Биографический метод в социологии

БИОГРАФИЧЕСКИЙ МЕТОД В СОЦИОЛОГИИ
Курсовая работа
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГлаваI.    СУЩНОСТЬБИОГРАФИЧЕСКОГО МЕТОДА
       1.1.   Определение биографического метода в социологии
1.2.   Истоки биографического метода в социологии
ГлаваII.  СБОР И ОБРАБОТКАБИОГРАФИЧЕСКИХ ДАННЫХ
        2.1.  Сбор биографического материала
2.2.  Анализ и интерпретация биографическогоматериала
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОКИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ВВЕДЕНИЕ
Биографический метод имеет очень много общего сметодом включенного наблюдения и по сути является еще одной разновид­ностьюэтнографического подхода к «анализу случая». Отличием биографического методаможно считать большую сфокусирован­ность на уникальных аспектах истории жизничеловека (иногда — группы, организации) и на субъективном, личностном подходе кописанию человеческой жизни, карьеры, истории любви и т. п, В центре вниманиясоциолога здесь оказывается документальное или устное описание событий сточки зрения самого «случая», то есть те сведения, которые в медициненазывают субъективным анамнезом. Как и метод включенного наблюдения, биографическийметод имеет «этнографические» корни. Культурные антропологи и историки частоопирались (и опираются) на «устные истории» или дневниковые записи и мемуары,когда им приходится изучать соот­ветственно «доисторические», не имеющиеписьменной традиции сообщества либо «закулисные» политические механизмы. Ещеоче­виднее тот вклад, который внесли в развитие биографического ме­тодадокументальная журналистика и мемуаристика. (Достаточно вспомнить о стольраннем примере использования сравнительно-биографического метода, как«Жизнеописания» Плутарха.)
Цель настоящей курсовой работы – выработать полное исистематизированное представление об истоках, идейных предпосылках и конкретныхприменениях биографического метода в социологии.
Глава I.  СУЩНОСТЬ БИОГРАФИЧЕСКОГО МЕТОДА
1.1. Определение биографического метода всоциологии
Биографические данные в социологии — это основнойисточ­ник детальных и мотивированных описаний «истории» отдельной личности. Изначимые социальные связи, и мотивы действий по­лучают здесь убедительноеосвещение «с точки зрения деятеля». Чаше всего источником биографических данныхстановятся лич­ные документы (мемуары, записки, дневники и т. п.) либо матери­алыинтервью и бесед.
Лишь в очень редких случаях исследователь имеетдело с жиз­неописанием, включающим в себя все события «от первого крика допоследнего вздоха». Обычно основное внимание уделяется кон­кретным аспектам илистадиям жизни — карьере, межличностным отношениям и т. п. Некоторые авторы дажепредлагают взамен широко употребляемых терминов «биографический метод» или«история жизни» использовать термин «история отдельного слу­чая» («individual case history»), подчеркивающийизбирательный, селективный характер жизнеописания1.
В социологии «истории жизни» чаще всего использовалисьдля изучения социальных меньшинств — тех групп, которые довольно трудноподдаются пространственной и временной локализации (и, следовательно, менеедоступны для масштабных выборочных об­следований).
1.2. Истоки биографического метода в социологии
 
В 1920-40-х гг. биографический метод широкоприменялся представителями Чикагской школы. Так, например, в 1920-е гг. чи­кагскийсоциолог К. Шоу изучал подростковую преступность, используя написанные по егопросьбе автобиографические заметки юного правонарушителя, дополненныеполицейскими и судебны­ми документами, результатами медицинскихосвидетельствований и т. п. Всю совокупность этих данных он рассматривал как«исто­рию случая».
Первой собственно социологической работой,«узаконившей» использование личных документов, писем и автобиографий в ана­лизесоциальных процессов, стала опубликованная в 1918-1920 гг. книга У. Томаса и Ф.Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и в Америке». Один из томов этой книгисоставила автобиография польского эмигранта Владека, описавшего свой путь изпровинци­ального Копина в Чикаго. Этот путь включил в себя и учебу в дере­венскойшколе, и работу помощником в лавке, и выезд в Германию в поисках заработка,предшествовавшие эмиграции в США. Томас и Знанецки первыми выступили собоснованием использования биографического метода в рамках интерпретативногоподхода в со­циологии. Они полагали, что социальные процессы нужнорассматривать как результат постоянного взаимодействия сознания личности иобъективной социальной реальности. В этом взаимодействии личность и «ее»определения реальности выступа­ют и как постоянно действующий детерминант, икак продукт со­циального взаимодействия. Следовательно, изучение сознания и са­мосознания— необходимое условие анализа социального мира. Кроме того, Томас и Знанецкипредполагали, что исследование, базирующееся на «историях жизни», позволитвыйти к более ши­роким обобщениям, касающимся социальных групп, субкультур,классов и т. п.
