1
Подавляющаячасть специальных исследований по языкознанию обходилась без этого. Типичныбыли описательные работы: выводы в них формулируются узко, применительно кограниченному материалу, в качестве выводов предлагаются поверхностныезаключения, не раскрывающие причинных связей, не вскрывающие объективныхзакономерностей развития языка. А разве теперь не перевелись пресловутые«специалисты по общему языкознанию», которым предоставлено решать занас все «проклятые вопросы»? Нельзя сказать, что с этим покончено,что лингвисты все как один стали теоретиками, что они не отдают уже в монополиюгосподствующим «авторитетам» разработку теоретических вопросов. Доэтогo мы еще не поднялись.
Номы поняли, что самый верный путь к успеху исследования — смелая постановкаобщих вопросов, решимость самостоятельно выяснить те теоретические проблемы,какие определяют его ценность и интерес.
Фразеологиякак лингвистическая дисциплина находится еще в стадии «скрытогоразвития». Она интересует многих, над нею задумываются, экспериментируют — и стар и млад. В этих опытах она приобретает традицию и характерные черты, ноона еще не сложилась, не оформилась как зрелый плод подготовительных трудов.
Поэтомуи самый термин «фразеология», означающий своим содержанием и составомнауку о фразе, употребляется чаще для обозначения материала этой науки.Публикуются работы «о фразеологии» Салтыкова-Щедрина или другогописателя, тогда как именно такие исследования, а не их материал, следуетназывать фразеологией. Издаются сборники под заглавием «Фразеологияделового языка», хотя там нет никакой науки о речевых единствах деловогоязыка, а только алфавитный перечень его трафаретов. Говорят о «богатойфразеологии» русского, французского или любого языка, вместо того чтобыговорить о богатстве образными или идиоматическими сочетаниями. Если бы ужеопределилась, обособилась в кругу лингвистических дисциплин фразеология, тоневозможна была бы такая путаница в употреблении этого термина. А выделениетакой дисциплины нам уже необходимо, ибо всем ясна дилетантская беспомощность,разнобой и безуспешность попутного, случайного разбора этого материала влексикографии, стилистике, синтаксисе. Всем ясна и важность специальногоизучения этого своеобразного фонда выразительных средств языка.
Чтоже является объектом фразеологии? Каково место и отношение ее к другимлингвистическим дисциплинам?
Простоеслово — одно слово, как бы оно ни было сложно по семантической структуре, какбы оно ни было идиоматично, непереводимо на другой язык, не относится к областифразеологии, — это объект лексикографии и лексикологии.
Толькословосочетания входят в круг наблюдений и становятся предметом исследованияфразеологии. Однако не все, не всякие словосочетания. По мнению некоторыхлингвистов, например проф. М. Н. Петерсона, свято блюдущего в этом вопросезаветы фортунатовской школы, предложение — один из видов словосочетания. Я жеследую за сторонниками того взгляда, что предложение, как выражение завершенноймысли, — более сложная форма языкового единства, качественно отличимая отсловосочетания, являющегося элементом предложения, выражающим неполную мысль,звено мысли. Поэтому синтаксис предложения и синтаксис словосочетания — самостоятельные и раздельные части синтаксиса всякого языка. Словосочетание,как языковое единство, стоит между словом (более элементарной единицей речи) ипредложением. Словосочетания, как и слова, представляют материал для построенияпредложений. Как простейший вид выражения синтезирующей мысли, словосочетанияявляются расчлененными единствами речи, относящимися к синтаксису. Но тесловосочетания, в которых внутренняя спайка составляющих слов обусловленасемантическим единством, смысловой целостностью, не могут быть объектомсинтаксического изучения, — они настолько приближаются к лексике, как составныелексемы, что их надо рассматривать либо вполне самостоятельно — во фразеологии,либо в плане лексикологии, лексикографии, как это и делалось до недавнеговремени. Словосочетание, как особый и своеобразный вид речевого единства,относительно недавно замечено и выделено языковедами. Далее, стало очевидным,что богатейший фонд словосочетаний любого языка неоднороден, что одна часть еготяготеет к предложению и относится к синтаксису, другая приближается к слову — это «неразложимые сочетания» (акад. А. А. Шахматов), «устойчивыесочетания» (С. И. Абакумов), т. е. тесные единства из нескольких слов,выражающие целостное представление. Они разложимы лишь этимологически, т. е.вне системы современного языка, в историческом плане. Эта часть словосочетанийдолжна быть выделена из синтаксиса, но не может быть передана в ведениелексикологии, — именно она и составляет предмет фразеологии.
Нельзяоспаривать необходимость и законность привлечения и разработки фразеологическихсловосочетаний в лексикографии. Но там ставится относительно легкая — практическая задача: объяснить значение и применение фразеологическихсловосочетаний. С этой задачей лексикографы успешно справляются. В теориилексикографии не выработано еще четкое решение вопроса о месте, о правилахразмещения фразеологических сочетаний [1].
Гораздосложнее задачи фразеологии: надо выработать ясную и стройную схему длясистематизации фразеологических словосочетаний, надо выяснить их образование иисторию, надо уловить закономерность их появления и отмирания, удельный вес исоотношение с другими выразительными средствами языка.
Граница,отделяющая фразеологию от лексикологии, на первый взгляд очевидна: в одномслучае изучаются простые слова, в другом — словосочетания. Однако идиомы,слитные речения можно бы и не противопоставлять простым словам, а считать ихтолько разновидностью слова — «составными словами» и рассматривать ихв особом разделе лексикологии.
Еслибы, кроме неоспоримо расчленимых синтаксических сочетаний, существовали толькоидиомы, «составные слова», то, пожалуй, и не было бы нужды создаватьновую дисциплину — фразеологию. Но наряду с идиомами, вполне слитными,семантически целостными существует еще несколько разновидностей несвободныхсловосочетаний. Обилие, разнородность и своеобразие этого фразеологическогоматериала не позволяют включать его целиком в лексикологию, а раз так, то инаиболее близкие к простому слову — идиоматические речения должны быть выделеныиз лексикологии и отнесены к фразеологии.
Несразу можно найти и границу, отделяющую фразеологию от синтаксиса. Та частьсловосочетаний, которой не свойственна заметная интеграция, спаянностькомпонентов, называется обычно «свободными словосочетаниями». Однакопоследние работы в этой области (акад. В. В. Виноградова) выяснили, что свободаи в этой категории словосочетаний относительна, далеко не безгранична. Онаограничивается и природой реального значения слова (например, лазурь, ивняк,диатез), и грамматическим значением (например, бочковатый, юркнуть,слезиночка), и принадлежностью к определенному кругу стилистических форм языка(например, поведать, околеть), и, наконец, традицией словоупотребления, длянекоторых слов очень бедной (например, несусветный: в литературном языке — несусветный вздор, несусветная глупость, несусветная чепуха, чушь; в диалектахже еще — несусветная боль, несусветное чудо). Эти «относительно свободныесочетания» отчетливо разложимы и подлежат изучению в синтаксисе, кроменаиболее ограниченных. Если мы имеем лишь два-три варианта сочетаний скаким-нибудь словом, надо относить их к фразеологии, так как в таких случаяхобычно нет четкой членимости, нет полной ясности значения слова. Несвободныесловосочетания, в разной степени слитные по значению, относятся к ведениюфразеологии.
Апредложения? Как будто не относятся. Но фразеологические словосочетания как рази отличаются от «свободных» именно тем, что они часто выражаютзавершенную мысль и тогда эквивалентны предложению. Следовательно, здесьлинейного рубежа нет. Фразеологические словосочетания могут быть и полнымипредложениями.
