На правах рукописиШарофзода ГавхарЭВОЛЮЦИЯ ОБРАЗА ЖЕНЩИНЫ В ПРОЗАИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ И НАРОДНЫХ РОМАНАХ ПЕРСИДСКО-ТАДЖИКСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ХI-ХV вв.10.01.03.- Литература народов стран зарубежья(таджикская литература)А В Т О Р Е Ф Е Р А ТДиссертации на соискание учёной степени докторафилологических наукД у ш а н б е - 2011Работа выполнена на кафедре таджикской литературы Таджикского государственного педагогического университета им. С.АйниНаучный консультант: Академик АН Республики Таджикистан, доктор филологических наук, профессор Рахмонов АбдуджабборОфициальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Кучаров А. доктор филологических наук, Рахмонов Ш. доктор филологических наук, Муллоев А. Ведущая организация: Худжандский государственный университет им. академика Б. Гафурова.Защита состоится «___» ___________ 20__ года в «___» часов на заседании диссертационного Совета Д 737.004.03 по защите диссертаций на соискание учёной степени доктора филологических наук при Таджикском национальном университете (734025, г.Душанбе, пр. Рудаки, 17) С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Таджикского национального университета. Автореферат разослан «___» ____________ 20__ года.^ Учёный секретарь диссертационного советадоктор филологических наук, профессор Нагзибекова М.Б.Общая характеристика работыАктуальность темы исследования. Цели и мотивы, движущие замыслами творцов произведений культуры, естественно самые различные. Это положение можно обосновать на разнообразном и научно–теоретическом, и прикладном материале. Но наша прямая задача касается логического обоснования вступления в исследование непростых по своей природе художественных творческих явлений, составляющих существенную долю общей традиционной культуры нашего народа. Вступление же в его настоящую тональность мы начали потому, что в данное время переживаем стадию раздумий и размышлений над недавно господствовавшими научными теориями, мировоззренческими концепциями и догмами, многие из которых нуждаются в критическом переосмыслении. В 1997 году была завершена кандидатская диссертация автора на тему: «Женские образы в персидско-таджикских народных дастанах». Уже тогда со всей очевидностью стало ясно, что завершить эту проблему в рамках одной кандидатской диссертации совершенно не представляется возможным. Осуществлению такой задачи препятствуют два обстоятельства: во-первых, обширность материала – многочисленность памятников художественного творчества, служивших, в первую очередь, широким кругом простонародья; -во-вторых отсутствие разработанности теоретических характеристик типа литературы. А сложность теоретической разработки этой обширной по объему литературы, прежде всего, заключается в том, что ее произведения основываются на различных уровнях и плоскостях творческих принципов и художественно–эстетического мышления. Исходя из этих положений, еще в конце семидесятых годов в Институте языка и литературы Академии Наук Таджикистана была начата каталогизация произведений, а затем и сюжетов произведений народной литературы. Эти начинания были приостановлены в связи с переключением ведущих научных сотрудников института на осуществление более актуальной задачи – создании многотомной истории литературы. Распад СССР, гражданская война в Таджикистане, экономическая разруха, вызванная этими событиями, помешали осуществлению первой и завершению второй задач. В этом направлении ничего существенного не проведено и в Иране, где наиболее интенсивно велись работы по изучению народной литературы. Таким образом, фундаментальная часть работ по действительному изучению литературы, обслуживавшей основную массу персоязычного населения огромной территории Центральной Азии, остается не осуществленной. В таком случае изучение идейно–эстетических качеств отдельных произведений народной литературы, а через этот способ – самой литературы, остается наиболее доступным и продуктивным подходом к ней. Здесь огромное значение приобретает изучение образной системы литературы, отличающейся чрезвычайной сложностью и многословностью, ибо она сложилась через миф и сказки, через философские образы и эстетические обобщения. Через образы становится возможным установить творческие принципы изображения, из которых можно вывести жанровые формы произведений, эволюционный переход от устного сказа к