--PAGE_BREAK--
Личность, увлечения.
Есть ли вообще связь между личностью человека и его увлечениями? Конечнопроявляется не только в работе, но и в немалой степени в увлечениях., есть. Личность Главным увлечением Цоя были песни. Удивительно работоспособный музыкант и поп-идол целого поколения Майкл Джексон как-то сказал, что человек бывает только тогда счастлив и доволен своей работой, когда она совпадает с его увлечением. Именно так; работа совпадает с увлечением. Первичным является увлечение. Но очень часто кроме основной страсти есть, еще несколько так сказать, сопутствующих.
«Он все делал очень легко, если уж за что-то брался. Когда получал водительские права, а было это, если не ошибаюсь, осенью 89-го, я сидел третьим в машине, где Виктор с инструктором совершали „первую ходку“. Так вот, он сел и поехал. Я не поверил, что он сделал это впервые, но так и было. Я понимаю, сейчас говорить, что он был такой звонкий, ловкий — трудно, но так и было. Так же и английский выучил — с нуля, буквально за полгода. И когда мы были в Дании, И в Копенгагене он давал интервью на радио на английском. Лихо у него это получалось», — вспоминает менеджер группы «Кино» Юрий Белишкин. А как описать личность Виктора Цоя? О многих чертах его характера мы знаем из рассказов его и жены и друзей… О тех временах, когда Цой только начинал играть, вспоминают его друзья — Максим Пашков, Андрей Панов и другие.
. Максим: "… человек он был мрачноватый.… Таким был всегда. Конечно, всенародная любовь его изменила.… По природе он непробивной, патологически застенчивый"
Андрей: «Цой был всегда очень зажатый. Комплексанутый, даже так скажу»
Михаил Науменко: "… от него всегда исходил какой-то специальный флюид одиночества"
Юрий Белишкин: "… он таким и был. Молодой, но такой серьезный"
Александр Титов: «Витька меня всегда поражал. Он был человеком абсолютно неброским, не умеющим себя подать, даже стеснительным в компании. У меня до сих пор такое чувство, что я не знаю о нем и половины.
Есть такие люди — когда начинаешь с ними знакомиться ближе и что-то в них приоткрывается, то ты видишь, что вообще их раньше не понимал. Общаясь с Витькой, я постоянно убеждался в таинственности его натуры. Он был очень сильный человек, очень сконцентрированный. Мог часами играть на гитаре и петь одну и туже песню — прорабатывать ее для себя. Но чего никогда не было в Цое — так это позы. В нем было геройство, но геройство абсолютно естественное, органичное. Оно было также натурально, как и каждое его движение. Кстати, поэтому не было случая, чтобы кто-то подошел к Витьке после концерта и сказал: „Цой, у тебя шоу сегодня было хреновое“
»Цой же вызывал симпатию как у людей его совсем не знавших, так и знавших Витю только по песням, но не в лицо. Своим поведением, имиджем, общением, какой-то, в хорошем смысле, дистанцией. С одной стороны, он был человек загадочный, но в то же время и обыкновенный, такой как все" — Юрий Белишкин.
Все, что он делал, было абсолютно органично. Под стать своему характеру он и одевался — только в черное. В костюмах, даже черных, тем не менее, не ходил. Костюм купил, но так ни разу и не надел. Все черное — сумки, куртки, футболки, туфли, сапоги. Все это покупалось обычно за границей. Он не был рабом вещей, но в одежде был рабом черного цвета.
