не на Москве, которая для них была еще недосягаема, а на подневольных православных центрах — Киеве и Вильне. Поссевин выработал принятый курией план разрушения Православия на юго-западе, убедившись, что "московиты непоколебимы в их вере". На следующий год начались гонения. Стефан Баторийв 1583 г. поспешил угодить Риму, отняв у всех полоцких церквей и монастырей (кроме владычных) земли, которые были переданы... иезуитам. Кроме того, Григорий XIII велел королю декретом ввести в Польше изобретенный им календарь ("григорианский"; это вызвало крупные беспорядки, т.к. православное население взбунтовалось, особенно во Львове. Немедленно же патриарх Константинопольский Иеремия II (1580- 1584) строго запретил духовенству переход на новый стиль.

Новое римское летоисчисление было осуждено в Константинополе Синодом Иеремии II в 1582 г. В 1583 г. им же был созван Собор с участием патриархов Александрийского и Иерусалимского и представителя Антиохийского патриарха.

Собор этот (Сигилион от 20 ноября 1583 г.) угрожал анафемой всем, приемлющим новый стиль.

Последующие Константинопольские патриархи особо осуждали григорианский календарь: Кирилл I Лукарис, Парфений I, Калинник II, Паисий II, Кирилл V, Агафангел, Григорий VI и Анфим(в1848г.).

Баторий вынужден был приказать польским чиновникам не принуждать православных к новому календарю, боясь восстаний.

Накануне Рождества 1584 г. во Львове польский архиепископ натравил своих людей на православные храмы и обители; латиняне стали грубо хватать священников и выволакивать их из алтарей, некоторых уже после освящения Св. Даров! Церкви были опечатаны и службы в них запрещены.

Кроме того, "Акты Западной Руси" свидетельствуют о все усилившихся судебных поборах с православных, о дурной постановке самого судопроизводства, порученного в Литве беспечным вельможам, далеким от народа, но взимающим крупные суммы за разбор дел. К тому же, страдал народ и от евреев, как пишет современник Михалон: "В страну нашу собрался отовсюду самый дурной из всех народов — иудейский, распространившийся по всем городам Подолии, Волыни и других плодородных областей; народ вероломный, хитрый, вредный, который портит наши товары, подделывает деньги, подписи, печати, на всех рынках отнимает у христиан средства к жизни, не знает другого искусства, кроме обмана и клеветы".

Любопытно, что кн. Андрей Курбский, знаменитый своей полемикой с Грозным, после отъезда в Литву (он был из учеников Максима Грека), выказал себя там высокообразованным и ревностным защитником Православия. Ему пришлось столкнуться с проповедниками Реформы, учениками Меланхтона, Лютера, Цвингли и Кальвина. У князя Корецкого он доказывал еретику — пану Чаплию, почему Лютера следует считать лжепророком, и приводил апостольское правильное учение; благодаря его эрудиции и твердости несколько молодых шляхтичей вернулось из ереси в Православие.

Особенно же ратовал Курбский против начинавшейся кампании иезуитов; Виленскому бургомистру Кузьме Мамоничу он писал: "Слышал я от многих людей достойных об этом иезуите, который отрыгал много ядовитых силлогизмов на святую веру нашу, называя нас схизматиками, тогда как сами они совершенные схизматики, напившиеся от мутных источников, истекающих от новомудренных их пап. Но об этом, Бог даст, будем пространнее беседовать не только со своими, но, если случится, и с ними; а теперь одно припомяну, чем они наших несовершенных в писаниях устрашают, говоря: "кто не повинуется папе, тот не спасается". Это ложное их страшилище обличится; а теперь советуйте нашим, чтобы без православных ученых не сражались с ними, не ходили бы к ним на проповеди. Не стыдятся они православных, в седьмостолпных догматах стоящих, ругать и срамить, с еретиками смешивать, лютерами, цвинглианами, кальвинистами, и отводить их от Православия к полуверию, к новомысленной и хромой теологии от истинного богословия. Похвально словесности навыкать и действовать, чтобы правду оборонять; а они, смешавши элокуцию с диалектическими софизмами и придав к тому пронунциацию, на правоверных обращают, истину стараются разорить ораторскими штуками, похлебствуя папе своему, превознося грозного вельможного епископа, оружием препоясанного и полки воинов водящего, и хуля наших патриархов, убогих и нищих, смиренномудрием Христовым украшенных, между безбожными турками мученически терпящих и благочестия догматы невредимо соблюдающих...

О злохитростях иезуитских я уже тебе писал: не ужасайтесь софизмов их, но стойте только в православной вере крепко. Злохитростями своими супостаты не изгубят Восточных Церквей! Что они выдали против нашей Церкви? Книжки, своими силлогизмами погаными изукрашенные, софистически превращая и растлевая апостольскую теологию? Но вот, по Божьей благодати, подана нам книга от Св. Горы, точно самою рукою Божиею принесена, ради простоты и глубокого неискусства русских церквей, не говорю — по лености и обжорству наших епископов. Об этой книге я же тебе говорил, что князь Константин Острожский дал переписать пане Гарабурде и мне. В этой книге не теперешние дудки и пищульки, но все силлогизмы, папою и всеми кардиналами и наилучшим их теологом Фомою (Аквинским) на апостольскую теологию Восточных Церквей отрыгнутые, опровергнуты боговидными мужами Григорием и Нилом, митрополитами Солунскими. Я советую вам письмо мое это прочесть всему Собору Виленскому, да возревнуют ревностию Божиею по праотеческом родном своем правоверии, да наймут писаря доброго и, переписавши книгу, да читают ее трезво, отлучившись от пьянства; в ней готовые ответы блаженных тех мужей. А если будем, растянувшись, лежать в давнообычном пьянстве, тогда не только паны иезуиты и пресвитеры Римской церкви, сильные в Священном Писании, силлогизмами и софизмами погански могут вас растерзать и развести, каждый в свою нору. Итак, не унывайте, не отчаивайтесь, не ужасайтесь софизмов, но выберите одного из пресвитеров или хотя простых людей, словесного в писаниях искусного, и, приняв ту книгу в руки, противьтесь этим непреоборимым оружием" (С.Соловьев, т. VII, с. 510-511).

