--PAGE_BREAK--
в начало
3. Интегративная природа коммуникологии. Тема общения и со-общения людей в трудах русских философов. Понятие соборности. Основные взгляды русских философов на истинность, добролюбие, красоту в отношениях между людьми
В конце 80-х гг. прошлого века в США была опубликована «Международная энциклопедия коммуникаций». Инициаторы и редакторы издания Э. Барноу, Д. Гербнер, У. Шрамм и ряд других теоретиков в области СМИ, коммуникационных систем, а также исследователей в различных отраслях знания – философии, филологии, психологии, социологии культуры, политологии, образовательной технологии, эстетике, этнографии и др. – всего около 200 авторов. Этот обширный перечень уже сам по себе говорит о синтетичности теоретических основ новой науки – коммуникологии.
В программных, установочных статьях авторы объясняют причины ее интегративной природы. Они кроются в историко-культурной синкретичности самой социальной деятельности человека, основанной именно на пронизывающей и организующей эту деятельность коммуникации. Информационно-системные связи – это тот извечный механизм общественной сути человечества, без которого невозможно было бы ни создание, ни сохранение для потомков социально-культурных ценностей и традиций. «И нет ничего удивительного в том, – говорится в одной из основных статей «Международной энциклопедии коммуникации», – что изучение коммуникаций в той или иной форме всегда затрагивало глубинную сущность гуманизма. Философия, риторика, поэтика, гомилетика, лингвистика, семантика и семиотика – это только небольшая часть тех областей научного познания, которое имеет дело с коммуникационными аспектами» (Gerbner G. Schramm W., p. 358).
Формы и средства сообщений исторически менялись. На протяжении тысячелетий, затем столетий, и наконец, в наше время – десятилетий, происходило включение в обиход человечества нового инструментария передачи сообщений в пространстве и во времени. Сначала это был естественный язык племени, язык ритуальных и обрядовых танцев, наскальные рисунки и сакральные тексты на камне. Затем письменные тексты на более совершенных материальных носителях, наносимые вручную, а с изобретением печати – прогрессивнейшим по меркам Средневековья механическим способом. Благодаря трудам и творчеству древних мыслителей и трибунов совершенствовалась риторика устной и письменной речи с целью усиления воздействия со=общения. Благодаря последнему прирастало знание, которое становилось со=знанием, овладевая с=мыслом (со=мыслием).
Здесь это – не игра словами. Мы продолжаем линию исследования познавательных процессов и становления нравственного и гуманистического сознания, проводимую русскими философами Е.Н. и С.Н. Трубецкими, П.А. Флоренским, Н.С. Лосским и другими. «Само слово сознание (con-scietia) означает некоторый сложный акт духа, в котором психическое переживание восполняется чем-то со=знаваемым. Это что-то и есть сверхпсихический элемент сознания, его объективный с=мысл». (Трубецкой, с. 232). Общезначимый и сверхвременной смысл князь Е.Н. Трубецкой считал искомым всякого сознания, а истину – актом безусловного сознания.
Говоря о становлении религиозного сознания, П.А. Флоренский настоятельно указывал в реферате «Догматизм и догматика» на необходимость личностного переживания молитвы, которое само по себе неустойчиво и зыбко. Но оно формируется, фиксируется и делается устойчивым через понятие, его схематизирующее. «Непосредственное обращение с переживаниями заменяется оперированием над понятиями, и этим достигается та же выгода, что и при введении письма в области мысли или бумажных денег в экономической жизни. Переживания оказываются приведенными к одному знаменателю, делаются сравнимы между собою. Безудержное утекание прошлого задерживается, так что опыт копится и растет, богатится и разнообразится… В удовлетворении этой потребности – вся история науки и философии, как богословской, так и общекультурной» (Флоренский, т. 1, с. 556–557).
П.А. Флоренский далее подводит нас к понятию «соборного разума», к надындивидуальному коллективному сознанию, которое призвано помочь избавиться от односторонности и предвзятости определенных, пусть и авторитетных, но в корне догматичных, не «прочувствованных» личностно взглядов и позиций.
Итак, мы подошли к понятию соборности. Соборный разум – это центральное понятие гносеологии славянофилов, противопоставляемое ими западному «отвлеченному разуму». А.С. Хомяков определял его так же, как «болящий разум», «живознание», а И.В. Киреевский как «верующее мышление». Последний трактовал соборность как «средоточие умственных сил, где все отдельные деятельности духа сливаются в одно живое и высшее единство» (Киреевский, т. 1, с. 201).
Начав главу с указания на фундаментальный труд американских исследователей, схематизировавших, сделавших своеобразной «географической картой» (выражение П.А. Флоренского) пространство человеческой коммуникации, тем не менее мы должны находить и определять на этой карте истинно свои, русские корни общения и нахождения истины. Сейчас вновь стали актуальными слова еще одного русского философа – С.Н. Булгакова, сказанные им в 1910 г.: «Нам приходится стоять перед лицом мощной западной культуры в полном ее расцвете, нам необходимо, кроме того, учиться у нее, известным образом усвоять ее… Перед нами опять стоит антиномия славянофильства и западничества, в новой, лишь ее постановке. Тогда, как и теперь западничество, т.е. духовная капитуляция перед культурно сильнейшим, остается линией наименьшего сопротивления, и стремление к культурной самобытности, конечно, на основе творческого усвоения мировой культуры и приобщения к ней, тогда, как и теперь, может утверждаться лишь подвигом веры, казаться некоторым дерзанием». (Булгаков, с. 52–53).
Мы и далее будем стараться соединять в исследовании все самое ценное, на наш взгляд, в позициях и подходах к проблемам культурного взаимодействия и массовых коммуникаций, делая, однако, посильные акценты на самобытности русского понимания поисков истины и смысла жизни посредством МК, на оригинальных решениях вопросов ее теории.
Самое основное отличие смысла коммуникации, как его понимали русские философы, от европейских и американских воззрений, состоит в необходимости все время выверять коммуникацию такими ценностями, как добролюбие, красота и любовь в отношениях между людьми, вера в справедливость и торжество истины.
в начало
4. Конец XIX – начало XX века и возникновение учений о массах и психологии масс. Марксистские и немарксистские (Г. Лебон, Г. Тард и др.) взгляды на массы. Развитие концепций о массах и их месте в культурно-коммуникативных процессах учеными середины и конца XX века (А. Молем, Т. Адорно, М. Хорнхаймером, С. Московичи, Ю. Хабермасом)
Когда мы давали понятие коммуникации, мы не касались качественных, оттеночных сторон ее, связанных с определением «массовая». В трудах о массовой коммуникации априорно сложилось такое положение, когда вроде и вопросом задаваться не стоит – о какой именно массовости идет речь: и так все ясно. Однако в контексте наших размышлений о коммуникации как общении по выявлению истины, смыслов жизне- и мироустройства, необходимо конкретизировать значение и историко-социологические корни понятий «масса (ы)», «массовая (ое)».
В переводе с латинского слово не означает ничего более, нежели «ком», «кусок». Как наполнилось оно своими социальными содержаниями? Прежде всего надо отметить, что К. Маркс, В.И. Ленин, философы и социологи-марксисты понятие масса (ы) употребляли в двух случаях.
Во-первых, в своем абстрактном значении, и тогда оно само по себе не становилось атрибутом социологического тезауруса, а было синонимом слова «слои» («трудящиеся массы», «народные массы», «беднейшая масса» и т.д.). Уже в полемике с младогегельянцами, которые считали массу враждебной истине и прогрессу, К. Маркс и Ф. Энгельс подчеркивали, что именно массы творят историю в соответствии со степенью собственной зрелости.
Во-вторых, под массой подразумевалась наиболее передовая и сознательная часть общества, прежде всего пролетариат, к которому в результате революционной пропаганды должна непременно присоединиться и другая часть – «низшие классы», «городская и деревенская беднота, живущая в условиях мелкобуржуазного существования», «обыватели из их медвежьих углов» (выражения В.И. Ленина из разных его работ, в основном – посвященных полемике с народниками). В работе «От какого наследства мы отказываемся?» В.И. Ленин цитирует по-немецки К. Маркса из «Святого семейства»: «Вместе с основательностью исторического действия будет расти и объем массы, делом которой оно является». (Ленин, т. 1, с. 399).
У Карла Поппера мы нашли объяснение такого уверенного, если не сказать – самоуверенного и безапелляционного взгляда ученых-марксистов. Объяснение носит лингвистический оттенок. Он пишет о некоторых марксистских терминах, обычно переводимых словами «class-conscious» («классово-сознательный») и «class-consciousness» («классовое сознание»). Эти термины обозначают результат процесса, посредством которого люди осознают свою классовую ситуацию. Будучи классово-сознательными, они знают не только свое место, но также и свой истинный классовый интерес. К. Поппер вместе с тем отмечает, что кроме этого значения слово, используемое К. Марксом, имеет и другое значение, которое обычно утрачивается при переводе. Буквальный перевод – это «self-conscious» («самосознательный»), однако даже в обыденном языке это слово имеет, скорее, значение «осознавать собственную ценность и силу», т.е. быть полностью уверенным в себе, уверенным и гордым своим классом, верящим в его историческую миссию. Именно поэтому Маркс и марксисты применяют его почти исключительно к рабочим, и очень редко к буржуазии. Каким же образом рабочий знает, что все это осуществится? «Поскольку он классово-сознателен, он должен быть марксистом. Сама марксистская теория и ее научное пророчество пришествия социализма есть неотделимая часть исторического процесса, в ходе которого классовая ситуация «проникает в сознание», утверждая себя в умах рабочих». (Поппер, 1992, т. II, с. 136).
В «Кратком философском словаре» (Политиздат, 1940 г.) в статье «Личность и история» приводятся слова И. Сталина о понимании массы марксистским учением: «Краеугольный камень марксизма – масса, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения личности, т.е., по мнению марксизма, освобождение личности невозможно до тех пор, пока не освободится масса, ввиду чего его лозунг: «Все для массы» (Сталин)».