Н. Дензин дал одно из самых популярных определенийбиогра­фического метода (метода «историй жизни», «жизнеописаний»):«… биографический метод представляет переживания и определе­ния одного лица,одной группы или одной организации в той фор­ме, в которой это лицо, группа илиорганизация интерпретируют эти переживания. К материалам жизненной историиотносятся лю­бые записи или документы, включая «истории случая»социальных организаций, которые проливают свет на субъективное поведениеиндивидов и групп. Такие материалы могут варьировать от писем до автобиографий,от газетных сообщений до протоколов судебных заседаний».
Предположение о необходимости учета «перспективыдеятеля», его смыслового горизонта и определения ситуации играет ведущую )ольпри использовании биографического метода. Так как целью здесь в конечном счетеоказывается понимание тех или иных ас-гектов «внутреннего мира» субъекта,необходимым становится и 1редположение о том, что исследуемые располагаютдостаточно сложной структурой субъективного опыта и способны отделитьсобственный «образ Я» от образа окружающего мира, способны«воспринять себя вкачестве активного субъекта своей собственной истории жизни, отличного отсоциального мира».
Следующая фундаментальная особенностьбиографического метода — его направленность на воссоздание исторической, раз­вернутойво времени перспективы событий. Используя биографи­ческий метод, социологстановится в некотором роде социальным историком. История социальных институтови социальных измене­ний здесь раскрывает себя через рассказы людей об ихсобствен­ной жизни. Это открывает дополнительные возможности для пересмотра«официальных» версий истории, написанных с позиций властвующих классов и групп,и сопоставления этих версий с ос­нованным на повседневном опыте знаниемсоциальной жизни, ко­торым располагают непривилегированные и «безгласные» соци­альныегруппы. «Кто говорит и кого слушают — это политические вопросы;факт, становящийся особенно очевидным, когда голос получают люди, обладающиенизким статусом и властью».
Вот, например, как описывает свои отношения сначальством женщина-работница, проинтервьюированная Дж. Уитнер в ходеисследования «биографии» игрушечной фабрики в Чикаго (эта ра­бота, кстати,может служить примером использования биографи­ческого метода в исследованииорганизаций):
«Один мастер — он прежде служил лейтенантом илиеще кем-то там в армии — все время доводил работавших на его участкеконтролеров качества до слез, потому что он кричал на них, и онирасстраивались. (Вопрос: почему он кричал на них?) Потому что они отказывалисьчто-нибудь делать, а он не терпел, чтобы кто-то отказывался на его участке, имы ту­шевались. Он накричал на меня. Я сказала ему, что мне напле­вать. Тогдаон побежал к начальству, чтобы пожаловаться, что я вела себя непочтительно. Онхотел от меня объяснительной. Но разве кто-то не покрикивал на меня? Я несобака».
Особое внимание проблеме предоставления праваголоса «без­гласным» уделяет традиция символического интеракцгюнизма… Здесьэта проблема рассматривается не столько в политическом, сколько в теоретическомаспекте. Предполагается, что во всяком обществе существует определенная«иерархия правдоподобия» в производ­стве и распространении значений исоциального знания. Те, кто находятся на «верхнем этаже» этой иерархии, имеютпреимущество в формулировке правил, используемых для приписывания смысладействиям и определения ситуации. В результате кто-то диктует правила и нормы всоответствии со своими интересами, а кто-то, также следуя своим интересам, нарушаетэти правила и нормы, оказываясь в положении аутсайдера, маргинала или преступника.Если социолог принимает одну, господствующую точку зрения при описаниифрагмента социальной реальности, он заведомо игнори­рует те интересы, знания исмыслы, которые определяют поступки другой стороны. Биографический подход сточки зрения символи­ческого интеракционизма увеличивает шансы исследователя впо­нимании нестандартных или «отклоняющихся» от общепринятого смысловыхперспектив, хотя именно в этом случае его нередко об­виняют в одностороннем илитенденциозном анализе:
«Когда мы обвиняем себя или коллег-социологов внеобъектив­ности? Я думаю, что рассмотрение типичных примеров показалобы, что эти обвинения возникают — если обратиться к одному важ­ному классутаких случаев, — когда исследователь оказывает сколь­ко-нибудь серьезноедоверие перспективе подчиненной группы в некоем иерархическом отношении, Вслучае девиантов таким иерар­хическим отношением оказывается отношение морали.Здесь в по­ложении превосходства оказываются те участники отношения, ко­торыепредставляют силы официальной и одобряемой морали, а Подчиненными становятсяте, кто якобы нарушил эту мораль… (другими словами) обвинения в предвзятости,относящиеся к нам или к другим, провоцируются отказом проявлять доверие и почте­ниек сложившемуся статусному порядку, где право быть услышан­ным и доступ к истинераспределены неравномерно». Естественно предположить, что направленностьбиографичес­кого метода на то, чтобы представить субъективный опыт деятелячерез его собственные категории и определения, требует какого-то переосмыслениякритериев объективности исследования. Дейст­вительно, социолог здесьдолжен прежде всего определить, какова «собственная история», личная трактовкасубъекта. То, как субъект сам определяет ситуацию, в данном случае важнее, чем то, какова ситуация «сама по себе». Эта «собственная история» может и должнабыть дополнена сведения­ми о том, как определяют ситуацию другие участники.Сопостав­ление точек зрения и сведений, полученных с помощью разных ме­тодов и(или) из разных источников, позволяет полно и достаточно объективно воссоздатьне только внешнюю картину событий, но и их субъективный смысл для участников.Такой тип исследователь­ской стратегии в социологии принято обозначать как множествен­нуютриангуляцию*. (Термин «триангуляция» призван подчеркнуть сходство соспособом определения удаленности или месторасполо­жения некоторого объекта,используемым в геодезии или радиопе­ленгации.) Множественная триангуляцияпомогает в анализе раз­личающихся определений ситуации, относящихся к одним итем же элементам опыта.
