«Артмир» по Достоевскому
Казин А. Л.
«Если
кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его: ибо Я пришел не судить мир,
но спасти мир»
(Ин.
12, 47)
Предисловие
Предлагая
современной публике разговоры знаменитых братьев Карамазовых, я должен
предупредить читателя, что не претендую, разумеется, на лавры предшественника
моего Федора Михайловича Достоевского, в романе которого впервые были выведены
на свет Божий названные персонажи. Я лишь передаю то, что слышал, а так как
подслушивать нехорошо, то я и тут должен объясниться. А именно: путешествуя в
2004 году, в январе месяце (как раз на святках было дело) по нашей всё ещё
необъятной, хотя и наполовину уменьшившейся со времен Федора Михайловича
матушке-России, заехал я случайно в городок Скотопригоньевск, где, как помнит
читатель, и происходит действие романа «Братья Карамазовы». Более того, я остановился
отдохнуть в том самом трактире «Столичный город», где встречались друг с другом
многие лица, описанные в упомянутом романе. Как ни странно, трактир за
прошедшие 130 лет отлично сохранился, и даже обогатился пристройками в виде подземного
гаража, сауны и рестораном с отдельными кабинетами, где, собственно, я и
услышал разговор пятерых мужчин. Они сидели рядом со мной, в соседнем кабинете,
отделенном от моего только тонкой – я бы сказал, символической – перегородкой, да
и то не доходившей до потолка, так что их громкие голоса были слышны как нельзя
лучше. Сначала я пытался отвлечься от них как от назойливого чужого шума, но
потом что-то в их беседе показалось мне до боли знакомым: во-первых, конечно,
сама тема её - всё те же мировые вопросы, без которых русский человек обойтись
по-прежнему не может. Во-вторых, меня насторожили имена – Иван, Алексей, Митя,
а уж когда я услышал, что тут же находится некто Федор Павлович, а прислуживает
им (одновременно участвуя в беседе) лакей Смердяков, мне всё стало ясно. Почти
против воли я навострил уши. А так как память у меня превосходная, я и решился
передать интересующимся такими «философическими» разговорами читателям то, что слышал
своими ушами, и даже отчасти видел своими глазами. Могу засвидетельствовать,
что выглядели отец с сыновьями совсем неплохо: Дмитрий Федорович, как и прежде,
был порывист и прям, Иван Федорович – задумчив, Алеша – благочестив. Федор
Павлович, внимая молодежи, больше помалкивал или задавал вопросы, весьма,
впрочем, дельные. Только Смердяков, как показалось мне, изменился – из забитого
слуги он превратился во вполне равного участника господской беседы. Порой и
вовсе непонятно было, кто у них теперь господин, а кто слуга. Впрочем, судите
сами.
Беседа первая
Федор
Павлович: А известно ли вам, милостивые государи мои, что в нынешних журналах романы
с матом печатают? Раньше цензура такого нипочем бы не пропустила – ведь сами Тютчев
да Гончаров, по высочайшему повелению, цензорами служили. А Салтыков – так тот
вообще губернатором был.Ты, Иван, что об этом думаешь?
Иван:
Печатают. Без мата нынче нельзя.
Федор
Павлович: Да я-то не против. Наоборот, иной раз так начитаешься, что сразу к какой-нибудь
«мовешке» потянет. Но все же странно как-то это…
Митя:
Чего тут странного! Мерзость всё это, особенно когда по телевизору, да круглые
сутки, да по всем каналам. Такое раньше только у Луки Мудищева да у маркиза де
Сада можно было прочитать. Так он в тюрьме сидел!
Смердяков:
А мне нравится. Иной раз грубовато, конечно, получается, особенно у наших
русачков. Но уж если парижский, или, к примеру, голландский писатель-киношник за
этакое дело возьмутся – пальчики оближешь. Вот посмотрел я тут недавно «Восемь
с половиной женщин», а потом «Девять с половиной недель»… Вкусно!
Иван:
Вечно ты, Смердяков, на пошлость сведешь. Взял бы хоть книгу какую ученую
почитал. В современной науке всё это понято и описано. В философии это
называется «мета-нормативной этикой», в кино – «виртуальной эротикой», в
психологии – «сублимацией». Человек – существо сложное, так сказать,
многоярусное, хотя и грешное, конечно. Ему отдушина нужна. Вот мой великий
инквизитор это прекрасно понимал.
Алеша:
Твой инквизитор был католик, и потому разделял человека на небесную душу и
грязную, похотливую плоть. Этому его ещё бл. Августин своей книгой «О Граде
Божьем» научил. В православии такого противопоставления нет. У нас и белое
духовенство женатое.
Федор
Павлович: Постойте, постойте. Я что-то не понял. Так что, все эти сочинения,
вроде «Голубого сала» В. Сорокина или фильмы с содомским грехом – это всё
искусством теперь почитают?
Иван:
А чем же ещё? Человек – не ангел. Это уж вы Создателю пеняйте, что он нас
такими на свет выпустил. А прикрывать правду фиговым листком – одно ханжество.
Митя:
Это смотря что понимать под правдой. Вот при советском императоре Иосифе
Виссарионовиче этих голубых в кутузках держали, и правильно делали!
Смердяков:
Это всё русское варварство. Вы что, в Амстердаме, в квартале красных фонарей,
никогда не бывали? «Плейбоя» в руках не держали?
Алеша:
Честно признаюсь, в Амстердаме не был, да и не очень хочется. Прав брат Дмитрий
– гадость всё это, распущенность души и тела. Только бороться с ней изнутри
надо, а не извне. Впрочем, известно, что Господь сделал с Содомом.
