Основные направления Социологии 20 века

ВВЕДЕНИЕ
1. ЭМПИРИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ (20—40-е годы)
1. Методический «взрыв»
2. Теоретические разработки
3.Советская социология
3.1. Возникновение советской социологии 2. СОЦИОЛОГИЯ ИНДУСТРИАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ (50—60-е годы)
1. Теории индустриального общества
2. Развитие системных идей в социологии
3. Структурно-функциональное направление в социологии
3. НОВЕЙШАЯ СОЦИОЛОГИЯ
2. Социология качественного стиля
3. Критическая социология
4. Социология постиндустриального развития ВВЕДЕНИЕ В настоящее время идет активный процесс развития социологии как самостоятельной научной дисциплины. Публикуются различ­ные курсы и программы, издан ряд учебников общей и теоретической социологии. При знакомстве со мно­гими из них возникает ощущение «теоретической свалки», напоминающей опыт небезызвестной «на­уки» — научного коммунизма. Происходит это по­тому, что мы все еще находимся во власти старых догм и представлений, трудно освобождаемся от традиций, наследия социокультурного изоляциониз­ма и приобретаем новый научный и исследователь­ский опыт. Марксизм утратил теоретико-методоло­гический статус отечественной социологии. В результате образовался вакуум, вызвавший растерянность у некоторой части социологов. С одной стороны, они потеряли привычную почву под но­гами. С другой - продолжают рассматривать ус­пешно развиваемые в западной социологии теоре­тические концепции как неприемлемые для научного пользования. В преодолении данной си­туации ощущается недостаточность знания исто­рии развития социологии как целостной науки. Следует отметить, что в советское время история социологии была разработана совершенно неудовлет­ворительно. В нашей историографии, во-первых, гос­подствовала концепция истории как политики, опро­кинутой в прошлое. История рассматривалась как инструмент идеологической борьбы. Марксистская философско-социологическая мысль превратилась в служанку официальной политики и идеологии. В ус­ловиях жесткой дихотомии «марксистское - не­марксистское» господствовало мнение, что широкое ознакомление с немарксистской социологией не име­ет принципиального значения, поскольку она не со­держит научного понимания общественного разви­тия. Идеологическая инфицированность искажала представление о ней и затрудняла интеграцию с ми­ровой социологией. В результате в том, что называ­лось «марксистской социологией», выпал пласт куль­туры, который во многом определяет лицо современной цивилизации, ее гуманистические до­стижения. Конфронтационный дух, ориентация на пропа­гандистскую тональность, на эффект немедленного «разгрома врага» сказывались на теоретической глубине и практической пользе трактатов по кри­тике буржуазной (немарксистской) социологии. При этом господствовал двойной стандарт: критика в адрес противника — законна, а выводы альтерна­тивных марксистской социологии направлений, про­тиворечащие собственным представлениям, — кле­вета. Это обусловило необходимость избавления наследия мировой социологии от груза обвинений, носящих гипертрофированный идеологический ха­рактер, то есть фиксирующих только его антимарксистскую направленность. Во-вторых, отождествление социологии с фило­софией (историческим материализмом и научным коммунизмом) привело к тому, что она стала рас­сматриваться как часть философии. В результате получилось некое полуфилософское знание — свое­образный «полуфилософский инвалид», не имею­щий собственной истории. Восстановление социо­логии как самостоятельной науки, вывод ее из-под «шапки» философии и научного коммунизма за­ставляет с большим вниманием отнестись к опыту ее развития. У нас есть возможность по достоин­ству оценить, что в ее пророчествах оказалось правдой, а что нет, истолковать пройденный социо­логией путь с учетом новых открывшихся фактов. Создание фундаментальной теории истории со­циологии - дело будущего. В настоящей работе наше внимание обращено на современную социо­логию. Выражение «современная социология» ука­зывает на ее обращение к развитию общества, начиная с 20—30-х годов и до нашего времени, то есть с периода, когда общество вступает в эпоху развитого индустриализма. Кроме того, оно озна­чает, что, начиная с этого времени, методические и теоретические достижения социологии не утра­чивают своей актуальности в процессе ее дальней­шего развития. На рубеже 20—30-х годов начался один из периодов интенсивного развития современ­ной социологии. В частности, разработанность ме­тодов и техники, измерительных процедур и чис­ловых эквивалентов в эмпирической социологии и сегодня, в принципе, предопределяет исследователь­скую практику, уровень профессиональных норм. Сердцевиной всякой научной деятельности яв­ляется установление принципиальной взаимосвязи между «методологией — теорией — методами». Классики социологии (М. Вебер, Э. Дюркгейм, В. Парето и др.) не дали единого понимания ее пред­мета, но вооружили науку эмпирическими метода­ми, которые в последующем стали претендовать на роль методологии. По мере развития эмпиричес­ких исследований споры о предмете социологии как самостоятельной науки стали утихать, а на первый план, вместо теории, выступила приклад­ная социология, включающая в себя разнообраз­ную проблематику. В последующем, начиная с 50-х годов, за короткий срок произошла колоссальная эволюция в теории социологии, стремящейся быть адекватной социальным изменениям и процессам современности. Социологический ландшафт ока­зался неровным и разнообразным: на одном пол­юсе представлены позитивистко-сциентические до­ктрины, а на другом — доктрины качественного стиля, выражающие тенденцию альтернативы по­зитивистским умонастроениям. Между ними имеет место комбинирование и синтез в рамках суммар­ных интерпретаций. Методологетеоретический плю­рализм обусловил наличие различных направле­ний в западной социологии, каждое из которых излагало свою версию предмета социологии и раз­рабатывало методы, используемые для получения соответствующих данных и результатов. Представ­ленная в данной работе историческая последова­тельность направлений социологии вовсе не озна­чает, что они были единственными в данный период. Лишь в виде некоторой доминанты можно выделить какое-то одно, наиболее популярное и характерное для каждого этапа развития социоло­гии, направления. Ситуация методолого-теоретического плюрализма сопровождалась также расшире­нием профессиональной деятельности социолога и появлением значительного количества новых под­ходов в методике и технике социологических ис­следований. В советской социологии все остановилось на мар­ксизме-ленинизме, с казарменно-оптимистической тенденцией, навязываемой «господствующей идео­логией». Это направление закончилось, когда ис­текло его историческое время. Перед отечествен­ной социологией сейчас стоят новые задачи:
1) освоение методолого-теоретических оснований и соответствующих им исследовательских методики и техники, чтобы выйти на уровень общепринятых научных стандартов мировой социологии; 2) осво­ение разностороннего языка социологической на­уки, позволяющего ощутить новые для нас идеи, тематики, понятия, подходы.
История — это память, без которой нельзя усво­ить знания и двигаться вперед: она связывает времена и имена, приобщает к накопленному на­учному и исследовательскому опыту. Данная рабо­та выстраивается вокруг социологических проблем с учетом их персонифицированности. Это позволя­ет представить яркие и самобытные имена, с кото­рыми ассоциируется то или иное направление в социологии. Показ индивидуальной компоненты при этом сосредотачивается на самой логике, достиже­ниях и открытиях социологов, по сравнению с их предшественниками, а не на том, чего они не дали в соответствии с современными требованиями. В жизни многое получается не так как задумано. История социологии — это история движения со­циологической мысли, являющейся результатом сложения усилий множества участников процесса, который часто не похож на то, что замышлял каждый из них. Знакомясь с теми или иными персоналиями, концепциями, мы сталкиваемся с их авторским своеобразием и всякий раз прибавля­ем к спектру своего знания какую-то новую крас­ку. Мы научаемся также видеть содержание науки с разных точек зрения. Очерки истории носят вводно-обзорный (пропе­девтический) характер. Систематически и в сжатой форме здесь изложена история современной социоло­гии, получившей преимущественное развитие в США. Свою задачу автор видит прежде всего в том, чтобы помочь читателю разобраться в разностороннем ма­териале, в концептуальных толкованиях разнокачес­твенной социальной жизни, в изменениях методики и техники социологического исследования вне ка­ких-либо изъятий и умолчаний. Такой подход дает возможность видеть слабые и сильные стороны раз­личных направлений социологии. Нет истин на все времена. Автор сознательно избегает стиля критики, ориентированного на последнюю оценку, сохраняя простор для дискуссий и самостоятельного составле­ния мнений по вопросам теории и методов современ­ной социологии. В конце каждой главы дан список литературы, рекомендованной для использования в ходе изучения этапов истории и основ социологии. На этот список даны и сноски в тексте. Методическое пособие включено в сборник с праг­матической целью, чтобы придать ему и прикладное назначение. В повестке дня стоит задача усиления практического аспекта в отработке профессиональ­ных приемов, навыков и умений социологического исследования. Показ процедур, методов и инстру­ментария в данном пособии осуществляется в рам­ках логической структуры разработки программы социологического исследования. Во-первых, демон­стрируются процедуры, узловые моменты социоло­гического познания, позволяющие создать модель теоретической работы социолога. Во-вторых, демон­стрируются образцы методического инструментария и правила регламентирующего («делай так») и запретительного («так не делай») характера. В-треть­их, представлено организационно-техническое обес­печение социологического исследования, позволяю­щее привязать работу социолога к конкретной ситуации и планировать строгую последовательность действий. Избранная структура сборника позволяет про­демонстрировать, что социология является, по сути, аналитической и эмпирической наукой. В заключение хочу выразить искреннюю при­знательность коллегам по кафедре социологии и политологии Северо-Кавказской академии государ­ственной службы, всем, кто реально содействовал опубликованию книги. Особая благодарность изда­тельству «Феникс» за предоставленную широкому кругу читателей возможность познакомиться с моим трудом.
1. ЭМПИРИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ (20—40-е годы) По отношению к эмпирической социологии 20—40-х годов в марксистской теории гос­подствовало мнение, что она не является и не может быть наукой. Всякое социальное явле­нно оценивается здесь с помощью «здравого смыс­ла», составляющего основу обыденного восприятия. Эмпиризм как методология фиксирует мир (социальный факт) непосредственно, без аналитических обоснований. Выступая «бескрылой фактологией», эмпиризм противоборствует с теорией, что приводит к потере социологией своего предмета. Приоритетная направленность прикладных исследова­нии им «предвидение человеческого поведения и управление им» вызывала обвинения представите лей эмпирической социологии в ангажированнос­ти, приверженности политике властвующей бюро­кратической элиты и неспособности подняться до уровня научной теории. Ввиду этих причин эмпи­рическая социология стала интеллектуальным пу­галом и была подвержена беспощадной критике. Вместе с тем, эмпирическая социология возни­кает как альтернатива целостному, концептуаль­ному осмыслению социальной жизни, увлеченному построениями общих социологических схем, выво­ды которых расходятся с развитием социальной действительности. После всех пророчеств и предос­тережений, оставленных человечеству на рубеже XIX—XX вв., не должно было случиться ни миро­вой войны, ни фашизма, ни советского социализ­ма. Однако пришел зловещий и кровавый XX в. Поэтому способ теоретизирования, характерный для социальной философии, был поставлен под сомне­ние: «то, что объясняет все, не объясняет ничего конкретно». В результате статус «большой теории» сильно упал и, соответственно, уменьшилось ее влияние на выработку практических целей в реше­нии проблем человека и общества. Как следствие, началась ломка западного мировоззрения: оно утра­тило целостность и уступило место фрагментарно­му видению мира. В социологии также произошло снижение мас­штаба, значимости и социальной релевантности изу­чаемых проблем, по сравнению с классическим пе­риодом. Окрепло убеждение, что конкретные ситуации можно разрешить только частным путем, без опоры на теоретические основания. Поэтому социологические исследования ориентируются на прямое их обеспечение соответствующими вывода­ми и рекомендациями, которые получаются в ходе изучения воздействия различных факторов на на­блюдаемые конкретные социальные объекты. В результате появилась возможность использовать со­циологическое познание с наибольшей пользой в разрешении реальных проблем и повседневных Ситуаций — «здесь-теперь-бытие». Можно только восхищаться данной гуманистической ориентиро­ванностью представителей эмпирической социоло­гии в повседневность. Социолог видит землю во всей ее «грязи» и при этом не теряет надежду: а вдруг там,- «под навозной кучей» блеснет жемчуж­ное зерно, и тогда мир озарится. 1. Методический «взрыв» Уж лучше совсем не помышлять об отыскании каких бы то ни было истин, чем делать это без всякого метода. Р. Декарт Идеи эмпиризма в социологии сопровожда­ются переносом акцента на прикладные исследования. Общесоциологические тео­рии рассматриваются как нечто абстрактное, по­строенное людьми, «придавленными книжным шка­фом», оторванное от повседневной жизни. Социологию стремятся «очистить» от них, опира­ясь в первую очередь на методику и технику эм­пирических исследований, обеспечивающих конкрет­ное изучение социальных явлении. Социологический инструментарий, измерительные процедуры и чис­ловые эквиваленты повышают уровень доказатель­ности и валидности получаемого при этом социоло­гического знания. Таким образом, полезная фактическая информация и практические рекомен­дации получают преимущественную аргументацию от методов, а не от содержания, то есть теория пренебрегается как в качестве основы, так и ко­нечной цели исследований. Можно отметить, что данный подход вполне правомерен для проведения границы между социологией и социальной философией. В других же вопросах он недостаточен.
Таковы общие претензии эмпирической социоло­гии на единственное представительство социологи­ческой науки. Этот поворот в развитии социологии привел к потере ее предмета, к «распредмечиванию» социологии. А это вновь актуализировало вопрос: «Что такое социология? Является ли она наукой?». Позитивистская посылка в объяснении социо­логии как науки об обществе заключается в следу­ющем: если объяснение социальных событий вооб­ще возможно, то должен быть комплекс законов, в связи с которыми такие объяснения подтвержда­ются. Попытки же создания общесоциологической теории, опирающиеся на исследования макросоциологических проблем, приводили к построениям со­циально-философского масштаба, против метафи­зичности и спекулятивности которых социологи изначально выступали.
Представители эмпирической социологии рас­сматривают общество как бесконечно многообраз­ный феномен со множеством переменных и не имеющий общесоциологических свойств (общих за­кономерностей), которые могут быть познаны. Они исключают возможность делать какие-то масштаб­ные обобщения и высказывать определенные про­гнозы. Кроме того, общие социологические законы не имеют смысла, так как они не подлежат эмпи­рической проверке и, следовательно, ложность или истинность их нельзя установить. В лучшем слу­чае, зафиксированная в наблюдениях регулярность, повторяемость явлений может составить эмпири­ческий закон для данного случая, кото­рый подлежит эмпирической проверке. Необходимо также отметить, что недоверию те­оретической социологии способствовало и то, что многие исследователи исходили из собственных по­зиций и методик, что затрудняло обобщение мно­гомерной и неоднородной информации в общую теорию. При этом многие понятия (например, социальные действия, факт и др.) различными авто­рами практически однозначно не употреблялись, что порождало неопределенность социологической терминологии. Одновременно постулировался и другой тезис, который закреплял разрыв между общетеоретичес­кими поисками и эмпирическими исследованиями: социология — это сугубо прикладная наука, тесно связанная с практикой социального управления как одна из форм его научного обоснования и обеспе­чения. Отказ от своего теоретического статуса со­провождался распадом эмпирической социологии на множество не связанных между собой «социоло­гии» в зависимости от конкретных исследователь­ских проблем (проблемных областей) — обществен­ного мнения, массовых коммуникаций, выборов, маркетинга, искусства и др. Развитие социологии в 20—40-е гг. смещается в США. Прежде всего здесь утверждается торжест­во неокапиталистического порядка, выдаваемого за эталон общественного развития. Социально-эконо­мический и политический строй американского об­щества, его образ жизни, формы общения, социаль­ного партнерства достигли своего оптимального развития и, как таковые, требовали лишь поддержки и некоторых «изменений при сохранении». Данный социальный заказ уводит от революций к реформам, обусловливая поиск соответствующих эф­фективных средств, механизмов и методов соци­ального управления и контроля за социальными изменениями, способствующих демократическому поддержанию социального порядка. Такой подход обусловил и соответствующий тезис: «Социология на службе менеджмента». Центром формирования эмпирической социо­логии стал Чикагский университет (Чикагская «школа жизни»). Здесь в 20—30 гг. развернулись многоцелевые прикладные исследования, ознаменовавшие яркий расцвет эмпирической социологии. Это направле­ние ориентировалось на детальные исследования частных локальных областей: осмысление живого процесса жизнедеятельности людей («плебейские сюжеты») в конкретных ситуациях. По американ­ской традиции, на идею смотрели практически, с целью воплощения ее в жизнь. Прагматическое здравомыслие исходит из того, что решение прак­тических задач является более важной задачей, нежели идеологическое обоснование того, насколь­ко это важно и ценно. При этом критерием истины являются практические последствия в удовлетво­рении наших потребностей: истина — это устойчи­вое положение, вера в которое приносит удовлет­ворение желаний. Она отличается от лжи тем, что основанное на ней действие приводит к желаемому результату. Таким образом, истинность знания про­веряется через его практическое воплощение. Эмпиризм и прагматизм формируют целевую установку американской социологии изучать то, что реально происходит в обществе, а не заниматься поиском мифического «светлого будущего» (ком­мунизм, социализм, фашизм и т. п.). Ввиду того, что в социальном факте не все является «очевид­ным», необходимы социологический инструментарий по сбору информации (методика и техника массовых опросов, лабораторные эксперименты, пилотаж инструментария), математико-статистические методы выборки, обработки и анализа социо­логических данных, обеспечивающие репрезента­тивность, валидность и релевантность выводов и рекомендаций социологических исследований. Дан­ный подход к решению вопроса о «чистоте» получен­ных результатов приобрел в эмпирической социоло­гии решающее значение, обусловил «методический взрыв». Перенос акцента в область методики, техники и процедур социологического исследования, сделал методику «субдисциплиной». Представители эмпи­рической социологии обосновали ее методологичес­кий статус (как супернауки) с главной ролью — модификации и адаптации опытно-эксперименталь­ных и математико-статистических методов, число­вых эквивалентов естественнонаучной ориентации для социальных дисциплин. Такая «социологизация» выражала претензию эмпирической социоло­гии на ведущее положение в структуре социально­го познания и знания. 