Резюме
неизвестного Даниила
Дарья
Менделеева
В прежние годы,
обучая школьников основам официально-делового стиля, их, как помнится, просили
написать самую немудрёную вещь — доверенность. Старые учебники буквально
пестрят подобными проявлениями доверия разных Ивановых Лид и Сидоровых Саш,
поручающих своим одноклассникам и друзьям получить то книги для театральных
кружков, то лопаты для юннатов. По нынешним временам в самую пору знакомить тех
же пятиклассников с новомодной деловой диковинкой — резюме 1. Тем
более что жанр этот имеет, как выясняется, весьма глубокие корни в русской
почве, ибо древнейшее дошедшее до наших дней сочинение подобного рода было
создано, по всей видимости, ещё в конце XII века.
Произведение,
получившее среди исследователей наименование «Моление Даниила Заточника»
(первая, наиболее ранняя редакция его называется несколько иначе — «Слово
Даниила Заточеника, еже написа своему князю»), представляет собой одну из
многочисленных загадок древнерусской литературы. Единственное, на чём
единодушно сходятся все обращавшиеся к этому сочинению исследователи, так это
на том, что создано оно, по всей видимости, ещё до начала монгольского
нашествия — просто потому, что нет в “молении” ни слова о вражеских набегах, о
разорении русской земли — словом, обо всём, что уже в XIII веке составит
основную тему русской литературы. В остальном же, можно сказать, окружают это
сочинение сплошные неясности.
Неясен его
адресат: разные редакции исследователи относят то к сыновьям Владимира Мономаха
— Юрию Долгорукому и Андрею Владимировичу Доброму, то к сыну Всеволода Большое
Гнездо — Ярославу Всеволодовичу; в отдельных списках можно встретить и другие
княжеские имена — удачное сочинение Даниила, судя по всему, ещё долго служило
различным ходатаям своеобразным образцом для их прошений.
Много
непонятного и в судьбе самого автора «Моления»: мы не можем теперь с
уверенностью сказать, кто же такой был этот загадочный Даниил, за что именно
попал он в своё заточение, да и характер этого метафорического “заточения”,
признаться, остаётся для нас не вполне ясен. Желая, по всей видимости,
подчеркнуть бедственность своего положения, в заглавии автор изображает себя
словно бы запертым в темнице, а потом оказывается, что он вполне свободно
передвигается по берегу Лаче-озера в поисках места, укрытого от ветра.
Сравнивая себя с князем — владетелем Новгорода, Даниил сетует, что в его доме
завалились углы; а кто видел когда-нибудь заключённого, обеспокоенного
состоянием собственной тюрьмы? Не совсем невероятной кажется нам другая
ситуация: не поладив с кем-либо из прежних хозяев, Заточник был просто-напросто
выслан в своё чрезвычайно небогатое имение и теперь вынужден искать новой
службы, чтобы прокормиться.
Весьма сомнительным
выглядит и подчёркнутое в заглавии обращение автора к “своему” князю:
занимавший ранее не самое скромное место при дворе (ибо он намекает на то, что
был близким доверенным курского князя Ростислава), Заточник и теперь не прочь,
как кажется, получить должность княжеского советника — “думца”. В то же время
он не просит князя простить ему прошлые проступки (наказанием за которые могло
быть “заточение”), но старается обратить на себя высочайшее внимание и при этом
жалуется и на мздоимство собственной родни, и на коварство чужих (а иначе это
бросало бы неприятный отсвет и на самого князя) слуг — тиуна и рядовичей. И,
наконец, чего ради было бы автору «Моления», человеку начитанному, литературно
одарённому и, без сомнения, заметному при любом княжеском дворе XII века, так
старательно демонстрировать свои таланты перед собственным же князем и даже
рассказывать ему подробности своей биографии — в частности, о том, что он-де
“ни за море ходил, ни от философ научихся”. Более правдоподобной
представляется, согласитесь, другая ситуация: потерпев неудачу на месте прежней
службы или впав в немилость у прежнего покровителя, Даниил теперь всячески
пытается снискать внимание нового господина 2, которого уже заранее
именует “своим князем”, причём очевидным лейтмотивом «Моления» оказывается
просьба о щедром жалованье.
Обращаясь
именно вокруг этой темы: то апеллируя к княжеской щедрости, то весьма искусно
расписывая собственную скудость, — Заточник и выстраивает, словно сплетает всё
своё послание 3. Своеобразным намёком на материальное вознаграждение
выглядит даже финальное рассуждение автора о мудрых и глупых — завершая им свою
многосложную беседу, рассказчик скромно умолкает, “ибо говорится в мирских
пословицах: длинная речь не хороша, хороша длинная паволока”.
