Николаева Д. В.
Вынужденапризнать, что детские неудачи начинаются вместе со школой. Пока вы растите своечадо в некоем защищенном от внешних веяний пространстве, вы твердо знаете, чтоваш малыш самый умный (ведь еще недели от роду он умел находить вас глазами иулыбаться только вам, не папе, не бабушке, а именно вам), самый красивый, самыйчудесный ребенок на свете. А если он нагрубил вам или побил приятеля впесочнице, то вы только делаете вид, что сердитесь: «Ах, ты мой птенчикдракона!» Короче, ворона говорит вороненку: «Мой беленький!», — а ежиха ежонку:«Мой гладенький!» Все меняется, когда это настоящее, чудом доставшееся вам сокровищеидет в школу. Потому что только с этого ужасного момента вы вынужденысоотносить собственные представления о своем ребенке с представлениемокружающих, часто, увы, недоброжелательным.
Моястаршая дочь, кажется, от рождения разговаривала со мной наставительным тоном.Да и правду сказать, разница в возрасте не так уж была велика, всегокакие-нибудь девятнадцать лет. «Мама, — говорит она с нажимом, — школа – этотюрьма!» — «Но ведь бывают хорошие школы, — робко возражаю я. — «Как бываютхорошие тюрьмы» — безжалостно заключает дочь.
Конечно,мы были очень молодыми и неопытными родителями. У нас росла умненькаясамоуверенная девочка, с некоторой иронией смотревшая на окружающих иотносившаяся к ним покровительственно. Как многие первые дети, которым не с когобрать пример, она называла меня по имени, и это еще добавляло обаяния еесамоуверенной манере держаться. Однажды мы были с ней в гостях в «приличномдоме», и чопорная хозяйка обратилась ко мне с вопросом: «Дашенька, а кто вашмуж по профессии?» «Мой муж – режиссер», — отвечала ей я, свернув губытрубочкой и кося глазом в старании соответствовать всей атмосфере приема.Четырехлетняя Ксеня сочла нужным вмешаться: «Даша, ты что, — сказала онаукоризненно и, широко улыбнувшись, обратилась к гостям, – мой папа коровникстроит!» И удалилась играть с собакой, предоставив мне лепетать, что мой мужзаканчивает режиссерский факультет ГИТИСа и летом, чтобы подработать, действительноподрядился вместе с приятелем строить коровник. Тогда еще здравый смысл был сомной в ладу, и мне не пришло в голову обрушить на ребенка родительский гнев заэто милое простодушие.
Еепервую учительницу, Дину Георгиевну, я и сейчас, по прошествии двадцати лет немогу вспомнить без ужаса. На первом же родительском собрании выяснилось, чтополовина касса — необучаемые. Я тогда еще не знала часто используемыйучительский прием – двоечников полкласса, но каждому отдельному родителюпредставляют дело так, что его ребенок – хуже всех. И вот вы уже не веритесобственным впечатлениям, вы забываете о том, что ваш ребенок в последнеесчастливое предшкольное лето прочел вместе с папой всего «Робинзона Крузо», чтоон занимается художественной гимнастикой в школе олимпийского резерва и имеетуже четвертый юношеский разряд, а помните только о том, что он «хуже всех вклассе» пишет буквы. «Самый лучший в мире» в ваших глазах стремительнопревращается в унылого хронического неудачника, с которым даже лучшая подругаВаря боится в школе разговаривать, чтобы не навлечь на себя гнев учительницы.Все последующее мне вспоминать стыдно и не хочется. Как я могла им поверить, какмогла оказаться с ними по одну сторону баррикад, как могла хотя бы даже вредкие минуты глядеть на свою дочь их глазами, в которых совершенно очевиднозастрял осколок андерсеновского кривого зеркала?!
СлаваБогу, моя дочь оказалась удивительно стойким человеком, все происходившеетолько укрепило ее характер и закалило его, как сталь. А если бы на ее местеоказался кто-нибудь помягче?
Сегодняя не только опытный родитель школьника (наш третий ребенок заканчивает восьмойкласс), но и учительница, классный руководитель выпускного класса, изучившийэто учреждение изнутри.
