з Научный редактор член-корр. АН СССР В. М. КотляковК 19 Канаев Л. А. Белые молнии гор. Под ред. и с предисл. член-корр. АН СССР В. М. Котлякова. Л., Гидрометеоиздат, 1987. 000 с. с илл.Что такое лавины? Чем они опасны? Отчего возникают? Как от них уберечься? Автору книги, более 20 лет занимающемуся изучением лавин, есть что ответить на эти и многие другие вопросы, которые ставят перед человеком горы. Автор cтремился не уходить от описания мелочей, малозаметных, на первый взгляд, деталей экспедиционного труда и быта". Этой теме автор также уделяет пристальное внимание. Рассчитана на широкий круг читателей.© Гидрометеоиздат, 1987. Предисловие Читатель, перед вами не обычная книга. Она повествует о грозном явлении гор — снежных лавинах, но в еще большей степени — о людях и событиях, сопровождающих их изучение. Со снежными лавинами люди сталкивались еще в глубокой древности. Армии Ганнибала, прошлые поселенцы Альп и Кавказа немало претерпевали от этой грозной стихии. По мере освоения гор территории с лавинной опасностью расширялись, и сейчас можно с уверенностью сказать, что большинство горных стран и практически все горы в нашей стране лавиноопасны. «Белая смерть", как издавна называют лавины, очень часто оправдывает свое название. Под лавинами ежегодно погибают сотни, а то и тысячи людей, разрушаются горные дороги, погребаются целые селения. Статистика лавинных катастроф неутешительна — ив наше время количество лавинных жертв не уменьшается. В книге приводится немало сведений о прошлых бедах, вызванных лавинами, но в ней также обосновываются меры, разумное применение которых способно уменьшить стихию снежных лавин. Но главное богатство книги — люди, самоотверженная работа которых позволяет познать сложное явление природы и научиться его предупреждать. Это гляциологи — люди редкой профессии, становящейся все более и более необходимой. Они изучают полярные и высокогорные ледники, морские льды в полярных морях, льды на больших и малых реках, наледи в суровых районах Сибири. Большой отряд гляциологов составляют лавиноведы — лавинщики, как их часто называют. Работа лавиноведа, будь то теоретик, экспериментатор или наблюдатель, немыслима без полевых исследований, без выезда в лавиноопасный район и наблюдений непосредственно в очаге формирования лавины. А это в зимнее и весеннее время всегда опасно. Вот почему лавинные исследования требуют хорошей организации и участия в них смелых, мужественных, дисциплинированных людей. И при этом они должны быть увлечены своим делом, понимать его нужность и степень опасности. Именно такими качествами обладают люди, о которых идет речь в книге,— от руководителей полевых партий и снеголавинных станций до рядовых наблюдателей и погонщиков горного ,,транспорта"— лошадей и ишаков. Каждый из них самоотверженно делает свое дело и подавляющее большинство обладает чувством коллективизма, уважением к делу и своим товарищам. А в тех редких случаях, когда таких качеств нет, случаются беды. Горы не прощают индивидуализма, недисциплинированности, неподготовленности к трудностям. Автор книги, исходивший со снеголавинными и ледниковыми работами многие горы Средней Азии и Забайкалья, сам не раз бывавший в лавинных передрягах, хорошо знает меру опасности и степень риска. Его знаниями и опытом наполнены страницы книги. Думаю, что они пригодятся многим молодым людям, которых влекут горы. Горы зовут, горы очаровывают, горы предостерегают — познать их природу и поставить ее на службу человеку могут лишь те, кто обладает мужеством и знанием, упорством и любовью. Горы — это на всю жизнь.^ В. М. Котляков член-корреспондент АН СССР Видимо, в жизни должно наступить время, когда невозможно не взять в руки перо и... Однажды это со мной уже было. Лет двадцать назад я создал опус, страниц на двадцать, посвященный моему первому горному путешествию, отдал его товарищу-журналисту. Тот его припудрил, подкрасил, что-то подрезал, что-то вставил, но попросил меня самого поискать возможности публикации, решив, что все в порядке, я передал плод этих недолгих трудов старому сослуживцу отца, тоже журналисту,— не сомневаясь, что мое произведение вскоре увидит свет в уважаемом журнале. Через три-четыре дня я извлек из почтового ящика пакет, где обнаружил свою рукопись и коротенькое письмецо. Игорь Леонидович, не обременяя себя и меня дипломатией, советовал мне «заниматься своим делом, а подмигивающей кокетливой девке с лирой дать пинка". Но, видимо, воспитание