письменной форме. В этом движении эстетических форм, поэтика образов художественного произведения выступает своеобразной иллюстрацией эволюции художественно- эстетического сознания. Сгустки ассоциативной, метафоричной мысли, сконцентрированные в художественных образах, являются носителями информации об абстрактно-метафорических раздумьях многочисленных человеческих поколений над смыслом жизни, о человеческих деяниях. Мифологическое, сказанное, литературное, художественное мышление человека выработало особые символические образы – дивов, джиннов, драконов, дьяволов, сатаны, сфинксов, кентавров, гулов, через которые человек, обобщает свое видение душевных качеств и деяний людей, окружавших его. Таким образом, художественный образ предстаёт воображаемым мостом между миром реальным и метафорическим. Художественный образ – это сложная система взаимоотражений. Через движение и самодвижение образа художественное сознание выражает свое мироощущение, а через него – качество модели господствующей среды человеческих взаимоотношений и взаимодействий. Но каково бы ни было это качество, движение эстетических форм всегда диктуется культурно-творческими тенденциями времени. Наличие того или иного типа художественного мышления в творческих тенденциях общество никак нельзя отнести к разряду случайных явлений. В художественном творчестве это положение находит свое выражение, в частности, в системе образов функционирующих в данное время в литературе. Убедительным примером литератур с многослойными художественно-эстетическими типами мышления может служить персоязычная литература, особенно ее средневековый период (IX-XV), когда она получила характеристику «новоперсидской». В этой литературе элитарная поэзия достигла таких высот полета образного выражения, что по выражению поэта и литературоведа XII в. Низами Арузи Самарканди, при чтении лучших образцов поэзии на теле читателя волосы вставали дыбом, а некоторые невообразимо прекрасные строки вызывали невольные слёзы [23, 89]. Другой соучастник литературных процессов того же периода, писатель и историк Абу-л-Фазл Мухаммад ибн Хусейн Байхаки, с раздражением жаловался на наличие в недрах творческих процессов такого же крылатого художественного воображения, но менее поэтически украшенного. “Большинство же из простолюдинов таково, - писал выдающийся дабир, - что испытывает страсть к совершенно лживым рассказам о дивах и пери, об оборотнях, которые водятся в пустынях, о чудесах, которые предстают взору в горах и на морях. Их рассказывает какой–либо невежда, вокруг которого собирается толпа таких же болванов, как и он. Невежда же тот рассказывает, что «я в таком–то море видел остров, на который в одном месте сошли человек пятьсот, испекли лепешки и, поставив котлы, приступили к приготовлению горячей пищи. Когда жара усилилась и проникла в почву, земля сдвинулась с места. Взглянув, мы увидели, что [под нами] рыба, [а не земля]…[Далее он рассказывал, что] старуха–колдунья превратила одного человека в осла, а другая старуха–колдунья намазала его уши маслом, и он снова стал человеком» [21, 905]. В первой оценке предмет нашего исследования прямо не затрагивается. Но ощущения, которые испытывал Низами Арузи, хотя и подсознательно, пробуждаются сигналами художественно-эстетического сознания, воспитанного элитарной культурной школой. Представителями средней, а тем более обыденной культуры, этот уровень восприятия элитарных художественно–эстетических форм, не покоряется. Но это совершенно не значит, что высокая поэзия персидско-таджикской литературы в данном случае чужда представителям низших культурных ступеней. У этих слоёв потребителей поэтического творчества к элитарной поэзии есть свои требования, нужды и критерии оценки, характеристика которых, выходит за пределы наших задач. Вторая оценка Абу-л-Фазла Байхаки тесно соприкасается с темой данного диссертационного исследования. Эта исключительно важная художественно–эстетическая оценочная поэзия высокообразованного дабира, насколько нам известно, до сих пор литературоведами не затрагивалась. Обстоятельное рассмотрение поэзии Абу-л-Фазла Байхаки, конечно, требует специального исследования. Однако необходимость сжато осветить это положение напрашивается и в данном случае, ибо, как нам представляется, эта поэзия в своё время глубоко затрагивала характер творческих процессов в персоязычной литературе. Мы не можем достоверно сказать, был