Вглазах стоит картинка. Пятый класс. Я объявляю оценки за диктант, написанныйнакануне. Случайно взгляд мой падает на лицо девочки за первой партой. На немнаписан такой ужас – открытый искривленный гримасой рот, безумные глаза, напряженнаяпоза. Я невольно оглядываюсь, боясь увидеть то, что так испугало ребенка.Ничего ужасного не нахожу, да и другие дети совершенно беззаботны. Оказывается,девочка так боится услышать, что у нее не пятерка. У девочки заботливая мама, вэтом нет ничего необычного, у всех пятиклашек-гимназистов заботливые родители, онивсе исправно ходят на родительские собрания, вникают в происходящее в классе, интересуютсяучебой своих детей. Почему же другие ребята реагируют на свои оценки спокойно?С моей точки зрения, хоть я этого никогда не покажу, ученица эта довольнослабенькая. У девочки не развита фантазия, она не слишком хорошо понимаеттексты, она не способна быстро и интересно отвечать на вопросы, с чемсправляется большинство ее одноклассников. Но она обладает набором качеств, которыепревыше всего ценятся в начальной школе. Аккуратная, послушная, красивый почерк,ей не занимать усидчивости для зубрежки, она неравнодушна к недостаткам инесерьезности окружающих. Такой положительный Сид из «Приключений Тома Сойера».Это случай ровно противоположный моему собственному по знаку (вместо минуса –плюс), но совершенно идентичный, по сути, мать ориентируется не на своегоребенка, а на отношение школы к ребенку и, вкусив этого отравленного зелья, начинаеттребовать от него все новых и новых порций похвал.
Внашей школе только что прошел последний звонок. Мой выпускной класс давал свойтрадиционный последний концерт. В основе сценария лежала детективная история –ЕГЭ убило образование. В качестве истца на судебном заседании выступал ЗдравыйСмысл, который, конечно, был осужден на принудительные работы. Мне кажется, чтоименно здравый смысл мгновенно изменяет человеку, когда речь заходит о школе.Вы немедленно заражаетесь этим изуродованным отношением к нормальнымчеловеческим проявлениям. Вы тотчас забываете обо всех детских книжках, когда-либопрочитанных. Не было Тома Сойера и Гека Финна, не было «Кондуита и Швамбрании»,не было многочисленных свободных и опоэтизированных двоечников, мериломличности которых становились не школьные оценки и прилежное поведение, а ихчеловеческие качества – доброта, смелость, верность дружбе и многое другое. Вашсын получил двойку по геометрии – какой кошмар! Прогулял урок химии –катастрофа! Он бегал по коридору, он орал на уроке, он в сердцах бормотал себепод нос, ругая учительницу дурой (сосед по парте подслушал и донес). Он потерялмобильник, он ужасно выглядит в этой школьной форме, он не может подтянуться наперекладине (все могут). Учительница математики его ненавидит. А за что ей тебялюбить? Вот тут стоп, уважаемые! Каждого ребенка есть за что любить. А ужВашего, самого лучшего на свете – особенно!
Имне надоело скромно умалчивать о главном – учитель обязан (!) любить детей. Мыбоимся об этом даже вспоминать, большинство считает, что работа учителя такужасно тяжела, а платят ему так ужасно мало, что потребовать от него, чтобы онс любовью относился к своим ученикам, чтобы он честно выбирал эту профессию, ане потому, что больше ничего не умеет, больше ни в какой ВУЗ не смог поступитьи т.д., просто невозможно. Открою секрет – работа не тяжелая, платят насегодняшний день в Москве совсем не мало. И есть хорошие учителя. Их даженемало, но все равно на всех не хватает. И достаются иным тетки, которые орут, ненавидят,унижают, а самое главное, свою неспособность научить сваливают на ребенка –необучаемый, ненормальный, распущенный! И это у них мы должны идти на поводу? Сними соглашаться? Ни в коем случае!