не позволило мне обойтись подобным образом с упомянутой дамой. А может, прав был Игорь Леонидович? Может, тогда было рано?.. Летчик-испытатель Марк Галлай в книге "Третье измерение" пишет: «Мы знаем немало писателей-партизан, писателей-моряков, писателей-дипломатов — словом, людей, проживших интересную, профессионально нестандартную жизнь, а потом сумевших рассказать о ней достаточно внятно, чтобы не растерять «интересность" по дороге от своей памяти к листку бумаги. Но отнять у них черточку, соединяющую слова «писатель" и «летчик", невозможно». Совершенно справедливо сказано. Есть пишущие люди и моей профессии — гляциологи. У них разный жизненный опыт, разная «писательская квалификация". Но все они, за редким исключением,— мастера своего дела. Эта самая черточка, которая позволяет объединить понятия «писатель" и «гляциолог" в одно, для них решающая. То, что я не писатель,— ясно. Так же, впрочем, как и то, что я — гляциолог. Мастер я в своем деле или подмастерье — судить не мне, но занимаюсь я им так давно, что теперь, я знаю, мне есть чем поделиться не только с сослуживцами и друзьями. Пора вновь брать в руки перо. Не исключено, впрочем, и то, что тут вступил в силу испытанный рецепт Оскара Уайльда: «если хочешь избавиться от искушения—уступи ему"... Так что же это такое — гляциология? В школьном учебнике это слово отсутствует. Во всяком случае, далеко не уверен, что участники известной передачи «Что, где, когда?" сумеют (если только среди них не окажутся мои коллеги) уверенно определить сферы и задачи гляциологии. Тем более, что даже сами гляциологи в этом неединодушны. Правда, после долгой дискуссии большинство сошлось на том, что объектом гляциологии следует считать все виды природных льдов на поверхности суши: ледники, снежный покров, наледи, лавины и т. д. Некоторые относят к объектам изучения гляциологии вечную мерзлоту, другие — еще и гололед, паковый лед Арктики, изморозь, айсберги. Есть и такие, что избрали объектом пристального внимания химические и температурные свойства искусственного льда на катке Медео. Споры, споры... Но, как бы то ни было, наука наша существует, и не менее пяти веков! Вот выдержка из написанного на латыни трактата, который принадлежит перу "космографа" Себастьяна Мюнстера. Это — первое в истории описание альпийского ледника: «4 августа 1546 года... направляясь верхом на лошади к Фурка, я достиг огромной массы льда, толщина которой, насколько я мог оценить, была от двух до трех воинских пик, ширина ее равнялась дальности полета стрелы из мощного лука, в длину она тянулась неопределенно далеко, и конца ее не было видно. Для тех, кто ее рассматривал, она представляла собой устрашающую картину. От массы льда отделилась одна или две глыбы размером с дом, что еще больше усиливало ужасное впечатление. Оттуда вытекала также какая-то беловатая вода, увлекавшая за собой многочисленные куски льда, так что лошадь не могла перейти ее вброд, не подвергаясь опасности». Из цитируемого текста следует, что ледник достигал толщины 10—15 метров и ширины около 200 метров, если только «мощный лук" не был способен выбросить стрелу на еще большую дистанцию. Эти сведения позволили современным исследователям установить, что Ронский ледник в XVI веке находился в стадии активного наступления. Мюнстеру не откажешь в точности научных наблюдений и описания зафиксированных фактов. Так что, по-видимому, истоки гляциологии следует искать в XVI веке, хотя официальное ее начало принято связывать с «Путешествием в Альпы" Соссюра, написанным в конце XVIII века. И все же можно ли считать гляциологию профессией? С точки зрения формальных критериев, профессия — это род трудовой деятельности, требующий определенных знаний и навыков, приобретенных с помощью специальной подготовки и практического опыта. Достаточно ли это для специалиста? В отношении знаний все ясно, ведь большинство гляциологов прослушали на географическом факультете пусть небольшой и, прямо скажем, не больно глубокий, но все же спецкурс. Но настоящему специалисту этого, конечно, мало. Нужны, не только обучение, но и практика, опыт. Гляциология — по настоящему мужественное занятие, требующее физической и моральной закалки, умения действовать в критической ситуации хладнокровно и уверенно. Может быть, кому-то сравнение с профессией летчика, и даже летчика-испытателя, покажется нескромным. Но, перечитывая Марка Галлая, я находил довольно много общего между его и