Подход к болезни болеющей личности

Подходк болезни болеющей личности

1.Болезнь как регулятор в системе «человек-общество»
Пониманиесмысла как феномена, находящегося в пограничной зоне между субъектом и миром, всмысловой реальности, невозможно без раскрытия смыслогенеза болезни на уровнефилогенеза как процесса становления и осмысления ее в качестве универсальногоявления социума в контексте конкретной культуры.
Практическився история медицины вплоть до XIX в. характеризуется тем, что врачи дажене задумывались, как представлена болезнь для конкретного человека, вынося темсамым смысл болезни за пределы индивидуального сознания. Больной выступал лишьобъектом врачевания.
Несомненно,что в разные исторические эпохи смысл, приписываемый обществом болезни, менялся.В этом отношении интересны наблюдения К. Леви-Строса за шаманистскимопытом в архаических культурах. В научной литературе идеи К. Леви-Стросачасто сравнивают с взглядами Л.С. Выготского, который обнаруживал вповседневном поведении современного человека такие явления, которые восходят кглубокой древности. К. Леви-Строс в свою очередь подчеркивал, что «логикамифологического мышления также неумолима, как логика позитивная, и в сущности,мало чем от нее отличается. Разница здесь не столько в качестве логическихопераций, сколько в природе явлений, подвергаемых логическому анализу…Прогресспроизошел не в мышлении, а в том мире, в котором жило человечество».
Онтак описывает отношение к болезни в подобном обществе: «Каждая болезнь – эточеловек: фурункулы и опухоли, зуд и короста, прыщи и кашель, истощение изолотуха, а также сжатие мочевого пузыря и боли в желудке… Как только намудается поймать душу болезни, которая есть человек, болезнь, которая естьчеловек, умирает, ее тело исчезает в наших внутренностях».
Обществодает каждому своему члену социальное тело, которое индивид, пережив мучительныеиспытания, получает вместо физического. Социальное тело это особый вид тела,тело-для-другого, своеобразная «карта магической географии», на которой шаман «запишет»маршрут следования в социуме. Процесс социального удвоения тела человека К. Леви-Стрособнаруживает в практике татуировки. Он приводит пример искусства тату художницплемени кадувео, которые «не знают» человеческого лица. «Художница задаваласьцелью передать не лицо, а рисунок на лице. Даже.условно намеченные изображенияглаз являются лишь исходными точками перевернутых больших спиралей, в общемначертании которых они сливаются… Она расписала лист бумаги точно так, как онапривыкла расписывать лицо. Это произошло потому,» – делает вывод К. Леви-Строс,– «что бумага для нее является тем же лицом».
Социальноетело многосоставно, комплексно, а главное – не выделяется из множества другихтел животных, богов, духов и пр., это «поверхность-экран, открытый длянепрерывной записи», носитель множества необходимых значений. Болезнь здесьявляется еще одним художником, вносящим свою лепту в историю переработкиорганического индивида в социальную личность.
Рассматриваяпсихологические механизмы лечения и преодоления болезни, К. Леви-Стрособращается к анализу больного и здорового мышления; которые не противостоят, адополняют друг друга в картине мира архаичного человека. «Здоровое мышлениежадно стремится познать вселенную, механизмы которой ему не удается себе подчинить,а потому оно пытается постигнуть смысл непостижимых вещей; так называемоепатологическое мышление, напротив того, имеет всегда наготове массу толкованийи эмоциональных откликов, которыми оно всегда готово с излишком снабдить поройнедостаточно богатую действительность. Для одного типа мышления всегда естьявления, не верифицируемые экспериментом, то есть оставшиеся в областитребуемого; для мышления патологического, которое характеризуется опытом безсоответствующих объектов, всегда есть избыток наличного». То есть возникаетнекое равновесие, система оппозиций и корреляций, которая включает в себя всеэлементы ситуации болезни, расставляя по соответствующим местам лекаря,процедуры, больного и зрителей. Шаман и больной образуют специфическую пару,где пациент представляет пассивную сторону, недостаток собственного «Я», аколдун – активную сторону, избыток собственного «Я», который он и старается «передать»своему клиенту. Тем самым в процессе врачевания устанавливается равновесиемежду этими полюсами и обеспечивается переход от одного к другому. Общий опытвыявляет единство духовного мира, «который сам по себе является проекцией мирасоциального». К. Леви-Стос подчеркивает: «То, что мифология шамана несоответствует реальной действительности, не имеет значения, больной верит в нееи является членом общества, которое' в нее верит».
Болезньв подобном обществе выступает как катастрофа для личности, так как, «ставсобытием, разрушает психоиндивидуальное и психосоциальное символическоеединство, благодаря которому любой член сообщества ощущает себя в границахмифологического универсума». Для любого члена такого сообщества окружающий мирнаделен множеством значений и смыслов. Начиная болеть, человек как бы выпадаетиз символической ткани архаического социума, перестает быть таким, как все, тоесть здоровым. Следовательно, болезнь это не факт, который можно свести кматериальной причине, например, к нарушению жизнедеятельности органа. «С нашимибольными не происходит ничего подобного, когда им объясняют причину ихнедомоганий, рассказывая про выделения, микробы и вирусы…причиной тому как разто, что микробы существуют, а чудовища – нет. Отношение между микробом иболезнью для сознания пациента есть отношение чисто внешнее – это отношениепричины к следствию, в то время как отношение между чудовищем и болезнью длятого же сознания есть отношение внутреннее – это отношение символа ксимволизируемому объекту». Символ есть ни что иное, как миф, полученный больнымизвне и являющийся плодом коллективного творчества. Поэтому болезнь есть символмагических сил, которые собираются разорвать связь болеющего человека с егоокружением. Болеющее «человеческое тело, вырванное из своих дополнительных символическихизмерений и качеств, есть тело, которое не существует и неможет существовать. Победить боль – это, в сущности, «заштопать дыру», которуюоставило после себя тело, когда попыталось с помощью боли выйти за пределымифологического континуума и отказаться от сил жизни, питающих внетелесныеизмерения тела».
«Примитивнымнародностям сверхъестественные силы не представляются чем-то неизмеримо высшимпо отношению к человеку; ведь человек может нагнать на них страху и заставитьисполнять свою волю. На этой стадии развития мышления мир рисуется однойвеликой демократией, в рамках которой естественные и сверхъестественныесущества стоят приблизительно на равной ноге». Болезнь здесь выступает какрегулятор отношений в социуме, сигналя как индивидууму, так и остальным членамобщества о нарушениях, способных привести к смерти. Именно поэтому так великозначение шамана, который играет роль наладчика, настройщика этих отношений.
К. Леви-Стросанализирует путь, по которому может пройти человек, претендующий на рольколдуна в архаическом обществе. Причем на первых порах такой человек можетдостаточно скептически относиться к колдовским манипуляциям и ритуалам. Он,описывая «карьеру» одного из могущественных шаманов, пишет: «Квесалид не верилв могущество колдунов. Побуждаемый любопытством, желанием раскрыть иразоблачить их обман, он начал бывать у них; это продолжалось до тех пор, покаодин из шаманов не предложил ему войти в состав их группы, где он был быпосвящен в тайну…Особенно важно было научиться пользоваться пучком пушинок,которые шаман прячет в углу рта; в нужный момент он, надкусив язык или вызвавкровотечение из десен, выплевывает окровавленный комочек и преподносит егобольному как болезнетворное тело, извлеченное во время совершенных шаманомманипуляций…
Утвердившисьв своих наихудших подозрениях, Квесалид присутствует при исцелении, совершаемомего знаменитыми иноплеменными коллегами. К большому своему изумлению, онобнаруживает разницу в приемах… Для того, чтобы выяснить, действительно ли естьсила у этих шаманов и в чем она заключена или они только притворяются,… Квесалидпредлагает и получает разрешение применить свой метод, посколькупредшествовавшее лечение оказалось неэффективным; в результате больнаяобъявляет себя выздоровевшей…
Вконце рассказа ясно, что он сознательно занимается своим ремеслом, что онгордится своими успехами, и что он вступает в единоборство с остальнымишколами, защищая свой прием извлечения окровавленного комочка пуха, совсемвидимо забыв о том, что это всего лишь трюк, над которым он сам вначаленасмехался».
Болезньв архаическом мире находится как бы на пересечении различных, как явных, так инеявных потоков значения. Тем самым она приобретает в первую очередьопределенную психическую силу, в которую обязан верить больной и которую шаманпытается активизировать. Магическая мощь шаманского искусства как раз изаключается в том, чтобы эффективно манипулировать не столько реальнымиобъектами, сколько их дополнительными измерениями, психическими силами.
Другойструктуралист, всячески протестовавший против причисления его к этомунаправлению, М. Фуко, анализирует динамику трансформаций, связанных соструктурализацией медицинских знаний о больном человеке и его болезни, а такжепытается разобраться, что представляет собой болезнь с позиций смысла дляличности в истории человечества. Разбирая «Наставления о здоровье» Плутарха, М. Фукоподчеркивает, что античная «медицина призвана была в виде корпуса знаний иправил определять образ жизни, способ осмысленного отношения к себе, к своемутелу, питанию, к различным формам деятельности и вообще ко всему, что окружаетчеловека. Предлагая режимы, медицина предлагала добровольно избираемуюструктуру поведения», то есть медицина сама конституирует своего пациента – больного.Поэтому здесь смысл болезни вкладывается в индивидуальное сознаниепредставителями медицины.
Достаточноподробно М. Фуко рассматривает эволюцию представлений о патологии испособах лечения различных заболеваний. В работе «Психическая болезнь иличность» М. Фуко отмечает, что на протяжении веков психическая болезньтрактуется обществом как следствие социального отчуждения, как защитная реакцияорганизма, неспособного нормально регулировать свои отношения с социальнойсредой. Трактовка эта как бы следует за двузначностью французского слова alienation, которое одновременноозначает и «отчуждение» и «помешательство».
Вболее поздней работе «История безумия в классическую эпоху» М. Фукопоказывает на основании обширного исторического материала, что антитеза «норма-патология»выступает критерием различных эпох в истории медицины. Так, в период Средневековьяи Возрождения «разумное» и «безумное» жестко не разделены. Существовало общеепредставление о неразумии, объединяющее все виды как отклоняющегося поведения,так и заразных заболеваний: проказы, венерических болезней, бродяжничества,попрошайничества, колдовства, занятия алхимией и пр. Даже корабли Дураков,посредством которых общество отторгало от себя анормальное, имели» в высшейстепени символический смысл: умалишенные отправлялись на поиски своего разума…в землю обетованную, где человека ждет избавление от безумия, но где над ним, всоответствии с древними представлениями, совершается нечто вроде ритуалаисключения из сообщества».
Такбольной с точки зрения общества человек превращается в «узника перехода», тоесть находится в пограничном положении, «пребывает на той линии горизонта,какая очерчивает круг интересов средневекового человека, и это положение исимволично, и в то же время вполне реально…Для внешнего мира он – внутри, длявнутреннего – вовне». Маргинальность положения безумца дает ему право нести всебе угрозу миру и насмешку над ним, подчеркивая бессмысленность нормальногомира и смехотворное ничтожество человека. Его болезнь возводится» к великомумировому неразумию, в котором, строго говоря, никто не повинен, но котороевтайне влечет к себе всех и увлекает за собой. Если Глупость ввергает каждого вкакое-то ослепление, когда человек теряет себя, то Дурак, напротив, возвращаетего к правде о себе самом».
Следовательно,становясь безумным, то есть отчужденным от норм и правил поведения в конкретномобществе, другими словами, от своей человеческой сущности вконкретно-историческом аспекте, человек тем самым парадоксальным образомуказывает на подлинную человеческую сущность, на проявление «дна» его души,существующего у каждого человека. «Человек как будто открывает для себя вфантастических образах одну из тайн, одно из предназначений своего естества.Средневековая мысль превращала легионы зверей, раз и навсегда поименованныхАдамом, в символы человеческих ценностей. Но с началом Возрождения человеческоеи животное начала меняются местами; зверь вырывается на свободу; сбросив с себябремя легенды, перестав служить иллюстрацией моральных категорий, он переходитв мир присущей ему фантастичности. Происходит удивительный обмен ролями: отнынеименно животное будет подстерегать человека, подчинять его своей власти иоткрывать ему правду о нем самом. Невероятные, рожденные обезумевшимвоображением животные стали скрытым естеством человека;… животное началоперестало быть домашним, прирученным человеческими ценностями и символами;отныне именно оно неодолимо притягивает человека своей необузданной дикостью,неисчерпаемой невозможной чудовищностью – и именно оно обнажает ту мрачнуюярость, то бесплодное безумие, что царит в человеческом сердце». Поэтому спредставлением о безумии неразрывно связана тема виновности человека, а отсюдаидея о наказании.
Начинаяс середины ХУ11 века, общество уже не выгоняет безумных за стены городов, аизолирует их, дабы не узнать о себе правды. «На смену погружению на корабльприходит помещение под замок». Однако болезни придается тот же самый смысл – этоконстатация того, что поведение данного человека не соответствует общепринятымнормам. Но, если в средневековье, а особенно в эпоху Возрождения с безумиемчасто связывали источники вдохновения, области поэзии и фантазии как высшихпроявлений разума, то в следующую эпоху возникают особые учреждения, «общиебольницы», главное назначение которых – наказание.
Дляосуществления этой функции требуются новые формы и механизмы. Развивается целаясистема дисциплинарных институтов – школы, колледжи, казармы, мастерские, в томчисле и медицинские учреждения, внутри которых формируется система знаний очеловеке, которую Фуко называет «политической анатомией человеческого тела». «Телозажато в тиски власти, налагающей на него принуждение, запреты илиобязательства…Человеческое тело вступает в механизмы власти, которые тщательнообрабатывают его, разрушают его порядок и собирают заново». Сама организациямедицинского учреждения становится похожа на «экзаменующий» аппарат, так как «вцентре дисциплинарных процедур экзамен демонстрирует подчинение тех, ктовоспринимается как объекты, и объективизацию тех, кто подчиняется». М. Фукопишет о ритуале врачебного обхода, который являлся самой очевидной формойтакого экзамена. В результате, «во внутренней иерархии врач, бывший ранеевнешним элементом, начинает брать верх над религиозным персоналом и отводитьему четко определенную, но подчиненную роль в технике экзамена; между тем самабольница, бывшая некогда едва ли не богадельней, становится местом формированияи коррекции знания… Хорошо» дисциплинированная» больница отказывается теперь отсвоего текстового характера и опирается не столько на традицию авторитетныхтекстов, сколько на область объектов, вечно предлагавшихся для экзамена», тоесть пациентов.
Однако,обращает внимание М. Фуко, экзамен – это «детальный архив, повествующий отелах». В больнице требуется устанавливать личность больного, прослеживатьэволюцию болезни, проверять эффективность лечения, вести учет аналогичныхслучаев, фиксировать течение эпидемий. Отсюда – возникновение кодов для «клейменияисключения», которые позволяют привести к однородной форме индивидуальныеособенности каждого человека, тем самым «отношение индивида к собственнойболезни проходит через представителей власти, проводимую ими регистрацию,выносимые ими решения». Именно порядок отводит каждому его место, тело, болезньи ее смысл.
Идеальнойдля медицины становится болезнь, которая «обладает своей территорией, определеннымотечеством, скрытым, но надежным местом, где связываются ее сродство и еепоследствия; местные значения определяют свои формы». Болезнь впервые в историисвязывается со смертью в своей онтологической сущности. «Без сомнения,произвести подобное превращение является для клинического взгляда трудной ипарадоксальной задачей. Древняя склонность, столь же старая как человеческийстрах, обращавший глаза врачей к исчезновению болезни, к выздоровлению, кжизни; речь могла идти лишь о восстановлении. Смерть оставалась на изнанкемедицины мрачной угрозой, где стирается ее значение и умение».