У Рашида Нугманова есть свое мнение: «Часто о Викторе говорят — одиночка. Конечно, говорить можно по-всякому, но что касается конкретно Виктора, то он вообще не любил оставаться один. Не то, чтобы он чего-то боялся, просто не мог один и все. Кто-то все время должен быть рядом с ним. Я это не раз замечал. Цой очень не любил в гостиницах жить. Когда он приехал на съемки той же „Иглы“, я ему сказал: „Вот твой гостиничный номер. Он все время будет за тобой. Пожалуйста, если тебе нужно будет уединиться, побыть одному...“ Цой ни разу им не воспользовался. Он все время жил у нас. И когда говорят о Викторе, что он человек необщительный или грубый, отталкивает людей, — это не так. Просто, особенно в последнее время, он общался с очень немногими, но с друзьями был замечательным, открытым человеком». Согласитесь, это мнение никак не соответствует определению Максима Пашкова — «мрачноватый». Сам же Виктор говорил о себе так: "… Я не такой замкнутый, как может показаться". Вспоминает Нина Барановская: "… когда я стала работать в рок-клубе, мы, конечно, стали чаще общаться. Я занималась литовкой текстов, и мне приходилось читать их сразу, как только они создавались. И тут с Цоем, наверное, было проще всего, потому что он не то чтобы сразу на все соглашался, но у него не было такого революционного задора, как у Борзыкина, когда любой ценой надо этот текст залитовать, добиться, встать на уши. Цой к этому не прикладывал никогда никаких усилий, не уговаривал, не убеждал, не упрашивал. Наверно, поэтому все получалось само собой. И не потому что тексты у него были менее революционными, чем у Борзыкина. Скажем, то, с чем он выступил на фестивале в ДК «Невский», по социальной значимости, о которой тогда все любили говорить, было ничуть не слабее"
Рашид Нугманов: «Просто он являлся олицетворением романтизма, он в нем жил, он был у него в крови»
Александр Титов: «Я не знаю ни одного человека, который относился бы к Цою с пренебрежением или с непониманием. Даже если они ни хрена не понимали и несли чушь, все равно это было доверительное общение. Его уважали. Для меня он был последним героем, как сам себя назвал»
С кем никогда не ладил Виктор, так это с начальством. Общения с руководящими товарищами у него не получалось ни под каким видом. Один такой случай рассказал Анатолий Соколков. Когда Цой не получил удостоверения об окончании курсов для кочегаров (несколько раз не был на занятиях из-за гастролей), они с Соколковым решили сходить к начальнице.
Анатолий Соколков:«У него была такая особенность — он не мог общаться ни с каким начальством. Независимость натуры или еще что… Но это очень действовало на нервы всем начальникам. Ну, говорил там „да“, „нет“ — но нормально, не было никаких высокомерных жестов. Человек просто сидел, разговаривал, но сразу возникало неприятие — у тех людей, у которых много формализма в голове. Если бы я в той ситуации просто пошел один к нашей начальнице — хорошая была тетка, — то было бы все нормально. Но мы пошли с Витькой, это подействовало им на нервы, и они просто наотрез отказались»
Цою также страшно не нравилось, когда к нему «лезли в душу», надоедали пустыми вопросами, навязывали ему приятельские отношения, — как же, восходящая звезда! Цой не любил интервью. Ему действовала на нервы разница между тем, что он говорил журналисту, и тем, что потом было напечатано в газете. Виктор не любил интервью еще и по причине природной замкнутости. Его разговоры с залом после выступлений были рекордными по своей краткости. Если спрашивали о чем-нибудь из истории группы, еще можно было получить вразумительный ответ, но если кто-то хотел выудить что-нибудь про самого Виктора, например про личную жизнь, то чаще всего вопрос оставался без ответа или ответ был такой, что спрашивать больше не хотелось. Как-то ему задали вопрос, что в окружающей действительности ему не нравится. «Все», коротко ответил Цой.
Цой мог не отказать корреспонденту, но, проговорив с ним битый час, тот вдруг обнаруживал в своем блокноте или на кассете диктофона односложные ответы, за которыми явно скрывалось нежелание открываться в интервью. Иной раз Виктор мог сказать прямо: «Это прессы не касается». Он с интересом выслушивал вопросы, но отвечать на них не любил.