Однако,обособляясь от лексикологии и синтаксиса по основному материалу изучения,фразеология не расходится с ними по первоначальному направлению исследования.Раскрытие лексико-семантического состава фразеологического словосочетания иопределение его синтаксической структуры, если оно до известной степенирасчленимо, — это первые операции фразеолога, предпосылка всякого истолкования,всякой систематизации. Методика этого первого этапа разработки несвободныхсловосочетаний не отличается от обычных приемов работы лексиколога,лексикографа и синтаксиста — до некоторых пор их путь один, они помогают другдругу. Но дальнейшая, наиболее важная и ответственная работа фразеолога — установление объективных закономерностей образования и развития несвободныхсловосочетаний — открывает перед ним иные горизонты, за пределами лексикологии,лексикографии и синтаксиса. Синтаксист довольствуется констатацией большего илименьшего соответствия нормам, большего или меньшего отклонения от нормы данногоязыка в словосочетаниях. Причины, происхождение этих отклонений, функции их всовременном языке и на предшествующих этапах его развития — вот задачи, которыебудет разрешать фразеология, а не синтаксис. Лексикографы констатируютотклонения в значении слов, входящих в устойчивые словосочетания, приводят ипоясняют их в словаре, но не их дело, по крайней мере с тех пор, как выделиласьфразеология, устанавливать шкалу обесцвечивания, размывания значенийслов-компонентов в идиомах, не их дело — установить полную схему соотношенийсмыслового ядра и подчиненных элементов значения идиомы, не их задача — историяформальной и смысловой структуры несвободных словосочетаний.
Такопределяются отношения фразеологии к соседним дисциплинам и ее основные задачи.
2
Предпосылкифразеологии подготовлены были в лексикографии и стилистике. В практикесловарного дела уже давно (в России более трех столетий тому назад) приводятсяи поясняются словосочетания с особым значением, не сводящимся к обычномузначению его компонентов.
Ужев «Азбуковниках… неудобь познаваемых речей» и «Алфавитах,сказующих толкование иностранных речей» XVII в. собраны из библейских текстови переводных книг многие темные выражения и пояснены переводом на общепонятныйязык. Так, в «Алфавите» (из рукописного отдела Библиотеки Академиинаук СССР, № 446, л. 150) под словом тризна приведено и словосочетание:«на тризну — на подвиг против сопостат». В «Азбуковнике»(список XVI-XVII вв.), напечатанном в V книге «Сказаний русскогонарода» (изд. Сахарова), на с. 173: «Непщевати вины о грЬсЬх — мнЬтиинаго быти виновна своему прегрЬшенiю, а не на ся вину своего предткновенiявозлагати»; на с. 174: «Ныреве Семирамстiи — столпи Семирама, царяиндийского. Слышах ты нырища столбами называеми, не мни быти им простымистолбами, яко бывают в палатах подпор ради и сводов, но столбы тiи бяху акибашни превелики и высоки, внутрь их восходы, палаты четверокровны итрикровны...» [2]. Несколько несвободных словосочетаний из разговорнойречи XVI в. истолковано в «Парижском словаре московитов 1586 г.»,например: «яз по нем порука» (520); «мясо не поспело, мясотуго» (472-473).
Ещебольше данных по русской идиоматике начала XVII в. в Pyccкo-английском словареРичарда Джемса 1618-1619 гг. (о них ниже). Федор Поликарпов в «ЛексиконеТреязычном» (русско-греко-латинском) 1704 г. тоже разъясняет два-тридесятка несвободных словосочетаний из разговорного обихода образованных людейПетровской эпохи:
1)л. 129 об.: по чину уряжаю (воинство) ...ordinare milites (т. е. «строитьвойска в боевой порядок»);
л.130: извихаю ногу ...extorqueo talum, laxo;
2)л. 30 об.: Правды своея отступаю ...de jure suo decedere (т. е.«поступаться своими правами»);
л.164 об.: ЛЬть ми есть, вольно мнЬ; л. 152 об.: на моей сie воли;
л.182: Належитъ мнЬ сie, зри пристоитъ или приличествуетъ;
л.179: На возьми!… ессе accipe, en sume;
тамже: набиваю уши (кому) словами ...insusurro aliquid alicui (нашептываю,докучаю);
л.183: на ниткЬ виситъ, пословка о дЬлЬхъ окончения ждущих;
тамже: наницъ, наничь, на выворотъ одЬваю (одежду);
л.185: На руку мнЬ сie, сирЬчь угодно или в пользу.
Громадноеколичество фразеологического материала собрано и объяснено в двух словаряхАкадемии Российской и в Словаре церковнославянского и русского языка, сост. IIотд. Академии наук, 1847 г., в Толковом словаре живого великорусского языка В.И. Даля и позднейших больших словарях русского языка. Однако эта вековая работапо накоплению фразеологического материала только в начале XX в. получилатеоретическое обоснование.
Русскиелингвисты первые продвинули разработку вопроса о словосочетаниях всинтаксическом плане (акад. Фортунатов, акад. Шахматов, проф. Поржезинский,проф. Абакумов, в последнее время акад. Виноградов).
Встилистико-семантическом плане много сделала для выяснения типовфразеологических сочетаний «швейцарская школа» Ф. де Соссюра — АльберСеше и Шарль Балли. В книге Ш. Балли «Traite de stylistiquefrancaise» (2Ed., Heidelberg, 1921, pp. 66-92) была дана перваяразвернутая классификация фразеологических речений. Я перескажу ее, так какакад. Виноградов в своих статьях, упоминая о ней, не приводит ее в полном виде.Проверяя эту классификацию на русском, литовском и латышском фразеологическомматериале, я подобрал свои примеры, которые должны облегчить читателювосприятие и критическую оценку этой схемы.
Полярнымиразновидностями Ш. Балли считает: а) неразложимые единства (unitesindecornposables) и б) переменные словосочетания (groupements passagers).
Междуними можно наметить, по его словам, сколько угодно промежуточных разновидностейсловосочетаний, обладающих убывающей степенью слитности. Но конкретизирует онлишь одну промежуточную категорию «стереотипных оборотов речи» — счетырьмя подвидами:
1.Фразеологические речения, в которых связь элементов настолько тесна, что они позначению почти неразграничимы, хотя синтаксическая членораздельность налицо:avoir lieu — 'случиться, произойти'. Русские: чёртова кукла, из-под палки, датьосечку; литовские: gala gauti — 'погибнуть', vejo vaikas — 'ветрогон';латышские: labu tiesu — 'изрядно, порядочно', vera liekams — 'достопримечательный'.
2.Устойчивые словосочетания, в которых определительный элемент имеет лишьусилительное значение, а его собственно-первоначальное значение ослаблено:chaleur accablante, chaleur suffocante, une reconnaissance infinie (т. е.'удручающий, удушающий зной', 'бесконечная благодарность'). Русские: страшномолод, миллион терзаний; литовские: graudziai verkti — 'горько плакать',буквально 'жалостно плакать'; латышские: augu dienu, augu muzu — 'весь день,весь век'.
3.Определительный элемент стереотипного словосочетания полнозначен и составляетсильнейшую по смыслу часть его, но все-таки он сливается со своим определяемымв некоторое относительное единство: desirer ardernment — 'пламенно желать',battre en retraite — 'бить отбой'. Русские: светлая голова, нечаянная радость.
4.Составные части речения относительно самостоятельны и находятся как бы вравновесии, но значение его так целостно, что вполне синонимично одному словуи, во всяком случае, соответствует единому понятию. К этой категории,переходной от стереотипных словосочетаний к свободным словосочетаниям, Ш. Баллиотносит все сложные термины, начиная с chemin de fer — 'железная дорога'.Русские: воспаление легких (= пневмония), повивальная бабка (= акушерка),сестра милосердия; литовские: sokiu vakaras (vakarelis) — 'танцулька', radijoaparatas; латышские: deguna dobums — 'носовая полость', valeja vestule — 'открытка'.
Ш.Балли уделил много внимания установлению критерия для четкого выделения«неразложимых единств». Эти критерии подразделены у него на внешние ивнутренние. Решающими он считает только внутренние критерии: 1) возможностьподыскать равнозначное выражение того же значения одним словом; 2) забвениезначения составляющих слов. Это отличие идиоматических оборотов речи особенноотчетливо выступает в тех случаях, когда они содержат архаизмы,неупотребительные вне данной идиомы, иногда совсем непонятные. Наличие грамматическихархаизмов тоже делает очевидной неразложимость идиомы.
