Политический стиль

Лидерство и стиль - синтетические понятия; они характеризуют власть не столько с институциональной, сколько с социокультурной и социально-психологической стороны. Лидерство означает эффективное социальное влияние людей, безот­носительно к тому, пользуются ли они административными рычагами власти или нет. Стиль политического руководства определяется тем, как руководитель интерпретирует, реализует и демонстрирует свои властные функции.
Господствующие в данном обществе политические стили существен­но влияют на реальное качество политической среды, которое наряду с качеством экономической, социальной и культурной среды определяет качество жизни современного человека. В своем анализе стиля политического руководства, как и во многих других случаях, политология в качестве молодой науки опирается на достижение более зрелых наук, таких, как социология и социальная психология. Вполне операциональной для политической теории является классификация управленческих стилей американского социального психолога Курта Левина, данная им в 1934 г. Он выделяет: авторитарный (директивный) стиль, означающий жесткое руково­дство с акцентом на административное принуждение и эгоцентризм лидера при выработке решений; демократический (коллегиальный) стиль, предполагающий коллеги­альность решений (принцип участия) и акцент на побуждающих, а не принуждающих возможностей системы управления; либеральный, при котором руководитель предоставляет людям и со­бытиям идти своим чередом, уповая на то, что природа человека или природа процесса сами по себе гарантирует искомый результат. Либеральный стиль, таким образом, характеризуется своего рода "оптимистическим фатализмом", оправдывающим слабую готовность к действиям и вялую управленческую волю. Известный из нашего недавнего прошлого афоризм "процесс пошел" хорошо иллюстрирует это фаталистическое благодушие либерального стиля. Обсуждение таких понятий, как политическое лидерство и полити­ческий стиль, сталкивает нас со своего рода корпускулярно-волновым дуализмом, более известным из физики. Постклассическая физика, как известно, описывает ряд явлений на двух параллельных языках: на язы­ке корпускулярной теории и на языке "теории поля". Автономность и взаимную незаменимость этих языков фиксирует известный "принцип дополнительности". К Левин распространил этот принцип на описание социально-психологических явлений, в котором понятие поля означает "психологическое единство" личности и ее окружения. Поле в общем случае означает, что личность погружена в некую не совсем структурированную среду, которая способна оказывать на нее влияние внеинституциональным (помимо конкретных механизмов соци­альной детерминации) и неосознанным образом. Например, когда мы говорим о влиянии на политическое поведение людей общего климата, господствующего в обществе, или типа политической культуры, мы приближаемся к тому, что предполагает "теория поля". Поле, таким образом, обладает, во-первых, эффектом дальнодейст­вия - его влияние не является локализуемым, а во-вторых, реализуется в особых механизмах "тонких взаимодействий" (в отличие от механиз­мов жесткой детерминации). Стиль лидерства потому и может быть отнесен к "теории поля", что характеризует не столько конкретные действия руководителей, сколько общую ауру, сопутствующую тому или иному типу лидерства и влияю­щую на качество политических отношений в обществе. Нам предстоит выделить следующие аспекты этой общей темы: факторы, влияющие на формирование стиля политического лидер­ства; оценки эффективности различных стилей лидерства; особенности принятия и качество решений, сопутствующих различ­ным стилям. Сделаем ряд предварительных уточнений. Первое: принимая во внимание, что в литературе по управлению принято различать руково­дство (как институциональное осуществление управленческих функций) и лидерство (как эффективное, хотя и неформальное влияние), мы предпочитаем говорить о политическом лидерстве как более общем феномене влияния, включающем и формальные и неформальные ас­пекты. Второе: учитывая, что нормальная политическая жизнь, связанная с легализованным соперничеством политических интересов, партий, объе­динений, началась у нас совсем недавно, основные политические типы личности и соответствующие им типы властного поведения (автори­тарный, демократический, либеральный) формировались и еще продол­жают формироваться не столько в собственно политической области, сколько в сфере разнообразных управленческих практик, и в первую очередь производственной. Большая часть ныне известных политиче­ских лидеров центрального и регионального уровней - бывшие "хозяйственники", перенесшие свою культуру и навыки в новую для них область политического соперничества и политических решений. Впрочем, учитывая, что для прежней тоталитарной системы был харак­терен синкретизм политических, экономических и идеологических функций, опыт повседневного управления и опыт власти переплета­лись. Но даже в странах с развитыми традициями политической демокра­тии управленческая и политическая сферы не разделены китайской стеной. Веберовский "идеальный тип" бюрократической рационально­сти, свободной от вмешательства политики и связанных с нею стра­стей, - это только эвристическое и нормативное допущение, которому эмпирический опыт любой страны никогда не соответствовал. Стили политического лидерства, как правило, связаны с повседневными управ­ленческими стилями административной и хозяйственной практики, бу­дучи помещены в общее поле той или иной культуры. Трудно представить себе общество, которое было бы широко демо­кратическим в политической сфере и авторитарным - во всех осталь­ных, или наоборот. Поэтому при описании различных стилей политического лидерства полезно использовать методологическую посылку Ш.Монтескье, кото­рый соотносил политические режимы с этико-культурными принципа­ми, пронизывающими практическое повседневное поведение (в деспоти­ях - страх, в аристократиях - честь, в республиках - добродетель). Культура политического управления и власти не отделена от соци­альной повседневности и ее практик, а вырастает из них. Вот почему данные социологии управления или промышленной психологии, описы­вающие внеполитическую повседневность организации и управления людьми, представляют особый интерес для политической науки, иссле­дующей не конкретные случаи политического лидерства, а характерное для данного общества политическое поле, генерирующее доминирующие стили властного поведения.
ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ СТИЛЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЛИДЕРСТВА Прекрасны мы, когда познаем самих се­бя, безобразны же, когда этого знания не имеем. Плотин
ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКТОР На стиль политического лидерства особое влияние оказывает исто­рия формирования взаимоотношений общества и государства. В тех случаях, когда в возникновении государства решающая роль принадле­жит внешнему завоеванию (например, пришествие варяг на Русь или, в особенности, татаро-монгольское завоевание, породившее новую для России модель предельно централизованной государственности), чаще всего возникает авторитарная доминанта в политике и соответствующий ей этико-культурный принцип ("страх").
Как мы видели выше, к историческим факторам относится и тип ре­волюции, выносящей общество из традиционализма в современность. Американская модель революции (развертывающейся под знаком осво­бождения общества от гнетущей опеки старого государства) дает нам современность либерально-демократического типа. Французская модель (развертывающаяся в форме навязывания революционным государством "передового проекта" отсталому обществу) порождает современность авторитарно-догматического типа[1]. Последний тип стал образцом для всех последующих моделей модернизационной политической системы. Очень может быть, что революции авторитарно-завоевательного типа более вероятны как раз для тех обществ, где и прежняя традиционали­стская государственность возникла в результате иноземного завоевания, породившего определенный архетип власти, в превращенных формах воспроизводящийся в последующих переломных фазах национальной политической истории.
Революционные и модернизанионные элиты через какие-то таинст­венные механизмы политической культуры наследуют колонизаторское высокомерие и пренебрежение к "туземному населению" и тогда госу­дарственное строительство периодически принимает форму "внутреннего колониализма", а политическая история в целом оказывается весь­ма "затратной".
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ФАКТОР Ряд видных теоретиков Запада (К.Кларк в Австралии, Ж.Фурастье во Франции) выделяют в развитии экономики следующие исторические фазы: первичная экономика (большинство самодеятельного населения занято в сельском хозяйстве, а структура потребления характеризуется превалированием затрат на продукты питания), вторичная (преобладание промышленности в структуре занятости, а ее продуктов в структуре потребления) и третичная (структура занятости и структура потребле­ния характеризуются преобладанием сферы услуг). У.Ростоу и его последователи попытались построить на этом теорию политических форм (у одних она жестко детерминистская, у других -вероятностная). Предполагается, что первичная экономика наиболее благоприятствует авторитарно-патриархальному стилю в политике, где ключевой метафорой социума является семья во главе со строгим, но заботливым отцом. Период перехода от первичной ко вторичной экономике способству­ет ужесточению властного стиля вплоть до тоталитарного (тяготы пер­воначального накопления и авторитарный меркантилизм абсолютист­ских монархий), тогда как развитое индустриальное общество (зрелая вторичная экономика) характеризуется демократической доминантой в политике. Что касается третичной экономики, или эры "высокого мас­сового потребления", то некоторые авторы (в частности Р.Арон) выска­зывали опасение в духе "постдемократического" пессимизма. Потреби­тельство и досуг расслабляют политическую волю и самодисциплину граждан, тогда как для эффективной демократии требуется и то и дру­гое. Уже не раз упоминаемый нами А.Турен исходит из дихотомии "экономика накопления" - "экономика потребления". Там, где об­щество заинтересовано в повышении нормы накопления, оно вынуждено бывает ослаблять демократию и усиливать авторитаризм, ибо без сильной и жесткой власти переход от "спонтанности" потребления (ибо кто же не хочет потреблять?) к "аскезе накопления" вряд ли со­стоится. Если все эти посылки экономического детерминизма интерпретиро­вать в стохастическом духе (как факторы, усиливающие вероятность того или иного стиля в политике при прочих равных условиях), то они выглядят достаточно рациональными и приемлемыми.