ли Абу-л-Фазл Байхаки знаком с поэтикой Аристотеля, основным положениям которой следует наша современная литература или нет, но он не мог быть незнаком с «установкой» «царя поэтов» двора султана Махмуда Газневи, Абу-л-Касим Хасана Унсури, при жизни которого будущий историк дабирствовал. Коллизия, произошедшая после пренебрежительного отношения султана Махмуда к беспримерному культурному подвигу Фирдоуси, разразилась между ними как гром среди ясного неба, и нанесла чувствительный удар по процессам, развивающимся на поприще национального и героического эпоса на основе эпической истории, а также мифа и фольклора. Инициатором травли Фирдоуси, как известно, выступал «Царь поэтов» Абу-л-Касим Хасан Унсури, который по желанию правителя и данной ему властью объявил «Шах-наме» и аналогичные ей эпические произведения ложью и пожелал, чтобы впредь поэты, численность которых при дворе султана достигала четырехсот, воспевали реальные подвиги своего повелителя [1, 78-82]. Такое «пожелание» из уст «царя поэтов» имело, конечно же, вес идеологической и художественно-эстетической установки. Начиная с XI в., создание произведений по мотивам национального эпоса приходит в упадок. Поэты перестали писать прозаические и эпические произведения, количество которых в начальной стадии процесса формирования порсоязычной литературы, превалировало над поэтическими. Поэтическая элита явно стала пренебрегать прозаическим слогом. Фахрид-дин Асад Гургани, автор, бесспорно, оригинального романа в стихах «Вис и Рамин» (средина XI в), решительно заявляет, что Когда слово имеет размер и рифму, Это лучше, чем трепать языком впустую1 [19,20]. Впоследствии это положение на разные лады стали повторять и другие поэты, особенно те, которые брались за поэтическое переложение какого-нибудь прозаического текста. Становится очевидным, что представители элитарной литературы избегали эпической прозы из опасения прослыть бесталантными в искусстве слова. Поэтому в элитарном творчестве развивались прозаические жанры, которые более нуждались в силе мысли, нежели в игре воображения. Многочисленные этические, назидательные, житейские, мистические, прозаические сочинения, большей частью написанные поэтизированным искусственным стилем, косвенно свидетельствуют о том, что доминантом в литературном творчестве являлся блеск поэтической фразы, а не иные его идейно-эстетические функции. Не увлекаясь количеством аргументов в пользу этого мнения, укажем лишь на историю написания «Хосров-наме» Фарид-ад-дина Аттора. Во вступительной части этого стихотворного романа, написанного в самом начале XIII в., сообщается, что некий друг поэта принес ему прозаический дастан, рукопись которого принадлежала некоему Бадру Ахвази, и настоял на том, чтобы поэт в поэтическом слове обновил эту вековую «сказку» [18, 40-41]. Кстати было бы вспомнить, что таким же образом был переложен в стихах и национальный эпос иранцев – «Ходай–наме», - начатый вспыльчивым молодым поэтом Дакики и завершенный гением мудрого Фирдоуси. Таким образом, элитарная творческая среда, возводившая «изящество поэтического слова» в художественно-эстетический культ, явно пренебрежительно относилась к повествовательной прозе, считая ее стихией простонародья и литературных бездарей. Такой «ярлык», естественно, никак не мог способствовать развитию повествовательных жанров прозы. На этом фоне настоящим подвигом является творческий поступок историка литературы и писателя Мухаммад Ауфи Бухарайи (XIIIв.), собравшего и обработавшего огромный свод прозаических произведений, возникших на фольклорной основе, состоящий из 2113 сюжетов. Дошедший до наших дней свод, был назван писателем «Джавами ал-хикаят ва лавами ар-риваят» («Ожерелья анекдотов и блестки повествований»). Многие из произведений, вошедших в свод Мухаммада Ауфи, и до, и после создания «Джавами ал-хикаят ва лавами ар-риваят» входили в репертуары сказочников и сказателей, о чем свидетельствуют многочисленные списки различных сводов под названиями «Джавами-ал-хикаят» [11], хранящихся в различных библиотеках мира и личных книжных фондах. Эти сборники собрали, главным образом, произведения народной литературы малых и, реже, средних жанровых форм. Большие жанровые формы оставались за пределами таких собраний, так как не редко сами составляли не одну тысячу страниц. Произведения малых сказочных новеллистических, анекдотических жанровых форм, представленных