Внешнихкритериев два: I) неизменность порядка слов; 2) незаменимость компонентойсловосочетания.
ОднакоШ. Балли показал на ряде французских примеров, а позже В. В. Виноградов нарусских примерах, что эти критерии ненадежны и могут быть приняты только каквспомогательные. Неразложимые сочетания нередко допускают и частичную заменуслов и их перестановку: выставить (или пригвоздить) к позорному столбу; мелкимбесом вьется (или вьется мелким бесом) и т. д.
Теиз несвободных речений, какие наиболее приближаются к неразложимым единствам,естественно, могут определяться и выделяться с помощью этих же внутренних ивнешних критериев.
Вплане стилистического исследования фразеологического материала Ш. Балли показали большое значение эмоционально-зкспрессивного содержания речений для созданияфразеологических единств.
Итак,в классификации Ш. Балли остро и разносторонне охарактеризованы полярнопротивоположные типы словосочетаний, но довольно расплывчато или уклончивонамечены промежуточные категории. Он выделил шесть групп словосочетаний,сводящихся к трем основным: неразложимые, стереотипные и переменные.
Заметныйшаг вперед в разработке теории устойчивых словосочетаний сделал акад. В. В. Виноградов.В 1946 г. он опубликовал статью «Основные понятия русской фразеологии каклингвистической дисциплины» [3]. В 1947 г. появилась новая статья В. В.Виноградова «Об основных типах фразеологических единиц в русскомязыке» [4]. В этой второй статье, представляющей вторую редакцию первойстатьи, мы находим более обстоятельную и богатую иллюстративными материаламиклассификацию фразеологических словосочетаний. По этой статье я и воспроизведуего схему, сравнивая ее с классификацией Ш. Балли, что позволит нагляднопоказать медленный, но неоспоримый прогресс в разработке этой новой проблемы.
Разностороннеи на широкой основе выяснен в работах акад. Виноградова вопрос обограниченности (или об относительности) «свободы» сочетаний любогослова в языке. Эти наблюдения и выводы имеют большое значение не только дляфразеологии, но и для синтаксиса. Я приведу дополнительные материалы ввидуважности понимания того тезиса, что в классификацию фразеологического материаладолжны входить и так называемые свободные словосочетания как отправная,исходная категория.
Итак,сочетаемость слова ограничивается в любом языке, как уже упомянуто выше, целымрядом факторов:
1.Грамматическими значениями слова. Например, в русском языке, как и в литовском,латышском, украинском и т. д., наречия, как правило, не сочетаются с именамисуществительными, названия одушевленных предметов сочетаются с однимопределенным кругом глаголов и прилагательных, названия неодушевленныхпредметов — с другим кругом глаголов и прилагательных и т. д.
2.Реальным значением слов. Например, литовское gageti или gagenti, gaguoti — говорится только о гусях и утках, а соответствующий этим литовским глаголамрусский глагол гоготать употребляется в прямом значении только о гусях, апереносно — о грубоватом, раздражающем мужском хохоте. Литовские sartas,deresas, как и соответствующие им русские прилагательные буланый, чубарый — употребляются только в словосочетаниях, описывающих лошадей.
3.Стилистическим тяготением слова, принадлежностью к определенному языковомустилю. В Литовско-русском словаре Ю. Шлапялиса (1921-1926, т. I, с. 123)читаем; Zmones valgo, galvijai eda, pauksciai lesa (т. е. 'люди едят, скотинажрет, птицы склевывают'). А вот в латышском языке нет такого стилистическогоограничения в употреблении глагола est, и в русском также. Словарь Mulenbach-Endzelin. Latviesuvalodas vardnica (т. VIII, с. 577) дает такую формулу гостеприимства: lai veseli edusi! (соответственно русскому ешьте (иликушайте) на здоровье!), но наряду с этим глагол est употребляется и о свиньях,лошадях: sivens labi edas, pamest zirgam est. Ср. в русском: «Дай ребенкуесть!», «Я хочу поесть», «Этого и собака не станетесть!» и т. д.
4.Традицией словоупотребления. Есть немало слов в любом языке, о которых вбольших словарях замечают: «редко», выделяя их помалоупотребительности. Эти редкие, отмирающие слова были когда-то ходовыми,неограниченными в своей сочетаемости, но, в силу тех или иных причин,вытесняются на данном этапе развития языка более активными в нем синонимами.Поэтому употребление этих устаревших слов ограничивается несколькимитрадиционными формулами. Например, слово околичность в Словаре 2-го отд. АН1847 г. (т. III, с. 58) определяется в трех значениях ('окрестность', 'побочноеобстоятельство','предметы, окружающие главные фигуры на картине') как широкоупотребительное слово. То же в Толковом словаре В. И. Даля (изд. 3-е, т. II, с.1716). В Толковом словаре под ред. Д. Н. Ушакова хотя н дано развернутоеопределение значения, но примеры даны только на формулу: без (всяких)околичностей. В сокращенной переработке этого словаря введена помета«устар.» (см. Словарь русского языка. Сост. С. И. Ожегов. Изд. 2-е.М., 1952, с. 401).
Неследует ли нам отказаться ввиду сказанного от термина «свободныесловосочетания» и называть их изменяемыми или переменными словосочетаниями- в отличие от неизменяемых, неизменных или устойчивых словосочетаний?
Отэтой исходной категории, господствующей в каждом языке, акад. Виноградовотличает еще три другие:
I.Фразеологические сращения. Словосочетаниям этого разряда обязательносвойственна семантическая неразложимость и, факультативно, синтаксическая или грамматическаянеразложимость. Примеры: ничтоже сумняшеся — 'решительно, без колебаний'; и былтаков (и была такова) — 'скрылся'. Эти словосочетания синтаксическичленораздельны, но семантически неразложимы.
Применениеклассификации акад. Виноградова к литовскому или любому другому языку можетпослужить практической проверкой ее, поможет нам подтверждением достоинств илиобнаружением ее недостатков. Я приведу поэтому литовские примеры.
Вбольшом академическом Словаре литовского языка (Lietuviu kalbos zodynas, т. II,1947, p. 311) под глаголом deti находим фразеологическое сращение Kas (tau) desв значении 'нет': Ar yra speigo? — Kas tau des (Большой мороз? — Нет!) (Шатес). Kas tau des brangius javus — pusdykiai pardaviau! (Где уж там дорогое жито — почти задаромпродал!) (Эржвилкас). Аrdaug si meta abuliu — Kas des daug! (Много ли в этом году яблок? — Где уж там! = 'нет') (Вейвирженай).
II.Вторая группа в схеме акад. Виноградова получила наименование фразеологическиеединства. Она отличается от первой смысловой разложимостью и большейсамостоятельностью компонентов.
Русскиепримеры: поминай как звали (= 'пропал, погиб'), бабье лето (= 'теплые дниосени'). Сюда относит акад. Виноградов и термины-словосочетания: красный уголоки под.
Литовские примеры:a) Moteriskes truputi, i kuoda idejusios pradejo kozna vyra savo pelkti. LKZ, II, p. 302 (Бабы немного подвыпили,начали — каждая своего — мужей бранить). Выражение i kuoda ideti — буквально 'вчубок заложить' (ср. русское заложить за галстук) означает 'немного захмелеть',здесь каждое слово сохраняет еще бледный контур своего прямого значения, асовокупность их порождает то переносное значение, которое на этом слабом фонепрямого значения приобретает юмористический колорит; б) Та jau padejo sauksta(= mire). LKZ, II, p 302 ('Она уже померла' — буквально 'положила ложку').
Немалословосочетаний этого типа образуется в различных языках от числительных внесобственном, несчетном значении: сто раз говорил вам! (= 'часто повторял');за тридевять земель (= 'далеко-далеко').
Влитовском: a) Gardu kaip devyni medus (буквально 'вкусно, как девять медов', т.е. 'очень вкусно'); б) Devynios galybes ziurkiu (='несметное множество крыс' — буквально 'девять могуществ крыс; в) Greitas kaip devyni vejai (= 'быстрееветра' — буквально 'как девять ветров').