АДМИНИСТРАТИВНО-ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЙ ФАКТОР Максима управления гласит: при прочих равных условиях следует стремиться к максимальному пространственно-территориальному сбли­жению управленческого центра с объектами управления. Эта максима в целом работает на демократический стиль. Возможности "обратной связи", учет обстановки и запросов "на местах" при выработке реше­ний, участие в них тех, кого они затрагивают, несравненно облегчаются, когда центры решений приближены к управляемым звеньям. В контексте этого может быть понята та логика, которая, начиная с Ш.Монтексье и до наших дней, связывает демократию с небольшими территориями, образующими "пространство участия" для самодеятель­ных граждан. Правда, излишнюю прямолинейность этой логики крити­ковали уже отцы-основатели Америки. Так, Мэдисон отмечает, что "возникновение и распространенность этого мнения вытекают, главным образом, из непонимания, в чем заключается различие между республи­кой и прямой демократией . Дело в том, что в демократии люди соби­раются -и осуществляют правление лично и непосредственно; при рес­публиканской системе они собираются и осуществляют свою политиче­скую волю через своих представителей и уполномоченных"[2]. Это в целом резонное возражение тем не менее не отменяет общую справедливость вышеприведенной максимы. Чем больше посредниче­ских звеньев между актом волеизъявления и областью его реализации, тем выше вероятность искажения "первичных интенций" данного акта. Как пишет в этой связи М.Крозье, каждая посредническая инстанция, участвующая в передаче и реализации решения, в то же время обнару­живает тенденцию своекорыстно интерпретировать и "приватизировать" его. Социокультурным парадоксом пространственно растянутых управ­ленческих систем является сочетание авторитаризма и централизма в принятии решений и попустительского "либерализма" в процессе их реализации. В самом деле: чрезмерная территориальная удаленность затрудняет постоянное и эффективное участие в принятии решений со стороны периферии власти. Решения, следовательно, принимаются по модели авторитарного стиля. Но потом, когда они "спускаются" вниз, к отдаленным исполнителям, возникает невольная ситуация "попусти­тельства": "центр" не знает, как интерпретируются и с каким тщанием исполняются его решения на местах. В этой "промежуточной фазе" проявляются энтропийные тенденции потери первичного смысла и энергии решения. Затем, когда до центра доходят сведения об "уклонист­ских" поползновениях управленческой периферии, следует авторитар­ная реакция жестких санкций, проверок, чрезвычайных инспекций. Таким образом, маятник управленческого процесса то и дело тяготе­ет к крайностям авторитаризма и попустительства, минуя "золотую середину" демократического участия.
ХАРАКТЕР ПРОИЗВОДСТВЕННОЙ СИТУАЦИИ В теории управления различают жесткие ситуации (напряженные за­дания, связанные с теми или иными "вызовами" системе, жесткий кон­троль сверху при остром дефиците времени и ресурсов), средние и мягкие (умеренные задания при высоком уровне автономии и наличии необходимых ресурсов). По данным, полученным американскими исследователями, в жесткой ситуации наибольшей эффективностью обладает авторитарный стиль, в средней - коллегиальный, а в мягкой снова повышается эффективность авторитарного стиля.
Для объяснения этого феномена необходимо использовать понятие ролевого конфликта и межролевой автономии. В жесткой ситуации, характеризующейся острым дефицитом време­ни и ресурсов, у руководителя нет возможности уделить равное внима­ние всему набору ожидаемых от него социальных ролей: организатора выполнения заданий, благожелательного советчика и покровителя, ар­битра в межличностных конфликтах, чуткого коллеги и наставника. Ситуация диктует необходимость из всего набора ролей выбрать глав­ную и в значительной мере пожертвовать во имя нее всеми остальными ролями. Эта жертва нелегко дается руководителю не только либераль­ного стиля (который вообще не способен выстраивать приоритеты), но и демократического, ибо принципы коллегиальности и партиципации приходится нарушать во имя оперативности и проталкивания непопу­лярных решений.
Психология же авторитарного стиля, изначально характеризующаяся установками централизма и "жертвенности во имя долга", наиболее адекватна самому характеру жесткой ситуации. Но следует отметить два обстоятельства. Во-первых, эффективность авторитарного стиля носит краткосрочный характер. Показательно, что если при демократи­ческом стиле наибольшая ротация наблюдается среди менее профессио­нальных и менее уважаемых лиц из ближайшего окружения, то, напро­тив, при авторитарном стиле ротация затрагивает, как правило, уважаемых и уважающих себя профессионалов. Дело в том, что профессиона­лы "не кланяются в пояс" и претендуют на творческую самостоятель­ность, предоставлять которую авторитарные лидеры не склонны. Отсюда - специфический энтропийный эффект авторитарного стиля: качество окружения, как и качество решений, имеет при нем тенден­цию неуклонно падать. Во-вторых, зная, что жесткие ситуации создают оправдание для цен­трализма и авторитаризма, руководители соответствующего стиля склонны искусственно их насаждать, поддерживая атмосферу напря­женности в среде, где они действуют. В этом - еще одна социальная опасность авторитарного стиля. В средней (т.е. обычной) ситуации наибольшую эффективность де­монстрирует демократический стиль. Важно при этом понять демокра­тизм как условие наиболее высокого информационного обеспечения и поддержки, ибо демократический стиль поощряет участие в решениях новых лиц и групп, привносящих в "общую копилку" свою информацию и свои ресурсы. Что касается мягких ситуаций, обладающих обыкновенно расслаб­ляющим эффектом, то жесткость авторитарного стиля выступает в ка­честве полезной компенсации, позволяющей мобилизовать энергию и ответственность людей в условиях провоцирующей непринудительности. Как показывает исторический опыт, "перезрелые" цивилизации, дос­тигшие стадии декаданса и массовой апатии, нередко испытывают нос­тальгию по авторитарности и даже вручают свою судьбу авторитарным выскочкам из низов или из среды "варваров". Субъективизм усиленно демонстрируемой воли при этом редко ока­зывается эффективным лекарством. Авторитарность более эффективна тогда, когда она не носит вымученный или стилизованный характер, и выступает органически, как ответ на угрозу сохранения тех ценностей, которые данная социальная среда действительно считает священными. Авторитаризм вне ценностного пафоса - как голая технология си­лы - редко бывает эффективным.
УРОВЕНЬ СЛОЖНОСТИ РЕШАЕМЫХ ЗАДАЧ Здесь важно не смешивать сложность с напряженностью. Рост на­пряженности ситуации адекватен авторитарным управленческим уста­новкам, тогда как возрастание сложности, напротив, делает их все менее приемлемыми. В этом отношении показательны результаты лабора­торных экспериментов социальных психологов[3]. Четырем группам, состоящим из 5 человек каждая, но отличающим­ся своей организационно-коммуникационной структурой, предлагались разные по степени сложности задачи (рис. 1).