XIX в.освободил медицину от страха смерти, интегрировав смерть в технический иконцептуальный ансамбль, где она обрела свои специфические характеристики ифундаментальную ценность опыта. Смерть стала тем, что угрожает и подвергаетопасности разрушения живую силу жизни. «В ХУШ веке болезнь одновременно была иприродой и контрприродой, так как она располагала упорядоченной сущностью, носвоей сущностью угрожала природной жизни». С XIX в. «болезнь начинаетиграть роль микста между жизнью и смертью». То есть именно с XIX в.болезнь может быть проанализирована на двух уровнях. С одной стороны, болезньесть переход от жизни к смерти, и этот подход известен со времен античности. Сдругой стороны, «человек умирает не потому, что заболевает, а заболевает именнопотому, что может умереть. И под хронологической связкой жизнь – болезнь – смертьпроведено другое отношение, внутреннее и более глубинное, то, что связываетжизнь и смерть, чтобы в избытке освободить знаки болезни».
Другимисловами, смерть – это ставшая возможной болезнь жизни. «Смерть открывает длядневного света черный ящик тела: неясная жизнь, ясная смерть, самые старыевоображаемые ценности западного мира перекрещиваются здесь в страннойбессмысленности, являющейся самим смыслом патологической анатомии… Медицина XIX в.неотступно сопровождалась этим абсолютным оком, которое превращало жизнь в трупи обнаруживало в трупе хрупкую поврежденную прожилку жизни». Поэтому трупстановится идеальным пациентом, исчезает само существо болезни. Медикиисследуют органические ткани, казуальную детерминацию, анатомические ифизиологические феномены. «Болезнь теперь – лишь некоторое сложное движениетканей в реакции на раздражающую причину: именно в этом – сущность патологии».Появляется медицина страдающих органов, надолго исчезает болеющий и страдающийчеловек. «Отныне медицинский взгляд будет направлен только на пространство,заполненное формами сочетания органов. Пространство болезни, без остатка исмещения, есть то же самое, что пространство организма. Воспринимать болезнь – естьнекоторый способ воспринимать тело». Поэтому распространенные «заклинания» – «лечитьбольного, а не болезнь» – не имели под собой объективной почвы даже в начале XXвека, что логически обосновывает М. Фуко.
Раскрываядиалектику нормирования и индивидуализации, М. Фуко не страшитсяпарадоксов. С одной стороны, процедуры власти в дисциплинарном обществе,описываемом автором, предполагают вычленение нормы и приведение к норме. Такимобразом, не антитеза «дозволенное – запрещенное» и освещающий ее закон, ноупорядочивающая и усредняющая власть нормы становится основой социальныхпрактик.
Сдругой стороны, определенным условием социального порядка становится понижениепорога индивидуализации власти, а ее носители, для лучшего контроля иподчинения все более индивидуализируются. Результатом данного процессапринудительной индивидуализации становится индивидуальное вышколенное тело,которое порождает вышколенную душу. Дисциплинированная душа, в свою очередь,изнутри сковывает тело дисциплиной. «Душа – результат и инструмент политическойанатомии; душа – тюрьма тела».
Последниеработы М. Фуко «История сексуальности», «Пользование наслаждениями», «Заботао себе» продолжают анализ эволюции закономерностей целительства. За привычнымстилем исторического повествования мы с удивлением обнаруживаем новыеконцептуальные акценты, новые понятия, а главное – резкий поворот кисследованию человека как носителя страстей, влечений, желаний, побуждений исмыслов. Так, в работе «Пользование наслаждениями» он пишет:» Чего стоитупорство в познании, если оно направлено на приобретение знаний, а не насамообретение… познающего субъекта? В жизни бывают моменты, когда вопрос о том,можно ли мыслить иначе, не так, как ты воспринимаешь, становится настольковажен, что, не решив его, вообще невозможно продолжать видеть и мыслить».
Впроцессе накопления этического опыта, считает М. Фуко, складываетсячеловеческая субъективность как власть над собой, как самоотнесенность ивзаимоотнесенность между мыслями и поступками. Тем самым знание, власть исамость выступают как три главные и взаимопересекающиеся онтологии, три разныеформы бытия субъекта. Каждой из них соответствует свой вопрос: Что я могу знать?Что я должен делать? Что есть я сам и каким могу быть? Историчность связокмежду моментами этого триединого смысла каждый раз как бы заново порождаетмысль, устремляющуюся на структурирование необъятного жизненного материала.Следовательно, «смерть» человека не состоялась, а его жизнь гораздо ярчепредстала как поле собственных решений, выборов, ответственности и смысла. Напередний план вышло индивидуальное «право на жизнь, на тело, на здоровье, насчастье, на удовлетворение потребностей, право, – по ту сторону всех ивсяческих притеснений и «отчуждений» – обнаружить то, что мы есть, и то, чехМ мы можем быть».
ТакМ. Фуко приходит к идее исследования «техник для себя», главным вопросомкоторой становится вопрос о способах, которыми субъект конституирует себя вкачестве объекта возможного знания о себе. «Можно было бы сказать, что история «заботыо себе» и «техник себя» это только способ писать историю субъективности, –отмечает М. Фуко, – писать, однако, не через разделы междусумасшедшими и не-сумасшедшими, больными и небольными,… но через установление итрансформации в нашей культуре некоторых «отношений к себе», с их техническойоснасткой и эффектами знания». Другими словами, М. Фуко пытаетсяпроанализировать, как преодолевается пропасть между социумом в форме знаний,техник, практик, институтов и личностью, подчеркивая, что настоящее времяпривнесло другое отношение между ними. Теперь это не отношение подчинения или «выделывания»человека определенными механизмами и под определенные цели социума, а такиеформы, с помощью которых человек сам делает себя субъектом того или иногоопыта. Отсюда призыв к тому, чтобы рассматривать жизнь как «произведениеискусства», как формирование установки,…«относиться к себе и своему опыту какисследованию себя и тех форм, которые обладают властью над нами в силу того,что они нам вменены, которые нас «определяют», или, позволяя себе игру слов, «о-пределивают»,от которых, стало быть, мы зависим и которые задают нам поле нашего возможногоопыта».

Болезнькак конфликт между сознанием и подсознанием
Кначалу XIX в. окончательно утвердилось представление о том, чточеловеческое тело и его функции можно полностью описать в терминах физики ихимии, а идеал медицины – превращение в инженерную науку по обслуживанию тела,о чем речь шла выше при анализе взглядов М. Фуко. — Подобныйфизико-химический подход к проблеме здоровья и болезни отделяет, как итрадиционный дуализм, «дух» от «тела» и позволяет точно диагностировать толькозаболевания, имеющие органические отклонения или анатомические изменения.Позиции этой механистической ло своей сути парадигмы сказались на отвлечениивнимания от психологических факторов, от смысловой составляющей болезни исосредоточении на физических, органических процессах, происходящих при заболевании.Однако уже в этот период звучат призывы обратить внимание на то, что важна несама по себе болезнь, а то, что при этом происходит с человеком, • как онпонимает свою болезнь и что ему удается по этому поводу сделать. «Важно не то,какой болезнью болен человек, но – ктоболен, кто безумен,кто поражен эпилепсией илиразбит параличом».
Внаучной психологии впервые проблемой формирования болезни в аспекте ее смысладля самого больного заинтересовались психоаналитики.
Открытие З. Фрейдом нового структурного компонента психики – бессознательного,внесло существенный вклад в изучение природы заболеваний. Его теория сделалавозможным серьезное рассмотрение психологически продуцируемой болезни. З. Фрейдфиксирует огромное количество случайных, на первый взгляд, действий,результатом которых являются телесные повреждения. «Они выражают нечто, чего вних не подозревает действующий субъект и что он обычно не собирается сообщать,а оставить при себе. Таким образом, они играют роль симптомов», часто служаценными указаниями для диагностики заболевания, а главное – отыскания смыслаэтого заболевания. Поэтому все феномены, отнесенные З. Фрейдом к ошибочными случайным действиям, могут быть сведены к «действию вполне подавленногопсихического материала, который, будучи вытеснен из сознания, все же не лишенокончательно способности проявлять себя». Так, применение метода свободныхассоциаций позволило реконструировать неосознаваемые индивидом процессы,которые можно вывести на уровень осознания и связать с возникновением соматическогозаболевания. З. Фрейд подробно описывает этот метод. Больному предлагаютсосредоточиться на своей болезни и попытаться сообщать врачу все без исключениямысли, которые приходят ему в голову. Обычно пациент после некоторогосопротивления начинает рассказывать о своих идеях, обычно характеризуя их какбессмысленные или неважные. Главное на этом этапе – заставить пациентаотказаться от критики по поводу приходящих мыслей. Тогда «можно получитьпсихический материал, который явно примыкает к взятой в качестве задачиболезненной идее,… дает возможность заместить болезненную идею какой-либоновой, вполне гармонирующей с остальным содержанием психики».
Ещеодин аспект фрейдовской теории освещает механизм исчезновения истерическихфизиологических симптомов после того, как под гипнозом пациенты выражаютвытесненные эмоции. Эти истерические симптомы, предположил З. Фрейд, былинеобычной физиологической реакцией на эмоциональное напряжение, которые по тойили иной причине оказывались неприемлемыми или невыносимыми и оттогоисключались из сознательной сферы. «Смысл симптома кроется в его связи спереживанием больного. Чем индивидуальнее выражен симптом, тем скорее мы можеможидать восстановления этой связи. Затем возникает прямая задача найти длябессмысленной идеи и бесцельного действия такую ситуацию в прошлом, в которойэта идея была оправданна, а действие целесообразно», – так описывает З. Фрейдсмысловую нагрузку симптома.
З. Фрейдпервым обратил внимание на феномен «Krankheitsgewinn»,то есть на то, что заболевание может давать ряд преимуществ болеющему человеку.В так называемом первичном преимуществе заболевания находит отражениестремление избежать конфликта. Некоторые больные реагируют на непереносимыепереживания потерей сознания. Вторичное же преимущество связано с определенными«льготами», получаемыми извне, например, со стремлением избежать необходимостипоиска выхода из трудного положения.
Развитиезнания относительно влияния эмоций на органические процессы в тех органах,которые не управляются сознательно, тесно связано с именем американскогофизиолога У. Кэннона. Его идеи родились на основе изучения физиологическихэффектов гнева и страха. У. Кэннон определил, что организм отвечает начрезвычайные ситуации определенными адаптационными изменениями в общейфизиологической структуре, продемонстрировав, что эмоциональные состоянияактивизируют физиологические функции, призванные подготовить организм к тойситуации, о которой сигнализируют эмоции. «Страх или гнев стимулируют корунадпочечников, вследствие чего адреналин активизирует углеводный обмен такимобразом, что начинает усиленно выделяться сахар для поддержания энергии.Кровяное давление и циркуляция крови изменяются так, чтобы кровь поступала ктем органам, которым, возможно, предстоит борьба. Одновременно ассимиляционныеи резервные функции, такие, как пищеварение или усвоение, подавляются, организмне может позволить себе подобной роскоши». Следовательно, и У. Кэннонвслед за З. Фрейдом видит смысл заболевания в противоречии,разворачивающемся на соматическом уровне.
Первыманалитиком, обратившим внимание на психологические аспекты органическогозаболевания, был Георг Гроддек. В своих работах «Книга об Оно», «Мир человека» и«Неизвестная Самость» он предлагает теорию, основанную на его опыте анализазаболеваний сердца, рака и других серьезных нозологии. Согласно предложенной Г. Гроддекомтеории психосоматических отношений, человек не живет своей собственной жизнью иимеет мало общего со своей судьбой. Фактически проживается Оно, которое, сточки зрения Г. Гроддека, есть соединение фрейдовского Ид с мудростьююнгианского коллективного бессознательного. Это Оно решает, когда будет рожденчеловек, когда ему предстоит умереть, чем он будет болеть. «Болезнь частоявляется лишь средством избежать чего-то неприятного изащитой от чего-то невыносимого… Любая болезнь имеетопределенный смысл для страдающего, она осознанно или неосознанно преднамереннаи она может быть исцелена путем обнаружения этого намерения, этого смысла».Расширяя таким образом концепцию истерической конверсии, Г. Гроддекпризнает, что наличие болезни позволяет больному защититься от непереносимыхраздражителей среды, то есть смысл болезни есть конфликт междунедифференцированной психосоматической инстанцией и окружающим миром.
ВильгельмРайх в своей ранней работе «Анализ характера» выдвинул предположение, чтотелесные напряжения часто представляют собой способ выражения привычныхэмоциональных состояний и проявляются в виде мышечной «брони», с помощьюкоторой человек защищается от собственных неодобряемых обществом инстинктов илиот противостоящего окружения. Такие черты характера, как амбициозное поведение,прикрывающее неадекватность, высокомерие, скрывающее проблемы Я, действительнозащищают личность, но имеют серьезный недостаток – они сохраняются без различийнезависимо от irxуместности в данной ситуации. Кроме того, они изолируют индивида от внешнихстимулов, он становится менее восприимчивым к повторному образованию адекватнойзащиты. Будучи амбивалентными, такие характеристики формируются в основном враннем детстве. В другой работе «Функция оргазма» В. Райх указал на дваважных момента. Во-первых, расстройства характера представляют собойспецифическую форму невроза, несмотря на то, что они могут не сопровождаться «симптомами»в формальном смысле и часто причиняют больше беспокойства окружающим, чемсамому человеку. Во-вторых, все неврозы имеют свой корень в характере, то естьв осуществленных Эго приспособлениях к инстинктам, а также к окружающему миру.
Однакорезультаты научных экспериментов З. Фрейда, его учеников и последователейне были восприняты медиками. С одной стороны, предложенные объясненияпатогенеза заболеваний не укладывались в дуалистическую и в основноммеханистическую парадигму медицины. С другой стороны, специфическаятерминология психоанализа, в частности постоянное использование сексуальнойтематики, также не способствовали развитию психосоматического направления, покрайней мере в Европе.
ФранцАлександер подвергает критике Г. Гроддека и других пионеров психосоматическоймедицины, выделяя истерические конверсивные реакции и адаптивные изменениявегетативных функций, вызываемые одной причиной – эмоциональными напряжениями.Он и его коллега из чикагского Института психоанализа определили и описаликонфликтные модели, характерные для определенных болезней, проявляющихся уразличных типов личностей. Результаты были сфорхгулированы в виде векторнойтеории, основаш'ой на представлениях об общих направлениях конфликтныхимпульсов, заложенных в самих заболеваниях. Ф. Александер определил этивекторы, во-первых, как желание объединить, получить, принять; во-вторых, какжелание исключить, удалить, отдать, расходовать энергию для нападения илисовершения чего-то или для нанесения вреда; в-третьих, как желание сохранить,накопить. Так, при эссенциальной гипертонии «чаще встречающийся психологическийпаттерн поведения проявляется в подавлении свободного выражения неприязни,ощущаемой по отношению к другим людям, из-за желания быть любимым. Такиепациенты, пишет Ф. Александер, похожи на «бурлящий, но запертый вулкан,заполненный не имеющими выхода враждебными и неприязненными эмоциями. В юноститакие люди могли быть забияками. Однако с возрастом они замечают, чтоотталкивают от себя людей своей мстительностью, и, как следствие, подавляютсвои неприязненные эмоции».