Глава II.  СБОР И ОБРАБОТКА БИОГРАФИЧЕСКИХ ДАННЫХ
2.1.  Сбор биографического материала
Любой устный или письменный рассказ субъекта особытиях его жизни может рассматриваться в качестве биографического ма­териала.При определенных условиях для воссоздания «истории жизни» могут использоватьсяи вторичные источники — мемуары других лиц, письма, официальные документы и т.п. Например, если обратиться к исследованиям «истории жизни» организаций,  К.Литлер изучал трудовые отношения в двух британских компаниях в 1930-е гг.Интервьюирование профсоюзных активистов, участво­вавших в событиях тоговремени, было дополнено материалами архивов этих компаний и газетнымисообщениями, касавшимися тру­довых конфликтов, которые там происходили. Внедавнем совмес­тном исследовании британских и российских ученыхизучалась,в частности, кадровая политика на предприятиях разного типа («не­благополучных»,«благополучных», «новых»). Помимо анализа до­кументов кадровой и экономическойстатистики использовались полуструктурированные интервью работниковпредприятий, ос­новной темой которых стали трудовые биографии респондентов(всего было проведено 260 интервью на 12 предприятиях).
Важно, однако, различать биографические(автобиографичес­кие) истории и так называемые устные истории. Устная исто­рия— это фактуально точное воссоздание определенных истори­ческих событий. Вее фокусе — не субъективный опыт деятеля, а историческое знание о событиях,процессах, движущих силах и причинах. Устные истории, рассказанныеучастниками событий, ис­пользуются для накопления такого исторического ифактического знания. Историческое знание «с точки зрения очевидца» необходи­мо,например, антропологу, стремящемуся воссоздать историю раз­деления труда междусоседними племенами или историю вражды между кланами. Историк — представительшколы «Новой социаль­ной истории» также сможет использовать устные истории,напри­мер, описывая бурные политические изменения «снизу» как изме­ненияповседневной жизни простых людей.
В социологии принято различать три основных типа«историй жизни»: полные, тематические и отредактированные.
Полная «история жизни» в идеале очерчивает весьжизненный опыт субъекта — от колыбели до могилы (что само по себе не тре­буетбольшого объема и степени детализации).
Тематическая «история жизни» отличается от полнойтем, что она относится преимущественно к одной стороне или фазе жиз­ненногоцикла субъекта. Например, Э. Сазерленд написал книгу о профессиональной карьере«вора в законе», который выступил в качестве соавтора произведения. Сазерлендподготовил опрос­ник, позволивший структурировать письменный рассказ своегосоавтора, провел ряд дополнительных интервью и прокомменти­ровал получившуюся«историю жизни». Однако он не использо­вал никакие дополнительные источники.
Отредактированная «история жизни» может, вообщеговоря, быть и полной, и тематической. Ее основная особенность — веду­щаяроль социолога-интерпретатора, явно организующего биогра­фический материалв соответствии с теоретической логикой, изби­рательно редактирующего иинтерпретирующего исходный рассказ (или рассказы) субъектов для того, чтобыответить на поставлен­ные в исследовании вопросы. Нередко множество отредактиро­ванных«историй жизни» становятся иллюстративным или дока­зательным материалом втеоретическом по сути исследовании. Примером может служить знаменитая работа И.Гофмана «Стиг­ма». Под «стигмой» здесь понимается свойство (атрибут), рассмат­риваемоекак порочащее, неуместное для представителя опреде­ленной социальной категориии отличающее его от социально определяемой «нормы» (например, значительныйфизический де­фект, моральное «уродство» наподобие алкоголизма, принадлеж­ностьк «не той» расе и т. п.). Так, в главе, посвященной типам «духовной карьеры»стигматизированных людей, Гофман исполь­зует десяток различныхавтобиографических источников, мемуа­ров, «жизненных историй», чтобы показать,как влияют на личност­ную идентичность время и обстоятельства осознаниясубъектом своей стигмы, ее очевидность для окружающих и т. п. Субъектами«жизненных историй» здесь оказываются и человек, заболевший в юностиполиомиелитом, и профессиональная проститутка, и сле­пая девушка, игомосексуалист.