2. Теоретические разработки Мастерски овладеть «методом» и «теорией» означает стать со­знательным мыслителем, знаю­щим, что и зачем он делает. Р. Миллс Несмотря на третирование «большой тео­рией», сама эмпирическая социология спо­собствовала решению новых теоретичес­ких вопросов, обусловленных возникновением кон­кретных социальных проблем: становящаяся индус­триальная цивилизация, качественные изменения в социальной стратификации, технологические воз­можности управления, развитие демократии и со­циального партнерства, включающих право общес­твенности знать и влиять на все, относящееся к общественной жизни. Данные и другие социо-культурные новации были не типичны для предшеству­ющего периода и не поддавались удовлетворительному объяснению с позиции социетального подхода. Для социетального подхода, акцентирующего внимание на макросоциальных явлениях и процес­сах, человеческая природа — это постоянная вели­чина, которой можно пренебречь. Рассматривая общество как совокупность индивидов, которые приходят и уходят, в качестве предмета социоло­гии рассматривают социальные действия, коллек­тивные представления, социальные отношения и т. п. Интраиндивидуальный подход в качестве пред­мета рассматривает индивида и его особенности с задачей свести некоторый индивидуальный фено­мен к исходным и неизменным инстинктивным кон­стантам в природе человека, а социальную жизнь — к игре инстинктов. При этом упор делается на индивидуальную мотивацию как отношение инди­вида к своему поступку, направляющую и объяс­няющую конкретное поведение и социальное вза­имодействие. Особую роль играла психосексуальная концепция человеческой природы З. Фрейда, абсо­лютизирующая инстинкты, в том числе и половое влечение, для объяснения человека и всех соци­альных явлений, т. е. исходя из того, что лежит у него «ниже пояса».
Неудовлетворенность имеющимися, не пригод­ными для научно-практического использования те­ориями, накопление огромного эмпирического ма­териала, нуждающегося в систематизации и концептуализации изучаемых явлений, привнесли в эмпирическую социологию вкус к теоретической работе и толкали к поиску новых теоретических конструкций, адекватных социо-культурным нова­циям.
3.Советская социология. 3.1. Возникновение советской социологии В истории российской социологии советский период 20—30-х гг. был периодом «вычита­ния и потерь». Для него характерны та­кие парадоксы, как новаторство, блестящие наход­ки и бесплодное экспериментаторство; много энту­зиазма и идеологизация теоретических поисков; поиск новой культуры и большевистский принцип принудительной «справедливости». Доведенные до логически завершенного абсурда, они разрешились официальным запретом социологии, который в советской социологии оставил «белое пятно». Развитие социологии в России в начале XX в. было на подъеме и к Февральской и Октябрьской революциям 1917 г. сложился достаточно высокий интеллектуальный потенциал. Он был представлен: а) немарксистской традицией академической со­циологии с приоритетом теоретических исследова­ний - Н. И. Кареев, П. А. Сорокин, К. М. Тахтарев и др.; б) марксистской традицией с приоритетом ради­кализации социологии в политической борьбе — А. А. Богданов, В. И. Ленин, Е. А. Энгель и др. К этому времени была наработана практика со­циологических исследований, имелся значительный теоретический и практический задел в развитии социальной статистики. Более скромными были ре­зультаты в области институциализации и образова­ния, свидетельствующие о несколько худшем пол­ожении русской социологии, чем социологии в странах Запада. Однако надо отметить появление учебной литературы: первые официальные учебни­ки по социологии для вузов Т. Фадеева в 1917 г. и для средней школы Е. Энгеля в 1918 г. [60]. На революционной волне в 1918 г. был учреж­ден Социобиблиографический институт, в 1919 г. были созданы первые кафедры социологии в Яро­славском и Петроградском университетах, а в пос­леднем в 1920 г. — отделение социологии на фа­культете общественных наук. Необходимо отметить, что в академической среде определяющим было влияние немарксистских и антисоциалистических течений. Поэтому, после опубликования в 1922 г. статьи Ленина «О значении воинствующего мате­риализма», был поставлен вопрос о коммунисти­ческом контроле за процессом обучения. Он был облечен в формулировку, что «мы не так сильны, чтобы за пролетарские деньги разрешить в стране враждебное инакомыслие и спорить с еретиками». Деятельность старой профессуры была оценена как духовное развращение молодежи. Последовало вы­движение идеологической и политической функций науки на первый план под лозунгом: «Кто не с нами, тот против нас». За этим жестким каноном марксизма последовала высылка из страны и вы­нужденная эмиграция лучшей части ученых и преподавателей, тех кто не поступился своими при­нципами. В частности, за рубежом оказалось более восьмидесяти социологов, двое из которых обре­ли мировое имя — Г. Д. Гурвич (Франция) и П. А. Сорокин (США). В целом, это была трагедия России, подлинную цену которой по силам упла­тить только нескольким поколениям. В то же время строительство нового социалис­тического общества остро нуждалось в социологи­ческой науке. Дефицит марксистских кадров с достаточным уровнем профессиональной квалифи­кации обусловливал потребность в их быстрейшей подготовке через систему рабфаков, института «красной профессуры». В 20-е годы была введена промежуточная научная степень «кандидат наук», в том числе и по социологии. Накладываемый на эти трудности приоритет классового интереса (партийности) неизбежно сопровождался значитель­ным упрощением теоретических представлений о социальной действительности, популяризацией со­циального знания в почти сплошь безграмотном населении, доходящей до крайней вульгаризации. Вместе с тем, в 20-е годы имел место и плодо­творный, активный рост отечественной социологии, который в определенном смысле можно назвать «золотым». После установления рабоче-крестьян­ской власти считалось, что есть все необходимое для того, чтобы в результате революционных пре­образований переходного периода создать бесклас­совое социалистическое общество (безбуржуазная история) — преддверие коммунизма. Поэтому ста­новление советской (марксистской) социологии носило пионерский характер: ее объектом было общество, строящееся на базе общественной соб­ственности и приоритетом большинства — трудящихся масс над остальным меньшинством (кон­цепция двух дружественных классов плюс слой). Это сопровождалось революционной смелостью мыс­ли, многообразием точек зрения, активным изда­нием литературы по социальным проблемам, сво­бодным от авторитета вождя. Дело в том, что в этот период советской власти отношение к ее вождю — В. И. Ленину было до­статочно свободным. Старые большевики не счита­ли его крупным теоретиком, тем более в новых проблемах, связанных со строительством социализ­ма. К нему относились главным образом как к практику, умело прилагающему марксистскую те­орию к стратегии и практике социалистической революции, как политическому вождю партии. Именно в этом качестве Ленин написал много ста­тей, брошюр и книг, в которых ему приходилось высказываться «походя» о таких вещах, как фило­софия, экономика, социология, военное дело и др. В 1924 г. только еще начинались обсуждение его вклада в развитие марксизма и пропаганда лени­низма. В последующем «верные ленинцы» превра­тили Ленина в корифея науки и гениального фи­лософа, экономиста, социолога, историка и т. д. В становлении советской социологии наметилось две тенденции. Во-первых, следование желанию, что «мы хо­тим пахнуть по-своему», вело к самоизоляции от общего развития социологии, к отрыву от богатых традиций в истории развития социологической мысли и достижений методического уровня. Дан­ная «окукленность» отечественной социологии обус­ловливала ее локальный характер, что сказыва­лось на научной репрезентативности и ценности. Во-вторых, переход от агитационно-пропагандист­ских форм к исследовательской работе и накопле­ние эмпирического опыта вело к возникновению зачатков отраслевых социологии: труда, быта и культуры, бюджета времени, социальной структуры и др. При этом необходимо отметить, что обра­щение к социологическим исследованиям имело достаточно широкую географию: города Воронеж, Иркутск, Казань, Кострома, Минск, Пермь, Ростов-на-Дону, Самара, Тверь, Харьков и др. Исследования имели преимущественно социаль­но-экономический характер с использованием со­циологических подходов. Среди работ такого пла­на можно выделить исследования С. Г. Струмилина, Я. Видревича (экономика труда, бюджет времени); А. Крицмана, Ф. Казанского (структура советского общества); А. К. Гастева, Н. А. Витке (научная организация труда); А. Исаева, И. Ходоровского (безработица); М. Берштейна, Н. Н. Иорданского (молодежь); А. Большакова, А. Гайстера (совет­ская деревня); С. Вольфсона, И. Гельмана (брак и семья); В. Андреева, Г. Полляка (условия жизни); А. Гозулова, Б. Смулевича (народонаселение); А. Герцензона, В. Внукова (преступность); Л. М. Сабсовича, Н. Мещерякова (градостроитель­ство); Н. А. Гредескула, Е. А. Энгеля (образование и воспитание); М. Загорского, В. Кузьмичева (ду­ховная жизнь) и десятков других революционно-прогрессивных представителей социологии, вынуж­денно прервавших свою деятельность.