Многиепациенты Ф. Александера демонстрировали психологические особенности,характерные для их болезни, но не у всех, кто имел одинаковыехарактерологические черты, развивались одинаковые органические симптомы.Поэтому Ф. Александер сделал вывод о том, что наличие одних толькопсихологических особенностей не обусловливает развитие болезни. Следовательно,должны существовать какие-то другие, факторы. К ним были отнесены уязвимостьоргана и специфические психологические особенности, названные впоследствииикс-фактором. Однако так называемая двойная причинность, т.е.конституциональная или приобретенная уязвимость органа и характерныйэмоционально-конфликтный паттерн поведения существуют задолго до болезни.Третьим условием, пусковым механизмом болезни выступает ситуация-ускоритель,влияющая на пациента, которая представляет собой случайный поворот событий вего жизни, мобилизующий центральный конфликт, приводя к разрушениюпсихологической защиты организма.
Для того чтобы понять, как зарождается заболевание, Ф. Александерсравнивает жизнь организма с жизнью нации, в которой есть два экстремальныхсобытия: война и мир. Война представляет такое состояние
дел,при котором организм вынужден иметь дело с непредвиденной ситуацией, а мир – такое,при котором он находится в состоянии отдыха и расслабления. «Военная экономикаозначает приоритет военного производства и запрет некоторых производств мирноговремени. Вместо легковых автомобилей производятся танки, вместо предметовроскоши – военное снаряжение. В организме эмоциональное состояние готовностисоответствует военной экономике, а расслабление – мирной экономике, посколькунекоторые системы органов, необходимые в экстремальной ситуации, стимулируются,в то время как другие подавляются». Здоровый человек может подвергатьсяэкстремальным обстоятельствам и реагировать на них соответствующим образом,например борьбой, бегством, вербальным выражением своей враждебности иликонструктивными моделями поведения. Невротик же будет подавлять или сдерживатьэмоции вместо высвобождения экстремальной реакции, следуя метафоре Ф. Александера,будет в условиях войны выпускать предметы роскоши или автомобили, либопрекратит производство вообще. Однако враг реален, поэтому такой человекнаходится в постоянной готовности перед лицом угрозы, которая может быть ипотенциальной. В результате становится возможным превращение физиологическихизменений из временных экстремальных реакций в постоянные и закрепленные. Таковсмысл заболевания, считает Ф. Александер.
Всехлюдей с невротическими моделями поведения достаточно условно можно поделить надве группы. Первая группа состоит из людей, которым свойственно перед лицомопасности уклоняться от действия и переходить в зависимое состояние, прикотором его органы возвращаются к положению мирного времени. Такие люди, вместотого, чтобы открыто встретить опасность, склонны обращаться за помощью, какбеззащитные дети.
Вовторую группу входят индивиды, склонные на опасности отвечать действием. Пристолкновении с реальной опасностью здоровый человек пользуется симпатическойстимуляцией и, имея весь набор реакций организма, в том числе повышенноекровяное давление, учащенное сердцебиение, расширенные зрачки и пр., выходит изситуации адекватно. Невротик, напуганный или разозленный возможными событиями,старается подавить свою агрессивность, превращая тем самым временное состояниеорганизма в хроническое, что чаще приводит к развитию психосоматическогозаболевания. «При существенной гипертонии повышенное кровяное давление хроническиподдерживается под влиянием сдерживаемых и никогда не высвобождаемых полностьюэмоций, подобно временному состоянию у нормальных людей, вызванному влияниемсвободно выражаемой ярости».
Следовательно,делает вывод Ф. Александер, многие болезни не являются, как принятосчитать, постигшими невинного человека несчастьями, поскольку вдействительности он порождает их сам – он является активным агентом ихвозникновения, а они выражают черты его личности точно так же, какневротические симптомы.
КоллегиФ. Александера, в частности Т. Френч, провели вслепую диагностическуюпроверку большого числа пациентов, страдающих одним из заболеваний, названныхеще З. Фрейдом «священной психосоматической семеркой». Были сделаны записипсихологических бесед, которые подверглись тщательному разбору для исключениялюбых медицинских сведений. Кроме того, были осуществлены предосторожности,чтобы пациент не мог прояснить диагноз своей болезни. Группа терапевтовопределила болезнь по этим записям в 25% случаев. Группа психотерапевтовузнавала болезнь почти вдвое чаще – в 45% случаев.
Дж.Л. Холлидейвпервые проанализировал статистические данные, приводящиеся в документахбританского здравоохранения с точки зрения соотношения физических ипсихологических заболеваний, указывая на рост индексов последних. Наиндивидуальном и семейном уровнях его особенно интересуют перемены в структурахвоспитания детей, произошедшие между семидесятыми годами XIX в. итридцатыми годами XX в. В прошлом веке к детям проявляли большую степеньтерпимости в течение первых трех лет, семьи были большими, что означало длядетей меньшую вероятность излишней опеки и избалованности, а первые социальныеимпульсы ребенок получал в свободной игре. «С физиологической точки зренияокружение ребенка было ужасающе плохим. Грязь, отсутствие чистого водоснабженияи надлежащих санитарных условий, перенаселенность домов, неудовлетворительноежилищное строительство, нищета, недоедание и длинный рабочий день – все этоспособствовало трагически высоким показателям телесных повреждений исмертности. Однако, с психологической точки зрения, окружение ребенка не былостоль ужасающим благодаря тому, что в первые годы жизни ребенку предоставлялисьширокие возможности для эмоционального развития своим собственным путем и всвое время».
Еслиобратиться к тридцатым годам XX в., картина полностью изменяется. Грудноевскармливание почти исчезло, а кормление по часам стало общим правилом,следование санитарным нормам начинается зачастую с первых месяцев жизни.Привнесение в быт различных бытовых приборов ограничило масштаб исследованияокружающего мира ребенком. Семьи невелики, в возрасте 3–4 лет ребенка отдают вдетский сад. Эта сравнительно высокая степень фрустрации в первые два годажизни, по убеждению Дж. Холлидея, может быть причиной роста случаевпсихосоматических расстройств, предрасположенность к которым по-видимомузакладывается в раннем детстве. «Вместо того, чтобы позволить жизниразворачиваться по естественным законам с сопутствующим созреванием физическиххарактеристик, она была подвергнута навязанной системе формирования, котораяпреждевременно провоцировала или предрасполагала к физическим расстройствам,порождая напряженные состояния или неправильное функционирование… сердечнососудистойсистемы и так далее».
Ф. Данбаробратила внимание на индивидуально-личностные особенности людей, страдающихопределенными болезнями. Так, по ее мнению, коронарный тромбоз и грудная жабачаще являются причинами смерти для тех одержимых навязчивыми состояниями иобостренными угрызениями совести людей, на которых возложена большаяответственность.
Общийитог этих исследований привел к разделению всех экспериментаторов на двалагеря. Первая группа разочаровалась во множестве порой нестыкующихся подходовк проблеме и выделении огромного числа как индивидуально-личностных, так иклинических и социальных переменных, привлекаемых к разработке понятияпсихосоматического заболевания. Они перешли к клиническим экспериментам,ориентируясь только на объективную картину болезни, отказав тем самым пациентув поисках смысла своей болезни. Вторая группа продолжила изыскания, связанные сизучением смыслообразующей функции личности применительно к психосоматическомузаболеванию.
Вовторой группе оказался Жак Лакан – крупный клиницист и теоретик психоанализа,лекции которого в свое время слушал М. Фуко. Он провозгласил своей главнойзадачей «возврат к Фрейду». Главный объект исследования, который выделяется Ж. Лаканом,это образный слой сознания, несводимый к биологическим проявлениям. Ж. Лаканкритикует укоренившийся среди современных ему психоаналитиков старый локковскийпринцип»: в разуме нет ничего такого, чего ранее не было бы в чувствах»,считая, что данный подход значительно обедняет психическую реальность человека.Подобный подход в конечном итоге сводит такое сложнейшее по своим функциям ибогатое по содержанию психическое явление к информации, растворяя чувства,верования, интуицию, сны в «материальности» физиологических или биологическихреакций.
Защищаяпсихическую реальность, Ж. Лакан пишет: «Истина со всей ее ценностью лежитвне науки: наука может гордиться своим «союзом с истиной, она может исследоватьее проявления и значения, но она ни в коем случае не должна считать достижениеистины своей собственной целью». То есть, по мысли Ж. Лакана, именноненаучное, участливое, другими словами, включенное внимание к человеческимстраданиям, подход к психике через патологию позволил З. Фрейду признатьреальность того психического материала, который необходимо прояснить ипреобразовать, чтобы вылечить больного. То, что говорит и чувствует пациент,представляется не имеющим смысла только с позиции так называемой абстрактнойистины официальной медицины, которая сортирует получаемые данные на значимыеили незначимые, выбирает одни показания и опускает другие, ориентируясь лишь насобственные представления и открытые ею же закономерности. Каков же на самомделе реальный целостный смысл происходящего, для пациента не играет никакойроли в процессе его лечения этими методами.
Гдеже находится истина? С позиций классического психоанализа «истина может бытьнайдена… в чистой воды experimentum mentis,чтобы дать акту субъекта, получающего заключенное' в нем сообщение, смысл,делающий этот акт актом из его истории и сообщающий этому акту его истинность».
Другимисловами, истина связывается Ж. Лаканом, с одной стороны с индивидуальнойпсихикой человека, точнее – с определенным слоем этой психики – сбессознательным; с другой стороны – с индивидуальным смыслом. Исходя из этихпосылок Ж. Лакан предлагает программу изучения индивидуального смысла.Во-первых, стоит здесь обратить внимание на тело, «где исторический симптомобнаруживает структуру языка и расшифровывается как надпись, которая, однаждыбудучи прочитана, может затем быть уничтожена без особого сожаления». Это тело Ж. Лаканназывает памятником, имея в виду возможность латентных патологическихпроцессов, которые могут долгое время храниться в теле, не проявляясь всимптоматике и синдроматике. Во-вторых, смысл необходимо искать в «архивныхдокументах», которые представляют собой воспоминания детства. В-третьих, Ж. Лаканобращает внимание на словарный запас человека, а главное – на особенности егоприменения, а также стиль жизни и характер личности. Несомненно, с точки зренияЖ. Лакана, смысл может быть найден посредством изучения речи человека,поскольку именно она «сообщает действиям индивида смысл; область его – этообласть конкретного дискурса как поля трансиндивидуальной реальности субъекта;в ней происходит возникновение истины в реальном».
ДалееЖ. Лакан указывает на необходимость исследования традиций и даже легенд, гдеиндивидуальная история человека облекается в героизированные формы. В качествепоследнего фактора Ж. Лакан называет «следы искажений, которые возникаютпри согласовании с соседними главами фальсифицированной главы, чей смысл долженбыть восстановлен нашим собственным истолкованием».
Терапевтическийпроцесс, который должен быть основан на так называемой «презумпцииосмысленности», можно осуществить, опираясь на два принципа. Во-первых,признание права психической реальности на самостоятельность, безотборность инесистематизированность, обратные действия которым мы постоянно наблюдаем уофициальной медицины. Во-вторых, процесс излечения сосредоточивается вокругперестройки в сознании больного образа его собственной истории, содержащейскрытую психическую травму, то есть изменений осознания смысла болезни.
Врачуже не воплощает, с точки зрения Ж. Лакана, в своем мире карающуюинстанцию, обладающую истинными знаниями о пациенте. Перед врачом – запутанныйклубок хитросплетений неповторимой индивидуальной человеческой жизни,несводимой к трансцендентным ей критериям социальной истории. В результате,вместо монологического декретирования врача в отношении больного между нимиустанавливается диалог. Следовательно, процесс лечения – это диалог врача ипациента, а «вся проблема состоит в отношениях речи и языка внутри пациента».
Разведениеязыка и речи имеют для Ж. Лакана принципиальное значение. Речь фиксируетобщую направленность психического состояния больного и выполняет социальнуюфункцию выражения, то есть «обнаруживает одновременно и единство значения внамерении, и сущностную двусмысленность, превращающую его в субъективноевыражение, в грех против мысли, в ложь ей». Главная опасность здесь, по Ж. Лакану,в уступчивом отождествлении пациента с каким-то одним предложенным культуройобразом. Поэтому необходим качественно иной подход, связанный с индивидуальнымипроявлениями речи пациента, выраженными в символическом, то есть в языке.Субъекты языка и речи различны. Субъект речи – «Я» как основа всех центраций,всех иллюзорных идентификаций, обладающая лишь видимостью подлинного синтезавсех проявлений психики индивида. Субъект языка – сам принцип дискретностипсихической структуры в действии. Речь несмотря на ее кажущуюся полноту – «пустая»,лишенная подлинной, внутренней связности, а язык символического – «наполненный»,осмысленный, превращенный из хаоса разрозненных архивных документовиндивидуальной истории больного в упорядоченную и последовательную историю. «Чтобыосвободить речь субъекта, мы вводим его в язык его желания, т.е. в первичныйязык, на котором, помимо всего того, что он нам о себерассказывает, он говорит нам что-то уже безотчетно, и говорит в первую очередьсимволами симптома». Таким образом, языковая практика пациента – эторасшифровка воображаемого и воссоздание символического.
Симптомыболезни сосредоточиваются в местах особой напряженности, вскрываемых «полной» речью.Диалогичность не представляет непрестанного «говорения». Суть ее в том, что «материализуяотсутствие», она включает тем самым в сферу осмысления прерывности, молчание,паузы. Эти разрывы или наоборот, сгустки в языковой цепи: «метафорическиесгущения, нагромождения, иерархические напластования элементов или их жеметонимические смещения. Таким образом, и метафора, и метонимия, этитрадиционные приемы риторики и стилистики, служат для врача и для больногосредством перехода с воображаемого уровня на символический, мостом междубессмыслицей и смыслом».
Специальноисследуя важнейшую, по его мнению, характеристику речи – означающее, каксознательную сторону языка, Ж. Лакан подчеркивает, что понятие «означающее»может служить детерминантой поведения человека. Раскрывается этот тезис напримере «Похищенного письма» Э. По, в котором письмо с неизвестным длядействующих лиц содержанием выступает как причина поведения, раскрывая смысл ихпоступков.
Ж. Лаканспециально указывает на то, что отношения врача и больного строятся навнимающем присутствии врача. Именно это присутствие не дает речи больного рассеятьсяв пространстве, а возвращает ее к «исходному пункту», и тем самым в сознаниебольного «входят» его собственные, но уже преломленные, преобразованные самимходом своего развертывания содержания.
Ж. Лаканподчеркивает, что симптомы, о которых говорит пациент, нельзя назвать егозаблуждениями, а результат лечения – истиной в смысле классической теориипознания, поскольку врачу, с одной стороны, первое время недоступенсубъективный мир его пациента, с другой – исследование этого мира не входит вего компетенцию, а сам больной бессознательно пытается скрыть свое субъективноеосознание. Реальный симптом, как истинный в психоаналитическом смысле симптом,зафиксирован в языке, причем эта реальность достигается через прояснение егосвязи с другими симптомами и психическими проявлениями, среди которыхпатологический симптом «разрешается», то есть обретает свою смысловуюнаполненность. «Истина терапевтической практики, та межсубъективная истина,которая достижима лишь в диалогическом общении индивидов, не есть те или иныеконкретные содержания, но скорее совокупность некоторых условий, делающих самообозначение, смысл возможным».
Поставивзадачу поисков в индивидуальной структуре психики тех общих механизмов, которыепозволяют конкретному индивиду несмотря на неповторимые жизненные условияреализовать более или менее одинаковые формы общественной жизни, Ж. Лакансчитает, что современная культура и цивилизация привели к тому, что человекутратил возможность разглядеть в «хаосе мира причины собственного своего бытия».Он с иронией пишет: «Внутри колоссальной объективизации… общение позволит емузабыть о своей субъективности. Человек примет деятельное участие в этом общемделе своим повседневным трудом и заполнит свой досуг всеми щедрыми благамикультуры, которые – от детектива до исторических мемуаров, отобщеобразовательных лекций до ортопедии группового общения – дадут ему всенеобходимое, чтобы забыть о своем существовании и смерти и в мнимом общениипренебречь смыслом своей собственной жизни».