Федор
Павлович: Так это когда было…
Алеша:
Для Бога тысяча лет – как один день, и один день – как тысяча лет.
Иван:
Удивляешь ты меня иногда, брат. Зачем ты из пушек по воробьям стреляешь? Вот
родитель наш хоть и «поросенок» (простите, батюшка), а мыслит правильно. Что
сравнивать древний Израиль с сегодняшним днем? Кстати, сам божественный Платон
любовь к прекрасному мальчику ставил выше любви к женщине. А фильм великого Висконти
«Смерть в Венеции» вы видели? Я уж не говорю о картинах Дерека Джармена. Да и
вообще прогресс есть расширение пространства свободы – это ещё старик Гегель
доказал.
Федор
Павлолвич: Ай да Гегель, ай да сукин сын!
Алеша:
А его ученик Карл Маркс ради свободы разрешил людей по совести убивать. Не
даром ведь в фашистской Германии твой Гегель чуть ли не официальным философом
был.
Смердяков:
Всё это вчерашний день. Чай, в ХХI веке живем. Ну кто сейчас Гегеля с Марксом
помнит? То ли дело домашний кинотеатр с сотней телеканалов и «дивидишкой»:
такое увидишь, что всё забудешь… Про кибервойны и киберсекс слыхали?
Митя:
Свинья и есть свинья. Чтобы «любовь» на экране смотреть, надо её в жизни
погубить. Пока Грушенька со мной, мне никакой «телеклюквы» не надо, хотя,
конечно, с похмелья иной раз чего не глянешь…
Федор
Павлович: Да, помнится, при советской власти говорили, что у нас вовсе секса
нет. А детей-то как же рожали? Хи-хи-хи…
Алеша:
Вы путаете, батюшка. Одно дело – супружеская любовь и дети от неё (брак как церковное
таинство), и другое – секс как публичный акт, выставленный на показ. Такой
секс, наверное, в аду происходит, а здесь ещё только пробуется.
Иван:
Не соглашусь с вами, Алексей Федорович. Если так рассуждать, то надо для
супругов специальные балахоны с дырочками делать, чтобы они, не дай Бог, в
сладострастие не впали. Советская власть отменила секс вместе с бизнесом:
любите, дескать, без эротики, работайте без денег. И то и другое оказалось
утопией. Есть заповедь – плодитесь и размножайтесь!
Федор
Павлович: Плодились и плодиться будем! Но как же всё-таки с искусством быть?
Иван:
А что вы называете искусством?
Федор
Павлович: Как что? Романы, спектакли, фильмы….
Иван:
А телефонная книга – не искусство?
Смердяков:
Телефонная – не искусство. А вот журнал «Плейбой» – настоящее искусство. Или
вот в Петербурге, слышал, «Митин журнал» издаётся…
Митя:
Всякий кулик своё болото хвалит.
Иван:
Не в этом дело. Нынче в художественной культуре время постмодерна («артхауза»).
Как бы вам объяснить… Это такое направление, когда собственно творчества, да и
вообще искусства как такового уже нет, а есть игра в знаки, за которыми нет
никакой «другой» реальности. Реальность – это и есть сами знаки. Действительности
нет, красоты нет, Бога нет, даже человека уже нет…
Федор
Павлович: Вот это да! А что же есть?
Иван:
Слова, жесты, симулякры, трансгрессии, виртуалы… Именно поэтому в границы
«артмира» сегодня входит всё, что угодно – ведь это всего лишь означающие без
означаемых, игра стеклянных бус…
Смердяков:
Что-то вроде фальшивых денег?
Иван:
Некоторая аналогия имеется – ты всегда был неглуп.
Алеша:
И ты об этом так спокойно рассуждаешь, брат?
Иван:
Что же делать, Алеша? Такова жизнь
Федор
Павлович: Да, Иван – сфинкс. Боюсь его…
Иван:
Не бойтесь, батюшка, мы вас больше со Смердяковым наедине не оставим.
Федор
Павлович: И на том спасибо. Но ты мне все-таки ответь, Иван Федорович, коли ты
у нас такой умный – что же, в твоём постмодерне искусством действительно может
быть что угодно?
Иван:
Абсолютно всё, от египетской пирамиды до «Моны Лизы» с усами. Это всё
«артефакты». Дело не в предмете, а в отношении к нему. На языке эстетики это
называется «артизацией» – динамикой смысловой рамки, перемещением границы
семантического поля. Вчера она была здесь, сегодня там.
Митя:
Ну, змей ты, братец! Так что же, если кто-нибудь, к примеру, кучу дерьма в
музее сделает, это тоже произведением искусства почитаться будет?
Иван:
Очень верно изволили заметить, Дмитрий Федорович. Кстати, такие опыты уже
неоднократно проделывались – например, у нас в первопрестольной, в Музее
изобразительных искусств имени Пушкина, некто Бреннер…
Алеша:
Перестань, Иван, пожалуйста, слушать стыдно.
Иван:
А мне стыдно, что вы не знаете элементарной истории искусства. Ещё в 1916 году
основатель дадаизма Марсель Дюшан выставил в одном из парижских салонов в
качестве скульптуры свой писсуар, а затем пририсовал «Джоконде» усы. Это были
смелые художественные акты. Если хотите, это была революция.
Смердяков:
В Париж, в Париж! Я всегда жалел, что Наполеон не завоевал в 1812 году Россию:
совсем другие порядки были б-с…
Митя:
А с Гитлером ты часом не якшался, Смердяков? Лично я его в Берлине в 1945
довивал, до капитана советской армии дослужился.