Вот такое значение вкладывала в понятие «массы» марксистская наука. Отсюда шел и однозначный, классовый смысл понятий «массовая информация» и, с конца 60-х гг., «массовая коммуникация», которое идеологи СССР позаимствовали на Западе, но вложили свое классовое содержание (об этом пойдет речь в одной из последующих лекций). Отсюда проистекала и борьба с буржуазными концепциями массовой информации и коммуникации, и трактовка в словарях, например у С.И. Ожегова, социального смысла слова «массы» – «широкие, трудящиеся круги населения, народ». В качестве примера дается фраза «оторваться от масс – утратить связь с народом».
А как развивались немарксистские взгляды на понятие «массы», «массовое (ая)»?
Надо сказать, что здесь тоже абсолютизируется содержательное наполнение слова «массы», «массовость», но уже не в конкретную, а абстрактную сторону. Массы – это большое количество различных индивидуальностей, слоев, групп, кругов и т.д., возникших с упадком феодализма, крушением относительно гомогенной, однородной общности крестьян и ремесленников в связи с развитием промышленности, расширением экономических связей, городского уклада жизни, миграции сельского населения, научно-техническим прогрессом. Для обозначения ряда специфических черт современного общества употребляется понятие «массовое общество» (mass society), которое связывается с «индустриализацией и урбанизацией, стандартизацией производства и массовым потреблением, бюрократизацией общественной жизни, распространением средств массовой коммуникации и «массовой культуры» (Философский энциклопедический словарь, с. 349).
Эта вторая концепция – концепция не классового, а массового общества – была представлена на протяжении трех последних столетий несколькими последовательными эскизами, сделанными, как образно говорит С. Московичи «с оригинала, родившегося в недрах психологии толп». (Московичи, с. 49). Среди предшественников он называет французских социологов Тэна и Токвиля. Последний использовал идею массового общества для характеристики буржуазного общества с точки зрения соотношения в нем свободы и равенства. Возвышение буржуазного государства в процессе реформ во имя равенства приводят к установлению контроля государства над всеми сферами общественной жизни и удушению свободы. С конца XIX в. идеи массового общества получают развитие в элитарной критике так называемого «омассовления» и деспотизма масс (Ф. Ницше, А. Шпенглер, Х. Ортега-и-Гассет, Н. Бердяев).
В рамках нашей массово-коммуникативной тематики интересно привести высказывание и английского философа Г. Спенсера (1820–1903). Он рассматривал общество (в духе своего времени) как растущий социальный организм (агрегат), по физиологическому разделению труда одинаковый с индивидуальным организмом. Однако если в последнем единицы, его составляющие, тесно соединены между собой, то в первом (обществе) они свободны, могут не соприкасаться друг с другом, так как более или менее широко рассеяны. «Социальный агрегат, хоть и не конкретный, а дискретный, все-таки становится живым целым при помощи эмоционального и интеллектуального языка» (курсив наш. – В.Б.). Г. Спенсер подчеркивает и основное различие двух организмов – индивидуального и социального. У первого сознание сконцентрировано в его небольшой части, у второго – оно распространено по всему агрегату. Все единицы его обладают приблизительно равной способностью ощущать счастье и несчастье. Так как гармонии между частями организма уже не существует, то его благосостояние, рассматриваемого отдельно от благосостояния единицы, уже не может сделаться целью, к которой она должна стремиться. (Спенсер, с. 288).
По сути, Г. Спенсер дает одно из первых определений массовой коммуникации, называя ее эмоциональным и интеллектуальным языком для формирования общества как живого целого, для создания, как он выражается, «социального сенсориума ума». Прекрасное выражение, образно вбирающее в себя и очувствленный ум, и разумное чувство! Повторим его еще раз: социальный сенсориум ума. Оно как нельзя лучше характеризует то «живое единство» общества, о необходимости создания которого в России писали век спустя ее выдающиеся мыслители П.А. Флоренский, И.А. Ильин и другие, понимая под ним соборность, и которое официальная идеология тщетно создавала путем массового внедрения в единицы («единица – ноль!») голой сознательности. Как писал Н.А. Бердяев, равенство – зло, когда во имя его убиваются качества и отвергается величие индивидуальности. По его словам, последовательная метафизика демократизма глубоко враждебна всякому призванию и всякому величию. Это плоскостная метафизика, боящаяся всего горного и возвышающегося. Для нее власть в мире должна принадлежать механике количеств (курсив наш. – В.Б.), не высокоиндивидуальному, а среднеобщему. Марксизм утверждает общественность враждующих, разъединенных, распавшихся атомов. Индивидуалистическая отчужденность и разъединенность лежит в основе всякой «политики», всякой «общественности» нашей эпохи. Современный социологизм глубоко противоположен всякой соборности в религиозном смысле этого слова (Бердяев,1994, т. 1, с. 271, 258).
Философ противопоставлял такой отчужденности универсализм творческой индивидуальности, так как всякий микрокосмический творческий акт имеет универсальное, космическое значение, он освобождает от мертвенной власти низших, материализованных иерархий, расковывает бытие. «В своей свободе и своем творчестве личность не может быть оторвана и отъединена от космоса, от вселенского бытия» (Там же, с. 160). Однако он предупреждал об опасности сектантства, неправда и неправота которого – в оторванности от космоса, в неприятии универсальной ответственности всякого за всех и за все. Всякая секта хочет спастись сама, она не хочет спасаться с миром.
Эти рассуждения мы привели ввиду чрезвычайной актуальности их в нынешней социально-политической реальности. Один лишь только пример: много говоря о своем свободном вдохновенном творчестве, работники бывшего (до апреля 2001 г.) НТВ не распространялись о том, что куда сильнее творчества их связывала и спаивала как раз «мертвенная власть низших материализованных иерархий» – деньги и стоящие за ними руководители канала. В последовавших во время раскола коллектива письмах и выступлениях ряда сотрудников звучали мысли и о «партии НТВ», и о «секте НТВ», об авторитарной системе руководства каналом (навязывании мнения, скрытом шантаже молодых, зависимых сотрудников).
Так, же как и в производящих коммуникативные действия структурах, общая масса воспринимающих эти действия, или провоцирующая, совершающая их людей также может быть неоднородна. Здесь отдельные индивидуальности, «атомы» общества под влиянием ряда причин могут объединяться в долговременные движения и партии, импульсивно-случайные группы, секты, другие образования. Причем ряд русских и западноевропейских ученых начала XX века, исходя из общего принципа человеческой деятельности «творчество-потребление-подражание», выделяли в общей массе общества такие его сегменты, как «творцы» и «публика».
Уже была кратко обозначена позиция Н.Бердяева. Французские социологи Г. Лебон и Г. Тард тоже видели кардинальные изменения в обществе не в пролетаризации человека или в обобществлении экономики, а в массификации (С. Московичи), то есть в смешении и стирании социальных групп. Г. Лебон дал развернутое описание феномена толпы и способов воздействия на нее, а Г. Тард продолжил анализ массовых процессов, в которых важнейшими считал такие направления, как распространение идей, формирование общественного мнения и непосредственное общение. Он выделил также два процесса – изобретение и подражание, благодаря чередованию которых происходит любая эволюция. Творческое изобретение – важнейший фактор исторического прогресса, но в массовом поведении определяющим является закон подражания.
В развитие теории Лебона, Г. Тард подчеркивает, что в основе любого воздействия на массу лежат ее бессознательные представления, поэтому влияние на толпу при использовании ряда приемов может обладать гипнотическим эффектом и необходимым для воздействующих групп результатом.
В своей концепции Г. Тард пошел и дальше своего предшественника. Если тот говорил лишь о «рассеянной толпе», то Тард выделил в ней новое социальное образование – публику, взяв за основу в качестве критерия способ воздействия на массу (опосредованный – непосредственный). Публика, таким образом, является социальной группой, объединенной общим источником информации. Тард на полвека ранее М. Маклюэна высказал мысль о зависимости каждого типа социального сообщества от типа коммуникации. В свою схему распространения идей в акте коммуникации он включил три основных закона: повторяемости, противоположения и приспособления. По первому закону идеи распространяются в геометрической прогрессии, когда каждая новая истина, присовокупленная к агрегату истин, знаний или положений, – это не просто сложение, а скорее умножение. Второй закон – противоположения – характеризуется, как стремление идей распространяться от одного индивида к другим в результате их наложения на уже существующие. Закон приспособления – это использование появившегося изобретения, подражание ему. Возникает часто своеобразная конкуренция идей, индивид сталкивается с проблемой выбора «лучей подражания». Эти лучи бывают или причиной нового изобретения, или причиной внутренней борьбы в человеке, воспроизводящейся в миллионах экземпляров в каждый момент жизни народа, что является фактором, обеспечивающим исторический прогресс. (Тард, 1901, с. 43–53).
В результате такой борьбы в обществе могут распространяться оппозиционные идеи. Поэтому Тард задается вопросом «что хуже для общества, – быть разделенным на партии, секты, борющиеся за противоположные системы и учения, или же состоять из индивидов, находящихся в мире друг с другом, но в постоянной внутренней борьбе с собственным Я»? Называя себя «мечтателем о вечном мире» философ пишет, что всякая борьба стремится закончиться, но ее действие благотворно, так как происходит «расширение социального поля», происходит прогресс в науке и культуре. К этому приводят три великие силы, последовательно выработанные вековыми спорами: религия, юриспруденция, наука. Переход дискуссий и споров из области частной жизни на страницы прессы Г. Тард считает показателем цивилизованности общества. Акт коммуникации он называет «интермозговым отношением умов». Такая модель взаимного отражения позволяет понять «единение умов, которое, будучи организовано раз и увековечено традицией, подражанием предкам, производит на индивида давление часто тираническое, а еще чаще полезное (Там же, с. 35).
После Второй мировой войны в западной социологии с новой силой развертывается критика различных сторон буржуазного массового общества (Э. Фромм, Т. Адорно, М. Хоркхаймер, Г. Маркузе и др.). Представители Франкфуртской школы Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер опубликовали в 1944 г. в США книгу «Диалектика просвещения», через восприятие которой сформировалась современная социология средств массовой коммуникации. Выясняя причины провала Марксовой теории социальных революций, они ввели в научный оборот понятие «индустрия культуры». Этот феномен помог господствующему классу ассимилировать рабочий класс путем массового насаждения различными способами и направлениями своей идеологии. Авторы книги обнаружили типологическую общность массы как пассивного и вполне лояльного продукта социально-политического строя «позднего капитализма» (Хоркхаймер, Адорно, 1997).