Такязык становится для Ж. Лакана стержнем лечения, однако непонятно, какимобразом в лакановском языке можно обнаружить смысл. Он практически не принимаетв расчет эмоциональные и невербальные аспекты языка, например интонации,аффективную окрашенность, замедление – ускорение речи, тембр голоса и пр. «Неясно», – замечает Л. Шерток, – «каким образом язык, сведенный с егоозначающей функции, чуть ли не лишенный плоти, может породить и стимулироватьпроцесс лечения. Ведь такой язык напоминает повозку, которая едет порожняком».
Одиниз крупнейших психологов XX столетия, Людвиг Бинсвангер, развивает традициюэкзистенциализма, рассматривая болезнь как присущий больному способ «быть-человеком»в гуссерелевском и хайдеггеровском понимании. Его подход, названный Daseinanalyse, есть попытка дополнитьи по возможности исправить взгляд на человека и человеческий опыт,разрабатываемый психоанализом. Так, в одном из писем С. Франку Л. Бинсвангерписал, что сейчас он занят подготовкой второго издания своей книги «Введение впроблемы общей психологии», главным отличием которой от первоначальноговарианта» будет осуществление в ней шага от «Я» к «Мы»».
Средство,позволяющее проникнуть на уровень субъективных смыслов, верований, ценностейбольного – психоанализ. В этой связи Л. Бинсвангер приветствует отказ З. Фрейдаот физиологической интерпретации психических явлений. Однако тут же онподчеркивает: «Фрейд сделал большой вклад в понимание внутренней истории жизни,чем любой отдельный человек до него. Мы же отделяем нашу позицию от его в томотношении, что мы считаем жизненно-исторический элемент фундаментом «антропологии»,тогда как Фрейд видит в этом только «образный язык» для биологических явлений».При использовании классического, в духе З. Фрейда, психоанализа болезньпредстает как результат сохранившихся и вытесненных в бессознательное детскихжеланий и влечений. Мотивы поведения оказываются за пределами свободного выборачеловека, а сам человек – не творцом своего будущего, а заложником прошлого.Отсюда требование Л. Бинсвангера разработать новый – экзистенциальныйпсихоанализ, где болезнь «изымается из контекста либо чисто «природного», либо «психического»и понимается и описывается в контексте основных человеческих потенциальныхвозможностей… Здесь болезнь не объясняется относительно либо нарушений мозговойдеятельности, либо биологической деятельности организма и не понимаетсяотносительно истории жизни.
Скорееона описывается относительно способа и манеры отдельного бытия – в-мире».
Это «бытие – в-мире» есть позиция человека, существующая всмысловом контексте, открывающем для данного человека мир объектов, мир Vorbanden, позволяющая объективнопознавать мир. «То, что «там» естьобъект, который должен стать частью опыта, это уже позиция, система отсчета,дарование смысловой матрицы в рамках бытия – в мире Dasein, бытие – в мире которогопредшествует различению субъекта и объекта». Таким образом, Л. Бинсвангерне отвергает субъективный опыт, он его трансформирует в определенную системуотсчета, которая конституирует мир, вкладывая в него смысл. «Несомненно, можноспросить, видение Святой Девы у душевнобольного, это не такой же подлинныйопыт, как опыт нормального человека, скажем, наблюдения частичного затменияСолнца?» – задается вопросом Бинсвангер и тут же отвечает – «Это подлинный опыт– если только мы уверены, что понимаем, что на самом деле испытываетдушевнобольной… Вопрос, однако, заключается в том, что Святая Дева значитдля него?». Понять мир душевнобольного, это не значитобъяснить его видения Святой Девы, ссылаясь на картину мира «нормальных» людей.Понять его мир, значит «показать ту особую априорную экзистенциальнуюструктуру, которая делает возможными эти феномены», клинически диагностируемыекак симптомы психоза.
Тоесть необходимо научиться рассматривать человека и его существование по-новому,в их целостности. Если такая целостность нарушена, появляются такиеневротические симптомы, как «признак заброшенности экзистенции и признак еепотенциальной возможности падения, – короче, признак ее конечности, еетрансцендентальной ограниченности или несвободы». Неврозы и психозы являютсяспецифическими способами трансцендирования, конституирования мира и самих себя.Отклонение от нормы означает создание новой «нормы». Например, маниакальнаяформа выступает общей для всех «миров», конституируемых маниакальным сознанием,психотик живет в своем собственном, им осмысленном мире. Поэтому симптом – естьвыражение изменения тотальной формы бытия человека, всего стиля его жизни.
Анализируя историю болезни Лолы Фосс, Л. Бинсвангерразмышляет о том, почему только предметы одежды – платья, нижнее белье, обувь,шляпы – играют такую важную роль в болезни Лолы? «Лола воспринимает своифобические симптомы не как «необходимость», чуждую ее личности, но как нечтовполне осмысленное, то есть «пророческое»… Поскольку воля судьбы выражается вматериальной форме предметов одежды и других утилитарных объектов, вытекающиезащитные меры тоже чисто «материальные». Они заключаются в устранении «зараженного»материала. Это удаление «роковых или обремененных табу» одежд решительновыражает основной паттерн борьбы Лолы против судьбы: выбрасывая, удаляя,раздавая, продавая, разрезая эти предметы одежды, она отвращает свою судьбу дотех пор, пока это возможно». Этот феномен Л. Бинсвангер называет «омирением»,то есть «определенной формой экзистенциального обессиливания». Суть его в том,что «процесс, в котором Daseinотказывается от самого себя в своей актуальной, свободной потенциальнойвозможности быть – самим – собой и предает себя особому проекту мира. Во всехэтих случаях Daseinбольше не может свободно позволять миру быть, но, скорее, оно все большепредается одному определенному проекту мира, захватывается им, подавляется им».
Такимобразом, описанный Л. Бинсвангером случай получает новое измерение. Онсчитает, что не какие-то прошлые события, детские фиксации и идентификацииобусловливают болезнь. Сами фиксации и идентификации происходят из-за того, чтобытие – в мире данного пациента обладает особой «конфигурацией», то естьсмыслом. Первопричина заболевания – конфигурирование, конституирование миралишь через один модус экзистенции. Поскольку экзистенция ограничена, этот модуссуществования становится доминантным и суживает горизонт мировосприятия. Врезультате либо происходит резкое противоречие между различными сторонамичеловеческого существования, либо сведение всех модусов к одному-единственному.Таким образом «смысловая матрица», другими словами, «видение мира», модус бытияограничивается, а другие модусы начинают действовать «из-за горизонта видения»,то есть перестают рассматриваться как возможности экзистенции.
Лолав своей болезни пытается реализовать неосознаваемый ею идеал своей жизни – бытьодной и оставленной миром в покое. Из истории ее болезни мы знаем, что она сдетства предпочитала быть в одиночестве, любила запираться в своей комнате иодно время подумывала о том, чтобы постричься в монахини. Ее «проект мира» требует,чтобы «сущие вообще и, в особенности сосуществующие были доступны толькопосредством заранее созданного проекта чуждого, Жуткого, или – в качествеальтернативы – ожидания Угрожающего». Поэтому она ищет укрытие от мира, которыйнарушает ее безопасность и душевный покой. Это «укрытие» и есть ее болезнь.
Казалосьбы, Л. Бинсвангер описывает ситуацию психически больной личности,закономерности развертывания болезни которой нельзя применить к здоровому либосоматически больному человеку. Однако Л. Бинсвангер предлагает нампсихологические механизмы суеверий, так распространенных среди «цивилизованныхжителей Запада». Он пишет»: Суеверие – всегда выражение боязни демоническойсилы рока. «Цивилизованный житель Запада», который публично стучит по столу илистене, или просто восклицает «постучи по дереву», когда кто-нибудь упоминаетего хорошее здоровье или успех в бизнесе, таким образом, надеется умолитьсудьбу остаться благосклонной к нему. Такое заклинание судьбы продиктованострахом бросить вызов судьбе… Следовательно, это действие в то же времяпредставляет собой извинение. Акт заклинания, или формула «постучи по дереву»,содержит обращение к судьбе с просьбой не счесть это подтверждение высокомерием,чересчур самоуверенной заносчивостью… Такая вера в своюзависимость от судьбы… выдает «первобытность» «цивилизованного» современногочеловека, или на языке Daseinsanalyse,«брешь» в его структуре, его экзистенциальную слабость». То есть даже здоровыйчеловек не занимает автономную позицию в своем мире, отрезая самого себя отоснования своего существования, он не несет ответственности за своесуществование, но вверяет себя чуждым силам, которые «ответственны» за егосудьбу вместо его самого. Поэтому история Лолы, как и других больных, описанныхЛ. Бинсвангером, в сущности, не отличается от соматической болезнипсихически здорового человека. Смысл болезни – в незащищенности существованияперед миром, неуверенности в себе и в мире, необходимость помощи или «опорах» извне.Человек как бы дезертирует от самого себя и уступает чуждой силе. Он больше невыдерживает самое себя в «проектировании своих собственных подлинныхпотенциальных возможностей бытия, его непрерывно засасывает в водоворотнеподлинных возможностей бытия, то есть таких, которые не выбраны им, нонавязаны ему силой, чуждой для «Я».
Особоеместо в рамках экзистенциального психоанализа занимает доктрина антипсихиатрии,наиболее полно представленная в трудах английского психоаналитика Р. Лейнга.Р. Лейнг задается вопросом: «Как вообще можно показать значение состоянияпациента и его общечеловеческий смысл, если слова, которые мы можем при этомиспользовать, специально предназначены для того, чтобы изолировать пациента иограничить смысл его жизни особым клиническим бытием?». Для него понятийныйаппарат клинической психиатрии совершенно неприемлем для понимания перехода отздорового способа бытия-в-мире к психотическому, в первую очередь, шизофреническомубытию-в-мире, – так как он разбивает целостность человеческогосуществования на дихотомии физического и психического, души и тела и пр., даваятем самым искаженное представление о внутреннем мире больного.
Единственныйспособ постижения мира больного человека – это погружение в его мир. «Все мызнаем, – пишет Р. Лейнг, – что мы можем быть самими собой лишь в нашеммире и посредством его, и поэтому имеют смысл слова, что «наш» мир умрет вместес нами, тогда как этот мир останется и после нас». Причем Р. Лейнгу не важно,чей мир исследуется, мир ли сумасшедшего, либо здорового человека, потому что «существуютлюди, считающиеся совершенно здоровыми, однако их разум настолько безумен, чтоэто небезопасно для них самих и для других». Потому какие-то «научные» определенияи критерии представителями антипсихиатрии объявляются несостоятельными, ибоглавное здесь – личность, принципиально не сводимая к тем или иным физическим,химическим или физиологическим параметрам.
Напередний план выходит экзистенциально-феноменологическое толкование способовчувствования и действий больного человека как антитеза формальному анализу речии поведения пациента, требующее соотнесения действий пациента с его способомосознания ситуации, в которой он находится совместно с врачом. Только такпоявляется возможность понять, что на самом деле происходит с больным человекомв контексте его жизненного опыта, то есть его экзистенциальную позицию. А «то,что «экзистенциально» истинно, пережито как «реально» истинное». Р. Лейнгпоясняет свою позицию, подчеркивая, что большинство так называемых здоровыхлюдей воспринимают как «реально» истинное только то, что существует «на самомделе». Однако, если человек утверждает, что он мертв, будучи живым, «он имеет ввиду, что он «действительно» и абсолютно «буквально» мертв, а не толькосимволически, или» в смысле», или «как будто бы», и серьезно стремится сообщитьнам эту истину. Однако цена, которую необходимо заплатить за переоценкуобщепринятой истины подобным образом, – это «быть» сумасшедшим, посколькуединственно реальной смертью, которую мыпризнаем, является биологическая смерть».
Раскрываямеханизмы формирования отношения к болезни, Р. Лейнг вводит понятие «онтологическизащищенная личность», причем указывает, что использует категорию «онтологическая»в эмпирическом смысле, как лучшее причастное и деепричастное производное «бытия».Такая личность, по мнению Р. Лейнга, «будет встречать все социальные,этические, духовные, биологические превратности жизни с чувством, в основекоторого – непоколебимая уверенность в своей собственной реальности иидентичности, а также в реальности и идентичности других людей».Противоположностью защищенной личности является «онтологически небезопаснаяличность», главная задача которой – постоянная забота о сохранении самой себя,так как «обычные обстоятельства жизни угрожают его и без того низкому порогубезопасности». Это непрерывное наличие угрозы собственному существованиюпереживается личностью как состояния беспокойства, проявляющиеся какпоглощение, взрыв или оцепенение.
Поглощениепредставляет собой способ, при котором любая связь с другим человеком выглядитугрожающе, как «риск быть понятым, любимым или даже просто увиденным», другимисловами, над человеком довлеет страх, что его «поглотит» другая индивидуальность.Основным маневром, используемым человеком при такой форме беспокойства,выступает изоляция как антитезис между полной утратой бытия вследствиепогружения в другого человека и совершенным одиночеством. Такая личность неуверена в своем собственном основании и поэтому боится «потерять» себя в другомчеловеке.
Взрывили столкновение с реальностью это переживание ужаса, который возникает поотношению к миру, готовому в любой момент «обрушиться и уничтожитьидентичность, подобно газу, который устремляется внутрь и вытесняет вакуум».Так как «онтологически небезопасная личность» чувствует себя совершенноопустошенной, она боится заполнения этого вакуума, боится, что с этимзаполнением может полностью потерять себя. Контакт с реальностью – это угрозапрорыва внешнего мира во внутренний и тем самым потеря собственнойсубъективности.
Оцепенениеи деперсонализация представляет собой особую форму страха, психологическийсмысл которой в том, что «кто-то отрицает личностную автономию другогоиндивидуума, игнорирует его чувства, рассматривает его как вещь, убивает в немжизнь». Р. Лейнг поясняет это таким примером: «если кто-то воспринимаетдругого как человека, свободного в своих действиях, он открыт возможностивоспринимать себя как объект егоопыта и, следовательно, может почувствовать, что его собственная субъективностьпостепенно иссякает. Ему угрожает возможность стать не более, чем вещью в миредругого, без всякой собственной жизни, без всякого собственного существования.В понятиях данного беспокойства уже сам акт переживания другого как личностивоспринимается фактическим самоубийством».
Следовательно,«онтологически незащищенная личность» это человек, не чувствующий себяавтономным, то есть не способным переживать обычным образом ни своюотделенность от других, ни свою отнесенность от других. «Отсутствие чувстваавтономии предполагает ощущение, что его бытие переплетено с бытием другого, абытие другого – с его бытием, в смысле нарушения границ реальных возможностей вструктуре человеческих связей. Это означает, что чувство нахождения индивидуумав состоянии онтологической зависимости от другого замещает чувство отнесенностии прикрепления к другому, основанное на истинной взаимности».

Трансцендентнаяболезнь
Сконца 20-х гг. параллельно с психоанализом развивается специфическоенаправление психосоматической медицины, называемое «антропологическим» или «персоналистическоймедициной». Сторонниками данного подхода, методологическим основанием которогостали концепции М. Хайдеггера и Ж.ПСартра, выступили В. фон Вайцзеккер, П. Кристиан,А. Жорес, Р. Зибек, А. Митчерлих и другие.
Этиисследователи прямо заявляли, что решающим фактором болезни является «персональныйдух» человека, то исключительное и неповторимое в индивидуальной психике,которое считается сущностным признаком ситуации болезни. Смысл и предназначениеболезни видится им в том, что именно в болезни выражается судьба человека,которая предопределена свыше. А это обязывает индивида к терпению и послушанию,постоянно напоминая ему о его ничтожности и зависимости. Под тяжестьюстраданий, связанных с болезнью, некоторые люди доходят до осознания ееглубинного смысла, снова обретая самих себя и достигая более высокого уровняморальных и духовных качеств.