На письмо к Курбскому княгини Чарторыйской, извещавшей его о своем намерении послать своего сына учиться в Вильно у иезуитов, князь ответил: "Намерение твое похвально, но как слуга и приятель твой я не хочу от тебя утаить, что многие родители отдали детей своих иезуитам учиться свободным наукам, но они, не науча, прежде всего отлучили их от Православия, как сыновей князя Коршинского и других. Впрочем, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст ездили учиться в Афины к поганским философам, а правости душевной и праотеческого Православия не лишились. Я оставляю это дело на мудрое рассуждение вашей милости и приятелей твоих".

Так Курбский воевал против иезуитских интриг и изощрений, вместе с вышеупомянутым ревнителем Православия кн. Константином Острожским.

Они обменивались между собой письмами, книгами против латинян, обсуждали совместно апологетические приемы в защиту Православия, заботились о переводе святоотеческой восточной литературы и т.д. Не следует забывать о том, что кн. Курбский явился автором истории Флорентийского Собора, которой воспользовались братства в своей борьбе против угнетателей.

Князь Острожский прославился также и своим сотрудничеством со светочем Православия преп. Иовом, игуменом и чудотворцем Почаевским. Родом из Галиции, преп. Иов принял схиму в Угорницком монастыре, где он был пострижен. Кн. Острожский упросил его переселиться в Крестный монастырь, в Дубно. Там в течение 20 лет преп. Иов подвизался как защитник веры против латинян. Став игуменом, он подобрал опытных переводчиков и переписчиков и стал печатать духовные пособия для борьбы с еретиками. После смерти кн. Острожского, около 1604 года, он переселился в Почаев, где продолжал свою энергичную работу во славу Церкви, перенося вместе со своей братией всяческие преследования латинян.

До своей кончины преп. Иов остался деятельным борцом в защиту Церкви, участвовал в Киевском Соборе 1628 г. под председательством митрополита Иова Борецкого. Скончался преп. Иов в 1651 г., ста лет от роду. Он был автором многочисленных сочинений.

Глава МОСКВА И ЕВРОПА

1. Истоки и последствия Смутного времени

Святитель Гермоген, патриарх Московский и всея Руси, умученный поляками за свою непреклонную патриотическую деятельность, был на пороге XVII в. достойным преемником древних митрополитов, созидателей русской государственности.

Заслуга его еще ценнее, так как он оказался одиноким среди разбушевавшейся смуты, одновременно защищая попираемую веру православную и монархический принцип при отсутствии царя.

Своим примером патриарх сумел пробудить, как в XIV в. преп. Сергий Радонежский, тот национальный дух, который указал лучшим людям путь к единству и вдохновил их на подвиг. Монастыри, особенно Троицко-Сергиевская Лавра, лишний раз проявили себя как неприступные твердыни православной культуры и, по примеру героического патриарха, в свою очередь потрудились словом и делом для спасения Руси.

До того как писать о царствовании Михаила Феодоровича, необходимо вкратце остановиться на предшествовавшей ему эпохе.

Из предыдущих глав явствует с очевидностью, что одним из важнейших факторов образования Московского государства был тесный союз его с Церковью. Историк Ключевский описывает реакцию духовного Собора 1447 г. на нарушение Юрием Шемякой своего договора с Василием Темным. Собор, состоявший из пяти архиереев и нескольких архимандритов, отстаивая права Великого князя, адресовал Шемяке грозное послание, называя его притязания грехом Адама, желанием равнобожества, внушением сатаны.

"Сколько трудов понес отец твой, — писали они, — сколько истомы потерпело от него христианство, но великокняжеского стола он все-таки не получил, чего ему не дано Богом, ни земскою изначала пошлиной" (т.е. старинным обычаем Руси).

После своего посвящения св. митрополит Иона в 1448 г. написал послание ко всем русским людям, призывая все христоименитое людство бить челом Вел. кн. Василию. Он угрожал, что если они допустят Шемяку, то с них взыщется пролитая христианская кровь и в земле их будут затворены все церкви.

Вся Святая Русь во главе с духовенством поддерживала династию Калиты, понимая, что ее интерес совпадал с "общим благом всего нашего православного христианства", как в другом послании писал св. Иона (Ключевский. "Курс русской истории", с. 55 и др.).

Стефану Боторию Иван IV дал понять, что власть царская разнится от власти выборных королей и писал ему: "Мы, смиренный Иоанн, царь и Великий князь всея Руси, по Божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению".

Создатели Московского государства произвели совершенно неслыханное и единственное в истории по своей быстроте чудо: юное, не окрепшее еще княжество, почти сразу развернулось в центр притяжения инородцев, в империю. Еще с Москвой враждовали последние удельные князья, а уже к ней стекались племена и народы, коих культуры должны были, в слиянии с русской, со временем образовать единое имперское достояние. Потомки Чингис-Хана и родственники крымских ханов стой же готовностью становились подданными Московского государя, что и исконные православные отпрыски кавказских древних фамилий. Начиналось гармоническое слияние первых звеньев великого целого — Российской империи, семьи ста сорока народов. Что привлекало их к Москве? В ту эпоху, теснимое Западом, русское государство не имело ни военной мощи, ни богатств, способных прельстить или прикрепить к себе инородцев. Напротив, еще при Иване IV сама столица Руси была настолько уязвима, что ее смог опустошить и поджечь в 1571 г. Крымский хан, "обманувший русских сторожевых воевод", как отмечает проф. Платонов.

