Логический атомизм "Трактата": от синтаксиса к онтологии

Логический атомизм «Трактата»: от синтаксисак онтологии
Блинов А.К.
Какуже указывалось, основной грамматической категорией ЛФТ является предложение (Satz ). Почему именно предложение? При ответе на этот вопрос необходимоучитывать как логическую, так и философскую мотивацию. Логическая мотивация невыходит здесь за рамки интуиций, которые имели место уже у Фреге. Удобствофункциональной трактовки дает очевидные преимущества при объяснении логическихпримитивов, из которых построено предложение, не прибегая к дополнительнымдопущениям. Так же как и Фреге, Витгенштейн рассматривает остальные языковыеединицы с точки зрения той функции, которую они выполняют в предложении. С точкизрения этой категории вводится и понятие знаковой системы: «Совокупностьпредложений есть язык» [4.001]. Эвристичность такого подхода демонстрируетсярезультатами, достигнутыми в Заметках по логике и Заметках, продиктованныхМуру. Однако эти последние не отделимы от философских мотивов, техническойразработкой которых они в значительной мере и являются.
Витгенштейнобращается к предложению, преследуя по крайней мере две цели. Одна цель связанас оправданием развиваемого им типа логического анализа, где логикарассматривается как выражение внутренней целесообразности языка. Для еереализации необходимо объяснить сущность предложения так, чтобы то, чтосчитается предложениями логики, не являлось предложениями в собственном смысле,а логические константы не оказались конституентами предложения. В результателогика должна предстать знанием совершенно иного типа, чем остальные науки. Онаничего не говорит о реальности, но показывает структурные взаимосвязи знаковойсистемы. Другая цель связана с тем, что правильное объяснение предложенияпозволит вывести за рамки исследования теорию познания, которая долгое времярассматривалась как необходимый элемент, оправдывающий логический анализ.Действительно, отказ от любого вида опыта как сомнительной предпосылки логическогоанализа ставит под удар теорию познания как философское основание логики. Опыт,призванный объяснить, на каком основании то или иное предложениеквалифицируется как истинное, здесь вообще не должен приниматься в расчет,поскольку «для того, чтобы элементарное предложение было истинным, оно преждевсего должно быть способно к истинности, и это все, что затрагивает логику»[44]. Способность к истине не выходит за рамки основногодопущения, что все конституенты предложения объяснимы с точки зрения тойфункции, которую они выполняют в предложении. Если бы в анализе первичными былиболее элементарные синтаксические единицы, то с необходимостью возникала быпроблема, каким образом из них образуется предложение, которому можно приписатьистинностное значение? В данном случае вряд ли можно было обойтись бездопущения синтетической деятельности субъекта, к которой, например, прибегаетРассел в своей теории суждения.
Теснаясвязь указанных целей просматривается уже в Заметках и может рассматриватьсякак развитие единой темы – темы биполярности предложений. При реализации этихцелей тема биполярности развивается в двух направлениях. С одной стороны,поскольку в рамках единого предложения скоординированы два полюса, исчезаетнеобходимость обращаться к субъекту для объяснения дуализма истины и лжи.Предложение независимо от субъекта отвечает за свою способность к истинности иложности. Нужно только показать, каким образом предложение посредством своихполюсов ‘достает’ до действительности. С другой стороны, все, что касаетсялогического обрамления знаковой системы, отраженного в логических союзах ипсевдопредложениях логики не затрагивает существенной особенности предложенийбыть истинными и ложными, а следовательно, не отвечает за связь предложений сдействительностью и относится к свойствам знаковой системы. Необходимо лишьсоздать адекватную систему записи, которая демонстрировала бы эту особенностьлогической фурнитуры. Таким образом, движение мысли в ЛФТ можно описать так:объяснить, как предложение связано с действительностью, для того, чтобыпоказать грань, где эта связь утрачивается, сказанное переходит в показанное иневыразимое.
Витгенштейнпытается объяснить именно сущность предложения, а не кодифицировать различныетипы предложений, указывая на их различие в способе связи с действительностью.Наоборот, только с точки зрения логической сущности предложения должны решатьсявсе вопросы, касающиеся видимого разнообразия способов выражения. Здесь жедолжны найти свое решение вопросы, касающиеся оппозиций аналитического исинтетического, априорного и апостериорного как характеристики этих способов.
1. Синтаксис элементарного предложения
Согласнообщим установкам Витгенштейна, можно было бы сказать, что вся философия логики– это ответ на вопрос, что может решить сама логика, а что нет. Применительно канализу основного логического понятия, каковым выступает предложение, этоозначает, что его структуру нужно объяснить, отталкиваясь лишь от основногосвойства предложения (способности быть истинным и ложным). Задача Витгенштейнастанет яснее, если вернуться к Фреге и Расселу, устанавливающим структурупредложения с точки зрения категорий знаков, из которых оно построено. Рассел,например, все предложения делил на атомарные и молекулярные. Атомарностьопределялась тем, что в конструкции использовались знаки свойств и отношений, амолекулярность – составленностью из атомарных предложений и логических союзов.Категории скомбинированных знаков определяли и то, можно ли конструкцию вообщесчитать предложением, что было связано с ограничениями, накладываемыми теориейтипов. По мнению Витгенштейна, такой подход собственно логическим назватьнельзя, поскольку он требует апелляции к значениям знаков, предполагаяопределенную структуру реальности. Собственно логический анализ предложенийдолжен начинаться там, где о значении знаков речь еще не идет. Значения знаковдолжны вводиться с точки зрения самой возможности предложения. Другими словами,не предложение должно быть объяснено с помощью значения знаков, из которых онопостроено, а все знаки и их значения должны быть объяснены с точки зрениявозможности предложения. В Дневниках эта мысль выражена следующим образом:«Фреге говорит: Каждое законно образованное предложение должно иметь какой-тосмысл; а я говорю: каждое возможное предложение является законно образованным,и если оно не имеет смысла, то это может быть только потому, что мы не наделилиникаким значением некоторые из его составляющих. Даже если мы уверены, чтосделали это»[45]. Значения составных частейпредложения должны определяться в зависимости от того, какую функцию онивыполняют в предложении. В этом отношении предложение является не результатомкомбинирования первоначальных знаков, а исходным пунктом логического анализа,который наделяет соответствующим значением составные части. При таком подходевопрос заключается не в том, что обозначает каждый знак, а в том, как онобозначает [3.334]. Вопрос о как, предшествует вопросу о что, поскольку преждечем придать знаку значение, необходимо установить его символическиеособенности, его способность обозначать. Подобный анализ Витгенштейн называетсинтаксическим: «В логическом синтаксисе значение знака не должно игратьникакой роли; должна быть возможна разработка логического синтаксиса безвсякого упоминания о значении знака, предполагается лишь описание выражений»[3.33].
Предпринимаясинтаксический анализ, будем отталкиваться только от одного свойствапредложений – их способности к истинности и ложности. В самом понятиипредложения нет ничего, что препятствовало бы конструированию предложений,состоящих из таких элементов, которые сами могли бы быть истинными или ложными.Однако описание структуры предложения, отталкивающееся от его истинности иложности и предполагающее при этом, что истина и ложь уже могут характеризоватьего элементы, содержало бы круг, поскольку в описании сложного ужепредполагалось бы описание простого, которое еще только нужно объяснить.Поэтому начинать следует именно с такого элемента, где истина и ложь в качествехарактеристик появляются впервые. Здесь возникает концепция элементарногопредложения. В первом приближении элементарное предложение можно было быописать как предложение, которое не включает в качестве элементов другиепредложения. Данного определения, ввиду отрицательного характера, явнонедостаточно. Оно указывает, чем не является элементарное предложения, нооставляет открытым вопрос о том, что оно такое. Основной признак элементарногопредложения вводится в афоризме 4.211: «Признаком элементарного предложенияявляется то, что никакое элементарное предложение не может ему противоречить».Этот признак становится ясным, если учесть, что понятие ‘истина’ возникаетименно с введением элементарного предложения. В этом смысле элементарныепредложения безразличны друг к другу, каждое из них самостоятельноконституирует истину и ложь.
Несмотряна различие подходов, можно сопоставить элементарное предложение с атомарнымпредложением в смысле Рассела. Однако аналогия в данном случае была быобманчивой. Следует учесть, что понятие элементарного предложения представляетсобой априорную конструкцию и не связано с каким-либо конкретным примером. Этоотличает позицию Витгенштейна от позиции Рассела, который вводил понятиеатомарного предложения, ориентируясь на обыденный язык. Предложения типа “Этоесть зеленое” рассматривались им как примеры простых предложений, составленныхиз указания на предмет и выражения для свойства. Позитивный признак в данномслучае можно дополнить негативным. Поскольку нельзя указать такой составнойчасти данного предложения, которая, в свою очередь, была бы предложением, ононе является молекулярным. Однако составленность из различных категорий знаковне может служить четким критерием. Независимость атомарных предложенийпредполагала бы знание структуры значений тех знаков, из которых они построены.Но в компетенцию логики, конечно, не входит, например, вопрос о том, каковадействительная структура цвета. Критерий же Витгенштейна является чистологическим и не предполагает никакой ссылки на реальность. Напротив, онпозволяет сугубо по логическим основаниям установить, является ли предложениеэлементарным: «Если логическое произведение двух предложений являетсяпротиворечием, а предложения кажутся элементарными предложениями, то мы видим,что в данном случае видимость обманывает (например: А есть красное, и А естьзеленое)»[46]. Правда, если следовать данномукритерию, то затруднительно привести какой-либо пример элементарногопредложения. Ни одно предложение обыденного языка, по-видимому, не являетсяэлементарным в этом смысле[47]. Но поскольку мыориентируемся на априорную конструкцию, это не имеет никакого значения.Элементарное предложение предполагается спецификой логического анализа изатребовано сущностью языка.
Поскольку«простой – нерасчлененный – знак не может быть ни истинным, ни ложным» (Д,С.24(2)), постольку элементарное предложение логически расчленимо [4.032], оносостоит из частей. Именно конфигурация частей задает возможность истинности предложения.Несмотря на то, что части предложения могут определяться по-разному, в конечномсчете оно должно состоять из таких элементов, которые являются простыми и далеене разлагаются. «Составные части предложения должны быть простыми = Предложениедолжно быть полностью артикулировано»[48]. Полнаяартикуляция определена требованием полноты анализа. Если логический анализвозможен, то он должен где-то заканчиваться. «Требование возможности простогознака есть требование определенности смысла» [3.23]. Полная артикуляцияпредложения единственна, поэтому «имеется один и только один полный анализпредложения» [3.25]. Относительно простых частей самих по себе, помимо того,что они различны, нельзя указать никакого другого различия, поскольку этотребовало бы дополнительных характеристик, что свидетельствовало бы о ихнепростоте. В этом смысле все простые части предложения равнозначны. «Простыезнаки, используемые в предложении, называются именами» [3.202]. Полностьюпроанализированное предложение состоит только из имен. Однако для адекватногопонимания элементарного предложения необходимо учесть, что a priori можно знатьтолько то, что оно состоит из имен, но a priori невозможно установить егополный состав. Как пишет Витгенштейн, «элементарное предложение состоит изимен. Но так как мы не можем указать количество имен с различными значениями,то мы не можем также указать состав элементарного предложения» [5.55]. Нельзяоднозначно вводить знаковую форму, не зная, соответствует ли ей что-нибудь в действительности[5.5542]. Понятие элементарного предложения имеется помимо его особых форм,перечисление которых было бы совершенно искусственным [5.554; 5.555]. Такойискусственностью, например, страдает описание атомарных предложений Расселом,который в качестве примитивных знаков различал в них имена, с одной стороны, изнаки отношений различной местности с другой. Атомарные предложенияклассифицировались в зависимости от местности отношения. Но сразу возникаетвопрос, отношения какой местности допустимы, если допустимы вообще? Это мог бырешить только опыт, к которому логика собственно апеллировать не должна[5.553]. Обращение к созерцанию непосредственно указывает на ложностьразрабатываемого подхода. Вопрос о конкретных формах элементарных предложенийможет решить только применение логики, а не ее априорная конструкция [5.557].
Хотяполный состав элементарного предложения a priori установить нельзя, тем неменее, поскольку предполагается расчленимость на простые составляющие, записатьa priori знак элементарного предложения, указывая его отдельные элементы,все-таки можно. При обозначении имен как ‘ a ’, ‘ b ’, ‘ c ’, элементарноепредложение записывается как функция имен в форме ‘ fa ’, ‘Ф( a, b )’ и т.п.[4.24]. В данном случае Витгенштейн не выходит за рамки представлений Фреге иРассела, понимая предложение как функцию его составных частей [3.318]. Однакосами составные части понимаются иначе. У Фреге и Рассела в знаках предложений ‘fa ’, ‘Ф( a, b )’ имена ‘ a ’, ‘ b ’ обозначают самостоятельные индивиды, азнаки ‘ f (…)’, ‘Ф(…, …)’ являются выражениями функций, которым соответствуютсвойства и отношения. Синтаксический подход, разрабатываемый Витгенштейном,требует рассматривать знак элементарного предложения, не апеллируя к значениямего составных частей. С этой точки зрения имена являются знаками простых частейпредложения, а не знаками самостоятельных индивидов. Согласно пониманию простыхчастей имена далее определить нельзя [3.26]. Это отличает их от функциональныхзнаков, указывающих на неопределенную часть элементарного предложения, котораяможет быть подвергнута дальнейшему анализу и разложена определениями [3.24].Другими словами, знак предложения ( Satzzeichen ) включает указание наартикулированные и неартикулированные части, где неартикулированная часть можетбыть подвергнута дальнейшему разложению, возможно ad infinitum.
Допустим,учитывая указанные выше ограничения на предмет приведения примеров, что ‘Отеллопознакомил Дездемону с Кассио’ является элементарным предложением. Предположимтакже, что ‘Отелло’ является простой частью данного предложения, и обозначимего ‘ a ’. Тогда знак данного предложения можно записать как ‘ fa ’, гдеартикуляция ограничивается указанием на одну простую часть и неопределенныйкомпонент. Если продолжить анализ, то неопределенный компонент можно разложитьопределением, предполагая, скажем, что ‘Дездемона’ также является простойчастью, и обозначив ее как ‘ b ’. В этом случае ‘ f (…)’ по определению будетсоответствовать ‘Ф(…, b )’. Знак предложения тогда примет вид ‘Ф( a, b )’, гдеартикулированы уже две простые части. Проделав ту же процедуру с ‘Кассио’,получим знак ‘ G ( a, b, c )’, где артикулированы уже три простые части.Данный анализ можно продолжить далее, разлагая неартикулированную часть, обозначеннуюфункциональным знаком ‘ G (…, …, …)’. Отметим, что при таком подходеотносительно функциональной части не предполагается, что она обозначаеткаким-то иным способом, чем имена. Функциональная часть лишь указывает нанеопределенность присутствующую в элементарном предложении[49]. Здесь не должно вводить в заблуждение то, что ‘познакомил’, как обычносчитается, предполагает какое-то иное значение, чем ‘Отелло’ или ‘Дездемона’.Этот элемент указывает на такую же неопределенность в элементарном предложении,как и выражение ‘познакомил Дездемону с Кассио’, и может быть посредствомопределений разложен далее. Смущение здесь может вызвать только то, чтозначение выражений ‘Отелло’ и ‘Дездемона’ предполагается простым, поскольку имсоответствуют самостоятельные индивиды. Но как указывал еще Рассел, значениетаких имен ни в коем случае не является простым, поскольку они представляютсобой скрытые дескрипции. К тому же значение в данном случае нас не интересует,мы лишь предполагаем, что эти знаки являются простыми. Точно так жеотносительно функционального знака предполагается, что он указывает нанеопределенную часть, которая может быть разложена определениями. В этомотношении анализ должен показать, что и выражение ‘познакомил’ состоит из имен.Однако не дело логики осуществлять полный анализ каждого выражения. В логикеможно лишь сказать, что полный анализ в конце концов должен привести кконструкции, которая состоит только из имен. Но поскольку a priori привестипример формы такой конструкции нельзя, логика при записи элементарныхпредложений ограничивается лишь указанием на не разлагаемые далее иопределяемые части[50].