Эта и подобные ей работы абсолютизировали социальное отчуждение и отрицали существование сил, способных разрушить сами основы массовости. В противовес им ряд социологов (например Д. Белл) пытались найти смягчающие, позитивные моменты в деятельности массового общества, в частности подчеркивали роль массовой коммуникации в становлении социально-экономической и политической однородности различных слоев населения, роль первичных и промежуточных социальных групп. В этих своих попытках найти позитивные стороны массовизации они доходили и доходят подчас до прямой апологетики современной буржуазной действительности.
в начало
5. Три трудности в развитии отечественной теории МК. Идеологические и технические причины опережения в области научной разработки теории МК европейскими и американскими учеными. Основные труды отечественных ученых в области аудиовизуальных СМК.
Таким образом, теория массовой коммуникации должна входить составной частью в теорию познания (гносеологию), причем частные, конкретные направления ее являются смежными, пограничными, взаимопроникающими с такими науками, как социология, культурология, журналистика, история, философия, психология, лингвистика, кибернетика, информатика. Термины и понятия, являющиеся объективно существующим инструментарием в других науках, такие, к примеру, как информация, массовые информационные процессы, язык, знак, символ, да и само понятие «коммуникация» или «система», пришли в теорию массовой коммуникации из других наук, прежде всего из бурно прогрессирующих во второй половине XX века кибернетики и информатики.
Теория массовой коммуникации развивалась по мере роста технических возможностей, обеспечивающих эти науки, а также на основе прогресса технических средств самой МК – прежде всего электронных (телевидение, радио, видео- и лазерные технологии, электронная периодика, компьютерные сети). Это развитие осуществлялось, как правило, в условиях использования методологии и понятийного аппарата отмеченных выше наук.
Эта комплексность подхода к изучению массовых информационных процессов нередко приводила и приводит к параллелизму использования основных понятий и терминов, неоднозначности их толкования разными исследователями. Уже по прошествии первого этапа освоения новых средств МК и компьютерной техники, получивших к 80-м годам бурное развитие (особенно за рубежом), теория журналистики в СССР стала все более опираться на теоретические положения и концепции, разрабатываемые зарубежными исследователями, с одной стороны, и на переиздаваемые, начиная с конца 80-х г.г., труды отечественных философов, социологов, литературоведов, с другой. Работы последних «подпитывали» мысль теоретиков журналистики в условиях обращения ко всему спектру общечеловеческих ценностей и заполнения образовавшихся пустот на месте партийных догм и установок.
Но процесс освоения ушедшей далеко вперед на Западе теоретической мысли в области массовой коммуникации шел и идет чрезвычайно медленно и осторожно. Образовалось, по крайней мере, три камня преткновения на пути становления теории МК в России, три момента расхождений и разногласий пишущих на эту тему. Во-первых, вопрос о том, откуда вести историю СМК – от первобытности (экстраполяция) или от Гутенберга и изобретения книгопечатания (интраполяция). Во-вторых, споры ведутся по-прежнему вокруг того, что является общим, а что особенным – коммуникация или информация. И, наконец, должна ли теория массовой коммуникации вобрать в себя (заменить) теорию журналистики. Эта проблема самая, пожалуй, трудная, так как вся организационная и образовательная структура в области СМК, СМИ, журналистики в России привязана к последнему понятию ряда, отталкивается от него. Но практические примеры перехода на новый уровень осмысления процессов передачи информации и обмена ею есть. Например, вновь организуемые факультеты и кафедры, призванные готовить журналистов, все чаще называются факультетами и кафедрами массовой (социальной) коммуникации, а не журналистики.
Указанная осторожность связана и с тем обстоятельством, что теория СМК на Западе развивалась параллельно, одновременно с развитием самих СМК, особенно телевидения. Исторически развитие ТВ в капиталистических странах, – как отмечает Н. Бирюков, можно разделить на три основные периода: период зарождения(30-е годы), период становления (вторая половина 40-х – 50-е годы) и период бурного развития (60–70-е годы). Телевидение в СССР началось с первых передач в 1939 г. (хотя первые попытки передачи изображения были еще в 1931 г.). Разумеется, надо принять во внимание военные годы, замедлившие, если не сказать – остановившие работы по развитию ТВ.
Таким образом, 60–70-е годы в СССР можно считать периодом становления действительно массового телевидения. Это были годы организации производства телепроизводящей техники, увеличения выпуска качественных, в том числе – цветных – телевизоров, оснащение студий на Шаболовке французской аппаратурой в связи с переходом к цветному ТВ, ввод в действие Останкинского телецентра с 520-метровой телебашней и оснащение аппаратных и студий современной французской, германской и частично – американской аппаратурой. Это были годы начала спутникового телевидения, полного перехода на цвет и технологию видеозаписи.
О какой телевизионной действительно массовой коммуникации в СССР в те годы можно говорить, если при подготовке первых документальных видеофильмов в конце 60-х годов использовалась целая автоколонна передвижной техники. Теоретик кино и телевидения Р. Ильин в ответ на такие «прорывы» в мир современной коммуникации опубликовал в «Журналисте» статью под названием «Перо журналиста весом в 15 тонн».
Аналогичные процессы замедленного по сравнению с Западом развития средств МК проходили и в области компьютерной технологии (здесь отставание было еще больше, периодом становления этой технологии стали лишь 80-е годы), и в области использования электронных средств в съемках кинофильмов и аудиозаписи.
Теория МК, шедшая нога в ногу в развитых капиталистических странах с прогрессом средств массовой коммуникации, а часто и опережая его, (впрочем, и русские мыслители в своем свободном полете мысли, нередко предвосхищали достижения чисто технического порядка), не получила в бывшем СССР сколь либо широкого распространения. Ведущие, основные работы либо замалчивались (о переиздании на русском языке вообще не могло быть речи), либо критиковались с позиций ленинского учения о «двух культурах в буржуазной культуре». А ведь в этих трудах, как оказалось, было немало ценного, что пришлось осваивать на собственном опыте.
Даже Н. Бирюков, критикуя Запад в своем большом исследовании «Буржуазное ТВ и его доктрины» (1977 г.), отмечал «разоблачительную силу» книги видного теоретика и практика американского ТВ Э. Барноу «Империя образов» (об истории ТВ США с 1953 по 1970 гг.) А ведь это было не разоблачение, а просто объективный анализ позитивных и негативных явлений, вызванных развитием массовой коммуникации с использованием электронных средств. Эти явления характерны для любого «открытого», «гражданского» общества, и устранение негативных последствий возможно, как видим, лишь с увеличением открытости, гласности, демократизма. «Империей образов», мифов, пусть и не так гладко технически отшлифованных, было до 90-х годов и Центральное телевидение.
Помимо технического развития (развития технических СМК), западные СМК отличались и широким использованием в рамках технических СМК приемов и методов устной массовой коммуникации, умением вовремя, к месту и по делу сказать «золотое слово, со слезами смешанное». Н. Бирюков отмечает в своей книге тот факт, что еще в 50-е годы в буржуазных СМК выработался новый способ «представления» информации специально подобранными для этой цели комментаторами-ведущими, стали практиковаться дискуссии на различные темы. Появились смешанные информационно-развлекательные шоу, викторины, конкурсы. В области художественного ТВ на одно из первых мест вышли многосерийные фильмы, драматические и комедийные постановки. Все это также давало обильную пищу для теоретиков СМК, многие из которых были и практиками.
В СССР теоретические исследования в области устной, отчасти технической массовой кино-, радиокоммуникации получили некоторое развитие в 20-х, начале 30-х годов в работах социологов, кинематографистов, литературоведов, философов. Были попытки связать новейшие достижения в области передачи зрительной и аудиоинформации с фольклором, лубком, народным театрализованным представлением, обрядом, увидеть в литературе монтажные законы кино, в агитационно-пропагандистскую работу внедрить приемы лубка и народного театрализованного действа.
Но усиление верховенства идеологии, «избранничества» социалистического (партократического) пути, определяемого авторитарно, привели к затяжному кризису в области теоретических работ в области массовой коммуникации. Сказалась и высылка из страны большой группы передовых мыслителей того времени. Если к опыту западных теоретиков МК и обращались, то лишь в контексте их резкой или даже беспощадной критики. «Безумные идеи безумного мира» – так, например, называлась одна из статей конструктивного в целом сборника «Проблемы телевидения и радио» (1971 г.).
Надо сказать, что отношение исследователей к использованию термина «массовая коммуникация» менялось в зависимости от политической ситуации в стране.
В начале, середине шестидесятых годов на угасающей волне хрущевской «оттепели» был опубликован в переводе на русский ряд книг западных ученых по проблемам кибернетики, информатики, социологии культуры. Несколько оживилась и работа отечественных исследователей, работающих в этих направлениях. Например, необходимо назвать работу Ю.А. Шерковина, прямо посвященную проблемам массовой коммуникации, – «Природа и функции массовой коммуникации», опубликованную в «Вестнике МГУ» (серия журналистика) в 1967 г. Но затем использование в позитивном смысле этого понятия вновь сузилось, если совсем не было прекращено.
Проследим, например, как менялось настороженное отношение к самому понятию «коммуникация», «массовая коммуникация» в научной и учебной литературе по журналистике в 70-е и 80-е годы. Так, в библиографическом указателе «Журналистика», охватывающем литературу, вышедшую в СССР в 1976–1980 гг., не приведено ни одной работы, в названии которой было бы употреблено хотя бы одно из этих понятий. В указателе – около семисот наименований, из них более половины – по истории журналистики. На долю собственно теоретических работ, исключая официальную, библиографическую и специальную литературу, остается едва ли 100 работ.
В реферативных сборниках, выпущенных Институтом научной информации по общественным наукам «Средства массовой информации и пропаганды. Советская литература 1978–1980 гг.» и «Средства массовой информации и пропаганды. Советская литература 1980 г.» в приведенных списках литературы из 234 наименований лишь в семи работах в названии использован термин «коммуникация». Табу на него в эти годы прочно сохранялось.