Магнитом, притягивавшим инородцев, было Православие Москвы, третьего Рима, наследницы падшей Византии.

Как и во времена Киевской Руси, Русская Церковь в своей проповеди руководствовалась не выгодой и насилием, как латинская, а смиренной любовью и добрым примером. Напомним о строгих инструкциях Стоглавного Собора, посылаемых в Казань епископу Гурию: никого не обращать силой, а заступаться за пасомых перед воеводами и правителями. Подумать только, что этими пасомыми являлись вчерашние злейшие враги России, потомки свирепых Батыевых завоевателей!

Таким духом были проникнуты до и после Гурия все проповедники-миссионеры, бесстрашно несшие Божественное учение в самые глухие уголки нашего отечества.

Издревле в степях, тундрах, тайгах, среди снежных равнин или горных ущелий сотни и тысячи полудиких инородцев, эти осколки древних переселенных народов, раскинутые там и сям, приобщались к русской православной культуре.

Отсутствие элемента заносчивости и алчности в смиренных русских миссионерах чрезвычайно облегчало это сближение, чего не наблюдалось ни тогда, ни позже у испанских "конквистадоров" Южной Америки, ни у английских и французских колонизаторов, не говоря о древних римлянах.

Унаследованное от Киевских князей древнее русское законодательство, краеугольным камнем которого явился церковный закон как в XI в., так и в XVI по своей гуманности превосходило современное западное.

По совершенно неуместной стыдливости или из боязни чем- либо умалить "культурную Европу" наши историки и ученые- западники почти замолчали это превосходство.

История заклеймила Ивана IV за его жестокости, хотя в его эпоху на Западе царил подлинный произвол. Во имя Христа там не прекращали пылать костры инквизиции; в Нидерландах почти поголовно вырезывали протестантов, а монархи и вельможи деспотически управляли крестьянами, доведенными до предела бесправия и нищеты.

Московская Русь, переживавшая чрезвычайно сложные внутренние процессы, географически не защищенная от степных недругов, граничащая с враждебной, управляемой Римом Польшей, жила совершенно иными принципами.

Не следует забывать, что образование Московского государства, как мы показали в III главе, происходило в весьма тяжких условиях. Зародившись под игом татар, Москве пришлось вести почти непрерывную борьбу за жизнь. Как отмечает проф. Ключевский, на европейском фронте русские воевали с Ливонией и Швецией за восточные берега Балтийского моря, а с Литвой и Польшей — за искони русские земли.

В период 1492—1595 гг. Русь выдержала три войны со Швецией и семь с Польско-Литовским государством и ливонским орденом. В общей сложности, пятьдесят лет войны: год войны и год отдыха!

С юга и юго-востока шла непрерывная оборона от монгольских хищников. От Золотой Орды тогда оставались: царство Казанское и Астраханское, ханство Крымское, а за Волгой — ногайские орды.

В 1475 г. Турция завоевала Крым и подчинила себе примыкавшие к нему многочисленные татарские улусы, кочевавшие в степях от Урала до нижнего Дуная. С тех пор Крым стал очагом разбойничьих шаек, нападавших на Москву, Польшу и Литву, иногда со стотысячным войском¹
, занимаясь доходным промыслом — продажей в турецкое рабство русских пленников, женщин и детей. Эти несчастные наполняли гаремы и войска султановы, а также перепродавались турками венецианским и генуэзским купцам, не стеснявшимся покупать христиан православных для своих галер. Об этой торговле подробно писали историки Флетчер и Михалон²
.

Борясь против хищников, Москва тем самым выполняла свою вековую миссию защиты Европы от Азии. Покорение Казани и Астрахани было существенной необходимостью для Руси, а кроме того, завоеванием христианской цивилизацией края, где господствовал воинствующий ислам.

В таких условиях приходилось развиваться Москве, борясь на два фронта: за Православие и свое национальное единство.

Несмотря на все это, задолго до "Царского судебника" Грозного, Московские государи всемерно усовершенствовали правосудие и заботились о народном благосостоянии не речами, а конкретными мероприятиями.

Издревле Московские князья обращали большое внимание на децентрализованное управление. Их областными наместниками являлись выборные, обычно из ратных людей, "кормленщики" или "волостели". При назначении кормленщик получал определенные таксы, или пошлины, с населения, составлявшие его "корм", или доход. Обязанность кормленщика была охранять свою область и одновременно заведовать судебно-административными делами в ее пределах.

Однако Иван III, заметив в некоторых областях злоупотребления, в своем "Судебнике" 1497 года ограничил власть кормленщиков и при суде их учредил обязательное присутствие выбранных населением "сотских, старост, или лучших людей". Это мероприятие дало лучшие результаты.

На Земском Соборе 1550 г. Иван Грозный отметил новые тяжбы между правителями и земскими людьми. Для прекращения непорядков царь прибег к оригинальному способу, весьма характерному для психологии Московской Руси: он "заповедал" своим боярам, приказным людям и кормленщикам закончить свои служебные тяжбы с земскими людьми мировым порядком, по-христиански. Этот неслыханный метод принес плоды, так как на Стоглавом Соборе 1551 г. Грозный объявил отцам, что должностные лица "со всеми землями помирились во всех делах"!