Знакпредложения, вида ‘ f а ’, состоит из более простых частей. Однако посколькупростые части вводятся с точки зрения элементарного предложения, необходимоучитывать, что ни ‘ f ’, ни ‘а’ сами по себе никакой интенции значения неимеют. Их значение определяется только с точки зрения той функции, которую онивыполняют в элементарном предложении. «Имя имеет значение только в контекстепредложения» [3.3]. В данном случае этот тезис Витгенштейна можно назватьсинтаксическим принципом контекстности. Понимать ‘а’ как имя можно толькоориентируясь на целое предложение, где этот знак выражает часть, которую нельзяразложить далее определениями. То же самое относится к функциональному знаку,выражающему еще не определенную часть предложения. Только в отношении того, чтонеопределяемо и еще не определено в ‘ f а ’, имеет смысл говорить об имени ифункции, приписывая ‘ f ’ и ‘а’ некоторую интенцию значения. Интенция значениязнака задается формой его логико-синтаксического применения [3.327]. Знак ‘а’может рассматриваться как имя только в том случае, если он применяется вкомбинации с функциональными знаками, а знак ‘ f ’ – как функциональный знактолько в том случае, если он комбинируется с именем. В этом смысле ни имена, низнаки функций не являются самодостаточными, они предполагают друг друга.Осмысленное употребление имен как имен должно учитывать их соотношение сфункциями, и наоборот [3.326]. В этом случае знак становится символом, оннаполняется интенцией значения. Само по себе ‘ f ’или ‘а’ есть лишь чувственновоспринимаемый значок [3.32], в котором символ можно распознать только вконтексте предложения, где становится ясным способ употребления данного значка[51].
Всеэто говорит о том, что знаки имен и функций должны вводиться не сами по себе,как у Рассела и Фреге, а с точки зрения их общей формы употребления. Общаяформа употребления имени или знака функции должна предполагать все их возможныевхождения в элементарные предложения. Здесь нужно учитывать относительнуюнезависимость знаков функций и имен. Несмотря на то, что в общем случае ихинтенция значения устанавливается только друг относительно друга, они могутвходить в разные предложения в связи с другими именами и знаками функцийсоответственно. Предложения могут иметь сходное содержание, что и изображаетсясходством выражений. Например, в элементарные предложения ‘ f а ’ и ‘ fb ’ входитодно и то же ‘ f ’, здесь одна из частей предложений выразима одним и тем жеобразом в обоих случаях. «Выражение – все то существенное для смыслапредложения, что предложения могут иметь друг с другом общего» [3.31]. Сходствовыражений определяется не только содержанием, но и формой. Именно формасвидетельствует об их символических особенностях. «Выражение предполагает формывсех предложений, в которые оно может входить» [3.311]. В этом отношениивыражение выступает общим признаком некоторого класса предложений. Указатьсимволические особенности знака – значит указать класс предложений, для которыхон является общим выражением. В таком указании общее выражение остаетсяпостоянным, а все остальное рассматривается как переменная [3.312]. В ‘ f а ’ и‘ fb ’ есть общее выражение, которое можно использовать для указания на классвсех подобных предложений. В этом случае ‘ f х ’ является переменнойпредложения, а значения данной переменной суть все предложения указанного вида.Символическая особенность функционального знака фиксируется данной переменнойчерез указание на то, что, сочленяясь с выражениями определенного вида(именами), он образует элементарные предложения. Описание значений переменнойпредложения показывает область осмысленного употребления функционального знака.То же самое относится к именам. Имя может быть общим выражением некоторогокласса предложений, как, например, в ‘ f а ’ и ‘ ga ’. В этом случае дляуказания на такой класс можно использовать переменную предложения, гдепостоянным выражением будет имя, изображая эту переменную, скажем, так ‘ y а ’.Здесь переменная предложения также фиксирует символические особенности имен,показывая область их осмысленного употребления.
ПодходВитгенштейна к переменным существенно отличается от подхода Фреге и Рассела,для которых переменная, присутствующая в предложении, всегда указывала наопределенную категорию знаков, с заданным типом значения. Скажем, для Фреге в ‘f х ’ переменная ‘х’ указывает на ненасышенную, требующую дополнения частьфункции, являющейся неполным символом. Аргументное место данной функции можетбыть занято именами, полными выражениями, которые, сочленяясь с функцией,образуют предложение. Переменная ‘х’ в таком случае указывает на класс имен.Для Витгенштейна же «каждая переменная может рассматриваться как переменнаяпредложения. (Включая и переменное имя.)» [3.314]. Т.е. переменной является несам по себе ‘х’, а все выражение ‘ f х ’. Значениями такой переменной будут незнаки особого типа, а предложения соответствующего вида. При таком подходе имятакже характеризуется существенной неполнотой, поскольку его символическиеособенности определяются только в отношении возможности сочленения сфункциональным знаком. Если собственным именам естественного языка придатьфункцию имен в смысле Витгенштейна, то все сказанное можно проиллюстрироватьследующим примером. Допустим, что “Сократ – философ” и “Платон – философ”являются элементарными предложениями. В качестве таковых на них можно указатькак на возможные значения переменной ‘Философ(х)’. Точно так же предложения“Сократ – философ” и “Сократ – грек” можно указать как значения переменной ‘ y(Сократ)’. Преобразовывая какую-либо часть элементарного предложения впеременную, мы всегда получаем переменную предложения, для которой существует класспредложений, являющихся всеми значениями данной переменной. Правда, этот классможет зависеть от того, что мы произвольно, как в приведенном примере,определили в качестве составных частей предложения, но «если мы превратим всете знаки, значение которых было определено произвольно, в переменные, то такойкласс все еще существует. Но теперь он зависит не от какого-либо соглашения, атолько от природы предложения. Он соответствует логической форме – логическомупрообразу» [3.315]. Логическим первообразом предложений во всех указанныхпримерах будет переменная ‘ y x ’. Аналогичным способом можно указатьлогический первообраз предложений с двумя именами, скажем так: Y ( x, y ),тремя именами: Y ( x, y, z ) и т.п.
Логическийпрообраз фиксирует область осмысленного употребления возможного знака, делаетего символом. Вводить знак как имя – значит учитывать прообраз тех предложений,в которых он выступает в качестве имени, т.е., сочленяясь с функциональнымзнаком, символизирует совершенно особым способом. Так же и в общем случае:введение знака предполагает описание вида тех предложений, в которых он можетвстречаться. Такой подход не предполагает апелляции к значениям знаков, а «естьтолько описание символов и ничего не высказывает об обозначаемом» [3.317].
Различиезнаков, вводимое на уровне синтаксиса элементарного предложения, позволяетпересмотреть теорию типов Рассела. Для того чтобы запретить образованиебессмысленных выражений, Рассел фиксировал тип знаков, из которых строилосьпредложение, через указание их значений. Комбинация знаков, относящихся кодному и тому же типу (например, где функция выступала бы в качествесобственного аргумента), считалась бессмысленной, поскольку приводила кпарадоксу. Однако если функция вводится способом, предложенным Витгенштейном,при котором предполагается описание способов ее употребления, то парадоксстановится невозможным, и при этом не требуется обращения к значениям знаков,поскольку «функция не может быть своим собственным аргументом, потому чтофункциональный знак уже содержит прообраз своего аргумента, а он не можетсодержать самого себя» [3.333]. Как это понимать? Рассел запрещает образованиевыражений вида ‘ f ( fx )’. Однако когда вводится ‘ fx ’, предполагаетсяуказание на прообраз ‘ y x ’, который фиксирует форму аргумента, указываявозможные значения переменной ‘ fx ’. Для ‘ f ( fx )’ прообраз будет другим, аименно ‘ j ( y x )’, соответственно другой будет и форма аргумента. Здесьвводит в заблуждение использование одного и того же ‘ f ’, но само по себе ‘ f’ ничего не обозначает, символические особенности проявляются только вконтексте[52]. Прообразы же показывают, что в связи сразличием аргументов внутреннее и внешнее ‘ f ’ хотя и являются одинаковымизнаками, но представляют собой различные символы. Таким образом, если учитыватьне только внешний вид знаков, но и их символические особенности, показываемыесинтаксисом предложения, не только решается парадокс Рассела, теория типоввообще становится излишней. Тем самым из логики устраняется одна из наиболеесущественных предпосылок, не имеющая чисто логического характера. Правильнаятрактовка синтаксиса элементарного предложения сама по себе делает невозможнымобразование бессмысленных выражений. Здесь не требуется помощи извне, связаннойс онтологическими допущениями теории типов; и в этом смысле ‘логика заботится осебе сама’[53].
Следующийважный тезис, вытекающий из синтаксического принципа контекстности,транспонирует одну из центральных тем Заметок по логике и имеет исключительноезначение для понимания вытекающей из синтаксиса онтологии. Витгенштейнутверждает, что хотя элементарное предложение состоит из имен, оно не являетсяклассом имен. Как указывалось ранее, этот тезис отталкивается от критики теорииРассела, рассматривающего предложение как комплекс знаков, связываемых впроцессе суждения. С точки зрения ЛФТ в предложении символическую нагрузкунесет не само по себе наличие знака, а его отношение к другому знаку, поэтомупредложение не комплекс значков, а факт. Как пишет Витгенштейн, «знакпредложения состоит в том, что его элементы, слова, соотносятся в нем друг сдругом определенным способом. Знак предложения есть факт» [3.14]. Факт, вотличие от простого комплекса значков, характеризуется внутренней динамикой.Когда Рассел записывает предложение как комплекс значков типа [ a, b, R, xRy], значение здесь имеет только наличие значка определенного вида; их порядокустанавливает субъективная компонента, конституирующая истинность и ложность.Для Витгенштейна же определяющим является то, что предложение само по себесвязано с действительностью. И эту связь задает возможность знаков соотноситьсяопределенным образом. Факт имеет внутреннюю динамику; комплекс же, каксовокупность значков, статичен. Проясним это, отталкиваясь от понимания имени.
Вышеговорилось, что простые части элементарного предложения отличаются друг отдруга только тем, что они различны, поскольку указание любого различияпредполагало бы их непростоту[54]. Но как тогда ихможно было бы различить? Только с точки зрения их отношения друг к другу.Поэтому наличие различных имен в предложении фиксируется через их отношениедруг к другу при переходе от одной простой части к другой. Этот переход невсегда является непосредственным, но он должен быть обязательно; а именно:«Неверно: “Комплексный знак ‘ aRb ’ говорит, что а находится в отношении R к b”, верно следующее: “То, что ‘ a ’ стоит в определенном отношении к ‘ b ’,говорит, что aRb ”» [3.1432]. В элементарном предложении символизирует как разсоотношение простых частей, а не наличие значков определенного вида, посколькуименно отношение одного знака к другому задает их символические особенности[55]. Различая имена, мы в первую очередь обращаемвнимание не на наличие знака, а на его отношение к другому знаку. Можносказать, что в предложении ‘ aRb ’ знаки ‘ a ’ и ‘ b ’ конституируются вкачестве имен через отношение к неопределенной части ‘ R ’, а в качестве разныхимен – через отношение друг к другу. В ‘ fa ’ ‘ a ’ конституируется в качествеимени через отношение к ‘ f ’ и т.п. Предложение – это комплексный знак, но некомплекс знаков. Знак ‘ aRb ’ может пониматься как комплекс значков, но тогдаон более не является предложением[56]. «То, что знакпредложения является фактом, завуалировано обычной формой выражения –письменной или печатной» [3.143], поскольку обычно ‘ aRb ’ мы склоннывоспринимать как комплекс знаков, а не как динамическое соотношение его частей.Кроме того, поскольку любое выражение приобретает значение только в контекстепредложения, комплекс вообще не должен рассматриваться как самостоятельноевыражение, а характеризуется существенной неполнотой и на манер дескрипцийРассела может быть разложен определениями. Любой комплекс, хотя и не вдействительности, но в возможности, согласно требованию полноты анализа можетбыть разложен до простых составляющих, каковыми выступают имена[57].
Синтаксическиеотношения, конституирующие символическую функцию знака, Витгенштейн, называетформальными или внутренними, а знаки, чьи символические свойства выявляютсяпосредством таких отношений, – выражениями формальных понятий. Например,формальное или внутреннее свойство имени быть знаком простой части предложенияконституируется его отношением к другим частям предложения[58]. Свойства подобного рода являются характеристическими чертами логической формыпредложения, которая становится ясной, как только мы понимаем символическуюфункцию знаков, из которых оно построено. Например, понимание предложения ‘ fa’ задает соотношение знаков ‘ f ’ и ‘ a ’ с точки зрения прообраза ‘ y x ’.Само это понимание не зависит от какого-то нового описания. Мы видим, какпонимать предложение ‘ fa ’, когда смотрим на конфигурацию знаков. Логическаяформа предложения показана знаком самого предложения. Таким образом, внутренниеотношения и внутренние свойства знаков суть то, что показано знакомпредложения, когда мы понимаем символические функции его частей.
Синтаксические,или внутренние, отношения характеризуют не только соотношение знаковыхкомпонентов элементарного предложения. Во внутренних отношениях друг к другунаходятся и элементарные предложения. Здесь появляются важные для Витгенштейнапонятия логического места и логического пространства. В афоризме 3.4 говорится:«Предложение определяет место в логическом пространстве. Существование этогологического места гарантируется существованием одних только составных частей,существованием осмысленного предложения». Обосновывая обращение кгеометрическим понятиям пространства и места, вернемся опять к основномусвойству элементарных предложений. Как уже говорилось, элементарные предложениявзаимонезависимы. С точки зрения пространства взаимонезависимость любыхпредметов определяется тем, что они не могут занимать одно и то же место. Этоже с геометрической интерпретации можно распространить на элементарныепредложения. Место элементарного предложения предопределено его логическимсвойством, а именно непротиворечивостью любому другому элементарномупредложению. Следовательно, если дано элементарное предложение, топодразумеваются уже все предложения, которым оно не противоречит. Отношениеэлементарного предложения к другим элементарным предложениям внутреннее,поскольку само по себе элементарное предложение должно показывать, является лидругое предложение элементарным. Иными словами, элементарное предложение должнопоказывать формы тех предложений, которым оно не противоречит. Или, вернеесказать, элементарное предложение показывает, находится ли другое предложениевне его пространства, так же как геометрический предмет, даже будучи включен вкомплекс других предметов, показывает, находится ли другой предмет вне егопространства. Отсюда следует, что «если даны элементарные предложения, то темсамым также даны все элементарные предложения» [5.524]. Так как с элементарнымпредложением вводятся все элементарные предложения, «предложение должнодействовать на все логическое пространство»[59].