в рукописных собраниях, а также многочисленные произведения крупных жанровых форм, созданные в сказочной эпической исторической и псевдоисторической сюжетной канве, представляли «галерею» разнотипных образов, отвечавших критериям художественно-эстетического сознания «аудитории» среднего и обыденного культурного уровня. Таким образом, невзирая на то, что вне поля зрения остаются огромные запасы источников и информации, без которых вообразить истинное состояние литературной ситуации (жизни) народа невозможно, сегодня мы имеем возможность назвать не один десяток таких произведений, которые по продолжительности своей истории могут соперничать с первоначальными стихами элитарной поэзии. Сегодня под творческими видовыми терминами «дастан», «кисса», «хикаят» имеются в виду такие произведения, как «Абу Муслим-наме», «Дараб-наме» (в двух версиях: Абу Тахира Тарсуси и Мухаммеда Бигами), «Самак айяр», «Искандар-наме», «Деяния амира Хамзы», «Кахраман-наме», «Джамшид-наме», «Шахрияр-наме», «Барзу-наме», «Шах-наме» (в определённой степени совпадающей с произведением Фирдоуси), «Киран Хабаши», «Замчи-наме», «Табут-наме», «Кучак-наме», «Хавар-наме», «Мухтар-наме», «Мусайиб-наме», «Зуфунун-наме», «Ханафи-наме», «Бахтияр-наме», «Семь палат Бахрама Гура», (Хафт манзара-и Бахрам-и Гур), «Семь везирей («Хафт вазир»)», «Мехр и Мах», «Сайф ул-мулук и Бади удж-джамал», «Нушафарин Гоухартадж», «Фаррох-шах, Фаррох-руз и Фаррох-наз», «Салим-ювелир», «Царевич Ирана и принцесса Джавхари», «Далла и Мухтар», «Шейх Сан’ан», «Адел-хан и три дервеша», «Четыре дарвиша», «Приключения Хатама Тайи», «Ширзад и Гольшад», а также множество произведений малых жанров. Итак, творческий факт - налицо, но странную позицию по отношению к этому факту занимает официальное таджикское литературоведение. Также как некогда, элитарные литературные круги не признавали эту литературу социальных низов, современное литературоведение с большой осмотрительностью «прощупывает» ее, раздумывая признать как творческий акт, или нет. Но в принципе, какими бы художественно-эстетическими качествами не обладала эта литература, от этого она не перестает быть предметом для изучения. Тем более что, как стало ясно, такой тип литературного творчества характерен не только для персоязычной литературы. Исследования второй половины прошлого века показали, что этот феномен проявляет себя почти во всех литературах с достаточно устойчивыми творческими традициями. Но еще до этого Ф.Энгельс писал о немецких народных книгах [27]. Народные книги упоминаются в трудах и других европейских ученых (см:). О городской повести средневекового Китая (хуабэнь) писал А.Н. Желоховцев [6], а Н.А.Спешнев написал солидную монографию о китайской простонародной литературе [15]. В 1985 г. вышли из печати книги Т.В.Поповой о византийской народной литературе [13], Н.Ибрагимова об арабском народном романе [7], Х.С.Акбутаева об узбекских народных книгах [3], В.В.Мочаловой о народно-городской литературе Польши XVI-XVII в.в.[10]. Таким образом, можно, конечно, поспорить о целесообразности некоторых терминов (народ, народная, …), вносящих некоторый разлад в механизм внутринациональных связей, но отрицать (или пренебрегать) факт существования активнейшего пласта национальной литературы никак нельзя. Тогда, как положение о том, что элитарная литература, особенно поэзия, является «золотым фондом» культуры каждого этноса, никаких доказательств не требует. В настоящее время, когда пишутся эти строки, положение с отношением к народной литературе несколько изменилось. Появились первые монографические исследования, цикл статьей, энциклопедическая информация и т.д. Но, следует признать, именно на литературоведении лежит вина за то, что в 1964 г. А.Барсуковский убежденно утверждал, что таджикская художественная проза появилась в начале XX века [4,128]. Следующее поколение иранистов Советского Союза, в том числе и Таджикистана, подхватило инициативу иранских ученых и провело определённую филологическую работу, подготовив, таким образом, почву для дальнейших серьёзных литературоведческих работ. До сегодняшнего времени по вопросам изучения народной литературы наиболее плодотворные работы осуществлены М.Дж.Махджубом, который в ряде журналов опубликовал цикл содержательных статей, дополняющих друг друга. В этом направлении активно работали также П.Н.Ханлари с супругой З.Ханлари, доктор З.