"Отсталая азиатская Московия" гарантировала законом личную и имущественную неприкосновенность всех своих подданных. На Руси спокон веков существовало право обжалования незаконных поступков пред высшей властью. Неприкосновенность же личности, существовавшая в Московской Руси Грозного, в Англии введена была лишь законом 1672 г. "Habeas corpus act"!

"Судебник" 1550 г. запрещал аресты виновных, покуда суд представителей местного самоуправления не признавал их виновности. Эти представители обязательно избирались самим населением: "старосты" и "целовальники" в волостях и селах и "сотские" в городах и пригородах.

Московская Русь не знала рабства и прикрепленные к земле крестьяне отнюдь не являлись холопами. Сравнение русских крестьян с их западными братьями, "taillables et corveables a volonte", не в пользу европейских законов. Московские великие князья и цари, считая себя Богом поставленными для служения народу по традиции, восходящей к Киевской эпохе, в крестьянах видели, прежде всего, "христиан", откуда и само слово "крестьянин". Следовательно, и относились они к крестьянам не по-западному, не по-польски. На Западе и в соседней Польше для "шляхтича", а тем более для выборного короля, крестьянин был бесправным рабом — "быдлом", пушечным мясом. Православная культура и тут, в области социальной, резко отличается от западной.

Не следует, прежде всего, забывать, что сословия русские различались в Московской Руси не правами, как на Западе, а распределенными между ними обязательствами, повинностями. Каждый был должен либо оборонять страну, либо работать, дабы кормить обороняющих, как отмечает проф. Ключевский.

Как правило, внутренние нелады стушевывались, когда Русь подвергалась религиозным или военным опасностям.

В XVI в. крестьянин являлся "вольным хлебопашцем", понятие неслыханное на Западе. Крестьяне работали на чужой земле по договору с владельцем, имея право выхода, или "отказа", т.е. перехода с одной земли на другую. "Судебник" Иоанна III определил срок этих переходов в неделю до "Юрьева дня" (26 ноября) и неделю после, когда все полевые работы были закончены. Борис Годунов отменил этот срок, откуда и поговорка: "вот тебе, бабушка, и Юрьев день!”

Садясь на землю, крестьянин заключал с владельцем письменный контракт, "поземельный договор", условия коего записывались в "порядных грамотах", или "записях".

Подчеркнем, что крестьянин договаривался как вполне свободное юридическое лицо равноправное с владельцем земли.

Часто при этом брал он у владельца денежную "ссуду", или "подмогу", которую выплачивал соразмерным сроком работы.

"Судебник" Грозного подтвердил право крестьян на уход по окончании работы (Ключевский, с. 377 и др.).

Законы эти, поражающие своей гуманностью, вошедшей на Руси в правило со времени "Русской Правды", естественно произрастали благодаря наличию гармонического союза, гармонии между Церковью и государем.

Покуда государи стремились в своих действиях руководствоваться правдой Божьей, законы их отражали закон Христов, закон любви и милосердия, равный для всех подданных.

Вот этот-то православный дух справедливости и милосердия и привлекал к Москве инородцев. Благодаря этому, задолго до Петра I, Московская Русь стала империей.

Не придавая этому термину его узкого, этимологического значения "повелевания", нельзя не признать империей Московскую Русь, составленную из стольких народностей, отличных между собой этнически и культурно. Все они свободно и гармонически развивались под сенью московских законов.

Не ведая рабства, Московская Русь не могла порабощать инородцев. Господствующее основное ядро великороссов, вопреки позднейшим вымыслам сепаратистов, никогда не притесняло живших среди них национальных меньшинств.

При всем величии Московского двора, на Руси отсутствовала также расовая кичливость, присущая древним римлянам, а позже английским колонизаторам. Русские никогда не презйрали инородцев, не считали их ниже себя и не превозносили свою породу, как древние "cives romani".

Наоборот, сквозь всю нашу историю наблюдалось беспримерное в мире, чисто имперское, широкое гостеприимство, за что иногда приходилось расплачиваться, так как среди гостей проникали к нам и "волки в овечьей шкуре" и тунеядцы.

При Иване IV татары Бекбулатовичи, Годуновы и др. равнялись уже с высшей знатью, как позже потомки кавказских князей, всевозможных султанов и шахов восточных, как Гордоны и Лефорты при Петре I, и, наконец, бесчисленные немцы всех мастей, связавшие судьбу свою с Российской империей и совершенно обрусевшие через пару поколений. Эта быстрая ассимиляция самых разнородных этнических элементов доказывает беспримерную силу притяжения русской нации и степень ее культуры.

Поистине трагичной кажется судьба западнорусского населения вместе с купелью Руси — Киевом, угнетаемого в Речи Посполитой. Подумать только, сколько веков потребовалось русским государям, чтобы подлинно раскрепостить эти массы единокровные и единоверные, превращенные в рабов ксендзов и панов, в то время как последний из зырян пользовался на Руси гражданским полноправием и свободой вероисповедания!

Государи Московские, начиная с Ивана III, долгом своим считали раскрепостить это страждущее под иноверным игом население.

Папа Александр VI Боржия, естественно, стоял на стороне Польши, ив 1501 г. его посол приезжал в Москву (от папы и от Венгерского короля Владислава, брата Александра Литовского; см. гл. III, § 4), жалуясь на захват литовских вотчин Иваном III. Послу ответили следующее: "Папе, надеемся, хорошо известно, что король Владислав и Александр вотчичи Польского королевства да Литовской земли от своих предков, а Земля Русская от наших предков из старины наша вотчина. Папа положил бы себе то на разум: правильно ли короли поступают, что не за свою вотчину воевать с нами хотят?”