Мистическаяисключительность персоналистской медицины выражается также в тезисе обаутопатиях, или собственном обосновании болезни человеком. Под аутопатиейпонималось соучастие субъекта в развитии определенных нозологии через разныевиды спонтанной активности, аналогично тому виду активности, который например,имеет место при создании художественного произведения. Эта активность возникаетиз глубин человеческого Духа и манифестирует в форме телесных симптомовзаболевания. Причем болезнь должна иметь прямое отношение к внутреннему мирупациента, миру его бессознательных переживаний, а симптомы должны получить своесимволическое выражение.
В. Вайцзеккер,анализируя перспективы исследований психосоматических отношений, создал «медицинскуюантропологию», в рамках которой болезнь человека сначала должна приобрести длянего смысл, а потом оцениваться врачом. Подвергнув критике царившую в то времятеорию физиологии чувств, главным положением которой была ошибочная, с точкизрения В. Вайцзеккера, попытка расширить в направлении объективностиединство субъективной сферы и объективных условий настолько, что субъектпревращался лишь в функцию мозговых процессов, он выдвигает противоположныйтезис. «Субъективность всегда стоит в начале любого восприятия и движенияименно в обусловленности того, что выбирается, устанавливается и охватываетсяпосредством восприятия и движения… Чувственное восприятие – это не пассивноеотражение объективно существующего мира, не мозаика раздражителей, а всегдавыбор из различных возможностей, некое осмысление,которое осуществляется вследствие субъективной настроенности,ситуационной обусловленности, селективной направленности в будущее, восприятияопределенных фрагментов из прошлого. Так, пытаясь избежать как субъективизма,так и объективизма в подходе к болезни, В. Вайцзеккер приходит к субъект-объектнымотношениям, где на передний план выдвинут вопрос осмысленности патологическихпроцессов больным человеком и подчеркивает, что в данной парадигме «центральнымпунктом было бы то что я не только приобретаю и имею свою болезнь, но и сам еесоздаю и формирую; что я свое страдание не только терплю и стремлюсь устранить,но я в нем нуждаюсь и желаю его». То есть душевное и телесное могут заменятьдруг друга. Тело может объяснить душу, а душа – тело, субъект-объектныеотношения, следовательно, заключаются в том, что тело и душа взаимнопредставляют и объясняют друг друга субъекту. В ситуации болезни,патологических изменений, человек как бы находит такое применение своиморганам, которое не предусмотрено объективными физиологическими процессами.
«Теоретическуюоснову оценки и понимания места болезни в истории жизни обеспечивает неподключение таких душевных факторов, как эмоции или аффекты, не число отдельныхтрудностей, жизненных событий, стрессов или чего-то подобного, не введениедвусмысленных, психосоматических понятий, когда, например, жизнь больного свысоким артериальным давлением определяется как «находящееся под давлениемсуществование». Переживаемая субъектом ситуация придает тому или иному событиюразличное значение – непреодолимого напряжения или ни о чем не говорящегоизменения, криза или банального отклонения, стресса или не-стресса». Поэтомуроль врача, с точки зрения В. Вайцзеккера и его последователей,заключается в наблюдениях и беседах с пациентом, цель которых в совместныхпоисках смысла телесных страданий. Пациент в своем осмыслении своегозаболевания переживает себя как некое лицо, которое может изменяться в своемдвижении к исцелению. То общее понимание истории каждого пациента, котороерождается только в системе «врач – больной», придает новое значениепатологическому процессу.
Особенновыпукло эта ситуация может быть представлена сознанию больного в периоды «кризов»как поворотных пунктов истории жизни пациента. Подобные критические пики могутвозникнуть в ситуации разлуки, при нарушениях привычного ритма жизни и пр.Главное – взаимоотношения переживаний и событий, психического и физическогоперемежаются друг с другом в определенный момент в виде криза и при этом влияютдруг на друга. То, что мы вытесняем из сознания, продолжает действовать в теле,а то, что мы внедряем в сознание, теряет свою телесную силу».
Осмыслениесвоей болезни достаточно часто влечет за собой чувство вины. А «переживаниевины приковывает внимание человека к источнику вины, оно не отпустит безпокаяния или оправдания… Ответственность, внушенную чувством вины, можнорассматривать как свидетельство зрелой совести и нравственного поведения.Чувство ответственности является ядром структуры совести, оно ориентировано наосознавание вины и в то же время способствует выбору такого стиля поведения,которое снизит вероятность интенсивного переживания вины».
Именнов парадигме антропоцентрической медицины выявилась проблема, поставленная еще Ж.П. Сартром.Это проблема экзистенциальной вины как осознавание обязательств передсобственным бытием, важности реализации своего потенциала, определенного отрождения. Человек испытывает экзистенциальную вину в процессе осмысленияпротиворечия между принятыми им стандартами поведения и исповедуемыми этим жечеловеком ценностями, то есть выявления рассогласования между «Я – реальным» и «Я– идеальным», что нередко сопровождается ощущением собственной неправоты иизменением физиологических проявлений. Страдания, связанные с виной, естьсигнал человеку о вреде, который он приносит себе. Поэтому страдание можнорассматривать как благо, возможность «очиститься» посредством осмысления.
Например,А. Митчерлих так описывает свою концепцию «оформления» телесных процессов:«Творческое, т.е. преобразующее, вторжение человека в материю мира являетсяодной из особенностей, определяющих его натуру. В этом проявляются спонтанныесилы активности его души… Оформить – значит реализовать желание выразить себя.Все мы придаем форму нашим движениям, если хотим что-нибудь сообщить. Чемполнее внутренняя картина и чем больше одаренность в умении выразить душевныепереживания, тем свободнее выражение в зримой форме: так происходит, когдаавтора охватывает вдохновение при создании песни, танца, живописного полотна…Если мы возьмем в качестве упрощенной модели процесс конверсии, то он укажетнам на следующий фундаментальный факт: человек может не только деятельнопреобразовывать материю мира в выразительной форме, но и совершить такие жепреобразования со своим телом, в своем теле».
Какчеловеку отыскать такой путь, в котором творческий результат любого действиябудет дополнять внутреннюю картину и выражаться в свободном формообразовании?Единственно возможным вариантом А. Митчерлих признает уход в себя, когда «удачарассматривается как отказ, а неудача – как затор физической и пагхическойэнергии, требуемой для высказывания, которая, как видно, блокируется, что ведетк перегрузке функционирующего органа вплоть до его отказа от работы… Для нашегосознания, – подчеркивает Митчерлих, – недостаточно того, что желание выразитьсебя не может реализоваться, поэтому оно нуждается в коррекции. Это являетсянеобходимым условием процесса».
Следуялогике А. Митчерлиха, можно придти к выводу, что болезнь не являетсярезультатом поломки «органической машины». Напротив, «мы считаем, – пишет А. Митчерлих,– что в наших силах изменить форму болезни. Правда, не по своему собственномужеланию, от которого мало что зависит. Мы должны ориентироваться на свойвнутренний мир и те переживания, которые редко могут остановиться в свободномпарении, но повсюду, где они являются сильными, они вливаются в нашу телесностьи занимаются обеспечением жизнедеятельности тела… Если выразиться предельнократко, то для медицины это означает, что возникновение болезни обязательночто-либо выражает». Тем самым А. Митчерлих, по его утверждению, пытаетсяпреодолеть односторонний и устаревший естественно-научный метод мышления вмедицине. Суть предлагаемого им нового подхода заключается в следующем: есличеловек заболел, следовательно, он сам этого хотел, пусть бессознательно, и самвыбрал «форму» своего заболевания. Поэтому только человек несет ответственностьза все, происходящее с ним. Болезнь является его личной проблемой. Тем самым сдругих людей, социума полностью снимается всякая ответственность за эту болезнь.Болеющий человек просто обязан найти причину и смысл своей болезни иизлечиться.
Антропологическаямедицина пыталась посредством выделения субъективности преодолетьобъективистский подход к болезни и ее носителю – больному человеку. Нопоследний тезис авторов такого подхода – человек сам должен взять большую часть«своей ноши», и никто ему в этом не может помочь, вряд ли может способствоватьпродвижению современной медицины к прогрессу.
СтаниславГроф дает свою интерпретацию места и роли трансцендентного опыта в патогенезезаболеваний. Он утверждает: «Более глубокое понимание психотических процессовфактически невозможно без признания трансперсональных измерений души. Асуществующие объяснения либо предлагают поверхностные и неубедительныепсиходинамические интерпретации, которые сводят данные проблемы кбиографическим факторам раннего детства, либо постулируют неизвестныебиохимические факторы, якобы объясняющие искажения «объективной реальности» идругие странные и непостижимые явления». Как известно, он придает особуюзначимость динамике базовых перинатальных матриц, проявления которых обычнорассматриваются как признаки серьезных заболеваний, которые традиционнаямедицина пытается подавлять всеми возможными способами.
Точказрения С. Грофа на эмпирический опыт рождения противоположна. С. Грофупоминает бесконечные споры классической медицины о том, какие факторы – биологическиеили психологические – играют главную роль в нарушениях функционированияорганизма. «Введение перинатального уровня бессознательного, – полагает С. Гроф,– в значительной степени перекрывает зазор, разделявший эти две крайние точкизрения… Эмоциональные и биологические явления представляют две стороны одноймедали и могут быть сведены к одному общему знаменателю – процессу рождения».Он считает, что с перинатальным опытом связано метафизическое измерениебессознательного, а тщательный анализ наблюдений, полученный в ходе глубиннойпсихотерапии, дает возможность вывести большинство симптомов из специфическиххарактеристик процесса биологического рождения. Причем под симптомами здесьпонимаются «эмоциональные и психосоматические проявления, представляющиеосновные единицы, составные части или строительные блоки патологии». Такимобразом, опыт рождения функционирует как прототип всех будущих ситуаций, в томчисле и болезней.
Индивид,вспоминая с помощью различных психологических технологий акт своего рождения,имеет две возможности интепретации своей ситуации.
Перваясвязана с принятием факта, что мир, в который мы попали, не может контролироватьсянами. Поэтому следует смириться и принимать все от судьбы как должное. Вторая,альтернативная, предлагает рассматривать мир как систему, управляемуюфундаментальным моральным законом и порядком. С. Гроф замечает по этомуповоду, что «люди, обнаруживающие у себя рак или какую-то другую неизлечимую имучительную болезнь, склонны относиться к ней с чувством вины: «Что я сделалплохого? Чем я это заслужил? Почему «они» это сделали со мной?» Логику, стоящуюза этим отношением, можно выразить так: «Такая ужасная вещь не произошла бы сомной, если бы я не сделал чего-то, настолько же плохого, чтобы заслужить это».Другими словами, в первом случае человек даже не пытается обнаружить смыслсвоей болезни, во втором же – смысл лежит на поверхности.
Второйвариант интерпретации предполагает глубокое эмпирическое само исследование, прикотором, как утверждает С. Гроф, становится очевидным, что не толькопсихологические, но и телесные травмы, физическая угрозажизни, серьезно влияют на развитие эмоциональных и психосоматическихрасстройств. Феномен рождения – это как раз переживаниесмерти и возрождения, связанные с телесными ощущениями. Проживание такихощущений и переживаний в эмпирическом эксперименте приводит пациента кнахождению смысла как фундаментальной причины своего заболевания. Так, «негативныеаспекты первой базовой перинатальной матрицы имеют специфическую связь стошнотой и дисфункцией кишечника, сопровождающейся поносом». При переходе навторую БПМ, когда эмпирический паттерн относится к самому началу биологическихродов, активизируются состояния неприятного напряжения и боль. «На оральномуровне это голод, жажда, тошнота и болезненные раздражения вокруг рта; наанальном уровне – боль в прямой кишке и задержка кала; на уретральном уровне – больв мочевом пузыре и задержка мочи. Соответствующими ощущениями генитальногоуровня будут сексуальная фрустрация, чрезмерное напряжение, спазмы матки ивлагалища, боль в яичниках». Прохождение третьей матрицы при неблагоприятныхусловиях формирует, по С. Грофу, различные прегенитальные конверсии – психогеннуюастму, различные тики, заикание. Так, «при психогенной астме трудности дыханиямогут быть прослежены непосредственно до элементов агонии и удушья,переживающихся во время биологического рождения,… психогенное заикание имеетглубокие корни в динамике конфликтов, связанных с оральной и анальной агрессией».Четвертая базовая перинатальная матрица по смыслу связана с третьей клиническойстадией родов, с непосредственным рождением ребенка и чревата психиатрическимирасстройствами в последующей жизни.
С. Грофдетально исследует механизмы формирования, патогенез различных нозологии,например артериальной гипертонии, зависимостей от алкоголя, наркотических ипсихоактивных веществ. Так, артериальная гипертония связывается С. Грофом систорией глубинных эмоциональных нарушений. Механизм развития данной патологии,описываемый С. Грофом, следующий: «Основа этого нарушения – запись в организмедлительного эмоционального и физического стресса биологического рождения.Различные стрессы позднейшей жизни добавляются к этому первичному запасу,облегчают доступ перинатальных элементов в сознание, связывают их соспецифическими событиями биографии и обеспечивают их конечное развитие иартикуляцию. В итоге артериальная гипертония является психосоматическойреакцией на все незавершенные гештальты стрессовых ситуаций в жизни индивида».
С. Грофанализирует также алкоголизм и наркоманию. Для него Смысл этих патологий связан с «всепоглощающейжаждой пережить снова блаженное недифференцированное единство. Чувства такогорода связаны с периодами безмятежной внутриутробной жизни…Характерный для этих групп психологический механизм…отражает бессознательнуюпотребность отменить сам процесс рождения и вернуться в утробу».
Вторичное переживание перинатального опыта, как правило,сопровождается экзистенциальным кризисом, во время которого человекзадумывается о смысле своего существования вообще о своих жизненных стратегияхи фундаментальных ценностях. «Этот кризис, – как указывает С. Гроф, – можетразрешиться только через подключение к глубоким, подлинно духовным измерениямпсихики и стихии коллективного бессознательного». Наша цивилизация в лучшемслучае с подозрением относится к подобным практикам. «Любой человек,переживающий такие экстраординарные психические и физические явления,немедленно получит от большинства современных европейцев и американцев ярлыкпсихически больного. И в то же время растет число людей, которые переживаютявления, сходные с описанными выше, и вместо того, чтобы окончательнопогрузиться в безумие, часто выходят из подобного состояния, не только чувствуясебя здоровыми, но и выполняя каждодневные обязанности на более высоком уровне.Во многих случаях после этого вылечиваются и застарелые эмоциональные, духовныеи физические недомогания».
С. Грофконстатирует, что позиция современной западной науки непримирима с любымипредставлениями о духовности, все виды религиозной или мистической активностисчитаются невежеством и предрассудками. Однако многие заболевания, в том числе ите нарушения, которые получили название психозов, представляются до сих пор» загадочными.Их этиология неясна, в них отсутствуют анатомические, физиологические илибиохимические изменения. Но, с другой стороны, пациенты предъявляютэкстраординарные эмоциональные и физические ощущения, например, дьявольскиепытки, встречу с Богом, перенесение в священные ландшафты и пр. Отсюда следуетвывод о принадлежности таких состояний к разряду патологий.
С. Грофпредполагает, что такие нозологии нужно вынести за пределы традиционнопонимаемой медицинской патологии и событий личной жизни пациента. Здесь онобращается к работам К.Г. Юнга, указывая, что «согласно модели Юнга,многие психические явления, которые кажутся бессмысленными, если искать ихисточники в биографии пациента, могут рассматриваться как резервы, взятые изколлективного бессознательного». Такие явления как бы обнажают укромные уголкичеловеческой психики, что при определенных условиях может дать целительныйэффект.