Смердяков:
Нет, с Гитлером нам не по дороге. Нам бы что-нибудь повеселее, полиберальнее…
Алеша:
Либерализм-то как раз Гитлера и породил.
Федор
Павлович: Ну уж это ты загнул!
Алеша:
Судите сами. Либерализм – это прежде всего атеизм: если Бога нет, всё
позволено. В искусстве это проявляется в модерне, где каждый автор – «бог». В
политике – это фашизм и коммунизм, где «бог» - это вождь. Стравинский и Пикассо
в искусстве – то же самое, что Ленин и Муссолини в политике. Причем вторые
только воплощают в жизнь то, что художественно проектируют первые. Об этом Георгий
Федотов ещё в 1936 году писал.
Митя:
По твоему выходит, что фашизм, коммунизм и модернизм – это одно и то же? Но я
же с фашистами воевал! «За Родину, за Сталина кричал»! Я и сейчас за компартию
голосую.
Алеша:
Конечно, германский фашизм и русский коммунизм – это разные вещи. Первый – это нордический
миф, второй — превращенная форма русского православия. Но горделивый модерн к
обоим руку приложил – и русские, и немцы рая на земле без Бога возжаждали. И
вождей вместо Бога себе учредили. Не случайно ведь Гитлер в молодости был «свободным
художником», а Сталин свободолюбивые стихи писал.
Иван:
Некоторый резон в этом есть, Алеша. И чтобы такое не повторилось, я предпочитаю
современный постмодерн, который не провозглашает никаких «окончательных истин»
и «единственно верных учений». Любая истина тоталитарна, она требует всеобщего
согласия и приводит к Гулагу и Освенциму. Постмодерн – это нынешний великий
инквизитор, не дающий людям ради воображаемой «истины» убивать друг друга. Это
даже к Христу ближе. Да здравствует дифференция и ризома!
Митя:
А вот «либеральные» Соединенные Штаты направо и налево свои бомбы швыряют,
порой даже атомные. И по телевизору это на весь мир показывают – «телевизионная
война» называется.
Федор
Павлович: Что-то у вас всё в одну кучу – фашизм, коммунизм, модернизм, бомбы… Голову
сломаешь. Давайте лучше коньячку выпьем!
Комментарий
издателя: Беседа прервалась. Вероятно, наши философы слегка устали. Я ещё
посидел немного, и отправился восвояси. Услышанный разговор, однако, не выходил
у меня из головы. Так вот, значит, как складываются судьбы людские! За
прошедшее столетие карамазовский род, оказывается, не только не прекратился, но
выжил, и в некотором роде даже укрепился на земле. Больше всего меня поразило
то, что братья Карамазовы, вкупе со своим родителем, точно символизируют собой
основные духовно-ментальные типы современной России. Впрочем, это ещё Д. С.
Лихачев и В.Е.Семенов заметили. Вот Алеша, например – это
православно-христианский тип русской традиции, Дмитрий – патриот с
коммунистическим уклоном, Иван — либерал-западник, Смердяков… он и есть
Смердяков, смерд. Что касается Федора Павловича, то он, конечно, бабник и
выпивоха, хотя, если копнуть поглубже, у него тоже своя крепкая жизненная философия
(см. об этом любопытную статью Л.П. Карсавина «Федор Павлович Карамазов как
теоретик любви»). В общем, бурный ХХ век не прошел для наших героев даром – они
сильно продвинулись в своём развитии, овладели новой терминологией и даже
приобрели немалое число сторонников, особенно Смердяков. Хорошо бы их ещё
послушать. Зайду завтра опять в «Столичный город».
Беседа вторая
Федор
Павлович: Итак, Дмитрий Федорович, вы изволите утверждать, что американцы
нарочно «телевизионные войны» устраивают?
Митя:
Конечно, нарочно! Православную Сербию бомбят – сразу по телевизору, Ирак бомбят
– туда же. А вы знаете, что Ирак – это Месопотамия, древнейшая цивилизация на
земле: Шумер, Вавилон, Ассирия… По Библии, именно там Рай находился. Что против
этого какие-то подростковые Штаты – буржуазное «животное царство», вообразившее
себя новым Римом. С тех пор, как Советский Союз развалили, им всё позволено.
“Pax americana” создают. А для этого информационное оружие нужно.
Смердяков:
И правильно делают. Вот если бы они у нас в Скотопригоньевске объявились, в
нашем трактире гораздо лучше бы дело пошло. Если что, я завтра же в
Брайтон-Бич…
Федор
Павлович: Так тебя туда и пустили.
Иван:
Не о том вы говорите. Американцы – нормальные люди, которые на земле, а не на
небе живут. Они хотят устроить для себя удобный мир, с хорошим питанием,
полноценным сексом и ласковой смертью. Их ТВ и кино – это смазка хорошей
цивилизационной машины. Вы что думаете, Голливуд напрасно миллиарды тратит?
Алеша:
Но ведь там происходит чудовищное снижение образа человека, Иван. Герой
американского экрана – это робот с программой: «райское наслаждение – баунти»…
Читайте «Протестантскую этику и дух капитализма» М. Вебера - там обозначены
корни американского чуда. В его истоке лежит утопия — социальная и
технологическая утопия счастья на грешной земле, вплоть до «американской мечты»
о просперити с белозубой улыбкой, ограничивающей ее владельца от всего низшего
— варварского, от всего внешнего — чужого, но и от всего высшего — богоносного,
таинственного. Это утопия мира без страдания, без греха и Воскресения. С
православной точки зрения, такой мир — это насмешка над творением Божиим, и
самое печальное состоит в том, что смех этот уже прозвучал.