Рис. 1 Первая, организованная по модели авторитарного стиля (один полу­чает от остальных информацию и за всех принимает решение), быстрее всего решала наиболее простые задачи, тогда как 3-я и 4-я - медленнее. Но по мере усложнения задач эффективность стала возрастать слева направо, и по достижении определенного уровня сложности оказалось, что группы 1 и 2 вообще не в состоянии справиться с задачей, и лишь 4-я решила ее правильно и в срок. Этот эксперимент получает конкрет­ное объяснение на информационной основе. Чем проще задача, тем меньший объем информации необходимо переработать для ее решения. В этих условиях монополизирующий решение авторитарный руководи­тель способен мобилизовать требуемый информационный минимум и, не тратя времени на советы и обсуждения, оперативно выдать удовле­творительное решение. Напротив, чем сложнее задача, тем большую и более многообразную информацию необходимо привлечь для ее удовле­творительного решения. Авторитарный стиль, избирающий информацию сравнительно узкого профиля и претендующий, как правило, на ее еди­ноличную интерпретацию, оказывается при этом малоэффективным. Отсюда напрашивается вывод общего характера: в той мере, в какой тенденции современного общественного развития характеризуются ус­ложнением задач и переплетением все более многообразных факторов (к привычным социально-экономическим задачам добавляются экологи­ческие, социокультурные, этнические и т.п.), сужаются возможности старого авторитарного стиля в пользу демократического, способного синтезировать более разнообразные источники информации и факторы поддержки. В то же время эволюция, связанная с переходом от авторитарного стиля к демократическому, не носит линейного характера. Процесс демократизации нередко обретает антиномический характер: ведя к расширению информационного обеспечения решений на основе расши­ряющейся системы участия, он в то же время может сопровождаться ослаблением государственной воли и способности к эффективной прак­тической реализации принятых решений, к выстраиванию приоритетов. Вот она, дисгармония процесса повышения цивилизованного харак­тера политики: прежде принимались худшие, односторонние решения, но эффективность их претворения в жизнь была высокой; сегодня при­нимаются более разносторонние и сбалансированные решения, но их эффективной реализации препятствуют разноголосица и нерешитель­ность. Если эффективность (Э) политического управления измерять формулой:
то следует признать, что старые авторитарные системы и соответст­вующие им стили лидерства отличались более высокой эффективно­стью. До сих пор исследовались личностно-нейтральные факторы форми­рования стиля политического лидерства - исторические, экономиче­ские, административно-территориальные, ситуационные. Теперь предстоит выявить факторы "внутренней" социокультурной детерминации различных типов "властвующей личности". Альтернатив­ные стили лидерства инициируются не только объективно, но и субъек­тивно. К рассмотрению этих субъективных факторов мы и переходим.
1. Уровень профессионально-должностного соответствия и общей культуры руководителя. Автор этих строк когда-то провел небольшое социологическое исследование, посвященное уровню удовлетворенности информационного обеспечения нашего студенчества в одной специфи­ческой области. Были взяты две группы студентов: первокурсники МВТУ им. Баумана (ныне Московский технический университет) и студенты четвертого курса Института иностранных языков.
Участникам обеих групп были заданы одни и те же вопросы, среди которых был и следующий: "Много ли у нас переводится классиков современной западноевропейской литературы, хорошо ли Вы их знае­те? ." Первокурсники-технари дружно отвечали: "Очень много (большинст­во писали: "больше всех в мире"), мы хорошо в этом осведомлены". Четверокурсники Института иностранных языков, наверняка осведом­ленные в этом несравненно лучше, отмечали свою явную неудовлетво­ренность и количеством переводимой литературы и доступностью непе­реводимой. По-видимому, мы имеем здесь дело с достаточно общим случаем: можно говорить об обратно пропорциональной зависимости между уровнем информированности людей в тех или иных вопросах и уровнем субъективной удовлетворенности своими знаниями. Самонадеянность - психологическая основа авторитарности - питается невежеством. Поэтому чем выше уровень профессионально-должностного соответ­ствия, осведомленности и культуры руководителя, тем менее он самона­деян при принятии решений и более склонен к коллегиально-демократическому стилю. Низкий уровень профессионального соответ­ствия и культуры порождает искушение авторитаризма как по причине недооценки реальной сложности решаемых проблем, так и из-за боязни обнаружить свою некомпетентность. Психологический парадокс некомпетентности заключается в сочета­нии чрезмерной самонадеянности с боязнью профессиональной состяза­тельности. По причине самонадеянности авторитаристы свертывают свои собст­венные контакты с профессионалами; по причине неуверенности - свертывают контакты, инициированные другими. 2. Уровень компетентности ближайшего окружения руководителя. Этот фактор работает наподобие предыдущего: чем выше уровень ком­петентности окружения, тем выше при прочих равных условиях вероят­ность демократического стиля руководства; чем ниже - тем соответст­венно, ниже и возможности коллегиальности. При высоком уровне профессионально-должностных показателей даже руководителю с авто­ритарными амбициями трудно сохранить ситуацию мелочной опеки и игнорирования восходящей информации (от подчиненных к руково­дству). Напротив, при низком уровне этих показателей даже коллеги­ально ориентированному лидеру приходится все чаще брать на себя риск единоличного принятия решений и ограничивать профессиональ­ную автономию подчиненных из опасения, что они "наломают дров". 3. Этап развития коллектива (группы). Каждая организованная группа проходит в своем развитии три стадии. Первая стадия "первона­чального синтеза" характеризует первичное единство, во многом осно­ванное на "кредите социального доверия" или на взаимных иллюзиях, на непроявленности различий интересов и ценностей составляющих группу лиц. Следующая стадия характеризуется дифференциацией интересов и позиций, растущими трениями и возрастающей угрозой поляризации. Наряду с формальным лидером заявляет о себе неформальный; выделя­ются такие подгруппы, как актив, пассив и дезорганизаторы; появляют­ся аутсайдеры и маргинальное меньшинство, ревнивое и обидчивое. Эта стадия, нелегкая в социальном и психологическом отношениях и порождающая особые трудности в управлении, тем не менее продуктивна в информационном смысле. На этой стадии не только члены груп­пы полнее раскрывают себя друг-другу и тем самым генерируют больше внутренней информации, но и группа в целом в силу известной "напряженности" становится более прозрачной для влияния и информа­ции извне. Третья стадия - интеграция, или новый синтез, отличается уже не абстрактным, основанным на кредите доверия, а конкретным, апробиро­ванным в опыте, единством. На этой стадии так или иначе разрешается конфликт между формальными и неформальными лидерами, нейтрали­зуются и вытесняются дезорганизаторы, постепенно адаптируются и интегрируются аутсайдеры и маргиналы. Стадия интеграции характеризуется следующими информационно-коммуникативными особенностями: коллективной готовностью к универсальному обмену информацией внутри группы; информации необмениваемой, утаиваемой, отвергаемой здесь уже практически нет, как нет и лиц, которым отводится роль информационных аутсайдеров (тех, от кого скрывают коллективную информацию и чью информацию, в свою очередь, встречают недоверием и недооценивают); готовностью к свободному переливу информации из официальных каналов коммуникации в неофициальные и обратно. Надо отметить, что информация, циркулирующая в неофициальных коммуникациях, не только по объему превышает официальную ("просеянную", отобранную в соответствии с духом и нормами системы), но и существенно отлича­ется от нее качественно. В ней больше того, в чем находят отражение нерешенные проблемы, социальная неудовлетворенность, но также и скрытый социальный капитал круговой поруки, негласной поддержки, традиций и т.п. В то же время несомненной опасностью третьей стадии являются стереотипизация мышления и поведения, связанные с эффектами сверх­сплоченности группы. В сверхсплоченных группах, с одной стороны, снижается вероятность появления нестандартно мыслящих индивидуаль­ностей, а с другой стороны, такие группы оказываются малопроницае­мыми для внешней информации, в особенности такой, которая требова­ла бы пересмотра "окаменевших" воззрений и норм. Каждая из перечисленных стадий развития организованной социаль­ной группы представляет неодинаковые возможности для различных типов лидерства. Надо сказать, что авторитарный стиль проявляет свою специфиче­скую энергию более всего на первой стадии. Еще не сплоченная группа более всего соответствует субъект-объектным установкам авторитарно­го управления и представлениям об объекте управления как простом "сырье", перерабатываемом административной волей. Последующие стадии характеризуются постепенным "прибиранием" руководителя к рукам специфическими средствами лести, сокрытия "неудобной" ин­формации, обилием заместителей и помощников, которым передоверя­ется все большая ответственность. В свете того, что выше говорилось о политических системах различ­ного типа, следует различать и авторитарность различного типа. Бывает авторитарность традиционалистская, которая более нам известна в силу того, что давно уже является мишенью модернизаторской и либеральной критики. Но бывает и авторитарность модернизаторского типа, гораздо менее известная. Традиционалистский тип авторитарности склонен самоотождеств­ляться с объектом управления, который для него - не столько механи­ческий объект, сколько "родная органика", едва ли не семья. Традицио­налистский лидер настолько идентифицирует себя с окружением, что для него внешний мир словно бы не существует. Он всеми силами пы­тается миновать вторую, дифференциональную стадию развития группы и от первичного синтеза непосредственно перейти к заключительной фазе сверхсплоченности.