Достаточночасто спусковым механизмом кризиса становится болезнь. Стоит оговориться, чтоне сам факт болезни является триггером, а поиски причин, смысла своегозаболевания приводят больного к такому состоянию. С. Гроф приводит переводкитайской пиктограммы слова «кризис», состоящий из двух знаков. Первыйизображает опасность, второй – возможность. То есть европейская трактовкаданного понятия примерно такая – «полная опасностей возможность», «поворотный,но опасный пункт». «Это своего рода коридор, проход по которому часто бываеттрудным и пугающим, но состояния напряжения и страха заряжены потрясающесильным эволюционным и целительным потенциалом», – дает свою интерпретациюСГроф. Если к человеку, переживающему «проход по коридору», применятьтрадиционные методы лечения, включая контроль над симптомами с помощьюмедикаментов, то можно деформировать и подавить позитивный потенциал процесса.
Вдуховном опыте проживания кризиса С. Гроф выделяет индивидуальную итрансперсональную стороны. Глубокая позитивная переработка переживанийперинатального состояния, осмысление травматических воспоминаний дают импульс квыздоровлению. «Когда мы разрешаем материалу подобного рода перейти в сознание,где его можно полностью пережить и тщательно проверить, он теряет своювызывающую нарушения силу, которая в противном случае могла бы давить на нас. Итогда хронические недомогания, происхождение которых было ранее не известно,часто бывают полностью излечены». Таким образом, нахождение глубоко спрятанногопервичного смысла болезни и вторичное переживание такого опыта позволяетчеловеку избавиться от болезни.
Трансперсональнаясторона анализируется С. Грофом относительно кармических заболеваний. «Когдапроцесс самоисследования достигает трансперсонального уровня, возникают новыевозможности, о которых индивид не помышлял, будучи погружен в биографическуютематику или перинатальный процесс. Травматический аспект рождения может вдругидентифицироваться как действие накопленной плохой кармы. Имеющееся страданиевидится тогда не абсурдным и беспричинным, а отражающим индивидуальнуюкармическую ответственность за действия в предыдущих воплощениях». Содержаниекармического переживания позволяет человеку обнаружить для себя смыслпсихосоматического симптома. Такую ситуацию С. Гроф называет «кармическимпереносом» из прошлой жизни. В трансперсональном опыте за каждым симптомомстоит, по мнению С. Грофа, тенденция организма преодолеть чувствооторванности, исключительное отождествление с телесным эго и ограничениямиматерии, трехмерного пространства и линейного времени. В пределе организмстремится «подсоединиться к космическому полю сознания, к холономическомувосприятию мира».
С. Грофподвергает серьезной критике существующие модели медицины, где пациентуотводится пассивная роль, а врач лучше понимает психику пациента, чем он сам.Взгляд врача, его представления о том, что интенсивность симптомов являетсялинейным и надежным показателем серьезности патологического процесса являетсяпреобладающей в современной медицине. «Сведения, полученные в исследованиисознания, – пишет С. Гроф, – заставляют думать, что рутинная медицинская исимптоматическая ориентация не только остается поверхностным компромиссом, ново многих случаях является прямо антитерапевтической, потому что мешаетдинамике спонтанных процессов, несущих в себе подлинно исцеляющий потенциал».Глубокое уважение к мудрости самоисцеления, к духовным целительным церемониям,к активности пациента приведет врача, по мнению С. Грофа, к новымстратегиям, сущность которых – в оказании помощи своему пациенту, «путешествующемув поисках себя» и смысла своих заболеваний.
Другойпоследователь К.Г. Юнга – Р. Ассаджоли также пытается ответить навопрос, почему жизнь человека омрачена болезнями души и тела. Его основнымтезисом, объясняющим болезнь, выступает принцип: «Нами властвует все то, с чеммы себя отождествляем. Мы можем властвовать над тем и контролировать все то, счем мы себя разотождествили». Исследование своей личности, прояснение своихцелей, осознавание задач, возникающих перед человеком – вот путь, предлагаемый Р. Ассаджолии названный им психосинтезом. Психосинтез как динамическая концепцияпсихической жизни может стать «методом лечения психосоматических расстройств,обусловленных либо острым запутанным конфликтом между различными группамисознательных и бессознательных сил, либо теми мучительными и глубиннымикризисами, которые нередко предшествуют фазе Самопостижения, но значениекоторых сам пациент не вполне понимает и неспособен оценить должным образом».Здесь Р. Ассаджоли указывает, что поиски смысла как своего заболевания, так исмысла вообще чреваты различными расстройствами, сходными с симптоматикойпсихических заболеваний.
Поэтомупроще и легче не столько жить, сколько «проживать» жизнь, не волнуясь по поводуцелей, смыслов и ценностей жизни. Но однажды что-то меняется, и человекначинает задаваться вопросом, «почему столь многое он принимал раньше на веру,считал само собой разумеющимся: спрашивать, например, в чем смысл его страданийи страданий других людей, чем могут быть оправданы многочисленные превратностисудьбы и т.д.». Многочисленные проявления кризиса очень напоминают симптомы,которые считаются признаками психоневрозов и пограничных состояний. «Вызванныекризисом стресс и переутомление вызывают в некоторых случаях и физическиесимптомы, такие как нервное напряжение, бессонница и многие другие расстройствапищеварения, кровообращения, желез внутренней секреции», – пишет Р. Ассаджоли.То есть смысл всех предъявляемых жалоб в ситуации ощущения неподлинности ипустоты повседневной жизни есть ни что иное, как кризис роста личности.Осознание и принятие этого смысла позволяет человеку решить многие проблемы ивселяет чувство безопасности. Но личностный рост – это не одномоментное событиев жизни человека, это длительный и противоречивый процесс со своими взлетами ипадениями. Современный человек не имеет возможности обеспечить процессупреображения своей личности спокойные и уединенные условия. Проблема, стоящаяперед таким человеком, сравнивается Р. Ассаджоли с проблемой реконструкциижелезнодорожной станции при условии непрерывности движения. «Не удивительно,что такая «двойная жизнь» вполне может вызвать множество расстройств – упадоксил, бессонницу, повышенную эмоциональную подавленность, повышенную тревожностьи возбудимость».
Р. Ассаджолиобращает внимание на противоположные смыслы, которые имеет болезнь, в ситуациидействительно психического расстройства и в ситуации личностного роста. Так,психические симптомы обычных пациентов имеют регрессивный характер, связаны свозвращением к более ранней стадии развития. Такие люди иногда «сознательно илинесознательно ищут убежище в болезни или недомогании, не желая выполнятьтребования обычной жизни». Расстройства, вызванные Самопостижением, носятпрогрессивный характер и связаны с выходом на новую стадию личностного развития.«Если жизнь утратила для человека интерес, если он не находит в повседневномсуществовании ничего достойного внимания, если он ищет утешения на ложныхпутях, блуждая по глухим переулкам, – то, раскрыв ему истинную причинувозникших перед ним проблем и указав на скрытый от него ранее путьдействительного irxразрешения и благополучного выхода из кризиса, можно значительно приблизитьмомент его духовного пробуждения, который, собственно, и является основнойсоставляющей исцеления».
Если следовать логике аналитической психологии, представителямикоторой были К.Г. Юнг, С. Гроф, Р. Ассаджоли и др., тостановятся понятными механизмы целительства, анализируемые нами в параграфе,посвященном структурализму. Болезнь предстает как нарушение контакта между человекоми высшими силами мира. Именно здесь возможны различные злоупотребления, когда «фигураволшебника с легкостью приобретает черты мнимого пророка». Речь идет даже не ошарлатанстве, а о скрытых, неосознаваемых тенденциях людей, призванных помогатьчеловеку в осмыслении своего заболевания. Первое, на что указывают многиеисточники, это нежелание врачей и представителей среднего медицинскогоперсонала признавать право человека на болезнь, другими словами, на собственныйвыбор. Так, И. Харди замечает: «Многие врачи смотрят на психологическиеявления как на музейную редкость, как на абстрактный продукт духовной жизни…Наиболее часто приходится встречаться с «психологической слепотой», когдапсихологические явления вообще не замечают…. Многие ведут себя подобно томуисследователю,» который, повстречавшись с невиданным до того животным,констатировал: «Такого животного не существует».
Навтором месте стоят неосознаваемые и полусознательные проявления, «позволяющиеподозревать наличие личных мотивов насильственного вмешательства в дела клиента»,навязывая тем самым свое понимание болезни, свой смысл. Таков, например, докторКнок в пьесе Жюля Ромэна «Кнок, или торжество медицины», рассуждающий следующимобразом: «Здоровые люди на деле – лишь больные, не осознающие этого».Заболевания непроясненной этиологии лечатся «докторами Кноками» с помощью таюгхметодов, которые в лучшем случае вводят в заблуждение и пациента и врача, вхудшем – только пациента. Более печальна ситуация, когда врач начинаетманипулировать пациентом в своих целях, что приводит, с одной стороны, кобострению чувства собственной значимости у врача, с другой – снимает сбольного любую ответственность.
Следствиемтаких проявлений может стать ложь «во благо пациента», когда врач полагает, что«делится с ним неким трансцендентным знанием… Любое сновидение, заболевание…,одним словом все, что происходит с пациентом, истолковывается как сигналбессознательного, как сообщение, наполненное глубоким и загадочным смыслом,разобраться в котором может только всезнающий аналитик». Подобные практикисуществуют чаще всего в согласии с деструктивными тенденциями самого пациента,поэтому оба феномена дополняют и поддерживают друг друга, все дальше удаляясьот истинного смысла заболевания. Поэтому «врач – лишь карлик, бросающийся вгущу борьбы между жизнью и смертью, болезнью и здоровьем, который сможетплодотворно трудиться только в том случае, если ни на минуту не будет забывать,что несмотря на все свои знания и возможности современной техники, он призван кодному – пробудить в пациенте исцеляющий фактор, без которого он ничего несможет добиться».
Активизацияисцеляющего фактора в больном напрямую связана, с точки зрения аналитическихпсихологов, с архетипом «целитель – пациент». А. Гуггенбюль-Крейгописывает механизм данного психологического явления следующим образом. Когдачеловек заболевает, проявляются черты архетипа врач-больной. Больной стремитсяполучить помощь у «внешнего» целителя, в то же время у него активизируется «внутренний»целитель. Этот феномен и получил название исцеляющего фактора. «Последнийолицетворяет «врача» в самом пациенте, помогающего ему ничуть не меньше врача «внешнего».Исцеляющий фактор – это врач, заключенный в человеческом сознании… Многиеболезни и травмы требуют врачебного вмешательства, но ни один врач не сможетпомочь, если отсутствует врач «внутренний». Именно «внутренний» врачспособствует раскрытию подлинного смысла заболевания, что и приводит квыздоровлению.
Болезнькак последствие неудовлетворенности потребностей
А.Г. Маслоу,анализировавший трансцендентный опыт больного человека, рассматривал духовнуюжизнь как уходящую «своими корнями в биологическую, видовую природу человека».Он первым из психологов обратил внимание на тесную связь физического здоровья идеприваций в сфере потребностей. Потребности, согласно А. Маслоу, носят нетолько физиологический, но также и психологический характер. Они образуютподлинную внутреннюю природу каждого человека, но они слабы, легко искажаются иподавляются. Согласно А. Маслоу, базовой, или инстинктоподобной, потребностьюможет считаться некая характеристика, если она удовлетворяет следующимусловиям.
1.Хроническая неудовлетворенность этой потребности вызывает патологию, особеннотяжелую, если неудовлетворенность имела место в раннем детстве. Еслипотребность депривирована в критический для личности период, то человекстановится «недочеловечным», утрачивается одна из определяющих характеристикчеловечности, такая, как способность к самоактуализации и росту.
2.Удовлетворениепотребности восстанавливает здоровье, если это произошло не слишком поздно дляличности и если патология является обратимой. Тем самым достигаетсяположительный эффект как для организма в целом, так и для личности.
3.Еслипотребности удовлетворяются постоянно, то человек способен управлять этимпроцессом. Он может отложить или обойтись без чего-то, он может терпетьнеудовлетворение потребности дольше, чем другие люди, он не защищается отпотребности. Такой человек называется Маслоу здоровым.
4.Здоровая личность в ситуации свободного, осознанного выбора предпочтет ивыберет «истинный» удовлетворитель потребности.
Клиническивыявлена сильная корреляция между психологическим здоровьем и вероятностьювыбора «истинного», а не ложного удовлетворения потребности.
5.Удовлетворение потребности легко находит для себя необходимый поведенческийинструментарий, потребность легко направляется в русло принятого целеполагания.Потребность как таковая носит скорее потенциальный, нежели актуальный характер,она требует использования, репетиций, отработки, «извлечения» на суд сознания.
Стоитподчеркнуть предположение А. Маслоу о том, что «в будущем окажетсяполезным применить в качестве критерия отношение потребности к психоделическимпрепаратам, а возможно, и к другим растормаживающим средствам… Может оказаться,что растормаживание высших контролирующих центров… высвобождает врожденные,биологические, не связанные с культурой аспекты личности, то есть позволяетпроявиться глубинному, сущностному «Я».
Следовательно,А. Маслоу напрямую связывает деформации человеческого развития всовременном обществе с неудовлетворенностью его базальных потребностей, чтоведет к нарушению жизнедеятельности человеческого организма. «Невозможностьудовлетворить базовые потребности, такие, как потребность в безопасности,любви, уважении, самоуважении, идентичности и самоактуализации, приводит кболезням и разного рода расстройствам», – пишет А. Маслоу. Если жечеловек «всем сердцем любит то, что ему приходится делать, не желает для себяиной судьбы и отдает этому делу всего себя,… когда позыв совпадает с призывом, «яхочу» совпадает с «я должен»», то такого человека можно назватьсамоактуализированным.
Другимисловами, «если серьезно и глубоко заняться изучением «соматического» заболевания,то неизбежно всплывут его интрапсихические, интраперсональные и социальныедетерминанты». Самоактуализированный, то есть здоровый человек перестаетразличать действующие изнутри потребности и идущую извне необходимость. Граньмежду «Я» и «не‑Я» стирается, между человеком и окружающим его миромостается все меньше различий и противоречий. «Можно сказать, что сам мирстановится его «Я», возвеличившимся и расширившим границы», человек становитсяхранителем своего «Я», носителем высших ценностей. Наличие, либо отсутствиевысших ценностей у человека, по А. Маслоу, и есть критерий полногоопределения человеческого существа, его «вочеловеченности».
Высшиеценности, таким образом, необходимы человеку, чтобы избежать болезни. Болезньобозначается А. Маслоу как недочеловечность, то есть «расстройства духа,утрата человеком смысла существования, сомнения по поводу целей жизни, горе излость по поводу неразделенной любви, переосмысление человеком своегожизненного пути, потеря мужества и надежд, неприятие самого себя, осознаниетого, что жизнь прожита напрасно, неспособность радоваться, любить и т.д.»,ощущение неполноты жизни.
Неудовлетворенностьбазальных потребностей ведет к патологии, которая проявляется через затуханиевнутренних сигналов или через их полное исчезновение, что делает человека «пустым»,зомби. Такой человек руководствуется в своем поведении не собственнымипотребностями, а социальными «подсказками», указаниями со стороны. Современноеобщество во многих случаях также препятствует подлинному удовлетворениюбазальных потребностей, в первую очередь потребности в любви.Деиндивидуализация и омассовление приводят к тому, что отношения между людьмипревращаются в предметно-функциональные, в них нет места истинным отношениям.Даже врач «на полусознательном и бессознательном уровнях воспринимается людьмикак хозяин, руководитель, как человек, который может у них что-то вырезать,причинить боль и т.п. Он несомненно начальник, авторитет, эксперт…, он изучаетих, они подчинены его воле».