Этакатегория устойчивых сочетаний — в любом языке — значительно более широка пообъему, чем сращения.
Определяяфакторы, способствовавшие ее распространению, акад. Виноградов указал наэмоционально-экспрессивную окраску и ритмическую симметричность, рифму, как нафакторы, ускоряющие и скрепляющие спайку элементов словосочетания. Примеры: а)Вот тебе и на!.. Белены вы объелись! б) Федот да не тот! Еле-еле душа в теле!
III.Третью и последнюю группу акад. Виноградов называет фразеологическимисочетаниями. Они образуются словами с несколько ограниченной сочетаемостью, ностоят ближе всего к переменным («свободным») словосочетаниям.
Русскиепримеры: Беспробудный сон. Беспробудное пьянство. (Есть ли другие сочетания сословом беспробудный?) Затронуть честь (~ гордость, самолюбие).
Итак,у акад. Виноградова четыре разряда словосочетаний. Его классификационная схемаболее широка по охвату, более равномерна по соотношению разделов, а главное,характеристика основных групп разработана более обстоятельно. Нечеткимиоказались границы третьего разряда — от них незаметно переходим к переменным(«свободным») словосочетаниям, да и «фразеологическиеединства» переливаются во «фразеологические сочетания» таклегко, что можно спорить чуть ли не о каждом примере. Почему, скажем,терминологические сочетания относятся ко II, а не к III разряду? В схеме Ш.Балли они поставлены ближе всего к «текучим» (переменным)словосочетаниям. Термины красный уголок или заочное обучение так же членораздельны,как беспробудное пьянство или затронуть честь, и так же обладают прибавочнымзначением, восполняющим значимость каждого из составляющих слов. Асловосочетания II разряда («фразеологические единства») отличаются оттерминологических гораздо более заметным удалением от первоначального значения,затемнением основного значения слов-компонентов. Только древниетерминологические пары могут быть сближены с тесными фразеологическимиединствами II разряда (например: грудная жаба, антонов огонь, галантерейная лавка,тайный советник). Современные же сложные термины (аналитическая геометрия,партийная демократия, реактивный двигатель), стремящиеся к точности исообразности, гораздо ближе к текучим (переменным) словосочетаниям, чем кфразеологическим единствам.
Важнымотличием метода акад. Виноградова во фразеологии необходимо признать егоразыскания исторического характера. Для ряда фразеологических сочетаний оннашел старшие, более ранние формы в источниках XVIII в., что позволило емупроследить изменения в их составе и структуре на протяжении двух столетий.
Когда-тополное речение: Ни в зуб толкнуть не смыслит! постепенно сократилось: Ни в зубтолкнуть! и даже: Ни в зуб! [5].
Этинаблюдения над изменениями фразеологического материала, требующие историческихисследований, вплотную подвели акад. Виноградова к перестройке описательнойфразеологии в историческую. Но он не сделал этого важного шага.
Таковакраткая история фразеологии как науки.
3
Существеннымнедостатком предложенных до сих пор классификаций является их ограничениематериалом современного и притом почти исключительно литературного языка.
Для«швейцарской школы» этот отказ от историзма в построении фразеологиибыл принципиально важен, как последовательное проведение разграничениясинхронического и диахронического языковедения. Всякая попытка восстановитьпройденные этапы (неодобрительно именуемая в этой школе«этимологизацией») будто бы разрушает и умерщвляет фразеологическиеобразования. Диахронические исследования должны якобы сосредоточиться наизменениях формы, а реконструкция значения, понимания оборотов речи субъективнаи сомнительна, так как обычно у нас нет богатой и последовательной документацииизменений их смысловой стороны [6].
Методологическипорочная антитеза синхронической и диахронической лингвистики, приводящая кпредубеждению, скептицизму и запретам в отношении исторической семасиологии,закрыла для А. Сеше и Ш. Балли путь к исторической фразеологии. Тезис об утратенеразложимости фразеологических сочетаний при историческом их исследовании(«этимологизации»), справедливый сам по себе, привел Ш. Балли кнеправильному выводу, к отрицанию исторического плана разработки фразеологии.
Акад.Виноградов дал яркие примеры важности и законности исторических справок исопоставлений во фразеологии, но он не перешел от разрозненных наблюденийисторического порядка к перестройке всей системы классификации; его схема также син-хронистична, как и схема Ш. Балли. Мы видим теперь необходимость такойперестройки. Признавая вполне целесообразным сохранить синхронистическуюограниченность изучения фразеологии в литературной стилистике (например, вязыке того или другого писателя), мы вполне осознали насущную необходимостьисторической разработки фразеологических материалов по всем доступнымисточникам: памятникам письменности с X в., фольклорным текстам и диалектальнымданным. В этом мы видим теперь основную, решающую задачу.
Несколькопопутных замечаний о факторах образования фразеологических единств мы встретилив книге Ш. Балли (эмоционально-экспрессивное содержание речений,сакраментальная неизменяемость, недвижимость некоторых формул); вскользькасается этих факторов и акад. Виноградов. Однако всякому читателю ясно, чтозамечания в этих работах не решают вопроса, не приближают к его решению.Несомненно, что происхождение, пути и закономерности образованияфразеологических сочетаний могут быть выяснены только при историческомпостроении фразеологии, при разработке всех богатств средневековой и древнейшейидиоматики, устойчивых словосочетаний как русского, так и других языков. А покаэтим не занимались, вопрос об их происхождении и закономерностях историческогоразвития остается без ответа.
Большоезначение для фразеологии как лингвистической дисциплины будет иметь и широкоеприменение сопоставлений, сравнительного метода. Не только громадное количествоуже известных соответствий во фразеологии различных языков, но и общиезакономерности их истории будут раскрыты этим путем наряду со специфическимизакономерностями конкретной истории отдельных идиом в том или другом языке.
4
Едвали можно оспаривать тезис, что все «неразложимые словосочетания»(идиомы, фразеологические сращения) явились в результате ряда деформацийсловесного выражения мысли, когда-то вполне ясного, недвусмысленного иконкретного, отвечавшего нормам живого языка и по грамматическому строению, ипо лексическому составу, и по семантическому содержанию. Семантическаяслитность, целостность образуется раньше, скорее. Для «созревания»грамматической неразложимости нужны века.
Рассмотримряд примеров исторической эволюции фразеологических словосочетаний.
Врукописном сборнике пословиц XVII в., изданном П. К. Симони [7], мы находимбогатый материал для истории русской фразеологии. Большинство пословиц содержитв себе фразеологические словосочетания разных степеней слитности. Тольконемногие пословицы совпадают в этом сборнике с современными (№ 2639: «Чтос воза упало, то пропало»); чаще соответствующие пословицы нашего времениотличаются в одной-двух деталях (№ 2648: «Шила в меху не утаить»), нозначительная часть пословиц этого сборника вышла из обихода, поэтомуфразеологичность их вскрывается только при историко-сравнительном анализе.Подбор вариантов пословиц, включенных в этот сборник (а также и по другимисточникам), выстраивание их в исторический ряд на основании историческойграмматики, исторической лексикологии и исторической семасиологии позволяетраскрыть их смысл, идиоматичность некоторых элементов их состава и проследитьэволюцию этой идиоматичности.
Нас. 79 издания П. Симони под № 199 находим: 1) «Были те рога в торгу».Это словосочетание непонятно, хотя каждое слово нам хорошо известно. Причинанепонятности этой идиомы в ее фрагментарности. Сопоставляя ее с другимвариантом (с. 80, № 242): 2) «Быть богату — быть и рогату», мы ужеможем строить какие-то догадки о значении «рогов в торгу». Но ещебольшую ясность и уверенность в правильном понимании дает привлечение третьеговарианта (с. 82, № 311): 3) «Буду богат — буду рогат, кого захочу, тогоизбоду». Эта наиболее полная форма пословицы не требует никаких пояснений,она не содержит никакой идиоматичности. В предыдущем варианте, как ясно изсопоставления, она имеется, но в слабой степени, так как легко догадаться, чтосмысл ее такой: 'Кто богат, тот должен (тому надо) и постоять за себя'. Первый,наиболее деформированный вариант лишь в связи со вторым и третьим может бытьрасшифрован примерно так: 'Была когда-то у него (у тебя) сила за себяпостоять'. В формуле были те рога в торгу сохранился только смутный отголосокконкретного содержания первоначального речения, оно сталообобщенно-иносказательным.
