--PAGE_BREAK--Фальсификационный критерий.
Данный критерий почти полностью совпадает с предыдущим по объяснению причин его не применимости к философии. Если только в первом случае речь шла об отсутствии самой процедуры философского законотворчества, то в данном случае речь идет об отсутствии самих законов, то есть того, что проверяется. Так же естественно следует под этим понимать и отсутствие наличия философской теории. По этой причине нет эволюции теорий или их смены, а есть их нагромождение, размножение как грибов после дождя. Всем ясно, что долго так продолжаться не может. Или философия должна стать литературой или она будет раздавлена ворохом собственных теорий, претендующих на абсолютную истину, но не способных опровергать друг друга, а только дополнять или конкурировать. Естественно сказанное следует понимать, что ни одна философская теория существующая ныне в том числе и диалектический материализм не является подлинной философской теорией. То что ничего невозможно опровергнуть из того что мы имеем в качестве философских определений говорит именно за то, что мы не имеем действительно таких определений, но то что мы вообще можем говорить обо всем что входит в такие определения свидетельствует о существовании таких свойств, которые заставляют себя их отображать, даже и в тех несовершенных результатах поиска, которые мы имеем.
Парадигмальный критерий.
Заявим сразу философия действительно не наука, поскольку в ней на самом деле не сложился «фонд общепринятых достижений». Более того как было показано, такой фонд и не мог сложиться в силу естественных причин становления, скорее всего то, что мы имеем и наблюдаем есть только подготовка к его формированию. Именно поэтому нет ни единого или претендующего на главенство мнения о достижениях философии, ни хотя бы одного понятия, которое бы трактовалось одинаково в разных системах и разными философами. Отсюда и та болезнь плюрализма, которая поразила философию, лишив ее даже стремления к созданию такого фонда. Плюрализм в данной ситуации это вынужденная реакция на диктат идеологии и способ сохранения философами за собой права на собственную философии в ситуации отсутствия единой общепризнанной. Это своего рода процесс свободного гниения, который должен завершится прорывом выходом наружу всей скопившейся энергии разложения и безысходности. Но само по себе это состояние для философии и может быть определено как ее смерть.
Как только появится первая научная философская теория сразу же заработает и этот критерий. Сразу же сложиться научная парадигма, которая сконцентрирует в себе научное содержание философского знания, и станет основой для совершенствования его в рамках научного метода.
Методы.
Что касается методов, то для философии вполне бы хватило тех методов, которые используются наукой. Что касается конкретики экспериментов, набора инструкций и процедур, то философия не обременена такой необходимостью, так как уже было сказано, у нее нет своего четко ограниченного круга объектов, и потому она может только пользоваться результатами экспериментирования в любых других научных областях. Собственно философским экспериментом будет являться любой эксперимент, проводимый в то или иной науке, так как всеобщие свойства проявляются во всех случаях и со всем объектами. Поэтому философ более должен следить за новыми понятиями, посредством которых ученый описывает результаты своего труда. Именно в них может промелькнуть как в породе частички философской истины. Отбирая их и анализируя, применяя к описанию поведения других объектов философ обирает из них те, которые отражают именно такие всеобщие свойства. И любое приложение данной закономерности к описанию любого возможного эксперимента и будет чисто философским экспериментированием. Таков научный метод применительно к философии. Таков ее специфический метод, не считая всех иных, способствующих соблюдению правил процедур научного познания.
Проблемы.
Что касается проблем, то это уж действительно странно слышать, что у философии якобы нет своих проблем. Другое дело что в философии (а не в гносеологии и логике) нет сформулированных в корректной форме «открытых и общезначимых проблем». Потому и на любой вопрос мы имеем несколько ответов.
Все задаваемые философом и философу вопросы есть на данном этапе становления философии реальные и нерешенные проблемы. У философии все проблемно, потому что ее как подлинно научного знания все еще не существует, то есть нет философского знания полученного посредством научных методов, с учетом специфики именно философской формы познания действительности.
Язык.