Федор
Павлович: Браво, Алешенька! Всегда тебя за идеализм любил.
Митя:
Не идеализм это, а просто красивая сказка. Не потянет современный человек христианского
идеала! Помните, как в 17 году наши мужички-«богоносцы» храмы разоряли и
священников в прорубях топили? Не знаю, как в Америке, а русскому человеку
Вождь нужен.
Смердяков:
Да и теперь-то в церковь больше «для порядка» ходят. А уж как бывшие секретари
обкомов со свечечками стоят – умора…
Иван:
Кто ходит, кто не ходит – это его личное дело. И в чужую душу лезть нечего. Я
уже имел честь сказать вам, что в эпоху постмодерна нет никакой Истины с
большой буквы – слишком много конкурирующих «картин мира» создало человечество
за свою историю. А коли так, то и Голливуд хорош, и секретари со свечечками
пригодятся – лишь бы не мешали друг другу жить. Вот умница Карл Поппер всё это
«открытым обществом» назвал. Толерантность нужна. Иначе и нельзя жить в ХХI веке.
Смердяков:
Ах, Иван Федорович, да вы же мои заветные мысли высказываете! Если бы я так
гладко говорить умел… А про киберпанк да про сатанинские сайты в интернете нас
не просветите? Очень хотелось бы послушать-с.
Федор
Павлович: Про это ты лучше у своего любимого Жириновского спроси. Он всё знает
– не даром же каждой женщине по мужику обещал. Вот уж действительно гений! Что
хочет, то и говорит, любой образ примет, а народ за ним, как овцы за бараном,
тянутся. Это как, по-твоему, Иван, называется?
Иван:
Есть постмодерн в философии, есть в искусстве, есть и в политике. Предметом
артизации (в том числе и политической) может быть в принципе любая вещь,
поскольку она не обладает четко фиксированной онтологией.
Федор
Павлович: Ох, Ванюша, попроще! Мы ведь университетов не кончали.
Иван:
Проще говоря, это значит, что не имя зависит от предмета, а предмет от имени.
Рекомендую «Логико-философский трактат» Витгенштейна. Как назовешь вещь или
человека, такими они и будут. Здесь Жириновскому в политике действительно равных
нет. Впрочем, то же самое делают, например, Пригов в поэзии, Кулик – в
акционизме, Юфит – в кино…
Митя:
Это тот самый Пригов, который сам себя назначил великим поэтом, и велел
называть себя не иначе, как Дмитрий Александрович? А художник Кулик – тот и
вовсе собаку из себя изображает?
Смердяков:
Эх, мне бы такие таланты… Впрочем, мы и в своем трактире не пропадем.
Иван:
Напрасно иронизируете. В современном искусствознании это называется «скандальной
самопрезентацией». А что прикажете делать художникам, когда все стихи и романы
уже написаны, все фильмы сняты, все философские идеи высказаны? Нынешним
Шекспирам остались только «римейки» – игровые перекодировки смысла из одного
регистра в другой. Homo ludens – не худший тип человека.
Алеша:
Вот тут я готов тебя поддержать, брат. Когда сказать по существу уже нечего, начинают
говорить о самом говорении, и поневоле заговариваются. Почитай хотя бы того же
Деррида – это же шаманское камлание, прости Господи!
Федор
Павлович: Да уж, попался мне как-то в руки журнал «Искусство кино». Ни словечка
не понял, а ведь про кино пишут. Потом мне сказали, что это они «по Дерриде
ботают»…
Митя:
Да они сами не понимают, что пишут. Как говорится, искусство кончилось, но
остались искусствоведы – им же жалованье получать надо. А ведь прав был Ленин –
из всех искусств для нас важнейшим является кино.
Иван:
Во многом прав был этот стряпчий. В ХY веке из него вышел бы отличный
инквизитор. История вообще не для слабонервных. Но сейчас время фанатиков
прошло. Сейчас время либералов – вот посмотрите, какое разнообразие в
интернете.
Алеша:
Опять ты про интернет. Да ведь в этой «веселой относительности» интернета самый
бесовский тоталитаризм и сидит.
Смердяков:
Почему это?
Иван:
Не согласен. Возьми список наиболее популярных сайтов в рунете. Между прочим,
там на первом месте официальная страница Русской Православной церкви, на втором
– один из еврейскийх сайтов, и только на третьем – сатанинский. Jedem das
seine, как говорят немцы.
Федор
Павлович: Да уж, вольному - воля, спасенному – рай.
Алеша:
Интернет – это пространство без стыда. Там нет различия между белым и черным,
между Богом и сатаной.
Иван:
Так всегда было в светской культуре. Культура – это прежде всего свобода.
Смердяков:
Верно, верно. Захочу - оперетку послушаю, захочу – «Sex pistols» подключу.
Алеша:
Ты Писание забыл, Иван? Вспомни книгу Бытия. Кто построил первые города, стал
ковать орудия из меди и железа, играть на гуслях и свирели? Потомки братоубийцы
Каина. Старший сын изгнанных из рая Адама и Евы начал свою земную деятельность
с убийства родного брата. За это он был проклят Богом, а его дети и внуки изобрели
замену (эрзац) богообщения. Ею и стала культура. Культура – это пограничье
между Богом и дьяволом, это светская (мирская) форма духовной жизни, в которой
согрешивший дух переживает наложенное на него проклятие.
Федор
Павлович: А если я, грешный, не хочу ни того, ни другого, а просто по своей
глупой воле пожить?
Иван:
Живите, батюшка, кто же вам не дает. Алексей, по своему обыкновению, хочет
навязать вам то, на что вы не способны.