Конечно,нельзя в присутствии ребенка ругать его учительницу. Но у нас есть кучаспособов дать понять ребенку, что мнение учительницы о нем вы не разделяете. Иесли вам начинает казаться, что неважно, добрый ли ваш ребенок, жалеет ли онбездомных собак, есть ли у него друзья, читает ли он книжки «не по программе», аважно только, чтобы в школе его хвалили, потрясите головой, чтобы стряхнутьнаваждение! Нашей дочери, например, папа рассказывал сказки, где в самыйпатетически-страшный момент из темноты появлялась учительница французского вмедном шлеме на белом коне и произносила свой грозный клич-заклинание «Садись, два!».Этот перевод кажущихся ребенку неразрешимыми школьных проблем в игровое, сказочное,пронизанное иронией пространство, я думаю, помогало Ксене выстоять, не бояться,поверить в то, что не все, кого заперли в тюрьму, преступники.
Школасейчас находится в плачевном положении. Все больше становится фактическинеуспевающих, которым ставят тройки, чтобы отвязаться. Причем, это не больныедети, как тоже любят нам рассказывать. Это дети, которым не интересно, которыене понимают, зачем это надо, и на которых у сегодняшней школы нет управы (и, славаБогу, что нет). Это известно даже чиновникам. И они много говорят о том, чтоучить надо по-другому, что надо создать в школе атмосферу детской успешности.Говорят на своем «псевдонаучном волапюке», произносят слова, которые понять ивыговорить обычному человеку затруднительно: «создание в школе детско-взрослойобщности, мыследеятельностный подход к педагогике, методы трансляцииинновационных технологий» и т.п. Сказать можно что угодно, но опыт показывает, чтомножество педагогов гораздо комфортнее себя чувствует в обстановкетрадиционного урока, в расстановке сил «я – учитель, ты – дурак», опускаться(опускаться ли, а, может, наоборот, подниматься?) на детский уровень оникатегорически не согласны. Делать что-либо вместе с детьми (детско-взрослаяобщность) неспособны.
Опятьпример из жизни. Мне очень трудно привлечь одиннадцатиклассников к участию вгенеральной уборке школы. У меня нет способов их заставить, нет методов, которыедадут немедленный результат. А школа должна быть убрана к определенному дню ичасу. Я говорю своим ученикам, что если не уберут они, буду убирать я. Это непроизводит на них желаемого впечатления, так как к лживым угрозам, которыеникогда не выполняются, потому что выполнены быть не могут, они уже давнопривыкли и не воспринимают их всерьез. В назначенный день приходит очень малоечисло моих «приближенных», которым одним заведомо не справиться с объемомработы. Я ползаю по коридору вместе с ними, отмывая черные полосы, я вместе сними драю батарею и стенку, я ношусь с ведром и грязной тряпкой и делаю все, чтобыэта уборка поскорее закончилась. Через полчаса меня вызывают к директору.
— Дарья Вильямовна, правда ли, что вы убираете вместо детей, вы не должны этогоделать.
Сначалая выскакиваю из кабинета директора, как человек, уличенный в чем-то постыдном, нопо дороге задаю себе вопрос, а что собственно, плохого я сделала, какойнеподобающий пример подала своим ученикам? И возвращаюсь к директору с этимивопросами. В кабинете сидит учительница, которая тотчас же разрешает моенедоумение.
— Разве вы не понимаете, мне дети задают вопрос, а почему Дарья Вильямовнаубирает за своих учеников, а вы за нас нет, что я им должна отвечать!
Возмущениеколлеги беспредельно. Только непонятно, почему за неумение дипломированногоспециалиста отвечать на заданные детьми вопросы спрашивают с меня. Я терпеть немогу педагогические хэппи-энды, но иногда они происходят в реальности. Наследующую уборку приходят некоторые из тех, кто яростно сопротивлялся, в томчисле Кирилл Архипов, который потешает публику стонами: «Я сам не верю, чтопришел убирать!»
Иливот запись, которую я сделала недавно в своем «Дневнике классногоруководителя».
Унас в школе прошла «проектная неделя». Честное слово, плевать, как этоназывается, но то, что вопреки злобному шипению о «непрохождении программы»некоторых моих (крамольная мысль – ленивых?) коллег, целую неделю продолжалсяпир раскрепощенного познания, по школе носились воодушевленные дети, инерегламентированно по часам создавались какие-то иной раз вовсе удивительныепроекты, было здорово!