При мирном договоре с Александром Литовским в 1503 г. Иван III сказал: "... А мне разве не жаль своей вотчины, Земли Русской, которая за Литвой: Киева, Смоленска и других городов?" Он заявил, что не будет прочного мира между Москвой и Литвою, покуда вся его вотчина не будет возвращена.

Увы! Ждать пришлось столетиями!

Последнюю попытку совратить посулами русского царя, как мы видели, Рим поручил сделать иезуиту Поссевину. Наткнувшись на презрительную отповедь Грозного, Ватикан и иезуиты решились на беспощадную борьбу с православным населением, и Брестская уния узаконила этот произвол в Польше.

Более того, на заре XVII в. латиняне задались целью сокрушить "гнездо схизмы", одновременно открыв Польше путь завоевания России. Иезуиты снарядили ополяченных самозванцев, по иронии судьбы выдававших себя за сыновей того самого Грозного, который отверг льстивые приманки Рима, несмотря на то, что тогда он находился в крайне незавидном политическом положении.

Раз Московского царя Риму не удалось обмануть, как несчастных василевсов XV века, то латинство прибегло к насилию.

Увы! Дерзким планам Ватикана способствовали некоторые политически близорукие члены русского общества. Боярские интриги, круто пресеченные Грозным, явились попыткой бывших удельных князей — "княжат" — повернуть колесо истории назад.

Дело в том, что земские реформы Грозного, оказавшегося "демократичнее" многих бояр и политически дальновиднее своих современников, вызвали среди "княжат" сильную оппозицию. Царь пожелал фактически уравнять своих подданных перед законом, привлекая к управлению годных, способных людей, независимо от их родовитости.

Уже Ивана III некоторые из бояр упрекали за то, что он часто советовался с людьми не родовитыми. А Грозный, в юности своей убедившийся в стремлениях олигархов (Глинских, Вельских и др.) урезать царскую власть, разделив ее между собой, решил, как мы видели, освежить правительство притоком новых сил, базируясь, прежде всего, на их пользе для государства. В своем послании Стоглавому Собору, царь умолял "духовенство, любимых своих князей и вельмож-воинов и все православное христианство... помогайте мне и пособствуйте все единодушно".

Вместо помощи, олигархи, недовольные отменой кормленщиков, стали саботировать новые законы "Судебника" или изменнически "отъезжать", например, в Литву! Это возбудило жестокую расправу царя с "крамольниками", перешедшую все пределы. Опричнина, созданная им из "служебной мелкоты", заселила крупные вотчины "княжат", разделенные на мелкие участки, а прежних владельцев, если они были в числе противников царских, переселяли в области, где они не могли вредить государству (см. Проф. Платонов. "Лекции по русской истории", с. 180-181). Так была разорвана связь княжеских родов с их удельными поместьями и предотвращена олигархическая революция, погубившая Галицкое княжество.

Отметим, что вотчинники, добровольно пошедшие за царем, сохранили свои владения (напр., Мстиславские, Пронские, Трубецкие, Шуйские), но, естественно, навсегда потеряли свое политическое значение, включившись в общий боярско-дворянский класс, ставший опорой самодержавного государя.

Прекращение династии Калиты возродило прежние олигархические вожделения, что и явилось одним из источников Смутного времени.

Считая Годунова худородным выскочкой, именитые Шуйские и другие, мирившиеся поневоле с престижем династии Калиты, предприняли против царя систематическую борьбу.

Ведя ее, они посягнули на самый принцип монархии из-за своих личных интересов, не считаясь с политическим моментом, ни с благом народа.

Описывая во II главе причины упадка Юго-Западной Руси, мы подчеркивали подобную же близорукость олигархов галицких и волынских, в конце концов подрубивших дерево, на котором они сами сидели, и в XIV в. превратившихся в подданных королей-иноверцев и своих старых врагов — литовцев.

Недаром в XIII в. писал о них летописец: "Бояре же галичстии Данила князем себе называху, а сами всю землю держаху". Летопись, верная исконному монархическому принципу, осуждала это, но галицкие бояре, ослепленные своей корыстолюбивой борьбой с законными князьями, не прекратили своих интриг до конца.

В XVII в. преступность таковых олигархических притязаний в Москве усугубилась еще тем, что на древнем столе Калиты сидел уже не просто князь, а помазанник Божий, всенародно признанный государь. Кроме того, наличие рядом с ним патриарха Всероссийского придавало царской власти ореол, в то время ни сравнимый ни с каким другим престолом.

Заговорщики знали, что для русского народа Богом венчанный Борис неприкосновенен и неуязвим. Поэтому так старательно платные агенты Шуйских стали распускать в народе самую наглую клевету про царя, используя и небывалые стихийные бедствия, обрушившиеся на Русь с 1601 по 1604 гг.

Наконец, ими же была с целью клеветы вытащена на свет история гибели царевича Димитрия. Они рассчитывали, что народ откажется от царя, пресекшего злонамеренно законную династию коварным убийством. Мы знаем, с какой лихорадочной готовностью хватились за самозванца-Отрепьева польские иезуиты. В их лице, сами того не зная, именитые заговорщики получили искуснейших союзников: пропаганде, ведомой в Москве против Годунова-убийцы, вторила пропаганда, шедшая от литовских границ, возвращающая народу чудесное спасение Димитрия, соперника Бориса-узурпатора.

Упоенные борьбой за власть, бояре в своей ненависти к Борису проглядели вместе с Отрепьевым наступающий на Кремль романизм.

Царствование лже-Димитрия, даже кратковременное, позволило все же Риму, выпестовавшему Самозванца, нанести русскому народу моральный удар, дав ему узреть на царском троне еретика-латинца, окруженного не только поляками, но и некоторыми знатными боярами.