Митя:
Если человека на волю отпустить, он совсем свиньей станет. По себе знаю. Не
случайно же при демократах чернуха со всех экранов лезет. Демократия «низ»
любит, гениев и пророков казнит. Она убила Сократа и Христа, она выбрала Гитлера.
Смердяков:
Имеем право. Чай, в свободной стране живем.
Иван:
Разрешено всё, что не запрещено. В ХY столетии разрешение на культуру давал
великий инквизитор, в середине ХХ века – генералиссимус Сталин. Сегодня
дисциплинарные пространства цивилизации анонимны, диалогичны, никого ни к чему
не принуждают. Хочет человек путешествовать в киберпространствах – пожалуйста.
Хочет называть это «открытым обществом» – ради Бога. Может там хоть с чертом
полюбезничать – мне, во всяком случае, не привыкать. Он и без интернета ко мне
захаживал.
Федор
Павлович: Нет уж, увольте-с, мы лучше с коньячком-с.
Смердяков:
А мне нравится. Иной раз на такой бесовский сайт заедешь… Вот только смелости
не хватает. От рождения к падучей склонен. Ну, ничего, скоро такие лекарства
изобретут…
Митя:
Гуляйте, гуляйте, господа. Только скоро друг друга от либерализма кушать
начнете. Про «золотой миллиард» слыхали? Это же всемирное рабство! Сами же
сказали: если Бога нет, всё позволено. Человеку – особенно современному –
железная рука нужна, и чтоб была она страшна и любима. Она и защитит его
изнутри и снаружи. Помнится, и в Библии сказано: начало премудрости – страх
Господень.
Алеша:
Так Господень же страх и Господня любовь! А ты его, Митя, с человеческим
запретом путаешь. У Фрейда – психиатра этого венского – культура ведь тоже
всего лишь запретом оказалась, а сущность человека у него звериная. И никаким
либерализмом её не исправишь.
Федор
Павлович: Рад бы в рай, да грехи не пускают.
Смердяков:
А по мне и так хорошо. И никакого вашего рая, Алексей Федорович, мне не надо.
Вот известный поэт А.К. Толстой правильно писал: только то, говорит, и
действительно, что для нашего тела чувствительно. А всё остальное – одни
фантазии.
Иван:
Ты, как всегда, вульгарен, лакей, но мыслишь логично. Во всяком случае,
насильно в рай тебя никто тащить уже не будет.
Смердяков:
Я хоть и лакей, а побогаче некоторых буду. Вон у меня особняк в три этажа
строится. Иметь такой дом интереснее, чем читать Томаса Манна – это я своими
ушами по радио «Свобода» слышал. Известный умник Борис Парамонов заявил.
Алеша:
Умный человек в глубине души иногда – ужасный пошляк. Или иное: «умен, как бес,
и зол ужасно». В Писании как раз о таких сказано, что «сыны века сего
догадливее сынов света в своём роде»» (Лк. 16,8).
Федор
Павлович: В Писании к любому случаю подходящую цитату подобрать можно. А ты
представь себе, Алеша, что когда-нибудь все люди праведниками бы сделались. Оно
хоть и свято, да скучновато.
Смердяков:
Ну уж дудки! Однова живем.
Иван:
Современная культура и хороша тем, что здесь каждый может найти свою нишу. На
рояле есть белые и черные клавиши - так же и в религии, искусстве, политике ХХI
века есть пространство свободы. Музыка извлекается из всей клавиатуры – иначе
это не музыка. Философия постмодерна знает факт многоликости мира, и работает с
ним. Постмодерн со своей тотальной игрой есть радикальный плюрализм истин:
пусть расцветают все цветы.
Митя:
От твоего «плюрализма» по всему миру уже бойня идет. Лет через 20 атомная бомба
будет у любой крупной банды. Посмотрим тогда, как вы, либералы, запоете.
Кстати, Нью-Йорк 11 сентября 2001 года по телевизору выглядел покруче любого
Голливуда. «Электронный привет» от Апокалипсиса!
Алеша:
Вот в этом брат Дмитрий прав. Спецслужбы не властны над сердцем человека, если
он вырастил в нём зло. Всякая власть есть в конечном счете духовная власть –
это каждый день доказывают те же террористы-смертники, которые идут на гибель
отнюдь не ради денег.
Иван:
ХХI век – это эпоха модернизации и вестернизации всего мира. С расширением
пространства культуры реальное зло будет маргинализовано и вытеснено на
периферию цивилизации. Кстати, в киберпространстве может быть смоделировано
(«проиграно») любое зло, даже ядерный конец света – никому от этого хуже не
будет.
Федор
Павлович: Ой ли?
Смердяков:
Нас пугают, а мы не боимся. Кстати, под моим особняком крепкий каменный бункер
будет. В случае чего – милости просим. Я уж там и запасец кое-какой сделал.
Алеша:
Я называю вещи их именами. Зверь с компьютером и атомной дубиной в руке – это
плод современной безбожной цивилизации. Именно любезный тебе постмодерн, Иван, уравнивает
добро и зло, жизнь и смерть. Помните, как в рассказе Федора Михайловича
Достоевского «Бобок» покойники на кладбище хотят «заголиться и обнажиться»,
чтобы в последний раз насладиться «пространством свободы» перед Страшным Судом.
«Свобода от» и «свобода для» – совсем разные вещи.
Смердяков:
А по мне всё едино. Свобода – она свобода и есть.
Митя:
От такой свободы до концлагеря – один шаг. Только теперь это будет «электронный
концлагерь». Уже теперь для всех ввели ИНН с тайным кодом 666. Или это тоже
«артизация»?