О языке философии мы реально тоже вряд ли что сможем сказать, так как философии в ее научной форме не существует. Но о языке философии можно определенно сказать, что это будет не просто использование известных слов, а создание посредством понятий и придания им функции быть обозначениями философского содержания, смысловых формул, выполняющих роль своего рода философских уравнений, позволяющих восстановить в сознании картины изменений происходящих в объекте или с объектом под воздействием этих свойств в любых условиях и задачах. То есть чтение философского текста перестанет быть плаванием без парусов и руля в пучинах чужих и самим их покорителям до конца не ясных пучинах смыслов, а станет контролируемой операцией с четкой картой местности и приборами для такой навигации. Ну и естественно будет обеспечено наличием специальных плавсредств, которые пригодны именно для такого свободного перемещения и творческого поиска новых истин. Тогда не каждый употребляющий слова из философского лексикона и разглагольствующий на высокие темы будет автоматически считаться философом, а только тот кто владеет достаточным минимумом средств для такой деятельности. И только при таких обстоятельствах язык философии обретет свой научный статус. Но для начала надо чтобы такой язык стал выразителем настоящего, а не мнимого содержания. Тогда и не надо будет называть имя философа, который ввел данный закон в качестве части его определения, а достаточно будет дать формульную его часть, состоящую из двух противоположных понятий (категория) и описания его (свойства) сущностных черт (определения).
Развитие.
У науки потому есть поступательное движение, то есть развитие, что она есть наука. А философия таковой на данный момент не является. И все искусственные попытки сделать ее таковой потерпели крах. Поэтому надо ждать когда она станет наукой, только тогда может быть и развитие. А пока есть развитие пред-философии, состояния, характеризующее ее предметное самоопределение, а характеристикой этого состояния и является наличие множества самостоятельных философских концепций.
Критерий истинности.
Пожалуй это самый существенный критерий, который является «неопровержимым» доказательством не научности философии. Именно на него ссылаются современные философы, когда хотят обосновать свою собственную точку зрения на любой вопрос. Именно в этом утверждении черпают уверенность противники научности в философии. К нему прибегает и А.Г.Никифоров для обоснования своей позиции.
Им выделяются три момента характеризующие свойства истинного высказывания.
1. Начнем с общепризнанного: формальная логика говорит нам, что истинными или ложными могут быть только повествовательные предложения, но не вопросительные или побудительные.
Если же философские утверждения не могут быть проверены, не могут быть опровергнуты, не могут прийти в столкновение с реальностью, то все это означает, что они и не претендуют на ее описание. Может показаться, что это неверно, ибо в философских системах наряду с нормативными, оценочными и тому подобными утверждениями встречаются и описательные утверждения, например: «Бытие есть ничто» или «Изменение качества осуществляется посредством скачка». Однако если мы более внимательно посмотрим на такого рода утверждения, то убедимся, что это вовсе не описания, а скорее определения, соглашения об употреблении терминов и следствия этих соглашений.
2. По-видимому, предложение, претендующее на истинностную оценку, обладает еще одной важной особенностью: оно должно быть разрешимо — в том смысле, что должен существовать интерсубъективный способ проверки этого предложения, позволяющий установить, истинно с но или ложно.
Однако исходные определения и принципы научной теории подвергаются эмпирической проверке, и в ходе этой проверки выясняется, что они представляют собой не просто лингвистические соглашения, а подлинные описания реального положения дел. Система же философских определений и соглашений не подвергается и не может быть подвергнута такой проверке, она всегда остается в плоскости языка, следовательно, не может рассматриваться как описание реальности.
3. Наконец, интерсубъективная проверяемость предложений, допускающих истинностную оценку, делает их общезначимыми. Это следует понимать в том смысле, что если некоторое предложение признано истинным или ложным, то с этой оценкой вынужден согласиться каждый человек, независимо от своего национального происхождения, классовой принадлежности, идеологических, политических и прочих ориентаций.
Именно благодаря тому, что философские утверждения не представляют собой интерсубъективно проверяемых описаний, они и не являются общезначимыми — в том смысле, что каждый, кому понятно их значение, должен соглашаться с ними. "… В результате работы философии, — замечает по этому поводу В.И.Вернадский, — нет общеобязятельных достижений — все может быть не только подвергнуто сомнению, но, что важнее всего, это сомнение может войти как равное в организацию философской мысли каждого времени. В отсутствии общеобязательных достижений заключается резкое отличие результатов философского творчества от построения Космоса научной мыслью..."