Интересно отметить, как редакторы этих реферативных сборников сами относились к введению этого термина в научный оборот: в социалистическом обществе в соответствующем разделе рассматриваются общие вопросы теории и практики средств массовой информации и пропаганды, в капиталистическом – дается критика буржуазных концепций массовой коммуникации и пропагандистской деятельности. И хотя официально этот термин не признавался, так как его не было, например, в партийных документах, он то тут, то там «выстреливал» в работах исследователей, серьезно занимавшихся проблемами теории массовой коммуникации и ее средств, например, у Э. Багирова, Ю. Борева, а Ю. Буданцевым МК была посвящена отдельная, пожалуй, первая в этой области монография.
Один из первых наших теоретиков в области ТВ Э.Г. Багиров наиболее вдумчиво относился к теории массовой коммуникации (в том виде, в каком она развивалась за рубежом). Так, очерки «Телевидение как процесс», «Телевизионный коммуникатор» в книге очерков о теории ТВ (1978 г.) он построил на основных выводах и постулатах этой теории, использующей достижения кибернетики и теории информации. Разумеется, выводы им сделаны в духе времени: марксистский (гносеологический) подход к массовым информационным процессам предполагает анализ правдивости и глубины отражения в них действительности, а антимарксистский (манипуляторский) подход вовсе исключает проблему адекватности отображения. Э. Багиров приводит утверждение Л. Левингера о том, что юридическо-экономическое деление коммуникаций на капиталистические и социалистические перестало быть удобным средством наблюдения и анализа, а черты сходства между ними глубже и значительнее, чем различия.
Но вывод из этого утверждения, к сожалению, однозначен для конца 70-х гг.: такие представления неприемлемы для ученых-марксистов, разрабатывающих модели массовых информационных процессов. Общий вывод: для нашей страны массовая коммуникация в том виде, в каком она существует в буржуазном обществе, неприемлема, так как в силу своих манипуляторских функций она – тормоз на пути социального прогресса. В условиях социализма средства массовой информации (заметьте – СМИ, а не СМК), напротив, всемерно содействуют росту активности масс, участвующих в историческом процессе построения нового общества.
Позитивный и важный для нас вывод Э. Багирова: «… в любом случае коммуникативный процесс должен быть истолкован не как взаимодействие лишь между коммуникатором и реципиентом..., а как взаимодействие между людьми, вовлеченными в историческую практику, осуществляемое с помощью средств массовой информации. Участвуя в этом процессе, коммуникатор оказывает воздействие на окружающую действительность» (Багиров, 1978 г.).
Одновременно с очерками Э. Багирова вышла книга «Музы XX века: художественные проблемы средств массовой коммуникации» (1978 г.), в которой в статье Е. Прохорова массовая информация рассматривается лишь как односторонний процесс, призванный удовлетворять нужды массовой аудитории во всесторонней социальной ориентации в окружающем мире явлений. То, что делают порознь образование, просвещение, произведения культуры и искусства, массовая информация, якобы, интегрирует в своей деятельности. Здесь массовая информация неоправданно приобретает несвойственный ей статус, и это потому, что Е. Прохоров употребляет, на наш взгляд, не тот термин, не учитывает, в отличие от Э. Багирова, процессов взаимодействия, то есть – массовой коммуникации. Думается, идеологические соображения приводили и приводят к путанице в использовании терминов «коммуникация» и «информация», о которой, например, еще в конце 70-х гг. говорил советский представитель в Международной комиссии ЮНЕСКО по изучению проблем коммуникации С. Лосев.
Эта разноголосица в терминологии при исследовании массовых информпроцессов в определенной степени снята в сборнике аналитических обзоров ИНИОН «Массовая информация и коммуникация в современном мире» (ч. 1. М., 1989). Слово «коммуникация», не выражая в общезначимом, не техническом смысле ничего более помимо значения «общение», «взаимообщение», покрывает этим значением и слово «информация», которое обозначает содержание этой коммуникации, то есть общения, взаимодействия. Теоретический анализ различает межличностную, специальную и массовую коммуникацию. В реальной жизни происходит переплетение этих видов коммуникации. Массовая коммуникация – это социальная коммуникация эпохи научно-технической революции. Термин «средства массовой коммуникации» признается ныне, как отмечается во вводной статье И.А. Федюнина, намного более точным, чем термин «средства массовой информации и пропаганды». Он ссылается при этом на мнение социолога Б.А. Грушина, который тоже считает, что термин СМК лучше отражает производство и распространение не только массовой и пропагандирующей, но и специализированной и обучающей информации.
Таким образом, необходимо подчеркнуть, что в изучении проблем СМК необходимо объединение достижений различных наук. В результате единого методологического подхода к проблемам массовой коммуникации определяется статус и место ее теории в системе гуманитарных наук. Л. Землянова, опираясь на концепции зарубежных исследователей, называет эту теорию «коммуникативистикой», то есть наукой о гуманитарных функциях средств массовой коммуникации. Коммуникативистике США она посвятила отдельную монографию. Видимо, наконец, стоит брать из зарубежного опыта главные, магистральные концепции, имеющие общечеловеческий характер, тем более, что многие из них имели начало или пересекались с трудами русских мыслителей – П. Чаадаева, П. Флоренского, В. Вернадского, М. Бахтина и других, о трудах и концепциях которых будет сказано далее.
Например, известная концепция крупнейшего немецкого социолога М. Вебера о социальном действии, состоящем из четырех видов – целерационального, ценностно-рационального, эмоционального и традиционного, трансформированная Ю. Хабермасом в теорию коммуникативного действия, как бы вытекает из фрагмента П. Чаадаева, касающегося Апокалипсиса и истории крестовых походов. Последние, – пишет он, – в любом случае были необходимы. «Во-первых, без них не могло бы образоваться новое общество. Далее, без этого поучительного деяния человеческому разуму недоставало бы величайшего примера возможного воодушевления религиозным чувством, и не было бы истинной меры для великого двигателя всех дел на этом свете. Наконец, без этого грядущие поколения не имели бы воспоминания великого, необходимого, исполненного поучения и удивительно плодотворных мыслей» (Чаадаев, т. 1, с. 452).
Если мы выделим системообразующие элементы этого умозаключения нашего мыслителя, то это будут (соответственно): цель, ценность, эмоция традиция. Это те ориентиры, факторы социального действия, о которых говорит М. Вебер (о них пойдет речь в одной из следующих глав). А так как социальное действие является и коммуникативным действием (вспомним сказанное нами о коммуникации как общении), то П. Чаадаев, по сути, структурировал его задолго до западных мыслителей. Мы не говорим о прямом предвосхищении им эффекта, как бы мы сейчас сказали, суггестивного воздействия на личность, вызываемого, по мнению философа, созвучием движений неорганической и органической природы, а именно – определенными звуковыми колебаниями, воздействующими на нервную систему человека, откликающуюся на эти колебания. Современная рок-культура, к примеру, это «наглядное» (слышимое, чувствуемое) подтверждение справедливости гипотез русского мыслителя.
Главные сочинения П.А. Флоренского «Столп и утверждение истины» и «У водоразделов мысли», а также некоторые другие, как например «Автореферат», в которых он разрабатывает учение о знаках, новизне и оригинальности информации, предвосхитили идеи семиотики и теории информации. Таким образом, теория массовой коммуникации в том виде, в каком она складывалась и развивалась на Западе, не прошла мимо открытий и обоснований российской науки. Только, к сожалению, процесс этот осуществлялся более последовательно и не так идеологизированно, как это делалось в нашей стране. С обращением наших общественных наук к общечеловеческим достижениям и ценностям важно, наконец, выстроить исследования в области теории МК в соответствии с едиными методологическими принципами, чтобы разнобой в них не мешал конкретной практической работе, не позволял усиливаться негативным последствиям МК, а системность исследований помогала осуществлять массовую коммуникацию в общекультурных и высокогуманных целях.
продолжение
--PAGE_BREAK--
в начало
Глава II
МАССОВАЯ КОММУНИКАЦИЯ КАК СИСТЕМА
1. Структурные элементы системы: реальность-общество, отправитель-коммуникатор, сообщение-текст, канал-средство, получатель-массовое общество, эффект-цель. Возможность расширения системы и образования новых элементов и подсистем в связи с усложнением производственно-экономических, социально-географческих факторов и связей
В предыдущих параграфах были рассмотрены методологические позиции и основания изучения массовой коммуникации, уточнены основные понятия, определены взгляды известных теоретиков МК и СМИ, а главное – «нащупан» основной стержень-идея, на котором, как видится, должна держаться теория массовой коммуникации (коммуникация как со-общение культурных опытов человечества). Это позволяет перейти к теме, с которой обычно начинаются аналогичные курсы, и рассмотреть, из чего складывается коммуникативный процесс. Полагаем, что концептуальность подходов к этой проблематике была исчерпана у нас в стране уже в начале 80-х годов, а за рубежом и намного ранее. Несмотря на это, основные положения и выводы отнюдь нельзя считать аксиомами, и ссылки на них будут по мере необходимости актуализироваться или сопровождаться собственными комментариями.
Начнем снова с Аристотеля, с его одной из первых попыток, как мы сейчас говорим, – моделирования коммуникативных процессов. В своей «Риторике» он начинает описание структуры публичной речи (а это ведь предтеча массовой коммуникации) со следующего утверждения: «Речь слагается из трех элементов: из самого оратора, из предмета, о котором он говорит, и из лица, к которому он обращается; оно-то и есть конечная цель всего (я разумею слушателя)».
Современные теоретики МК от этого высказывания сразу же переходят к теории информации, системности, как ее трактует теория управления. Но надо сказать, что структурой публичной речи применительно к педагогике занимался выдающийся мыслитель XVII в. Ян Амос Коменский. Вот что он, в частности, писал: «Мудрость, внутренний жар ума, проявляется внешне определенными знаками речи… Чтобы речь не была вещью преходящей, но постоянной, она выражается нарисованными значками, и таким образом возникают книги. Если книги прочитаны и поняты, они в свою очередь запечатлевают мудрость в умы». Под влиянием механистических взглядов своего времени Я. Коменский весь процесс распространения знания и овладения им называл «живой типографией». Эти гуманитарные взгляды (а также ряд других, здесь не упомянутых), разрабатывавшиеся на интуитивном уровне, предвосхитили в середине нашего века данные таких точных наук, как кибернетика и теория информации, основоположниками которых являлись Н. Винер, К.Э. Шеннон, У.Р. Эшби. Но научно-гуманитарный подход также продолжал развиваться – в работах ученого-лингвиста Р.Я. Якобсона, ученого-антрополога К. Леви-Стросса и др. Как мы видели, ряд высказываний русских философов также напрямую выходит на проблемы распространения информации, познания мира посредством коммуникации. Создатели современной теории коммуникации В. Шрамм, Г. Иннис, другие исследователи, занимающиеся изучением массовых информационных процессов, исходят из того, что они являются в XX веке основным фактором в понимании социального и культурного развития, а некоторые, как например, Р. Уильямс и цитировавшийся в предыдущих лекциях Ю. Хабермас, полагают, что любая теория коммуникации есть теория общества.