Результаты исследований помещались в более чем десяти журналах по проблемам условий орга­низации труда и управления («Организация тру­да», «Система и организация», «Производство, труд и управление», «Экономика и быт» и др.). Они также использовались в государственных и ведом­ственных мероприятиях построения и планирова­ния экономических основ социализма.
Наряду с социологией, имело место обращение к социальной психологии как самостоятельной на­уке, что обусловливалось практическими потреб­ностями решения проблем взаимопонимания кол­лектива и личности, обучения и воспитания, идеологической работы. Данные исследования в сфере социальной активности были ориентированы на формирование «нового человека», активно от­носящегося к социальным условиям (среде) в про­цессе «вовлеченности» в революционное переустрой­ство общественной жизнедеятельности, в соответствии с социалистическими интересами и целями. Обра­щение к социально-психологической проблематике усложнялось тем, что в идейном наследстве мар­ксизма данный аспект по существу был проигнори­рован. Поэтому всем, кто обращался к ней, прихо­дилось как-то примирять вопросы социальной психологии с отдельными положениями марксиз­ма, находя для первых «марксистское» обоснова­ние. Так, в частности, возник русский фрейдо-марксизм, пытавшийся обработать марксизм в духе фрейдистской концепции сексуальности и бессозна­тельного. Для этого фрейдистский психоанализ при­мирялся с историческим материализмом для пони­мания содержания и механизмов социальных процессов, пропуская их через коллективную реф­лексологию и социально-экономические отношения (Б. М. Бехтерев, А. Б. Залкинд, К. Н. Корнилов, М. А. Рейснер, Б. Д. Фридман и др.). Кроме того, в рамках социологии труда необхо­димо отметить формирование психологических ис­следований и психотехники (С. Геллерштейн, И. Н. Шпильрейн и др.) для реализации психофи­зиологических способностей человека (пригодности к профессии) в системе производства. Данные ис­следования, вскрывавшие связь между психикой и практикой, опирались на концепцию «человечес­кого фактора» и имеющийся зарубежный опыт [15]. Они продвигали их в решении практических во­просов профотбора, рационализации (ритмизации) трудовых процессов, снижения утомляемости, са­нитарно-гигиенических условий труда, профконсультаций и др. Интерес к конкретным социологическим иссле­дованиям вел к росту числа методических разработок, который был сродни американской эмпири­ческой социологии. Отличительной чертой было то, что в советской социологии работа над методикой и техникой прикладных исследований носила раз­розненный характер и осуществлялась в основном путем проб и ошибок. Вместе с тем, достаточно активно накапливался практический опыт по орга­низации и проведению исследований и широкий набор социологических методов. Здесь, во-первых, необходимо отметить тради­ционное для российской социологии широкое обра­щение к социальной статистике. В Коммунисти­ческой академии в 1925 г. было образовано «Общество статистиков-марксистов» и стал выпус­каться журнал «Статистика труда». Богатый ста­тистический материал давали переписи населения, начиная с 1921 г. В качестве примера можно при­вести социологическое изучение преступности — теневой стороны социализма, которое опиралось на обширную социальную статистику: административ­ную, судебную, медицинскую — от алкоголизма до преступности, — свободно доступную для исследо­вателей. Особо необходимо отметить использование различных статистических методов. В частности, стал применяться выборочный метод, хотя и без достаточной математической обработки. Чаще использовалась типологическая выборка по наиболее распространенным для данного объекта признакам. Так, брались специфические для дан­ного региона отрасли промышленности, затем ос­новные профессии, которые делились на квалифи­кационные группы. Хотя значительно реже, но применялись также механическая и гнездовая выборки. С. Г. Струмилин внес вклад в разработку раз­личных статистических методов обработки и ана­лиза данных. Он, в частности, использовал прием ранжирования. Кроме того, Струмилин, при ана­лизе уровня способностей работников к различным видам деятельности с помощью самооценки, ис­пользовал метод оценок по пятичной шкале, кото­рая впоследствии получила название «шкалы Терстоуна». Во-вторых, шел плодотворный поиск в области методики и техники сбора данных. Наиболее рас­пространенными были массовые опросы. Однако метод анкетирования сталкивался с трудностями: высокая доля неграмотного населения, помощники с низкой социологической культурой, предубеж­денность респондентов к анкете и др. Для их пре­одоления проводилась разъяснительная работа, ис­пользовался метод интервьюирования, а в бюджетных исследованиях — самофотографии, организовыва­лись и пробные исследования для проверки мето­дического инструментария. При изучении психологии быта трудящихся при­менялся метод контент-анализа документов. Так, М. Рафаил использовал его при анализе стенгазет, а Д. Лебедев — писем рабочих корреспондетов. Распространенным был метод простого и экспериментирующего наблюдения. В частности, процедура социологического наблюдения была апро­бирована в 1923 г., когда по инициативе Моссове­та были обследованы почти все содержащиеся в арестных домах столицы. Широко проводи­лись хозяйственные эксперименты с целью опыт­ной проверки предложений относительно экономи­ческого и социального эффекта методов организации производства, труда и управления. Полученные в ходе эксперимента результаты, после соответству­ющей проверки, часто являлись основой для при­нятия определенных централизованных народно­хозяйственных решений в борьбе за высокие нормы выработки — организации соревнования и ударни­чества, определения норм производительности, со­вершенствования управленческих структур и т. п. В качестве примера комплексного использования различных методов сбора социологической информации можно привести исследования, прове­денные А. В. Трояновским и Р. И. Егизаровым при изучении массового восприятия киноискусства. В совокупности использовались анкетирование, на­блюдение реакций зрителей по ходу картины (спек­такля), беседы, опыт дискуссионных просмотров, анализ корреспонденции (вопросов и ответов) зри­телей, рецензий, публикуемых в печатных орга­нах, учет спроса на кино литературу и др В-третьих, ориентация прикладных исследова­ний на практическое применение, внедрение инно­вационных рекомендаций обусловила обращение к проблеме социальной инженерии и социотехнике (психотехнике) как новый науке о строительстве социализма — социально регулируемого общественного строя. Социальная инженерия понималась как деятельность по совершенствованию организации производства, направленная на улучшение усло­вий труда и облегчение работы человека — «основ­ного фонда» народного хозяйства. Данная деятель­ность основана на измерениях и расчетах, что требует переработки огромного эмпирического ма­териала, проведения экспериментов, повторных опытов и разработки внедренческих рекомендаций и методик по изменению социальной действитель­ности.