Основными источниками биографических данных, какуже го­ворилось, служат, помимо опросов и интервью, публичные и част­ные архивныематериалы.
Интервью, опросники и дословные записиустных сообщений неизменно играют ведущую роль в получении значимых длясоцио­логии «историй жизни». Их применение гарантирует релевантность получаемыхсведений той теоретической проблеме, которая стоит перед социологом (хотя эта«социологическая релевантность», по мнению некоторых, достигается ценой меньшейспонтанности и непосредственности изложения). Процедуры интервьюирования иопросники, используемые в этом случае, по сути, отличаются от традиционных длясоциологии лишь тем, что они отчетливо струк­турированы временной перспективойчеловеческой жизни как цело­го. Опросник, или «биографический путеводитель»,используемый при интервьюировании, позволяет субъекту упорядочить свой рас­скази уделить достаточное внимание всем фазам жизненного цикла (детство, юность ит. п.) и всем сферам жизненного опыта (семья, карьера и т. п.), которые значимыдля него и (или) интересуют соци­олога. Помимо того, что биографическийопросник или краткий те­матический путеводитель позволяют не позабыть или непропустить существенные сведения, они полезны и самому исследователю каксредство отчетливой и явной операционализации тех понятий, кото­рые онсобирается использовать в теоретическом анализе.
Заметим здесь, что нередко биографическийматериал собира­ется в ходе вполне традиционного выборочного обследования. Вбольшинстве случаев выборка такого исследования представляет какую-товозрастную когорту или профессиональную группу. Ра­зумеется, исходя изпрактических соображений стоимости широ­комасштабного интервьюирования идоступности «редких» сово­купностей, исследователи чаще всего ограничиваются квотнойвыборкой. Например, в осуществленном в 1970-е гг. ис­следовании социальныхизменений в канадской провинции Квебек было собрано 150 биографических интервьютех, кто начинал свою профессиональную карьеру в 1940-е гг.
Даже в тех случаях, когда социолог проводит сериюглубинных («клинических») интервью без использования жесткого плана бе­седы или«путеводителя», он ориентируется на какую-то совокуп­ность теоретическизначимых тем, пунктов беседы и постоянно возвращается к их обсуждению. Вкачестве примера мы можем ис­пользовать известную работу «отца-основателя»этнометодологии Г. Гарфиикеля, посвященную анализу «индивидуального случая»изменения полового статуса. Основной эмпирический материал здесь — этомногочисленные интервью Агнессы, девятнадцатилет­ней девушки, рожденной ивоспитывавшейся до 17 лет как мальчик и сознательно решившей сменить пол.Агнесса к моменту поступ­ления в университетскую клинику уже два года жила воблике де­вушки и успешно скрывала от окружающих свой секрет. По ее собственнымсловам и некоторым косвенным данным, она всегда хотела стать нормальнойженщиной и ощущала себя девушкой, рас­сматривая свои нормальные мужскиегениталии как «злую шутку природы», превратность судьбы. С точки зрениягенетики, анато­мии и эндокринного статуса, Агнесса представляла собой редкийслучай «чисто гормональной» (тестикулярной) феминизации в под­ростковомвозрасте: физиологически и анатомически нормальные мужские органы соседствовалис вполне отчетливыми женскими вторичными половыми признаками, и внешне, длянеосведомлен­ных наблюдателей, Агнесса выглядела как привлекательная юнаядевушка. Конечно, Гарфинкеля интересовал не сам по себе «меди­цинский случай».Его интересовала та тонкая социальная «работа», направленная на достижение исохранение избранного сексуально­го статуса, которую приходилось осуществлятьАгнессе. Любая ошибка, нарушение нормативных ожиданий окружающих, откло­нениеот «социально-понятных» ролевых моделей привели бы Аг­нессу к краху ееидентичности и к полной маргинализации. Однако Агнесса не только «управилась» снеобходимостью вести обычный, социально-принятый образ жизни молоденькойдевушки, иметь подруг и поклонников и т. п., но и добилась сложнойхирургической операции, которая позволила избавиться от мужских генита­лий иобрести — средствами пластической хирургии — «мини­мальный анатомическийнабор», необходимый, чтобы стать «обыч­ной женщиной» (конечно, лишеннойсобственно репродуктивной функции). Именно сложная «жизненная история» Агнессыдала возможность проанализировать те механизмы конструирования и поддержания«правильного», рационального и «объяснимого-с-точ-ки-зрения-других-людей»статусно-ролевого поведения, которые в повседневной жизни «нормальных» мужчин и«нормальных» жен­щин не осознаются и действуют автоматически.