Это явилось одной из психологических причин последующей Смуты.

Как замечает Лев Тихомиров, народ прежде всего усматривал в воцарении лже-Димитрия наказание Божье за свои грехи, что видно по одному современному стиху:

"Ты, Боже, Боже, Спас милостивый, К чему рано над нами прогневался, Послал нам, Боже, прелестника, Злого расстригу, Гришку Отрепьева, Ужели он, расстрига, на царство сел?”

Когда хитрый Шуйский на склоне своих лет, наконец, в свою очередь "достиг высшей власти", он сам осознал ее непрочность.

Выбранный не на Земском Соборе, как Борис, а криками своих приверженцев на Красной Площади, Василий Иванович венчался впопыхах, без традиционного обряда коронации, для совершения которого ожидали в Москве прибытия Казанского митрополита Гермогена, выбранного патриархом.

Задачей нового царя стало узаконение в глазах народа своего избрания, что не могло придти в голову прежним государям Московским. В своих грамотах он поспешил старательно подчеркнуть старшинство рода Шуйских перед династией Калиты, что не произвело благоприятного впечатления.

Ища популярности, царь совершил перенесение мощей св. царевича Димитрия из Углича в Москву и всячески поносил убитого Отрепьева, путь которому облегчили его же интриги против Годуновых.

Наконец, с той же целью Шуйский допустил огромную психологическую ошибку, неожиданную со стороны столь опытного политика. Вступив на престол, он дал на себя "запись", то есть присягнул, что будет править по справедливости, никого не казнить, не подвергать опале и т.д.!

Это было неслыханное доселе ограничение самодержавия, выдуманное исключительно в целях снискания в народе доверия, ничто иное, как демагогический прием, говоря современным языком.

Однако именно народу этот прием особенно не понравился.

Романович-Славатинский писал об этом так: "Запись Шуйского и целование креста в исполнении ее возмутили народ, возражавший ему, чтобы он записи не давал и креста не целовал, что того веков в Московском государстве не важивалосъ".Замечательно, что сам народ, а не бояре, проявил тут наибольшую политическую чуткость. Лицемерно умаляя царский престиж, Шуйский, однако, не обманул никого, но дискредитировал лишь самого себя и свое окружение, влиявшее на своего ставленника, и, в конце концов, его же насильно постригшее в монахи.

Как подчеркивает Тихомиров, народ знал, что каждый царь должен был и без записи соблюдать то, в чем клялся Шуйский, и его монархическое чувство было оскорблено самим фактом превращения обязательности нравственной в юридическую (Л.Тихомиров. "Монархическая государственность", ч.Ш, с. 53). Вот против такого царя и поднялись казачество и искатели приключений и наживы, ознаменовавшие Смутное время.

Чувствовалось каждому, что "все дозволено". Более того, Василий в целях усмирения беспорядков а, главное, для пущей выгоды своих бояр, отменил земское самоуправление.

Так как этот порядок казался олигархам не выгодным, то они убедили Шуйского заменить "земских судей" и "губных старост" своими воеводами, доселе являвшимися лишь военными, а не административными начальниками.

Ставши при Шуйском хозяевами Московских министерств- "приказов", бояре, вытесняя отовсюду служилых дворян, принялись назначать своих людей на воеводства, число которых все увеличивалось.

Используя слабость Шуйского, воеводы стали управлять своими округами диктаторски, угнетая и без того обездоленный смутой народ, наживаясь за счет крестьян и не брезгуя взятками. Все жалобы, шедшие в "приказы" на управление боярских сатрапов, старательно прятались в долгий ящик и оставались без следствия. В самих приказах, естественно, все возрастало число чиновников — всяких "дьяков" и "ярыжек", покорных боярской олигархии.

С той поры родилось на Руси страшное зло бюрократизма, то есть чиновный произвол легиона безответственных приказных, действия которых часто шли вразрез с интересами государства и подрывали доверие к трону, отделяя государя от народа.

Приказы Шуйского покрывали бесчинства воевод и просители должны были иногда крупными "посулами" добиваться разбора своих дел, что действовало развращающе на умы.

Таковое наследие пало на плечи юного, с энтузиазмом выбранного всей страной, но неподготовленного к правлению, Михаила Феодоровича Романова.

После смерти св. патриарха Гермогена, патриарший престол оставался вакантным, вплоть до возвращения из польского плена в 1619г. царского родителя, Филарета Никитича (1619—1634).

Ставши соправителем своего сына, патриарх Филарет всю жизнь именовался в государственных грамотах следующим образом: "Великий государь, святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Руси". Царские указы он подписывал вместе с Михаилом Феодоровичем, таким же образом.

Филарет немедленно созвал Земский Собор, понимая пагубность порядка, введенного Шуйским взамен земского самоуправления. Тут же царю и патриарху были выражены жалобы на злоупотребление воевод и приказных. Решено было постепенно вернуться к местному самоуправлению. Были приняты к этому меры, но зло оказалось чересчур глубоким. Крометого, пришлось срочно приступить к целому ряду других мер, дабы залечить раны Смутного времени.

Скоро обнаружилась невозможность сразу заменить воевод служилыми людьми ввиду того, что большинство из них уже несли разные ответственные государственные службы. Несмотря на энергию патриарха Филарета, хищения возрастали, и в самой Москве в приказах царила неслыханная доселе "волокита".