Под‘всем логическим пространством’ Витгенштейн понимает не только элементарныепредложения, но и их конструкции. Логическое пространство должно допускать непросто отдельные ‘кирпичики’, но и ‘блоки’, где относительно последних должнабыть решена возможность входить в ту или иную взаимосвязь. Логика должнапоказать возможность построения из элементарных составляющих определенныхконструкций, которые предопределены возможностями самих составляющих. Само посебе элементарное предложение является независимым знаком, но в полном логическомпространстве должно быть определено его место относительно других предложений.Таким образом, логическое место задается не просто предложением, но и еговозможным отношением к каждому другому предложению: «Знак предложения илогические координаты – это и есть логическое место» [3.41]. Здесь логическиекоординаты суть не что иное, как способность предложения входить во взаимосвязьс другими предложениями, «иначе через отрицание, логическую сумму, логическоепроизведение вводились бы – в координации – все новые элементы» [3.42].
Пониматьэто следует видимо так: в самом элементарном предложении должна быть ужепредрешена его возможность образовывать связи с другими предложениями. Впротивном случае пришлось бы допустить нечто помимо предложений, а именнологические союзы, обладающие особым значением. Однако поскольку каждоепредложение действует на все логическое пространство, можно обойтись безвведения таких элементов, поскольку на логическое пространство и его отдельныеместа можно указать с помощью самих предложений, не привлекая для этого знаки,обладающие собственным значением.
Пояснимэто на примере. Пусть ‘ p ’ является элементарным предложением. Его логическоеместо лежит вне всех других элементарных предложений. На логическое место внесамого ‘ p ’ можно указать отрицанием, поскольку «отрицающее предложениеопределяет логическое место с помощью логического места отрицаемогопредложения, описывая первое как лежащее вне последнего» [4.0641] [60]. Здесь отрицание не имеет собственного значения. Оноесть лишь способ указания на особое место в логическом пространстве, но само вэтом пространстве никакого места не занимает. Если взять два элементарныхпредложения, то можно указать пространство, которое объединило бы их логическиеместа в одно целое, например с помощью логического умножения ‘ p? q ’. На этоже пространство можно указать и по-другому, скажем, так ‘ ~ ( ~ p U ~ q )’. Нов том и другом случае новые элементы знаков не имеют собственного значения, аявляются лишь способами указания.
Этопредварительное объяснение логического пространства и логического места станетпрозрачным ниже, когда будут рассматриваться операции истинности.
2. Изобразительная теория предложений
Возможностьбыть истинным и быть ложным, указывающая на расчленимость, играет определяющуюроль в установлении структуры элементарного предложения. Однако определяющаяроль синтаксиса в установлении интенции значения элементов предложения еще нерешает вопроса о том, как предложение ‘достает’ до действительности. Дляпредложения должна быть объяснена сама возможность быть истинным или бытьложным. Вне объяснения этой возможности интенция значения остается пустой, авсе синтаксические категории – лишенными смысла. И хотя логику затрагивает лишьспособность предложений к истинности и ложности, вне объяснения этойспособности синтаксическое описание ‘повисает в воздухе’. Действительностьдолжна сравниваться с предложением [4.05], синтаксические единицы которогоустанавливают границы выразимости. Витгенштейн принимает корреспондентскийтезис о том, что истина и ложь характеризуют связь предложения сдействительностью, но трактует его особым, отличным, например от Рассела,способом. Один из основных тезисов ЛФТ гласит: «Истинным или ложным предложениеможет быть только потому, что оно является образом действительности» [4.06]. Вданном тезисе понятие действительности еще не специфицировано; во всякомслучае, он еще не устанавливает, из каких элементов состоит действительность.Можно лишь сказать, что предложение способно представлять действительность. И вспособе представления главную роль играет понятие образа ( Bild ): «Предложение– образ действительности. Предложение – модель действительности, как мы ее себемыслим» [4.01].
Привлекаядля объяснения предложения понятие образа, Витгенштейн трактует последнееособым способом. Для правильного понимания, что такое образ, прежде всегоследует учесть, что он не является репрезентацией предмета или класса предметов[61]. «Образ состоит в том, что его элементы соотносятсядруг с другом определенным способом. Образ есть факт» [2.14; 2.141]. Дляпрояснения этого положения рассмотрим структуру, понимание которой не вызываетсомнения в своей образной природе. План Московского метрополитена предоставляетхороший пример. Обозначенные на плане пункты соответствуют действительнымстанциям, линии, соединяющие пункты, соответствуют отрезкам пути. Но сутьизобразительного отношения этого плана не сводится к простому наличиюэлементов. Главное – в их взаимном расположении. Из плана ясно видно, какаястанция предшествует, а какая следует за той, которая привлекла наше внимание,какая станция находится севернее, а какая южнее, как расположены относительнодруг друга и относительно кольца отрезки, соединяющие эти пункты, и т.п. Вовсех этих случаях видно, что изобразительное отношение к действительностификсируется не простым наличием выделенных пунктов, но их отношением к другимэлементам плана.
Самспособ, выбранный в типографии для удобства отображения, очевидно, не являетсяединственным. Те же самые отношения, позволяющие с достаточной степенью свободыориентироваться в подземных коммуникациях, можно отобразить и другим способом,используя иной тип графического отображения или, скажем, создав трехмернуюмодель. Отобразительные особенности плана в любом случае фиксируютсясоотношением элементов (т.е. фактом), а не их наличием. «То, что элементыобраза соотносятся друг с другом определенным способом, представляет, что таксоотносятся друг с другом вещи» [2.15]. Образ характеризуется прежде всегоструктурой, т.е. соотношением элементов, которая может быть отображенаразличными способами. Но для того, чтобы образ был образом, необходимо, чтобыэта возможность была уже предрешена в выбранных способах отображения. Этувозможность Витгенштейн называет формой отображения: «Форма отображения естьвозможность того, что предметы соотносятся друг с другом так же, как элементыобраза» [2.151]. Форма отображения есть то общее, что образ имеет сдействительностью. «То, что образ должен иметь общим с действительностью, чтобыон мог отображать ее на свой манер – правильно или ложно – есть его формаотображения» [2.17]. Конкретная реализация формы отображения зависит от природыобраза [2.171]. Если необходимо отобразить пространственные соотношения, тообраз может иметь пространственный характер. Если же вдруг необходимоотобразить различную освещенность или окраску станций метрополитена, то вобразе это можно было бы представить с помощью красок различной интенсивности,где одна была бы раскрашена ярче другой или обозначена красками иного оттенка.Однако форма отображения во всех случаях связана с соотношением элементовобраза.
Еслиобраз может отображать любую действительность, форму которой он имеет, то «своюформу отображения образ отображать не может. Он ее обнаруживает» [2.172].Пространственная форма плана метрополитена не отображается этим планом, онаобнаруживается, когда мы на него смотрим. В данном случае образ не говорит, чтоон отображает метрополитен пространственно, он это показывает. Формаотображения – это не элемент образа, имеющий место наряду с другими элементами,она есть его внутренняя черта.
Итак,форма отображения, посредством которой образ ‘достает’ до действительности[2.1511], характеризует следующие свойства образа:
Композиционность. Образ должен состоять из набора элементов, которые соответствуют элементамотображаемого. «Предметам соответствуют в образе элементы образа» [2.13].
Репрезентативность. Способность образа представлять действительность основана на принципезамещения. «Элементы образа замещают в образе предметы» [2.131].
Одинаковаяматематическая сложность с отображаемым. В образе и отображаемом должно бытьодинаковое количество различаемых элементов.
Общностьформы с отображаемым. При всех возможных различиях в выбранных способахотображения соотношение элементов образа должно соответствовать соотношениюэлементов отображаемого.
Особыйинтерес в перечисленных чертах вызывает четвертый пункт. ‘Все возможныеразличия в способах отображения’ означает, что можно создать различные образыодной и той же действительности. Как указывалось выше, образ может бытьдвумерным, трехмерным или может использоваться другой способ отображения.Например, фразы диктора, объявляющие остановки, с временными промежутками междуними, также можно рассматривать как образ метрополитена. И в приведенныхпримерах цвет и пространство также есть лишь средства отображения. Онихарактеризуют частный вид формы отображения. Если же отвлечься от конкретныхотобразительных средств, то останется лишь то, что образ должен иметь общим сдействительностью, чтобы он вообще мог ее отображать. Поэтому в формеотображения необходимо различать средства и структуру отображения.Пространство, временные промежутки, цветность и т.п. есть лишь средстваотображения; структура же – это то, что остается помимо всех отобразительныхсредств. Общность формы, следовательно, разбивается на:
Общностьотобразительных средств. Пространственный образ отображает пространственныесоотношения элементов действительности; цветовой – цветовые и т.п.
Общностьструктуры. Структура характеризуется наличием элементов и их возможнымсоотношением, безразличным к конкретному способу изображения.
Модификацияпункта 4 в виде пункта 4.2 в совокупности с первыми тремя дает еще одно важноепонятие – понятие логической формы: «То, что каждый образ, какой бы формы он нибыл, должен иметь общим с действительностью, чтобы он вообще мог ее отображать– правильно или ложно – есть логическая форма» [2.18]. Образ, который имеет ввиду исключительно структуру и для которого безразличен способ отображения,является логическим образом [2.181]. Способы отображения являются случайными.Образ же остается образом вне зависимости от выбранных способов отображения,поэтому «каждый образ есть также логический образ» [2.182], хотя не каждыйобраз является пространственным, цветовым или временным.
Формуотображения как логическую форму можно охарактеризовать с помощьюматематического понятия изоморфизма. Одинаковая математическая множественностьвкупе с взаимнооднозначным соответствием элементов и их соотношений вполне этодопускают. Логическая форма есть то, что образ, какой бы формы он не был, имеетобщим с тем, что он отображает. В этом отношении логическую форму образа можнов традиционных понятиях охарактеризовать как то, в чем достигается adecvatiorei et intellecti. Здесь, правда, возникает одна проблема. Изоморфизм естьотношение эквивалентности (в Расселовом смысле, т.е. в смысле логическогоатомизма). Изоморфные структуры образуют классы эквивалентности; в нашем случаеклассы структур, имеющих одинаковую логическую форму. Образ и отображаемое вэтом смысле относятся к одному и тому же классу эквивалентности. Ипространственный план метро, и образ, составленный из фраз диктора с временнымиинтервалами, и само метро будут относиться к одному классу. Отталкиваясь отперечисленных выше черт, нетрудно заметить, что ввиду единства логической формыкаждый из членов класса эквивалентности может рассматриваться как образ другогочлена[62]. При таком понимании теряется смыслразличения образа и отображаемого, поскольку они могут рассматриваться какобразы друг друга. Так, само метро можно, в свою очередь, рассматривать какобраз своего плана и т.п. Но если образ является действительно образом, тоотношение отображения, стало быть, должно подразумевать асимметрию (вРасселовом смысле), а образ должен быть выключен из класса эквивалентности техструктур, образами которых он является. Решение достигается тем, что образзанимает внешнюю позицию по отношению к отображаемому. Внешняя позиция образаобеспечивается тем, что он может быть правильным и неправильным: «Образизображает свой объект извне (его точка зрения есть его форма отображения),поэтому образ изображает свой объект правильно или ложно» [2.173]. Отображаемоеже не может быть правильным или неправильным.
Еслибы отношение отображения сводилось к изоморфизму, то образ был бы однозначносоотнесен с действительностью и не мог бы быть верным или неверным. В этомслучае наличие образа гарантировало бы наличие соответствующего ему положениядел, и все образы были бы истинными a priori. Однако, рассматривая план метро,мы понимаем, что он может быть неправильным (скажем, вкралась типографскаяошибка). Более того, мы знаем, в каком случае он был бы неправильным. «Образизображает то, что он изображает, независимо от своей истинности или ложности,через форму отображения» [2.22]. Значит, образ соотнесен не сдействительностью, но лишь с возможностью того, что он изображает; «образсодержит возможность того положения вещей, которое он изображает» [2.203]. Но вэтой возможности присутствует и невозможность, поскольку каждый образизображает не только то, как должны обстоять дела, чтобы он был верным, но ито, чего быть не должно, дабы он не оказался ложным.
Спомощью образов можно изобразить все возможные положения дел, но из образовсамих по себе нельзя узнать, какие из них действительны [2.224]. Из самого посебе плана нельзя узнать, верно ли он отображает структуру метрополитена.«Чтобы узнать, истинен или ложен образ, мы должны сравнить его сдействительностью» [2.223]. Образ сам по себе обладает лишь как возможностьюбыть истинным, так и возможностью быть ложным. Отсюда следует, что «нет образаистинного a priori » [2.225].
Извышесказанного вытекает еще одна черта образа, связанная с формой отображения:
5.Биполярность. Форма отображения, проецируя возможное, а не действительноеположение дел, вносит асимметрию в отношение образа к изображаемому, создаваявозможность для образа соответствовать или не соответствовать действительности,быть верным или неверным, истинным или ложным [2.21][63].
Возможнуюпроекцию, т.е. то, что образ изображает, Витгенштейн называет его смыслом[2.221]. Смысл образа понят, когда усвоены условия его возможной истинности ивозможной ложности. Поэтому образ может быть понят и без того, чтобы былаизвестна его истинность или ложность[64]. ПланМосковского метрополитена, например, понятен и тому, кто не только никогда непользовался московским метрополитеном, но даже не был в Москве.
Теперьследует вернуться к различию, обозначенному выше в пунктах 4.1 и 4.2. Средстваотображения являются случайными, как случайны все те конкретные образыметрополитена, о которых речь шла выше. Пространственность, длительность,цветность и т.п. могут использоваться в форме отображения лишь потому, чтоизображаемое случайно обладает этими чертами. Но вот что не случайно:изображаемое должно состоять из элементов, находящихся в определенных отношениях.Логическая форма характеризует необходимые черты формы отображения. Можно былобы сказать, что логическая форма характеризует только интенцию значенияэлементов образа, оставляя за кадром способы, в которых эта интенция могла быбыть закреплена. В соответствии с вышесказанным Витгенштейн характеризуетлогическую форму как форму действительности [2.18]. Действительность можетрассматриваться пространственно, с точки зрения времени или цвета, но все этичерты относятся к ее содержанию. Эти содержательные черты находят выражение вформе отображения в виде используемых ею изобразительных средств. Отвлечение отизобразительных средств дает чистую форму, логическую форму. В логической формеобраза отражены необходимые черты действительности, тогда как средства,используемые при этом, являются случайными.