Для уяснения структуры коммуникативного процесса назовем основные элементы коммуникативного действия в трактовке одного из создателей теории МК В. Шрамма и в обобщенной трактовке отечественных исследователей.
В схеме В. Шрамма их пять: отправитель сообщения, кодирующее устройство, сигнал, расшифровывающее устройство, получатель. Это скелет, костяк сугубо технической коммуникации. Но так как его можно экстраполировать и на общество в целом, то отправитель (так же как и получатель сообщения) оперирует текстом, то есть закодированным с помощью определенной системы символов и кодов, а затем – расшифрованным сообщением. Эту связь В. Шрамм обозначает обобщенным понятием «пабликс» (publiks), подразумевая под ним представителей социума, различные общественные институты. Однако, как указывает Э.Г. Багиров, в книге которого приведена данная схема, из нее не видно, какие конкретно социальные связи оказывают влияние на отправителя (коммуникатора) и получателя (реципиента). Этот же недостаток характерен и для многих других схем коммуникативного процесса в работах зарубежных теоретиков МК, так как они концентрируют свое внимание в основном на эффективности психологического воздействия, его суггестивности. Отечественная философия, социология, нарождающаяся коммуникативистика традиционно, отталкиваясь от исторически сложившегося гносеологического подхода к вопросам познания общества, предполагают анализ правдивости, глубины отражения действительности в массовых инфопроцессах. Не случайно мы акцентировали ранее внимание на важной мысли Н. Лосского, касающейся включения объекта познания в познавательный процесс.
Теория массовой коммуникации, развивавшаяся в СССР в 60–70-е годы, противопоставила этим концепциям свой подход, активно включивший социальные параметры в общетехническую конструкцию. Некоторые его примеры приведены в книге «Предмет семиотики», вышедшей в 1975 году. Наиболее показательной является структура коммуникативного процесса, предложенная М. Лауристин. Поток сообщений МК находится в центре обширного континуума, состоящего из ряда подсистем как социального, так и технического свойства. В центре этого континуума расположен поток сообщений массовой коммуникации.
По горизонтали располагаются следующие подсистемы:
· социально-политическая и экономическая организация общества;
· социальный институт, выступающий как коммуникатор и представляющий возможность совершать коммуникативные действия профессиональным журналистам и представителям социума;
· аудитория массовой коммуникации;
· социальная структура населения.
По вертикали размещены такие подсистемы:
· система хранения и передачи социальной информации;
· знаковые средства и технические каналы МК;
· отображаемые события и явления;
· социальная действительность как система, но выступающая в данном случае в качестве подсистемы общего коммуникативного континуума (обширного поля коммуникативных действий по обмену информацией того или иного рода).
Как видим, данная структура наиболее полно охватывает все многообразие явлений окружающей нас действительности и определяет место сообщений массовой коммуникации как в познании этой действительности, так и в познании самого человека. Технический и гуманитарный подход, как мы полагаем, совмещен в ней с наибольшей полнотой.
Более сжатую схему, основанную не на линейном принципе, а на двустороннем, кольцевом, дают В. Борев и А. Коваленко. Она также объединяет наиболее существенные структурные элементы МК. Назовем их для сравнения с вышеприведенными:
– адресант – сообщение (текст), закодированное по определенной знаковой системе, – канал связи, охватывающий эти элементы, – адресат. Все коммуникативное действие находится в культурно-коммуникативном поле (контексте).
Как мы уже неоднократно подчеркивали, адресант (отправитель) сообщения может выступать в разных ипостасях, в зависимости от того, какой характер и какую направленность имеет его коммуникативное действие. По характеру оно может быть личностным и безличностным. По направленности – аксиальным (от латинского axio – ось) и ретиальным (на латыни retio – это сети, невод). Как отмечал Ю. Лотман, – возможность нести информацию пропорциональна количеству структурных альтернатив, поэтому от взаимодополнения форм коммуникативного действия оно только выигрывает в своей потенциальной возможности воздействия на читателя, слушателя, зрителя. Действительно, к кому обращен монолог Гамлета? Ко всем – и ко мне. К кому обращается ведущий той или иной телепередачи? Если это не узкоориентированная передача (по возрасту, по профессии, социальному статусу) – и к широкой аудитории, и к конкретному человеку. В этом сила коммуникативного акта, и особенно она проявляется, если знаковая система и ее коды выбраны для передачи сообщения такие, которые раскрывают действительность с необычной, доселе недосягаемой для потребителя сообщения стороны. Известно, что язык, содержащий в каждой смысловой основе информацию, позволяет домысливать недосказанное. То есть значение опережает сам знак, его обозначающий. Объем информации возрастает, когда человек сам домысливает, черпает новые смыслы в воспринимаемом сообщении. Это же касается и языка не выразительных, а изобразительных форм, например, языка кино, телевидения как зрелища, изобразительного искусства. Вспомним Н. Лосского: человек, сравнивая новое переживание с пережитой ранее реальностью, познает мир.
Кратко характеризуя структурные элементы системы массовой коммуникации, надо указать на ряд существенно важных функций самого сообщения (текста), с помощью которых коммуникатором решаются задачи того или иного вида коммуникативного действия.
Р. Якобсоном в его широко известной статье «Лингвистика и поэтика» (Якобсон, 1975) эти разновидности определены следующим образом: коммуникативная, апеллятивная, поэтическая, экспрессивная, фатетическая, метаязыковая. Как видим, эта классификация в основных своих параметрах и смыслах пересекается с видами социального действия, о которых мы рассуждали ранее. Первые две разновидности явно должны нести целе- или ценностно-рациональный характер. Вторая и третья – эмоциональный и традиционный. В какой-то мере к традиционному виду социального действия можно отнести и последние две разновидности коммуникативного действия по Р. Якобсону, так как рассуждая о самом коде (метаязыковая разновидность) или говоря ради говорения, поддержания беседы ничего не значащими словами (фатическая разновидность), мы так или иначе выражаем свой характер, свои традиции и привычки.
Так называемая эмотивная, или экспрессивная функция, сосредоточенная на адресанте, имеет своей целью, как пишет ученый-лингвист, прямое выражение отношения говорящего к тому, о чем он говорит. Отсюда – стремление произвести впечатление наличием ярких эмоций, подлинных или притворных (об этом нами уже говорилось, но в другом контексте). В этом случае особенно возрастает использование не когнитивных (познавательно-логических), а внекогнитивных, можно сказать – метакогнитивных аспектов языка – разного рода экспрессивных изобразительно-жестовых его компонентов.
Функции сообщения могут быть также конативными (повелительными), когда они явно имеют в виду адресата, и референтивными – в случае ретиального (безадресного) коммуникативного процесса (всяческого рода заклинания, магические действия).
Укажем также на ситуацию, когда адресат в системе современных СМК (частный случай ретиальной коммуникации) может подвергаться одновременному воздействию целого ряда коммуникаторов (адресантов). Это случается особенно тогда, когда о каком-либо важном событии «трубят» и радио, и ТВ, и пресса, зачастую перекрывая друг друга.
в начало
2. Массы как объект и субъект коммуникации. Основные элементы социокультурного цикла по А. Молю. Диалектика личных и коллективных информационных потребностей и интересов. Два направления циркуляции коммуникативных потоков. Русская философия о соборности как основном пути воспитания нравственной личности
Мы уже говорили о двуипостасности массового общества. Оно может, во-первых, выступать (и большей частью выступает) в качестве объекта, пассивно воспринимающего сообщения каналов МК, разбухая, как амеба, под воздействием определенного рода коммуникативных сигналов. Но массы (в России это проявилось в последнее десятилетие) могут опосредованно – путем настроений, резонирующих колебаний, или непосредственно – через участие конкретных лидеров групп и движений в массовых митингах, акциях протеста, печатной или электронной коммуникации – быть и субъектом МК.
Представляется правомерным применить в данном контексте концепцию отечественных исследователей, создателей научно обоснованной теории о первопричине и движущей силе поведения человека. Речь идет, прежде всего, о потребностно-информационной теории академика П.В. Симонова. Он продолжает линию рассмотрения человеческой деятельности в аспекте «изобретение-подражание», при этом даже в «подражателях» он видит задатки творчества, имеющиеся благодаря внутренне присущей всем людям способности к эмоциональному переживанию. «Человек обладает уникальной особенностью испытывать наслаждение чисто информационного происхождения именно за счет присущей ему потребности устранять хаос и неопределенность окружающего мира», – писал он. Творчество, в том числе научное, есть результат непреодолимого стремления удовлетворить нашу внутреннюю потребность, заложенную в нас самой природой, – потребность расширить область человеческого знания, внести ясность в то, что ранее было туманным. Потребность внести элементы порядка в тот хаос неизвестного, который нас окружает (Симонов, с. 109).
Суть потребностно-информационной концепции состоит в том, что поступки людей диктуются их потребностями, в том числе – потребностями в определенного рода информации. Ими определяется личность человека (хотя он часто и не осознает это), а трансформация потребностей происходит от информации, воспринимаемой по разным каналам, как из современной действительности, так и из прошлого. Восприятие и оценка новой информации всегда окрашена определенной эмоцией (положительной в случае ожидаемой возможности удовлетворения потребности), или отрицательной (из-за невозможности ее удовлетворения).
Выделяются такие потребности:
· витальные (жизненно-необходимые для себя и для продолжения рода);
· социальные;
· идеальные (познавательные);
· идеологические (в смысле исповедуемых ценностей);
· этнические. Последние два вида потребностей могут примыкать, наслаиваться на первые три.
Как видим, большая группа потребностей относится к духовности человека, проявления которой – познание, стремление к открытиям нового, к правде, истине, красоте.