Сафа. В Таджикистане народную литературу специально изучали Ю.Салимов (жизнь которого оборвалась в момент творческого созревания). А. Акрамова, К.Чиллаев, которые, по нашим сведениям, впервые приступили к монографическому изучению отдельных крупных дастанов народной литературы, соответственно, - «Шах-наме» и «Абу Муслим-наме». Позднее к этим исследователям присоединились К.Восиев, Р.Джалолов и автор настоящих строк. Особого упоминания заслуживает вклад российских ученых в обоснование актуальности изучения персоязычной литературы народных низов, как закономерного творческого акта особых культурных условий. Фактическим зачинателем этого процесса был А.А.Ромаскевич, еще в 1934г. издавший в собственном переводе персидские народные сказки и снабдивший это издание примечаниями и вступительной статей [12]. Активное участие в этом процессе приняли также и Е.Э. Бертельс, И.С.Брагинский, Ю.Е.Борщевский, Н.Кондырева. В 1984г. издательство «Наука» выпустило двухтомное издание романа конца XII в., «Самаки-айяр», в исходных данных которого значилось: «Перевод с перс., вступит.ст.и примеч. Наталии Кондыревой» [14]. Следует признать, что перевод совершенно беспомощный, но пространная вступительная статья содержит много ценных мыслей. Данный перевод читательский мир получил без всякой рецензии. При более внимательном чтении, а тем более, сопоставительном изучении, сразу становится ясно, что переводчица к глубокому пониманию языка и стиля «Самака» не готова. Данный перевод наносит урон престижу такого солидного издательства, как «Наука», и от него необходимо отказаться. Однако, к сожалению, издательство продолжает его тиражировать. Но коль скоро здесь речь зашла о русских переводах произведениях персоязычной народной литературы, то мы можем напомнить нынешним читателям, что совместными усилиями российских и таджикских литературоведов в 1986г. была издана «Энциклопедия персидско-таджикской прозы» куда, кроме авторского «Кабус-наме» и анонимного «Синдбад-наме», вошли «Семь приключенческих произведений народной литературы» в переводах Ю.Салимова и А.З.Дуна. Это солидное академическое издание снабжено вступительной статей И.С.Брагинского [28, 3-10]. ^ Цели и задачи исследования. Главной целью нашего исследования является раскрытие поэтики женских характеров на различных уровнях контаминации художественно-эстетического мышления в пределах персоязычной народной литературы. К такому решению нас привело то, что в элитарной литературе облик женщины «завуалирован» средствами лирической поэтики. Для полного проявления возможностей видов и жанров литературы больше пространства представляют прозаические типы художественного воображения. Отбор средств изображения, степень свободы вымысла, соотношения реалистического и метафорического элементов воссоздания художественно-эстетической действительности, за редкими исключениями, осуществляются посредством действий персонажей произведений народной литературы. Другим важным обстоятельством является то, что посредством женских характеров, раскрываются качество общественных отношений, характер культуры определённого исторического периода, соотношение реальных и метафизических духовных ценностей. Исходя из изложенного, диссертационное исследование ставит перед собой следующие задачи: - выявить место и роль женских образов в системе поэтики существующих видов, подвигов и жанров персоязычной народной литературы; - на основе проделанного анализа определить тип художественно-эстетического сознания, на котором построена поэтика произведений; - выявить нравственный идеал, раскрытие которого преследует художественно-эстетическое мировосприятие народной творческой среды; - по результатам исследования сделать вывод о том, что в основе каких произведений лежит сюжет–фабула, а в основе каких сюжет-ситуация; -выявить характер воздействия «рынка сказительства» - «базар-и дастанпардази» на крупные произведения народной литературы; - выявить отношение творцов народной литературы к искусству художественного портрета.