Напротив, авторитарист модернизаторского типа всеми силами экс­плуатирует вторую стадию дифференциаций и внутренних конфликтов. С одной стороны, он активно обращается во внешнюю "передовую" среду - туда, где он нашел свой эталон и референтную группу, с дру­гой, он всемерно использует энергию внутренних противостояний, то и дело организует новые коалиции, разделяет и властвует.
В отличие от авторитариста традиционалистского типа, у него нет "вечных любимцев", фавориты постоянно меняются, актив перетряхива­ется. Модернизаторы более всего опасаются сверхсплоченных коллекти­вов не только по причине их действительной консервативности и изоля­ционистских тенденций, но и по причине того, что модернизаторская авторитарность питается не столько лояльностью, конформизмом и соглашательскими установками, сколько энергетикой перманентного соперничества, зависти и подозрительности, честолюбием выскочек, желающих выслужиться любой ценой. Традиционалисты экономят социальную энергию, переводя социаль­ное поведение в русло стереотипов и традиций. Их специфическая патетика связана с ценностями укоренения, с культурной памятью. Модернизаторы, напротив, ведут дела "затратным способом", они не экономят социальную энергию, а генерируют ее, с одной стороны, то и дело провоцируя внутренние страсти, противостоя­ния и коллизии, с другой, используя беспринципный активизм выско­чек, аутсайдеров и маргиналов. Это разделение двух типов авторитарной личности необычайно акту­ально по причине того, что сегодня мир чаще страдает от модернизаторской авторитарности, чем от старой, традиционалистской. Между тем имеет место своего рода порука лево-либеральной бла­гонамеренности, заставляющая интеллектуалов и экспертов искать ав­торитарность только в одном стане - консервативно-традиционалистс­ком. Показательно, что знаменитый проект "Авторитарная личность", разработанный представителями Франкфуртской школы в послевоенной Германии (Т.Адорно, Е.Френкель-Брунсуик, ДЛевинсон, Р.Санфорд), базировался на полном отождествлении синдромов авторитарной лично­сти с ультра-правым спектром в политике. Левый спектр находился вне подозрения. Это предопределило деформацию политической мысли на многие десятилетия вперед - мы до сих пор от нее страдаем, будучи не в состоянии распознать авторитарность, выступающую в реформаторско-модернизационном одеянии. Авторы франкфуртского проекта разработали тест F (проверка "фашистского синдрома"), состоящий из 29 вопросов, объединивших по сути противоположные векторы: ориентацию на традицию, конформизм и соглашательство, с одной стороны, на насилие над социальным окру­жением, стремление насаждать свою волю любой ценой, "презрение к толпе", с другой. Дж.Рей (1976) впоследствии показал, что измерения по шкале Р включают два несовпадающих компонента: один, соотносимый с комфортностью, лояльностью и традиционной моралью, другой - с жесткостью, карательностью, волюнтаристической героикой сверхчело­века. Таким образом, модернизаторская "субкультура" содержит свою корпоративную тайну, связанную с сокрытием радикал-реформаторских источников авторитарного синдрома в политике. Эта тайна небезопасна, так как разоружает общество перед авторитарными поползновениями самоуверенного реформаторства, способного, как показывает опыт, не меньше калечить общество и судьбы людей, чем авторитаризм ретро­градного толка . К счастью, у нас недавно переведен и издан капитальный труд Х.Аренд "Истоки тоталитаризма", который свободен как от односто­роннего приписывания авторитарно-тоталитарного синдрома исключи­тельно правовой части политического спектра, так и от смешения тра­диционного конформизма с тоталитарным активизмом. 4. Соотношение "физики" и "лирики" в подготовке управленческих кадров. Автору пришлось длительное время возглавлять кафедру управ­ления в Институте повышения квалификации (ИПК) руководящих ра­ботников и специалистов одного из союзных министерств (дело было до распада СССР). Система повышения квалификации включает как явные компоненты переподготовки, так и латентные, не отражаемые в учеб-ных планах и программах. Например, приглашение известных лекторов по различным вопросам политики и культуры, организация экскурсий, посещение музеев и те­атров. Приезжающие из провинции руководители предприятий не толь­ко повышают профессиональные знания, но и окунаются в специфиче­скую среду огромного города, с характерным для нее плюрализмом поведенческих стилей, активным межгрупповым обменом разнообразной ' социальной информацией, большей, чем в провинции, социокультурной терпимостью и т.п. Поскольку обязательная переподготовка кадров предусматривала командирование в ИПК не реже, чем раз в пять лет, то автору удалось провести панельное социологическое исследование, посвященное тому, как влияют различные подсистемы повышения квалификации на мента­литет руководителей различного управленческого стиля. (Тесты по шкале "А", "Д", "Л" - авторитарность, демократизм, либерализм - были разработаны коллективом кафедры под руководством автора и исполь­зованы для соответствующей дифференциации одного и того же состава слушателей с интервалом 3-5 лет). Сравнивались результаты по тестам "А", "Д" и "Л" у руководителей, проходящих специальную (узкотехни­ческую) переподготовку и переподготовку общего социально-управлен­ческого типа. Результаты были сопоставимы, так как испытуемые под­бирались так, чтобы существенных различий ни в базовом образовании, ни в профиле работы не было. Результаты исследования представлены в табл. 3. Таблица 3 Направления повышения квалификации как фактор формирования управленческого стиля
Влияние на стили
на авторитарный
на либеральный 1. Повышение общетеоретических знаний
среднее
слабое 2. Повышение уровня специальной (профильной) подготовки
среднее
слабое 3. Повышение уровня экономико-управленческих знаний
высокое
слабое 4. Повышение уровня социально-психологической подготовки
высокое
среднее 5. Повышение общего социо-культурного уровня
высокое
слабое Обнаружилось, что система повышения квалификации способна воз­действовать на стиль обучающихся руководителей, то есть выступить как один из значимых личностных (субъективных) факторов его фор­мирования. При этом разные направления (подсистемы) повышения квалифика­ции с неодинаковой эффективностью воздействуют на управленческий стиль.
Так, авторитарный стиль продемонстрировал средний уровень "податливости" в отношении общетеоретической и специальной (про­фильной) подготовки, но высокий - по отношению к воздействию новых экономических и социально-психологических знаний, а также к тому мощному "облучению" общей социокультурной информацией, источни­ки которой концентрируются в столице. Руководители, тестированные в начале и конце 1,5-месячной под­готовки и затем повторно через несколько лет, продемонстрировали существенную эволюцию своего менталитета, и в особенности тогда, когда обучались по программам экономико-управленческого профиля (это было характерно для зачисленных в резерв на выдвижение). Оказалось, что "авторитарность" как социокультурный феномен во­все не является каким-то монолитно-устойчивым блоком интеллекту­альных и поведенческих установок. "Облучение" новой экономической, социально-психологической и социокультурной информацией довольно быстро влияло на эти уста­новки. Тем самым раскрывалась тайна того специфического типа автори­тарности, который с 30-х годов (с начала "социалистической индуст­риализации") активно насаждался в нашей стране. Это была авторитарность, базирующаяся не на традиционалистских, а на технократических принципах, на представлении об обществе как производственном предприятии ("фабрике") во главе со всезнающим, вооруженным "безошибочной научной теорией" директором. Не слу­чайно как раз те виды знания, которые подрывали технократическую картину мира, - экономические (тогда - теория хозрасчета), социально-психологические и социокультурные - всего сильнее подрывали автори­тарную ментальность. Экономическая и гуманитарная "субкультура" тогда, на рубеже 70-80-х годов, оказались наиболее "подрывными" для самоуверенной авто­ритарности технократического типа. Сарказм экономической теории, доказывающей, что "гиганты индустрии" создают не социально-полезный (действительно затребованный потребителем) продукт, а иг­рают в расточительную игру "производства ради производства", а также специфическая ирония гуманитариев, защищающих автономный статус культурных ценностей от поползновений вездесущего партийного утилитаризма, пробивали брешь в экране, воздвигнутом для самозащи­ты несомневающейся в своих "решающих преимуществах" авторитар­ности. Все это указывает нам на природу современной демократии и фор­мируемого ею демократического стиля. Демократ сегодня - это не столько фанатичный приверженец соответствующих ценностей (всякий фанатизм, в том числе и "демократический", исключает терпимость и тем самым подрывает основание демократии), сколько искушенный скептик, успевший понять, что мир слишком велик и разнообразен, а истин - слишком много, для того чтобы их "прибрала" к рукам одна безошибочная теория или столь же безошибочная политико-администра­тивная система. Иными словами, современный антитоталитарный дискурс носит не столько априорно-ценностный, сколько методологический характер, и связан с методологией плюрализма и многовариантности. Проблема, следовательно, не в том, чтобы определенно очерченному и получившему "окончательный приговор" прошлому противопоставить столь же однозначное и одновариантное будущее, а в том, чтобы ре­шиться покинуть одновариантную Вселенную, в каких бы формах, ста­рых или новых, она нам ни явилась. Для этих целей старый англо-американский эмпиризм, пожалуй, бо­лее пригоден, чем континентальный рационализм. Свойственная рационализму дедуктивная строгость вовсе не гарантирует от авторитарных синдромов, даже тогда, когда выступает в одеянии новейшей научности. Чем совершеннее эта дедуктивно-рационалистская система, чем меньше она нуждается в прямых обращениях к опыту, тем вернее она тащит нас в объятия новой тоталитарной утопии. А то, что такая утопия обращается не к прошлому, а к будущему, отнюдь не достаточно для получения демократического алиби. Настойчивая обращенность к одному только будущему, как и не­умолимая дедуктивная строгость выводов сегодня, пожалуй, могут быть рассмотрены как специфические признаки авторитарно-тоталитарного синдрома. Именно своей логической стройностью и строгостью тоталитарно-сциентистские утопии отличаются от реального мира, в котором так много "неправильностей", случайностей, мозаичности. Как пишет Х.