Случайныечерты относятся к чувственно воспринимаемой стороне образа. Образ, в которомотражены только необходимые черты, т.е. в образе, где форма отображенияявляется логической формой, является логическим образом. Логический образдействительности Витгенштейн называет мыслью [3]. Поскольку каждый образявляется логическим, постольку он является мыслью. Возможность мыслитьдействительность означает возможность создать ее образ [3.001]. Как образ«мысль содержит возможность того положения вещей, которое ей мыслится» [3.02] [65]. Другими словами, возможно все то, что можнопомыслить, или, что одно и то же, образ чего можно создать. То, образ чегосоздать нельзя, – невозможно, или, вернее, нельзя было бы помыслить, что онособой представляет [3.03–3.0321]. Мысли как образу присущи все указанные вышечерты, включая и ту, что нет мысли истинной a priori [3.04, 3.05]. Но любаямысль возможна a priori, поскольку можно создать образ того, что не только ненаходит подтверждения в опыте, но и превосходит любой конкретный опыт.Необходимые черты определяют только то, что может быть, но не то, что должнобыть. Истинность мысли нельзя определить a priori, но мысль должна a prioriдопускать возможность своей истинности и ложности.
Именнос точки зрения понятия мысли вводится общее понятие предложения. Предложение –это образ, в котором мысль выражает себя чувственно воспринимаемо[66]. Из этого общего определения следует, что каждыйобраз с соответствующими изобразительными средствами будет предложением. «Мысльв предложении, – говорит Витгенштейн, – выражается чувственно воспринимаемо»[3.1]. Здесь характер чувственного выражения не специфицирован, а потому любаялогическая форма, использующая любое чувственно воспринимаемое средствоизображения, может рассматриваться как предложение. В этом случаепространственный, цветовой и т.п. образы метрополитена также являютсяпредложениями[67]. Характерный пример приводит в Дневникахсам Витгенштейн:
/>
/>/>/>/>«“ ”: если в этом образе фигура справой стороны представляет человека А, фигура с левой стороны обозначаетчеловека В, тогда целое может приблизительно высказывать: “А фехтует с В”. Вобразном написании предложение может быть истинным или ложным. Оно имеет смыслнезависимо от своей истинности или ложности. В нем должно обнаружить себя всесамое существенное»[68]. Приведенный рисунокпроецирует определенное положение дел, используя чувственно воспринимаемыесредства, и с точки зрения общего определения является предложением. Выбранныйспособ изображения не является единственным, единственна лишь логическая форма,которая должна отображать фиксированное соотношение элементов. В этом смыслепредложение логической формой показывает необходимые черты действительности, новыражает их с помощью случайных средств. Случайность средств не должна вводитьв заблуждение. Исторически сложилось так, что обычно для выражения предложенияв языке используются звуковые или письменные знаки, которые на первый взгляд неимеют ничего общего с действительностью. Высказанные звуки или написанные буквыдалеко отстоят от образа, который своими очертаниями повторяетдействительность. Но – как приводит пример Витгенштейн – и нотная запись далекоотстоит от того, что она изображает [4.011][69]. Можнотакже вспомнить иероглифическое письмо, из которого, «не теряя существа отображения,возникло буквенное письмо» [4.016]. Используя буквенную запись, мы применяемлишь одно из возможных средств, при котором предложение не утрачивает образнойприроды. Скажем, предложение формы ‘ aRb ’ воспринимается как образ, «здесьзнак, очевидно, есть подобие обозначаемого» [4.012].
Чувственновоспринимаемая сторона предложения называется знаком предложения ( Satzzeichen), и «предложение есть знак предложения в своем проективном отношении к миру»[3.12][70]. Это означает, что сам по себе знакпредложения не является образом, символической интенцией его наполняет мысль.Знак предложения – лишь возможный образ. Образом его делает мысль, проецируя нареальность верно или не верно. «Мы употребляем чувственно воспринимаемые знакипредложения (звуковые или письменные и т.д.) как проекцию возможного положениявещей. Метод проекции есть мышление смысла предложения» [3.11]. Знакпредложения сам по себе полностью изоморфен тому, что по предположению он могбы изображать, и поэтому, как указывалось выше, относится к классуэквивалентности структур, имеющих одинаковую логическую форму. Внешнюю поотношению к изображаемой действительности позицию знаку предложения придаетмысль, делая его подлинным образом или символом. В знаке предложения элементысоединяются определенным способом, именно это делает его возможным образом,тем, что может выражать мысль. Поэтому «знак предложения есть факт» [3.14].
Предложениекак образ характеризуется всеми указанными выше чертами. Оно комплексно.Элементы предложения (знаки) замещают предметы действительности [4.0311,4.0312]. Предложение является фактом. Оно проецирует возможное положение дел,что является его смыслом [4.031], и бывает истинным или ложным соответственнотому, совпадает ли его смысл с действительностью или нет. Предложениехарактеризуется биполярностью, поскольку понимать предложение – значит знать,что имеет место, когда оно истинно, и что имеет место, когда оно ложно [4.024].Поэтому понимание всей совокупности предложений охватывает всякую возможнуюреальность, а совокупность всех истинных предложений есть образдействительности, образ мира [3.01].
3. Онтологические следствия изобразительной теории
Сточки зрения изобразительной теории становится ясным, почему логическую формупредложения Витгенштейн называет прообразом. Определяя символическую интенциюкомпонентов предложения, логическая форма задает основные черты реальности,которую предложение способно изображать. Предложение существенно связано сизображаемым [4.03], и, как говорилось выше, существенность этой связиобеспечивает adecvatio rei et intellecti.
Синтаксическийанализ и изобразительная теория дают одинаковые результаты, самый важный изкоторых состоит в том, что логическая форма характеризует предложение как факт.Отсюда вытекает основной онтологический тезис ЛФТ: «Мир есть совокупностьфактов, а не вещей» [1.1]. То, что имеет место в мире [1], предопределеносредствами выразимости, а потому, ввиду общности логической формы, фактамимогут изображаться только факты. Вернее сказать, нельзя было бы изобразить мир,если бы он состоял не из фактов, поскольку у образа и изображаемого тогда небыло бы ничего общего.
Идеюфактичности мира развивает следующий онтологический тезис, который гласит: «Миропределен фактами и тем, что это все факты» [1.11]. Совокупность всех фактовопределяет как то, что имеет место в мире, так и то, чего в мире нет [1.12].Если могут быть даны все факты, то тем самым определен весь мир, посколькупомимо фактов мир ничем не может быть определен. Определение мира ограниченосредствами выражения этого определения. Все возможные образы, которые могутбыть созданы, ограничены фактичностью изображения, и это задает фактичностьизображаемого. Если мы собираемся говорить о мире, то, каким бы он ни был, мы снеобходимостью должны предполагать, что он не выходит за рамки формыотображения. В противном случае нет образа, а значит, нет и мира.
Фактдан в логическом пространстве, т.е. в форме взаимосвязи с другими фактами. То,что имеет место, определяет и то, чего быть не может. Но форма взаимосвязифактов не имеет отношения к предметному содержанию мира; «мир распадается нафакты» [1.2] и только на факты. Наличие или отсутствие факта ничего не меняет всамой форме взаимосвязи, факты могут быть любыми, но пространство остается темже самым. Логическое пространство задает возможность той или иной совокупностифактов, оставляя открытым вопрос о том, каких именно. Если этот вопрос решен,то тем самым определена вся действительность: «Факты в логическом пространствесуть мир» [1.13][71].
Понятиефакта ( Tatsache ) разъясняется Витгенштейном с помощью понятия ‘состояние дел’( Sachverhalt ). В афоризме 2 говорится: «То, что имеет место, что являетсяфактом, – это существование состояний дел». Отсюда следует, что, во-первых,любой факт есть композиция состояний дел, на это в данном афоризме указываетмножественное число; во-вторых, факт есть композиция не произвольных состоянийдел, но лишь тех, что реально существуют. То есть из всех возможных состояний делфакт образуют только реальные состояния дел. Поскольку понятие ‘состояние дел’имеет определяющее значение в онтологии ЛФТ, начнем с разбора этих двух пунктов[72].
Первыйпункт сводит сложность факта к его составляющим. Но следует учесть, чтосостояние дел как элемент композиции факта не является чем-то принципиальноиным, нежели факт. Состояние дел имеет структуру факта и в этом смысле самоявляется фактом. Только факт этот имеет элементарный характер. Состояние дел –это факт, который не распадается далее на другие факты; но именно состояние делразложимо на то, что фактом уже не является [2.01]. Поскольку мир распадаетсятолько на факты [1.2], постольку анализ фактов в конечном счете приводит ктому, что мир распадается на совокупность всех существующих состояний дел[2.04], находящихся в логическом пространстве [2.11], т.е. в форме взаимосвязис другими состояниями дел. Но опять-таки эта форма взаимосвязи может оставатьсяпостоянной, независимо от того, какие именно состояния дел окажутсядействительными. Для иллюстрации вернемся к примеру с метрополитеном. Последнийкак соотношение своих компонентов является фактом, но этот факт состоит измножества элементарных соотношений его компонентов. Здесь вся гаммавзаимосвязей распадается на совокупность отдельных взаимосвязей, каждая изкоторых является фактом. Соотношение станций и веток распадается на отношениякаждой станции к каждой ветке и т.д. Здесь последние являются более простымисоставляющими первой. Дойдя до самых простых составляющих, мы получим состояниядел. Вся совокупность действительных состояний дел могла бы быть другой, и вэтом отношении она определяет то, чего быть не может. Неизменным же остаетсяпространство факта. Проектируя метрополитен, разработчик руководствовался однимпространством, но мог наполнить его разными состояниями дел. Хотя метрополитендает лишь пространственный пример, он без труда может быть распространен наобщий случай. Факт – это совокупность состояний дел в логическом пространстве.
Посколькуфакт есть лишь коррелят собственного образа, все, что говорилось о состояниидел, не трудно связать с изобразительной теорией. А именно, состояние дел – этотот минимальный факт, образ которого можно создать. Из определения предложенияи элементарного предложения, данных выше, следует, что такой образ являетсяэлементарным предложением. Стало быть, состояние дел ( Sachverhalt ) – этоонтологический эквивалент элементарного предложения[73].
Нолюбое элементарное предложение может быть истинным и может быть ложным. А этоозначает, что с ним соотнесено два различных состояния дел: одно из них делаетэлементарное предложение истинным, а другое ложным. Биполярность предложениявыводит на второй из указанных выше пунктов. Состояние дел, которое делаетпредложение истинным, действительно существует; ложному же предложениюсоответствует несуществование состояния дел. Следуя терминологии Заметок пологике, существование состояний дел Витгенштейн называет положительным фактом,а несуществование – отрицательным. Совокупность всех положительных фактовопределяет совокупность всех отрицательных фактов, поскольку «совокупность всехсуществующих состояний дел определяет также, какие состояния дел не существуют»[2.05]. Вместе положительные и отрицательные факты есть действительность[2.06], которая «в ее совокупности есть мир» [2.063].
Напервый взгляд может показаться, что последние выводы не стыкуются спервоначальным утверждением, что мир есть совокупность существующих состоянийдел. Кажущаяся несообразность разрешается тем, что определение мира каксовокупности существующих состояний дел касается мира самого по себе, вне формыотображения. Мир же, как совокупность положительных и отрицательных фактов, –это взгляд на мир с точки зрения формы отображения. Отрицательные факты кактаковые вводятся только в связи с тем, что форма отображения предполагаетвозможность ложности предложений. И ложный образ действительно можно создать.
Каконтологический эквивалент элементарного предложения состояние дел имеет с ним одинаковуюлогическую форму, предопределяющую его внутренние черты. Первая чертаестественным образом вытекает из независимости элементарных предложений.Поскольку ни одно элементарное предложение не противоречит никакому другомуэлементарному предложению [4.211], постольку «из существования илинесуществования одного состояния дел нельзя заключить о существовании илинесуществовании другого состояния дел» [2.062]. Действительно, раз истинность иложность одного элементарного предложения не зависит от истинности или ложностидругого, то независимым должно быть и то, что делает их истинными и ложными:«Состояния дел независимы друг от друга» [2.061]. Правда, отсюда, как и вслучае элементарных предложений, вытекают затруднения с примерами. Видимо, ниодин из фактов, который мы могли бы привести в качестве иллюстрации, неявляется состоянием дел в подлинном смысле. Но так же как элементарныепредложения затребованы логическим анализом независимо от того, что им могло бысоответствовать в обыденном языке, так и состояния дел затребованы логическиманализом независимо от того, что можно обнаружить в опыте. Состояние дел – этопредел логического анализа, предполагающий элементарный факт, способный сделатьистинным или ложным элементарное предложение. И в этом смысле он свободен отпримеров, так же как и элементарное предложение.
Втораячерта вытекает из того, что элементарное предложение есть соединение простыхчастей, имен. Точно так же и состояние дел распадается на простые части,предметы. Как говорит Витгенштейн, «состояние дел есть связь предметов» [2.01].Понятие предмета ( Gegenstand ), наряду с понятием факта, является вторымосновным онтологическим понятием ЛФТ. Характеризуя предмет в первомприближении, можно сказать, что он является значением имени[74]. Далее, неразложимость имени свидетельствует и о неразложимости предмета:«Предмет прост» [2.02]. Подобно тому, как элементарное предложение распадаетсяна имена, так и состояние дел в конечном счете распадается на предметы. Предмет– это далее неразложимый элемент состояния дел. Так же как разложимостьэлементарного предложения приводит к именам, так и полный анализ состояния делприводит к предметам, и только к ним.
Однакодля адекватного понимания последнего утверждения необходимо вспомнитьсформулированный выше синтаксический принцип контекстности, которыйустанавливает, что позиция имени определяется в рамках целостного предложения.Аналогичным образом и позиция предмета определяется в рамках состояния дел. Ксуществу предмета относится то, что он должен входить в состояние дел [2.011].Это положение следует охарактеризовать как онтологический принцип контекстности[75]. Так же как форма имени предопределена еговхождением в элементарное предложение, так и форма предмета предопределена еговхождением в состояние дел. Возможность предмета входить в состояние дел должнабыть предрешена в самом предмете [2.0121]. Из определения имен как простыхсоставляющих элементарного предложения вытекает и определение их значения (предмета)как того, что является элементарным составляющим состояния дел. В данныхопределениях простая часть вводится с точки зрения состоящего из них целого.Форма предмета, определяющая его существо, есть форма его вхождения в состояниядел [2.0141]. Все, что можно сказать о предмете, предзадано структуройсостояний дел, в которые он может входить.
