«Одесский миф» как миф: (Ранние годы«одесского мифа»)
Найдорф М.И.
Мифычаще всего относят к феноменам, характеризующим раннекультурное сознание, как«сказания, в которых в образной форме получили отражение примитивныепредставления древних народов»[1]. «Обычно подразумеваются сказания обогах, духах, обожествленных или связанных с богами своим происхождением героях,о первопредках (...)»[2]. Применение понятия «миф» и егопроизводных к описанию феноменов современного мышления осуществляется не вполнечетко н носит иногда метафорический характер. Например, говорят «миф»,имея в виду «вымысел»[3]. Иногда о мифе говорят в связи с процедуройвозведения смыслов анализируемого текста к архетипическим прообразам [4, 189].В ряде случаев, однако, упоминают о «мифах XX века» или более раннеговремени в прямом смысле, полагая тем самым возможность мифотворчества вобщественном сознании Нового и Новейшего времени.
Наблюдениенад сравнительно недавним, возникшим в начале XIX века «одесскиммифом» позволит уточнить причины, поддерживающие мифопорождение в эпохустоль далекую от времен первобытного мифотворчества. Одесса далеко неединственный из городов, имеющих свою фольклорную и литературную историю (ср.:«петербургский миф», «чикагский миф», мифы Парижа, Неаполя,Нью-Йорка и т.п.), хотя, может быть, она — из самых молодых в этом ряду. Но, еслимы применяем во всех этих случаях понятие «миф», то следует ясноосознавать признак, который позволяет считать похожими «мифы городов»,при всем различии их реального содержания. На наш взгляд, таким общим для всехподобных «территориальных» мифов свойством может быть названа функциямаркера, своего рода указателя, посредством которого коллективный автор данногомифа (им может быть этнос, род, нация, другие единства) выделяет некотороеособо значимое социальное и географическое пространство. Например, в античнойистории «римский миф» — идентификатор римского полисного гражданства;аналогичным образом «олимпийская мифология» функционировала какидентификатор эллинского мира. В ракурсе настоящей статьи примем, что по своейфункции миф (древний ли, новый ли) есть коллективно выработанный образсоциального пространства, существенно важный для групповой и индивидуальнойсамоидентификации данного сообщества.
Перейдемтеперь к рассмотрению «одесского мифа» с точки зрения егосоответствия принятому представлению.
Корпустекстов, репрезентирующих «одесский миф» в художественной литературе,в целом охарактеризован во вступительной статье Б. Владимирского и Е.Голубовского к репринтному переизданию книги А. М. Дерибаса «СтараяОдесса» [6] и в обзорной статье А. Мисюк и Е. Каракиной «Одесскаятема» [7]. Ссылка на литературные источники, имеющие отношение к даннойтеме, содержатся в книге О. Губаря [13]. Фольклорные источники, относящиеся краннему периоду «одесского мифа» приведены в книге Д. Атлас [8], существуютзаметки об «одесском языке» [9], другие источники — так называемые«одесские песенки», «одесские анекдоты», визуально-пластическиесимволы (значки, сувениры, открытки и т. и.) — научной систематизации исемантической интерпретации пока не получили.
Периодизациялитературных источников предложена авторами упомянутой статьи «Одесскаятема». Она опирается на три исторических всплеска «темы» — перваятреть XIX века, рубеж XIX-XX веков и 20-30 гг. XX века, что представляетсядостаточно обоснованным.
Даннаяработа ограничена рассмотрением трех ранних источников, открывших«одесскую тему» в литературе:
знаменитогофрагмента А. С. Пушкина об Одессе из «Евгения Онегина» («Отрывокиз путешествия Онегина»), написанного в 1824 году в Михайловском;
стихотворенияВ. И. Туманского «Одесса» (1923), ссылка на которое содержится впушкинском фрагменте;
стихотворение«Одесса», опубликованное в петербургском журнале«Лицей»(1806) за подписью «П.Ф.Б»
Образ«Одессы» в этих источниках предстает как пространство особойлокализации и особого качества, отношение к которому (или с которым) можетиметь самоопределительное значение для индивидов и сообщества в целом.