Аренд, "тоталитарная пропаганда устанавливает мир, способный кон­курировать с реальным миром, отличительной особенностью которого является его нелогичность, противоречивость и неорганизованность"[4]. Это же касается профетического пафоса. "Тоталитарная пропаганда подняла научность и свою технику производства лозунгов в форме предсказания до высот эффективности метода и абсурдности содержа­ния, потому что, демагогически говоря, вряд ли существует лучший способ избежать дискуссий, чем освободиться от аргументов настоящего и утверждать, что только будущее сможет открыть его достоинства"[5] . В целом можно сказать, что по-настоящему эффективной антитота­литарной и антиавторитарной школой является школа "систематической неправильности" мира, которой обучает современный постмодернизм. Авторитарному типу не страшна никакая научность, никакая современ­ность, если они сохраняют установки одновариантности или биполярно-сти. И только ирония того социокультурного типа, который не столько противопоставляет "дурному" варианту заранее известный, хороший и безошибочный, сколько помещает его в мозаику устойчиво несогласо­ванных смыслов, подрывает энергетику и пафос современной пророче­ствующей авторитарности. Является ли такая ирония гуманитарной по своим истокам и содер­жанию? Опыт новейших форм постсоветского авторитаризма это опровергает. Гуманитарии оказались эффективными оппонентами технократиче­ского авторитарного "монизма". Им удалось "до основания" разрушить мир-фабрику, мир-предприятие и тем самым морально обескуражить и идейно обезоружить элиту "командиров производства". Но едва этот мир рухнул, как на его развалинах стали возникать, в первую очередь в национальных регионах, новые формы авторитаризма, идейно оснащенные на этот раз именно гуманитариями националистической выучки. Неумолимо строгому духу "великих научных теорий" они противо­поставили не менее неумолимый и закрытый для эмпирических опро­вержений и ссылок дух великих национальных ценностей. Авторитар­ность еще раз сменила вектор, но сохранилась по существу. Означает ли это, что истинной альтернативой авторитарному типу является либеральный? Не можем ли мы заключить, что особенностью либерального типа личности в политике является как раз то, что она живет не в жестко упорядоченном и закрытом для внешних вторжений монистическом мире, а в мире мозаичном? Не является ли "либераль­ное безволие" наиболее значимой предпосылкой приятия постсовремен­ного мозаичного мира? (Здесь надо предупредить читателя, что мы в данном случае ведем речь не об идеологии либерализма, не о либера­лизме как определенной нормативной системе, а о либеральном типе лидерства - том самом, что предпочитает активно не вмешиваться в "машину управления" и верит, что процесс, который "пошел", идет в нужном направлении, не требуя нашей бдительной воли).
Мы уже видели (см. табл. 1), что представители либерального стиля, несмотря на всю свою покладистость или даже всеядность, редко меня­ют свой тип управленческого поведения под влиянием новой информа­ции. Либеральная ментальность не лечится дополнительной информиро­ванностью - в этом отношении она более "упряма", чем авторитарная. Либералы более всех посрамляют Просвещение, свято верившее, что новый тип образованности преобразуют наши практики. Оказывается, Просвещение не лечит от крайностей либерального безволия, тогда как "болезнь" авторитарности значительно легче поддается просвещенче­ской терапии. Авторитаристы не только доверяют знанию, но и в самом деле способны меняться под его воздействием. Миру, страдающему от избытка авторитарности, Просвещение в состоянии помочь. Правда только в обновленной, постмонической модели, где различные виды синтеза, равно как и различные отрасли знания - гуманитарное и тех­ническое, конкурируют друг с другом, вместо того чтобы стройно друг из друга "вытекать" или строго друг другу соответствовать.
Но миру, которому угрожает хаос от безволия либеральной власти, Просвещение вряд ли поможет. Здесь мы по-новому сталкиваемся с проблемой соотношения научного и ненаучного способов жизне-ориентации.
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ЭФФЕКТИВНОСТЬ РАЗЛИЧНЫХ ТИПОВ ЛИДЕРСТВА Прямая противоположность тому, что го­ворят о делах и людях и есть истинная правда о них. Ж.Лабрюйер Эффективность измеряется тем, как выполняют лидеры - предста­вители различных типов управленческого стиля основные социальные функции руководителя. М.Крозье сводит эти функции к следующим: технологические (руко­водитель как представитель определенного профиля социальной дея­тельности), экспертные (руководитель как источник знаний, касающих­ся эффективности), коммуникационные (руководитель как генератор связей л коммуникационный центр), кодификаторские (руководитель как носитель норм, инструкций, обязательных образцов) и наконец, связанные с представительством во внешней социальной среде. Руководитель осуществляет лидерство, а для этого ему надо владеть секретами воздействия на отдельных людей и социальную среду, далеко выходящего за рамки обычного административно-командного типа. Ад­министративная (формальная) система власти никогда не совпадает с реальной социальной властью, ибо люди, в отличие от бездушных меха­низмов, всегда имеют шанс если не прямого неповиновения власти, то, по крайней мере, того или иного уклонительства, скрытого бойкота, своекорыстных интерпретаций и т.п. Поэтому, для того чтобы быть по-настоящему эффективным, руково­дителю необходимо так или иначе сочетать функции формального и неформального лидера, "оператора" административной машины и "худож­ника", воздействующего на души и сердца. Система власти, как и другие объекты нашего мира, существует в трехмерном социальном пространстве. Первое измерение касается формально-административных, институ­циональных структур. Оно предполагает следующие функции, обра­зующие систему инструментального лидерства: административную (координация и контроль); стратегическую (формулировка долгосрочных целей, планирование и прогнозирование, выбор эффективных методов решения); экспертно-консультативную (компетентное профессиональное вме­шательство в управленческий процесс, своевременная коррекция курса). Второе измерение образует блок функций, относящихся к эмоцио­нальному лидерству: психотерапевтическая функция (предупреждение недоразумений и конфликтов в межличностных отношениях, а в дальнем окружении - устранение массовых фобий, неуверенности и уныния постоянной де­монстрацией оптимизма и умения "управлять ситуацией"); проецирование негативных образов вовне (психоаналитические про­цедуры вытеснения и проекции), сохранение и укрепление групповой идентичности путем поддержания дуальной структуры "мы - они"; контроль за качеством входящих и исходящих эмоций в целях созда­ния комфортного психосоциального климата. Все эти качества, образующие "харизму" лидера, сталкивают нас с уже упомянутой антимонией между информированностью и эффектив­ностью. В американской социальной психологии эта проблема описыва­ется в связи с таким понятием, как "когнитивный стиль" лидера. Образы социальной реальности, которые выстраивает политик в своем стремле­нии управлять людьми и событиями, могут тяготеть к двум крайностям. Первая предполагает тяготение к внутренне целостным, непротиво­речивым образам, даже за счет явного огрубления действительности, игнорирования ее сложности и многомерности. Вторая предполагает предельную открытость сознания перед плюра­лизмом и неожиданными поворотами событий и характеров. Способ­ность синтезировать многогранные стороны социальной реальности относится к понятию "интегративной сложности"[6]. Чем выше эта сложность, тем труднее конвертировать логическое содержание понятия в соответствующий целостный образ, способный ориентировать, вдохновлять, обретать оценочную силу и т.п. Поэтому между информированностью политика и его харизматическими способ­ностями, между инструментальным и эмоциональным лидерством могут возникать весьма болезненные противоречия. Компетентный лидер, не умеющий конвертировать логический анализ в эмоционально-образную сферу, по эффективности оказывается ниже своей компетентности. Напротив, влияние харизматических лидеров на социальную среду не­редко значительно превышает их собственно профессиональные, когни­тивные возможности. Из этого противоречия произошли многие полити­ческие коллизии и парадоксы XX века, связанные с реваншем маргина­лов и "варваров" над представителями прежней аристократической или буржуазной элиты. Третье измерение относится к лидерству, воплощающему особые, интегративные функции.