^ Научная новизна диссертации. В данном диссертационном исследовании осуществляется разработка темы женских образов в различных по литературным жанровым формам произведениях народной литературы – это часть обширной тематики, пока еще задетой поверхностно, или же вовсе незатронутой. Относительно недавно сформировавшееся направление литературоведения по изучению народной литературы еще часто сталкивается с узловыми моментами, образовавшимися на почве недостаточного знакомства с творческими характеристиками художественно–эстетического свойства, лежащими в основе поэтики народной литературы. Вторым аспектом исследования является использование женских образов в произведениях народной литературы в качестве критерия оценки социально-нравственной, общекультурной среды минувших времен. Исходя из этих положений, данное исследование является новым шагом в формировании теоретических основ нового направления в таджикском литературоведении.^ Источники исследования. В процессе проведения исследования использовалась огромная база источников. Эту базу образуют: во-первых, произведения народной литературы, составляющие много тысяч экземпляров и страниц печатного и рукописного текста. Так, роман «Самаки айяр» в пятитомном тегеранском издании составляет 2612 страниц. Также внушительны размеры издания двух версий «Дараб-наме», «Абу Муслим-наме», «Повести об амире Хамзе», трёхтомного душанбинского издания «Джаме ал-хикаят», многочисленных сборников и огромных рукописных списков произведений малых и средних прозаических жанров; во-вторых, в данную базу входят такие исторические, культурологические и художественные произведения, как «История Байхаки», «Кабуснаме», «Чахар-макале», «Футувват-наме», «Бадаи ал-вакаи» и многие другие, в которых содержатся сведения о функционировании народной литературы в процессе своего существования, в формах её бытования. Важным источником для изучения народной литературы служат «Джавами‘ ал- хикаят ва лавами’ ар-риваят» Мухаммеда Авфи Бухарайи, «Тысяча и одна ночь», имеющие много общего с народной литературной историей. ^ Методология и методика исследования. Исследование основано на методологических принципах детерминированности социально-исторических художественно–эстетических процессов, проблем и вопросов, рассматриваемых в диссертации. На этих принципах дана интерпретация мировоззренческих, художественно-эстетических процессов, связанных с историей обширной литературы, с присущей ей поэтикой и своеобразным культурным обрамлением. В качестве базового исследовательского метода в диссертации отдаётся предпочтение сравнительно-историческому методу. Однако в процессе работы часто использовались возможности дедуктивного метода литературного анализа и приемов анализа исторической поэтики. При написании работы в качестве опоры послужили теоретические положения и практический опыт трудов А.Ф.Лосева, Д.С.Лихачева, М.М.Бахтина, В.М. Жирмунского, В.Б. Шкловского, М. Арнаудова, Ф.Энгельса, М.Т.Бахара, С.Нафиси, П.Н.Ханлари, З.Сафа, М.Дж.Махджуба, Ю.Е.Борщевского, А.А.Гвахария, И.С. Брагинского, Ю.Салимова, К.Чилаева, К.Восе и др. ^ Научно-практическая ценность работы. Материалы и выводы диссертации могут быть включены в научные процессы и использованы при изучении теории и истории персидско-таджикской литературы, составлении общей истории литературы, учебных пособий для вузов филологического профиля, при чтении лекции и специальных курсов для студентов филологических факультетов. ^ Апробация работы. Диссертация обсуждена на заседании кафедры таджикской литературы Таджикского государственного педагогического университета им. С.Айни от «29» _марта_ _2011 года (протокол №_8) и рекомендована к защите. Основные положения работы изложены в двух опубликованных монографиях, более 50 статьях и тезисах докладов, прочитанных на межвузовских, республиканских и международных конференциях (1994-2010гг.). ^ Структура работы: Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и научной литературы.Основное содержание диссертацииВо введении обосновывается положение об актуальности изучения прозаического литературного наследия, порожденного народными сказителями и сказочниками, определяется степень изученности проблемы, формулируются цели и задачи исследования, подчеркивается его научно-теоретическая и практическая значимость. ^ ГЛАВА 1 - «Облик женщин в сказочно-приключенческих произведениях народной литературы» - состоящая из двух параграфов, отведена исследованию малых романических жанров народной литературы с приключенческими сюжетами. Тем не менее, любовная романтика и занимательное приключение не являются исключительной художественно-этической направленностью всех произведений, входящих в данную категорию. Так, «Обрамленная повесть» или инкорпорированное сказание, как правило, преследует назидательные цели, хотя