нашей работой. Например, то, что опасное поведение испытываемой машины возникает, как говорится, из ничего, на пустом месте. Точно так же — и внезапная трещина в леднике, либо сход лавины. Вроде бы все идет спокойно, но стоит чуть расслабиться — и готовься к самому худшему. А категории ответственности и риска? Человек засыпан снегом, его надо спасать, начались поиски, но грозит повторный сход лавины. Как быть? Прекратить поиск, заведомо принести в жертву того, кто, может быть, еще жив?.. Или продолжать и, возможно, понести новые потери?.. Разве это так уж далеко от ситуации, когда многотонная громадина в воздухе во время испытаний ведет себя не так, как было рассчитано на земле, и перед экипажем выбор — покидать машину или попытаться ее посадить... Есть в одной из книг М. Галлая мысль о том, что хороший пилот умеет все то же самое, что и плохой, но, кроме того, достоверно знает, чего делать нельзя. Прекрасен и тот гляциолог, который твердо знает, чего нельзя делать. А подготовка полета и подготовка к экспедиции? Разве не они определяют успех? Наконец, терпение. Снегопад, пурга, в убежище отвратительно, мерзко. Начинаешь топить — сырость, слякоть. Не топишь — холодно. Мыши полевые чуть ли не в рот к тебе лезут, продукты не завтра, так послезавтра кончатся. А уйти нельзя — лавины грохочут, значит, терпи. Удивительна и аналогия во взаимоотношениях человека с самолетом или, как у нас, с природой: подчинение — и доверие; робость, иногда страх, нерешительность — и власть. Конечно, последняя категория наиболее условная. О подчинении природы человеку можно говорить лишь в каких-то отдельных случаях. И разве не бывало, что попытка «подчинить" себе самолет, заставить его сделать больше, чем он может, вела к катастрофе?.. Хочется высказать, быть может, спорную мысль о характере профессий. Они, как люди, бывают эгоистичными и альтруистичными. Одни, если судить по конечному результату, несут больше удовлетворения личности, другие — обществу. Вот в гляциологии, особенно в лавиноведении, существует определенная гармония между пользой для себя и пользой для общества. Хотя не каждому дано это понять. Один всю жизнь промотался по экспедициям и, кроме личного удовольствия, ученых степеней и званий, ничего не дал людям. А тот и съездил-то в поле, как на каторгу, раз-другой, но, глядишь, предложил проект защиты объектов, уникальный по экономичности, по эффективности, и эстетика не пострадала. Третий попадает в самую что ни на есть красоту, а она у него только отрицательные эмоции вызывает. Надо сказать еще о том, что в гляциологии, особенно в экспедиционных работах, успеха нельзя достичь в одиночку. Впрочем, наверно, в любой профессии радость успеха особенно полновесна, когда есть возможность разделить ее с товарищами. Но именно в экспедиции или на станции успех достигается в борьбе с трудностями и не гарантирован. Поэтому здесь, как нигде, важно создать климат доброжелательный, основанный на подчинении личного интереса коллективу. К этому следует приучить себя сразу, потому, что себялюбец, конечно, может и остаться в коллективе, но игнорирование его требований и нужд может привести к большим осложнениям. Компенсировать эгоизм можно, например, повышенной работоспособностью, юмором, инициативой, каким-нибудь ремеслом. Но все же более всего ценится именно умение дорожить общим делом, желание создать для коллектива наилучшие условия обитания, работы, жизни, необходимость, если надо, пожертвовать своими интересами. Как в футболе: с помощью паса создать выгодные условия партнеру. Конечно, индивидуальное мастерство — очень важно, но только комбинационная коллективная игра гарантирует победу, доставит настоящее удовлетворение не только зрителям, но и исполнителям. Наше дело — трудное, редкое, интересное и романтическое — очень нужно людям, потому что по мере освоения все новых необжитых пространств они станут все глубже проникать в области, покрытые снегом и льдом. А от этих грозных стихий надо уметь защищаться. Особенно остро эти проблемы встают перед нашей страной. Мы идем в горы не только отдыхать и развлекаться, мы приходим сюда жить, работать, созидать. К этому людей надо готовить — показывать, убеждать, агитировать, обучать, может быть, даже пугать. Лучше это делать на конкретных примерах, ибо истина всегда конкретна. Отсюда и одна из целей моей книги — показать, что может случиться с человеком, если он не понимает, что горы — это не только красота, но