К витальным потребностям, видимо, следует отнести и потребность в эмоциональном насыщении человека. Физиологические и психологические опыты показывают, что человек, лишенный, например, внешних эмоций в детстве, или находящийся долго в замкнутом пространстве, теряет ряд своих личностных душевных качеств. Эмоциональная потребность выступает в человеческой жизнедеятельности в качестве одной из генерализирующих. Первоначально чисто функциональная потребность человека в эмоциональном насыщении, преобразуясь в стремление субъекта к определенным переживаниям своих отношений к действительности, становится одним из важных факторов, определяющих направленность его личности.
Более того, психологизация физиологических (органических) потребностей человека ведет к формированию у него системы представлений и идей, образующих его духовный мир, «события» которого часто опережают события в мире материальном. Они заранее ориентируют будущее практическое поведение, объясняют поступки массы, толпы, внешне порой необъяснимые.
Эта «психологическая реальность» в известном смысле следует принципу динамического гомеостазиса, сформулированному в теории когнитивного резонанса (см.: Festinger, 1957). Эта теория доказывает несовместимость новой информации со сложившейся у человека общей системой взглядов на мир. В результате возникает состояние сильного эмоционального напряжения личности, необходимость любым путем разрешить возникшее противоречие. Это выливается в большие и малые восстания масс, поголовное приятие и такое же поголовное неприятие тех или иных каналов коммуникации, в стремление самим утвердиться в качестве субъекта коммуникации. (Примеры недавнего прошлого – массовая поддержка Б. Ельцина в 1990 г., борьба за СМИ в 1991–1993 гг., популистские шаги кандидатов в депутаты Госдумы в 1995 г., Б. Ельцина в 1996 г., массовая поддержка В. Путина в 2000 г., массовые митинги против законов о земле, КЗоТе, вырабатываемых Госдумой не без одобрения президентом В. Путиным в 2001 г.).
В научном направлении рассмотрения массы в аспекте ее деления на творцов и потребителей культурных и информационных ценностей одно из основных мест занимает книга французского социолога А. Моля «Социодинамика культуры» (Paris, 1968; М. 1973). Кратко охарактеризуем его взгляд на основной социокультурный цикл, совершающийся в обществе в процессе человеческой жизнедеятельности.
А. Моль дает ряд таблиц и схем этого социокультурного цикла обращения культуры с подробными комментариями. В частности, он пишет, что эпоха существования этого цикла наступила после создания средств массовой коммуникации, благодаря которой все люди оказались погруженными в единую среду коммуникации. Исходной и конечной точкой этого цикла является отдельный человек, создающий новые элементы культуры. Его индивидуальное поле сознания определяется социокультурными рамками, в которых этот человек живет, идеями и фактами, хранимыми в его памяти. Для некоторых людей – творцов – эта деятельность является профессиональной. Они создают новые идеи, которые воплощаются в виде публикаций, изобретений, художественных произведений, научных исследований и технологий. Вся эта деятельность способствует покорению человеком материального мира, но роль творцов в создании культуры ограничивается созиданием идей и форм, представляющих массу сообщений. Сначала эти сообщения поступают в микросреду. Книги, журналы, галереи, архивы магнитных записей и фотографий представляют собой материальные носители всего этого множества сообщений в каждый данный момент. В процессе «осаждения» элементов культуры на их основе формируется «социокультурная таблица», на окончательный состав которой влияют актуальные факты и события, которым журналисты придают также форму сообщений. Средства массовой коммуникации (печать, радио, ТВ, кино, система народного образования) постоянно черпают из этой массы сведений материал для создания своей продукции. Деятели СМК производят отбор элементов сообщения, руководствуясь одновременно директивными установками, таблицей социальных ценностей и принципом наименьшей затраты усилий. Все эти средства, вместе взятые, определяют характер повседневной жизни социальной массы. Любой человек в составе этой массы в разное время черпает ту или иную выборку из потока этих сообщений. Возникает поле широкой публики, «макросреда», противостоящая микросреде творцов.
С другой стороны, и сами творцы входят в состав общества, погружены в социальную массу, в поле СМК. Таким образом, перед нами вырисовывается замкнутый цикл: новые идеи создаются на основе старых, новые творения возникают внутри существующей системы культуры.
Приведенный социокультурный цикл вряд ли нуждается ныне в каких-то изменениях. Однако, его можно дополнить, исходя из приведенных выше положений потребностно-информационной концепции. Они дают возможность обозначить в нем дополнительно два содержательных направления циркулирующего потока сообщений. Их можно назвать личностно-потребностным и общественно (государственно)-потребностным.
У А. Моля лишь кратко обозначена возможность корректировки социокультурного цикла директивными, как он их называет, установками. Однако, как мы уже видели, еще Г. Тард писал о том выборе, который постоянно делает индивид, личность между внутренней и внешней войной, то есть между необходимостью индивидуализации поступка, а значит собственным нравственным и культурным творчеством, с одной стороны, и присоединением к партиям или сектам с уже готовым ответом – как поступать. Участное, инкарнированное сознание может представиться узким, ограниченно субъективным только тогда, когда оно противопоставлено сознанию культуры, как самодовлеющему, писал М.М. Бахтин. Представлено как бы два ценностных контекста, две жизни: жизнь всего бесконечного мира в его целом, могущем быть только объективно познанным, и моя маленькая личная жизнь. Субъектом первой является мир как целое, субъектом второй – случайный единичный субъект. Однако, продолжает М.М. Бахтин, ведь это не математическое количественное противопоставление бесконечно большого мира и очень маленького человека, одной единицы и бесконечного множества единиц-существ. Маленький и большой здесь не теоретические категории, а чисто ценностные. Только в участием сознании осуществляется это ценностное сопоставление. «Пафос моей маленькой жизни и бесконечного мира – пафос моего участного не-алиби в бытии, это есть ответственное расширение контекста действительно признанных ценностей с моего единственного места. Поскольку же я отвлечен от этого единственного места, совершается раскол между возможным бесконечным миром познания и маленьким мирком мною признанных ценностей» (Цит. по: Пешков, с.120–121).
Таким образом, возвращаясь к двум направлениям циркуляции сообщений в социокультурном цикле, можно первое направление – потребностно-личное – охарактеризовать как направление сугубо аудиторных интересов. Многие каналы МК, особенно ряд радио- и телеканалов, всю свою политику строят на иногда даже чересчур ярко выраженных потребностях и интересах аудитории, чаще всего – молодежной. Для других групп потенциальной аудитории действует часто повторяемый принцип «не хочешь – не смотри».
Схема функционирования СМИ здесь выстраивается в цепочку «отдельный человек – творцы (журналисты, культурные деятели) – политические и коммерческие структуры, осуществляющие определенную поддержку и пытающиеся влиять на формирование и изменение потребностей – отдельный человек».
Сложнее обстоит дело со вторым направлением, которое мы обозначили как потребностно-общественное (государственное). Здесь изначально, уже на уровне поля сознания отдельного человека, а тем более на этапе прохождения сигналов социокультурного цикла через микросреду, осуществляется деятельность, прямая или опосредованная властными, политическими, экономическими и другими институтами по корректировке, критике, высмеиванию, диффамации личностных потребностей в сторону их официального выравнивания, общей социализации и политизации. Есть ли официальная цензура, нет ли ее, все равно проводится селекция поступления на разных уровнях информации, начиная уже с ангажирования (опять же – явного или неявного) самих ее творцов. Схема функционирования в этом случае следующая: «потребности общества – институты власти, социально-политические и экономические структуры (часто одновременно – учредители, рекламодатели, акционеры СМИ) – творцы (журналисты, деятели культуры) – издатели, распространители, владельцы каналов распространения сообщений – массовая аудитория.
Указанные направления по своему трактует Л.Г. Свитич (Свитич, 2000), но ее схема функционирования журнализма в обществе (так этот автор трактует массовую коммуникацию), как мы полагаем, не вписана в общую историческую логику исследования социологии массовой коммуникации.
Заключая этот параграф, еще раз обратим внимание читателей на пути и возможность соединения личностного и общественного в таком традиционном феномене социальной жизни России, как соборность.
К соборности личность переходит через переживание, через любовь. В.С. Соловьев создал всеобъемлющую философию любви как высшей духовной потенции человека. Через это чувство преодолевается эгоизм, понимается другой человек, достигается со-мыслие, со-знание. Расширяется мир в значении общности (через «i»), устанавливается мир в значении согласия, со-бытия (через «и»). Соборность – ключевое понятие русской философии, хотя его нет не только в толковых словарях русского языка, но и в философском.
Сегодня мы много толкуем о плюрализме, – пишет известный философ А. Гулыга. Он нам действительно нужен, только не по образцу «лебедь, рак и щука». Нам нужна множественность усилий, знаний и мнений, устремленных к одной цели. Такой разумный плюрализм с оглядкой на других, на «общее дело», испокон веков на Руси назывался соборностью, в идее которой нашло выражение органическое единство общего и индивидуального. Прихожане собора следуют общему ритуалу, но каждый остается самим собой, вознося к Всевышнему личную молитву. Соборность – это общее, которое включает в себя все богатство особенного и единичного (А. Гулыга. В.С. Соловьев. Литературная газета, 18. 01.1989 г.).
продолжение
--PAGE_BREAK--
в начало
3. Проблема объективности в передаче фактов и сообщений и субъективности их трактовки коммуникатором. Проблема общественного мнения и нравственной индивидуальной позиции коммуникатора. Политическая целесообразность и интересы человеческого сообщества. Коммерческая выгода и духовные интересы человека, его экологическая (в широком смысле) и информационная безопасность
Понятие субъект произошло от латинского subjectus – лежащий внизу (sub – под и jacio – бросаю, кладу основание). Оно обозначает носителя познания и предметно-практической деятельности (индивидов, социальные группы, государственные и политические институты). Другими словами – это источник активности, действия, направленных на объект. Эта трактовка понятия берет начало от Декарта, который первым резко противопоставил субъект и объект, что стало исходным пунктом анализа познания и, в частности, обоснования знания с точки зрения его достоверности. Понятие объект происходит от латинского objicio – бросаю вперед, противопоставляю. Объект не просто тождествен объективной реальности, а выступает в качестве взаимодействующей с субъектом ее части.