«Виктор старался читать все письма, они очень много для него значили, он понимал, что ему выпала особая миссия в жизни», — считает Джоанна Стин-грей. Действительно в последние годы Цой получал массу писем, он их все читал, никогда не выбрасывал, но никогда и не отвечал. Виктор Цой вынашивал песни «в себе». Об этом вспоминает много людей, знавших его. Отец Виктора, например, даже считает, что эта его особенность забывать обо всем, когда в уме рождалась новая песня, послужила причиной роковой автомобильной катастрофы. Эту его особенность уходить в себя в, минуты творчества отмечает и Юрий Белишкин:
«Репетировали „киношники“ очень мало. Я первое время страшно этому удивлялся. Я ни разу не видел Виктора за сочинением песен. Знаете, как другие: пальцами барабанят, что-то демонстративно шепчут, лихорадочно хватают лист бумаги. Он же работал, отдыхал, смотрел видик (он очень много смотрел, нормально относился к Шварценеггеру, а вот Сталлоне не любил), а столько песен написал. Когда, где, как? Все внутри происходило. Отсюда, наверное, и желание побыть одному. Или с друзьями. Я от него подхватил слово „душевные люди“. Те, что достают, душат вопросами, разговорами. Его такие личности здорово мучили...»
Александр Титов: «Витька был уникальный человек, потому что в общении с ним никогда не проскальзывали те мысли, которые вдруг появлялись в его песнях. В общении все было гораздо проще, на уровне быта. Это всегда очень интересный и таинственный знак. Думаю, у некоторых людей есть сильный механизм защиты, и они постоянно контролируют творческий выброс. Во всяком случае, собственно о творчестве мы никогда не говорили. Думаю, что я понимал и принимал его. У Витьки был несомненный дар. Мне кажется, что Витька был творчески более честным, чем Борька (Гребенщиков). Тот за счет своей эрудиции часто вуалировал послание, которое у него есть в песне. Он очень талантливо это делал, очень тонко. А Витька подавал более прямолинейно. И эти простые слова действовали еще сильнее. Поэтому с Витькой у нас никогда не было разговоров о трактовках песен, я его понимал безоговорочно. Работал он над каждой песней, просто погружаясь в нее целиком. Проигрывал миллионы раз.
Чаще всего дорабатывал какие-то гармонические дела. А текст всегда был уже устоявшийся к тому моменту, когда мы начинали работу над песней"
Осенью 1982 года Цой работает в садово-парковом тресте резчиком по дереву, тогда же он увлекается резьбой нэцке (традиционный вид японского искусства — небольшие фигурки из кости или другого материала) и делает их настолько мастерски, будто учился этому искусству долгие годы у восточных мастеров. Вырезанные фигурки он щедро раздаривал приходившим к ним с Марианной домой друзьям.
Виктор вообще сильно увлекался восточными культурами — китайской и японской. Борис Гребенщиков вспоминает: «Наверное, людям, которые Витьку не знают, сложно представить, что мальчик, который в то время учился в ПТУ на резчика по дереву, что называется „необразованный“, был на вполне сносном уровне знаком с древней китайской культурой. Можно было спокойно бросаться именами, рассуждать о самурайском кодексе. В общем, о чем мы говорили, мы знаем»
Интересовался Виктор и «жизненным путем» Брюса Ли.
Константин Кинчев: «Он хотел быть как Брюс Ли — кумир его»
Артем Троицкий: «Как-то мы с Цоем говорили о литературных и прочих кумирах, и я упомянул своего любимейшего Дон Кихота». «Нет, это не мой персонаж, — сказал Цой, — он не сконцентрирован, он слаб»
Его персонаж — Брюс Ли, великий мастер кун-фу, вставший в один ряд с легендами мирового кино. Брюс Ли участвовал в безыскусных боевиках, но магия его присутствия по своей силе не уступала великолепному воздействию Орсона Уэллса и Марлона Брандо.