Гарфинкель в беседах с Агнессой постояннообращался к тем темам («пунктам») ее биографии, которые позволяли пролить светна определенные теоретические проблемы: «наивное» восприятие разделения половкак однозначного, абсолютного и морально-на­груженного порядка вещей;идентификация сексуального статуса посредством культурно-детерминированныхзнаков отличия, вос­принимаемых в обыденном сознании как естественные, и т. п.Од­ной из тем, интересовавших исследователя, была тема ретроспек­тивногоконструирования личностью согласованной с избранным статусом автобиографии: всесобытия, поступки, атрибуты, отноше­ния прежней жизни Агнессы, воспитывавшейсяв качестве мальчи­ка, последовательно интерпретировались ею как история «ошибоч­новоспринимавшейся окружающими в качестве мальчика» девочки. Разумеется, такаяавтобиография была не лишена каких-то пропус­ков и труднообъяснимых фактов, нов главном отличалась незау­рядной согласованностью: «Уже сама выраженностьпреувеличе­ний в ее женской биографии, в описании маскулинности ее друга (закоторого Агнесса собиралась выйти замуж), «бесчувственнос­ти» еемужских гениталий и т. п. представляет постоянно подчер­киваемую черту:последовательно женскую идентификацию».
Случай Агнессы, проанализированный Гарфинкелем,еще раз демонстрирует те трудности в оценке объективности данных, кото­рыевозникают при использовании биографического метода: любые искажения фактовздесь могут оказаться и результатом их намерен­ного сокрытия, и вполне«искренним» механизмом защиты личнойсамотождественности (то есть неотъемлемойчастью реального «образа Я»), и результатом простой неосведомленности.
Так, Гарфинкель отметил, что Агнесса поразительномало знала о мужской гомосексуальности и при неоднократных попытках обсуж­денияэтой темы, несмотря на явный интерес и эмоциональность вос­приятия разговора,просто не могла объяснить, как она воспринимала признаки гомосексуальныхинтересов у других мальчиков. Она также отказывалась провести какие-либосравнения между собой и гомосек­суальными мужчинами либо трансвеститами, хотялегко и охотно со­поставляла свой статус со статусами нормального мужчины илинор­мальной жешцины. Исследователь был лишен возможности услышать рассказыдругих участников событий, однако добросовестно зафикси­ровал особое мнениеодного из урологов, не участвовавших непосред­ственно в лечении Агнессы. Этотчеловек полагал, что решение об операции было медицинской и этической ошибкой,результатом мис­тификации, ссылаясь на весьма неоднозначные медицинские призна­кии даже на то, что у случайно встреченного им жениха Агнессы была отнюдь немужественная внешность.
Изрядно времени спустя, когда исследовательскийпроект был успешно завершен, книга Гарфинкеля находилась в печати, а быв­шаяпациентка уже более пяти лет вела активную жизнь молодой, привлекательной исексуально-благополучной женщины, Агнесса посетила ученых и сообщила, чтоникогда не имела абсолютно ни­каких биологических дефектов, которые вели бы кфеминизации в подростковом возрасте. Просто с 12 лет она тайно принимала эст­рогены(женские половые гормоны), прописанные ее матери после серьезной хирургическойоперации.
К частным архивным материалам, используемымпри изуче­нии «истории жизни», относят преимущественно личные записи идокументы. Основной тип частного документа — это автобиогра­фия. (Кавтобиографиям относятся и те детальные жизнеописания, которые создаются попросьбе исследователя.) Существуют замет­ные различия между автобиографией,написанной в расчете на дальнейшую публикацию, и автобиографией, обращеннойлишь к узкому кругу близких. Если в первом случае преимуществом явля­етсябольшая фактическая: достоверность и «читабельность» изло­жения, то во второмобычно имеет место высокая степень раскрытия личного отношения к пережитому,особое стремление мотиви­ровать совершенные выборы и поступки.
Как и основанные на автобиографических сведениях«истории жизни», сами автобиографии могут быть разделены на полные,тематические и отредактированные. Тематические автобиогра­фии, вотличие от полных, ориентированы на определенную сферу личного опыта или периоджизни (ср., например: «Моя жизнь в искусстве» и «Подлинная история моейжизни»).
Достоинство автобиографий — большая достоверностьв опи­сании личностной «подкладки» событий. Однако нужно всегда помнить о том,что автобиография — это реконструированная субъектом в определенный моментжизни история. Здесь особен­но вероятны смещения и ошибки, вызванные истремлением раци­онально мотивировать любой поступок с точки зрения «сегодняш­него»мировосприятия, и необходимостью придать повествованию некоторую литературнуюформу. Методологическая триангуляция, о которой говорилось выше, становитсяединственным средством достижения достоверности и объективности при анализе«историй жизни», основанных на автобиографических данных. Иными сло­вами, автобиографическиеданные должны интерпретироваться в контексте сведений, полученных из иныхисточников.