Алеша:
Свободе воли христианина цифры не указ. Если бояться чисел, надо вырвать
страницу 666 из всех книг, включая Библию. Бог насильно никого не спасает, но и
сатана не может механически (без согласия самого человека) погубить его душу.
Образ Божий сохраняется в людях в любом концлагере – будь он хоть обычный, хоть
электронный. Читайте «Архипелаг ГУЛАГ».
Иван:
Что-то вы больно либерально рассуждаете, Алексей Федорович! А я вот вам мнение
известного американца Артура Кларка приведу. Он прямо говорит, что «техногенная
цивилизация на высшей ступени своего развития не отличается от магической». Это
хорошо знгают «кибернавигаторы» – обитатели только что упомянутых вами
виртуальных пространств. А фильм «Матрица» вы видели?
Федор
Павлович: Вот белиберда-то!
Митя:
Отнюдь не белиберда, папаша! «Компьютерное поколение» давно уже живет в
искусственной («артизированной») реальности мировой паутины. Все эти «юзеры»,
«хакеры»… Они уже не с нами, и им глубоко плевать на Истину, Красоту, Россию. У
них даже язык другой – какой-то американо-машинный жаргон. Поколение «ПИ», как
назвал их один современный писатель...
Смердяков:
Хлеба и зрелищ – вот что нужно людям. Как было в Риме, так осталось и теперь. Хлеба
у нас, спасибо демократам, довольно. Теперь подавай зрелища.
Иван:
Это не просто зрелища. Ги Дебор правильно назвал современное общество
«обществом спектакля». Это свободное конструирование возможных миров – в
философии, в математике, в живописи, на сцене, в мультимедиа. Кстати, в Х1Х
веке Шеллинг так определял романтизм: мышление о возможном. Сегодня постмодерн
как мировоззрение и дигитальные технологии вообще сняли различие между
возможным и действительным. Ныне то, что возможно, уже действительно, а действительность
есть только одна из возможностей. Если угодно, это и есть техногенная магия.
Ещё Гераклит заметил, что вечность походит на ребенка, играющего в шашки. С
эпохи Ренессанса европейская наука и колдовство в принципе неразделимы. ХХI век
только доводит до логического конца эту божественную игру с «матрицами» бытия.
Федор
Павлович: Прелестно, прелестно.
Смердяков:
И мне нравится. Захочу – в преисподнюю загляну, захочу – Николь Кидман поцелую.
Я специально для этой цели свой домашний кинотеатр с мощным компьютером соединил.
Иван:
Ты низок, лакей, но это святое право человека. У тебя, как и у любой
человеческой букашки, есть теперь культурная норка. На одной «виртуальной
полянке» – голубые, на другой – розовые, на соседней – любители бабочек. Это ещё
в прошлом веке Тоффлер в своём «Футурошоке» предсказал. Глядишь, тебе ещё и
«клонированное бессмертие» выпадет. А Маклюен со своей «глобальной деревней» ошибся.
Слишком мы все разные оказались.
Алеша:
Вы понимаете, братья, о чем толкуете? Да ведь это замена Божьего мира играми
дьявола. Мозаичное сознание (и ещё более подсознание) реализует свои фантазии в
электронной форме. Ему никто не противостоит. Человек становится «грешным
богом», который всего хочет и всё может. Ему действительно всё позволено. Называйте
это как угодно – магией, «артизацией», «фикциональным дискурсом» – вы хотите
построить на человеческом грехе множество новых вселенных, и стать в них хозяевами,
со своей религией, этикой и эстетикой. Не надо летать на другие планеты – вот
они, под рукой. Об этом и говорится в Апокалипсисе: перед концом света
антихрист будет манить людей чудесами. «Будете как боги» – вот мудрость Змея.
«Прогресс» направлен к тому, чтобы осуществить её, и тем все народы соблазнить.
Близко уже, при дверях.
Федор
Павлович: Страшно, Алешенька, пожалей ты меня, старика…
Комментарий
издателя: Интересно, до чего они договорятся в следующий раз, подумал я, затворяя
за собой дверь. Прямо как на ученом совете диспут идет. «Русские мальчики», как
известно, все философы.
Беседа третья
Федор
Павлович: Ну-с, государи мои, давайте завершать наши прения. Может, и жить-то
всего ничего осталось, а мы всё разговоры разговариваем. Вы мне прямо скажите,
чего вы хотите от искусства, от политики, от Бога? Начинай ты, Смердяков, у
тебя всего понятнее.
Смердяков:
Да чего тут мудрить – я богатым и здоровым быть желаю. И все того же хотят,
только некоторые (тут он посмотрел на Ивана Федоровича) это слишком умными
словами выражают. Надеюсь, никто не сомневается, что человек произошел от
обезьяны? Вкусная еда и вкусный секс – вот что ему нужно, а всё остальное по
боку. Я же человек откровенный: чтоб всему миру провалиться, а мне чтобы чай
пить! Тут всё моё искусство, и Бог, и политика. Если «артизация» и «электронный
концлагерь» мне в этом пособят, тем лучше.
Федор
Павлович: Люблю тебя, насекомое, за прямодушие. Может, христианство, и правда,
«прекрасная болезнь», как выразился недавно один талантливый петербургский
критик?