Особо стоит вопрос о доверии к интерпретации социологических данных. С одной стороны - это влияние «революционного романтизма», ведущего к упрощениям и псевдотеоретическим спекуляци­ям. С другой— комментаторство (комплиментар­ное) «непререкаемых истин» марксизма. Наконец, борьба с инакомыслием вела к тому, что марксизм иногда был лишь оболочкой немарксистской ори­ентации некоторых социологов, оставшихся в со­ветской науке. Поэтому отношение к теоретичес­ким построениям социологов 20-х годов должно быть осторожным, с учетом тех социальных про­цессов, которые происходили в рассматриваемый период. 2. СОЦИОЛОГИЯ ИНДУСТРИАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ (50—60-е годы) Мы должны научиться мыслить по-новому. Б. Рассел - А. Эйнштейн На рубеже 30—40 гг. появились первые со­мнения в плодотворности эмпиризма, в его правомерности представлять всю со­циологию как науку. Дело в том, что акцентирование роли методики исследований сопровождалось теоретической неопределенностью: понятия малой группы, человеческих отношений, общественного мнения, роли и т. д., будучи нужными для изуче­ния локальных областей социальной жизни, не образуют взаимосвязанного целого, составляющего «теорию общества». Поэтому накопление огромно­го эмпирического материала без кодификации «по­висает в воздухе» и грозит потерей контроля над ним. Обнаружилась неудовлетворенность исследо­ваниями сугубо прикладного характера, замкнуты­ми на прагматических ориентациях. Собирание фактов, тривиальное их сопоставление, отыскание простейших зависимостей между переменными свидетельствовало о содержательной бедности эмпи­рической социологии. Стало очевидным, что в возможности ее ограничены, а эмпиризм не является целостным научным познанием. Узость теоретических возможностей, сосредото­чение внимания на сюжетах повседневной жизни, автономном функционировании отдельных социаль­ных явлений (безработица, эмигранты, реклама и т. п.) привело к тому, что представители эмпири­ческой социологии не могли связать отношение части и целого. Ведь социальные явления можно адекватно интерпретировать лишь как проявления общественной жизни в целом. Отсюда возникал вопрос — способна ли социология быть средством для решения больших практических социальных проблем в рамках совершенствования жизни об­щества? Если наука — это теоретически осмысленное и концептуально выраженное знание, то очевидна не­обходимость поиска «научно точной» методологии и методики социологического познания. Для этого надо было «выманить» социологов на теоретичес­кую почву и ликвидировать образовавшийся раз­рыв между эмпирическим и теоретическим уровня­ми научного познания. При этом возникали вопросы: как понимать и толковать социальный мир? с помощью каких методов раскрывать его смысл? какой должна быть научная социология? Исходя из признания доминации общества в рам­ках трихотомии «общество - малая группа - ин­дивид», новая социология возвратилась к изуче­нию общих социальных проблем. Поскольку закономерности природы человека рассматривались в ней как универсальные (неизменные), то и макросоциальные закономерности представлялись еди­ными для всех времен и народов. Одновременно указывалось на ограниченность психологических изысканий в малых группах и попыток через груп­повую психологию выйти на умозаключения в социетальных системах. В результате произошло раз­граничение социологии и социальной психологии, наметился поворот к возрождению теоретической (академической) социологии. В ней фундаменталь­ными социальными проблемами теперь занимают­ся в университетской среде теоретики-аналитики (преподаватели-исследователи). Для них характе­рен приоритет целостного видения предмета изуче­ния и ориентации на общесоциологическую тео­рию. Возращение к «большой теории», в свою очередь, вызвало экспансию социологии (пансоциологизм—социологический редукционизм), заклю­чающуюся в стремлении обрести доминирующий статус в социальной науке и культуре, сблизить социологию с культурологической социальной фи­лософией, рассматривающей социум как громад­ную сферу социокультурных явлений. Переход к новому этапу развития социологии после второй мировой войны обусловлен рядом факторов. Во-первых, научно-технический прогресс привел к внедрению в социологию кибернетики, что способствовало техническому переоснащению, математизации методов измерения и анализа, обо­гащению представлений о зависимостях «перемен­ных», расширению понятийного аппарата. Кибер­нетика как наука об управлении сложными динамическими системами стимулировала развитие таких научных дисциплин, как теория систем, ин­формации, управления и др. Социальная киберне­тика ориентировалась на вариантность решений в познании и описании процессов, происходящих в обществе, и использовала новые методы математи­ческого моделирования, которые делали доступной для непосредственного исследования социетальную проблематику. Кроме того, опора на системно-ки­бернетические начала и математический язык ис­пользовалась как важнейший аргумент в очищении социологии от идеологической инфицированности — внеценностное объективное изучение социальных явлений. Во-вторых, в 1948 г. институт Гэллапа постиг­ла неудача по поводу прогноза президентских выборов, когда была допущена ошибка — 5% отклонения от действительного результата. Это по­служило дополнительным аргументом уже сущес­твовавшей антипатии к статистике и репрезента­тивным опросам. Неприязнь к статистической сфере базировалась на негативном отношении к толпе — большинству, в котором негативные моменты уве­личиваются, выборочному методу с его аноним­ностью, игнорирующей индивидуальность. Чувство протеста по отношению к статистике выражалось в заключении, что ложь бывает трех видов: просто ложь, наглая ложь и статистика, которая может доказать все. Антипатия к выборочному опросу ос­новывалась на отношении к нему как «трюкам фокусника». Кроме того, сомнение в эффективнос­ти опросов вызвал и тот факт, что они дают недо­статочные (часто ошибочные) сведения о мотивах поведения. Ведь социолог имеет дело не с факта­ми, а с мнениями о них, т. е. это субъективная информация («респондент врет как очевидец»), которая складывается из мнений респондентов. В результате были поставлены под сомнение эмпири­ческие методы исследования, а «очищение» от них вело к абсолютизации в социологии системно-ки­бернетических начал и математического языка, за­креплению разрыва между эмпирическим и теоре­тическим уровнями социологического познания. Произошел поворот к построению прогностических моделей социальных процессов с соответствующи­ми программами и перспективным планировани­ем, что расширило возможности служебного и уп­равленческого характера социологии. При этом программы (в отличие от «плановой экономики» социализма) во всех точках — от замысла до во­площения — постоянно формируют и ориентируют поток усилий их исполнителей на требования рын­ка, реальных людей и их нужды и потребности. Расширение диапазона социологических иссле­дований способствовало включению новых сфер жизнедеятельности общества в содержание социо­логии и быстрому наращиванию объема социологической информации, необходимой для эффективно­го управления. Это обусловливало конституирование авторитета социолога в качестве эксперта (кон­сультанта, советника) в разработке и принятии общественно значимых решений1. Консультативный характер услуг социолога означал приспособление социологической информации применительно к потребностям социальных организаций и их руко­водителей, определяющих социальную политику, экономическую и политическую стратегию, делая их решения более информативными, определенны­ми и адекватными социальной действительности.
1. Теории индустриального общества Мир вступает в новую эпоху — эпоху тотальной индустриализа­ции . К ней движется и Вос­ток и Запад. К. Керр В последнем развитии общества можно вы­делить два периода: индустриальный и пост­индустриальный, - в которых «индустри­ализм» выступал как интегративная концепция. Индустриализация - это социальный процесс, ко­торый характеризовал превращение традиционных (аграрных) обществ в современные (промышлен­ные) путем создания крупной машинной промыш­ленности и производственных технологий. Данный технологический «логос» постулирует, что маши­ны создают историю, обусловливая приоритет тех­нического контроля над социальными проблемами. Задача индустриализации — улучшить жизненный стандарт с помощью самосбалансирующейся в условиях рынка машины «экономического роста». Поэтому универсальный индустриализм отличает современность от прошлого, развитость от отста­лости.