В этом можно убедиться на примере Земского Собора 1642 г. Горько жаловались на неправедные деяния, особенно при сборах денег на казну, земские делегаты, заявившие собору: "Разорены мы пуще турских и крымских басурман московскою волокитою и от неправд и от неправедных судов" (Платонов. "Русская история", с. 218). Со своей стороны торговые люди говорили царю: "В городах всякие люди обнищали и оскудели до конца от твоих государевых воевод. При прежних государях в городах ведали губные старосты, а посадские люди судились между собой. Воевод в городах не было: воеводы посылались с ратными людьми только в украинские города для бережения от турецких, крымских и ногайских татар".

По подсчету историка С.М.Соловьева, при царе Михаиле вместо прежних выборных старост и судей в 33 главных городах правили воеводы.

Отметим, что "великие государи", энергично водворяя порядок в стране после разрухи, многократно созывали Земские Соборы⁴
. Эти собрания, совершенно чуждые по духу и по форме тогдашним и теперешним европейским парламентам, помогали государю в управлении. В них принимали участие те лица, в совете которых цари нуждались для разрешения того или иного вопроса, для производства контроля или же обсуждения новых законов. И по своему меняющемуся составу, а главное, по духу, Земский Собор явился не постоянным учреждением, а живым органом связи трона с народом по воле самодержца, созываемым и помогающим ему в нужные моменты.

Как в области административно-экономической царям пришлось ратовать против дозволенного Шуйским произвола воевод, так и на долю Церкви осталось устранить немало плевел Смутного времени.

В Московском обществе нашлись предвестники петровских реформаторов, прельстившиеся Западом. Половина беды, если бы дело касалось лишь платья и бород, но они ополчились и на веру. Некий князь Иван Андреевич Хворостинин открыто объявил себя католиком и позволил себе глумиться над духовенством, называя русских "глупым людом" и отсталыми. После разных попыток воздействовать на князя царь Михаил Феодорович вынужден был сослать его в монастырь на покаяние.

Патриарх Филарет успел за долгие годы своего плена в Польше изучить методы иезуитов и по свежим следам распознал их действия в Москве за время лже-Димитрия, при котором впервые в столице проживал папский нунций. Патриарх был высокообразованным святителем, задолго до принятия сана (еще во времена Грозного) изучивший все тонкости латыни. Мы описали подробно его знаменитый диспут с польским канцлером Львом Сапегой в присутствии Сигизмунда III. К изумлению всех поляков и их духовенства, Филарет поставил своего противника в тупик, разрушив латинский дог мат "Филиокве" (см. гл. IV, § 4).

Пользуясь присутствием в Москве патриарха Иерусалимского Феофана IV (1608-1644), Филарет после своего посвящения поведал ему о трагическом положении православных в Польше. Как мы видели, Феофану IV, из Москвы проехавшему тайно в Киев, православные обязаны чудесным восстановлением в Западном Крае уничтоженного латинянами епископата.

В Москве же обоим патриархам пришлось на Соборе 1619г. разбирать дело справщиков книг — Дионисия, архимандрита Троицкого монастыря, старца Арсения Глухого и священника Ивана Наседки. Собор Московского духовенства осудил их в 1618г., еще до прибытия Филарета, за допущенные ими изменения в тексте Требника. Между прочим, они сочили нужным изъять из водоосвятной молитвы праздника Богоявления слова "и огнем". За совершенные изменения они было тогда же отлучены от Церкви.

Патриархи на Соборе тщательно разобрали воздвигнутые на отлученных обвинения, вследствие чего Собор оправдал всех трех и снял наложенное отлучение.

Гораздо важнее показались Филарету действия митрополита Крутицкого Ионы. Этот святитель, преисполненный добрых намерений, считал вполне достаточным при принятии латинянами православной веры преподавать им миропомазание. Однако в Русской Церкви издавна существовал обычай таковых еретиков сперва перекрещивать, а затем только миропомазать. Из этого видно, насколько в Московской Руси романизм считался извращенным учением, чуждым Церкви, лишенным даже апостольской преемственности в таинствах!

Филарет, перед Сигизмундом настаивавший на перекрещении королевича Владислава, тогдашнего кандидата на Московский престол, естественно, вернувшись на Русь, не мог попустить такого нарушения древнего обычая Ионой.

Мы видели в IV главе, что на Русь переселялись в ту эпоху целые округа, спасаясь от преследований латинян в Литве и Польше. В частности, переходило немалое число белорусов. На Руси, пережившей хозяйничание иезуитов в Кремле, с ужасом взирали на униатов и ко многим переселявшимся относились с недоверием, опасаясь проникновения новых скрытых агентов Рима.

Имел основание опасаться этого и патриарх, лучше других знавший латинские хитрости. Сочтя поведение митрополита Ионы потворством романизму, он созвал в 1620 г. новый Собор в Москве, предварительно наложив на митрополита запрещение.

Собор одобрил суд патриарха и признал старый обычай перекрещения еретиков обязательным. Тогда Иона, действовавший вовсе не из симпатий к латинству, а лишь для облегчения кающихся еретиков возврата в Православие, не замедлил покаяться. Собор снял с него запрещение на первом же заседании.

На втором заседании Собор точно установил порядок принятия белорусов в Православие: следовало их перекрещивать, кроме тех, которые могли достоверно доказать, что они были уже крещены, причем обязательно через троекратное погружение, и миропомазаны, согласно древним правилам.

Обратим внимание на исключительную щепетильность наших предков к соблюдению обрядов и обычаев, ставшую причиной антиниконовского движения. Постановления Собора 1620г. можно рассматривать как реакцию русских святителей на беззаконные действия латинян в Польше, как преграду к их инфильтрации в Россию.

Патриарх Филарет — умный и энергичный святитель — не покладая рук работал над усовершенствованием образования духовного и светского. Он создал в Москве специальную школу языков, где опытные педагоги, покинувшие Западный Край, преподавали славянский, греческий и латынь. Филарет особо следил за развитием Заиконоспасской духовной академии, находившейся при Чудовом монастыре, состав преподавателей которой тщательно им подбирался.