К частной архивной документации относятся также дневники,частные записи, мемуары, личные письма, записи разговоров и т. п. Дневник имемуарные записки иногда трудно различимы: можно считать, что мемуары в целомотличает более безличный стиль из­ложения и необязательность линейного иупорядоченного описа­ния сменяющих друг друга во времени событий. Повышение дос­товерности«историй жизни», основанных на такого рода личных (иногда говорят«экспрессивных») документах, как дневниковые и мемуарные записи, требует, как ив ранее описанных случаях, при­влечения дополнительных источников,использования специальных приемов критического анализа (в том числе критическойоценки экспрессивного документа как исторического источника, как лите­ратурноготекста и т. п.). Важным подспорьем здесь могут оказать­ся и не столькоэкспрессивные, сколько функциональные личные документы — расписания,черновики, планы работы, записи фи­нансовых поступлений и расходов. Личныеписьма также могут рассматриваться как важный ис­точник биографических данных.Письмо может рассказать доста­точно важные вещи не только об его авторе, но и ополучателе и взаимоотношениях между первым и вторым. И стиль, и способ из­ложения,и частота переписки могут быть столь же информативны, как и собственносодержание письма. К сожалению, современная социология довольно мало вниманияуделяет этому типу личной документации, хотя литературоведение и история даютнемало при­меров использования личной переписки в качестве полезного ис­точникаданных.
Важным дополнительным источникомбиографических данных являются также официальные архивные документы: записиактов гражданского состояния (рождения, смерти, браки), правитель­ственныедокументы, данные социальной статистики, архивы по­литических, общественныхорганизаций и административных ор­ганов. В ведомственных архивах могут бытьобнаружены важные биографические документы, связанные, в первую очередь, с про­фессиональнойкарьерой: личные листки по учету кадров, сведе­ния о наградах и взысканиях,характеристики. Большой интерес представляет документация медицинскихучреждений, органов юриспруденции, однако в этом случае необходимо принимать вовнимание и существующие обычно жесткие ограничения на дос­туп к такимисточникам, и этические соображения.
2.2.  Анализ и интерпретация биографическогоматериала
В начале этой главы мы говорили о том, что«истории жизни», биографический метод — это, по сути, разновидность этнографи­ческогометода, имеющая дело с анализом «индивидуального слу­чая». Поэтому нам нетнужды детально обсуждать возможности анализа и интерпретации этнографическихданных, рассмотренные в главе, посвященной включенному наблюдению. Все, чтобыло сказано об интерпретативном подходе, аналитической индукции, типах понятийи требованиях к валидности, в полной мере приме­нимо и к биографическомуметоду. Здесь мы остановимся лишь на тех проблемах, которые возникают в связи с«индивидуальной» природой биографических данных.
Применение причинных моделей к анализу«историй жизни» требует использования процедур аналитической индукции. Рольнегативных, опровергающих примеров в этом слу­чае особенно существенна:обобщения, построенные на несколь­ких «историях жизни», могут быть уточнены,дополнены или оп­ровергнуты лишь при сопоставлении с новыми, отобранными потеоретически-релевантным признакам, случаями. Излишне гово­рить о необходимостиобоснования «типичности», репрезентатив­ности отобранных для изученияиндивидуальных случаев. Здесь применимы идеи теоретической выборки, рассмотренныев главе о включенном наблюдении. Например, в исследовании изменения семейныхвзаимоотношений и циклов семейной жизни16 сбору «ис­торий жизни»предшествовал детальный анализ доступных де­мографических данных о межклассовыхи поколенческих разли­чиях по таким параметрам, как размер семьи, время рождениясамого младшего ребенка и его отделения от родительской се­мьи и т. п. Врезультате исследователи сочли возможным ограни­читься 130 биографическимиинтервью с мужчинами и женщина­ми, рожденными в конце 1890 — начале 1900-х гг.в канадском городке Гамильтон (Онтарио) и его окрестностях. Квотная выбор­карепрезентировала три типичные социальные группы — городс­кой средний класс,городских рабочих и фермеров.