и опасность. А снежные лавины — главная опасность зимних гор. Поэтому они занимают в книге главное место. В книге моей, на первый взгляд, нет единого стержня, на который, как на шашлычную палочку, были бы нанизаны авторские соображения. И все же такой стержень есть. Это горы. Их покой, чистота и величие! Их красота и опасность, которую несут в себе сумасбродные лавины, гремящие камнепады, потаенные трещины в ледниках, бурливые потоки... Но горы для меня — это и люди, вошедшие в мою жизнь. Это прекрасный и удивительный мир дорог и палаток, ожиданий, тревог и раскованности. Это жизнь и моя, и одновременно тех многих, кто имеет к ней отношение. И все же — не прибавлю ли я сотни полторы страниц на алтарь графомании? Червь сомнений не перестает меня глодать, хотя бы потому, что я — не профессиональный литератор. Не успокаивает и то, что и профессионалы, даже такого масштаба, как А. П. Чехов, терзаются теми же сомнениями: «не обманываю ли я читателя, не зная, как ответить на важнейшие вопросы?". Вопросы, которые стоят передо мной, конечно, попроще чеховских. На те вершины вознестись дано лишь единицам. А я хочу поведать читателю всего лишь жизненные наблюдения, результаты размышлений, а порою просто факты и комментарии к ним. В общем, как говорят геологи, во многом несортированный материал, в котором вместе с валунами и глыбами присутствуют и щебень, и песок, и глинистые фракции. Хорошо это или плохо? Не знаю. Но без исследования несортированного материала, сложившегося в конусе выноса лавин, не обходится ни одно лавинное обследование, особенно когда надо восстановить картину прошлого. Если же при этом читатель не утомится обилием фактов, полагаю, цель книги будет достигнута. Я сознательно стремился не уходить от описания мелочей, малозаметных, на первый взгляд, деталей экспедиционного труда и быта. Без глины несортированные обломки рассыпаются. Фритьоф Нансен писал, что «из описания мелочей жизни и составляется подлинная картина, такой, а не иной, была наша жизнь". И, наконец, последнее отступление, навеянное одной из моих любимых книг. Описывая приключения трех мужчин, севших однажды в лодку, чтобы совершить путешествие по Темзе, Джером К. Джером иронически замечал: «Главное достоинство нашей книги — не ее литературный стиль и даже не изобилие содержащихся в ней разного рода полезных сведений, а ее правдивость". В моей книжке нет ни одного выдуманного персонажа или факта. В этом я, без тени сомнения, могу успешно конкурировать с Джеромом. Но можно ли подняться до высот его доброй и светлой иронии? Хотя, конечно, автор тоже пытался, где только можно, привести улыбку на эти страницы. Ведь там, в экспедициях, на горных маршрутах, на дальних зимовках, станциях и постах,— там вдвойне тяжело тому, кто лишен чувства юмора, кто не умеет вовремя улыбнуться, беззлобно пошутить над другими и в первую очередь — над собой.Опять ничего не могу я понять: Опилки мои в беспорядке. Везде и повсюду, опять и опять Меня окружают загадки!А. Мили Редкая автобиография не начинается словами "я родился...". Как гляциолог я родился в 1959 году, когда после окончания Среднеазиатского государственного университета им. В. И. Ленина был направлен работать инженером на снеголавинную станцию Дукант, организованную на одном из горнорудных предприятий в Западном Тянь-Шане. Как следовало из должностной инструкции, мне вменялось в обязанности «ежедневное высококачественное оперативное составление и передача заинтересованной организации предупреждений о наступлении лавинной опасности". В то смутное для гляциологии, точнее — лавиноведения, время такое занятие представляло собой скорее искусство, чем науку, ибо было совсем не ясно, как это делать. Перечитывая не так давно К. Чапека, я вдруг обнаружил в известном очерке «Как делается фильм" до удивления много схожего с тем, как в те времена составлялось предупреждение о лавинной опасности. Чапек пишет, что при съемке фильма актеры играют в произвольном порядке отдельные кадры, а сквозное действие появляется лишь под конец, при монтаже. Так и лавинное предупреждение: получил прогноз погоды, определил, сколько снега на склонах, учел интенсивность выпадения снега, произвел какие-то манипуляции в выкопанной в снегу яме-шурфе — и можешь, как чапековский режиссер, радоваться: «Сегодня дело шло отлично... накрутили двадцать кадров". А дальше — как в кино: при составлении лавинного бюллетеня из добытых с таким трудом данных (кадров) большинство выбросят — они потребителю не нужны. Его интересует только одно: будет ли лавина? А вот об этом я не имел ни малейшего представления, когда двадцати двух лет от роду приступил к работе в соответствии с упомянутой ранее должностной инструкцией. Как я к этому пришел? Родился я, жил и вырос во вполне благополучной семье, по крайней мере до девятого класса ничто не предвещало мне бродячей биографии. Жизнь казалась светлой и ясной, учился я в общем неплохо, отец, естественно, надеялся на продолжение журналистской династии, я же больше склонялся к юридической карьере, хотя не исключал и артистической. Но однажды университет пригласил нас на день открытых дверей. Прошмыгнув мимо сурового привратника, обычно не пропускавшего нас в храм науки, где мы часами предавались полезному и интересному времяпровождению — игре в парагвай (ныне минифутбол), мои одноклассники разбрелись по разным этажам, благополучно растеряв друг друга. Меня случай привел в аудиторию, где рослый седовласый пожилой человек хорошо поставленным голосом говорил о путешествиях, экспедициях, перевалах, открывая школьную географию с совершенно неожиданной стороны. Зтот человек, как я узнал позже, был крупнейшим исследователем Средней Азии, последним из великих могикан, путешественников, первооткрывателей. Его звали Николай Леопольдович Корженевский. Жаль, что я не запомнил его речи. Помню лишь ее удивительную плавность и поразительную способность убеждать, что это — вот так и иначе быть не может. Прежде я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так красиво и убедительно говорил. Не думаю, что мысль о поступлении на географический факультет родилась у меня именно после встречи с Корженевским, но эта была та последняя песчинка, которая сломила хребет верблюду моей нерешительности. И вот я студент-географ! Пять лет, промелькнувших, как один миг, пустых и поучительных, беспечных и полных глубокого смысла. Пожалуй, три главных момента определили мою гляциологическую специализацию: самодеятельные туристские походы, Международный геофизический год (тогда многие студенты участвовали в экспедиции на ледник Федченко) и то, что моя первая возлюбленная дама — геоморфология (наука о формах рельефа) отвергла мои симпатии. Зато гидрометеорология в лице внешне медлительного и добродушного толстяка, но на деле человека обстоятельного и решительного, начальника Узбекского управления Гидромет-службы Николая Ивановича Минаева вовремя предложила свои услуги; я не устоял. И вот, переполненный энтузиазмом и впечатлениями от альпинистской экспедиции летом 1959 года в район пика Победы, я отправляюсь в маленький городок в отрогах Чаткальского хребта. Как некогда Рокуэлла Кента, меня «не встречала нетерпеливая делегация отцов города". В коммунальной квартире по улице Школьной меня ожидали и временно разместившаяся там контора, и общежитие сразу двух снеголавинных станций. Одна из них — Дукант — открылась десять месяцев назад, вторая — Наугарзан — готовилась к открытию. А пока на восемнадцати квадратных метрах разместились начальники СЛС, кровати, мешки с ячменем, инженеры, техники, столы, стулья — и груз неопределенности и ответственности за новое дело, которое в официальных документах именуется «оперативное снеголавинное обслуживание". Как не вспомнить эти восемнадцать квадратных метров сейчас, когда на станции Дукант отстроен двухэтажный служебно-жилой дом с лабораториями и благоустроенными комнатами для отдыха, а вместо маленькой конторки станция занимает четырехкомнатную квартиру с отдельными кабинетами для начальника и инженеров. Люди на СЛС собрались самые разные. Начальник Дуканта Талат Хаджизадаев, светловолосый и желтоглазый коренастый узбек, два года проработал в снегомерной партии Ташкентской геофизической обсерватории у легендарного Михаила Вячеславовича Косарева. Станцию Хаджизадаев принял с полгода назад, это его первое самостоятельное большое дело. Лавины он уже успел повидать, но наука давалась ему тяжеловато. Русский язык он по-настоящему только начал осваивать, и ждать от него помощи в методических делах, увы, пока не приходилось. Основательно, по-крестьянски Талат допоздна засиживался за финансовой отчетностью, директивами и методическими записками, не стесняясь спросить о непонятном, и результаты не заставили себя ждать. Пройдет каких-то пять лет, и Т. Хаджизадаев поедет в Афганистан, помогать осваивать новую для этой страны лавинную науку. Старший техник