Этиологияпространства «Одесса» фиксируется только в одном, наиболее раннем изтрех (и, следовательно, наиболее близком к историческому происхождению Одессы)стихотворении П. Ф. Б.
Гдестепи лишь одне унылу мысль рождали
Истранника где взор предела их не зрел (...)
…
Тамныне здания огромные явились,
Обилиево всем и вкус и красота,
Народыразных вер и стран там водворились.
Гдедикие места, где делась пустота? (...)
Разумеется,в 1806 году просвещенный автор не мог не знать реальных фактов недавней историигорода [10]. Но поэт реализует себя в такой сфере сознания, в которой важны несами факты, а их смысл. По этому смыслу возникновение Одессы представляетсясобытием чрезвычайным, даже чудесным: Одесса появляется внезапно и сразу вготовой форме — подобно рождению в полном вооружении Афины Паллады из головыЗевса [11]. Любопытно, однако, что в стихотворении П.Ф.Б., названном«Одесса», речь идет не о городе как социально-экономическомобразовании. Поэт обозначает словом «Одесса» некое место — с неяснойпространственной локализацией, но зато в высокой качественной определенностью.Важность последнего обстоятельства легко обнаруживается в тех фактическихпреувеличениях («огромные здания», «обилие по всем»), которыетем только оправданы. что имеют в виду дать не описание, но характеристику, обозначитьсвойство места.
Неопределенностьтопографической локализации пространства «Одесса» обнаруживается и встихотворении В. И. Туманского:
Встране, прославленной молвою бранных дней,
Гдедолго небеса отрада для очей,
Гдетополы шумят, синеют грозны воды
Сынхлада изумлен сиянием природы [12, 172-173]
Туманскийпишет о том, какова эта «страна», но не о том, где она находится. ДляТуманского важно, что «Одесса» — иная страна, и имя города вступает унего как знак «иномирия».
А.С. Пушкин первый в поэтическом тексте говорит об Одессе — «город»:
Ноуж дробит каменья молот,
Искоро звонкой мостовой
Покроетсяспасенный город,
Какбудто кованой броней.
Пушкинскоеописание Одессы дает ощущение концентрированного и быстроразвивающегосягородского организма. Упомянуты основные «нервные центры» городскойжизни: городская площадь, карантин (т. е. порт), Casino, ресторан Отона и опера(о внехудожественной функции которой хорошо написал О. Губарь [13, 11]), многаждыупомянуты улицы. Но и в этом новом восприятии пушкинская «Одесса» неперестает быть особым, вычлененным и географически («дело в том, /чтостепь нагая там кругом»), и структурно topos'ом, местом, семантикакоторого становится у Пушкина и гуще, н сложнее:
Тамдолго ясны небеса.
Тамхлопотливо торг обильной
Своиподъемлет паруса;
Тамвсе Европой дышит, веет.
Всеблещет югом н пестреет
Разнообразностьюживой.
ЯзыкИталии златой
Звучит(...)
Вкаком же культурно-пространственном контексте мыслится этот locus, называемый«Одессой»? Довлеет ли он самому себе — по типу пространственнойвненаходимости утопии или, наоборот, приобретает полноту смысла, благодаряконтекстуальной широте, которая определена точкой зрения наблюдателя? Скорее, второе.Пушкин определяет свою позицию относительно Одессы словом «там». Изего, Пушкина, отдаленной позиции и, в этом смысле, благодаря ей, свойства«одесского пространства» («торг, т.е. морская торговля, обильный»,«дыхание Европы», блеск юга, смешение языков и народов) становятсяразительно важными.