Митя:
Христианство ищет Бога на небе, а я хочу его на земле. Бог должен быть близок -
иначе жить неинтересно, особенно на Руси. Западный человек научился обходиться
без Истины – на что покажет пальцем, то уже и искусство… Как сказал мне один
знакомый немец, «в Европе жизнь конечна и без тайны». Никакими «реди-мейд» или
«перформансами» не заменишь реализм действительной жизни, господа. Между
прочим, это уже начали понимать восточные и южные (особенно исламские) народы –
отсюда и террор. Хорошенькое дело – у Запада компъютеры и ракеты, а внутри-то
пусто! От этого когда-то Древний Рим рухнул, несмотря на все свои легионы. Не
дадут «золотому миллиарду» отгородиться в своих Голливудах! Кстати, «Танцующая
в темноте» или «Догвиль» Ларса фон Триера – это попытка самозащиты Европы
против «культурного империализма» Америки. Такого смеха над ней я давно не
видел!
Федор
Павлович: Ну конечно, тебе нового Сталина подавай! А Жириновского с его
«арт-популизмом» не хочешь?
Митя:
Сойдет на время и Жириновский – как переходная фигура, конечно. Шутам да
юродивым всегда позволялось правду «с бубенчиками» говорить – это древнейшая
форма «артизации» и есть.
Иван:
Жириновский отнюдь не шут – это гений политического «артхауза». Таковы все
деятели бывшего андерграунда («другая» политика, «другое» искусство», «другая»
любовь), которые стали сегодня официозом в масс-медиа. Включите любую программу
ТВ – убедитесь сами. Я уже не говорю об интернете с его «сетературой».
«Человеку ведь нельзя, если нету у него», как написал известный московский
стихотворец Рубинштейн. В современной цивилизации – я имею в виду цивилизацию
западного модерна с началом в эпоху Возрождения – произошли необратимые
изменения. Нелепо требовать от неё возврата к цивилизации традиционной, с её
культом вечности, с её космической онтологией и общиной . Такими были когда-то Египет
или Китай. Такой была в свою классическую пору Греция, которая тоже не знала
истории и личности. Впервые западная идея как таковая «попробовала» себя в
Римской империи – и получила Тиберия и Нерона. Средние века в Европе – это
продолжение римской империи в форме римской церкви (великий инквизитор).
История собственно Запада начинается с ХY века, с эпохи Возрождения, которая
дала мощный толчок европейскому религиозно-культурно-политическому
эксперименту.
Реформация
и Просвещение продолжили этот опыт, переведя метафизические ценности – в
инструментальные, соборность – в индивидуализм. «Джиоконда» Леонардо – это
автопортрет новоевропейского человека как центра космоса. Философия Гегеля есть
обожествленное мировидение такого человека. Прав Ницше: европейский Бог умер.
Человеку
модерна самому приходится решать, что хорошо и плохо. Такова цена метафизической
свободы. В постмодерне («артхаузе») цивилизационный эксперимент Запада просто
доводится до радикального конца. Противоположность истине – не ложь, а другая
истина. Гений западного модерна покинул небо и «ушел в себя» – ему не надо
ничего никому доказывать. Сегодня искусство – это то, что он хочет считать
искусством («концептуализм»), и то, что он продает в качестве искусства
(«артрынок»). То же самое с политикой и религией. Смешно говорить о капитализме
там, где его в принципе быть не может (без протестантской морали здесь не
обойдешься – опять спасибо М. Веберу). Ещё смешнее говорить о демократии при
почти полной управляемости массы (нформационное оружие, прежде всего ТВ). Путь
свободы – этот опыт элитарного «грешного бога», самого делающего свою историю –
должен быть пройден до конца, чего бы это ни стоило.
Разумеется,
ни о какой «свободе для масс» при этом не может быть и речи. Человек толпы –
это «машина желания», и она должна хорошо управляться. В ближайшее время нас
ждет новый феодализм, а затем, вероятно, и новое рабовладение – с электронными
чипами под кожей каждого пустого лба. В любой стране мира плебс составляет три
четверти населения (кивок в сторону Смердякова). Пусть он проживёт свою
маленькую пошлую жизнь, но под нашим контролем. Иначе хлопот не оберешься.
Всемирной черни нужен инквизитор с мощным компьютером – тогда избранным открыты
все пути.
Федор
Павлович: Браво, Иван Федорович! Только позвольте узнать, чем ваш «элитарный
инквизитор» будет отличаться от правящей партии при военном коммунизме или
фашизме? И куда он поведет народы?
Иван:
Коммунисты и фашисты насиловали и запрещали: мы дарим людям свободу – в том
числе свободу зла. Пусть каждый решает за себя. Маркс говорил о человеческой
природе как самоцели, Ницше – о сверхчеловеке, Эвола – о солнечной империи,
Хайдеггер – о бытии-к-смерти. Не всё ли равно, если это выбор самого человека?
Посмотрите на Майкла Джексона – он белый и черный, и мужчина и женщина, и здоровый
и безумный одновременно. Его судят, а он остаётся героем. Вот предел
«артизации». Главное, чтобы человек мог свою волю заявить (в искусстве, в
религии, в политике), а там посмотрим. Как заметил учитель всех французских
экзистенциалистов Александр Кожев, «только Риск поистине актуализирует
человеческое в человеке».
Митя:
Но ведь западному «прыжку в свободу» всего-то каких-нибудь триста лет, а каков
результат? Рождаемость у «золотого миллиарда» минимальная. Во Франции и
Германии мусульман скоро будет больше, чем христиан. В некоторых странах Европы
уже «венчают» однополые браки. В 2003 году англиканская церковь возвела в сан
епископа открытого гомосексуалиста. Нефть и газ закончатся на земле до конца
столетия – чем печь топить будем?