ОСНОВНЫЕ КОНЦЕПЦИИ ЛИДЕРСТВА Лидерство, его природа волновали человечество во все времена. С государями, полководцами и учеными в памяти человечества связано большинство завоеваний, открытий. Ли­деры во многом олицетворяют эпохи и цивилизации, по праву персонифицируют основные вехи социальной истории, ее до­стижения и потрясения. Лидерство — универсальный по своей природе феномен общественной жизни. Оно существует везде — в больших и малых организациях, в бизнесе и в религии, в компаниях и университетах, в неформальных организациях, в уличных шай­ках и массовых демонстрациях. Лидерство присуще любой сфере человеческой деятельности, для существования и про­гресса которой требуется выделение руководителей и ведо­мых, лидеров и последователей. Важность проблемы лидерства многократно возрастает в политической сфере. Здесь концентрируются властные инте­ресы граждан, механизмы противоборства или сотрудниче­ства политических лидеров, их последователей и противников. Во многих странах политическое лидерство есть существен­ный, хотя отнюдь не всесильный элемент в панораме обще­ственной жизни. Лидеры наиболее значимых государств, по­литических партий и движений обладают таким влиянием, что о них знают во всех уголках Земли.
Заложено ли лидерство в природе человека от рождения или оно приобретается под воздействием среды? Является ли лидерство уделом избранных или присуще каждой личности и может быть развито при благоприятных условиях? Каков меха­низм складывания лидерских качеств, факторы и пути их раз­вития, типологические характеристики лидеров? Эти вопросы интересуют людей с незапамятных времен.
Интерес к лидерству и попытки осмыслить этот сложный и важный социальный феномен восходят к глубокой древности. Так, уже античные историки Геродот, Фукидид, Тацит, Плутарх и др. ставили в центр исторических повествований действия выдающихся личностей — монархов, вождей, полководцев — или небожите­лей — богов. В работах Платона «Государство», Аристотеля «Политика», Полибия «История», Локка «Два трактата о правлении», Макиавелли «Государь» разрабатываются правила политического пове­дения, содержатся важные элементы лидерской технологии. Со­гласно Платону, правитель — это человек гораздо более крупного и многомерного плана, в отличие от обычных граждан. По Аристо­телю, государственный деятель должен исходить не из идеальных, а реальных условий и возможностей и наилучшим образом, на основе справедливой конституции, управлять людьми, такими, какие они есть. Причины расцвета и упадка наций Полибий видел в роли и влиянии выдающихся личностей и олигархических элит на ход всемирно-исторического процесса. Значительный вклад в понимание политического лидерства внес Н. Макиавелли. Одним из первых он дал развернутое описание об­раза лидера-государя, разработал технологию политической дея­тельности, лидерской активности. В его трактовке политический лидер — это государь, сплачивающий и представляющий все об­щество и использующий для сохранения своего господства и под­держания общественного порядка любые средства, в том числе хитрость и силу. Он считал, что политик должен соединять в себе черты льва и лисицы: лисицы — чтобы избежать расставленных капканов; льва — чтобы сокрушить противника в открытом бою. В своей наиболее известной работе «Государь» Макиавелли славит сильную личность властителя, непреклонно утверждающего высо­кие государственные цели и интересы. Волюнтаристской концепции понимания лидерства придержи­вались французский историк Т. Карлейль (1795-1881) и амери­канский философ Р. У. Эмерсон (1803-1882). Первый из них счи­тал основную массу населения «убогой во всех отношениях», не­способной нормально существовать без направляющей роли лидеров. История — это результат деятельности героических личностей. Подобные взгляды на политическое лидерство выражал и Эмер­сон. «Все глубокие прозрения, — писал он, — удел выдающихся индивидов». На последующее развитие представлений о лидерстве заметное влияние оказала концепция Ф. Ницше (1844-1900). Он пытался обосновать, что только великие личности, сверхчеловеки, как высшие представители человечества, творят историю. Сверхчело­век не ограничен нормами существующей морали, стоит по ту сторону добра и зла. По его мнению, за устаревшую мораль цепля­ются слабые. Мораль, по Ницше, — «орудие слабых». Сверхчело­век может быть жестоким к обычным людям, это сильная волевая личность, возвышающаяся над человеком. Его отличают высокие жизненные силы и воля к власти. Для французского социолога, основоположника социальной психологии Г. Тарда (1843-1904), основной закон социальной жиз­ни — подражание последователей лидеру. Большинство населения не способно к самостоятельному социальному творчеству. Без ли­дера не может быть прогресса, а без последователей нет лидерства как явления. Марксистская трактовка лидерства, не отвергая значения субъективных факторов в истории, акцентировала внимание на таком качестве лидеров, как выражение объективно существую­щих интересов тех или иных классов, социальных групп, назрев­ших потребностей исторического развития. Следовательно, марк­сизм ограничивает возможности активности политических лиде­ров исторической необходимостью и классовыми интересами. Политичеекий лидер выступает здесь наиболее способным, созна­тельным и умелым выразителем воли класса, т.е. роль лидера рас­сматривается в обязательной связи с деятельностью классов, со­циальных групп. Лидерство представляет собой исторически сложившуюся по­требность людей в организации своей деятельности. Сущность фе­номена лидерства, его интеграционный потенциал возникает из объективной необходимости, зависимости сторон (лидеры-после­дователи) друг в друге. Вместе с тем в объединении, единстве ин­тересов изначально заложено их несовпадение, стремление сто­рон — лидеров и последователей — самореализоваться друг через друга. Лидеру и последователям присуще неравенство во взаимоот­ношениях, одностороннее влияние лидера на членов группы. Основой феномена политического лидерства служит способ­ность руководителя, а в этом качестве могут выступать как лично­сти, так и организации, отражать и удовлетворять интересы своих последователей. Важнейшая функция лидера — осуществление це­ленаправленного и успешного руководства. Оно предполагает спо­собность правильной оценки и соотнесения целей, наличных воз­можностей и ресурсов политического действия. Таким образом, политическое лидерство — это процесс взаи­моотношений между людьми, при которых одни выражают и зна­ют потребности, интересы своих последователей и в силу этого обладают престижем и влиянием, а другие — отдают им добро­вольно часть своих политических, властных полномочий и прав для осуществления их целенаправленного представительства и ре­ализации. В результате слияния в политическом лидерстве этих двух взаимонаправленных потоков наступает чрезвычайно важное для политики и политической деятельности состояние взаимной мо­билизации всех участников политического процесса.
ПОНЯТИЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЛИДЕРСТВА Понятие лидера, лидерства было импортировано в Россию сравнительно недавно. Впервые данное понятие было введено в Словарь русского языка С. И. Ожегова (первое издание словаря вышло в свет в 1949 г.) и в Словарь иностранных слов, первое издание которого вышло примерно в то же время. В словаре Ожегова дается следующая интерпретация лидера: «Глава, руководитель политической партии, общественно-поли­тической организации или вообще какой-нибудь группы людей; человек, пользующийся авторитетом и влиянием в каком-нибудь коллективе». В других словарях русского языка указывается, что лидер — «тот, кто способен вести за собой других, вожак», упо­минается и такой признак лидерства, как «первенство, главен­ствующее положение в чем-либо». Приведенные определения дают правильное понимание при­роды лидерства. Лидер (англ. — ведущий) — член группы, за кото­рым она признает право принимать ответственные решения в зна­чимых для нее ситуациях, т.е. наиболее авторитетная личность, реально играющая центральную роль в организации совместной деятельности и регулировании взаимоотношений в группе. Лидерство представляет собой исторически сложившуюся по­требность людей в организации своей деятельности. Оно — один из механизмов объединения групповой деятельности, когда ин­дивид или часть социальной группы выполняет роль лидера, т.е. организует, направляет работу всей группы, которая ожидает, принимает и поддерживает его действия.