А. Маслоуприходит к выводу, что общепринятые медицинские представления о здоровье иболезни обветшали и затерлись, поэтому традиционные понятия о лечении и уходедолжны быть отброшены. «Мы сможем понять, – пишет А. Маслоу, – что насамом деле имеем дело с неким континуумом, в рамках которого природа предоставляетнам возможность самостоятельного построения иерархии. Например, мы можемрассмотреть низшие потребности человека и обнаружить, что они выступают какпрепотентные метапотребностям в совершенно конкретном смысле. И мы сможемсделать вывод, что в совершенно узко специфичном смысле «материальные» условияжизни важнее высших идеалов… Но мы не станем говорить, что высшие идеалы иценности являются эпифеноменами низших потребностей. Мы поймем, что ониравноправны в биологической и психологической реальностях… Во всякой иерархиипрепотентности «высшее» и «низшее» одинаково «реальны», равно представленычеловеческому сознанию».
Исследованияв гуманистической психологии опровергают тезис о том, что манипулируемый иликонформный человек хорошо адаптирован в обществе. В силу природных свойствчеловеческий организм требует развития своих индивидуальных потенций, и даже вслучае «довольного сознания» человек оказывает пусть подсознательное, носопротивление обработке и манипуляциям, которое часто выражается в формесоматических и психических расстройств.
Другойгуманистически ориентированный психиатр, Фриц Перлз, создавшийГештальт-терапию, обращает внимание на то, что «один из наиболее определеннонаблюдаемых фактов относительно человека состоит в том, что он являетсяцелостным организмом». «И, тем не менее, – замечает Ф. Перлз, – этот фактполностью игнорируется традиционными школами психотерапии, которые, как бы онини описывали свой подход, основываются на старом разделении психики и тела». Ф. Перлзсравнивает телесную деятельность с нагреванием и охлаждением воды. Если принагревании вода превращается в пар, то точно также телесная деятельностьпереходит в латентную, умственную деятельность при уменьшении интенсивности. И,наоборот, если при охлаждении пар переходит в воду, то, по аналогии, скрытаядеятельность превращается в телесную при усилении интенсивности. Таким образом,организм может реагировать на средовые воздействия с разной степеньюинтенсивности. «Если психическая и физическая деятельность принадлежат к одномупорядку, мы можем наблюдать и ту, и другую как проявления одного и того же,человеческого бытия… То, что человек делает, дает ключи к тому, что он думает,и то, что он думает, дает ключи к тому, что он делает и что он хотел бы делать»,– пишет Ф. Перлз.
Возникаетвопрос – что такое система «организм – среда» с позиций Ф. Перлза?Гештальт-подход опирается на теорию психического поля К. Левина,выдвинувшего следующие положения:
1.    «Жизненное пространство», т.е. человек ипсихологическая среда, как она существует для него. Мы обычно имеем это поле ввиду, если говорим о потребностях, мотивации, целях и пр.
2.    Множество процессов в физическом или социальноммире, которые не оказывают влияния на жизненное пространство индивида в этовремя.
3.    «Пограничная зона» жизненного пространства:определенные части физического или социального мира все-таки оказывают влияниена состояние жизненного пространства в это время».
Поведениес этой точки зрения рассматривается как «результат сил,… который зависит от когнитивнойструктуры жизненного пространства». Изменения в когнитивной структуре прямосвязываются К. Левиным с изменением смысла. «Можно сказать, что «смысл» событияизвестен, если установлены его психологическая позиция и его психологическоенаправление… Изменилась психологическая связь «стимулов» с действиями, и,следовательно, изменился смысл», – пишет К. Левин. К. Левина не оченьинтересует вопрос о границах поля. Он замечает: «Чтобы избежать ненужныхдопущений, можно представлять психологическое поле научно с помощью взаимосвязиего частей на математическом языке, не спрашивая, «что стоит за» этим полем».
Теорияполя К. Левина была трансформирована Ф. Перлзом в описаниеграницы-контакт, представляющую собой границу между Я и миром. Конкретнымпримером и одновременно метафорой границы-контакт является, например, кожа. Содной стороны, она защищает организм и отделяет от окружающего мира, с другой,через нервные окончания и поры организм осуществляет обмен с окружающим миром.Поэтому в последнем случае кожа – это орган контакта. «Изучениефункционирования человека в окружающей его среде – это изучение того, чтопроисходит на границе-контакт между индивидуумом и окружающей его средой.Именно на этой границе-контакт происходят все психологические явления. Нашимысли, поступки, поведение, эмоции – наш способ взаимодействия и проживанияэтих пограничных событий». С позиций Гештальта, все явления, происходящие награнице Я и среды и есть психическое поле. Движущей силой, моторомчеловеческого поведения в таком психическом поле выступает потребность. Чтобыудовлетворить свои потребности, человек должен найти необходимые материалы всреде. Система ориентации обнаруживает то, что необходимо, это – выходящая напередний план фигура. Здоровый человек без труда определяет преобладающую вданный момент потребность, он способен сделать выбор с целью ее удовлетворенияи следовательно открыться для новой потребности. Такой человек включен внепрерывный процесс образования и исчезновения «Гештальтов», в которомпроявляется взаимодействие иерархии его потребностей с последовательновозникающими, выделяющимися на фоне его личности фигурами. Следовательно,состояние здоровья, по Ф. Перлзу, это стабильность процесса внутреннегогомеостаза как поддержания жизненного равновеаш и творческого приспособления кпостоянно меняющимся условиям среды.
Стоитподчеркнуть, что теория Ф. Перлза и теория К. Левина несмотря на ихкажущуюся тождественность имеют принципиальное отличие. Если К. Левинрассматривает границу как разделение фигуры и событий, происходящих на этойгранице, то в концепции Ф. Перлза и современных гештальтистов границарассматривается более узко – как контакт между Я и окружающей средой. Еслиисходить из положения К. Левина, то возникает вопрос, связанный синтроцептивными переживаниями и ощущениями. Например, когда человек чувствуетболь, следовательно, именно боль в данный момент – фигура, то, где граница и счем контакт?
Ф. Перлзпредлагает другой вариант, в котором граница не всегда проходит по границефизического тела. Более того, то, что называется фигурой или фоном, гораздосложнее, чем простое восприятие, о котором говорили ранние Гештальт-психологи.Вся жизнь человека может быть фоном для настоящего момента, и наоборот – многие,ранее важные события могут испариться в фоне, как дым. Восприятие человекасоотносится с его потребностями, человек структурирует полученную информацию, атакже подвергает ее цензуре. Так, если человек голоден, то даже неопределенныестимулы будут «читаться» им, как еда. Точно так же неудовлетворенный человек всвоей повседневной деятельности отрабатывает прошлое незавершенное действие,неудовлетворенную потребность. Поэтому граница может проходить достаточнодалеко от физических границ тела, например, где-то в прошлом.
Циклконтакта как нормальный, идеальный процесс удовлетворения потребностирассматривается Ф. Перлзом как цикл Гештальта. Здоровый человек включен внепрерывный процесс образования и исчезновения Гештальтов, в котором ипроявляется иерархичность его потребностей. Первая фаза цикла называетсяпреконтакт или фаза возникновения потребности или желания. Это фаза ощущений, входе которой само ощущение или зарождающееся в моем теле возбуждение становитсятой фигурой, которая возбуждает мой интерес. Другими словами, здороваяличность, взаимодействуя со средой, устанавливает границу в соответствии сдоминирующей в данный момент потребностью, то есть выделяет фигуру в среде. Наэтой фазе человеческая перцепция представляет собой весь спектр ощущений,представлений, язык, желания, ценности и пр. Главное – уметь отделитьактуальную потребность, представленную как фигура, от всех других внешних ивнутренних раздражителей. Например, мое сердце, начинает стучать сильнее, когдая чего-то боюсь. Сердце – это фигура, мое тело становится при этом фоном, апотребность – избегание страха. Другими словами, я осознаю, что сердцебиениесвязано с моим страхом, остальное тело меня в данный момент не интересует,становясь фоном.
Происходитпереход на вторую фазу, фазу контакта или вступления в контакт. Это активнаяфаза, в ходе которой организм приступает к взаимодействию со средой, для тогочтобы найти в ней способы удовлетворения своей потребности. Здесь имеется ввиду процесс установления контакта, фигурой становится тот объект, которыйспособен, удовлетворить мою потребность. «Контакт со средой и уход из нее,принятие и отвержение – наиболее важные функции целостной личности, – пишет Ф. Перлз.– Это позитивный и негативный аспект психологических процессов нашей жизни… Мырассматриваем противоположно действующие силы как аспекты одного и того же:способности к различению. Эта способность может замутниться и начать плохофункционировать. В этом случае индивид не способен вести себя подобающимобразом».
Человекколеблется между нетерпением и испугом. Каждая потребность требует немедленногоудовлетворения, без потери времени. Нетерпение, определяется Ф. Перлзомкак эмоциональная форма, которую прежде «всего принимает возбуждение,создаваемое наличием потребности и нарушением равновесия» и как основапозитивного катексиса. Испуг, следовательно, выступает как основа негативногокатексиса и переживается личностью как препятствие для удовлетворенияпотребности. «Стремясь получить объекты, наделенные позитивным катексисом,индивид соприкасается, контактирует со своей средой. Относительно объектов илилюдей, имеющих для него негативный катексис, человек демонстрируетпротивоположную тенденцию: он хочет их уничтожить или убрать из своего поля.Это относится как к нашей фантазии, так и к реальному миру».
Контактсо средой в некотором смысле можно назвать формированием гештальта. Есликонтакт продлевается дольше, чем это необходимо для поиска объекта в среде, тоон становится неэффективным или болезненным. Если уход слишком затянулся, этопрепятствует осуществлению процессов жизни. «Итак, – делает вывод Ф. Перлз,– у нас есть иерархия потребностей, сенсорная и моторная системы для ихудовлетворения, позитивные и негативные катексисы в поле, контакт и уход,нетерпение и испуг. Это приводит нас к вопросу о той силе, которая снабжаетэнергией все наши действия, составляя их основу. Такой силой является эмоция».Для Ф. Перлза эмоции представляют собой в первую очередь «язык caivioro организма», так какименно эмоции мобилизуют способы и средства удовлетворения потребностей. Возвращаяськ нашему примеру, можно сказать, что я буду искать в среде предметы и объекты,позволяющие мне ослабить, либо совсем уничтожить мой страх. Такими объектамимогут быть другие люди, мои действия и пр., в зависимости от моихиндивидуально-личностных особенностей.
Третьястадия Гештальта названа Ф. Перлзом полным контактом. Окончательныйконтакт или полный контакт – это момент стирания границ между человеком исредой, открытие или исчезновение границы-контакт, поэтому он достаточнократковременен. Цельное действие, происходящее здесь и теперь, осуществляетсяодномоментно и как восприятие, и как эмоциональные проявления, и как движение.Здоровая личность, будучи в слиянии со средой, обогащается. Она приобретаетновый опыт разнообразных возбуждений, связанных с волнением, интересом,радостью, и тем самым пробуждает энергию к дальнейшему контактированию иприспособлению к среде. Организм в этих эмоциях расширяет свои границы иразвивается. Здесь Я объединяюсь с найденными мной объектами, стирая границымежду нами. Мое сердце бьется в границах физиологической нормы, страх либоослаблен, либо исчез.
Затретьей стадией следует четвертая, которая позволяет субъекту вновь обрестисвою границу. Постконтакт или отступление – это фаза ассимиляции,благоприятствующая росту. Я «переваривает» приобретенный опыт, интегрируя его вобщий опыт личности, определяя место для свершившегося здесь и теперь вличностной истории. Гештальт оказывается закрытым, потребность удовлетворена,цикл завершился. На этой стадии я получаю и осознаю опыт ослабления либоисчезновения страха. Личность возвращается к граничной точке «нулевогосостояния, к плодоносной пустоте творческой непривязанности».
Такимобразом, рассматривая человека как «функцию поля, объединяющего организм исреду, и полагая, что поведение человека отображает его отношения в этом поле,гештальт-подход связывает между собой представления о человеке как об индивидеи как о социальном существе. Постоянное изменение поля, вызываемое как егособственной природой, так и тем, что мы в нем делаем, требует гибкости иизменчивости форм и способов взаимодействия».
Есличеловек привязан к устаревшим способам удовлетворения своих потребностей, онможет потерять способность быть гибким, творческим, следовательно, не заметитьизменений среды и себя в ней. Так возникает дисбаланс, который, во-первых, естьпоказатель нарушений в потребностной сфере личности, во-вторых, есть проявлениепротиворечий между потребностями среды и индивида. Ф. Перлз подчеркивает,что «мы не можем возложить вину за это ни на индивида, ни на среду… Посколькуиндивид и его среда – элементы единого целого, ни один из этих элементов неможет отвечать за болезни другого». Другими словами, необходимо найтиадекватную форму освобождения от стереотипного способа удовлетворенияпотребности и тем самым двигаться дальше к более совершенному ощущению самогосебя.
Когданезакрытых гештальтов и циклов, сорванных из-за нарушений границы-контактстановится много, то на передний план выступают механизмы психологическойзащиты, сопротивления, которые чаще всего в гештальт-психологии анализируются всвязи с патологическими процессами. Стоит отметить, что представители даннойпарадигмы отказались от нозографической категоризации и обращаются кнеограниченной гамме индивидуальных способов поведения, рассматривая их как«нормальные». Поэтому сам термин «патологическое» имеет здесь другой смысл,никак не связанный с психиатрической окраской.
Гештальт-психологиянаправлена не на атаку как победу этих сопротивлений, а скорее на ихосознавание. «Мы не должны попадать в ловушку представлений, что сопротивлениеплохо… Напротив, сопротивление настолько же ценно для нас, как ценны былидвижения Сопротивления для союзников во время второй мировой войны», – указываетФ. Перлз. Под осознаванием понимается «свободно перемещающееся внимание,одновременно сознательная и подсознательная бдительность интеллекта, эмоций итела к актуальной внутренней, глубинной жизни субъекта и к окружающей еговнешней среде». Именно с помощью осознавания происходит прямое терапевтическоевоздействие на потребностную сферу человека, при этом проясняется и егоэмоциональная сфера. Огромное значение отводится в гештальт-психологии телеснымпроявлениям: изменению положения тела, «оговоркам тела» как произвольным илибессознательным движениям, ритму дыхания, кровообращению, через изменение цвета– кожи, например, и пр. Телесный симптом в гештальте рассматривается в качестве«входной двери, открывающей доступ к прямому контакту… Ведь в гештальте нестремятся любой ценой расшифровать симптом. По выражению Ж. Лакана, такаярасшифровка «питает симптом смыслом», объясняя, оправдывая и поддерживая его».Терапевт старается подтолкнуть клиента к самостоятельному движению пооткрывающемуся пути, предложив ему продолжить, повторить или усилить телесноепроявление, одновременно проговаривая возникшие в теле ощущения. Тогда цепиассоциаций от ощущений, жестов, образов, звуков или слов могут привести клиентак осознаванию смысла происходящего.
Тоесть процесс преобразования непрерывного осознавания и есть развитие смысла.Смысл может постигаться горизонтально и вертикально. В горизонтальном измерениисмысл достигается следующим образом. В жизненном пространстве человека «каждоесобытие ценно само по себе и занимает собственное место в накопленном опытечеловека. При такой ограниченной роли каждого события горизонтальныепоследовательные связи простых событий не приводят к озарению. Когда людивосстанавливают способность принимать текущие переживания, эти переживанияполучают право голоса в общем хоре событий, эмоций, движений, которыеестественным образом направлены на развертывание смысла. Все это синтезируетсяв «Я», – так описывает механизм горизонтального осмысления И. Польстер.Другими словами, развитие смысла происходит шаг за шагом, постепенно, черезосознавание последовательных переживаний.