Возможностьвхождения предмета в состояния дел – это не внешнее свойство, а внутренняячерта, которая определяет предмет в качестве предмета. Предмет может характеризоватьсяразличными свойствами, но, прежде всего он должен быть, а быть для предмета какраз и означает возможность входить в состояние дел[76]. Отсюда следует, что каждый предмет существует в пространстве возможныхсостояний дел, которое определено их существованием и несуществованием [2.013].Мы знаем предмет, когда известны его возможные вхождения в состояния дел[2.0123], зависящие от внутренних черт самого предмета [2.01231][77]. В данном случае опять наблюдается трансформациясинтаксического принципа контекстности в онтологический. Действительно, знатьимя просто как отождествляемый знак – значит знать все его возможные вхожденияв элементарные предложения, а знать значение имени – значит знать всевозможности предмета входить в состояния дел.
Еслинеобходимость предмета входить в состояние дел определяет его зависимость, товозможность входить в разные состояния дел демонстрирует его независимость[2.0122]. На независимость предмета указывает уже характеристика имени каквыражения [3.31], т.е. знака, который может в качестве элемента входить вдругие знаки. Предметы сами по себе Витгенштейн характеризует как субстанциюмира [2.021]. Интересна мотивировка введения субстанции. Если бы таковой небыло, «тогда было бы невозможно построить образ мира (истинный или ложный)»[2.0212]. В этом случае наличие у предложения смысла, т.е. верной или невернойпроекции образа на действительность, определялось бы только истинностью илиложностью других предложений [2.0211]. Но истинность и ложность этих последних,в свою очередь, также требует определения, что порождает порочный круг.Поэтому, своей формой отображения предложение должно касаться чего-то такого,что выходит за его рамки. Состояние дел само по себе не может быть субстанцией.Оно проектируется в предложении как конфигурация того, что предложению непринадлежит и может входить в другие состояния дел, соответствующие другимэлементарным предложениям[78]. В этом отношениисубстанция мира независима от фактов [2.024].
Каксубстанция предмет характеризуется простотой, постоянством и действительностью[2.02; 2.027], т.е. теми чертами, которые приписывает субстанции традиционнаяметафизика. В противоположность предметам состояния дел, образованные конфигурациейпредметов, являются сложными, изменчивыми и неустойчивыми [2.0271]. Вэлементарном предложении состояние дел ‘составляется как бы на пробу’ [4.0031],именно поэтому оно обладает возможностью быть истинным и быть ложным. Образымогут изображать любые состояния дел, действительные или только лишь возможные.Но во всех этих образах должно быть что-то общее, чтобы их можно было сравнитьдруг с другом. Кроме того, во всех возможных образах мира должно быть нечтообщее, то, что позволило бы соотнести их с действительным миром [2.022]. Этообщее – постоянная форма – состоит именно из предметов. В различных образахмира конфигурируются одни и те же предметы, но конфигурируются по-разному.Действительный мир расположен в логическом пространстве возможных миров,проектируемых в различных образах, но это пространство задано постоянствомформы, постоянством предметов[79]. Можно было бысказать, что язык в предложениях может спроектировать все что угодно, но не всечто попало. И ограничение как раз накладывается субстанцией мира[80].
Ивсе же независимость предметов является лишь относительной. Нечто нельзярассматривать как предмет вне его возможного вхождения в состояние дел. Вернеебыло бы сказать, что тогда предмет нельзя было бы представить в знаковойсистеме. Действительно, позиция имени определяется только в контекстепредложения, а потому и то, на что указывает имя, может определяться только вконтексте состояния дел. Предмет можно изобразить только в структуре факта, внеэтой структуры его изобразить нельзя. На возможность изображения предметовнакладывает ограничения сама знаковая система; предмет существенно дан вструктуре предложения, и вне этой структуры он дан быть не может. Используяаналогию с Кантом, можно было бы сказать, что предмет как субстанция есть Dingan sich, а в качестве Ding f u r uns он дан как элемент структуры состояниядел, т.е. в логическом пространстве.
Конфигурацияимен есть элементарное предложение, а соответствующая конфигурация предметов естьсостояние дел [3.21]. Способ, которым связываются имена, есть структураэлементарного предложения, а способ, которым связываются предметы, естьструктура состояния дел [2.032]. Отсюда становится ясным, почему Витгенштейнназывает логическую форму возможностью структуры [2.033]. Прообраз задаетвозможную конфигурацию элементов предложения, а стало быть, и возможнуюконфигурацию элементов состояний дел, а в конечном счете, поскольку фактысостоят из состояний дел, и возможную конфигурацию фактов [2.034]. Полностьюпроанализированное предложение, как показано выше, состоит только из имен,соотношение которых характеризует предложение как факт. Также и соотношениепредметов создает состояние дел. Как говорит Витгенштейн, «в состоянии делпредметы связаны друг с другом как звенья цепи» [2.03]. Полный анализ фактов вперспективе приводит только к предметам, к простым частям состояний дел. В цепинет ничего помимо звеньев[81].
Здесьнужно учесть, что предметы как субстанция задают лишь постоянную форму мира, ноне постоянство его материальных свойств [2.0231]. Звенья в цепи совершенноодинаковы, единственное, чем одна цепь может отличаться от другой, – этопоследовательность и форма их соединения. Указать на свойства, которымипредметы различались бы сами по себе, невозможно, так как приписать предметусвойство – значит вписать его в состояние дел. Поскольку состояния дел ввозможных мирах различны, постольку и различные миры характеризуются разнымисвойствами. В качестве различных предметы, как и имена, конституируются толькочерез отношение друг к другу: «Два предмета одинаковой логической формы –помимо их внешних свойств – различаются только тем, что они различны» [2.0233].
Последнийабзац, вероятно, проще понять, если вспомнить то, что выше говорилось оструктуре элементарного предложения. Полный анализ элементарного предложенияприводит только к именам, но, поскольку такой полный анализ a priori провестинельзя, в его структуре можно только указать полностью определенные элементы(имена) и элементы, которые можно разлагать далее (функциональные знаки),возможно ad infinitum. Имена конституируются в качестве имен через отношение кфункциональным знакам, а в качестве разных имен – через отношение друг к другу.Это же относится и к предметам, формирующим состояние дел, образом которогоявляется элементарное предложение. Полный анализ состояния дел, которыйприводит к предметам и только к ним, есть лишь следствие логического требованияопределенности смысла, независимо от актуальной осуществимости такого анализа.В состоянии дел можно указать простые части (предметы), но лишь через ихотношение к сложной, непроанализированной части. Различить же простые частисостояния дел можно только через их отношение друг к другу. Изображая с помощьюэлементарного предложения состояние дел, мы посредством имен указываем напредметы, функциональная же часть указывает на комплексы предметов, образующихматериальные свойства. Все подобные свойства, такие как пространство, время,цветность [2.0251], изобразимы только предложениями, как свойства чего-то.Подобно функциональным знакам, которые указывают на постоянную форму вхожденияимени в элементарное предложение, материальные свойства являются постояннымиформами вхождения предмета в состояние дел. Как пишет о материальных свойствахВитгенштейн, «они прежде всего изображаются предложениями – прежде всегообразуются конфигурацией предметов» [2.0231]. Прообраз предложения показываетформу вхождения возможного предмета, изображая функциональной частью возможноематериальное свойство, сформированное конфигурацией предметов. Так, вэлементарном предложении ‘ fa ’ символические особенности ‘ a ’ заключаются вуказании на предмет, а символические особенности ‘ f ’ – в указании наконфигурацию предметов, образующих материальное свойство предмета, на которыйуказывает ‘ a ’.
Материальныесвойства предметов Витгенштейн характеризует как внешние свойства, которыенеобходимо отличать от внутренних свойств. Различие внутреннего и внешнегоопределяется здесь с точки зрения возможного и действительного. Возможностьвходить в состояние дел образует внутреннее свойство предмета, тогда как егодействительное вхождение в определенное состояние дел указывает некотороевнешнее свойство. Когда мы говорим, что предметы должны иметь какой-то цвет,занимать какое-то место в пространстве или иметь какую-то длительность, тоздесь указывается внутреннее свойство: «Пространство, время и цвет (цветность)суть формы предметов» [2.0251]; т.е. они указывают возможность предметоввходить в состояние дел. Но определенное пространство и время или эмпирическивоспринимаемый цвет есть их вхождение в действительное состояние дел.
Различиевозможного и действительного предрешено в различии прообраза и образа.Логическая форма типа ‘ y а ’ указывает на возможность вхождения предмета всостояние дел. Однако то, что ‘ y … ’ остается непроанализированным, определяетнеобходимость действительного вхождения в состояние дел. Например, в прообразе‘ y (Сократ)’ предопределено как то, что ‘Сократ’ указывает на предмет, так ито, что этот предмет должен обладать какими-то внешними свойствами.
Исходяиз природы образа, то, что говорилось о внешних свойствах, нетрудно применить ик внешним отношениям. Различие здесь, как и в анализе элементарногопредложения, лишь в количестве неразложимых далее элементов. В ‘ Y (Сократ,Платон)’ указывается вхождение двух предметов в состояние дел, причемнеобходимость вхождения определяет возможность соотношения. То, что ‘ Y (…, …)’остается непроанализированным, задает возможность вхождения ‘Сократ’ и ‘Платон’в состояние дел. Но характер вхождения, хоть он и необходим, остаетсянепроясненным до тех пор, пока не установлено ‘ Y (…, …)’.
Природапрообраза, впрочем, указывает и на судьбу внешних свойств и отношений. В любомпредложении элемент ‘ y … ’ или ‘ Y (…, …)’ указывает лишь на невозможностьактуального осуществления полного анализа, примеры которого привести невозможно[5.55]. И лишь в этом смысле данные элементы указывают на внешнее свойство илиотношение. Однако синтаксис элементарного предложения в перспективепредполагает окончательную расчленимость на простые, далее не разлагаемыесоставляющие, подразумеваемые, как указывалось выше, требованием определенностисмысла. Отсюда следует, что, так же как функциональный знак сводится к именам,так и внешние свойства и отношения должны сводиться к констелляциям предметов.Поскольку имя в качестве иного имени конституируется как иное через отношение кдругим именам, постольку и предмет в качестве иного при окончательном анализеконституируется в качестве иного через отношение к другим предметам. Отношениек другим именам окончательно характеризует независимость имени, определяявозможность его вхождения в элементарные предложения. Также и отношение кдругим предметам характеризует возможность вхождения предмета в каждоесостояние дел, определяя его независимость.
Отсюдавытекает способность знания о предмете: Полностью знать предмет –значит знатьвсе его возможные вхождения в отношения к другим предметам. Но эта способностьне характеризует внешние свойства, которые определены совокупностью предметов.Знать отношение к совокупности еще не значит знать отношение к элементамсовокупности. Полностью предмет определяется только через соотношение со всемивозможными предметами, образующими все возможные совокупности. Но последнее, вуказанном выше смысле, есть внутренне свойство предмета. Таким образом, полныйанализ состояния дел должен редуцировать все внешние свойства и отношенияпредметов к их внутренним свойствам и отношениям. Полный анализ, хотя иневозможный актуально, потенциально приводит к редукции внешних свойств иотношений к внутренним[82] [4.1251]. Все внутренниеотношения характеризуют предмет с точки зрения его вхождения во все возможныесостояния дел. Актуальная неосуществимость вторых влечет актуальнуюнеосуществимость первых. Но с точки зрения логики, которая потенциальноспособна изобразить все возможные состояния дел, актуальная неосуществимостьзначения не имеет. Предполагая возможность изображения любого состояния дел, мыпредполагаем возможность изображения вхождения предмета в любое состояние дел.Например, если предположить, что Сократ – это простой предмет, то знание того,что представляет собой этот предмет, предполагает знание возможности вхожденияэтого предмета в любое состояние дел. Вернее сказать, значение символа ‘Сократ’задано его вхождением в такие предложения, как ‘Сократ – учитель Платона’,‘Сократ – критик софистов’, ‘Сократ – муж Ксантиппы’ и т.д. возможно adinfinitum. Или, аналогично, данный предмет есть вхождение во всесоответствующие состояния дел.
4. ‘Сказанное’ и ‘показанное’
Темавнутренних и внешних свойств и отношений получает развитие в концепции,устанавливающей различие между тем, что предложение говорит ( gesagt ), и тем,что оно показывает ( gezeigt ). Принципиальное различие внутренних и внешнихчерт предметов, определяемых в рамках состояния дел, говорит о принципиальномразличии их выражения. Здесь необходимо заметить, что внутренние свойства иотношения, установленные в рамках состояния дел, соответствуют синтаксическойструктуре предложения, как она определена выше, а стало быть, представляютсобой характеристики логической формы, которая тождественна у изображения иизображаемого. Возможность вхождения в предложение определяет позицию имен, авозможность вхождения в состояние дел определяет позицию предметов. Наличие впредложении первых указывает на наличие в состоянии дел вторых и т.п.Логическая форма есть то общее, что предложение имеет с действительностью,чтобы быть в состоянии ее изображать. Но сама эта способность, как формаотображения, не изображается предложением [4.12], она им обнаруживается[2.172]. Предложение не изображает логическую форму как нечто внешнее, ноизображает посредством нее. В этом позиция Витгенштейна радикально отличаетсяот позиции Рассела. Логическая форма не есть объект наряду с другими объектами.Логическая форма есть способность образа быть образом. Предложения изображаютдействительность, но не изображают то, как они ее изображают, они этопоказывают: «Предложение показывает логическую форму действительности» [4.121].
Действительно,синтаксис элементарного предложения наполняет символической интенциейкомпоненты предложения, но о самом синтаксисе в предложении речи не идет.Предложение не говорит о своем синтаксисе, он сам выражается в языке [4.121].Внутренние свойства (или черты [4.1221]) синтаксической структуры показываютвнутренние свойства изображаемого факта. Но предложение не только показывает,оно нечто говорит. Содержанием своих компонентов оно говорит о внешнихсвойствах и отношениях.
Так,предложение ‘ fa ’ не говорит, что а – это предмет, а f – это внешнее свойство,своей логической формой оно показывает, что в предложении речь идет о предметеа и свойстве f, и говорит, что а обладает свойством f. Пусть, например,предложение “Сократ – человек” является элементарным. Оно не говорит, чтоСократ является предметом. Это показано наличием имени ‘Сократ’. Но оноговорит, что Сократу присуще свойство быть человеком. Также и в предложении‘Ф(а, b )’ не говорится, что а и b – предметы, а Ф – отношение. Это показаносимволическими особенностями имен ‘ a ’ и ‘ b ’ и функционального знака ‘Ф’.Говорит же данное предложение об определенном отношении а и b.
Сточки зрения показанного и сказанного различие внутреннего и внешнего можнопровести и так: внутренние черты суть те, что показывают способностьпредложения изображать данное положение дел; внешние свойства и отношения сутьте, о которых предложение говорит как о характеристиках именно этого положениядел. Скажем, предложение “Сократ учитель Платона” своей логической формой ‘ Y (x, y )’ показывает, что речь может идти об отношении двух предметов, и говоритчто Сократ и Платон действительно связаны отношением учителя и ученика.
Единствологической формы образа и изображаемого обнаруживается в том, что внутренниечерты синтаксической структуры предложений показывают внутренние свойствафактов: «Существование внутреннего свойства возможного положения вещей невыражается предложением, но оно выражает себя в предложении, изображающем этоположение вещей, посредством внутреннего свойства этого предложения» [4.124].Так, наличие n имен показывает наличие n предметов. Функциональные знакиразличной местности, показывают характер соотношения данных предметов.Предложение ‘Ф(а, b )’ показывает внутреннее свойство состояния дел,заключающееся в том, что в нем определенным образом соотнесены два предмета.