В обществе существует объективная потребность в политичес­ком лидерстве, и она не может не реализоваться. Лидерство поли­тическое отражает политические отношения между субъектом и объектом политики, суть которых в сознательном и доброволь­ном подчинении всех, за ними идущих. Политический лидер оп­лачивает объект, обеспечивая солидарные действия. Таким обра­зом, лидерство — отношения доминирования и подчинения, вли­яния и следования, феномен политической и общественной жизни, связанный с осуществлением властных функций.
Политическое лидерство — это власть, потому что оно состо­ит в способности одного лица (или нескольких лиц), находящего­ся «на вершине», заставлять других делать то позитивное или не­гативное, что они не делали бы или в конечном счете могли бы не делать вообще. Представляется, что лидерство способно, по самой своей природе, сплачивать граждан в совместных усилиях, причем в течение длительного времени, постепенно решая зада­чи, подчиненные общей цели. Понятие политического лидерства имеет два аспекта: формаль­но-должностной статус, связанный с формальным занятием долж­ности, и «реальное» лидерство, не связанное с занятием формальной позиции в группе. Данное различие имеет наибольшее значение для политической сферы, поскольку помогает провести разграничи­тельную линию между положением и поведением. Некоторые ли­деры вовсе не занимают позиций «на вершине», а некоторые из тех, кто занимает высшие должности, не являются лидерами. На­пример, в Великобритании королева не является политическим лидером, равно как и президент ФРГ. В СССР Генеральный сек­ретарь ЦК КПСС был политическим лидером не только в партии, но и в стране в силу того, что начиная со Сталина он постепенно признавался как главное лицо, принимающее решения. Формальное положение и «реальное» лидерство — эти два поня­тия частично перекрывают друг друга, но не совпадают полнос­тью, часто, а практически почти всегда оказывают влияние друг на друга, поскольку лидером становятся, достигнув определенно­го положения. В этом случае лидерство есть частично продукт за­нимаемый должности. Это означает, что нельзя игнорировать дол­жность и сосредоточиваться исключительно на «реальном» лидер­стве. Этот вывод особенно значим для политического лидерства. Лидерство есть указание направления, которое в конечном счете нацелено на действие. Но оно будет эффективным и реальным только в том случае, если указание имеет смысл применительно к данной ситуации, к тому, что, так сказать, требует момент. В этой связи можно выделить три элемента политического лидер­ства, определяющих цели и результаты лидерства: «диагноз», оп­ределение направления действий и мобилизация тех, кто будет вовлечен в конкретную реализацию действий. «Диагноз» — это та фаза, в которой лидер изучает ситуацию и оценивает, что, по его мнению, в ней неправильно и потому дол­жно быть изменено. Затем лидер разрабатывает меры, отвечаю­щие разрешению проблем, т.е. какой ход событий был бы наибо­лее желательным. Мобилизацию следует рассматривать и как мо­билизацию лиц, находящихся в подчинении, и как мобилизацию всего населения. Лидерство — это всегда нечто большее, чем ана­лиз ситуации и принятие решений, оно состоит также в воздей­ствии на умы и энергию тех людей, которым предстоит сыграть свою роль в реализации этих мер.
СУЩНОСТЬ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЛИДЕРСТВА Что же непосредственно лежит в основе лидерства? Какова природа этого феномена? Почему одни люди становятся лидера­ми, а другие довольствуются ролью исполнителей воли лидера? Существуют несколько основных теоретических подходов в понимании происхождения лидерства. Наиболее ранней и достаточно широко распространенной в современной политологии является «теория черт», ее различные модификации (теория «великого человека», авторитарной лично­сти, харизматических лидеров и др.). Согласно этой концепции, лидерство — феномен, рождаемый специфическими чертами ли­дера. Истоки такого подхода, тесно связанного с традиционной героической интерпретацией истории, обожествлением импера­торов, царей, вождей, мы находим в трудах мыслителей Древней Греции и Древнего Рима, мифологизированном массовом созна­нии того времени. Богом данные черты правителей позднее трансформировались во врожденные качества лидера. Некоторые люди, согласно тако­му подходу, от рождения предназначены быть полководцами, вож­дями, руководителями. В них от природы заложен обеспечиваю­щий первенство, власть соответствующий биопсихологический комплекс. Другие люди, даже попадая в аналогичную ситуацию, оказавшись в роли руководителя, не смогут никогда достичь тако­го успеха. Следующим шагом на пути демократизации «теории черт» стало отступление от жесткого утверждения божественности, врожден­ности лидерских черт и качеств и допущение возможности их при­обретения, например, посредством обучения, опыта, тренинга и т.п. Такой подход первыми стали отстаивать психологи, стоящие на позициях бихевиоризма. Вместе с тем здесь также резервиро­вался определенный минимум врожденных качеств, психологи­ческих черт, лишь обладая которыми человек может стать лидером. Делались и делаются попытки с использованием корреляционно­го анализа, математических методов, рейтинговых коэффициен­тов рассчитать необходимый стандарт психологических, педаго­гических, политических, деловых, нравственных, физических (рост, вес и т.п.), физиологических и прочих личностных качеств лидера. Различные авторы пытались выделить эти необходимые лидеру черты или характеристики. В 1940 г. К. Бэрд составил список из 79 черт, упоминаемых различными исследователями как «лидерекие». Среди них были названы такие: инициативность, общитель­ность, чувство юмора, энтузиазм, уверенность, дружелюбие (поз­же американский социолог Стогдилл перечислил 124 черты ли­дерства, добавив к ним бдительность, популярность, красноре­чие). В настоящее время социологами выделяется от 80 до 250 качеств лидера. Под эту многомерную и разноплановую схему можно под­вести (равно как и отвести) практически любого человека. Живой человек, как всегда, оказывается богаче любой схемы, хотя дета­лизация и стандартизация данного процесса до определенной меры, безусловно, полезны. «Теория черт» оказалась весьма уязвимой для ее критиков. Так, Ю. Дженнингс заметил, что «теория черт» в большей мере отражала черты экспериментатора, но не черты лидера. Он писал: «Исследо­вания не доказывают, что превосходящий ум желателен или необхо­дим для лидерства в бизнесе, а также в бюрократических органи­зациях, где карьеру делают не самые умные, а самые изворотли­вые, беспринципные, умеющие приспосабливаться к вкусам .» Но было бы неоправданным и полное отрицание «теории черт». Чтобы стать лидером в условиях политической борьбы, действи­тельно нужны определенные психологические и социальные каче­ства. Однако их набор значительно варьирует в зависимости от ис­торических эпох и особенностей конкретных государств мира, мен­талитета народа. Даже сегодня личностные качества, дающие шансы на политический успех, существенно отличаются, например, в Китае, США, Эфиопии, Кувейте, Непале, Нигерии и т.д.
Как реакция на однобокость, неудовлетворительное объясне­ние «теорией черт» феномена лидерства возникает концепция ли­дерства — теория «определяющей роли последователей». Лидер, со­гласно этой концепции, не более чем инструмент группы. Объект сам выбирает субъекта, т.е. лидера, который способен удовлетво­рить его интересы. Последователи рассматриваются не в качестве одного из элементов (начал) лидерской системы, а как централь­ный, доминирующий компонент процесса лидерства. «Тайна ли­дера» не в нем самом, а в психологии, запросах его последовате­лей или в социальной среде функционирования лидерства.