Под его руководством были собраны редчайшие книги и рукописи, которым он и его ближайшие сотрудники пользовались для проверки духовных изданий.

Заботясь о всеобщем образовании, Филарет не забывал также и миссионерскую деятельность Русской Церкви. Им были тщательно собраны и записаны этапы проникновения русских в Сибирские земли. Желая увековечить память смелых русских пионеров-казаков, патриарх внес в Синодик имена всех погибших воинов.

Для успеха проповеди веры в огромных Сибирских областях он решил образовать первую архиерейскую кафедру в Тобольске — избранным центром миссии. Он назначил туда с титулом митрополита, игумена Хутынского новгородского монастыря — Киприана, посвященного 8 сентября 1620 г.

Благодаря ему многочисленные инородцы получили свет православного учения и крестились.

В 1616 г. царь Михаил Феодорович велел отстроить заново погоревшую Московскую типографию. Филарет бдительно следил за качеством издаваемых ею книг.

Заметим, что благодаря ему русское типографское искусство достигло таких успехов, что иностранцы, жившие в Москве или посещавшие столицу, в восхищении писали, что качество русских изданий ни в чем не уступало европейским.

Возродилось ювелирное искусство, чеканка монет (причем, при царе Михаиле были выбиты первые русские золотые), живопись, архитектура и т.д.

Великие государи задолго до Петра I обратили внимание на развитие заводов под техническим руководством иностранных инженеров, обучавших русских секретам европейской индустрии без принудительных мер Петра. Около Тулы были построены на реке Костроме и Шексне пушечные литейные, а в Москве — стеклянный завод и другие.

Опасаясь, как мы видели, проникновения латинян, русские звали к себе, главным образом, английских и немецких специалистов, которые образовали в Москве свою слободу, насчитывавшую к концу царствования Михаила Феодоровича больше 1000 протестантских семей, свободно молившихся в своих кирках, не вмешивавшихся в верования москвичей, ни в их политику.

Имена многих русских мастеров остаются связанными с реставрацией московских храмов и дворцов, разрушенных и разграбленных во время польского владычества и пожаров 1621 г., поглотивших три четверти столицы⁶
. Царь и патриарх не жалели своих средств на восстановление из пепла московских святынь и сооружение новых храмов и домов.

Михаил Феодорович, нашедший Москву в развалинах, а царские палаты без дверей и лавок, сумел преобразить столицу, не забывая и о других русских городах, пострадавших от Смуты.

Наиболее подробное описание Москвы первой половины XVII в. принадлежит перу астронома и географа Адама Олеария (Олеариус), прибывшего в Россию в 1633 г. послом герцога Гольштинского⁷

. Он нашел столицу уже в цветущем виде, оправившеюся от разгрома. Он описывает оживленные рынки, где изобиловали всевозможные товары. В лавках торговали превосходными сукнами, шелками, ювелирными изделиями, мехами, кожами и т.д. Посол особенно восхищался богатым убранством домов и теремов, школами, садами и вообще всем укладом жизни.

Большое развитие наблюдалось в садоводстве. Садовник Назар Иванов соорудил для царя диковину — висячий фруктовый сад из лучших сортов яблонь и груш. Из Готторпа Петр Марцелиус привез и пересадил туда кусты прекрасных роз.

Не имея возможности перечислить всех мероприятий Михаила Феодоровича, напомним, что в его царствование возобновились прерванные Смутой дипломатические и торговые сношения с западными государствами. Со времени Ивана III Русь обменивалась дипломатическими миссиями с германским императором, Данией, Венгрией, Венецианской Республикой и Турцией, а при Грозном все страны, торговавшие с Москвой, имели в столице свои посольства, в том числе и английская королева Елизавета, переписывавшаяся с Иваном Васильевичем, называя его своим братом. Историк Платонов отмечает, что король Яков Стюарт дал царю Михаилу Феодоровичу 20.000 рублей взаймы из своих личных средств и что торговля с Англией особенно процветала. Австрийские посланники посредничали при заключении царем мирных договоров с Польшей. Расширялись также обмены с Данией и Францией.

Сын короля датского Христиана IV Вальдемар просил руки царевны Ирины, приезжал для этого в Москву, но этот брак не состоялся, так как принц отказался принять Православие, чего требовал царь.

Все это показывает нам, что государи Московской Руси-империи, преодолевая недюжинные исторические препятствия, сумели не только завоевать своей стране достойное место среди прочих государств, но и превзойти их в устройстве социальной жизни народа.

Благодаря плодотворной "симфонии властей" Русь явилась государством со вполне сложившейся национальной культурой, глубоко пронизанной практической, а не формальной религиозностью, незаурядным самобытным искусством и быстро развивавшимся народным творчеством в области ремесла.

Государственным строем Московской империи до Олеария дивился австрийский посол Герберштейн, писавший, что уже Василий III имел власть, несравнимую с другими современными монархами Западной Европы.

Литература:

1. Католицизм - православный взгляд или католическая церковь как она есть http://new.antipapism.kiev.ua/

2. Н. Н. Воейков Церковь, Русь, и Рим

3. От мрака к свету или Римо-католичество и экуменизм в борьбе с ПравославиемК.О. Де-Скраховский

4. Киевские епархиальные ведомости 1862 г.-№6-5 мар.-стр.170-182

5. КАТОЛИЦИЗМ И ЕГО БОРЬБА С ПРАВОСЛАВИЕМ ПРАВОСЛАВНЫЙ БЛАГОВЕСТНИК. Киев. 2002г