Я,как всегда, была не в курсе всего происходившего до последней минуты, пока, придяв школу, не обнаружила на стене в холле списки распределения всех детей погруппам. Мимоходом удивилась тому, что Алена оказалась в группе, кажется, поматематике, Соня – по химии, а Даша и Ксюша – по географии. На уроке онивзмолились – хотим в вашу группу. Пришлось бежать к Светлане Петровне, уговариватьее спешно создать группу номер семнадцать. А еще на прошлой неделе Аленабомбардировала меня злобными высказываниями Набокова о Достоевском, не скрываяторжества – вот какой у меня авторитетный единомышленник, попробуйте теперь сомной поспорить. А Ксюшка написала разгневанное письмо Корнею Чуковскому, статьюкоторого об Оскаре Уайльде я ей дала почитать, и даже сообщение, что Чуковскийдавно умер, не остудило ее пыл.
Начальствобыстро придумало, как увязать наши стремления и общую тему проектной недели, имы отправились в поход за такой программой по литературе, которая бы устраивалавсех и привлекала детей к чтению. Даша нарисовала чудные картинки, на одной изкоторых Алена, неумело держа топор, заносит его над головой Достоевского, надругой Ксюшка душит Корнея Чуковского, а за ее спиной стоит отомщенный ОскарУайльд. Поначалу мы немного ошалели от свалившегося на нас неслыханного счастья– целую неделю говорить и спорить о литературе. Нам казалось, что времени у насвагон, потому на второй день мы отправились на выставку Тернера в Пушкинскиймузей, которая явно не имела прямого отношения к теме нашей проектной работы. Кконцу недели стало ясно, что мы не успеваем, и в режиме аврала работали все.Что не успевали в школе, брали домой (добровольные домашние задания в силунеобходимости, а не принуждения), каждый делал то, что было по силам и по душе,Ира Голикова, оказалась непревзойденным знатоком современной молодежной фантастическойповести и накатала нам целый рекомендательный список с краткими аннотациями.Проблема, поставленная мной, изначально звучала так: почему дети не читают? Ноона буквально с первых же встреч была яростно атакована и стала уточняться иобрастать причинами и следствиями. Выяснилось, прежде всего, что дети читают, только,как сказало большинство опрошенных, не всегда «по программе». (Все проектытребовали социологических опросов, поэтому и у нас на пороге постояннопоявлялись делегации с самыми неожиданными вопросами). Всю неделю в школе небыло неудач!
Неудачибыли только у меня. Вроде того, что, отправившись со своей группой в офисиздательства «Самокат», я хотела, чтобы они уловили дух элитарности и атмосферуинкубатора, в которой рождаются книги. А когда вышли, Алена спросила: «Я непоняла, зачем мы туда ходили-то?» А вот мой сын Сева унюхал «атмосферу» итеперь сам ездит общаться с редакторшами (подозреваю, не последнее дело, чтоони молодые и славные), ревниво отказывая мне в сопровождении.
Сложно,думая о проектной неделе, отделить в своем завравшемся сознании подлинныеощущения от тех, которые должны быть представлены на всеобщее обозрение вовремя всевозможных публичных актов рефлексии на многочисленных педсоветах. Новсе равно ощущение осталось, как от полета. Боюсь, что больше ничего подобногоне повторится, потому что даже энтузиазма нашего «зама по науке», Зои Павловны,не хватит на то, чтобы отмести «весомейшие аргументы» против подобноговремяпрепровождения. Главный аргумент – детям после этого очень «трудно входитьв рабочий ритм», т.е. возвращаться к рутинному и скучному отбыванию наказания.
Создаетсявпечатление, что я любуюсь собой, что выставляю себя в качестве примера дляподражания. Ничего подобного! У меня очень мало способностей быть «вместе сдетьми», я их в себе старательно культивирую, потому что знаю – только такможно сделать надзирателя соратником, пусть даже тоже заключенным в этой тюрьмепод названием школа.
ВчераКсеня читала своим дочкам чудную сказку Дмитрия Седова. О том, как у одной мамыбыл сын людоед. Каждый день он ловил в лесу ребеночка и просил маму зажаритьего на ужин. А мама объявляла этого очередного ребеночка потерявшейсясестренкой или братиком людоеда. Кончается сказка словами: «Семья постепеннорастет, и людоеду теперь приходится работать на трех работах, чтобы кормитьмладших братьев и сестер». И это все о детских неудачах и неудачных детях.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.portal-slovo.ru