Герат - снаружи и изнутри

Герат — снаружи и изнутри Афганистан принадлежит к тем странам, которые и сегодня еще могут служить идеальной декорацией для «Тысячи и одной ночи». Закаты окрашивают купола мечетей в поэтические цвета. Лица женщин скрыты под покровом тайны. Мужчины суровы и решительны, но в то же время великодушны и гостеприимны — как стало ясно двум нашим соотечественникам, которые, одни из немногих иностранцев, посетили эту древнюю землю после падения талибского режима и окончания многолетней изнурительной войны.

Через какие-нибудь 200 метров после пограничного пункта идеальные иранские автобаны превратились в пыльные «направления» без какого-либо покрытия. Говорят, что дороги здесь когда-то были, но гусеничная техника советского производства надежно стерла их с лица земли. С тех пор прошло уже немало лет, и люди казались изумленными нашей славянской внешностью — впрочем, это не мешало им наперебой предлагать свои машины в качестве такси.

Предложение на этом «участке рынка» превосходит спрос в десятки раз, но конкуренция выглядит странной — цена у всех одинаковая. На линии «персидская граница — Герат» все решают только темперамент, проворство, красноречие и обаяние. Обладатели этих качеств (и в 90 случаях из 100 — удивительных судеб) получают свою пятерку долларов. Монтажник—переводчик— таксист—программист …Социалистическая власть, обосновавшись на афганской почве,

послала Ахмеда в загадочный Воронеж учиться на монтажника. Неизвестно зачем овладев этой романтической профессией, через 3 года он вернулся и стал хорошо зарабатывать переводом с русского в одной из правительственных контор Кабула. Эта относительно спокойная жизнь кончилась, как и у всех его лояльных сограждан, в памятном 1989 году, когда контингент советских войск с развернутыми знаменами и маршами ушел на север, за реку

Пяндж. Все чиновники разбежались. На их место пришли суровые бородатые люди — настало время и для Ахмеда спасать свою семью. Молодую жену — в охапку, братья седлали коней, и, как поется в народной песне афганских беженцев, «темной ночью по дороге нелегалов им маячил призрачный Иран» (автор русского перевода затерялся в дебрях международного фольклора). Соседи сказали: «Пришли — живите». И даже выдали всем временные паспорта.

Но, конечно, пришлось переквалифицироваться в чернорабочего, снимая 3-метровую конуру за бешеные по тамошним меркам деньги. Впрочем, Ахмед оказался неглупым парнем и в этих далеко не кембриджских условиях умудрился освоить азы компьютерной техники (где он вообще раздобыл на афгано-персидской границе компьютер, осталось неясным для нас). В 2001-м талибский порядок пал, и Иран тут же с вежливой настойчивостью попросил всех беженцев вернуться к родным пенатам.

Опять засобирались в дорогу — Ахмед, жена, возмужавшие братья и уже пятилетняя дочь. Теперь афганец разъезжает на подобранном в Герате и починенном за гроши автомобиле. Он убежденный оптимист, улыбается, поздравляет с Днем Победы советского народа над немецко-фашистскими захватчиками, специально для нас исполняет куплет из одноименной песни. При этом, не отпуская руля, оживленно демонстрирует свой задел на будущее — сумку,

полную компакт-дисков с разнообразными программами. Цель Ахмеда — Кабул, пусть там теперь нет ни дома, ни четкой перспективы. Он программист, а значит, скоро все это будет. И вообще: «Афганистан возрождается из пепла — в это верят все вокруг». Новое правительство, новые законы. Гератцы возбуждены и переполнены смутными надеждами.

Во всяком случае, позади остались грязная работа и статус людей второго сорта на чужбине. Впереди покой, а может быть, даже возможность снова общаться с большим, интересным внешним миром и видеть его: не только Воронеж, но и Нью-Йорк, Москву и Европу. В Герате, самом крупном городе на юго-западе страны, уже есть настоящие отели, правда, пока они все заполнены возвращающимися беженцами. Те ночуют раз-другой в маленьких комнатушках и отправляются

дальше — в глубь Афганистана, на поиски «старой новой жизни». Но по-настоящему новой — где будет образование, еда и фильмы по телевизору… Не успеваю я хлопнуть дверью Ахмедова такси, как подросток в толстенных очках смущенно шепчет мне: «I am very happy to meet you, mister». Да-да, парень. Я трясу ему руку, я тоже очень счастлив… Нет закона, кроме корана

Мы сказали, что Герат — город крупный, но, хотя после Кабула и Кандагара он действительно занимает третье место в Афганистане, европеец не назвал бы его таковым. Здесь нет промышленности, нет широких проспектов и площадей, жилые дома льнут друг к другу. Центральные проулки стекаются к древней соборной мечети Масджиди Джамми, куда, сняв обувь, может войти каждый и куда во время антиталибской войны угодила американская

бомба. Тогда шла утренняя молитва, погибли 8 человек, но ныне храм снова действует и вокруг кипит бойкая мусульманская жизнь. Торгуют, беседуют. Неимоверно шустрый старик лет 80, громко ругаясь, гоняет гигантским веником подростков, которые пытались просочиться внутрь прямо в своих потрепанных ботах. При этом страж религиозного порядка свободной рукой указывает на нас — судя по всему, ставя в пример неверных хориджи (иностранцев), которые и то знают, как себя вести.