Все это свидетельствует о том, что к философским утверждениям понятие истины неприменимо.
Это была представлена аргументация автора статьи «Философия как личный опыт».
Посмеем выразить не согласие как с методом избранным им для анализа самого феномена истины, так и специфических особенностей ее как истины философской. Думается была проведена чисто поверхностная экспертиза различия критериев истинности в философии и истинности в науке. То есть не было учтено реальное историческое состояние философии, а так же не была взята в расчет сущностная специфика философии, что позволило бы ему обратить внимание на не соответствие обсуждаемой им дисциплины с той, какой она должна была бы быть при соблюдении соответствующих правил ее формирования.
Попробуем дать свое представление об истине и проблеме применения данного критерия к продуктам философского познания.
Истина не есть суждение само по себе, не есть только корректно исполненное действие по выражению некоторого содержания. Суждение есть правильно оформленная процедура использования знания, которое было сформулировано в качестве закона или считается известным фактом. Иными словами для высказывания суждения по которому можно будет судить о ложности или истинности некоего знания применение которого и демонстрирует данное суждение, необходимо иметь то, что называется законом.
Проверка на истинность – есть проверка этого закона. А что такое закон, а закон, как было уже сказано выше, есть описание посредством понятий и определенного языка соответствующего объекта сознания, который формируется в сознании же в процессе взаимодействия человека с тем, что его окружает, то есть с миром.
Поэтому для проверки знания, закона, факта надо иметь этот факт в том виде, в каком бы он представлял описание действия определенной закономерности. То есть прежде чем утверждать о правомерности проведения оценки чего либо на истинность, надо понять, а есть ли предмет проверки.
Далее можно и использовать иные характеристики истинного высказывания как его повествовательность, интерсубъективность и общезначимость. Но без наличия объекта такой проверки, и более того, не владея методами для формирования такого объекта, речь вести о рассмотрении высказываний философии как истинных или не истинных просто глупо.
То что философия имеет в качестве предмета исследования такие объекты сознания, которые отражают всеобщие свойства мира, что эти объекты можно описать, то есть дать им определение и понятийно, категориально обозначить уже было сказано. Требует ли такое предположение само проверки на истинность – конечно. Но кто бы усомнился хотя бы в том, что ни один вопрос не возникает если для этого нет оснований. Если возникает философское вопрошание, то для него есть основание, есть свой перечень вопросов. Но своеобразие ситуации заключается в том, что вопрос сам по себе уже есть признак рациональности. Это не эстетическое переживание. Это не нравственные страдания или муки. Это не проявление физиологической или духовной потребности. Философствование – акт интеллектуального поиска ответа на вопросы. Но если вопросы и поиск на них ответов – это прерогатива познания, то что должно нас заставить отрицать способность философии быть источником знания. А потому просто невозможно представить процесс получения знания в качестве некого индивидуального переживания субъекта относительно его положения в качестве участника мировых событий.
Почему набор собственных рациональных представлений отчасти научных, отчасти произведенных для личного пользования представлений образующих ядро мировоззрения, включая и нравственные и эстетические и художественные предпочтения, то есть весь комплекс индивидуальных средств ориентации в мире — по воле запутавшихся философов следует воспринимать как некий особый вид отношения к миру. Который видимо по такой логике должен обладать такими особенностями, которые не имеют отношения ни к каким известным человеческим реакциям на мир. Что это за особая деятельность человека как мировоззрение? Почему в угоду заблудшей философии превращать этот вполне понятный и объяснимый механизм самоориентации, в прибежище несостоявшейся науки?
Нет мировоззрение имеет четкое определение в качестве приоритетного комплекса поведенческих установок, которые являются результатом применения знаний о мире в целях формулирования своего собственного отношения к основным жизненным ситуациям. Мировоззрение – это своего рода модель действия и отношения к тем или иным обстоятельствам, которая может опираться как на науку, так и на собственные результаты познания действительности, но чаще опирается на оба уровня процедуры познания мира, коллективный и индивидуальный.