Б.Г. говорит об этом его увлечении: "… вся эта эпопея с Брюсом Ли началась гораздо позже, когда они с Марьяной уже жили на Блюхера. Да, кажется, это был день рождения Марьяны, и мы с Людкой приехали к ним на Блюхера. Наверно, это было впервые, когда мы приехали к Витьке домой. И как-то так нам в тот день повезло, что хватило денег купить мешок красного вина. Я никогда в жизни не пил так много красного вина, как тогда. Я сухое вино вообще не очень люблю, но оно было дешево, а денег на портвейн тогда не было. И когда я увидел у Витьки на шкафу изображение Брюса Ли, я обрадовался, поскольку уже есть о чем говорить, это уже знакомый элемент"
… Витя садился и, не отрываясь, пересматривал все фильмы с Брюсом Ли, какие только в тот момент оказывались в доме. А «Войти в дракона» — главный брюсовский фильм — смотрел как минимум раз пятнадцать". На стене у Виктора висели нунчаки. БГ за нунчаки сразу схватился, порадовался любимому оружию, и Виктор показал, что он с ними делает. Получалось у него это здорово. То ли сказалась восточная кровь, то ли что-то другое, но это производило блестящее впечатление — почти Брюс Ли! Б.Г. тогда еще подумал: "… будь я, скажем, разбойником, то, встретив такого человека на улице, я бы подумал — приставать к нему или нет — настолько это было впечатляюще". Так под Брюса Ли и нунчаки они все и выпили.
Возможно, что интерес Цоя к Брюсу Ли, как признанному мастеру восточных единоборств, проявился еще и потому, что сам-то он драться не любил и стычек — как мог избегал. Из интервью Максима Пашкова:
— Витя, физически крепкий, рослый, мог себя защитить?- Он избегал этого. На ноги больше рассчитывал. Неохота что-то сочинять, но он в тинэйджерстве не производил впечатление супермена. Однажды, помню, какой-то тип Рыбе (Алексей Рыбин — музыкант первого состава группы «Кино») нунчаками голову пробил, так Витьку как ветром сдуло. Я же обидчика кирпичом отогнал. Когда страсти улеглись, Витькино исчезновение всех развеселило: «А Цой-то где? Нету!» Обыскались. Потом я догадался позвонить: он уже был дома.
Какие еще были у Цоя пристрастия, кроме увлечений искусством и Востоком? Андрей Панов рассказывает: «У Цоя, кстати, были хорошие склонности к пародированию. Он неплохо пародировал советских исполнителей — жесты, манеры… Особенно он любил Боярского. И Брюса Ли, но это уже потом. А с Боярским было заметно очень. Он ходил в театры, знал весь его репертуар, все его песни. Ему очень нравилась его прическа, его черный бонлон, его стиль. Цой говорил: „Это мой цвет, это мой стиль“. И действительно, знал и исполнял репертуар Боярского очень неплохо. Впрочем, у такого человека нетрудно спеть все, что угодно, так что ничего удивительного»Цой с уважением относился к Розенбауму. Не было особой любви к «ДДТ» и Шевчуку, но тем не менее он говорил, что группа интересная, и она о себе еще заявит. Так оно и случилось. Очень хорошо относился к Макаревичу и Бутусову. Про Вячеслава Бутусова однажды Цой сказал, что человек, который написал «Я хочу быть с тобой», уже за одну эту песню заслуживает уважения. В разговоре, если ему что-то нравилось, свои эмоции и восхищение старался всегда сдерживать.
Например, никогда не говорил: «Я люблю эту музыку, этого музыканта». Говорил просто так: «Нормальная группа. Нормальная песня» и все...
Вообще Цой пафос любил. Он чувствовал себя звездой и старался этому соответствовать. Ездил только на машине с затемненными стеклами. Не удивлюсь, если у него и телохранители были. Не помню, в Красноярске или Новосибирске он заявил: «Я на сцену не выйду — зал неполный». Так в зале такое началось, что их там чуть не убили. Заносило его, это точно. Может, потом и прошло бы. ...
Да, многие отмечают, что в последнее время жизни Виктор начал меняться. Он замкнулся, ограничил круг друзей, практически все время проводил дома — в Москве он жил у Наташи. Иногда они выбирались в ресторан поужинать. Вся жизнь — концерты, дом.