и не уступает в занимательности повестям с любовно – приключенческим содержанием. Эта категория народной литературы, пожалуй, самая богатая в количественном отношении. Так, цикл далеко незавершенных «Избранных рассказов» [24; 25; 26], в который помещено 49 больших и малых произведений, среди которых наблюдаются и обрамленные повести, объединяет множество вставных сюжетов. И, естественно, что в одном исследовании невозможно охватить более или менее подробным анализом такое количество произведений. Вне указанного цикла остаются самостоятельные произведения и еще неизданные повести и рассказы. Исходя из этого положения, в диссертационном исследовании принято решение включить в круг исследований произведения со сложными сюжетными характеристиками или же с яркими образами. В числе, исследуемых в этой главе произведений, имеется и несколько «обрамленных повестей», но в них ведущую позицию занимают вставные сюжеты со сказочной поэтикой. Кроме того, в данной части первой главы особо рассматриваются моносюжетные произведения солидных размеров. Третий слой материалов составляют произведения со сказочными сюжетами относительно небольших размеров, но значимых по художественно-эстетическим характеристикам. Современные читатели, начавшие уже забывать такие всемирно известные произведения, как «Калила и Димна», «Тысяча и одна ночь», которые дают исчерпывающее преставление о возможностях «обрамленной повести» или искусства художественной инкорпорации, в какой–то степени осведомлены о том, как в XVIII-XIX вв. английские, французские и немецкие переводы этих древних произведений захватывали воображение любителей художественной фантазии и светских страстей. Но лишь узкий круг специалистов – литературоведов знает, какой след эти исключительно важные творения фантазии и мысли человека оставили в истории всемирной литературы. В нашем распоряжении имеется не одно, а несколько произведений данной жанровой повествовательной формы. В связи с этим, первый параграф главы, названный «Художественное изображение женщины в «обрамленной повести», посвящён произведениям данной формы. Зная всю привлекательность исследования истории и поэтики «обрамленной повести», тем не менее, мы воздержимся от соблазна углубиться в историю жанра. Даже попытка охватить все произведения этой жанровой формы, созданной на опыте санскритской «Панчатантры» (затем получившей название «Калила и Димна»), обречена на неудачу по той причине, что данные произведения, их история и поэтика исследованы ещё в недостаточной степени. Известно, что знакомство ираноязычного (подчеркнем, что не персоязычного в современном смысле слова, а именно «ираноязычного», ибо в VI веке литературным языком большинства иранцев был язык пехлеви) читателя, включение санскритского памятника в сферу иранского литературного обихода происходило еще в середине VI века. С образованием в VIII в. ирано-арабского литературного синтеза, тон которому задавали писатели иранского происхождения Абдаллах ибн Мукаффа, Башшар ибн Бурд, Абу Нувас и многие другие, произведение было переведено с пехлеви на арабский. Но уже в X в., с приобретением культурной независимости при правлении Саманидов, «Калила и Димна» была вновь переведена на фарси, но уже на новоперсидский - дари, а гениальный Абу Абдаллах Рудаки переложил ее на язык поэзии. Но более важную роль продолжала играть прозаическая версия. Для ираноязычного литературного ареала огромное значение играл новый перевод Абу-л-Маали Насраллаха в XII в. Этот перевод имеет свою блестящую историю, которая сыграла значительную роль в зарождении и эволюции литературной мысли. Исчерпывающие сведения об исторических судьбах книги можно получить из исследования иранского литературоведа М.-Дж. Махджуба «О Калиле и Димне» [9]. Сегодня еще рано утверждать, что искусство художественной инкорпорации и жизнь жанровой формы связаны исключительно с судьбой и историей санскритской «Панчатантры» и с ее традициями в иранской раннесредневековой литературе. С таким же успехом на роль первоисточника, положившего начало истории «обрамленной повести», может претендовать уже сильно контаминированная в сюжетном отношении арабоязычная «Тысяча и одна ночь», по всей вероятности, основанная на традициях и значительной части материале «Хазар афсана» («Тысяча сказок») иранского происхождения [17]. Но какая бы линия исторического происхождения ни легла в основу дальнейших