То, что философия не подходит под определение мировоззрения ясно видно по тому, что философия пытается объяснить устройство мира, а не выстроить линию поведения по уже известным правилам. Она сама ищет правила высшей оценки истинности того или иного выбора, или объяснения. Философия ищет ответы на свои собственные вопросы и именно в таком состоянии, в состоянии безуспешного поиска, и в таком аморфном виде и принимает участие в формировании мировоззрения. Именно так проблемы философии попадают в нашу жизнь, заставляя людей не ставящих своей целью решать проблемы философии задумываться над ними. А это и порождает иллюзию, что философия есть мировоззрение, поскольку более ни с одной наукой таких трудностей как с философией не существует, по крайней мере в контексте проблемы истинности их законов.
Поэтому и следует понять, что должна быть сначала сформулирована та основа, о которой можно будет повествовать, положения которой можно будет совместно проверять и использовать к общему благу, а уж потом и применять все критерии ее оценки на соответствие тому что определяется, что и составляет суть проверки на истинность. Прошедший же такую процедуру закон и будет называться истиной, истинным. По этой самой причине не существует реально ни каких относительных и абсолютной истин. Истина сама по себе это некая формула прошедшая проверку. По этой причине она не может быть относительной, а только абсолютной. Другое дело что наше описание может быть более адекватным или менее адекватным тому объекту сознания который может быть описан, отображен посредством понятий в виде закона. Эти категории относятся к результатам познания, которые могут быть более точными или менее точными. Но сама проверка не может быть только на половину, но лишь на все сто. Подразумевается что все проверяющие честны и не искажают и не приукрашивают результат. Поэтому все что подтверждено проверкой является истиной до тех пор, пока не доказано обратного. Если возникают обстоятельства исключающие в одном из случаев закономерный результат, то данная истина ограничивается пределами действия данного закона. То есть меняется закон, а не истина.
Именно потому, что в философии еще не сформировалась основа, система законов философии по типу научных, в силу названных причин и не может быть применена к философским суждения процедура стандартной проверки на истинность. Предложения философии «бессмысленны» не потому что в них нарушены семантические правила, а потому что в ее законах нет смысла. Но смысла нет не потому, что нет основы для его формулирования, а потому что нет представления и прецедентов как это сделать, как дать правильное определение философского закона. А раз нет законов, то не может быть и проверки. Поэтому и остается только восклицать: «Это приводит нас к уже упоминавшемуся различию между утверждениями философии и науки: первые — непроверяемы, их нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть опытом, фактами, они неразрешимы — в том смысле, что с помощью эмпирических методов нельзя установить их истинность или ложность. Это настолько общеизвестно, что неловко, право, об этом и говорить».
Хотя думается – философ должен испытывать неловкость иного рода, а именно за то, что в этом прямая его вина, а не пытаться спрятать голову в песок мировоззрения выставив на показ свою полнейшую некомпетентность и недееспособность. Неужели философы не понимают, что обрушивать на голову студента, ученого, обывателя пыльные мешки чужих и собсвенных заблуждений просто не гуманно, а по сути просто издевательство и не плохой левый приработок, так как весьма мало кому удастся доказать, что «мировоззрение» преподавателя слабее чем «мировоззрение» студента. А как следует из статьи именно такой критерий только и может быть использован для характеристики значимости философа и оценки уровня его знаний соответственно. Так что за все надо платить. Особенно за то, что бы не насиловать свое сознание бессмысленными вывертами запутавшегося в своих лабиринтах чьего то недюжинного ума.
В заключение этого раздела хотелось бы поддержать одно соображение: «Здесь совершенно верно замечено, что, как только некоторая область исследования начинает пользоваться научными методами и оказывается способной устанавливать истину, философским спекуляциям в этой области приходит конец», правда с одной поправкой, что такие философские спекуляции на данный момент составляют и суть современной философии как науки о всеобщих свойствах мира (исключая гносеологию и логику), и что не плохо бы было применить научные методы к самой философии, и тогда возможно и она наконец превратиться в науку.
Природа философского творчества.
Если приведенные аргументы в защиту научности философии не показались убедительными, то перейдем к рассмотрению природы философского творчества, и тогда возможно мы в нем должны обнаружить косвенные подтверждения данного тезиса, что философия – точно не наука. Ведь если это так, то и творческий метод философа должен быть ненаучным в принципе. Но надо однако хорошо представлять, что избрав для себя тот или иной вид философствования мы тем самым выбираем и соответствующий ему вид творчества.
Какой же вид творчества считает истинно философским А.Г.Никифоров.