Александр Титов: «Мне показалось, когда я в последние годы видел Витьку, что ему тесно в рамках той группы, которую он уже не контролировал. Ему бы надо было иметь побольше единомышленников...»
Юрий Белишкин: "… В 1990-м он вообще как-то изменился. Стал участвовать в сборных концертных солянках, выступил вместе с французской группой. Ничего особенного, ничего предосудительного, но раньше Цой не делал бы этого, он следил за собой, был архиосторожен. Но в то же время сделал прекрасный новый альбом, поездил по миру, собирался вновь с группой сниматься у Нугманова..."
Вот так — удовлетворение исчезло. Многие известные коллективы прошли через это, многие распадались, а многие выживали и находили в себе силы смотреть на эти явления свысока и не поддаваться звездной болезни. Мы думаем, что и с «Кино» было бы все хорошо, если бы не та роковая катастрофа под Юрмалой.
Он не лег в стену так покорно, надежно и прочно, как требуется от каждого кирпичика, не стал покорным волне попсы, захлестнувшей вскоре всю страну. Он не стал стеной, но у него не вышло стать и тем плечом, под напором которого она дрогнула бы. Да и возможно ли это вообще?..
Также как и его герой в «Игле», Цой умеет драться, но он дерется только защищая свою честь. Было бы ошибкой считать его суперменом, но и слабаком он не был никогда. В «Игле» Цой играл самого себя, он на самом деле был таким в жизни и в сходных обстоятельствах, наверное, поступил бы точно так же. Точно так же Высоцкий сыграл капитана Жеглова в «Место встречи изменить нельзя» — каждый, кто видел этот фильм, понимал, что Высоцкий и в жизни такой же. Хотя Высоцкий, конечно, актер, в то время как Цой актером все-таки не был. Поэтому он и не перевоплощался, а оставался самим собой.
Александр Житинский: «Мне кажется, что Витя был от природы чрезвычайно умен. Он обладал врожденным вкусом и при всей своей гордости был крайне застенчив. И в творчестве, и в жизни он, как мне кажется, воплощал принцип разумной достаточности. „Все, что сверх того — все лишнее“. Он минимизировал выразительные средства, он минимизировал и человеческие отношения, оставляя и там, и там самое надежное и проверенное»
Борис Гребенщиков — «крестный рок-отец» Виктора тоже хорошо сказал о величии личности Цоя: «Мне даже, честно говоря, неудобно Цоя называть Витькой, есть в этом какая-то ложная задушевность, которой никогда не было. Потому что то, что я знаю, не назвать ни Витькой, ни Виктором, ни Цоем — это реальность, никакого обозначения в языке на имеющая. У него другое имя, и не человеческими губами его говорить. Вот как обычно описывают ангелов? Ангел — это фигура бытия, выполняющая определенную функцию в бытии, совершенная изначально, то есть неразвивающаяся. И то, о чем я говорю, это не ангел, но это фигура такого же типа. Она совершенна от природы Вселенной. Сущность, которая так или иначе находит разные методы воплощения. Вот то, что делала группа „Кино“, то, что делал Виктор Цой. Просто мы не о том говорим, имя — оно уводит в сторону. Не было никакой задушевности ложной. Никогда»
Рашид Нугманов считает, что Цой был чистой воды ленинградец. Вот и Белишкин говорит то же:
"… по-моему, Цой был не прав, что все-таки посмотрел в сторону Москвы. Мне показалось, что его уход в Москву был не очень органичен. Он был ленинградский человек, очень тонкий и не крутящийся". Однако и зов крови рано или поздно дает о себе знать.
Когда Виктор бывал в Алма-Ате с Нугмановым, то к нему очень тянулись местные корейцы. Они очень его любили. А Виктор поначалу относился к этому скептически. По паспорту он писался русским, но ведь был наполовину корейцем. Потом потихоньку стал себя чувствовать в их среде все более и более уютно. Каждый раз, прилетая в Алма-Ату, пропадал у них в корейском ресторанчике. Корейская кухня ему очень нравилась.