Спозиции «странника», «сына хлада» строит в стихотворениисвой художественный взгляд на Одессу и Туманский [14]. Если«креативная» модель внезапно порожденного «прекрасногогорода» (так у П.Ф.Б.) указывает на Одессу как точку приложенияживотворящих сил современной автору цивилизации в целом, то пространственнаямодель Туманского строится на понятной его читателю, хотя и не названнойоппозиции «север — юг» (не географической, конечно, ноэтико-эстетической) как оппозиции чего-то, что подразумевается — тому, чтопредставлено в стихотворении и что описано в нем как мир красоты, покоя и наслаждения.
Культурныйгерой в этих текстах соответствует пространству, в котором он пребывает.Креативная сила, породившая топос «Одесса» в стихотворении П.Ф.Б., олицетворенафигурой Торговли: «Торговля! Ты душа деятельности мира, /Тобой съединенына свете все страны, /Природа без тебя была б пуста и сира. /Сокровища на век вземлю погребены». Герой Туманского — странник, забредший (неразличимо — вмечтах ли, или в реальности) в страну, в которой читатель, опытный вклассицистских параллелях, без труда узнает навеянный вновь открытым южнымкраем, местом, где некогда располагались античные города-колонии, идиллическийобраз древнегреческой Аркадии.
Художественныйгерои пушкинского фрагмента об Одессе в ней тоже как будто посторонний — беззаботныйстранник («Но мы, ребята без печали, /Среди заботливых купцов. /Мы толькоустриц ожидали /От цареградских берегов»), но его созерцательнаясубъективность позволяет увидеть культурного героя пространства«Одесса». Это — деятель: прежде всего «купец», но рядом сним и другие символы деятельных усилий — «вол», «молот». Ивсе-таки у Пушкина «пространство Одессы» описано с внешней позиции;оно экспонировано в «рамке» дважды повторенной формулы: «Я жилтогда в Одессе...», т. е. в конструкции, выражающей желание автора удержатьразличенное единство большого культурного пространства «север — юг», особымлокусом, его фрагментом, имя которому Одесса.
Приведенныелитературные примеры, современные ранней Одессе, зафиксировали своеобразноеотношение к городу, которое начало формироваться в России с первых лет XIXвека. Его появление и неожиданно быстрое — для городов Российской империи — развитиевоспринималось, по крайней мере частью образованного русского общества, какнаглядная интервенция качественно иной социо-культурной организации втрадиционное поле российской имперской государственности. Именно этот факт, казавшийсярубежным и, в этом смысле, глубоко символичным для будущих судеб России, по-видимому,породил процесс мифологизации Одессы. Последнее означало интерпретацию историческиреального события, имевшего место на юге России в конце XVIII — нач. XIX вековв понятиях и образах всеобщего значения.
Наранних этапах этого процесса прослеживается разнообразие средств мифотворческойгенерализации — с использованием мотивов и символов, свойственных культурнымсистемам классицизма, отчасти романтизма и в индивидуальной художественнойсистеме А. С. Пушкина, который первым придал «одесскому мифу» образ исмысл «мифа о Городе», обладающем неповторимой индивидуальностью, вт. ч. и в средствах собственного развития. Пример Одессы в эпоху Александра I, когдаожидания реформ «сверху» казались реальными, был вдохновляющим.
«Одесскиймиф» — это миф об Одессе, но он рожден на грани двух пространств, вдраматической точке их пересечения. Иначе говоря, «одесский миф»рожден не в Одессе и не Одессой, а российской культурой, потрясенной этимэпифеноменом собственной государственности и попытавшейся трактовать его какзнамение собственных грядущих перемен. В этом смысле можно говорить о самоопределительнойфункции «одесского мифа» в эпоху его зарождения для части российскогообщества.
Однако,раз возникнув, «одесский миф» пережил в дальнейшем сложнуютрансформацию, собственную историю — в Одессе, России и далеко за ее пределами.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.1astrolog.ru