По его мнению философская работа делится на настоящую, о которой он и предпочитает высказываться, и на вторичную, то есть не творческую, работу по необходимости. Возможно выбор между этими двумя формами существования в философии является актуальным для ее представителей, так как в отличие от научной деятельности где такой паразитизм и формализм труднее замаскировать под научную деятельность, поскольку в науке существует предел имитации научной активности и рано или поздно наступает время проверки достижений, в философии всегда можно сослаться на собственное видение проблемы. Не этим ли отчасти объясняется нынешняя популярность пресловутого плюрализма, когда без особого труда можно всегда найти оправдание своей глупости и косности.
Но допустим что большинство философов не прибегают к этой уловке, а наоборот честно озабочены решением своих мировоззренческих задач. Чем же может заняться философ. В отличие от ученого по мнению автора, философ имеет только одну возможность, возможность давать интерпретации тому, по поводу чего высказались другие философы, поскольку едва ли найдется хоть одна тема, которая бы в философии не обсуждалась. Тогда как в науке все темы четко определены и выбор обусловлен единым для всех ученых списком задач.
«Таким образом, исходный пункт философского исследования — не вопрос, не проблема, с которых, по мнению Поппера, начинает наука, а субъективная неудовлетворенность существующими решениями и желание устранить эту неудовлетворенность».
Нет по мнению Никифорова у философа и своих инструментов, он безоружен перед решением проблемы. Его инструментами являются взгляды других философов по тем проблемам которые он считает для себя приоритетными.
«Философ, как правило, не открывает новых фактов и законов, не выдвигает проверяемых гипотез, не строит теорий для объяснения фактов. Его задача — найти и в систематической форме выразить свое понимание мира и свое отношение к нему».
Перейдем к разработке решений выбранной задачи. Здесь автор останавливается особо. Но мы ограничимся несколькими предложениями, поскольку все аргументы носят описательный характер.
Суть решения по Никифорову всегда сводится к переосмыслению результатов чужого труда. Если новый смысл позволяет провести ревизию как можно большего количества смыслов, то это и есть признак значимости проделанной работы. При этом он использует хитрости. Например он может делать вид, что поставил перед собой научную задачу и ее решил, а на самом деле (и я с этим согласен) он только имитирует такую логику познавательного процесса, а на самом деле решение ему известно заранее, а вся суета производится исключительно для придания новому ответу ранга всеобщности, дабы продемонстрировать его значимость. Именно эта способность и может считаться положительным критерием оценки философского результата. То есть чем больше устоявшихся концепций переосмыслил философ, тем более он значителен.
Отметим сразу странная это значительность, если результаты труда не имеют ни какой познавательной ценности. Не есть лишь по пословице «перевешивание порток, на дугой гвоздок», ценность чего просто ставится под сомнение самой философской практикой, суть которой в чистом виде составляет именно стремление к такому перевешиванию. То есть эта деятельность философа не ведет к определению какого бы то ни было смысла вообще, поскольку число личных мнений как известно всегда равно количеству людей которые их высказывают, ведь опыт у всех различен, а единого опыта не существует.
Интересно и еще одно подмеченное свойство поведения философов когда они совершают такую революцию переосмысления.
«Со временем философ, по-видимому, совсем перестает читать философскую литературу. Зачем ему она? Он — гуру: он все знает, может дать ответ на любой философский вопрос, он только учит. С коллегами он почти не разговаривает на философские темы: что могут они сказать ему? Но охотно беседует с молодежью или с представителями других профессий. Пишет почти исключительно вторичные работы, повторяя, разъясняя, комментируя себя».
Еще одной характеристикой процесса творчества философа в статье выступает и ожидаемая им реакция на результат его труда. Подлинной реакцией по мнению автора и любого философа является признание его заслуг не коллегами по цеху, как этого бы следовало ожидать, а признание простых людей, не философов. Именно они реально создают имя философу, нежели та среда которой он принадлежит.
Постараемся после всего сказанного дать такое описание творчества философа, которое с одной стороны позволит по иному взглянуть на феномены описанные в статье, а с другой – покажет реальную основу этого творчества.
Исходя из описанных выше механизмов философского познания, как выявления и описания специфический объектов сознания отражающих всеобщие свойства мира творческая деятельность философа состоит из следующих этапов.