Японцы тоже производили на Виктора хорошее впечатление: и природной сообразительностью, и аккуратностью, и вежливостью. По приглашению компании «Амьюз корпорейшн» (крупная японская компания шоу-бизнеса) весной 1990 года Джоанна с Виктором побывали в Японии (Нугманов не смог вместе с ними поехать — он должен был быть в это время в Нью-Йорке, продолжать работу над советско-американским проектом). Вернувшись из Японии, Виктор был в восторге. Японцы в общем были до этого заочно знакомы с музыкой «Кино» и творчеством Цоя. В начале 1988 года в Японии был выпущен компакт-диск с оригинальной записью альбома «Группа крови». В планах фирма «Амьюз корпорейшн» намеревалась организовать концертное турне группы «Кино» в Японии.
Смерть.
"… Столкновение автомобиля «Москвич-2141» темно-синего цвета с рейсовым автобусом «Икарус-280» произошло в 12 час. 28 мин. 15 августа 1990 года на 35-м километре трассы Слока-Талси. Автомобиль двигался по трассе со скоростью не менее 130 км/час, водитель Цой Виктор Робертович не справился с управлением. Смерть Виктора Робертовича Цоя наступила мгновенно, водитель встречного автобуса не пострадал..."
… Виктор Цой был абсолютно трезв накануне гибели. Во всяком случае, он не употреблял алкоголь в течение последних 48 часов до смерти. Анализ клеток мозга свидетельствует о том, что он уснул за рулем, вероятно, от переутомления — как значится в протоколе милицейского расследования.
Строки милицейского протокола и судебно-медицинской экспертизы сухо констатировали факты. Для людей, далеких от рок-культуры, они означали всего лишь очередную жертву так называемого ДТП (дорожно-транспортного происшествия), каких на наших дорогах ежедневно случается немало. Но для тысяч других они несли нечто другое, а именно — Виктора Цоя, лидера ленинградской рок-группы, больше нет в живых...
«Вы из Юрмалы? Что вы знаете о гибели Цоя? Виктор не мог так просто погибнуть. Я уверен, что с ним расправились», — примерно так встречали несколько молодых людей корреспондентов, приехавших, чтобы написать об обстоятельствах гибели Цоя. Многие поклонники группы «Кино» не хотели поверить (да и сейчас не верят) в то, что смерть Виктора Цоя была случайной.
Особо неблагоприятных условий на дороге, где случилось столкновение, тогда отмечено не было. Впрочем, то, что для нас является хорошим, видимо, повергло бы, скажем, немцев в ужас.
Виновата ли дорога или действительно мгновенное забытье от усталости: кто знает… Не известно даже — был ли полностью исправен «Москвич» Цоя, в порядке ли было рулевое управление и тормоза.
В прессе об обстоятельствах аварии сообщалось довольно скупо, что породило различные слухи и кривотолки. Всем любившим его казалось, что такой человек не может так нелепо погибнуть.
Погиб поэт, музыкант, композитор, певец. Нелепая, бессмысленная смерть. Впрочем, может ли гибель в мирное время вообще иметь смысл? Виктор был не просто рок-звездой. Он стал символом целого поколения, выразителем его мыслей и настроений. Отсюда — полные залы и даже стадионы на каждом концерте. Его песня «Мы ждем перемен» стала своего рода гимном молодежи восьмидесятых — девяностых. А ведь написана она в те времена, когда на перемены не надеялись даже самые смелые оптимисты..
Более-менее подробно о том, как погиб Виктор Цой, удалось узнать в местной милиции. Начальник следственного отдела Тукумской милиции подполковник Гунар Цирулис поначалу встретил представителей прессы неприветливо: «Замучили поклонники музыканта, надоели журналисты телефонными звонками». И все же, когда корреспондентам пришло время покидать отделение, обстоятельства гибели Цоя стали для них более или менее проясняться. Итак, попытаемся восстановить картину происшедшего.