Володя Заруднев, крепкий, жилистый, немного прихрамывающий парень, лет шесть уже трудился на разных станциях Гидрометслужбы. Ходил в снегомерные маршруты по Соху и Чадаку, видел и снег, и горы, и лавины, окончил техникум, поступил в университет. Подстать ему жена Людмила, метеоролог с уже солидным практическим стажем и опытом. Другой старший техник Сабит Аббасов, кураминский таджик, в свои двадцать пять уже целых пять лет проработал в ведомственной снеголавинной службе и успел обзавестись солидной семьей: трое детей — больше, чем у всего остального штата станции вместе взятого. Как-то сложилось, что большую часть маршрутов, а они начались уже назавтра после прибытия, мне пришлось проделать именно с ним. Прекрасный ходок, сухой, длинноногий, Сабит горел на работе. Основной его лозунг — делай скорей! Сабит знал о Дуканте и лавинной службе все. Говорил он по-русски вполне нормально, но иногда, видя, что акцент вызывает невольные улыбки, мог нарочно исковеркать фразу и тут же захохотать вместе с окружающими. Удивительно легко с ним было и рейки по горам растаскивать, и тропу торить в глубоком снегу, и шурф в толще снега выкопать (он это мог сделать просто руками), и даже, когда шел по лавиноопасному склону и думал — вот сейчас тронется, сейчас оторвется, но стоило услышать чуть слышное: «Леня, на жизни она не пойдет, не бойся!" — напряжение отпускало. Но, пожалуй, самой яркой личностью был Марк Барбан. Он учился в той же школе, что и я, только годом старше. Окончил физмат университета, как-то не устроился по специальности и оказался на снеголавинной станции. Через пару месяцев он переведется в лабораторию лавин Среднеазиатского гидрометеорологического института, которую только еще организовывал В. М. Косарев, и вместе с другими, такими же молодыми и неопытными, спотыкаясь и останавливаясь, будет делать первые шаги по непробитой стезе лавинной науки в Средней Азии. Марк вскоре начнет работать по специальности, станет доктором физико-математических наук, но это все еще впереди, а пока — сколько дадут мне, да еще многим беседы и споры с ним, первые творческие дискуссии, радость соприкосновения с новым... ...Память — инструмент ненадежный, но и сегодня, через четверть века, я способен чуть ли не поденно припомнить все, что было на снеголавинной станции Дукант многоснежной зимой 1959/60 года вплоть до того самого дня, когда начальник снегомерно-гидрогра-фической партии УГМС УзССР Николай Петрович Чер-танов, вызвав меня в Ташкент, приказал сдавать материалы наблюдений начальнику станции. И вот, простившись с Дукантом, я в составе небольшой экспедиционной группы выехал на ледники Пскема, чтобы принять участие в программе инвентаризации ледников. Тут я должен сделать довольно большое и совсем не лирическое отступление. Узбекская пословица говорит: «Где кончается вода, там кончается земля". До революции земли хватало всем, воды — лишь богатым. Революция должна была в Средней Азии решить проблему обеспечения людей водой. Не случайно 17 мая 1918 года В. И. Ленин подписал декрет "Об ассигновании 50 млн. рублей на оросительные работы в Туркестане и об организации этих работ" (Декреты Советской власти. Т. II. 17.03—10.07.1918.—М.: изд-во НМЛ при ЦК КПСС и Ин-та истории АН СССР, 1959. С. 274—278.). Из этого декрета вытекала задача — учиться распределять воду так, чтобы ее хватало для орошения. Сейчас уже трудно представить, например, Голодную степь без оросительных каналов. Ведь единственная «продукция", которую могла производить эта выжженная солнцем земля,— змеи, пауки, фаланги, скорпионы и бесконечная верблюжья колючка. А теперь это цветущий оазис, тут всем хватает воды, а почему? Потому что, помимо всего прочего, мы умеем ее учитывать, причем учитывать заранее, не когда она уже течет по каналам, а еще когда она консервируется в виде снегов, ледников и снежников. Чтобы наладить такой учет, гидрометеорологическая служба и создала в Ташкенте, Фрунзе, Душанбе, Тбилиси снегомерно-гидрографические партии. Эти партии предназначались для того, чтобы определить, сколько снега накопилось в горной долине, а потом на основе этого попытаться предсказать, сколько воды будет летом в реках. Снегомерное дело начало зарождаться еще в двадцатые—тридцатые годы по инициативе крупнейшего среднеазиатского гидрометеоролога Льва Константиновича Давыдова. По воспоминаниям Александра Иосифовича Павловского, в будущем одного из организаторов Гидрометеослужбы в Средней Азии, поначалу