Субъектно-объектные отношения проявляются в любом виде человеческой деятельности. В социальных ее видах, особенно в масскоммуникативных, важно исследовать различные проявления этих отношений в общей системе коммуникации. Это важно именно по причине того, насколько достоверно познание, насколько приближает оно нас к истине. Другими словами, способны ли существующее знание, уровень нравственности поэтапно уменьшать имеющуюся информационную неопределенность в социальной действительности и, тем более, как-то воздействовать на не обозримое (в прямом смысле), представляющееся по сегодняшним меркам хаотичным будущее.
Система массовой коммуникации включает в себя, как уже говорилось, помимо таких элементов как субъект и объект, каналы, тексты, коды сообщений. Общая методология исследования субъектно-объектных отношений, включающая в себя и изучение последних трех элементов, достаточно хорошо разработана в эстетике – науке о художественной деятельности. Философы, занимавшиеся данной проблематикой как в прошлом, так и в настоящем, подчеркивают, что коммуникативная деятельность, каковой является любое творчество, развертывается не только в субъектно-объектном отношении, но и в социально-психологическом – «личность-общество», о чем мы уже писали выше. Отношения «субъект-объект» могут быть двух типов: материально-практическое и духовно-практическое. Первый тип характеризуется реальным преобразованием субъектом объекта, второй – отражением объекта в сознании субъекта. Отражение включает в себя и само познание, и оценку объекта.
На основе этих двух типов субъектно-объектного отношения возникают основные виды человеческой деятельности – познавательная, преобразовательная и оценочная (ценностно-ориентировочная). Надо сказать, что философы (Л.Н. Столович и др.), вводя эту классификацию, такой вид деятельности как коммуникативная относят не к субъектно-объектным, а к субъектно-субъектным отношениям, мотивируя это тем, что субъект может общаться только с субъектом. М.С. Каган объясняет это следующей особенностью практического человекознания. Она, по его словам, состоит в том, что человекознание имеет своим предметом человека не как объект, а как субъект, ведь именно в этой роли он входит в общение. Поэтому практическое познание человека выступает в иной форме, чем познание его же как объекта, – например, в социологии, психологии, медицине. Наиболее точным определением знания субъекта представляется термин понимание, введенный Г. Риккертом и В. Дильтеем. Они использовали его, выявляя отличие «наук о духе» от «наук о природе». Как полагают цитируемые ученые, гуманитарное знание и вырастает из практического познания человека человеком как субъекта субъектом. Единственно доступной ему в данном случае формой является понимание. (Каган, 1996, с. 231).
Нам представляется, и ранее уже были сделаны попытки объяснения такой позиции, что коммуникативная деятельность человека, являясь одним из видов человеческой деятельности, пронизывает и другие виды ее. Да, человек может представать в процессе познания различными науками и как объект, и как субъект, но для коммуникации, которая, собственно, в нашей трактовке и является процессом познания и несения знания, человек изначально предстает как объект и заявляет о себе как о субъекте лишь в практическом общении, в том числе с помощью развивающихся СМК. В этом случае, если вернуться, например, к социокультурному циклу А. Моля, отдельный человек, являясь объектом как представитель социальной массы (общества в целом), выступает субъектом, создавая новые элементы культуры в общем процессе культурной коммуникации. Однако для этого у него должно быть, по выражению М.М. Бахтина «не-алиби бытия», он должен совершить это деяние-поступок, участвовать в со-бытии.
Человек как субъект познания, преобразования и оценки выступает в качестве личности, поэтому реальные эти коммуникативные действия не являются отношениями абстрактного субъекта к абстрактному объекту. Они обязательно опосредуются личностно-общественными отношениями в конкретной исторической ситуации. Ведь сам субъект – это личность, детерминированная социальными условиями.
В отмеченных видах человеческой деятельности проявляются, таким образом, различные субъектно-объектные и личностно-общественные отношения. Благодаря последним в непосредственной масскоммуникативной деятельности – журналистском творчестве – проявляется диалектическое единство личного и общественного. Журналистское творчество в современных его формах имеет коллективно-личностный характер, так как индивидуальность личности журналиста в масскоммуникативном процессе и его результатах причастна и к макрогруппе социума (социальная, национальная, политическая общность людей), и к минигруппе (профессиональный коллектив, редакция, студия). Взаимосвязь индивидуального и общественного пронизывает все виды деятельности журналиста, выливаясь в конечном счете в коммуникативную.
Отсюда происходит проблема субъективности и объективности в отображении фактов и событий реальной действительности, характеров людей, оценки ситуаций и положений, показа тенденций социально-политического развития. Интересна в данном контексте весьма откровенная запись в одном из дневников А.М. Коллонтай, известного политического и государственного деятеля советских лет. Ее дневники 1915–1917 гг. опубликованы к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина. (Иностранная литература», 1970, №1–2). Начало записи – это впечатления о только что прослушанной лекции Рабиндраната Тагора. «Тагор из тех, кто “чует”, сколько в человеческой душе заложено возможностей, сколько в ней потенциальной силы, которую мы не умеем ни развить, ни воспитать, ни использовать… Это не “сверхъестественный” голос, это скорее бессознательно отложившийся житейский опыт, “мудрость” своего рода. Но до чего мы не умеем ее использовать!».
Далее А. Коллонтай развивает свои мысли уже применительно к революционной пропаганде в России: «Или наша власть над другими людьми… Почему она есть над одними, и отсутствует при общении с другими? Почему, когда берешься за дело со всем напряжением воли, достигаешь желаемого, но когда душа вялая, без огня – никогда не выйдешь победителем из жизненной борьбы. “Вера горами двигает” и “сила желания” тоже».
И, наконец, самое главное в ее рассуждениях. «Недавно поняла: в моем писании не хватает “желчи”, ненависти. И странно: гневом, ненавистью я загораюсь гораздо легче, если дело идет о порабощении женщины или когда вижу, “осязаю” нутром несправедливость, акт насилия. Мой ум не умеет быть “желчным”. Поэтому я плохой полемист. И мне легче всего писать не о том, что я ненавижу, а о том, что я люблю, к чему меня тянет. “Проповедовать”».
В этой записи пропагандист ленинской школы немного приоткрывает покров азов обучения. В революционной пропаганде должна была присутствовать «желчь», классовая ненависть. Любви там не было места. Вплоть до конца 80-х годов это называлось абстрактным гуманизмом. Именно таким талантом полемики обладали и В. Ленин, и Л. Троцкий, и многие вожди пролетариата. Такую субъективность списывали на объективность революционного момента. «И дольше века длится день», – дольше 70 лет длился этот момент. Проблема соотношения политической целесообразности и общечеловеческих интересов стоит, таким образом, в едином ряду с проблемами субъективности и объективности, личного и общественного, религиозной нравственности, с одной стороны, и социалистической или буржуазной – с другой. Журналист многих изданий и каналов Елена Масюк уже давно не живет при социализме. Однако при внешней, формальной объективности, декларируемой и недекларируемой, в каждом ее репортаже, а теперь и в фильмах, сквозит явная ангажированность, а это означает – субъективизм группы, секты, владельца очередного канала СМИ. На круглом столе, посвященном теме «Образ Родины в СМИ», состоявшемся в апреле 2001 г. в ИПК работников ТВ и радиовещания, режиссер из Якутска А.Н. Кузнецов говорил о том, как в маленьких городах, где люди не так политизированы, удается каким-то образом говорить о людях, о Родине. Человек с экрана не исчез, показываются совершенно частные истории – о хороших людях, о природе. «Однако приезжает Лена Масюк в Якутию, выпускает “Две страны безмолвия”, и все доброе, что мы делаем, перечеркивает одним росчерком. А она вроде бы показала мою Родину, где я живу, но она ее перечеркнула».
в начало
Глава
III
НОВОЕ КАК СОЦИАЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ И КОММУНИКАТИВНОЕ ДЕЙСТВИЕ
1. Понятия информации и связанных с ней категорий, классификация информации. Понятие социальной информации и информационной насыщенности сообщения. Две главные точки зрения на понимание сущности информации – атрибутивная и функциональная. Понятия энтропии и негэнтропии. Информация и эволюция.
Понятие информации произошло от латинского informatio, что означает: а) ознакомление; б) представление; в) понятие (в прямом значении этого слова, то есть – восприятие, взятие нового, соотнесение со старым знанием). В этом смысле значение слова «информация» приближается к смыслу слова «знание», о чем говорит и трактовка этого слова А. Преображенским в его «Этимологическом словаре русского языка»: «Основное значение – понимать». Полагаем, что именно такое объяснение широкоупотребительного слова «информация» поможет полнее раскрыть смыслы дальнейших рассуждений по данной теме.
Основание для такого значения дает сама этимология слова «понять», основа которого «ять» на индоевропейских языках и означала «брать» (Фасмер, т. 1, c. 311; т. IV, с. 569).
Именно эти древнесмысловые пути дают, на наш взгляд, основание для различения в науке об информации ключевых его понятий «сообщение» и «информация», о чем, например, пишет Е.П. Прохоров: «Сообщение – это еще не информация, только в соприкосновении его с “потребителем” появляется (выделяется, порождается) информация; информацией является сработавшее в сообщении, использованное аудиторией». Отсюда он делает вывод: «Журналист должен понимать, что не все переданное оказывается принятым и тем более адекватно освоенным» (Прохоров, с. 32, 33).
Таким образом, из нескольких определений понятия «информация» (сообщение, отражение в живой и неживой природе, уменьшаемая (снимаемая) неопределенность в результате получения сообщений) в теории массовой коммуникации важно именно последнее определение. Все сказанное подводит нас к проблематике информационной насыщенности сообщения (текста), его информативности.
Существенную роль в выяснении природы информации сыграло изучение количественного аспекта информации. Теория информации, созданная К. Шенноном и Н. Винером, использовала для этого статистико-вероятностные представления, то есть характеризовалась вероятностной мерой, степенью снятия, уменьшения неопределенности. Одновременно понятие информации расширилось, теперь она характеризовала не только аспект человеческого общения, но и все коммуникативные явления в технических и естественных науках.