Напротив мечети, у крепости Ихтияруддина, которая сейчас на реставрации, дисциплина уже строже. Говорят, что ремонтная вывеска — это только прикрытие для военных, использующих здание XIV века в своих целях. У входа автоматчики, внутрь не пускают, и редкие иностранцы, наметившие себе культурную программу, оказываются вынужденными удовлетвориться потребительской: в 100 метрах отсюда — базар. Настоящий восточный базар — аналог древнеримского форума и театра одновременно.

Здесь смотрят на других, показывают себя, обсуждают быт и политику так горячо, что доходит и до драк. Говорят экспансивно и быстро, так что иностранец, даже владеющий пуштунским, дари или фарси, мало что уловит из прений. Нам помогло, правда, неожиданное знакомство — с одетым по-европейски мужчиной лет 35, который катил вдоль лотков велосипед. Он оказался профессором экономики Кабульского университета, и мы долго говорили по-английски, стоя на обочине.

Вокруг тут же собралось человек тридцать любопытствующих. Против своего обыкновения, они слушали молча, заглядывая нам в рот и мешая проезду немудреного транспорта. Профессор рассказывал, как он, еще будучи ребенком, покупал сигареты для русских солдат. И больше всего напирал на природное миролюбие афганцев и на то, что скоро их страна станет самой демократической на тысячи километров вокруг. Но мы слышали и другое: «Зачем они пришли?

Зачем нам Ахмед Карзаи со своим американским законом? У нас свой закон — Священный Коран, другой не нужен». Цветы новой жизни Основные улицы Герата тянутся через весь город: это бесконечные магазины и лавки, шум и пыль. Но, свернув в любую «щель», в любую подворотню налево или направо и пройдя 5—6 шагов, входишь в принципиально иной мир, мир гератского детства. Оно будет кружиться и мельтешить перед вами десятками

маленьких проворных тел, норовя любой ценой оказаться перед объективом камеры. Чумазое и сплошь черноглазое, оно забросает вас тысячами непонятных, но благозвучных слов и смешков. Мальчики одеваются так же просто, как взрослые мужчины. Девочки, напротив, выглядят очень нарядно в пестрых платьицах с почти европейскими рюшечками и кружевами. Отбиться от стайки детей, увязавшейся следом, нет никакой возможности (кроме как вновь выйти на одну

из центральных улиц — туда без взрослых ходить не принято). Словно единый организм во многих лицах, она неутомима, целенаправленна и изобретательна. Однажды, блуждая по гератским кварталам-лабиринтам, мы вдруг вышли к окраинной реке Герируд. В искристой воде цвета кофе с молоком дети деловито мыли посуду, успевая при этом отвлекаться на прыжки с моста. Посуда оказалась собранной с миру по нитке, веселые улыбчивые ребята — пастухами,

которые большую часть дня проводят со своими козами на сочных «пастбищах» городского кладбища, а сюда забрели провести «перерыв». Что-что, а позировать они умели — интересно, неужели им приходится делать это часто? Во всяком случае, так артистично таскают бедных копытных за хвосты и поднимают их на руки, разве что не жонглируя ими, — наверное, только в восточных бродячих цирках. В благодарность же за «фотосессию» мы удостоились экскурсии по кладбищу — с объяснениями, увы, непонятными.

Впрочем, кое-что мы поняли — скажем, вон за ту череду надгробных каменных плит заходить не надо. Когда мы пошли именно туда, великодушные ребята с неудовольствием, но побрели все-таки с нами, захватив с собой по пригоршне камней. Оказалось, там живет стая одичавших собак — такая же дружная, сплоченная, а при случае — воинственная, как и у детей. Совместными усилиями пришлось отбиваться, причем было заметно, что здоровенные псы знакомы с малолетними пастухами не понаслышке и между ними случаются территориальные