выглядело это примерно так. В марте он садился в Ташкенте на арбу и ехал в предгорный кишлак, там нанимал проводников, лошадей и отправлялся верхом по долине реки Пскем. Отмахав километров этак триста за три-четыре дня, он в определенных точках проводил измерения высоты и плотности снега. Затем дорога шла в соседнюю долину реки Чаткал, а отсюда через перевал Чапчама в Ферганскую долину. Маршрут этот занимал у Павловского недели три. (Другое дело теперь: сел в вертолет и за пять часов увидел и измерил по заранее расставленным на склонах огромным металлическим рейкам столько, сколько пеший наблюдатель за неделю не намерит. Когда я пришел в снегомерную партию, дистанционная снегомерия делала робкие шаги под руководством Ивана Андреевича Ильина—удивительного энтузиаста этого дела. А сейчас авиареек стоит больше, чем снегопунктов, и большинство маршрутов, на которых производились самые трудоемкие и опасные измерения, наземным путем не посещаются совсем.) Трудностей в то время хватало и помимо природных. Была разруха, были басмачи. В долине Зеравшана в кишлаке Мадрушкент они зверски убили двух работников метеорологической станции — Омарова и Анучина. Под перевалом Талдык от бандитской пули погиб работник Гидрометслужбы Егоров. Ползком и перебежками наблюдатель метеостанции Душанбе Снитняковский проникал на площадку, чтобы выполнить стандартные измерения в метеобудке. А на станции Искандеркуль с 3 по 18 мая и с 3 по 21 октября 1924 года наблюдения прерывались: все уходили воевать с басмачами. Ионов, начальник этой гидрометстанции, за участие в борьбе с басмачами награжден двумя орденами Красного Знамени. Вспоминаю, как в 1960 году родственники замученного Омарова приехали в Ташкент к Павловскому узнать подробности этого трагического случая. Потом они поехали в Мадрушкент, поставить на гидрометстанции скромную мемориальную доску... Со временем функции снегомерных партий расширились. Сначала им в обязанности было вменено кураторство над высокогорными зимовками — составление планов, контроль работы, комплектование штата, обеспечение всем необходимым — от бензина и фуража до автомашин и продуктов. Кому же еще? Ведь снегомерщики, если сами не зимовали, во всяком случае чаще других бывали в горах и хаживали по снегу. А вскоре и круг специальных задач расширился. Поначалу добавились наблюдения за ледниками, для изучения их колебаний. Хотя к этим наблюдениям приступили еще в начале века, велись они несистематически. Но вот в конце двадцатых годов неутомимый энтузиаст высокогорных работ Л. К. Давыдов вводит в действие систему наблюдений за ледниками во многих горных бассейнах Средней Азии — на Сохе, Пскеме, Исфаре, Чонке-мине, Зеравшане и других. Среди исполнителей этих работ были и Николай Леопольдович Корженевский, впоследствии основатель кафедры физической географии в Среднеазиатском университете, и сменивший его на этом посту профессор Леонид Николаевич Бабушкин, и выдающийся узбекский физик Убай Арифов, и Александр Иосифович Павловский, и создатель снегомерной сети и методических основ снегомерных работ Михаил Вячеславович Косарев, и такие видные ученые-гидрометеорологи, как Иван Андреевич Ильин и Петр Михайлович Машуков, и многие другие. В годы войны сил и средств для этих наблюдений не хватало, не сразу возобновились они и после войны, но в 1957 году неугомонный М. В. Косарев организует их снова, и с 1960 года наблюдения ведутся постоянно по сей день. Результаты обобщаются в рамках Международной программы, получен ряд интересных выводов. Состояние ледников рассматривается, по меткому определению французского ученого Ле Руа Ладюри, в качестве «аппарата... работающего с большой силой увеличения, когда речь идет о «масштабах века", для изучения изменений средней температуры воздуха». И одна из главных прикладных задач гляциологии связана именно с оценками реакции ледника на изменение климатических условий. Ведь ледники — это, в сущности, лак-мусова бумажка для проверки этой реакции. Не следует также забывать, что ледники — кладовая не просто водных ресурсов, а уникально чистой пресной воды. Вот почему изучение колебаний ледников, особенно в таких засушливых регионах, как Средняя Азия, представляет не только научный интерес, но и практический. Сейчас в Средней Азии под постоянным наблюдением находится около полусотни ледников. Это ничтожная часть их общего количества, превышающего 17 тысяч. Но эти полсотни выбраны так, чтобы наблюдения за