Влитературном языке XIX в. употребительно было фразеологическое сращениеразузнать всю подноготную [8]. Оно восходит к средневековью, к эпохе жестокихпыток в застенках Московской Руси. До XVIII в., пока забивание спиц,раскаленных иголок под ногти было хорошо и широко известно как обычная пыткапри допросе, — формула того времени: вызнать всю подноготную (правду) былаполностью разложима и конкретна по значению. Она становится идиоматичной,семантически неразложимой с того момента, когда утрачивает реальное значение иприобретает метафорическое. Меняется несколько и словесный состав формулы;узнать всю подноготную теперь значит: 'разузнать все интимные подробности, вселичные тайны'.
В«Слове Даниила Заточника» (основная редакция XII в.) читаем фразу(XXIII): «Дивiа за буяном кони паствити, тако и за добрым княземвоевати» [9]. В XII в. это было прозрачным образным сравнением: «Каклегко (хорошо) пасти коней за бугром, так и воевать на стороне владетельногокнязя». Почему легко? С горы вовремя увидишь, уследишь всякую опасность,да и от непогоды под горой найдешь защиту. Однако уже в XVI-XVII вв. эторечение стало непонятным, стало семантически да и лексически неразложимым, — отсюда такие разночтения в списках XVII в.: «Дивя бо за бояш конипасти» (список Никольского); «Дивя на боянЬм кони пасти» (списокБарсова). Эти искажения показывают, что слово дивья — 'легко', до сих пор живоев валдайских и некоторых вологодских, архангельских говорах, и слово буян — 'бугор', известное в псковских и некоторых новгородских говорах, исчезли изобщенародного и из литературного языка уже в Московскую эпоху. Непонятностьэтих двух слов сделала фразу Даниила Заточника сперва идиоматичной, а потом ивовсе темной.
Спомощью изустной традиции народных говоров разъясняется смысл и другогофразеологического оборота в том же памятнике (XVI): «Никто не может солизобати», что значило 'никто не станет есть соль с горсти (как ягоды)'.Идиоматичность создана здесь смелым образным сочетанием глагола зобати снеожиданным дополнением соль.
Сопоставлениес другими памятниками помогает реконструировать смысл фразеологическогосочетания впадать в вещь у Даниила (Заточника (XXXIII): «И князь не самвпадаеть в вещь, но думци вводять». Смысл этой фразы раскрывается присопоставлении с такими: "… въ ПьсковЬ миряне судять поповъ и казнятъ ихъвъ церковьныхъ вещехъ" [10] (Грамота митр. Киприана 1395 г.), «ОсогрЬшьшиихъ въ различныихъ вещьхъ» (вар.: грЬсЬхъ — Ефремовская Кормчая).Значение слова вещь в нашем контексте редкое, (необычное: 'проступок, грех,преступное дело'; следовательно, впадать в вещь — формула, синонимичнаясовершать грех, преcтyпление, но, в отличие от последней, идиоматичная.
Ужедля XII в. неразложимым было словосочетание: "(возвеселюся) яко исполинтещи путь" [11], так как оно представляет глухой отголосок преданий онашествии завоевателей в очень отдаленном прошлом даже для XII в., о готскомплемени опалов (исполов), от имени которых произошло наше нарицательное словоисполин. Ср. такое же идиоматичное речение — осколок предания о племени аваров:«погибоша аки обре» в «Повести временных лет».
Почемуфраза «В воду глядит, а беду говорит» включена книжником XVII в. всборник пословиц? [12] Пока эти слова только описывали ворожбу, непосредственноотражая жизненный опыт, они были «свободным» словосочетанием. Когдаже утрачена была вера в колдовство, эта формула стала выражать насмешку надколдунами и получила возможность иносказательного применения к другим случаямзагадочного или несуразного поведения. Тогда и образуется такая«прибавочная значимость» словосочетания, которая выводит его из«переменных» в разряд устойчивых, идиоматичных словосочетаний. Этановая функция речения и послужила основанием для включения его в сборникпословиц.
Ещепример из того же сборника: «Гуси летят с Руси, а сороки в Запороги»[13]. На первый взгляд, здесь картина осеннего перелета птиц. Какой же былвторой смысловой план этой поговорки в XVII в.? Ключ к этой народной загадкедает последнее слово — Запороги. Это иносказание, притом до некоторой степенизатаенное, о перелете крепостных в казачество, через Дикое Поле на Дон и вЗапорожье. Ритмичность и рифма фразеологически скрепляют это речение, аиносказание размывает частные словесные значения, образуя целостное значение:'от неволи (ненастья) — в привольные теплые края!'
Нетолько в поэтической литературе, но и в деловом языке Московской Руси находимобразную идиоматику, проникшую туда из живого языка:
Апойдет на тебя крымская рать,
Хотинам птичьим языком весть подай [14].
Разведчикии пограничники в наше время, лазутчики и сторожевое охранение в Древней Руси — со времен «Слова о полку Игореве», а, возможно, и раньше — пользовались и пользуются маскировочными звукоподражательными сигналаминаподобие птичьего свиста, птичьего пения, иначе говоря — «птичьимязыком». В приведенном источнике выделенный нами оборот речи еще оченьблизок к первоначально профессиональному своему значению, но уже содержитфразеологическую метафоричность, так как в целом означает: 'любыми средствами икак можно скорее извести, предупреди нас!' Такая образная формула появилась врезультате заимствования и перенесения ее из профессиональной разговорной речив общий фразеологический запас литературного языка, в результате того чтообобщенное и более отвлеченное значение заслонило и оттеснило на второй планпервое — прямое значение словосочетания.
Досих пор не вышло из употребления метафорическое словосочетание: «Не дожиру — быть бы живу!». Теперь оно понимается так: 'Где уж нам (ему)благоденствовать, только бы выжить!', или еще более иносказательно: 'Всем можнопожертвовать, чтоб не пропасть'. Мы осмысляем этот фразеологический оборот,исходя из современного значения составляющих слов, хотя и догадываемся, что невсе тут укладывается в нормы современного языка. Древность этого речениязаставляет искать исторически углубленного толкования исходного значения этогословосочетания, отправляясь от древнерусского значения слова жир — 'добыча,достаток, богатство'.
В«Слове о полку Игореве»: "… Кають Князя Игоря, иже погрузи жирво днЬ Каялы рЬкы Половецкiя", далее в текст включена маргинальная глосса:«русского злата насыпаша», позднейшая и ошибочная, так как Игоревадружина разметала и потопила на переправе при отступлении не русское золото, а«злато и узорочья половецкие». Основной текст вполне ясен:'… порицают и бранят князя Игоря за то, что утопил в Каяле реке половецкуюдобычу'.
Наэтом основании древнейшее значение нашей идиомы можно восстановить в такомвиде: 'Коли не удалось нам вернуться с добычей (победой), так хоть бы живымиуйти'. В пору такого понимания начальная часть этого речения не до жиру ужебыла идиоматична, так как смысл ее выходил за пределы прямого значения.
Проследимтеперь путь равития нескольких фразеологических словосочетаний литовскогоязыка. Старшее поколение литовцев и сейчас выражает свое огорчение ираздражение таким восклицанием: Gyva beda (su juo) — буквально 'живая беда', изначит это: 'Горе мне (с ним)'. История этого идиоматического реченияосвещается рядом пословиц, которые я извлекаю из богатого сборника Lietuviypatarles ir priezodziai [15]: Gyvos bedos zmogy apsedo (III, 12161) — 'Живыебеды его обступили'; Gyvos bedos zmogu skarmalais apredo (III, 12162) — 'Живыебеды его в лохмотья нарядили'; Gyvos bedos greitai zmogu ir paskutine sermeksanuredo (III, 12157) — 'Живые беды скоро с него последнюю сермягу снимут'.