Виктор Цой тем летом отдыхал в Плиеньциемсе — небольшом рыбацком поселке на берегу Рижского залива. Кстати, здесь он бывал уже не впервые. Марианна Цой — его законная жена — говорила в одном из своих интервью об этом месте отдыха Виктора: «Витя уже три года ездил отдыхать в Латвию и всегда брал с собой на два месяца Саню (сына). Наслаждались общением, отдыхали...»
Вот и в том году приехал сюда дикарем с друзьями и сыном, жил в частном доме. 21-го августа собирался возвращаться в Ленинград. Уже и обратные билеты на самолет были куплены.
А в тот роковой день, 15 августа, он рано утром, около 6 часов, на своем автомобиле М-2141 отправился на рыбалку в сторону Талсы, на одно из лесных озер. Трагедия произошла, когда Цой возвращался. Было это в 11.30. Видимость, как явствует из следственного протокола, в это время была ограниченной, асфальт — сухим. На 35-м километре шоссе Слока — Талсы, двигаясь в направлении Слоки, неподалеку от моста через речушку Тейтупе, «Москвич» Виктора Цоя выехал на обочину и 233,6 метра мчался по ней. Об этом говорит четко отпечатавшийся след колес.
Теперь прервемся ненадолго и дадим слово очевидцу происшествия. Артур Нейманис оказался в тот час неподалеку от места катастрофы. Вот что он рассказывает:
— Мимо меня по шоссе на огромной скорости пронеслась легковая машина типа «Жигули-Спутник» («Москвич-2141» похож на эту машину). Скорость ее была никак не ниже 100 километров в час. Утверждаю это с уверенностью, потому что сам автомобилист почти с 35-летним стажем. Тут же послышался ужасный грохот. Когда я подбежал, увидел совершенно разбитую легковую машину и покореженный автобус.
Как случилось, что машина Цоя выехала на обочину и почти четверть километра шла по ней? Увы, ответить на этот вопрос уже невозможно. Милиция предполагает, что Виктор уснул за рулем. Когда очнулся, попытался вырулить на дорогу, но, по-видимому, слишком резко вывернул руль. «Москвич» пошел юзом, выехал на встречную полосу. А впереди, по трагической случайности, ехал «Икарус-250». Водитель автобуса, по его словам (кстати, подтвержденным следствием), чтобы избежать столкновения, попытался сам выехать на обочину, но скорость легковой машины была слишком велика, и он не успел избежать столкновения. «Москвич» ударился передним правым углом в левую переднюю часть «Икаруса». После чего автобус съехал в речку.
Автобус принадлежал Талсинской сельхозтехнике. Водитель — шофер 1-го класса, за рулем с 70-го года. Экспертиза не обнаружила в его крови признаков алкоголя. В момент аварии «Икарус» шел со скоростью 60 -70 км/ч. Проведенные лабораторные исследования подтвердили, что и в крови Цоя следов алкоголя или наркотических веществ также не было.
Как узнали о случившемся родные и друзья Виктора? Видимо, было оговорено время его возвращения с рыбалки. И когда он не приехал вовремя, Наташа Разлогова, вместе с которой Виктор отдыхал, забеспокоилась и поехала сама его искать. И увидела рядом с дорогой этот злополучный автобус, нырнувший в речку… Она помчалась в ближайший городок. Там все и выяснилось.
Она начала звонить. Дозвонилась своей маме в Москву. Та стала звонить в Ленинград. Нашла телефон Каспаряна. Его не оказалось дома. Нашли жену Виктора Марианну, а та уже разыскала Каспаряна по телефонам друзей. Через полчаса они все вместе выехали из Ленинграда. С ними поехал Игорь Тихомиров с женой — они буквально за три часа до этого приехали из деревни, где тоже отдыхали. Выехали на двух машинах. В десять утра на следующий день. после несчастья Марианна уже была у следователя и подписывала необходимые бумаги. А через сутки они выехали оттуда, увозя с собой Витю...