Иван:
Термоядерная энергия неисчерпаема. Уже сейчас строится международный реактор
ITER, и Россия в этом деле играет первую роль…
Алеша:
Дайте и мне слово сказать. Мы толкуем с вами об искусстве, о политике, о жизни –
но ведь они неразрывны. Отвергнешь одно – порвешь всю цепь. Искусство – это
движение к красоте: такова его онтология. Соответственно, наука – это
приближение к истине, нравственность – стремление к благу. А красота – это Дух,
явленный как созерцание.
Можно
что угодно делать с искусством (включать его в любой контекст, менять
окружающее его социально-культурное поле и т. п.) – искусством оно останется до
тех пор, пока являет бесконечное в конечном. Оно может даже отрицать красоту ради
безобразия и смерти – это будет красота с обратным знаком, отказ Богу на
присутствие в человеческом мире. Брат Дмитрий верно сказал: «Красота – это
страшная вещь! Страшная, потому что Бог задал одни загадки. Тут берега
сходятся, тут все противоречия вместе живут. Тут дьявол с Богом борется, а поле
битвы – сердца людей». Можно поднести Богу «Цветы зла», как это сделал Бодлер –
такая «артизация» будет только видимым унижением красоты, но ничего не сможет
поделать с ней в принципе. Божья красота абсолютна - чем ночь черней, тем ярче
звёзды. Бог поругаем не бывает. Если кто-то оскорбляет Его, то хуже, в конечном
счете, только самому оскорбителю. Добро существует, даже когда никто не добр. Истина
остается истиной и среди лжецов. Миллиард китайцев, к примеру, понятия не имеют
о Пушкине – это не мешает ему быть великим христианским поэтом. Малевич
поставил на пьедестал свой «черный квадрат» как икону абсолюта. На самом деле
он ввёл в границы «артмира» космическую тьму. Православная икона не содержит метафизической
тьмы: чернота возникает из-за отсутствия света. У христиан есть своя литургия
красоты, её исток – образ Христа как вочеловечившегося Бога. Ее слово –
молитва, её одежды – белые, её музыка – знаменный распев, её архитектура –
златоглавый храм со свечой перед «Троицей». Всё остальное приложится.
Что
касается нынешнего века, то здесь «верх» и «низ» поменялись местами.
Новоевропейский
исторический опыт - это короткая прометеевско-фаустовская религиозная авантюра.
После ХYI века он описал круг: от появления культуры как замены Бога до смерти
(ничто) как сущности пустой свободы. Эгалитарный прогресс оказался дорогой к
царству призраков, симулякров. За три столетия новоевропейского модерна там
утвердились «три кита» либерального сознания – гений, ирония и эротика. На них
основал авангард свой интеллектуально-поэтический метод - и был в свою очередь
отменен постмодерном, убившим не только Бога, но и человека. Видимо, было
что-то ошибочное в самой западной (рационально-юридической) постановке вопроса
о святыне и свободе.
Немудрено,
что при этом свобода чаще оказывалась «на стороне демона» (Ж. Батай).
Постмодерн – это завершение модерна, где победившее вольнодумство кусает себя
за собственный хвост. Самоцельная свобода исчерпала себя. Предел постмодерна –
это бесконечный тупик самоцитирования. Если наши нигилисты («ничевоки») ещё
утверждали отрицание, то «артхауз» отрицает утверждение – в этом вся разница.
Если всё можно, то ничто не важно. Если искусством оказывается любая вещь
(отсутствие границы «артмира»), то его нет вообще, как нет и реальности, нет
человека, нет Отца. Тогда остаётся стареющий нарцисс, по привычке ловящий свои увядающие
отражения. Такое занятие – последнее прибежище демона, мыслящего самого
себя.Любой народ заслуживает своё правительство; точно так же каждая
цивилизация достойна своей судьбы. Христианская история Запада кончилась уже
лет 200 назад, вместе с торжеством рыночной идеологии и философии прогресса.
Конец этот был ознаменован громовым вольтеровским хохотом, до сих пор
перекатывающимся по Европе. Основавшие Соединенные Штаты англосаксонские
пуритане (кальвинисты) были кем угодно, только не христианами: это был возврат
в Ветхий Завет. Их верой было и остается богатство, сила, самоутверждение –
самые антихристианские ценности (именно на них строит свою идеологию Голливуд).
Их бога зовут «О КЕЙ». На наших глазах завершается и материальная история фаустовской
цивилизации: основные её тенденции, будучи продолжены в будущее, ведут к
глобальной катастрофе (см. «Доклады Римскому клубу» – экологический предел
природы и постмодернистский предел культуры). Западному «прогрессу» осталось
жизни лет сто: он победится собственной всемирной победой. Это будет драма духа
в мире техноса.
Американизированный
глобальный Фауст получит в ХХI веке своего Мефистофеля – но уже не вальяжного
гетевского господина, а инфернальную биоэлектронную бестию, в которой будет
заключен весь грех, накопленный за годы постмодерна «золотым миллиардом». «Неправедный
пусть еще делает неправду; нечестивый пусть еще сквернится; праведный да творит
правду еще, и святый да освящается еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со
Мною, чтобы воздать каждому по делам его» (Откр. 22: 11—12).
Иван:
То, что ты сказал – очень опасно. Будь я инквизитор, сжег бы тебя на площади.
Митя:
И людей ты, кажется, не очень любишь. Им бы чего попроще, поближе…
Смердяков:
Я ухожу. Сейчас как раз по НТВ «Последнее искушение Христа» будут передавать.
Давно хотелось взглянуть.
Федор
Павлович: Да и я, пожалуй, откланяюсь. Складно ты, Алешенька, речь ведешь, но у
меня сегодня ещё с одной «мовешкой» свидание. Она притягивает сильнее…
Алеша
молча склоняет голову.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/