Этипословицы заставляют вспомнить русские сказки и песни о Горе, где Горе — живоесущество, оно спаивает, разувает и раздевает донага героя под видом«мил-сердечна дружка», ведет его к гибели.
Отмираниепервоначального сказочного сюжета и образа Горя приводит к разрушению иперестройке пословиц; возникают новые, в которых осколки древних пословицполучили переносное и более бледное значение: Gyva beda su juo, nei jis arti,nei jis aketi, tik paskui mergas begineti (III, 11781) — буквально: 'Живая бедас ним! ни он пахать, ни он бороновать, только за девицами бегать!' От этойпозднейшей формулы в бытовой речи остается одно только начало: gyva beda!
Подобнаяпо форме, но иная по значению идиома: Gyva pekla! пережила сходный процессраспада. Древнейший состав полного речения был примерно таков: Gyva pekla ju(velniu) cia susirinko! (Ill, 11800) — буквально: 'Живое пекло их (чертей) тутнабралось'. Следующий, позднейший вариант: Gyva pekla bedu, nors gyvas zemenlisk (III, 11799) — 'живой ад несчастий, хоть заживо в могилу полезай'.
Забвениеобраза, расчленение формулы приводит к таким новообразованиям, которые ясносвидетельствуют об утрате первоначального значения: Gyva pekla ju (vaiku) pasmane yra (III, 11801) — 'Их (~ детей) у меня полон дом!' — буквально: 'живойад'.
Всамом широком обиходе сохранился еще и такой пережиточный, семантическиопустошенный, идиоматический оборот речи: vargais negalais — в смысле наречияедва-едва. Корни этой идиомы в старых поговорках: Gyvena tarp skausmu,neisbrenda is vargu (III, 11949) — 'Живет в мучениях, не выбредет из нужды'.
Сокращенныеварианты: Gyvena tarp skausmu ir asaru (~ vargu, ~ bedu) (III, 11948) — 'Живетвмуках и слезах (~нужде, ~ горе)'. Наконец: Gyvena vargais negalais (III, 11950)- 'Живет в нескончаемых бедах'.
Позжеобломок этого речения превращается в наречие, в котором окончательно угасстарый трагический образ.
Такойже переход или сдвиг от жуткого древнего реального значения к бледному, почтилишенному эмоциональной окраски и конкретного содержания — метафорическомувидим и во фразеологической формуле: Gyvam kailio nelupsi (III, 11789) — буквально: 'С живого кожу не будешь драть', а употребляется теперь в значении'Что с него возьмешь!' Подтверждением этого вторичного значения служит болееполная форма речения: Gyvaam kailio nelupsi, о taip nieko daugiau neturi, taika is jo beimsi? (Ill, 11790) — 'С живого кожу не будешь драть, а раз у него большеничего нет, так что же возьмешь с него?'
Врусской идиоматике тоже нередки случаи разрыва старой живописующей поговорки ипревращения пережиточного фрагмента ее в «неразложимоесловосочетание». Говорят: «Голод не тетка» — и мало понятно, какэто сложилось; почему не «Голод не родной отец», например? Стараяполная форма поговорки вполне объясняет это: «Голод не тиотка, пирожка неподсунет» (Сборник XVII в., изд. П. Симони, с. 91, № 599). Говорим:«Как с гуся вода» по самым разнообразным поводам, и значит это:'(Его, ее, их) это ничуть не огорчило (не смутило)', а старая формула былазначительно конкретней и не допускала такого широкого и вольного применения:«Што с гуся вода — небыльные слова» (П. Симони, с. 157, № 2654), т.е. «Несправедливые упреки, обвинения (небылицы) легко опровергнуть».
Оченьи очень редко происходил процесс обратного направления: древние сжатыелаконичные формулы идиоматического типа развертываются, раскрываются в болееполный, вразумительный образ, утрачивая при этом идиоматичность.
Всборнике пословиц и загадок XVII в. читаем: «Аще-аще, что медуслаще?» (П. Симони, с. 77, № 131). Можно догадываться, что это былазагадка-глум, осмеивающая сластолюбивого монаха или дьячка (вспоминаемзлополучного любовника «дражайшей Солохи» в повести Гоголя «Ночьперед Рождеством», дьяка Афанасия Никифоровича). Подтверждение такомупониманию находим в современной частушке:
Ходимилый чаще!
Чеготебе слаще?
Либосахар, либо мед,
Либомилка обоймет [16].
Такиеисключения тоже подтверждают правило, т. е. помогают нам понять природу и путиобразования фразеологии.
5
Весьприведенный мною выше материал показывает, как кристаллизуется идиоматикаязыка. Исходными оказываются свободные обороты речи, полные по составу,нормальные по грамматическому строю, прямые по значению.
Семантическоеобновление наступает обычно в силу все более вольного, переносногоупотребления: от конкретного значения к абстрактному, от частного случая кобобщению. Новое метафорическое значение имеет тенденцию к слитности, кнекоторому упрощению. Параллельно этим семантическим процессам происходитобычно утрата некоторых звеньев фразы, тех слов, например, которые более всегоотносились к конкретному частному значению первоначальной фразы; далее меняетсяи грамматическая структура, а по мере общего переформирования системы языкастарые устойчивые формулы все более и более становятся неразложимымисемантически, лексически и грамматически. До наших дней доходят нередко толькоболее или менее загадочные фрагменты древних речевых стереотипов.
Понятно,что до нашего времени сохранился далеко не весь запас фразеологическихсочетаний прошлых эпох, утраты в этой области гораздо значительнее, чем всловарном составе языка. Ведь далеко не полностью наш старый фразеологическийзапас отражался в памятниках письменности, и мы видели уже, что большинстводокументированных фразеологических словосочетаний древней поры исчезло изупотребления, стало нам неизвестным. Доказательством того, что в общемразговорном обиходе находится большое количество идиоматизмов, не принятых, нефиксируемых в литературном языке, может служить хотя бы наличие в Толковомсловаре Даля множества фразеологических сочетаний, остающихся и до сих пор запределами литературного языка. В феодальную эпоху различие и дистанция междуразговорной речью и книжным языком, как известно, были гораздо больше, поэтомуи не книжных, а исключительно разговорных идиом, не оставивших следов влитературном языке, должно было быть еще больше, чем теперь. Это подтверждаютзаписи разговорных фразеологических словосочетаний в Русско-английско-латинскомсловаре Ричарда Джемса 1618-1619 гг.
Вотнесколько примеров из большого количества имеющихся у него материалов:
л.70: golova travil (голова травил) — he hath killd a man ('он убил человека');
л.65: cerdita pogodia (сердито погодье) — foull wether, a storme ('ненастье,буря');
л. 50: вodou posadit (в воду посадить) — to put under the water ('утопить в воде');
л.59: otecheskie diti (отеческие дети) — well born men ('люди хорошего рода');
л.26: Spolate tebea, derisor (исполать тебе) — You doe worthily (насмешливо 'выдостойно поступаете');
л. 71: Za chest! (за честь) — I like it ('это мне посердцу');
л.55: Rot poluskait (рот полоскать) — to wash the mouth, as they say when onmunday they will drink 3 or 4 charkes of wine and beere to clense theirpockmeli ('промыть рот — так говорят в чистый понедельник [т. е. первыйпонедельник великого поста], когда хотят выпить 3-4 чарки вина, чтобыопохмелиться');
л. 69: Ne statishna deala (не статошно дело)- this is a buisnesse not to be effected ('это дело не выйдет');
л. 61: Grex le snait! (грех ли знает!) — so they speak in somedoubts ('так говорят они, когда находит сомнение').
Вероятно,последнее речение — эвфемизм вместо: Черт ли знает!, теперь говорят: Черт егознает! В каждой из приведенных записей Р. Джемса есть главный признакидиоматичности — прибавочная значимость.