Ну, во-первых для философа при таком подходе нет необходимости разделять работу на истинную и не истинную, на творческую и имитирующую творчество. Дело в том, что какую бы работу ни выполнял философ, она все равно будет иметь смысл, так как будет выполнять задачу решения конкретных научных философских проблем.
Во-вторых, не будет проблем с выбором темы. То есть не нужно будет ждать вдохновения или особого чувства неудовлетворенности. А можно будет просто взять любую тему из списка нерешенных. Поскольку такой список будет сформирован автоматически.
В-третьих, философ не чувствует себя безоружным. Так как у него есть понимание сути процесса познания и ему понятны механизмы формирования законов философии, и он знает как связать полученный результат с конкретными фактами пусть и в связи с необходимостью интерпретации результатов полученных средствами других наук, — то он в любой момент может приступить к поиску решения без опасения в недостаточности средств и информации по этой проблеме. Ведь знания о сути проблемы будут основываться не на мнениях философов, а на фактах действительного их решения. Если таковых не будет, то это и будет критерием не тривиальности поставленной задачи.
В-четвертых, философу наконец-то не нужно будет обязательно создавать свою собственную философскую систему, так как для его вклада в развитие предмета будет достаточно именно решения только поставленной задачи, без необходимости переосмысления всех задач. Ведь надо признать, не всем выпадает удача найти такой существенный и ранее необнаружимый изъян в чужих концепциях, что делает такую глобальную операцию обоснованной. То есть труд философа перестает быть трудом одиночек и гениев. Любой получивший базовые представления философ может решить посильную философскую задачу, сделать свое открытие. Но надо признать, что в силу специфики философии как в основном теоретического системостроительства, возможностей для философского открытия гораздо меньше, чем например в любой другой частной науке. У философа нет возможности дифференцировать свой предмет поскольку он описывает именно всеобщие свойства. И любой выход за границы этого критерия, сразу превращает его деятельность в частнонаучную. Поэтому вся теория философии наука о всеобщих закономерностях объектов, ограничена небольшим числом собственных законов и их интерпретацией и описанием механизма их применения. В этом смысле более выигрышным представляется современное состояние развития философского метода, когда можно сколько угодно и о чем угодно высказывать бесконечное количество мнений и суждений. Однако и первый вариант не исключает открытия еще не выделенных всеобщих свойств, хотя это и усложняет жизнь философу в качестве первооткрывателя ввиду резко возрастающего в этой связи фактора конкуренции. Однако для философа всегда остается возможность неограниченного количества интерпретаций суждений тех философов, которые творили вне рамок научности в эпоху научного самоопределения философии. Хотя нельзя все же не отметить, что результаты таковых исследований будут предназначены для узкопрофессионального пользования или будут являться популярным изложением основных законов философской дисциплины.
В-пятых, результатом философского познания будет всегда философское открытие или попытка установления истины. Поэтому придется лишиться восторженных поклонников и естественно поклонниц, возможно аспиранток, и лишить свою деятельность ореола таинственности и загадочности. Но это не слишком большая плата за возвращение утраченного авторитета и возвращение в лоно академической науки.
Как видно из сказанного, все приведенные характеристики философии как не науки можно объяснить именно тем, что философия как наука еще не сформировалась, а отнюдь не тем, что она якобы таковой не является. Все эти описания могут с успехом быть интерпретированы в качестве особенностей именно этапа становления. Ведь если бы было обратное, то самого вопроса о сущности философии бы не возникало, и сама философия уже давно бы была изгнана из вузовских аудиторий в курилки или на улицы, где по логике Никифорова ей только и место. Но не смотря на научную оппозицию философии ни один думающий ученый не возьмет на себя смелость изгнать философию из храма науки, не станет в серьез утверждать о бессмысленности философских проблем, и о ее абсолютной ненужности и бессодержательности. Более того, сами же ученые всегда готовы предложить способы ее сохранения в составе научных дисциплин, оправдывая целесообразность ее наличия то необходимостью отражения в ней методологических принципов научного познания, то объяснения законов логики, то якобы культурной и познавательной ее значимостью как уникального познавательного феномена. Хотя как из этого явствует, ни кто не может объяснить и доказать реальных причин своего к ней снисходительного отношения и все-таки плохо скрываемого уважения.