ними давали наиболее достоверную информацию, которую можно обобщить и по полученным данным с большой точностью судить о современном состоянии всех других глетчеров этого региона. Большую часть времени с 1924 года, когда были начаты наблюдения за положением концов ледников, они в основном сокращались. А вот за время с 1958 года 36 ледников продвинулись вперед. Причем до 1971 года около половины из них в основном наступали, а беспрерывно отступали всего шесть. В Западном Тянь-Шане с 1958 года по 1971 год половина ледников наступала, а половина сокращалась. Наиболее активно вели себя ледники Пами-ро-Алая, где из 26 вперед продвинулось 19, а отступали только ледники Гузн и Атджайляу. Ледник Щуровского в долине реки Исфара с 1911 по 1934 год наступал, а его сосед в бассейне Соха — ледник Райгородского — за это время сократился на целых 635 метров. В дальнейшем ледник Щуровского стал уменьшаться, а ледник Райгородского продвинулся вперед на полсотни метров с небольшим, потом опять начал отступать. С 1958 года, когда ледники Памиро-Алая начали наступать, в течение следующих пятнадцати лет ледник Щуровского только три года двигался вперед, а ледник Райгородского только четыре года сокращался. Я привожу эти на первый взгляд скучные данные, чтобы показать, как чутко и избирательно порой реагируют ледники не только на длин-нопериодные изменения климата, но даже и на изменение погоды в более коротких интервалах времени, чуть ли не в один сезон. Впрочем, доктор географических наук Глеб Евлампиевич Глазырин с молодым коллегой Шамилем Файзарахмановым пришли к выводу, что в среднем этот интервал все же составляет, конечно, не сезон, а 2—3 года. Этим выводом, разумеется, далеко не исчерпываются результаты научных наблюдений за положением концов ледников, главный анализ их еще впереди, а пока накапливаются данные, основная ценность которых в их регулярности и точности. Пока речь не шла о так называемых пульсациях ледников — весьма опасных явлениях, которые до недавнего времени считались редкими. Теперь же, после исследований, выполненных советскими учеными на основе широких экспедиционных работ, аэросъемок, съемок из космоса, можно определенно говорить об их довольно широком распространении. Скорости движения ледников-пульсаров могут быть весьма значительными, а длина их пробега — достигать нескольких километров. Особо опасно, если подвижка ледника запрудит притоки основной долины. Вода скапливается за телом ледника, а затем, прорвавшись, с грохотом устремляется вниз, увлекая за собой обломки льда и массу камней. А если ледник «пульснул" и вышел к дороге? Кстати, такие явления часто наблюдались в районе Военно-Грузинской дороги в XIX веке, где неспокойно вели себя ледники Гергети, Девдораки, Абано. Не так давно в курортной местности на Северном Кавказе наблюдалась быстрая подвижка ледника Колка. Наиболее известным пульсирующим ледником в СССР стал ледник Медвежий на Памире. Но, пожалуй, самой интересной была подвижка ледника Абрамова, который был выбран в качестве эталона для производства гляциологических наблюдений по программе Международного гидрологического десятилетия. Эталонный в данном случае — не только типичный, но и спокойный, удобный для посещения. Исследования на леднике Абрамова начались в 1964 году (хотя первые научные наблюдения выполнены тут еще в 1895 году, а в 1958 году известный киргизский гляциолог Николай Васильевич Максимов произвел его топографическую съемку). И вот в 1971 году ледник проявил первые признаки беспокойного поведения, начав медленно, но уверенно сползать вниз по долине. На следующий год скорость движения льда возросла до полутора метров в сутки, одновременно увеличилась и скорость продвижения его переднего края. Поверхность ледника вспучилась, мощность языка увеличилась в три-четыре раза. Поскольку это продолжалось до 1975 года, гляциологи получили богатейший материал. Ведь изучение пульсирующих ледников — одна из очень важных проблем гляциологии, она часто обсуждается на международных и всесоюзных встречах специалистов. Общее мнение: надо усилить изучение ледников-пульсаров. Ведь зто позволит в конечном счете предсказывать время очередной подвижки ледников, что и сделал, например, в 1973—1974 годах московский гляциолог, профессор Леонид Дмитриевич Долгушин — он предсказал подвижку ледника Медвежий... В середине 50-х годов блестящий организатор науки Григорий Александрович Авсюк создал в Институте географии АН ССС