Подводяитоги сделанных выше наблюдений, мы можем наметить формулировку тех условий,какими определяется закономерность развития фразеологических стереотипов из переменных(«свободных») словосочетаний:
1.Первым условием образования идиоматических оборотов речи является утратареалии, того жизненного опыта, явления, которому соответствует словосочетание всвоей номинативной функции. Реалия отходит в историческое прошлое илисущественно меняется, а это обусловливает потерю прямого значениясоответствовавшим ей речевым выражением, невозможность непосредственногоприменения словосочетания. Утрату верования, смену воззрений, изменениесоциальных отношений, как это понятно, мы тоже относим к категории«исторической потери реалий».
Ужев XVII в. казались идиоматичными, например, такие старые поговорки: «Жилбы и в ОрдЬ, только бы в добрЬ» (П. Симони, с. 104, № 994); «Вбоярский двор ворота широки, да з двора уски» (там же, с. 88, № 502).
2.Самым существенным и решающим условием преобразования простого речения видиоматическое было семантическое обогащение, называемое метафоризацией,сущность которого в расширении и обобщении значения в сторону образнойтипичности.
Примерыиз сборника пословиц XVII в.: «Ьжь медведь татарина, а оба не надобе»(П. Симони, с. 160, № 2745); «ЦЬловалъ воронъ курку — до послЬдневаперышка» (с. 154, № 2568), «Было ремесло да хмелемь зарасло» (с.81, № 271).
3.В долгом речевом обиходе излюбленные выражения утрачивают подробности,укорачиваются, сохраняя лишь самые необходимые элементы, часто — только началоформулы. Привычное, давно известное, всем памятное понимается с полуслова, сполунамека. Первоначальный, нормальный состав речения деформируется, от негоостается сигнальный фрагмент, который скоро превращается в идиому, неразложимоесловосочетание, так как полная и ясная — исходная формула забывается. Таковотретье условие.
Всборнике XVII в. сохранилась полная форма речения: «Хлопот полон рот, аперекусить нечево» (с. 148, № 2410). Теперь говорится только начало:Хлопот полон рот, что и обусловило превращение этого речения в идиому.
4.С этим умолчанием и последующим забвением части словосочетания может бытьсвязано и нарушение первичной грамматической структуры, но и помимо тогоизменение грамматической формы речения, сохраняющегося в обиходе веками,происходит в связи с общей эволюцией грамматической системы языка. Знакомыенам, еще живые фразеологические сочетания в сборнике пословиц XVII в. сплошь ирядом имеют те или другие отличия чисто грамматического свойства: «Волкибы сыты, а овцы бы целы» (с. 86, № 442), «Языкъ Киева даведетъ»(без предлога) (с. 161, № 2763).
Раньше,еще в XVII и XIX вв., говорили: «Трусу праздновать», т. е. 'справлятьпраздник (святому) Трусу' (иронически), а теперь: «Трусапраздновать».
Предложенныймною перечень условий закономерного образования фразеологических стереотиповможет вызвать такой вопрос: а могут ли образоваться, образуются ли идиомы всовременном языке? Или это характерно только для пройденных этапов историиязыка, и новых идиом не будет?
Длятого чтобы идиома как фрагмент забытого речения, которому свойственна полнаяспайка компонентов (семантическая, а часто и грамматическая неразложимость),могла вполне созреть, нужны века. Но фразеологические словосочетания включаютне только идиомы, а и единства разной степени слитности. Следовательно, всовременном языке могут зарождаться такие целостные словосочетания. Напротяжении XIX — XX вв. можно наблюдать переход от вполне текучих(«свободных») к устойчивым словосочетаниям, часть которых, возможно,превратится со временем в идиомы. Переходные типы от простых выражений с прямыми конкретным значением к фразеологическим стереотипам возникают и сейчас. Нетникаких оснований отрицать дальнейшее обогащение языка фразеологическимисредствами на современном этапе его развития. Путь мысли от частного к общему,от конкретно-единичного к типично-обобщенному отражается в языке созданиемметафорических, образно-иносказательных выражений, а дальше — отвлеченно-точныхформул и условно-символических обозначений. Иными словами, созданиефразеологических словосочетаний неотъемлемо присуще историческому развитию,обогащению и совершенствованию языка.
Поэтыи писатели нередко находят применение ходовым метафорическим словосочетаниям иидиомам не в их традиционном составе, а в обновленном виде, для полной ясностиих применения к частному случаю или для нового их понимания. Ср.: «рыцарибезнаказанной оплеухи» (вместо рыцарь печального образа) или«пустоцветы красноречия» (вместо цветы красноречия) уСалтыкова-Щедрина; «люби во все лопатки» (вместо беги во все лопатки)у Чехова [17].
Примеры«идиом в зародыше» могут послужить проверкой правильностипредложенного выше определения условий образования идиоматических сращений.
Наэкзамене я услышал от студентки, смущенной вопросом, на который она нерассчитывала, такой ответ: «Это для меня потемкинская деревня!»
Фразеологическоесочетание потемкинские деревни употребляется уже давно, по крайней мере сначала XIX в. Первоначально конкретное наименование тех эфемерных деревень,которыми обставил «светлейший князь» Потемкин-Таврический путьследования в Крым царицы Екатерины II с иностранными послами, скоро сталиносказательным обозначением показного, мнимого благополучия, затем всякоговообще очковтирательства. Так было до сих пор для тех, кто знал историю и вернопредставлял себе происхождение выражения «потемкинские деревни». Нонекоторые представители нового поколения, недостаточно осведомленные в русскойистории XVIII в., переосмысляют этот ходячий оборот речи. Они ассоциируют егоуже не с именем Потемкина-Таврического, а с «потемками» или«темной деревней». Поэтому стало возможным и заменить формумножественного числа формой единственного: «Это для меня — потемкинскаядеревня!»
Приведулитовский пример.
Вромане выдающегося литовского писателя Виенуолиса «Пуоджюнкиемис», всцене схватки революционно настроенных рабочих с агитаторами клерикальнойпартии во время предвыборной кампании буржуазной эпохи, читаем такую реплику:Ar tu zinai, kas tai yra davatka? ('Знаешь ли ты, что такое девотка?'); Taivelnio nesta — ir pamesta — zmogysta!
Вдореволюционной литовской деревне девотки (старые бабы «святоши»)были добровольной агентурой ксендзов, сплетничали, клеветали, шпионили, доносили,губили людей. Понятна ненависть и отвращение к ним молодежи, передовых людей.Эта социальная оценка и выражена здесь в шутливой формуле, скрепленной ритмом ирифмой, она имеет признаки фразеологичности и, вероятно, распространится как«крылатое словцо». Приблизительный перевод второй части реплики: 'Этогоре-человечица, чёртом ношена, да брошена!'
6
Дальнейшимитогом этой работы должна явиться такая классификация фразеологическогоматериала, которая отвечала бы нуждам исторической фразеологии. Если в основуклассификации, как показано, необходимо положить исторический принципстановления идиом, постепенного накопления идиоматичности в развитии от текучихсловосочетаний к неразложимым, то и разряды в классификационной схеме должныотражать отдельные, ясно различимые этапы развития и перестройки исходныхсловосочетаний.
1.Итак, первый разряд — это переменные словосочетания, господствующие в каждомязыке на любом этапе его развития.
Поступеням восхождения к неразложимым сочетаниям (идиомам) ближайшей категорией вимеющихся классификациях должны быть переходные от свободных к устойчивым,стереотипным словосочетаниям. В схеме Ш. Балли — это терминологическиесочетания, четвертый подраздел среднего (2-го) типа. Я исключаю такую группу поприведенным выше соображениям: новые научные сложные термины вовсе не относятсяк фразеологическим словосочетаниям, а традиционные, средневековые или античныесложные термины надо распределить между группами метафорических и неразложимых,смотря по их составу. Не вижу надобности и в сохранении третьей группы в схемеакад. Виноградова («фразеологические сочетания»), так как сюдапопадают выражения с минимальной степенью идиоматичности, находящиеся как бы напериферии подлинно фразеологических соединений, не имеющие своих характерных ипоказательных примет. Это преходящий, кратковременный эпизод в историиобразования идиоматики языка. В классификации, прежде всего, должны бытьчеткими границы разрядов; так и было бы, если бы деление имело историческуюбазу, если бы группировалсиь достаточно оформившиеся, определившиесяразновидности, а не зыбкие «проходные» явления.