творческих процессов, «обрамленная повесть» не прекратила свое количественное, а в отдельных случаях и качественное развитие. Несмотря на огромные потери духовных ценностей, произошедших по различным причинам, мы можем указать на ряд произведений, созданных с использованием композиционных приемов и идейно-художественных принципов, предшествовавших образцам этой жанровой формы. Включение «Калилы и Димны» в литературные творческие процессы во второй половине Х в. послужило толчком для небывалого развития инкорпорированного искусства в прозе уже на новоперсидском языке. Но здесь необходимо сделать одну немаловажную оговорку. Дело в том, что первое подражание в новоиранской литературе произведению «Калила и Димна» было осуществлено не на хорасанском литературном языке – дари, а на табаристанском диалекте, все еще сохранившем густой слой среднеиранского. Творцом «иранской версии» санскритской «соседки» явился, как сообщает внук писателя, другой яркий мастер назидательной прозы, создатель «Кабус-наме», по другой версии - «Насихат-наме», Унсур ал –маали Кей-Кавус, царевич из периферийного правящего клана Бавандов, Марзбан б. Рустам б. Шарвин [28]. Традиционно образованный Марзбан заимствовал форму уже основательно переложенной и переработанной иранскими писателями санскритской «Панчатантры», но материал для создания книги извлек из родной культуры. Это обстоятельство делает «Марзбан-наме», как назвал свою книгу автор, весьма важным источником культурно-исторической информации. Два с лишним столетия судьба «Марзбан-наме» остается в забытье, хотя есть косвенные предположения, что за это время произведение уже было переведено на дари. Тем не менее, документально это событие подтвердилось лишь в сентябре 1201г. В этом году малоазийский писатель Мухаммед Гази перевёл и переработал «Марзбан-наме» под названием «Раузат ул-укул» («Сад разума»). Но эта переработка мало походила на «Марзбан-наме» и широкого распространения не получила. Спустя считанные годы, уже в первой четверти того же века, увидело свет переложение Са’д ид–дина Варавини, сохранившего авторское название книги. Поводом к переложению оба писателя указали стремление к сохранению произведения Марзбана от грозившей ему опасности забвения по причине изменения стиля прозы от простого к искусственному и насыщению этическим содержанием - «Хекмати амали» («прикладная философия»), как было принято называть это течение. Вообще, вторая половина XII-XIII вв. была насыщена рассматриваемым направлением. М.-Дж.Махджуб в цикле статей даёт некоторые сведения об обрамленной повести «У’джубе и Мах-джубе», сохранившейся в единственном известном на сей день списке, принадлежавшем библиотеке Меджлиса [9,565-568]. Это нравоучительное произведение написано в начале XIII в. Хамидом б. Фазлаллах б. Мухаммедом Серахси. Композиционное искусство инкорпорации в прозе использовалось и в последующие века. В 1516 г. завершил свое произведение «Хафт кишвар» («Семь стран») Султан Мухаммед Фахри б. Мухаммед -Амир Харави [20]. Такое решение Султан Мухаммеда Фахри, известного писателя и ученого, в последующем, по всей вероятности, созрело под впечатлением от прочитанной в юном возрасте, созданной выдающимся ученым, проповедником, мастером эпистолярной прозы Камал ид-дином Хосейном б. Али Ваизом Кошифи новой редакции знаменитой «Калилы и Димны», также известной под названием «Анвар-и Сухайли» («Свет Сухайли»), названной в честь знаменитого вельможи - шейха Ахмада Сухайли. Конечно, когда история становится важной жанровой формы, каковой является «обрамленная проза», она систематически не изучается. При разборе отдельных образцов жанра могут возникнуть разные вопросы. Однако, взяв на себя смелость, заметим, что впервые в истории жанра именно Фахри Харави предпринял удачную попытку контаминировать светские и мистические мотивы сотворения и общественно-политической модели мира. В художественном отношении Фахри Харави также очень далеко отошел от традиционных канонов в распределении идейной нагрузки между обрамлением и вставными сюжетами. В «семи странах» обрамления приобретают глубоко продуманную метафорическую образность. Молодой Фахри, как сообщает писатель в конце книги, - достигает плавной контаминации весьма сложных философских, этических, социально-политических, художественно-этических проблем, которые его предшественниками, даже таким мудрым писателем и ученым, как: Абу-л-маал