Те соображения, которые ранее были высказаныприменитель­но к внешней и внутренней валидности этнографическихданных, применимы и к «историям жизни». В целом биографический метод особенноуязвим для критики, указывающей на наличие такихугроз внутреннейвалидности, как субъективные смещения и историческая эволюция субъектов. Всереспонденты, рассказывающие свои «жизненные истории», анализируют свое прошлое(и предугадывают будущее) с точки зрения конкретного, «вот этого», моментасвоего личностного развития, обычно стремясь дать социально-одобряемую исогласованную картину жизни как целого. К тому же социолог должен помнить отом, что сама форма биографического повествования — литературная по сути и кор­ням—подталкивает субъекта к использованию популярных био­графических канонов,расхожих «сценариев» (например, «история успеха», «рассказ о поиске личностнойидентичности», «жизнь при­рожденного неудачника» и т. п.). С этой точки зрения«хорошая» биография не должна быть излишне согласованной во всех деталях.Использование интерпретативных моделей в анализе биогра­фических данных,как мы неоднократно отмечали выше, ориенти­ровано не столько на выведение общихобъяснений и причинных закономерностей, сколько на понимание субъективногосмысла со­бытий с точки зрения деятеля. Однако и в этом случае достоверностьинтерпретации зависит от сопоставления сведений, полученных из разныхисточников, и критической оценки личных сообщений. Фак­тически биографическийметод ведет исследователя к тем же про­блемам, что и метод историографический.Здесь часто необходимы и оценка достоверности и подлинности личного документа,и соот­несение с другими свидетельствами, а иногда — и установление авторства.Биографический метод по определению историчен — используя документыпрошлого, он стремится к созданию убеди­тельного исторического объясненияполученных сведений. По­скольку историографией называют всякую попыткуреконструкции прошлого на основе документальных данных, «история жизни» — тожеформа историографии. Источники данных в историографии принято делить на первичныеи вторичные. К первичным относят те источники, которые содержатнепосредственные свидетельства очевидцев или прямых участников событий, а ковторичным — свидетельства или рассказы тех, кто не присутствовал при описы­ваемыхсобытиях. В историографии принято считать более надеж­ными те документы, авторкоторых ближе включен в описываемую ситуацию и дает описание «из первых рук».Кроме того, выше це­нятся свидетельства более опытного и искушенногонаблюдателя, иными словами, — эксперта. Многие авторы полагают, что досто­верностьи надежность документов тем выше, чем уже аудитория,
к которой адресуется автор, то есть по мере ростапредполагае­мой аудитории автор все больше оказывается под влиянием тенден­цииописывать события в апологетическом и драматическом ракур­се: интимная исповедьпостепенно превращается в пропаганду.
Для социолога, использующего личные документы,определен­ный интерес представляют и те приемы критики источников и ус­тановленияих подлинности, которые традиционно применяются в историографии. Во-первых,речь идет о проверке подлинности (несфальсифицированности) текста иустановлении его автор­ства. Если для социолога, имеющего дело с «живым»рассказом, эти проблемы сравнительно малозначимы, то использование лич­ныхдокументов «в отсутствие» субъекта выдвигает их на первый план. Исследовательдолжен убедиться в том, что документ являет­ся именно тем, за что его принимают(например, предсмертной за­пиской, а не наброском поэмы), а также определитьпринадлеж­ность документа данному автору. Для такой проверки используются ивнешние материальные признаки — почерк, бумага, место хране­ния, и формальныеособенности текста — стиль изложения, лекси­ческие характеристики, отсутствиеанахронизмов.
Немаловажное значение имеет обоснованностьинтерпретации текста с точки зрения его характера, целей написания, предполага­емойаудитории и шире — его социального контекста.
Наконец, даже последовательно интерпретативнаятрактовка биографического метода не избавляет от необходимости проверить фактическуюправдивость содержащихся в биографических доку­ментах сведений. Какизвестно, даже один из основателей интерпретативного подхода в социологии (У.Томас) полагал, что самые радужные перспективы для социологии откроются по мереразви­тия надежной государственной системы учета личных сведений о гражданах.
Конечно, и расшифровка смысла документа, иустановление его подлинности никогда не бывают окончательными. Наша способностьк пониманию биографических и — шире — исторических событий всегда ограничена идоступным нам смысловым горизон­том социального действия, и принимаемымитеоретическими схе­мами. Один из подходов к объективному анализу историческихдан­ных и поступков деятеля — это известная концепция «идеальных типов».
М. Вебер понимал под идеальным типом некуюсоциокультур­ную модель, служащую орудием теоретического понимания. Иде­альныйтип — это не гипотеза и не исторически конкретное описа­ние фактов, а сугуботеоретическая, абстрактная конструкция, которая может и не существовать вреальности, но позволяет уче­ному понять и объяснить реальность. Идеальный тип— это отнюдь не что-то более совершенное и идеально соответствующее норме. Этоскорее намеренно преувеличенное и одностороннее описание собственной точкизрения социолога, его видения смысла поступ­ков деятелей. «Этот мысленный образсочетает определенные свя­зи и процессы исторической жизни в некий лишенныйвнутренних противоречий космос мысленных связей. По своему содержанию даннаяконструкция носит характер утопии, полученной посред­ством мысленного усиленияопределенных элементов действитель­ности… Задача исторического исследованиясостоит в том, чтобы в каждом отдельном случае установить, насколькодействительность близка такому мысленному образу или далека от него...». Приме­рамиидеальных типов могут служить «нуклеарная семья», «капи­тализм», «целерациональноедействие» и т. п.
Конструирование «идеально-типических» понятий(всегда «далеких от опыта») может стать шагом к по­строению собственноэмпирически проверяемых гипотез.
Н. Дензин предложил общую схему анализа иописания «исто­рий жизни»:
«Шаг 1. Отберите исследовательские проблемы игипотезы, ко­торые могут быть исследованы и проверены с помощью истории жизни.