50—60-е годы — это эпоха тотальной индустри­ализации, в которой НТР выступила движущей силой перехода цивилизации в новое качественное состояние, базирующееся на техноразуме. Индус­триализм рассматривается как система социальной организации, где индустрия, охватывая обширные области производственной деятельности, представ­ляет собой господствующий способ производства. По этому образцу осуществлялась и технологизация общественной жизни: создаются индустрии потребления, культуры и досуга, информационно-пропагандистские и др. Лозунг дня: «Индустриа­лизм является благом и он должен осуществиться». При этом осмысление контуров индустриально­го видения мира являлось и ответом на вопрос — ведет ли линия прогресса к коммунизму? Приоритет технологического детерминизма (тех­номания) стал доминантой технократического мыш­ления и эволюционно-технологической трактовки социального прогресса. Движение «маятника» в сто­рону естественнонаучных представлений об общес­тве и человеке достигает высшей точки. Индустри­ализм превратился в своеобразный банк идей, гибкую систему постулатов и положений различ­ных концепций развития цивилизации. 2. Развитие системных идей в социологии Переход к новой парадигме является научной революцией . Т. Кун Структурный функционализм в социоло­гии формируется в рамках системных пред­ставлений, в которых нашел конкретное воплощение целостный (антиэлементарный) подход к объектам изучения, акцентирующий их иерархи­ческое строение (структуру) и функциональные связи. Выдвижение данной парадигмы научного ис­следования соответствовало стремлениям теорети­ков свести воедино все системы индустриального общества — технологическую, институциональную и идеоциональную. Необходимо отметить, что системное движение стало формироваться на рубеже XIX—XX вв. как одно из направлений выхода из кризиса, охватив­шего научное познание. В частности, это была ре­флексия на аналитико-синтетический способ класси­ческой науки решать исследовательские проблемы. Он выступал в качестве абсолютного постулата на­учного знания в рамках дихотомии «элементаризм-целостность». Акцентирование целостности объек­та выдвинуло новую ориентацию, исследования — новые принципы подхода к объекту изучения, со­ставляющие суть системного подхода. В нем внимание прежде всего переносится с исследования элементов на структуру как инвариантную (неизменную) характеристику сложности изучаемого объекта — на связи между элемента­ми. Последние описываются с учетом их «места» в целом, а не как таковые, т. е. их описание не носит самодовлеющего характера. Мы видим ре­альные вещи — феномены, но не связи (соотноше­ния) между ними. Запоминается иногда не наблю­даемый факт, а наше ошибочное его восприятие. Основу же феномена как раз и составляют систем­ные связи, которые образуют системную целос­тность. Системные представления имеют давнюю исто­рию. В генезисе они опирались на организмические концепции общества, выступающие против ме­ханизма, выводящего интегративные характеристики живого из элементарных представлений. В XIX в. системные идеи теснейшим образом были связаны со структурным (структура) и функциональным (функция) представлениями объекта исследования. В биологии они возникли на основе осознания недостаточности чисто эволюционистского подхода для объяснения феноменов роста, регенерации, ор­ганизации и т. п. В дополнение к идее развития была выдвинута и идея системности (организован­ности), рассматривающая организм как систему. Почерпнутые из биологии организмические пред­ставления об обществе Г. Спенсера во многом на­поминают современный системный подход. В час­тности, он использовал функциональные аналогии между процессами организма и общества: считая законы их организации гомогенными, Спенсер исходит из органической взаимосвязи частей (фун­кции) и относительной самостоятельности целого (структура) и частей как в организме, так и в обществе. Отсюда вытекало, что эволюционное развитие прогрессирующей дифференциации струк­туры в обществе сопровождалось прогрессирующей дифференциацией функций. Поэтому процессы со­циальной эволюции, дифференциации и интегра­ции являются естественными и генетическими. Такие представления обусловили постановку пробле­мы структурной сложности социального целого и даль­нейшую концептуализацию его структуры и фун­кциональных связей в биоорганической школе. Эти идеи в модифицированном виде перешли к струк­турализму и структурному функционализму. 3. Структурно-функциональное направление в социологии Суть дела исчерпывается не своей целью, а своим осущест­влением. Гегель Какое начинание не избегало хулы и клеветы? Неудачи ка­кого движения не оборачива­лись козырем в руках его про­тивников? Системные идеи активно проникают в социо­логию в 40-е годы. Так, североамерикан­ская ветвь системно-структурных и функ­циональных представлений формирует новый под­ход в социологии: в рамках концептуального кар­каса структурного функционализма происходит переход к объяснению социальных явлений на основе универсально-абстрактных конструкций. Разработка данного направления связана с именами Р. Бейлза, Р. Мак-Айвера, Р. Мертона, Т. Парсонса, Н. Смелсера, Э. Шилза и др. Однако отцом структурного функционализма в социологии, претендующего на роль общесоциоло­гической теории, является Талькот Парсонс (1902-1979), работавший в Гарвардском университете, который занимал лидирующее положение в амери­канской социологии. В это время здесь также ра­ботали Э. Мэйо, Р. Мертон, П. Сорокин и др. Под их влиянием происходило пробуждение интереса к социологии в университетской среде — теоретиков-аналитиков в целом. Это обусловило тенденцию усиления «академической социологии», с её устрем­ленностью к общим теориям, способствующим преодолению тупиков эмпиризма. Филиация (про­никновение) системно-кибернетических идей, ма­тематического моделирования в социальное позна­ние стимулировала формирование системного подхода (анализа) к изучению социальных явле­ний. Структурный функционализм Т. Парсонса стал его выразителем и занял ведущее положение в ака­демической социологии.
Свою карьеру Т. Парсонс начал с изучения би­ологии. Однако его вскоре заинтересовали эконо­мика и социология. В частности, обучаясь в Лондонской школе экономики, в том числе и у Б. Малиновского, он получил представление о структурализме и функционализме. Но на него оказали влияния также кибернетические идеи — кибернетический образ системы с обратной связью, спонтанно поддерживающей свое равновесие. В ре­зультате Парсонс создает теорию, охватившую струк­турный подход и функциональное описание этой структуры, разрабатывает общие схемы объясне­ния социальных систем, а также методику и тех­нику исследования, противостоящие эмпиризму.
Парсонс исходит из идеи равновесия, основанной на принципе спонтанного саморегулирования соци­ально-экономических процессов, опирающихся на традиционные приоритеты частной собственности и индивидуальной свободы (предпринимательства). Последние являются ценностями функционального при­способления к стихии рыночного хозяйства капи­талистического общества. Данные механизмы под­держивают его в состоянии равновесия1. Тогда роль государства сводилась лишь к поддержанию закон­ности и порядка. В этом плане Парсонс является противником политики «Нового курса» президента Рузвельта в период «Великой депрессии» 30-х го­дов, предложившего для выхода из кризисной ситуации использовать государственные (плановые) механизмы вмешательства в капиталистическую экономику (идеи кейнсианства). Его теоретико-со­циологическая позиция в этом вопросе нашла отра­жение в теории «социального действия», модифици­рованной впоследствии в структурно-функциональное направление. После второй мировой войны политико-эконо­мическое состояние США было достаточно благо­получно. Переход к реконструкции мирного време­ни не вызвал особых затруднений: возвращение к приватным интересам, наступление НТР создавали ощущение благополучия и стабильности американ­ской социально-экономической системы. Вместе с тем, в памяти ещё жила ужасная действительность прошедшей войны и люди были готовы броситься в любую иллюзию, утверждающую, что «все пре­красно в этом лучшем из миров». Разрабатывае­мая Парсонсом идея равновесия и интеграции со­циальных систем как нельзя лучше соответствовала духу времени и приобрела широчайшую популяр­ность в 50—60-е годы. Воздавая должное, его ещё при жизни называли «новым классиком». Основные доктринальные тезисы Т. Парсонса, интегрированные в «общую теорию» социологии, основаны на конвергенции концептуальных схем М. Вебера, Э. Дюркгейма, А. Маршалла, В. Паре-то. 1. В обществе господствует инструментальная, функциональная рациональность - организацион­ная цель. 2. Общество имеет технико-экономическую структуру — профессиональную и стратификаци­онную. А. Технология и экономика являются источни­ками социальной динамики. Б. Культура - это консервативная сила, стаби­лизирующая общество. 3. Степень влияния в обществе определяется положением в иерархии отношений на ролевой основе.