Какуказывалось выше, логическая форма элементарных предложений характеризует ихвнутренние соотношения, в частности взаимную непротиворечивость. Эти внутренниесоотношения также показаны синтаксисом, они обнаруживаются в структурепредложения [4.1211] и выражают его логическое место, определяемое взаимосвязьюпредложения с другими предложениями. Синтаксическая форма осуществления этойвзаимосвязи будет рассмотрена ниже с точки зрения функций истинности и операцийистинности. Пока же укажем лишь на то, что внутренние отношения предложенийпоказывают внутренние отношения фактов: «Существование внутреннего отношениямежду возможными положениями вещей выражается в языке внутренним отношениеммежду предложениями, которые их изображают» [4.125]. Например, предложения ‘ fa’ и ‘ ga ’ показывают, что в них идет речь об одном и том же предмете, входящемв разные состояния дел [4.1211]. Непротиворечивость элементарных предложенийпоказывает независимость состояний дел. Возможность элементарного предложенияобразовывать связи с другими элементарными предложениями показывает возможностьсостояний дел образовывать факты и т.п.
Внутренниесвойства и отношения, поскольку они являются чертами логической формы,Витгенштейн называет также формальными [4.122]; внешние свойства и отношения впротивовес являются содержательными. Выражаясь языком традиционной логики,можно было бы сказать, что внешнее свойство выражается в предложении тем, чтопредмет подводится под определенное понятие, и это изображается с помощьюфункции [4.126]. Так в предложении “Сократ – человек” его структура ‘ fa ’выражает тот факт, что предмет Сократ подводится под понятие Человека. В этомсмысле каждый внешний признак фиксируется содержательным понятием, под котороеподпадают определенные предметы. Данный факт может быть выражен осмысленнымпредложением. Но совершенно не то обнаруживается относительно формальныхсвойств. Наличие формального свойства нельзя выразить в предложении какподведение чего-то под содержательное понятие. Выражение “Сократ – это предмет”бессмысленно [4.1272]. То, что Сократ является предметом, показанофункционированием знака ‘Сократ’ в качестве имени в осмысленных предложениях.Если говорить о понятиях, в которых фиксируются формальные свойства, то ихнужно строго отличать от содержательных понятий: «Формальные понятия не могут,как собственно понятия, изображаться функцией. Потому что их признаки,формальные свойства, не выражаются функциями» [4.126]. То, что нечто подпадаетпод определенное формальное понятие, показано чертами того символа, с помощьюкоторого выражается это нечто. Так, то, что а подпадает под формальное понятиепредмет, показано тем, что ‘а’ функционирует в ‘ fa ’ в качестве имени. Точнотак же бессмысленно утверждение: “ fa – является фактом”. То, что fa являетсяфактом, показано тем, что ‘ fa ’ является предложением.
Примерыможно множить и множить относительно других формальных понятий, скажем,комплекса, функции, состояния дел и т.п. Однако самое главное здесь то, чтоподпадение чего-то под формальное понятие выражено определенными чертамисоответствующего символа. Нечто является предметом, потому что оно выраженоименем; нечто является внешним свойством, потому что оно выражено одноместнойфункцией; нечто является фактом, потому что оно выражено предложением, и т.д.Отсюда вытекает, как фиксируются формальные понятия: «Знак признака формальногопонятия является характерной чертой всех символов, значения которых подводитсяпод это понятие» [4.126]. Другими словами, формальное понятие предметавыражается общей чертой всех имен, формальное понятие внешнего свойствавыражается общей чертой всех одноместных функций, формальное понятие фактавыражается общей чертой всех предложений и т.д.
Посколькуобщая черта символа, как указывалось выше, согласно синтаксическому принципуконтекстности фиксируется прообразом (логической формой), постольку «выражениеформального понятия есть переменная предложения, в которой характерной являетсятолько эта постоянная черта» [4.126]. Например, общую черту имен, а значит,формальное понятие предмета, фиксирует переменная ‘ fx ’; общую чертуодноместных функций, а значит, формальное понятие внешнего свойства, фиксируетпеременная ‘ y a ’; общую черту определенного класса предложений, а значит,формальное понятие определенного класса фактов, фиксирует переменная ‘ y x ’ ит.д. Обозначая формальное понятие, соответствующая переменная своими значениямипоказывает то, что подпадет под это формальное понятие [4.127]. Так, переменная‘ fx ’, обозначая формальное понятие предмета, своими значениями (скажем, ‘ fa’, ‘ fb ’, ‘ fc ’) показывает, что a, b, c являются предметами. Как говоритВитгенштейн, «каждая переменная есть знак формального понятия. Потому чтокаждая переменная изображает постоянную форму, которой обладают все ее значенияи которая может пониматься как формальное свойство этих значений» [4.1271][83].
Проясняяпоследний тезис, луше всего обратиться к концепции неопределяемых Рассела.Формальные понятия суть те, что Рассел называл неопределяемыми, илипримитивными идеями логики. Но если для Рассела значение неопределяемыхфиксировалось исходным словарем, то Витгенштейн вводит символическиеособенности формальных понятий с точки зрения той функции, которую им придаетлогическая форма. Неопределяемость того или иного форрмального понятияобусловлена тем, что символичекие особенности выражающего его знака должны бытьвведены до всякого возможного определения. Неопределяемость фиксируется знаком,показано знаком. И если мы используем тот или иной знак, то его значениеоднозначно задано этим использованием. Действительно, явно указать значениезнака – значит использовать этот знак, но тем самым уже указано его значение.Следовательно, всякое определение содержит круг и, по крайней мере, являетсяизлишним.
Отсюдавытекают особенности функционирования формальных понятий. Указание наформальное понятие может выражаться в предложении использованием переменных.Например, присутствие переменной ‘ x ’ в ‘( $ х ) fx ’ свидетельствует обиспользовании псевдопонятия предмет: «Там, где всегда правильно используетсяслово ‘предмет’, оно выражается в символической записи через переменное имя»[4.1272][84]. В предложениях без переменных (скажем, ‘fa ’) на использование формального понятия предмета указывает логическийпрообраз данного предложения ‘ fx ’. Представленные примеры могут прочитыватьсякак “Имеется предмет x, обладающий свойством f ” и “Предмет а обладаетсвойством f ” соответственно. Но нельзя употреблять формальные понятия каквыраженные действительными функциями, поскольку там, где они употребляются «каксобственно понятийное слово, возникают бессмысленные псевдопредложения»[4.1272]. Бессмысленно, например, говорить: “Имеется х, обладающий свойствомбыть предметом” или “а обладает свойством быть предметом”. Внутреннее свойство,выраженное формальным понятием, обнаруживает себя в функционировании знаков ине может быть явно установлено в каком-то предложении [85]. Указанные особенности относятся ко всем формальным понятиям и могут служитьих отличительным признаком.
Формальныепонятия вводятся с использованием соответствующих переменных. Присутствиепеременных уже указывает на их возможную область определения. «Формальноепонятие уже дано с предметом, который под него подводится» [4.12721], поэтомувводить одновременно формальное понятие и то, что под него подпадает, бессмысленно.Скажем, вводить как исходные переменную ‘ x ’ и константу ‘а’ для указания напредметы нельзя. Ведь правильное использование ‘ x ’ в ‘ fx ’ ужеподразумевает, что ее место может быть занято ‘ a ’. Если же ‘ a ’ вводитсяособо, то это должно подразумевать, что у а есть какое-то особое свойство. Нопоследнее может быть выражено только содержательным понятием в осмысленномпредложении, а стало быть, ‘ a ’ тогда не было бы неопределяемым. Всенеопределяемые должны вводиться со знаком формального понятия, в противномслучае возникают псевдопредложения. Если помимо формального понятия предмет вкачестве исходного вводится имя ‘Сократ’, то необходимо было бы указать, чтоСократ является предметом, обладающим особым свойством. Но указание на то, чтоСократ является предметом, бессмысленно, поскольку это должно показыватьсялогической формой предложения, а обладание особым свойством выходит за рамкивнутренних свойств и потому не может вводиться как логическое неопределяемое.Все, что касается исходных понятий логики, должно вводиться на уровнеформальных понятий, особенности которых показывает синтаксис.
Взаблуждение, связанное с нарушением этого требования, как считает Витгенштейн,впадает Рассел, который наряду с понятием функции в качестве исходных вводитконкретные функции [4.12721]. В самом деле, чтобы предотвратить возникновениепарадоксов, он в аксиоме сводимости постулирует существование предикативныхформально-эквивалентных функций. Но это может свидетельствовать лишь о том, чтоформальное понятие функции изначально было введено неправильно. Зачем Расселувдруг понадобилось уточнение? Если ориентироваться на синтаксис, то, какпоказано выше, правильное использование формального понятия функции самопредотвращает появление парадоксов. Надлежащее использование переменных,определяемое логической формой предложения, само показывает, что всякая функцияявляется предикативной.
Чертыформальных понятий полностью определены синтаксисом предложений, который задаетсимволическую интенцию знаков, с помощью которых построено это предложение. Носами эти черты не могут быть выражены в каком-то другом предложении: «Вопрос осуществовании формального понятия бессмыслен. Ибо ни одно предложение не можетна такой вопрос ответить» [4.1274]. Предложение показывает символическуюинтенцию своих знаков, и тому, кто не видит, бесполезно давать объяснения,поскольку объяснение должно опираться на предложения, символические особенностикоторых уже известны. Но тому, кто не понимает символических особенностейпервых, еще более неясными были бы символические особенности вторых. В этомслучае лишь возникла бы распространенная методологическая ошибка: Объяснениенеизвестного через еще более неизвестное.
Здесьнаходит свое завершение тема, высказанная в Заметках, продиктованных Дж.Э.Муру. Синтаксис может быть только показан предложениями, но не может бытьвысказан в других предложениях[86]. «То, что можетбыть показано, не может быть сказано» [4.1212], поскольку образ тогда долженбыл бы выйти за рамки своей формы отображения [4.12]. Образ в этом случаеопредмечивался бы, выступал бы не как факт, а как предмет, которомуприписываются свойства, что бессмысленно [4.1241]. Говорить о логической формеможно было бы только в том случае, если бы она выступала в качестве обладающеговнешними свойствами предмета, но тогда, необходимо было бы выйти за рамкивозможности изображения, необходимо было бы «поставить себя вместе спредложениями вне логики, т.е. вне мира» [4.12]. Синтаксис нельзя объяснить втом смысле, что нельзя сформулировать правила функционирования знаков. Егоможно только прояснить, показывая, как функционируют знаки: «Теперь мы понимаемнаше чувство, что обладаем правильным логическим пониманием, если все правильнов нашем знаковом языке» [4.1213], где символику определяет не наличие знака, аего отношение к другим знакам. Символическую интенцию элементов предложенияхарактеризует только синтаксическая структура, т.е. логическая форма. И какформа отображения она не может быть высказана предложением, она им показана.
5. Операциональный принцип контекстности
Изложенныевыше концепции Витгенштейна оставляют открытым вопрос о том, как гипотетическиеконструкции, привлекающие формальные понятия предмета или состояния дел,применимы к языку повседневного общения. Этот вопрос вовсе не являетсяпраздным. В рамках общей постановки проблемы, где Витгенштейн пытаетсяобъяснить сущность любого языка, открытой остается задача объяснения того,каким образом гипотетические конструкции могут быть использованы в отношении естественногоязыка. Действительно, ни имена, ни предметы не могут предоставить ни одногопримера. То, что в естественном языке понимается под именем или предметом,весьма далеко отстоит от того, что в ЛФТ понимается как подпадающее подсоответствующие формальные понятия. Непосредственное следование логическомусинтаксису далеко увело бы от потребностей языка повседневного общения. Но этоне может служить аргументом в пользу того, что связь естественного языка среальностью имеет какой-то иной характер. Логика, как выражениецелесообразности любого языка, показывает символические особенности всякогознака, как гипотетического, так и реального[87].Вопрос о сущности языка не решается Витгенштейном специально для идеальногосимволического языка, но если такой вопрос может быть решен вообще, он долженрешаться для языка как такового. В перспективе ответить нужно лишь на одинвопрос: “Можем ли мы по праву применять логику, как она изложена, скажем, вPrincipia Mathematica к обычным предложениям без оговорок?”[88]. Проблема, собственно, в том, что, ориентируясь на идеальные структуры, можносмоделировать логическую форму реальности и показать ее в синтаксическойструктуре идеального языка. Но как решить эту проблему для языка повседневнойжизни?[89] Структура витгенштейновой онтологии включаетпредметы, которые по определению просты и образуют субстанцию мира, но нельзяпривести ни одного примера подобного предмета. В этом заключается ихгипотетичность. То же самое относится к состояниям дел. Стало быть, еслионтология имеет лишь идеальный, гипотетический характер, то и проблемы,поставленные Витгенштейном, могли бы быть решены только для того языка, которыйсоответствует такой реальности, т.е. также имеет гипотетический, идеальныйхарактер. Обыденный же язык соотносится с объектами повседневности, очевидноявляющимися составными, и оперирует выражениями, которые мы считаем именами, нокоторые, с точки зрения гипотетически простых предметов, именами являться не могут.
Этупроблему Витгенштейн отчетливо ставит в подготовительных материалах. Вчастности, он пишет: «В чем состоит моя основная мысль, когда я говорю опростых объектах? Разве ‘составные предметы’ не удовлетворяют в конце концовкак раз тем требованиям, которые я, казалось бы, устанавливал для простыхпредметов? Если я даю этой книге имя ‘ N ’ и говорю теперь о N, развеотношение N к такому ‘составному предмету‘, к таким формам и содержаниям посуществу не то же самое, которое я мыслил себе между именем и простымпредметом?»[90]. И далее: «Совершенно ясно, что яфактически могу соотнести имя с этими часами, как они лежат здесь передо мной иидут, и что это имя будет иметь значение вне какого бы то ни было предложения втом самом смысле, который я вообще когда-либо придавал этому слову, и ячувствую, что это имя в предложении будет соответствовать всем требованиям,предъявляемым к ‘именам простых предметов’»[91].
Решениеэтой проблемы можно найти в тех же подготовительных материалах. То, что можетрассматриваться и обычно рассматривается в качестве имени, как говоритВитгенштейн, «сводит свое полное комплексное значение в единицу»[92]. Но позиция имени определена лишь синтаксическойразработкой структуры, т.е. в контексте, так как «синтаксическое употреблениеимен полностью характеризует форму составных предметов, которые они обозначают»[93]. Комплескность значения не может служить аргументом,поскольку значение знака задает синтаксис. Если на что-то указывает имя, то сточки зрения такого указания оно должно рассматриваться как простое. Последнююцитату вполне можно рассматривать как формулировку принципа контекстности.Правда, тезис, что имя обретает значение только в контексте предложения, имеетздесь операциональный смысл, который позволяет использовать концептуальныеоснования и построенные на их основе функциональные исчисления к выражениямобыденного языка. Вопрос о действительном значении элементов предложения решаетих применение. Если при обращении к естественному языку в предложении “Сократ –человек” выражение ‘Сократ’ с точки зрения синтаксической структурырассматривается как имя, это обеспечивает восприятие его значения в качествепростого. В последнем случае принцип контекстности есть не что иное как мостик,перекинутый от идеальных моделей к многообразию повседневной жизни. Есливыражение, пусть и обозначающее комплексный предмет, в контексте предложенияможно использовать как структурный элемент, соответствующий имени, значит, кнему применим анализ, аналогичный анализу последнего. То же самое касается иостальных элементов предложения.