В то, что написано в протоколе, Марианна не верит, так же как и отец Виктора (в это не верит вообще никто из его близких). Как вспоминает Марианна в своей повести «Точка отсчета», написанной ею в 1991 году: «Витя шел по жизни на мягких кошачьих лапах, был крайне осторожен. Я думаю, что он просто увлекся движением — бывает такая эйфория. Ездил он на ста пятидесяти. По всей видимости, нарушение было со стороны Вити, судя по следам протекторов на асфальте. Он врезался в автобус на встречной полосе. Элементарная автомобильная катастрофа. В убийство я не верю. Цой не был человеком, которого кому-то хочется убрать»
В машине Цой был в тот трагический день один. А ведь мог бы взять с собой на рыбалку и сына. Это вообще чудо, что Саша остался и не поехал с отцом в тот день. Марианне позже рассказали, что Витя уезжал на рыбалку в пять часов утра. Обычно все спали, он уходил один, а тут внезапно все вскочили. Он Сашке сказал: «Поехали со мной». И ребенок отказался.
Еще очень важный вопрос: был ли «Москвич» в тот день исправным? Вот что ответил Гунар Цирулис:
— Если бы вы видели эту машину после аварии, наверное, не спрашивали бы, нa ней, что называется, живого места не осталось. Что-либо установить было попросту невозможно.
Для милиции это всего лишь рядовой случай, каких сотни… Хотя латышская милиция придерживается версии о том, что Виктор уснул, тем не менее, обстоятельства его гибели до сих пор все же остаются невыясненными. Например, его отец Роберт Максимович, не верит в эту версию, о чем он и говорил почти через год после гибели сына в интервью газете «Аргументы и факты»:
— Я лично считаю это маловероятным, ведь от озера, где он рыбачил, до дачи 15 минут езды. Можно заснуть через 20 — 30 минут, но чтобы за это время — не думаю. И как он мог не вырулить на повороте: ведь Витя отдыхал в том месте три года подряд и отлично знал дорогу. Один Бог знает, что на самом деле произошло. Может, он не справился с управлением, не совладав со скоростью, поскольку у него был небольшой водительский стаж. Но говорят, что он метров 200 — 250 до поворота почему-то ехал по обочине. Я знаю, что он сочинял песни везде, прямо на ходу. Кто знает, может, как раз в этот момент его осенило, и он забыл про этот поворот. Но точного ответа нет. Вот и рождаются разные нелепые слухи.
Были какие-нибудь зловещие знамения перед гибелью Виктора? Все слышали, но многие не верят в то, что иногда подобным трагедиям предшествуют приметы — судьба как бы предупреждает о том, что может случиться. Далее отец Виктора рассказывает: «Да, старики говорят: залетела птичка в дом — к смерти. Так вот, мы тогда все лето рыбачили, и в сарае, где жили, ласточки свили гнездо. Я было хотел прогнать их, но пожалел, да и внуку (сыну Виктора — Саше), подумал, будет интересно. А потом, когда Витя разбился, этот и подобные случаи как-то всплыли в памяти. Но вы послушайте его песни. Такое впечатление, как будто он знал обо всем...»
Нина Барановская, которая работала в Ленинградском рок-клубе и хорошо знала Виктора, вспоминает те страшные дни: «Я в его смерть сразу поверила. Даже как будто почувствовала ее. Пятнадцатого августа с утра в голове одна „Группа крови“ вертелась. Просто кошмар. А еще я на даче цветочки разные сажаю, и мне на рынке вместо белых лилий в том году подсунули какую-то дрянь. Выросло Бог знает что. Пятнадцатого утром вышла в садик, и мне просто по глазам ударило: на одном из этих кустов распустились два цветка — ядовито-желтые с черными пятнами, очень красивые. Почему-то сразу вспомнился фестиваль восемьдесят четвертого года и Цой. Он тогда выступал в желтой куртке с такими крыльями — »Фильмы" как раз пел. То есть просто имя Цой в мозгу зажглось. А потом мне отец сказал, что он погиб. Отец у меня все время радио слушает. Можно к этому относиться как к мистике, но такого со мной никогда не было..."
продолжение
--PAGE_BREAK--