Таким образом,
единого сюжета в «Молении» нет — развитие повествования определяется здесь
исключительно кругом авторских ассоциаций, образов и цитат, пришедшихся, так
сказать, к слову в развитии его основной мысли. Причём в ход идёт решительно
всё: заботясь, пожалуй, разве что о тонкости каламбуров, автор смешивает
воедино многочисленные библейские изречения, “мирские пословицы”, то есть
выражения, по всей видимости, услышанные им из чьих-то уст, и афоризмы,
позаимствованные из весьма популярных на Руси особых сборников. Даже не
связанные, как кажется, с основной темой «Моления» авторские рассуждения о
“злых жёнах” оказываются связаны со всем прочим использованным здесь
материалом, так сказать, по методу — ибо являются всего лишь вариациями на
тему, весьма распространённую в древнерусских поучениях.
Обилие книжных
по происхождению образов в «Молении» ясно показывает, что основным признаком
“мудрости” в XII веке считалась прежде всего начитанность, а также, возможно,
некоторая искушённость в ораторском искусстве. Что до последнего, то этим
качеством неизвестный сочинитель обладал, судя по всему, в весьма высокой
степени. Ритмика его произведения приближается подчас к раёшному стиху 4,
а кроме того, своё довольно-таки утилитарное сочинение Даниил сумел сделать не
только лёгким для восприятия, но даже занимательным и забавным. При этом
древний сочинитель умел, что называется, чувствовать аудиторию: все
риторические повороты его условного “резюме” очень точно рассчитаны на ответную
реакцию читателя. В начале довольно разжалобив будущего покровителя и вдоволь
посетовав ему на перипетии собственной непутёвой жизни, он сумел затем и
развеселить своего адресата, и без лишней скромности продемонстрировать ему
свою учёность, а после, вызвав необходимый к себе интерес и словно отвечая на
снисходительный вопрос: “А этот кто таков?” — даже сообщил с готовностью
некоторые подробности своей биографии. В конце автор смиренно замолкает, словно
бы боясь надоесть читателю своей болтовнёй.
Увенчалась ли
успехом эта самая древняя из известных нам попыток устроиться на работу с
помощью резюме? На этот вопрос мы не можем ответить точно. Ясно одно: судя по
количеству дошедших до нас списков, сочинение неизвестного Даниила ещё долго
могло служить разным ходатаям образцом для их прошений.
Примечания
1Говоря о жанре резюме, автор настоящих
заметок, разумеется имеет в виду не более привычное старшему поколению
“краткое, тезисное изложение основных моментов статьи, речи или доклада”, а ту
разновидность анкеты-автобиографии с перечнем собственных достижений в
какой-либо области, которая нередко требуется теперь при приёме на работу.
2При этом автор «Моления» допускает
неточность, которую можно принять даже за некое желание пустить пыль в глаза:
приводимые им слова князя Ростислава (“лепше бы ми смерть...”) были сказаны,
согласно Лаврентьевской летописи, вовсе не им (сыном Юрия Долгорукого
Ростиславом Юрьевичем), а переяславским князем Андреем Владимировичем Добрым.
Исследователи, правда, не исключают, что племянник мог просто передать своему
придворному слова дяди, однако не исключено и то, что весь этот разговор был
просто-напросто придуман автором, знакомым с какими-либо источниками летописи.
3Стиль автора «Моления» при этом следует
отличать от так называемого “плетения словес” — литературного приёма, широко
использовавшегося гораздо более поздними — конца XIV — начала XV века —
древнерусскими авторами, которые для описания какого-либо предмета обычно
использовали бесконечные ряды близких по значению сравнений (например, в «Житии
Сергия Радонежского»: младенец, “яко сокровище многоценное, и яко драгий
камень, и яко чюдный бисер”). Неизвестный “заточник” выглядит по сравнению с
ними гораздо более скромно, просто как человек, способный сравнительно
пространно и стройно, не теряя мысли, говорить на одну тему. Его сочинение
свидетельствует, однако, и о знакомстве автора с некоторыми основами
ораторского искусства, и о том, что упражнения в риторике вообще имели
некоторую популярность в домонгольской Руси.
4Раёшник, или раёшный стих, — особая форма
стихосложения с произвольной расстановкой ударений и приблизительно одинаковым
количеством слогов в строке с парной рифмовкой. Известен в русской литературе
XVI–XVII веков и по материалам народного театра — райка, которые, впрочем, до
XVII века вряд ли кто записывал.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://lit.1september.ru/