3. НОВЕЙШАЯ СОЦИОЛОГИЯ Мир - это плюриверсум, а не универсум. Н. Абанъяно В 60-е годы мир переживал острейшие со­циально-политические и экономические потрясения: угроза ядерной войны (Кариб­ский кризис — Куба, 1963 г., война США во Вьет­наме, арабо-израильские войны, ввод советских войск в Чехословакию, 1968 г., и др.)» расовая дискриминация, экология, бюрократизация, масс-скультура. Возник исторический парадокс — прод­вижение человека на пути развития познания и технического могущества сопровождалось повыше­нием мощи разрушительных сил, расширением мас­штабов грозящей человечеству катастрофы. Фор­мируется убеждение, что нельзя построить «общество всеобщего благоденствия» в условиях угрозы уничтожения Земли в глобальном масшта­бе. На этом фоне «оптимистическая» позиция те­оретиков индустриального развития выглядит стран­но и неадекватно: обнаруживается резкий контраст между их претензией объяснить все и неспособ­ностью отвечать на реальные проблемы современ­ности. Индустриализм, оказавшийся доминантой событий, повлек за собой последствия («сюрпризы на дне ящика Пандоры»), которые не могли предусмотреть его апологеты. Противоречивость множественной, разнокачес­твенной и динамической действительности достиг­ла такого уровня, когда даже самая изощренная теория не в состоянии была придать ей концепту­альное единство. В конце 60-х годов гегемония структурного функционализма была разрушена под волной критики, имевшей как теоретический, так и политический характер. Она шла по нескольким направлениям. Во-первых, подверглась сомнению имплицитная посылка Парсонса, что все виды социального дей­ствия (поведения) можно уложить в логическую структуру «социальной системы» («прокрустово ложе»). Есть такие виды деятельности, которые в неё не укладываются, в частности «эксцентрич­ное» научное поведение. В деятельности ученого помимо жесткого набора процедур, чтобы прояс­нить концепцию в его аналитической работе, ис­пользуются интуиция и воображение. В этой ситуации исследователь не скован правилами и ме­тодом — они отступают на задний план. Да и развитие общества - это творческий процесс по­рождения нового, в котором присутствует «фактор X», — то неизвестное, которое обусловливает не­ожиданные повороты, и предусмотреть их невоз­можно. Поэтому управление сложной социальной действительностью нельзя свести к жесткому прог­раммированию. Парсоновские функциональные императивы за­ключали в себе форму ограничений количества, полезности функций и их структурно-институцио­нального обеспечения. Это проявилось в том, что предложенная им схема структурно-функциональ­ного анализа оказалась нечувствительной к нега­тивным сторонам современности — проявлениям в ней дисфункций, дестабилизирующих социальный мир и ведущих к распаду систем. Уже в мертоновской концепции введение понятий эуфункция и дисфункция, чуждых подходу Парсонса, заметно расширяло идею функциональности и поле иссле­довательских проблем. Влиянием данных характе­ристик нарушения равновесия объяснялось всякое отклонение в социальных действиях людей от гос­подствующей в обществе системы норм и ценнос­тей (преступность, рассовые волнения, революци­онные выступления и т. п.), являющееся источником напряженности в обществе. Кроме того, в рамках данной схемы поведение человека интерпретировалось под определяющим воздействием социальных институтов и всеобъем­лющего нормативизма, которые налагали ограни­чения на свободу выбора в человеческой деятель­ности. Но человек несет ответственность перед совестью за свои деяния: их можно совершить или не совершить, т. е. они лежат в полосе свободы. Во-вторых, естественнонаучная и универсалис­тская ориентация структурного функционализма в качестве идеала акцентирует функции и цели, а не людей с их практическими и субъективными ас­пектами в повседневной жизни. Однако социаль­ные изменения предстают как замена одних соци­альных структур другими, смена одних образов жизни, ценностей другими и т. д. При этом чело­век выступает как творец мира, способный его изменить.
Социология — это наука о людях и для людей. Поэтому она должна повернуться к человеку и свя­занному с ним «субъективному смыслу» — мотивационно-смысловой сфере человеческой деятельнос­ти. Движение маятника началось в обратном направлении — к идеалам гуманизма и герменев­тическим традициям. Главный лозунг данного эта­па: «Вернуть в социологию человека».
В-третьих, в действительности нормой выступа­ет наличие альтернативных, конкурирующих со­циальных явлений — религии, политических иде­ологий, моральных представлений и т. п. Поэтому, помимо равновесия, имеют место столкновения культур, социальные изменения, конфликты ценностей, которые являются типичными и неизбеж­ными для современного дифференцированного и стратифицированного общества. Снятие с них об­винения в аномальности превращало теорию рав­новесия в догму и способствовало проникновению в социологию теории организации. Последняя раз­рабатывает «рациональное регулирование» социаль­ных конфликтов по определенным правилам игры, приемлемым для обеих спорящих сторон и приво­дящим их к «общему знаменателю». Эти и другие доводы использовали критики структурного функционализма для раскрытия не­состоятельности его линии на создание «большой теории» и неспособности охватить всю социальную реальность. Данная концепция была дискредити­рована и перестала быть единой теоретической платформой в социологии: начался процесс её са­турации (затухания). Западная социология начала новый этап своего развития. Критика структурного функционализма и свя­занные с этим изменения духовного климата в «ака­демической» социологии, обеспечили в 60-е годы почву для осуществления модификаций «большой теории» социологии и «теоретического взрыва». Он был связан с развитием и обогащением крити­куемых идей, переработкой ключевых вопросов проблемы сценариев развития настоящего, способ­ного принять вызов будущего. Никто не хочет жить по-старому, и все стремятся к прорыву в новое качество социальной жизни. За всем этим стоит потребность иметь как можно более точное знание о том, что и как должно подвергаться регулирую­щему воздействию и изменению, социальному кон­тролю. Проблема состоит и в том, каким образом наиболее рационально сохранить плюральность социального мира — разнообразие, толерантность и свободу как общественный идеал. В борьбе со структурным функционализмом фор­мируется теоретический авангард в лице социоло­гии «среднего значения», качественного стиля (символический интеракционизм, феноменология и т. п.), ведущих поиск путей и средств решения социальных проблем в рамках существующего ста­тус-кво. Наряду с ними формируется критическая социология, ставящая под сомнение индустриалист-ские начала общества. Такое быстрое умножение вариантов теоретического поиска есть весьма обыч­ный симптом кризиса науки: новые теории пред­стают как непосредственная реакция на данный кризис. С утратой структурно-функциональным направ­лением своего престижа вновь встал вопрос о свя­зи теорий и методов в социологии, о теоретической основе эмпирических исследований. В его решении в рамках трихотомии -методология—теория—ме­тод» наметилось два принципиальных подхода. Сто­ронники одного стояли на позиции принципиаль­ного разрыва между философской методологией и теоретической системой в социологии. В частнос­ти, такой подход разрабатывался Р. Мертоном, защищавшим позитивистскую ориентацию социо­логии на «модель» естественнонаучного знания. Применительно к теориям «среднего ранга» разра­батывалась также методика и техника социологи­ческого исследования, технология внедрения его результатов. Все это соответствовало сознательно выдвигаемой установке построения единой методи­ческой методологии и её сближения с принципами гуманитарного знания. Сторонники другого, наоборот, стояли на пози­ции обязательного философско-методологического обоснования теоретических проблем социологии и привязанности методов исследования к соответству­ющим теоретико-методологическим принципам. Это заставляло их искать новые подходы к построению «общей теории», но уже в рамках гуманистичес­кой тенденции в социологии, качественного подхо­да к социальным явлениям. Данная волна на мно­гие годы определила контуры новейшей социологии и создала основу «интеллектуального социологического климата», свойственного гуманитарным наукам. Вместе с тем, сторонники обоих подходов раз­деляли точку зрения о необходимости установле­ния принципиальной взаимосвязи между теориями и методами в социологии: между определенной трактовкой социального мира и соответствующим набором методов и техники (конкретных методик) его исследования. Но тогда неизбежно возникал другой вопрос: какие теоретические концепции должны выступать исходными по отношению к ис­следовательским процедурам? Поиски ответа на него породили в 60—70-е годы «теоретический взрыв», который обусловил про­цесс дробления теоретических подходов, дифферен­циации социологического знания, без авторитарно­го влияния какой-либо одной теоретической концепции. Отсутствие у социологов единой теоре­тико-методологической базы обусловливало разнооб­разие и неровность социологического ландшафта — мозаику социологических теорий: каждый занимал­ся собственной социологией. Вместе с тем, имела место диффузия (взаимопроникновение) идей и возникновение гибридных теорий. В результате, теоретическая социология резко разомкнула поле поиска предметной области социологии. 