2.Второй разряд словосочетаний отчетливо выделяется наличием стереотипности,традиционности и метафорического переосмысления, отхода от первоначальногозначения, иносказательным применением. Мы назовем эту группу метафорическимисловосочетаниями — по главному, определяющему их признаку. Это соответствует«фразеологическим единствам» в схеме акад. Виноградова.
3.Третий и последний разряд — идиомы («фразеологические сращения» акад.Виноградова и «неразложимые речения» Ш. Балли). От метафорическихсловосочетаний идиомы отличаются более деформированным, сокращенным, далеким отпервоначального составом (лексическим и грамматическим) и заметным ослаблениемтой семантической членораздельности, какая и обусловливает метафоричность, т.е. смысловую двуплановость. Идиомы, как было сказано, образуются в итогедолговременного развития и формы и значения словосочетаний; это последний этап,так как в дальнейшем они могут только выпадать из фразеологического запаса,либо превращаясь в служебные элементы речи, либо вовсе исчезая из обихода.
Предложеннаятрехчленная схема отражает основные этапы истории словосочетания — от«свободного» к неразложимому. Сперва наименование реалии — прямоевыражение восприятия какого-нибудь явления действительности, затемпереносно-образное выражение обобщающей мысли, наконец, условный символ, вкотором образность, семантическая двуплановость затемняется. Чем дальше зашлавнутренняя и внешняя деформация или перестройка первичного выражения, темменьше образности, тем бледнее и отвлеченнее его значение. Ну что, например,осталось от былой образности в идиоме Как пить дать, ставшей синонимом наречийнеминуемо, обязательно?
Итак,не шестичленная и не четырехчленная, а более простая — трехчленная схема:
а)обычные словосочетания (переменные, «свободные»);
б)устойчивые метафорические словосочетания («фразеологическиеединства», «стереотипные речения»);
в)идиомы («фразеологические сращения», «неразложимыеречения»).
7
Можноли ограничиться изучением фразеологического материала в историческом плане?Нет, конечно. Вопросы о применении его, о судьбах в современном языке, обудельном весе в фонде выразительных средств языка — не менее важны. Нофункциональная характеристика несвободных словосочетаний лежит всецело вобласти стилистики. Едва ли можно на первый план стилистического изучения идиоми метафорических словосочетаний выдвинуть степень спаянности элементов,взаимоотношение первого и второго компонентов.
Длястилистики наиболее актуальны вопросы: 1) о «внутренней форме»фразеологических соединений, о втором семантическом плане, образе; 2) отипической широте обобщения; 3) о мотивировке включения фразеологическихматериалов в контекст, в литературную композицию; 4) об отношениилексико-семантического состава и грамматической структуры идиомы к живым нормамязыка.
Наконец,для стилистики небезразлично определение ближайшего источника, социальнойсреды, откуда пришло в литературный язык вообще или в язык данного писателя тоили другое устойчивое словосочетание. Стилистический эффект книжно-литературныхидиом отличается от эффекта фразеологических стереотипов фольклора или народныхговоров, а еще более ощутимы в стилистическом отношении профессиональные и арготическиефразеологизмы.
Сравните:
1)литературно-книжные: скользит по поверхности; смотрит сентябрем; служит верой иправдой;
2)фольклорные: вольному воля, ходячему путь (П. Симони, с. 85, № 392); В чужиесани не садись (там же, с. 88, № 498);
3)профессиональные: Алтыном воюют, алтыном торгуют, а без алтына горюют (там же,с. 75, № 77); Ахтуба пуста, а без караула не гуляй (там же, с. 74, №31); Бейсяне бойся, без року смерти не будет (там же, с. 83, № 348);
4)арготические: Шито ожерелеицо — в два молота на стуле (там же, с. 157, №2680);Хорошо ожерелье — на турское дЬло — в три молота стегано [о шейном кольцеколодника] (там же, с. 151, № 2479).
Разработкафразеологии в стилистическом плане неотделима от общего стилистического анализаязыка писателя. Я ограничусь этими замечаниями, так как стилистическое изучениеидиоматики — тема следующей статьи.
Примечания
1.Мое мнение по этому вопросу таково. Идиоматически-целостные сочетания, с точкизрения лексикографа, являются словами, особым разрядом слов, поэтому их следуетбез колебаний помещать в словарях в виде отдельных статей, печатая жирнымзаголовком весь идиоматический оборот речи, вместо того чтобы прятать этотматериал в концовках статей на то или другое составляющее слово. Что жекасается «фразеологических единств», не столь целостных, как идиомы,то их по-прежнему надо помещать под одним из слов-компонентов, но не подграмматически управляющим словом, а под тем, которое создает метафорическоезначение всего словосочетания, — оно и является его смысловым фокусом и, какправило, имеет не прямое, а переносное значение.
2.Это свидетельство «Азбуковника» дает прочное основание дляустановления традиции XVII в. в толковании известного сравнения из «СловаДаниила Заточника (Академический список, изд. Н. Н. Зарубина. См.: „СловоДаниила Заточника,..“ Л., 1932, с. 5-6): „аки нощный вран нанырищи“, т. е. на развалинах башни.
3.См.: „Труды Юбилейной научной сессии ЛГУ“. Секция филологическихнаук. Л., 1946, с. 45-69.
4.Акад. А. А. Шахматов. Сборник статей и материалов. М.-Л., 1947, с. 339-364.
Втом же 1947 г. в книге „Русский язык (Грамматическое учение ослове)“, с. 21-28, он [В. В. Виноградов] сжато повторил содержание двухназванных статей.
5.Следовало бы рассмотреть семантическую перспективу этих изменений объемасловосочетания. Если принять во внимание еще и вариант: Ни в зуб ногой, то едвали можно сомневаться, что этот оборот речи крепостной эпохи означалпервоначально: 'При надобности даже дать зуботычину для поощрения не умеет!';затем: 'Ни к чему не годен', 'Ничего не умеет'. В конце концов Ни в зуб сталосинонимичным выражению: Ни аэа!
6.Следует заметить, что трудности исторического изучения не менее значительны вдругих разделах лингвистики: реконструкция звукового состава или грамматическогостроя языка по памятникам отдаленного прошлого так же может казаться»субъективной, спорной, сомнительной", как реконструкция в областисемантики, лексикологии или фразеологии.
7.См.: Старинные сборники русских пословиц, поговорок, загадок и проч. XVII — XIXстолетий. Собрал и приготовил к печати Павел Симони. Вып. 1. СПб., 1899, с.73-162.
8.См. подбор материала: Михельсон М. И. Русская мысль и речь. Опыт русскойфразеологии. Т. 2, с. 57.
9.См.: Зарубин Н. Н. (сост.). Слово Даниила Заточника. — Памятники древнейлитературы. Вып. 3. Л., 1932, с. 12,18 и 26.
10.См.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. I, с. 253.
11.Слово Даниила Заточника. Чудовский список, XV в. — Это значит:«Развеселюсь, как веселятся кочевники, снимаясь со стойбища, пускаясь впуть».
12.Старинные сборники русских пословиц… Собр. П. Симони, с. 86, № 426.
13.Старинные сборники русских пословиц… Собр. П. Симони, с. 92, № 614.
14.Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымом, Т. II, с.13, грамота 1508 г.
15. Kreve-Mickevicius V. Patarles ir priezodziai. T. I. Kaunas,1934, p. 560; т. II, ib., 1935, p. 320;Lietuviu patarles ir priezodziai. T. III. Kaunas, 1937, p. 205.
16.Русская частушка. Л., 1950, с. 220 (Б-ка поэта).
17.См.: Ефимов А. И. Об изучении языка художественных произведений. М., 1952, с.69, 80.
Список литературы
Б. А. Ларин. О систематизации и методахисследования фразеологических материалов.