Существуют различные виды классификации информации: объективная и необъективная (гносеология), атрибутивная и функциональная (онтология), потенциальная и актуальная (прагматика). Социальная информация относится к функциональному виду информации, то есть такой информации, которая присуща только живым системам, прежде всего – человеку. В этом виде информации кроме изучаемого математическими теориями количественной меры информации в последние десятилетия выявлены и свойства ее качественной меры, например, семантические и прагматические свойства. Семантические свойства рассматриваются в связи с другими семиотическими аспектами информации.
Важное значение приобретает необходимость прагматического исследования информации, в частности много споров идет о понятии ее ценности. Прагматическое отношение отличается от семантического тем, что оно есть отношение информации и субъекта, в то время как семантическое – это отношение информации и объекта (см. п. 2 гл. II).
Выше уже говорилось о понятии энтропии информации (убывания, оскудения). Понятие негэнтропии выражает упорядоченность материальной субстанции и, следовательно, негэнтропия информации – это избавление от искажений ее, говоря языком техники – шумов, от хаотического отражения объективной действительности, чем часто страдает социальная информация. Подытожим сказанное ссылкой на мнение А. Моля о понятии информации. В соответствии с идеями теории Шеннона, его смысл он связывает только с одним – непредсказуемостью сообщения. Осуществлять связь – это значит что-то передавать; это «что-то» представляет собой сложность последовательности элементов; информация и ее количества есть мера сложности структур, степень непредсказуемости, новизны смыслов, предлагаемых для объекта восприятия. Мерой информации является, таким образом, оригинальность группировок символов передаваемого текста, то есть противоположность банальности сообщения. Банальное сообщение поэтому всегда предсказуемо. Мера количества информации, мера информационной насыщенности сообщения есть, таким образом, мера его непредвиденности, мера неопределенности ситуации (Моль, 1966, вступит, статья, с.14–15).
Социальные процессы необратимы и являются в отличие от простых систем классической физики непредопределенными. Другими словами, на больших интервалах времени поведение социальной системы нельзя предсказать, предвидеть, оно представляется хаотичным.
Информация являет собой свойство, обратное к неопределенности. Любую возможность, которая могла бы позволить ее уменьшить, современные философы называют релевантной информацией. Носителями ее могут быть сообщения, люди, организации. Большая роль принадлежит здесь средствам массовой информации.
Релевантная информация и ее свободное распространение по каналам массовой коммуникации играют большую роль в эволюции человеческого сообщества. Его переход к информационному обществу, к ноосфере (понятие П. Тейяра де Шардена и В.И. Вернадского) является показателем возможностей человека расширить горизонты человеческого познания, придать ему систематический, эволюционный характер, уже сейчас заложить и укреплять основы сбалансированных и гармоничных отношений будущего – со-мыслие. Co-бытие формирует Co-знание, оно на разных уровнях и этапах жизни социума приводит к Со-мыслию, Смыслу.
В результате эволюции создается, по выражению К. Поппера «третий мир». Обитателями третьего мира являются прежде всего теоретические системы, другими важными его «жителями» являются проблемы и проблемные ситуации. Однако его наиболее важными обитателями являются критические рассуждения и то, что может быть названо – по аналогии с физическим состоянием (первый мир) и состоянием сознания (второй мир) – состоянием дискуссий или состоянием критических споров. Сюда же К. Поппер относит и содержание журналов, книг и библиотек (Поппер, 1983, с. 441).
в начало
2. Коммуникация как социальное действие. Виды социальных действий по М. Веберу. Коммуникация как социальная реализация информации и умножение новости человеческого со-бытия. Коммуникативное действие и его эффективность
Марксистская теория исторического процесса прослеживала закономерность смены общественно-исторических формаций в результате противоречий между производительными силами и производственными отношениями.
Немецкий социолог и историк М. Вебер рассматривал античность, феодализм, капитализм не как объективно бытовавшие и существующие формации, а лишь как идеальные исторические типы. Тем самым вместо объективной закономерности исторического развития была предложена концепция рациональности как генерирующей идеи и определяющей черты современной европейской культуры.
Наука, искусство, литература, журналистика, ставя своей целью исследование и познание мира и человека, нацелены прежде всего на обнаружение нового. Уловить его можно двумя путями, по которым развивается само познание человека и общества – рационально и эмоционально. История дает нам примеры такого улавливания, как умозрительным, рациональным путем, так и чувственным, интуитивным.
Но М. Вебер отмечал, что единственный путь перехода от полной неопределенности «вчувствования» к тому роду определенности, который в состоянии дать познание индивидуальных духовных содержаний сознания, является отнесение к ценности.
Чтобы отделить, вычленить действия массы, индивидов толпы, которые не наделены смыслом, ценностью, а производятся чисто эмоционально, реактивно, М. Вебер ввел в социологию понятие «социального действия». Ведь еще И. Кант и Г. Риккерт различали в субъекте два уровня познания им действительности: психологический (эмпирическое сознание) и гносеологический (сознание вообще). Эмпирический, то есть психологический субъект индивидуален, а гносеологический – сверхиндивидуален. Первый лишь совершает индивидуальную оценку на эмпирическом уровне, второй же соотносит познанное с имеющимися в обществе ценностями. В этом же ключе рассуждал русский мыслитель Н.О. Лосский. Он включал объект знания, а именно то, к чему относится переживание познающего, в сам процесс знания. Но в состав этого процесса он вносил также процесс сравнивания (то есть того же соотнесения). «Знание есть переживание, сравненное с другими переживаниями», – писал он.
Какие же ценности имели в виду мыслители России и Запада? Думается, речь идет об общечеловеческих ценностях, на которые должно ориентироваться всякое общество, считающее себя гуманным, таких как истина, справедливость, добро, польза, любовь, память, красота, Бог. Эти ценности имел в виду и цитировавшийся нами А. Моль, когда говорил о глубокой культуре, возникающей на основе ассоциаций от определенным образом сориентированных культурем.
М.Вебер выделял четыре основных вида социального действия:
· целерациональное, критерием которого является успех;
· ценностно-рациональное, то есть действие через веру в этическую, эстетическую, религиозную или другую ценность, взятую как таковую, независимо от успеха;
· аффективное (эмоциональное), проявляющееся через актуальные аффекты и чувства;
· традиционное, то есть происходящее через традицию, привычку.
Оговоримся, что данная концепция имеет ценность и для достижения поставленной нами цели, а именно: представить коммуникацию как обмен социальными действиями. Это может быть и их взаимообогащение, ведущее к более высокому материальному и духовному развитию, а может быть и объединение на почве антигуманных целей и ценностей, или скрытых за броскими лозунгами, популистскими приемами, «смеховыми» масками антинародных интересов и целей. Так нередко случается ныне в некоторых телепередачах и публикациях, скрытно или явно проводящих курс тех или иных политических направлений.
Разумеется, виды социальных действий, выделенные нами, могут и взаимопроникать, взаимонасыщать друг друга. Но важно отметить, что развитие нового содержания, Нового в том широком философском аспекте, который мы рассматриваем, возникновение ответного социального действия (в поведении, поступках, жизнедеятельности) возможно лишь при настроенности на ценностно-рациональную информацию или же при ее восприятии. Поэтому и прогресс в его гуманистическом, а не только в технократическом русле возможен лишь при такого рода социальных действиях.
Толкователи и критики М. Вебера данной его модели противопоставляли свою, в которой любой из видов социального действия являлся смысловым, раз происходит коммуникация между индивидами и группами, раз устанавливается между ними связь.
Наиболее последовательно развил и углубил концепцию М. Вебера современный немецкий философ и социолог Ю. Хабермас.
Истинная, «неотчужденная» социальность, – считает он, – это коммуникация, обеспечивающая людям возможность совершенно свободного и абсолютно беспристрастного обсуждения высших ценностей. Последние могут изменяться в ходе исторического развития, а потому требуют постоянного спора о себе. Ю. Хабермас понимает теорию познания не как метатеорию, а как коммуникативный процесс. Соответственно коммуникация рассматривается им как процесс познания. Процесс постижения знания, о составе которого говорил Н. Лосский (его слова мы уже приводили), в этом свете можно рассматривать тоже как коммуникацию, в котором познающим является и сам коммуникатор (журналист, представитель СМИ), и субъект, на который направлена коммуникация. Эта парадигма действия, ориентированного на взаимопонимание, была названа Ю. Хабермасом коммуникативным действием.
Таким образом, основное свойство массовой коммуникации состоит в том, чтобы в процессе обсуждения ценностей бытия выявлять в объективной реальности новое (новые знания, новые представления о мире и человеке, новые ценности и их значимость для него) и тиражировать это новое, становящееся социальной информацией, с привлечением к диалогу все новых его участников. При этом, как о том говорит теория информации, существует так называемая концепция выбора нового, то есть его возникновения из крупных закодированных массивов сообщений и образов, а не только из составляющих элементов. Выбор – это своеобразное раскодирование массивов сообщений, при котором, согласно этой концепции, новое возникает как ранее не существовавшее сочетание старого. Художники издавна пользуются этим приемом. Л. Пастернак как-то сказал, что Шопен умел высказать новое на «старом фильдовском языке». В результате таких процессов человек, потребляя новое, включается в со-бытие с людьми, которые открыли, изобрели, произвели это новое. Какое-то время, время коммуникации, он находится в этом со-бытии. Переживая его он достигает со-знания, то есть общего уровня осознанности этого события. Сознание приводит его, в конечном счете, к смыслу, то есть к со-мыслию, помышлению событий и со-бытия в целом вместе с другими участниками сообщения-коммуникации. В России существовало прекрасное слово «сословие», обозначавшее общности людей, пришедших в результате своей общей трудовой и связанной с этим умственной деятельности к единогласию, со-гласию. Так вот, объединения людей, пришедших к согласию, должны называться сословиями, а не классами, сектами, фракциями или как-нибудь еще не по-русски. «Класс» с латинского переводится как «разряд», то есть нечто разреженное, разрезанное, «секта» тоже в своей основе несет смысл разрезания и разделения, не говоря уже о слове «фракция», что означает в переводе с латинского «разламывание».
Существующий в современных СМК подход к умножению беспрестанной новости бытия, к сожалению, не соответствует в большинстве случае гуманистическому и нравственному пониманию процесса коммуникации, пути которого мы попытаемся определить в следующих главах.
продолжение
--PAGE_BREAK--