[44] Дневники 1916-1918. С.37.
[45] Там же. С.17.
[46] Там же. С.114.
[47] О том, что подобные предложения Витгенштейн не считалэлементарными, можно, судить по его более поздней работе (см.: Витгенштейн Л.Несколько заметок о логической форме — Логос: философско-литературный журнал,М.: Гнозис, 1994. С.210-216), где данная точка зрения в некоторых аспектахподвергается критике. В частности, там он считает, что характеризующая качествостепень должна включаться в элементарное предложение. Поэтому элементарныепредложения, даже если они не противоречат друг другу, могут друг друга исключать.
[48] Дневники 1916-1918. С.86.
[49] Эта позиция отличается от той, что была прорисована вЗаметках по логике, где функциональные знаки обладали собственным, отличным отимен значением, хотя оно и было вторичным, извлекаемым из поведения фактов.
[50] Г.Энском в Introduction to Wittgenstein’s Tractatus (аследом за ней и другие авторы, например, Fogelin R.J. Wittgenstein.– Routledge& Kegan Paul, London, 1976.– P .49) предлагает записывать полностьюпроанализированные элементарные предложения, из которых состоит идеальныйлогический язык, в виде ‘ a – b – c – d ’. В частности, она пишет: «Если бы мызадали ‘ a – b – c – d ’ как элементарное предложение, тогда ‘ a – b – c –( )’и ‘ a –(‘)–(‘‘)– d ’, были бы двумя различными функциями, которые можно было быпредставить как ‘ fx ’, ‘Ф( x, y )’ соответственно; и репрезентация ‘ a – b –c – d ’ в виде значения этих двух функций была бы ‘ fd ’, ‘Ф( b, c )’» ( P.101). Здесь функциональные знаки также рассматриваются как совокупности имен.Однако если установлен полный состав функциональных знаков, тогда от них неостается ничего; в этом случае «(‘)–(‘‘)–(‘‘‘)–(‘‘‘‘) было бы формулой,‘логической формой – логическим первообразом’ элементарного предложения»(Р.101). Здесь функциональный знак исчезает, поэтому «у Витгенштейна вполностью проанализированном предложении мы не находим ничего, кроме множествааргументных мест, наполненных именами объектов; здесь не остается выражениятакого вида, которое могло бы рассматриваться как обозначение понятия» (Р.110).С такой интерпретацией мы не согласны по следующим причинам. Во-первых,Витгенштейн не строит идеальный логический язык, состоящий из полностьюпроанализированных предложений, а стремится прояснить строй любого языка. Полныйсостав предложения указать невозможно, полностью проанализированноеэлементарное предложение является лишь абстракцией, затребованной логическиманализом. Во-вторых, если бы можно было a priori предоставить конкретный примерэлементарного предложения в виде констелляции имен ‘ a – b – c – d ’, какпредлагает Энском, Витгенштейн не преминул бы воспользоваться случаем. Однакоон специально указывает, что любые примеры форм элементарного предложения былибы искусственны [5.554] и «желание их дать должно вести к явной бессмыслице»[5.5571]. В логике относительно элементарного предложения можно лишь указатьчасти, не разлагаемые далее определениями, предполагая, что этим еще не всеопределено. Поэтому в знаке элементарного предложения функциональный знак не можетисчезнуть.
[51] В письмах к Огдену Витгенштейн следующим образомразъясняет афоризм 3.326: «Для того чтобы распознать символ в знаке, мы должныпосмотреть, как этот знак осмысленно используется в предложениях. Т.е. мыдолжны наблюдать за тем, как используется знак в соответствии с законамилогического синтаксиса. Таким образом, ‘осмысленный’ означает здесь то жесамое, что и ‘синтаксически корректный’» ( Letters to C. K. Ogden. P .59).
[52] В ранней версии ЛФТ Витгенштейн следующим образоммотивирует принцип синтаксической контекстности: «Если бы имена имели значениеи когда они комбинируются в предложения, и вне них, невозможно было бы, таксказать, гарантировать, что в обоих случаях они имели бы одно и то же значениев одном и том же смысле слова» ( Prototractatus, 2.0122). Парадокс Рассела какраз основан на таком смешении, поскольку знаку f, рассматриваемому внепредложения, придается одно значение, а при вхождении в предложение в различнойсвязи он приобретает разные значения.
[53] В Prototractatus первичность синтаксиса отождествляетсяс требованием определенности смысла: «Требование определенности можно было бысформулировать также и следующим образом: Если предложение должно иметь смысл,синтаксическое употребление каждого из его частей должно быть установленозаранее» [3.20103]. В ЛФТ требование определенности смысла является аналогомтребования полноты анализа [3.23–3.251]. Стало быть, первичность синтаксиса иполнота анализа если и не равнозначные, то тесно связанные требования.
[54] Здесь следует учесть, что, используя ‘ a ’ и ‘ b ’ вкачестве различных имен, в расчет принимаются не различия в их очертаниях,поскольку таковые свидетельствовали бы об их непростоте. Подобные различия неотносятся к сущности знакового изображения, а свидетельствуют лишь опринципиальной ущербности любой знаковой системы, которая пытается установитьразличия значков, апеллируя к их внешнему виду.
[55] Трактовка предложения как факта, отталкивающаяся от егосинтаксических особенностей, отличается от той, что основана на различенииповедения объектов и представлена в Заметках по логике. Несмотря на почтибуквальное совпадение в этих работах отдельных афоризмов (например, 3.1432),последние помещены в различный контекст. Скажем, в ЛФТ никогда не говорится оформе предложения как о том, что различает поведение объектов; также никогда неговорится и о значении ‘ R ’, которое извлекается из этого различения. Можносказать, что в ЛФТ и Заметках имеют место две разные концепции предложения какфакта и их излишнее сближение (см., например, Griffin J. Wittgenstein ’ sLogical Atomism, Ch. II, где ряд положений ЛФТ, в частности, пониманиефункциональных знаков и имен [4.24], интерпретируется с точки зрения введенногов Заметках различия компонентов и конституент предложения) не вполнеоправданно.
[56] Пояснить различия комплекса и факта, возможно, поможетрукопись Витгенштейна Комплекс и факт, датированная июнем 1930г. и включеннаяРашем Рисом в посмертно опубликованные Философские заметки. Несмотря назначительный срок, отделяющий эту работу, высказанные в ней идеи вполневписываются в установки ЛФТ. Витгенштейн, в частности, пишет: «Комплекс непохож на факт. Ибо о комплексе я, например, могу сказать, что он движется отодного места к другому, но не о факте. Но то, что этот комплекс теперьрасположен здесь, является фактом. …Я называю цветок, дом, созвездиекомплексами: более того, комплексами лепестков, кирпичей, звезд, и т.д. То, чтоэто созвездие расположено здесь, можно, конечно, описать предложением, вкотором упоминаются только его звезды и не встречаются ни слово ‘созвездие’, ниего имя» ( Wittgenstein L. Philosophical Remarks. – The University of ChicagoPress, 1975. – P .301). Т.е. факт, в отличие от комплекса, устанавливается неналичием лепестков или звезд, а их отношением друг к другу. То же самоеотносится к ‘ aRb ’. Можно сказать, что ‘ aRb ’ является комплексом,составленным из ‘ a ’ ‘ R ’ и ‘ b ’, но тогда это более не является фактом.Факт здесь устанавливается соотношением знаков, когда ‘ aRb ’ рассматриваетсякак предложение.
[57] Внимательный читатель, знакомый с традициейкомментирования ранних текстов Витгенштейна, заметит, что наша интерпретацияфункциональных знаков значительно отличается от тех дискуссий, которые былиинициированы статьей: Copi J. M. Objects, Propreties and Relations in the ‘Tractatus ’ // Mind, Vol .57, №266, 1958. – P .145–165 (воспроизведена вEssays on Wittgenstein ’ s Tractatus ), где вопрос о возможности функциональныхзнаков связывается с вопросом о наличии в онтологии Витгенштейна свойств иотношений. Дж. Копи считает, что поскольку онтология ЛФТ допускает толькопростые предметы, выразимые посредством имен, которые сам Копи рассматривает наманер самостоятельных индивидов Рассела, постольку функциональные знаки,которые служат для выражения свойств и отношений, при анализе исчезают. Вполностью проанализированном предложении никаких знаков свойств и отношенийбыть не должно. В этой интерпретации Копи прежде всего отталкивается отафоризма 3.1432, где, по его мнению, речь идет об исчезновении знака функции,поскольку отношение в онтологическом смысле выражается конфигурацией имен. Квзглядам Копи на свойства и отношения мы еще вернемся, а пока заметим, чтотакой подход содержит ряд затруднений, самое значительное из которых связано содноместными функциями. Если даже допустить, что ‘ aRb ’ сводимо к отношению,например пространственному между ‘ a ’ и ‘ b ’, а разные отношения выразимы различнымипространственными отношениями между именами, то все равно остается вопрос опредложениях вида ‘ fa ’. Если придерживаться взглядов Копи, следует сказать,что раз в совершенном языке функциональных знаков быть не должно, то существуютпредложения состоящие из одного имени. Наиболее последовательно эту точкузрения проводит У.Селларс (Sellars W. Naming and Sayng // Essays onWittgenstein’s Tractatus, P.249-270; Sellars W. Truth and ‘Correspondence’ //The Journal of Philosophy, Vol.LIX, №2, 1962. – P. 29-56), предлагаярассматривать ‘f’ как указание на то, что ‘a’ используется в качествепредложения. Это же, по мнению Селларса, можно выразить особым расположениемимени или его особыми очертаниями. Если одинаковое имя встречается в двухразличных предложениях, например ‘ fa ’ и ‘ ga ’, это можно было бы выразитьразличным написанием имени, скажем так: ‘ a ’ и ‘ a ’. Мы не согласны с такойинтерпретацией по следующим причинам: Во-первых, отдельное имя невозможнотрактовать как факт, поскольку факт характеризуется соотношением элементов.Даже если записывать имена различно, то это характеризует их лишь как комплекс,но не факт. Во-вторых, в тексте Комплекс и факт Витгенштейн специальноуказывает, что факт не состоит из предметов и их пространственных отношений,что вытекает из интерпретации Копи и Селларса. Продолжая аналогию афоризма2.03, он пишет: «Так же и цепь составлена из своих звеньев, а не из звеньев иих пространственных отношений. Факт в том, что эти звенья так связаны, онвообще не из чего не составлен» ( Philosophical Remarks, P .303). В-третьих, вафоризме 3.1432 речь скорее идет не об исчезновении знака ‘ R ’, а о том, чтосимволическую нагрузку несет не его наличие в структуре предложения, анекоторое соотношение простых элементов. В-четвертых, подход Копи предполагаетактуальную полноту анализа с примерами элементарных предложений, что, какговорилось выше, претит установке Витгенштейна. Наконец, самое главное. Копи иСелларс апеллируют к значениям знаков, выводя из употребления знаки с определеннымтипом значения, что выходит за рамки логического синтаксиса. Принципиально инуюинтерпретацию дает Е.Эванс (Evans E. About “aRb” // Essays on Wittgenstein’sTractatus. P .195-199). Он считает, что ‘ R ’ в ‘ aRb ’ характеризует неотношение, а порядок, «показывая, что aRb, а не bRa, или что aRb скорее, чемbRa ». В этом случае ‘ R ’ соотносится с классом возможных ситуаций, а именауказывают на какие-то определенные ситуации: «Я интерпретирую ‘ aR ’ какреференцию, в которой ‘ R ’ показывает род ситуации, а ‘ a ’ – вид». Этаинтерпретация кажется привлекательной, особенно если учесть теорию прообраза, скоторой ее можно связать. Однако эта же теория ставит перед таким подходом однопрепятствие. С точки зрения прообраза предложения имя точно так же можнорассматривать как референцию к роду ситуаций, а ‘ R ’ – как референцию к виду.В таком случае всякое различие утрачивается. В пользу нашей интерпретации,основанной на выделении в предложении неразлагаемой далее определениями и ещенеопределенный части, говорит то, что она, видимо, свободна от этих недостаткови к тому же имеет сугубо синтаксический характер.
[58] Здесь наблюдается интересная трансформация взглядовРассела, который также сводил свойства к отношениям. Правда, у Рассела речь шлао внешних отношениях. У Витгенштейна же внутренние свойства есть следствиевнутренних отношений. И если для Рассела сводимость свойств к отношениям естьсвидетельство того, что все свойства и отношения являются внешними (см. выше),то для Витгенштейна, как станет ясно из нижеследующего, с точки зрения логикивсе отношения и свойства редуцируются к внутренним.
[59] Дневники 1916-1918. С.54.
[60] Еще более отчетливо эта мысль выражена в Дневниках: «Илискорее “р” и “ ~ р” подобны образу и бесконечной плоскости вне этого образа(логическое место). Я могу сконструировать бесконечное внешнее пространствотолько при помощи образа, ограничивая посредством него это пространство»(С.46(1,2)).
[61] Во избежание недоразумений сразу же следует заметить,что, привлекая понятие образ ( Bild ), Витгенштейн использует его совершенноиначе, чем современная ему психология и философия. Образ не имеет отношения кчувственному восприятию, он не является чувственной репрезентацией предмета иликласса предметов. Согласно общей установке автор ЛФТ обходится без обращения ксубъекту. При объяснении образа привлекаются лишь те моделирующие отношения,которые позволяют соотнести образ с изображаемым вне зависимости от того, комуон принадлежит.
[62] К понятию изоморфизма при объяснении отношенияотображения прибегает, например, Э.Стениус, считая отношение образа котображаемому реверсивным: «Из двух из с. оморфных полей F и G одно, например F, всегда может рассматриваться как образ другого» ( Stenius E. Wittgenstein ’s Tractatus. P.95).
[63] На необходимость асимметрии указывается также в статьеSchwyzer H.R.G. Wittgenstein’s Picture Theory of Language // Essays onWittgenstein’s Tractctus. Правда, здесь асимметрия объяснена совершенно иначе.Автор разрабатывает точку зрения, что образ есть акт, тогда как изображаемоенет. Акт понимается как субъективный процесс создания образа: «Прежде всего, ябуду предполагать, что нет различий между тем, что делаем мы, когда создаемобраз, и тем, что делает образ, когда представляет то, что имеет место,поскольку образ есть представление ( das Vorstellen ) о том, что нечто имеетместо, и мы, конечно же, суть те, кто создает представление… Когда Витгенштейнговорит, что образы как-то ведут себя (изображают), он дает объяснение, что онитакое; он говорит, что они суть акты» (Р.278). Образу придается субъективнаякомпонента, которая отличает его от изображаемого. Именно она вносит асимметриюи ответственна за конституирование истины и лжи. Эта интерпретация вряд лиадекватна, поскольку у Витгенштейна никакой речи о субъекте образа не идет.Образ находится к изображаемому в объективных отношениях; он сохранял бы своюформу отображения даже в том случае если бы никакого субъекта не было вообще.