2. Социология качественного стиля В60-е годы теория размыкает поле поиска предметной области социологии. Формиру­ется, в частности, «гуманистическое» на­правление как альтернатива естественнонаучному. В нем происходит обращение социологов к утра­ченной культурологической традиции, к «испарив­шимся» в позитивистских конструкциях «внутрен­ним смыслам». Происходило также возрождение интереса к герменевтическим и рецептивным кон­цепциям, которые разрабатывались в большей сте­пени на материале художественной литературы. Кроме того, происходит возвращение к субъектив­ным аспектам человеческого поведения, локальным ситуациям повседневной жизни, направленное про­тив преувеличенного представления о власти соци­альных организаций, институтов над поведением индивидуального агента. В мозаике социологических теорий вновь и вновь поднимался извечный вопрос, которому вроде бы пора уже потерять свою актуальность: на чем, вообще, держится общество? что не дает ему рас­падаться? Социология качественного стиля, возрождающая гуманитарное направление, связана в первую оче­редь: а) с концепциями символического интеракционизма, увеличивающим долю социально-психо­логической проблематики в социологии; б) с феноменологией, ориентированной на социальную философию; в) с концепциями, претендующими на роль общесоциологической теории (Г. Гарфинкелъ, А. Гоулднер, П. Сорокин, Э. Тириакьян, А. Этци-они и др.). 3. Критическая социология Гуманистическое направление в социологии также связано с критической линией, представители которой выступали против «ака­демической» социологии и индустриализма. Их социально-критический анализ неустойчивого со­стояния общества в 60-е годы указывал на присут­ствие связи между социальным кризисом в странах Западной Европы и позитивистски ориентированной фундаментальной теорией общества, а также при­кладной социологией. С одной стороны, они под­вергали критике явное расхождение в структурном функционализме между социологической теорией и социальной практикой. С другой - они крити­ковали ангажированность социологии через её во­влеченность в систему социального управления и контроля в обществе. В частности, социолог-эмпи­рик имеет своим результатом «удвоение фактич­ности» и последующую апологетику того, что сущес­твует, удостоверяя наличные формы существования социального мира как «научно зафиксированную» действительность. Эта идеология заключает в себе «реставрационную» тенденцию эмпирической соци­ологии. Отсюда — при реальном плюрализме она с усердием поддерживает то, что существует.
В критической социологии отражены идеи тра­гического скептицизма, связанные с разочаровани­ем в «технорациональности»: ни приоритет техноразума и сциентизма, ни привлечение советника, эксперта не смогли повысить рациональную при­роду общества. Индустриальное общество своей неуемной жаждой подчинить себе природу спрово­цировало глобальную экологическую катастрофу, которая лишь усиливала экономический кризис и опасность гибели рода человеческого. В этих усло­виях был подвергнут критике «социальный экспе­римент» на путях индустриализма, в том числе и коммунистический эксперимент, с его репрессив­ной культурой — подавлением коллективизмом (корпоративизмом) индивидуализма. Представите­ли критической социологии показали, что социаль­но-политическую систему нельзя сконструировать, сидя за столом и на основе технико-экономических данных. Для этого нужно знать требования реаль­ного человека, его духовный мир и моральные установки. При этом светлые идеалы будущего учить людей не способны, ибо будущее не может иметь опыта. Нас может учить лишь позор про­шлого.
4. Социология постиндустриального развития. Жесткие потрясения западного общества в 60-е годы заставили правительства, крупные монополии и корпорации сконцентрировать усилия на научно-практической деятельности, направленной на преодоление социаль­но-экономического и духовного кризиса, а также реконструкцию социальной системы на основе но­вейших данных науки и техники. Это обусловило необходимость «теоретического обеспечения» про­мышленного и социального развития в новых ус­ловиях. Данная потребность вновь актуализирова­ла позитивистско-сциентически ориентированную социологию с верой в безграничные возможности научно-технического рационализма (ренессанс Вебера и Парсонса). Критика пессимистических кон­цепций сатурации индустриального общества со­провождалась реабилитацией технологической модели развития общества. Да, все причины неду­гов современного общества надо искать в достигну­том уровне индустриализации. Однако дальнейшее продолжение НТР автоматически осуществляло пре­образование индустриального общества в качествен­но новую цивилизацию, ориентирами которой вы­ступали не экономические императивы, а ценности качества жизни. Стремление к построению более или менее общих концепций, в том числе и прогностических моделей социального развития, обусловливало в 70-е годы сближение социологии с футурологией. Последняя занималась «изучением будущностей», если мир подвергнется (не подвергнется) коренным переме­нам под влиянием сил, реальность которых уже теперь очевидна. Главный вопрос касался того, что возникнет из существующего положения вещей: будет ли будущее продолжением позитивного раз­вития тенденции «открытого общества» (оздоров­ления капитализма), или оно будет качественно иным — новым этапом. Анализ будущностей как бы ликвидировал разрыв между пророчеством и экспертизой. Предлагались различные сценарии будущего: — все остается в прежних границах: будущее равно прошлому; — если не будет найдено альтернативы термоядерной угрозе: катастрофа; — победа тотально-консервативных моделей гос­подства: а) катастрофа не исключается; б) ката­строфа исключается, если это станет универсаль­ной моделью; — экологическая модель: а) согласие между людьми и природой; б) единство социального и природного начал (натурализация общественных проблем). Построение концептуальных и прогностических моделей общественного развития сопровождалось плюралистической непринужденностью: «постиндус­триальная» (Д. Белл), «посткапиталистическая» (Р. Дарендорф), «постцивилизованная» (К. Болдуинг), «постсовременная» (А. Этциони), «постбуржуазная» (Г. Лихтгейм), «нового индустриального» (Дж. Гэл-брейт), «индустриального в фазе зрелости» (Р. Арон), «продвинутого индустриального» (Г. Маркузе), «сверх индустриального» (А. Тоффлер), «технотронного» (3. Бжезинский). Для инновационных концепций ха­рактерна единая методологическая основа - пара­дигма реиндустриализации и перерастания индустри­ального общества в «постиндустриальное». Реиндустриализация рассматривалась как новый этап НТР, в котором наука и техника больше не являлись врагами человека и его естественного ок­ружения, а формировали ресурсосберегающую (эко-разумную) экономику, трудосберегающее производ­ство и электронно-информационную культуру. Для неё приоритетами выступали общечеловеческие цен­ности и выживание человечества как главные императивы эпохи. При этом «постиндустриальное» развитие трактовалось в том смысле, что оно вело к технотронному, сверхиндустриальному общест­ву, в котором преобладающая часть общественной жизни концентрируется на непромышленной дея­тельности — сфере потребления и услуг. Постиндустриальное общество — это информационное об­щество, которое приходит на смену трудовому и является его отрицанием. В нем информация (а не труд) является системообразующим фактором но­вой социальной реальности. Данный конструктивистский (рационалистичес­кий) подход рассматривал социальные системы и институты как искусственные образования, т. е. как созданные людьми по заранее заданному про­екту. Чтобы не допустить (приостановить) их хао­тического развития, необходимы социальное управ­ление и контроль, ставящие социальные процессы в определенные рамки1. Тем самым восстанавлива­лись в правах концепции технологического прог­ресса, ориентированные на социоинженерные пре­образования, ведущие с помощью науки и научных методов к «достойному человека обществу». В то же время отвергающие политические действия как неэффективный способ переустройства человечес­кой жизнедеятельности. Соответственно, парадиг­ма антииндустриализма, пессимистические выводы глобалистики и теорий «пределов роста», опровер­гались как «безнадежно неправильные» (Саймон Дж., Кан Г. Изобильная планета. Ответ на «Гло­бальные проблемы 2000 года», 1984). Им на смену приходит оптимистический прогноз, вселяющий уве­ренность и повышающий готовность социальных организаций и отдельных людей участвовать в со­зидательной деятельности, поощряющей содейст­вие разумной политике и вселяющей надежду.