Описаниетаких психосоматических симптомов как головная боль, приступ одышки и пр., спозиций гештельт-терапии напрямую связывается с подавленными действиями или сподавленными эмоциями, то есть с неудовлетворением какой-то потребности. Языктела может быть разнообразным, но так ли уж прав Р. Лоуэн, которыйзаявлял, что «тело никогда не обманывает»? На самом деле, если слова могутвыражать сознательную ложь, или выдавать мои мысли вопреки моей воле, то чтомешает телу делать то же самое? «Я могу «качать мышцу», чтобы замаскироватьсвой страх или робость, лить «крокодиловы слезы», чтобы разжалобитьсобеседника, или прикрывать свою агрессивность приветливой улыбкой… Я могужестоко страдать от мелкой царапины или зубной боли, но не ощущать медленногоразвития раковой опухоли», – приводит примеры И. Польстер. Поэтомугештальтист часто похож на водопроводчика, который регулирует водоснабжение ипрочищает засоры, стараясь не допустить ни засухи, ни наводнения. Для этогонеобходимо отлично знать «свое хозяйство», не игнорировать или пресекатькакие-то потребности, а познакомиться с ними поближе, попробовать воплотить ихчерез тело.
Вертикальный смысл часто возникает как внезапное озарение и носитназвание «инсайт», зачастую драматически нарушая естественный ход переживанийчеловека. Однако, «что бы ни происходило, это всегда включено впространственно-временной контекст, в том числе подсознательные и любые другиепереживания, которые могут оказаться значимыми». Инсайт как бы восстанавливаетразнообразные связи человека, которые могут исходить как из прошлого, так и избудущего, позволяя тем самым осмыслить происходящее в настоящем. Ф. Перлзприводит пример молодого человека, который кроме обращения за помощью кпсихотерапевту, также наблюдался у отоляринголога по поводу хроническойназальной гиперемии. «Я предложил ему попеременно сосредоточиваться то наощущениях в носу, то на отсутствующих ощущениях в гениталиях. После несколькихсеансов, – пишет Ф. Перлз, – произошло нечто неожиданное. Опухоль в носууменьшилась, зато пенис начал набухать. Теперь он мог свободно дышать, так каки иметь половые отношения. Оказывается, он не только прерывал эрекцию пениса,перемещая в область носа как ощущения, так и набухание, но, также, разделивсвои симптомы, стал потворствовать этой диссоциации, обращаясь по поводу своихсимптомов к разным специалистам. В то время как отоляринголог работал сдиссоциированным симптомом и локальными «причинами», гештальт-подход дал мневозможность рассмотреть ситуацию
вцелом, увидеть целостную структуру поля и работать с проблемой всоответствующем ей контексте». То есть перемещенный симптом в том месте, где онпроявляется, не имеет функционального значения, но имеет смысл как сигнал овытесненной потребности. Главное в этом подходе – осознавание пациентом своихсмыслов и тем самым возрастание способности опираться на себя, становясьинтегративным через более четкое и полное ощущение взаимосвязей в своемповедении.
Нанаш взгляд, решение, позволяющее охватить многие стороны человеческой жизни вситуации болезни, дал автор психоаналитической концепции судьбоанализа ЛеопольдСонди. Центром своей глубинной психологии Л. Сонди сделал понятие «судьбы»,в которой человек рассматривается как существо, которое, хотя и подвергалось ссамого начала своей жизни определенному принуждению, по мере развития ивзросления получило шанс выбирать исходя из своих возможностей, и,следовательно, реализовывать свою судьбу и свободу, взаимодействуя с миром.
Потребностнаяи эмоциональная сферы человека являются частью его судьбы. При этомсудьбоанализ ориентируется на предположение, что фундаментальные потребностиодинаковы для каждого человека. Но существуют родовые и личностные появления,которые объясняют, почему люди вообще и представители отдельного рода вчастности так по-разному удовлетворяют свои потребности. Социальная среда иментальная среда как воспитание и традиции, мировоззренческие установки даннойкультуры оказывают влияние на судьбу человека.
Л. Сондивыделяет навязанную и свободную судьбу. От навязанной судьбы невозможноосвободиться полностью. Но каждый человек рано или поздно проявит своестремление к свободе, даже если он никогда не сможет ощутить в полном объемевсего диапазона своих возможностей. Он не является игрушкой судьбы или рабомсвоей природы, и в этом смысле свободная судьба – это результат личностнообусловленных способностей каждого человека решать и выбирать свое значение,свой смысл, свое измерение собственной жизни.
Л. Сондитак определяет свободу выбора собственной жизни человеком: «На языке поэтов этозвучит проще и понятнее. «Кто ты есть, – говорит А. Гексли, – зависит оттрех факторов: что ты унаследовал, что из тебя сделало твое окружение и что тыделаешь сам со своим окружением и наследственностью в результате свободноговыбора».
Навязаннаясудьба, с позиций Л. Сонди, представлена в каждом человеке через родовоебессознательное, которое располагается между личным бессознательным З. Фрейдаи коллективным бессознательным К.Г. Юнга. Л. Сонди пишет опритязаниях предков: «Под притязаниями предков судьбоанализ понимает стремлениефигуры предка полностью повториться в жизни потомка в той же самой формеэкзистенции, в которой она один или несколько раз проявлялась в истории рода».Однако даже если бы фигура предка захотела манифестировать себя в определеннойформе судьбы, носитель подобного притязания со стороны предков имеет различныеварианты выбора своей экзистенции. В ситуации увеличения степени свободы как вмасштабе отдельной личности, так и целого общества, происходит человеческоестановление. В психологии судьбы, как и в восточной философии, дорога уже самапо себе есть цель. Если перефразировать часто цитируемое изречение «выборделает судьбу», то можно сказать, что свободная судьба есть выбор путичеловеческого становления.
Основнымпонятием в методе Л. Сонди выступает понятие влечения, которое кореннымобразом определяет поступки и поведение человека, его стремления, потребности,проникающие во все структуры личности. Влечение выражается через диалектическоевзаимодействие двух факторов или двух потребностей и называется вектором. Так,например, сексуальное влечение – скрещивание женского и мужского влечений,выражающихся в потребности в пассивности и потребности в активности.
Л. Сондивыдвигает три основных критерия для диагностики влечений. Данный авторуказывает: «Человек с момента рождения появляется на свет с клубкомнаследственно обусловленных, находящихся в состоянии, противоречия побуждениймежду собой и средой, внутри своего Я. Задача человека состоит в том,чтобы распутать этот клубок имеющихся потенций, и постепенно познавая их,строить свою судьбу».
Первыйкритерий – полярность импульсивных стремлений и импульсивных потребностей. Тоесть влечения базируются на антагонистических парах потребностей, а потребности– на антагонистических парах наследственно заданных стремлений. Часть этихстремлений имеет гуманную природу, часть – нет.
Второйкритерий – напор влечений, величина которого зависит от величиныпротивоположности тех влечений, которые совместно обусловливают потребность.
Третийкритерий – патопсихологический, выражающийся через особые формы защитныхмеханизмов Я, называемых способами психологической защиты. Суть такого родапсихических проявлений заключается в нарушении процесса функционированияличности. Стоит подчеркнуть, что не всегда психологическая защита выступает какнегативное для личности проявление. Еще в классическом психоанализеуказывалось, что любой психический механизм имеет как позитивный, так инегативный варианты развития. О негативном, то есть патологическомфункционировании можно говорить только в том случае, когда психологическиезащиты носят ригидный характер и не осознаны личностью. Другими словами,личность в реальном поведении избегает подобного актуального опыта и,следовательно, вытесняет возможные способы отреагирования из внутреннего мираво внешний.
Отпечатоксоциума, его видоизменения и воздействие на человека проявляются в социальнойсудьбе как всего общества, так и отдельного индивида. Событие рождения «бросает»нас в мир, в совместное бытие с другими. Мы сразу начинаем определяться этиммиром, который выступает для нас «сводом», созданным другими пространством, помещениемнашего бытия. «Индивидуальные траектории развития» подчиняются не толькосоциальным закономерностям, но и своеобразию личностных программ.
Такимобразом, судьбоанализ интересуется в первую очередь не симптомами илисиндромами, а потребностной сферой личности.
Итак,в современных теоретических разработках представленности болезни болеющейличности существуют следующие подходы: 1. Представители структурализмараскрывают один из основных способов регуляции системы «социум – человек» спомощью заболеваний. В архаичном обществе любая болезнь, как-то проявленнаявовне, выступает как катастрофа для личности в первоначальном значении этогопонятия, т.е. как переворот, выход за очерченные социумом границы. Поэтомусмысл любого заболевания для подобных культур, находясь первоначально запределами индивидуального сознания, сливается с теми значениями, которые ужеопределены. Такой же способ использования болезни характерен и длясредневековья и Возрождения. В этот период, как показал М. Фуко, болезньтакже есть мерило нормы и не нормы как неумения или нежелания вписаться в четкоозначенные социумом правила поведения. Варианты воздействия на человека,признанного ненормальным, т.е. больным, разные – от изоляции на корабляхДураков до помещения в особые заведения – «общие больницы».
XIX в.демонстрирует, с точки зрения М. Фуко, логическое завершение даннойтенденции. Власть нормы становится основой медицины, окончательно закрепляяместоположение смысла – вовне человека, делая его тем самым беззащитным передобществом и медициной.
Данныйспособ существования болезни близок к тем психологическим механизмам, которыенаблюдаются в современном обществе. Р. Мей, предположивший в качествеосновного симптома болезней нашего общества бессилие, указывает, что основнойсмысл заболевания – это «отсутствие собственной значимости, несправедливость,…убежденность индивида, что он не является в полной мере человеком, и ему некудаприткнуться в этом мире». Осознание этого факта не могло не привести М. Фукок исследованию человеческой субъективности, к возможностям личностнойсамореализации как «акта врачевания, как терапевтического средства…. Атерапевты находятся в корреляции между уходом за человеком и уходом за егодушой… Именно в этом направлении будет развиваться самореализация».
2.Обращение к личности, к внутренним механизмам функционирования болезнисвойственно другим представителям разных психологических школ и направлений,которые в русле нашего исследования можно объединить однотипной трактовкойсмысла. Во-первых, как классический, так и другие школы психоанализа,представители гуманистически ориентированной психологии стоят на позициидинамотности существования смысла. Во-вторых, смысл для них это действительнособытие, т.е. многоаспектное явление освоения человеком Мира.
Так,именно психоанализ впервые в истории психологии обратил внимание напсихологически продуцируемую болезнь, без анатомических изменений иорганических отклонений. Смысл, по крайней мере психосоматического заболевания,по мнению З. Фрейда, Г. Гроддека, Ф. Александера – в конфликтемежду внутреннее недифференцированной психосоматической инстанцией и сознанием,трактуемым как Супер-эго.
Классическоепонятие супер-эго разворачивается в неофрейдизме Ж. Лакана, Л. Бинсвангера,Р. Лейнга в способ бытия в мире как конструирования себя и Мира. Причемэто конструирование может быть подлинным, т.е. через множество модусовэкзистенции, через многомногозначность смыслов болезни, так и неподлинным,когда человек предстает своеобразным дезертиром в Мире. Уклонение отподлинности бытия связано, по мнению А. Эренберга с «дефицитом Эго какнеспособностью справиться с действительностью, впитать ее и найти в ней своеместо. Вместо откровенной, определенной, недвусмысленной социальной средысоциальная реальность представляется дефицитному Эго протекающей сквозь пальцыи ускользающей от понимания, плохо различается, становится бессмысленной,неустойчивой и неуловимой».
Сторонникиаксиологического подхода, сближаясь в данном вопросе с судьбоанализом Л. Сонди,делают акцент на взаимосвязи судьбы как Трансценденции и смысла какиндивидуального обоснования болезни. Здесь четко отслеживается вопрос,поставленный и психоанализом, вопрос отношения Бытия, Мира и Я, решаемый В. Вайцзеккером,А. Митчерлихом, СГрофом как проблема выбора, в том числе и смысла.Несомненно, «пред лагаемые и находящиеся в обороте жизненные смыслы не могутбыть рассортированы на «верные» или «ошибочные», истинные или мошеннические.Все они дают удовлетворение, различающееся эмоциональным наполнение глубиной идлительностью, но любому из них далеко до подлинного удовлетворения потребности».
3.Так появляется другой аспект исследования смысла – связь с депривациями впотребностной сфере. Данный вариант изучения смыслогенеза объединяетпредставителей разных психологических парадигм – основателя «третьей силы впсихологии» А. Маслоу, гештальтиста ФЛерлза и психоаналитика Л. Сонди,анализирующих болезнь как утрату человеком своей человечности в разных смыслахэтого понятия.
Подлиннаявочеловеченность, с точки зрения А. Маслоу, проявляется черезсамоактуализацию. Самоактуализированные индивидуумы уже по определениювыступают как люди, удовлетворившие свои базовые потребности.
Ф. Перлз,рассматривая эту же проблему в терминах Гештальт Психологии, четко отслеживаетосновные этапы отношений личности и Социума на границе-контакт. Здесь важноотметить, что Ф. Перлз – практикующий психотерапевт, которому важновосстановить «права изгнанного на кушетку тела», значимость телесных ощущений вбытии человека, вернуть страсти из прошлого в здесь и теперь. Поэтому именно вГештальте впервые заявлено о динамике смысла заболевания во времени, ведьактуально то, что находится в «здесь и теперь», у человека отсутствуетвозможность отказа от самореализации, списав свои проблемы на прошлый опыт.Личность оказывается способной найти собственный смысл, осознавая происходящеес ней, как свою свободу и ответственность.
СудьбоанализЛ. Сонди рассматривает потребности в качестве важного структурного элементасудьбы. Сближаясь с трактовкой опыта как встречи Мира и личности у Э. Гуссерля,Л. Сонди подчеркивает способность к изменению человеческой экзистенции каксвободного и гибкого оперирования функциями своего Я, в первую очередьпотребностями. По Л. Сонди, способ, которым человек уравновешивает своипотребности, определяет процесс реализации судьбы индивида. Здоровымоказывается человек, который способен удержать в определенном равновесии своидушевные противоположности в их динамической последовательности. Другимисловами, если человек может выравнивать и интегрировать свои потребности внекую целостность, которая, подобно мосту, сможет соединить их друг с другом,то такую личность можно назвать здоровой. Человек будет больным при условиираскола и амбивалентного существования потребностей, что приводит к выпадениюодной или нескольких функций Я из так называемой «личностной орбиты» и болезнетворномураспределению «бытийной мощи» личности.
Так познание и осознание судьбы как движения и взаимосвязипотребностной сферы приводит человека к открытию новых значений,смыслообразованию и переосмыслению ситуации, в том числе и болезни.

Литература
1.   Агафонов А.Ю. Человеккак смысловая модель мира / А.Ю. Агафонов. – Самара: БАХРАХ, 2000. – 336 с.
2.   БарулинB.C. Российский человек в XX веке: потери иобретения себя / В.С. Барулин. – СПб: Алетейя, 2000. – 431 с.
3.   Братусь Б.С. Смысловаявертикаль сознания личности / Б.С. Братусь // Вопросы философии. – 2000.– №11. – С. 81–89.
4.   Бурлачук Л.Ф. Словарь-справочникпо психодиагностике / Л.Ф. Бурлачук, С.М. Морозов. – СПб: Питер, 1999– 528 с.
5.   Гаврилюк В.В. Динамикаценностных ориентации в период социальной трансформации / В.В Гаврилюк, Н.А. Трикоз //Социологические исследования. – 2002. – №1.-С. 96–105.
6.    Гулина М.А. Терапевтическаяи консультативная психология / М.А. Гулина. – СПб.: Речь, 2001. – 352 с.