Шаг 2. Отберите субъекта или субъектов иопределите, в какой форме будут собраны биографические данные.
Шаг 3. Опишите объективные события и переживанияиз жиз­ни субъекта, имеющие отношение к интересующей вас проблеме. Эти событияподлежат оценке с точки зрения различных источни­ков и перспектив(триангуляция) таким образом, чтобы противоре­чия, непоследовательность инерегулярность стали очевидны.
Шаг 4. Получите от субъекта его интерпретацииэтих событий, следуя естественному, или хронологическому, порядку.
Шаг 5. Проанализируйте все утверждения исообщения с точ­ки зрения их внутренней и внешней валидности… (Проверьте дос­товерностьисточников.)
Шаг 6. Примите окончательное решение одостоверности вы­шеупомянутых источников и установите приоритетные источникидля последующей проверки гипотез.
Шаг 7. Начните проверку предварительносформулированных гипотез, поиск опровергающих примеров. Продолжайте модифици­роватьэти гипотезы, выдвигать новые и проверять их.
Шаг 8. Составьте черновой набросок всей«истории жизни» и ознакомьте с ним исследуемых, чтобы узнать ихреакцию.
Шаг 9. Переработайте исследовательский отчет,изложив собы­тия в их естественной последовательности и учтя замечания иссле­дуемыхсубъектов. Представьте в отчете те гипотезы и предположе­ния, которые получилиподтверждение. В заключении остановитесь на теоретической значимости вашихвыводов и перспективах даль­нейшего исследования»21.
Эта схема может служить ориентиром в работе сбиографичес­кими данными.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
 
Совершенно очевидно, что достоверность фактов ивыводов, полученных исследователем, зависит от того, каким способом последнийпришел к данным фактам и выводам, то есть от использованного им метода.
В повседневной жизни мы также описываем факты,оцениваем их правдоподобие, выводим гипотетические закономерности илиопровергаем выводы других людей. Однако в науке все эти повседневные методыполучения нового знания подвергаются куда более тщательной разработке.
В науке чтобы сделать оценки более сравнимыми иобъективными, используются статистические критерии и методы статистическогооценивания, позволяющие судить о вероятности реализации определенного события.
Методология науки – это дисциплина, изучающая итехнические, процедурные вопросы организации исследования, и более общиевопросы обоснованности используемых методов, достоверности наблюдения,критериев подтверждения или опровержения научных теорий.
В настоящей работе раскрыта сущность, содержаниеи алгоритм реализации лишь одного из методов социологического исследования –биографического метода.
 И в этом смысле цель  курсовой работыдостигнута.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
 
1.        АлъмодаварЖ.-П. Рассказ о жизни и индивидуальная траектория // Вопросы социологии. 1992.Т.1. № 2.
2.        БургосМ. История жизни. Рассказывание и поиск себя // Вопросы социологии. 1992. Т. 2.№ 2.
3.        БлокМ. Апология истории, или Ремесло историка, 2-е изд., доп. М.: Наука. 1986. Гл.3.
4.        ЖуравлевВ. Ф. Нарративное интервью в биографических исследова­ниях // Социология: 4М.1993-1994. № 3-4.
5.        ЗнанецкийФ. Мемуары как объект исследования // Социологические исследования. 1989. № 1.
6.        КозинаИ. М. Поведение работников на рынке труда. Способы трудо­устройства и личныестратегии занятости // Реструктурирование занятости и формирование локальныхрынков труда в России. М, 1996. С. 84-107.
7.        КозловаК Н, Крестьянский сын: Опыт биографического исследова­ния // Социологические исследования.1994. N° 6. С. 112-123.
8.        ОболенскаяС. В. «История повседневности» в историографии ФРГ // Одиссей. Человек вистории. М, 1990. С, 182-197.
9.        РождественскийС. Подходы к формализации жизненных историй качественными методами // Судьбылюдей: Россия XX век. Био­графии людей как объект социологического исследования /Отв. ред. В. Семенова, Е. Фотеева. М., 1996. С. 412-422.
10.     ТернерР. Сравнительный контент-анализ биографий // Вопросы со­циологии. 1992. Т. 1. №1.
11.     ТомпсонП. Гуманистическая традиция и жизненные истории в Поль­ше // Биографическийметод в социологии: история, методология, практика / Ред. колл.: В. В.Семенова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993. С. 51-62.
12.     ТомпсонП. История жизни и анализ социальных изменений // Вопро­сы социологии. 1993. №1-2. С. 129-138.
13.     Фукс-ХайнритцВ. Биографический метод // Биографический метод в социологии: история,методология, практика / Ред. колл.: В. В. Се­менова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993.С. 11-41.
14.     ХоффманА. Достоверность и надежность в устной истории // Биогра­фический метод всоциологии: история, методология, практика / Ред. колл.: В. В. Семенова, Е. Ю.Мещеркина. М., 1993. С. 42-50.