Думается было бы не плохо дать представление о подлинно философском творчестве, которое строится по законам философского жанра. Примерно его можно изобразить в следующей последовательности.
Если исходить из признания единой природы всех объектов сознания, дающих нам информацию о мире, то и философские законы следует рассматривать как научные, то есть требующие выполнения всех шагов для получения научного определения. Так если существует философская проблема, которая естественно не может по данной логике возникнуть на пустом месте, то есть у нее есть причина в лице такого детерминирующего объекта сознания, который и вызывает постоянное обращение всех философов к этой теме.
Поэтому философ должен отбросив заранее существующие трактовки данного феномена, попытаться увидеть его внутренним зрением, то есть как такой специфический объект. Иными словами его опыт и знание объектов мира, пусть даже на бытовом уровне, должны актуализировать в сознании любого другого человека сущностные характеристики данного свойства, суммирующие особенности проявления его в различных ситуациях и с разными объектами. После сформирования в сознании такого образа, можно приступать к описанию его существенных черт, то есть посредством понятий дать образное описание сути тех процессов которые происходят с объектом под действием данного свойства. Данное описание не должно рассматриваться как описание чисто внешних черт действия свойства для различных классов объектов. Определение должно обладать именно образной формой передачи сущности, то есть концентрированной и декодируемой в реальность формулой, где все слова предложения имеют строгое взаимное расположение и являются частью самого словесного образа свойства. По той причине и можно сказать, что существует философский язык, которому надо учиться, то есть учится понимать обычные слова в философском контексте.
Далее остается только зафиксировать определение после чего можно сказать, что открытие закона состоялось на формальном уровне.
Так же как и в науке философский закон может быть проверен на практике. Это как мы видим при таком подходе к формированию оного не представляется проблематичным. Мы можем взять любой объект и предсказать соответствующие черты последующего его состояния, которые могут быть связаны с действием данного свойства. Например, бросив камень мы можем быть абсолютно уверены что следствием этого будет некоторое состояние которое будет обусловлено этим броском, то есть, если дать закону причины и следствия определение преемственности состояний, можно всегда быть уверенным, что такая преемственность будет проявляться всегда и везде со всеми объектами. И для каждой категории (закона) философии можно применить данную проверку. Только определения и последствия действия законов будут естественно различны.
Проведя такую проверку хоть над предметом быта, или над объектом научной практики, философ может рассчитывать и на интерсубъективность и на общезначимость его выводов, и на то, что можно последовательно применить данный закон, изложив его в повествовательном предложении.
Что же касается проблем в философии, то при таком подходе, число их сведется к минимуму, поскольку для определения большинства законов уже сегодня достаточно и теоретического и практического материала. После их переопределения предложенными способом, они перейдут из разряда проблем в разряд законов, то есть создадут философскую теорию, после чего будет проведена четкая граница между тем, что уже подтверждено, и тем, что еще только рассматривается в качестве кандидата на новое еще неизвестное философское свойство. Ведь в процессе познания как следует из истории философии были получены и все известные понятия, имеющие философский статус. Поэтому и с выбором проблемы трудностей возникнуть не должно. Единственным условием будет правда постоянное поддержание связи с наукой, где впервые и обнаруживают себя все свойства, в том числе и философские. То есть их на самом деле невозможно высосать из пальца, а опыт как источник новой информации в настоящее время и в изменившейся под воздействием самоопределения философии как науки, будет уже недостаточен для собственно научной исследовательской работы. Вот тогда то философ и вынужден будет спустится с облаков на реальную почву взаимодействия с представителями частных наук.
С этого момента главным образом чтение и анализ философских систем как признак философского творчества дополнится и общением с деятелями науки, с целью выявления и применения для построения научных теорий новых более совершенных формулировок философских законов, и открытия еще не известных ранее, но которые могут быть использованы при построении научных теорий в той части которая определяется знанием именно этих закономерностей. В некоторых случаях именно влияние философских идей приводило к появлению более жизнеспособных оригинальных научных теорий. Хотя надо отдать должное философским способностям их авторов, нежели конструктивной помощи со стороны тех, кто обладал статусом философа.
продолжение
--PAGE_BREAK--