Сторонники теории «определяющей роли последователей» счи­тают обычно, что влияние ведомых на лидера нередко бывает не­гативным. По их представлению, лидер большей частью стремится удовлетворить низменные страсти толпы, чтобы удержаться у вла­сти; он ведет массы в той мере, в какой сам идет на поводу массо­вых предрассудков. Именно в этом они видят причину превраще­ния лидеров в марионеток, принимающих критерии толпы и действующих ей на потребу. Безусловно, последователи активно воздействуют на лидера, во многом определяют его поведение, формируют даже черты ха­рактера. Вместе с тем теория «определяющей роли последовате­лей», как и «теория черт», не смогла вскрыть действительных при­чин и механизмов лидерских отношений. Неудачные попытки одностороннего выведения лидерства из особенностей личности или ее последователей, желание полнее отразить социальный контекст данного явления привели к фор­мированию третьей концепции — «ситуационной теории лидер­ства» и ее современной разновидности «теории социального кон­текста лидерства». Первые две теории не отбрасываются полнос­тью, но утверждается, что в основном лидерство — продукт, функция обстоятельств, конкретной ситуации. При таком подходе объяснение появления и смены лидеров выводится в зависимости от требований обстоятельств, конкрет­ной ситуации. В различных ситуациях выделяются отдельные люди, которые превосходят других по крайней мере в каком-то одном качестве. Поскольку именно эти качества, черты оказываются не­обходимыми в данный момент, человек, ими обладающий, ста­новится лидером. Таким образом, идея о врожденности качеств была отброшена и вместо нее принята идея о том, что лидер про­сто лучше других может актуализировать в конкретной ситуации присущую ему черту (наличие которой в принципе не отрицается и у других лиц). Свойства, черты или качества лидера оказывались относительными, поскольку ему в одних условиях необходимо обладать одними чертами, в других — чертами, порой прямо про­тивоположными. Действительно, лидерами нередко становятся люди, способ­ные ситуативно проявить свои лучшие или необходимые в дан­ный момент качества. Больше того, запрос на определенные свой­ства, действия лидера, его имидж и авторитет во многом опреде­ляется конкретной ситуацией, обстоятельством, конкретным ожиданием «ведомых». Достаточно вспомнить об электоральных ожиданиях, электоральных ситуациях и их корректирующем воз­действии на лидеров. Исторический опыт и научные исследования дают возмож­ность предположить обусловленность появления того или иного лидера временем, местом и обстоятельствами. Вместе с тем они же учат и другому: нельзя абсолютизировать контекстуальные фак­торы лидерства, неизбежно упуская при этом субъективные — личностные и иные черты лидеров и их последователей. Тем не менее ситуационная теория оказалась достаточно популярной: именно на ее основе проведена масса экспериментальных иссле­дований лидерства. Проанализированные выше столь разные концепции породи­ли более или менее компромиссный вариант решения проблемы, который получил название синтетической теории лидерства. Его сторонники пытаются объединить, синтезировать «теории черт», «определяющей роли последователей», «ситуационной теории», преодолеть их ограниченность через универсализацию не отдель­ных компонентов (начал), а их связи. В этом смысле синтетическая теория имеет, конечно, ряд преимуществ. Согласно синтетической теории, при исследовании лидерства необходимо учитывать комплекс вопросов, а именно черты субъек­та, характер и особенности объекта, специфические условия, в которых он*и действуют. Такой подход является более комплекс­ным и, на первый взгляд, преодолевает абсолютизацию односто­ронности отдельных составляющих (начал) лидерской системы. Вместе с тем уже в силу сохранения качественной разносторон­ности компоненты лидерства в действительности не соединяются в совокупную связь, системное целое. Ситуационная теория во многом оставляет в тени внутренний механизм увязывания лиде­ров и последователей, тех и других с ситуационными, обществен­ными детерминантами лидерского процесса. Как реакция на слабость, неустойчивость этой концепции на Западе появился ряд теорий лидерства, которые зародились в лоне вышеназванных теорий, но существенно их расширяли и углубля­ли. Так, для первой половины XX столетия характерна концент­рация внимания исследователей на личности лидера (теория ге­роя, теория личностных черт и психологические теории). Истоки этих развивающих «теорию черт» подходов находятся в представ­лениях мыслителей античности о роли выдающихся личностей в истории. Теория «великого человека», героя логически выводила на существование личностной природы лидерства, особых качеств лидера по сравнению с последователями. Процесс лидерства объяс­няется приверженцами такого подхода проявлением тех или иных черт характера индивида. Психологические подходы отчетливо выражены в большин­стве современных теорий лидерства, являются по сути их мотивационно-деятельным стержнем и конкретно характеризуются ис­следованием особенностей сознания политических лидеров, ана­лизом бессознательных факторов процесса лидерства, разработкой концепции авторитарной личности. Поведенческая теория лидерства, основываясь на «теории черт», придает ей за счет введения в проблемное поле взаимоотношений лидеров и последователей, другое измерение. Эмпири­ческие психолого-социологические исследования, просчет корре­ляционных связей и зависимости обосновывают реальную и опти­мальную (идеальную) модели лидерского поведения. Вместе с тем поведенческая теория без учета присутствующих в лидерской сис­теме факторов социокультурной среды остается малоубедительной. Важным направлением развития личностно-ситуационной теории лидерства стала концепция взаимодействия. Суть ее в за­падной политологии определялась с точки зрения статуса взаимо­действия и поведения индивида по отношению к другим членам группы. Лидерство рассматривалось как результат взаимодействия между личностями, а не как характеристика отдельно взятого че­ловека. Теории «обмена», «трансактного анализа» и трансформацион­ного лидерства рассматривают общественные взаимодействия в качестве формы обмена, в процессе которого субъекты вносят в него вклад в виде самих себя, получая взамен весь социум (груп­пу, организацию и т.д.). Трансактный подход концентрирует вни­мание на перцепции, т.е. восприятии последователями поведения и действий лидеров мотивов, которыми они руководствуются, а также на ожиданиях от этих действий.
Согласно «мотивационной теории» эффективность лидерских действий зависит от воздействия его на мотивацию последовате­лей, на их способность к эффективному выполнению работы и на их чувство удовлетворения от деятельности. Некоторые социологи и политологи критикуют мотивационные теории, считают их при­митивными, противопоставляя им ценностные теории лидерства. Уже сам факт выхода лидерских теорий на уровень анализа взаи­модополняющих и взаимозамещающих личностных, институцио­нальных, средовых и других компонентов лидерской системы су­жает возможности чисто психологического подхода.
Лидерство — это настолько сложный феномен, имеющий са­мые разнообразные причины возникновения, что при объясне­нии конкретной ситуации надо иметь в виду все интерпретации его генезиса. То есть исходить прежде всего из признания его ин­тегральной природы и рассматривать его в качестве результата вза­имодействия самых разных свойств личности, ситуации, в кото­рой ей приходится действовать. Создать единую универсальную концепцию лидерства, видимо, невозможно, потому что это яв­ление чрезвычайно многообразно по своему проявлению и функ­циям, зависит от типов политических систем, особенностей ли­деров и их последователей и других факторов.
ТИПОЛОГИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЛИДЕРОВ Сложность и многообразие проявлений феномена политичес­кого лидерства предполагает и многообразие его типов. Существу­ют различные основы для классификации и сравнения лидеров. Одна из наиболее известных типологий лидерства, считающейся классической, принадлежит немецкому философу и социологу М. Веберу. Он выделяет три типа лидерства: 1. Традиционное лидерство, основанное на вере в святость тра­диций. Лидер в этом случае является носителем традиции, хранителем и знатоком ритуалов. Этот тип лидерства харак­терен для доиндустриального общества. 2. Рационально-легальное, или бюрократическое, лидерство. Опи­рается на законы, правила, нормы. В рамках этого типа ли­дерство связано со знанием и четким соблюдением норм по­литического процесса, их активным использованием для достижения поставленных целей, реализации функций ру­ководства. 3. Харизматическое лидерство. Основано на доходящей до фа­натизма вере в сверхъестественные способности вождя, на­деленного, по мнению масс, особыми исключительными ка­чествами, способностью преодолеть трудности, предвидеть на много лет вперед. Особого внимания заслуживает харизматическое лидерство. Харизма (от греч. — подарок) — наделение личности свойства­ми, вызывающими преклонение перед ней и безоговорочную веру в ее возможности. Если традиционное и бюрократическое лидер­ство функционирует в стабильных социальных структурах и при­способлено прежде всего к решению повседневных задач, то ха­ризматическое лидерство возникает на крутых поворотах истории. Понятие «харизматический лидер» применяется к личности, ко­торая выделяется из среды обыкновенных людей и считается наде­ленной сверхчеловеческими или, по крайней мере, исключитель­ными способностями. Причем не так уж важно, действительно ли эти способности столь необыкновенны, главное, чтобы такими их видели его последователи, которые фанатически преданы хариз­матическому лидеру. [1] Современность не надо фетишизировать, приписывая ей исключительно положительные качества, а отрицательные соответственно - "темному прошло­му". Современность столь же нуждается в критическом отношении, без чего ее качества непременно станут по закону энтропии ухудшаться. [2] Американские федералисты: Гамильтон, Мэдисон, Рэнэй. Изб. статьи. 1990. Copyright [3] См. напр.: Свенцицкий АЛ. Социально-психологические проблемы управ­ления. Л., 1975. [4] Арсвд X. Истоки тоталитаризма. М., 1996. С. 477 [5] Там же. С. 457. [6] См. Дилигенсхий Г.Г. Социально-политическая психология. М., 1994.