конфликты… Пока отцы зарабатывают на жизнь, а матери занимаются хозяйством, их чада играют на улице — иногда под присмотром стариков, но это, как мы убедились, излишне. Малолетние афганцы при всей внешней беспечности и неуправляемости весьма ответственны. Те, что старше, обязательно следят за маленькими: носят их на спине, держат за руку. А младшие слушаются беспрекословно. Здесь с юных пор приучаются к порядку, к семейной «поруке», к почтительному

взгляду на закон и религию, что в исламе, в общем, одно и то же. Афганские мальчишки и девчонки очень умны — в своем роде гораздо умнее своих тепличных европейских сверстников. Впрочем, может быть, за ум мы принимаем их жизненный опыт, намного опережающий развитие организма. Они видели войну и живут без всякого комфорта — в глиняных хибарах, они ежедневно борются за жизнь, и делают это сообща, что тоже многому учит.

При этом, разумеется, многие гератские дети не умеют читать. Как, впрочем, и их родители. С наступлением сумерек и первым призывом к вечерней молитве ребята в один момент исчезают с улиц, разбегаясь по домам. Завтра будет новый день, он принесет новые дела и обязанности. Беспечное детство в Афганистане коротко. В 10—12 лет мальчики уже работают в полную силу и на общих основаниях со всеми. А годам к 16 у многих будут собственные дети…

Афганский гуманизм Читать из них редко кто умеет, но вот по-английски многие сносно тараторят. Американцы, придя в страну, привезли все гуманитарные миссии, какие только могли. Бесплатные языковые курсы, службы материальной помощи, Красный Крест… Их бесконечные офисы все время встречаются на улицах Герата. Иранцы строят дороги. Турки, как повсюду в мире, возводят дома.

Но внешний облик города пока не очень изменился. Все та же глина, и технологии времен Тамерлана. Развалины так и остаются развалинами. Все те же лавки, забитые непонятным для нас барахлом. Те же женщины в голубых паранджах до пят, все так же они шарахаются от фотообъективов. Те же чайханы с огромными «самоварами» и столетними аксакалами в белых чалмах. Кстати, о лавках и чайханах. Именно они являются источником главной прелести

Герата: его запахов. Запахов, которых даже печально известный персонаж Зюскинда Гренуй не смог бы себе представить. Запах сырой глины перекрывается душным «перегаром» пустыни. Запахи легких окрашенных тканей смешиваются с ароматом чая и засахаренных сладостей. Уже больше четырех часов мы бродили по Герату среди лачуг и фантастических средневековых арок и порядком устали от этого пиршества для носа — пора было подумать о чем-нибудь для желудка.

Тут, как в сказках Шахерезады, из глубины темного сарая, из-за дымовой самоварной «завесы» нас поманил какой-то дед лет ста на вид. Затем, не выказывая ни малейших эмоций, он лениво указал одной рукой на большой «подиум», застеленный коврами, а другой — на чайник (надо заметить, что мы никакого повода к такому любезному приглашению не подавали). Тут же появились два перевязанных веревкой пакета (не такие, как у нас дома, — гораздо больше): «чай сиат» и «чай саабс», зеленый и черный.

Мы выбрали «сиат» со сладостями, и через минуту уже плыли по течению неторопливого стариковского рассказа. Точнее — показа на языке жестов. То на самовар ткнет пальцем, то в небо, то на внука, который ухаживает за немногочисленными посетителями. Эта чайхана за несколько гератских дней стала нам, можно сказать, родной. Не понимая мудреных пантомим хозяина, мы тем не менее приходили туда каждый день — чаепитие под них странным образом умиротворяло. А однажды коммуникативный прорыв все же был осуществлен.

В тот раз старик не стал долго «вещать», а просто взял нас за руки и повел внутрь помещения, где на стене висела фотография, изображавшая совсем юного солдата афганской королевской гвардии под размашистой надписью: «1923» (кстати, королем тогда был Аманулла-хан — большой друг Советской России). Довольно долго мы гадали, кем мог приходиться этот бравый воин владельцу чайханы в Герате, пока наконец по сличении портрета с оригиналом не пришлось прийти к поразительному выводу,

что это — он сам. Афганцы живут долго… Не знаем, в чем секрет их долголетия — один гератец, правда, еще довольно молодой, уверял, что собственно в чае, которого средний афганец выпивает от 40 до 60 пиал в день. Но само это долголетие, вероятно, питает другую черту, которую по распространенности в этой стране можно причислить к общенациональным. Речь — о гостеприимстве. Ведь если ты воевал в союзе с русскими против англичан в 1920-х, а потом и сам, и внуки твои по нескольку

раз за век сражались — и в этом, и в обратном, и во многих других союзах становится все равно, из какого государства к тебе приезжают гости. А главное — учишься ценить человеческую жизнь и тепло — на свой, не западный лад.