[64] Из сказанного следует, что необходимо различать то, чтообраз отображает, и то, что образ изображает. Отображение ( Abbildung ) естьдействительная проекция; изображение ( Darstellung ) есть возможная проекция.Четко это различие устанавливает П.Рикер, проводя очень удачную аналогию междуЛФТ и феноменологией: «Образ – это соответствие между структурой и структурой[2.12]. Но как только мы ввели это понятие соответствия, мы должны найти внутриобраза его принцип. Витгенштейн называет последний ‘формой отображения’ [2.15;2.151], которая является условием ‘изобразительной сопричастности’ [2.1513;2.1514]. В случае фактуальной истины затруднений нет, мы можем говорить отождестве между образом и тем, что он отображает [2.16; 2.161]; формаотображения может рассматриваться даже как то, что образ имеет в общем среальностью [2.17]. Но менее реалистическая интерпретация формы отображениявозникает с репрезентацией возможности несуществования, и главным образом сложными репрезентациями. Здесь ‘смысл’ более не является чем-то общим, нопредставляет собой внутреннюю характеристику: могут быть изображения(Darstellung) без отображения (Abbildung). Понятие Darstellung наиболее близкок феноменологии [2.22; 2.221-2.224]; Эта близость достигает высшей точки вследующем утверждении: “То, что образ изображает (darstellt), есть его смысл”[2.221]» (Ric?ur P. Husserl and Wittgenstein on Language // Analytic Philosophyand Phenomenology. – The Hague, Martinus Nijhoff, 1976. – P.90).
[65] Здесь следует особо отметить, что с точки зренияВитгенштейна мысль – это не разновидность смысла, как считал Фреге. Афоризм3.02 в совокупности с афоризмами 3 и 2.221 говорит, что мысль относится ксмыслу как образ – к изображаемому. Смысл – это возможное положение дел,проецируемое мыслью. Мысль является истинной, если содержащийся в ней смыслсовпадает с действительностью, и ложной в противном случае.
[66] На рассмотрение языка как образа или картины реальностиВитгенштейна натолкнул один вполне реальный факт (см.: Дневники. С.22(9)), окотором он в свое время рассказывал фон Вригту. Последний передает это так:«Это было на Восточном фронте. Он сидел в окопе и рассматривал журнал, где нарисунках было изображено последовательное развитие событий автомобильнойкатастрофы. Рисунок здесь служил пропозицией – он выступал как описаниевозможного положения дел. Он выполнял эту функцию благодаря тому, что фрагментыизображения соответствовали предметам в реальном мире. Витгенштейн подумал,что, воспользовавшись обратной аналогией, можно сказать, что пропозициявыступает в роли образа (картины) в силу такого же соответствия между частямипропозиции и миром. Способ, которым соединены части пропозиции, – собственно,структура пропозиции — отражает возможную комбинацию элементов в реальности, тоесть возможное положение дел» (Вригт Г.Х. фон. Людвиг Витгенштейн(биографический очерк) // Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. С.15).
[67] Здесь мы согласны с Э.Кенни, который считает любой образ,характеризующийся биполярностью, предложением (Ср.: Kenny A. Wittgenstein. P.52-53).
[68] Дневники 1916-1918. С.23.
[69] Здесь, кстати, следует учесть, что музыкальную темуизображает не наличие нотных знаков, но их взаимное расположение. А значит,нотная запись фиксирует факт и, следовательно, также является предложением.
[70] В Prototractatus Витгенштейн говорит, что «предложение –это знак предложения вместе со своим способом изображения» [3.2].
[71] Ср.: ЛФТ 2.063.
[72] В интерпретации соотношения Tatsache и Sachverhalt имеютместо две позиции, в основном совпадающие с выделенными нами двумя пунктами.Первую, например, следуя Э.Энском и другим исследователям, последовательнопроводит Козлова М.С. в Комментариях к русскому переводу ЛФТ (С.496). ЗдесьSachverhalt соотнесен с Tatsache как простой факт со сложным. Необходимоотметить, что эта позиция поддержана и объяснениями самого Витгенштейна,которые можно найти в письмах к Расселу (см. следующую сноску). Акцент навтором пункте можно найти в статье Copi J.M. ‘Tractatus’ 5.542 // Essays onWittgenstein’s Tractatus, P.165. Здесь Sachverhalt соотнесен с Tatsache каквозможное с действительным. Сходная точка зрения выражена Э.Стениусом (О p.cit. P .29). Однако эти два пункта не противоречат друг другу, скорее одинслужит дополнением к другому.
[73] В одном из писем Витгенштейн так поясняет Расселуразличие факта и состояния дел: «Sachverhalt есть то, что соответствует Elementarsatz,если оно является истинным. Tatsache есть то, что соответствует логическомупроизведению элементарных предложений, когда это произведение истинно» (ПР,С.156). В своем Введении к ЛФТ Рассел придерживается именно этого разъяснения(С.15).
[74] Характеристика предмета столь же неопределенна, как ихарактеристика имени. Вопрос о том, что представляет собой предмет с точкизрения опыта, выходит за рамки исследования. Здесь лучше привести высказываниесамого Витгенштейна, который на вопрос Н.Малкольма о природе Gegenstandответил, «что в то время считал себя логиком, а поскольку он был логиком, то вего задачи не входило решать, является ли та или иная вещь простой или сложной,поскольку все это был чисто эмпирический материал» (Малкольм Н. ЛюдвигВитгенштейн: Воспоминания // Людвиг Витгенштейн: Человек и мыслитель.– М.:Прогресс, 1993. С.85). Это замечание необходимо соотнести с поставленным ранеевопросом о том, является ли Gegenstand самостоятельным предметом. Приведенноезамечание Витгенштейна выводит этот вопрос за рамки онтологии ЛФТ. В этомотношении взгляды Энском, Копи, Селларса, отождествляющих Gegenstand срасселовскими самостоятельными индивидами, ничуть не более обоснованны, чемточка зрения Стениуса или Каннисто, включающих в совокупность Gegenstandуниверсалии в смысле Рассела. Все подобные вопросы решаются Витгенштейном не сточки зрения типов значения знаков, принимаемых в качестве неопределяемых, а сточки зрения различия внутренних и внешних свойств, выраженных символическимиособенностями знаков (см. ниже).
[75] Выделяя онтологический принцип контекстности, мы,mutatis mutandis, следуем П.Хаккеру, который по этому поводу пишет: “Имя имеетформу, предопределенную комбинаторными правилами логического синтаксиса, итолько как обладатель данной синтаксической формы, может обозначать тот типпредмета, который оно обозначает.… Нет такой вещи, как предмет, который неявляется элементом факта, поэтому также не существует значимых имен, которые неявлялись бы элементами осмысленных выражений” (Hacker P.M.S. Semantic Holism:Frege and Wittgenstein, Р.231-232). Правда, онтологический принцип выводитсянами из синтаксиса, а не наоборот.
[76] Здесь сама собой напрашивается аналогия с Аристотелем.Вхождение предмета в состояние дел есть не что иное, как его осуществленность,его бытие. На аналогию с Аристотелем указывается в статье:Wolniewicz B. A Parallelism between Wittgensteinian and Aristotelian Ontologies// Boston Studies in the Philosophy of Science.– Dordrecht ,1969, IV.Автор статьи проводит параллель между понятием Gegenstand у Витгенштейна ипонятием материи у Аристотеля. Соответственно, возможность вхождения предмета всостояние дел рассматривается как аналог аристотелевского понятия формы. С этойточкой зрения вряд ли можно согласиться, поскольку плюрализм предметов ввитгенштейнианской онтологии соответствует не материи, которая едина, аплюрализму целостных вещей, состоящих, согласно Аристотелю, как из материи, таки из формы. Возможность вхождения предмета в состояние дел в этом отношениискорее соотносима с тем, что обеспечивает возможность синтеза материи и формы.
[77] В письме к Огдену Витгенштейн поясняет: «Я знаю его[предмет], но я не знаю ничего о нем» ( Letters to C. K. Ogden, P .59). Тоесть речь идет не о том, что известны какие-то внешние свойства предмета,которые могут быть описаны только в предложениях, но известны его внутренниечерты, позволяющие рассматривать предмет как предмет.
[78] В Дневниках Витгенштейн, характеризуя функцию имен,следующим образом указывает на их связь с предметами: «Имена необходимы дляутверждения, что эта вещь обладает тем-то свойством и т.д. Они связывают формупредложения с вполне определенными предметами. И если общее описание мираподобно его шаблону, то имена прибивают шаблон к миру так, что последнийполностью покрыт им» (С.72(10)). Имена как элемент формы отображения связаны ссубстанцией мира.
[79] Ср.: «Реальный мир занимает только одну ‘точку’ влогическом пространстве возможных миров» ( Stenius E. Wittgenstein ’ sTractatus, P .43).
[80] Здесь уместно воспользоваться метафорой и сравнитьонтологию ЛФТ с образами, возникающими в окуляре калейдоскопа. Каждый повороткалейдоскопа создает один из возможных миров, состоящий из тех же самыхэлементов, но в разных соотношениях. Добавим, что выделенная позиция одного изповоротов, соответствующая реальному миру, могла бы иметь место только в томслучае, если бы можно было выйти за пределы калейдоскопа, сравнив то, что можетбыть, с тем, что есть. И эта возможность зависит от постоянствасконфигурированных элементов.
[81] В письме к Огдену Витгенштейн уточняет: «Нет ничеготретьего, что связывает звенья, но звенья сами по себе образуют связь друг сдругом» ( Letters to C. K. Ogden. P .23).
[82] На потенциальную возможность такой редукции Витгенштейнуказывал представителям Венского кружка: «Если мы опишем положение делполностью, то внешнее отношение исчезнет» (Вайсман Ф. Людвиг Витгенштейн иВенский кружок // Аналитическая философия: становление и развитие.– М.: ДИК,1998. – С.50).
[83] Заметим, что в выражении формальных понятий другойстороной синтаксического принципа контекстности ввиду общности логической формыу образа и изображаемого является онтологический принцип контекстности.Символическая функция элементов предложения показывает внутренние свойстваизображаемого. Например, подобно тому, как символические особенности имениобнаруживаются в контексте предложения, так и внутренние свойства предмета, накоторый указывает имя, обнаруживаются в контексте соответствующего предложениюположения дел.
[84] В экземпляре ЛФТ, принадлежащего Ф.П.Рамсею,Витгенштейн, поясняя этот афоризм, записал: «Предложение “Существует n вещейтаких, что...” в качестве своего значения преполагает то, что мы пытаемсяутверждать, говоря “Существует n вещей”» (Lewy C. A Note of the Text of theTractatus // Mind, 1961, vol.61). На существование предметов указывает вхождениеопределенного символа (предметной переменной) в предложение под знаком,выражающим общность, что не требует эксплицитного, т.е. в особом предложении,выражения их существования. Само по себе использование переменных показываетвозможность существования их значений.
[85] Здесь просматривается интересная аналогия с Расселом,особенно если учесть предыдущее примечание. По сути дела, подпадение чего-топод формальное понятие предмета заменяет функцию знания по знакомству в еерасселовском понимании. Правда, у Витгенштейна эта функция лишенатеоретико-познавательного значения. Бессмысленность приписывания существованиятому, что подпадает под формальное понятие предмета, и его простота выводятсяиз свойств синтаксической структуры, а не постулируется на основанииэпистемологических предпосылок. То есть бессмысленность выражения “Сократсуществует” связана не с тем, что значение имени ‘Сократ’ дано нам внепосредственном знакомстве, но с тем, что оно подпадает под формальное понятиепредмета, с которым не могут комбинироваться выражения общности.
[86] Ср.: «То, что правила грамматики не являютсяэмпирическими пропозициями, ясно из того факта, что не имеет смысла спрашиватьоб их истинности или ложности» (Maslow A. A Study inWittgenstein ’ s Tractatus .– University of California Press, Berkeley and LosAngeles, 1961.– P .24). К этому утверждению добавим, что правилаграмматики не являются не только эмпирическими предложениями, они вообще неявляются предложениями. Вернее, любая попытка сформулировать их явно приводит кбессмысленным псевдопредложениям. Из позиции Витгенштейна вытекаетпринципиальная невозможность метаязыка, как способа описания синтаксиса исемантики языка более низкого уровня. Принципиальную невозможность, вытекающуюиз этой позиции, просмотрел Рассел, который во Введении к ЛФТ (С.26) предлагаетиерархию языков для решения проблемы показанного. Но показанное – это не то,что может быть сказано на более высоком уровне. Показанное – это то, что вообщене может быть сказано. Это то, что предполагает язык любого уровня, для тогочтобы быть языком.
[87 Когда Рассел объясняет работу Витгенштейна с точки зренияпостроения идеального языка (Введение, С. 11), он вполне прав, но лишь в томотношении, что это касается гипотетических конструкций. Но с точки зрениядействительной реализации гипотетической конструкции Рассел неверно понимаетзадачу ЛФТ. Синтаксис идеального языка должен проглядывать в синтаксисе языкадействительного. Понимание логической целесообразности задает способфункционирования всякого языка.
[88] Дневники 1916-1918. С.87.
[89 Единственно известный нам способ решения данной проблемыпредлагает Г.Л. Финч, который разводит значения знаков естественного иидеального языка по разным уровням реальности. В частности он пишет: «Объекты,вещи и сущности имеют общим то, что они могут вступать в структурные отношения:объекты с объектами, вещи с вещами, сущности с сущностями [2.01]. Фактически,они представляют собой три разновидности ‘единств’ – формальное, физическое ифеноменальное» (Finch H.L. Wittgenstein – the Early Philosophy: an Expositionof the Tractatus.- New York: Humanities Press, 1971.- P .9). Другими словами,Финч подразумевает, что синтаксис языка, сохраняя общие черты, сообразуется стой онтологией, с которой он имеет дело, т.е. описание феноменальной реальностификсирует в качестве значения имен феномены; описание физической реальностификсирует в качестве значения имен физические объекты и т.д. Но здесьнепроясненным остается вопрос, каким образом соотносятся эти типы реальности,как от одного значения имени можно перейти к другому. К тому же остаетсяпроблема, каким образом возможность определения значений зависит отпостулирования различных типов реальности. Но как можно было бы решить этупроблему? Очевидно, только допуская онтологические или эпистемологическиепредпосылки, что выходит за рамки собственно логики.
[90] Дневники 1916-1918. С.80.
[91] Там же.
[92] Там же. С.92.
[93] Там же. С.91.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.i-u.ru/