Великая Отечественная Война в литературе 40х годов

Счастливаясудьба романа Юрия Бондарева «Горячий снег» нача­лась сразу после его первогоиздания, тому вот уже скоро двадцать лет. Книга выходила в свет неоднократно, огромными тиражами, о ней написаномножество статей и диссертаций, она экранизирована и инсценирована, переведенана десятки языков, ее можно встретить в самых неожиданныхуголках земли и почти никогда — наприлавках книжных магазинов, откуда она исчезаетмгновенно. В чем причина такого всеобщего и прочного признания романа? Чемпленяет он во­ображение читателя? Какие струны в душах разных людей отзывают­сяна него? Всякий ответ будет приблизителен и неполон, потому что никогда не объяснить до конца тайну художественности — загадкуподлинного искусства. Но все же можно утверждать, что годы не властны надкнигой, если автор сумел перенести в нее саму доподлипность жизни, если удалось ему обнажить связьотдельных су­деб ее героев с историей народа, если, наконец, книга этаоказывается созвучной жизненно важным проблемам,всякий раз по-новому вста­ющим перед каждым новым временем.
Успехромана был во многом обеспечен тем, что, изображаяодин из решающих моментов грандиозной Сталинградской битвы, писатель опиралсяна свой личный воинский опыт. Под Сталинградом онво­евал, там был ранен, после чего прошел всю войну. Говоря о создании своихкниг о Великой Отечественной войне, Ю. Бондаревособо под­черкивает то обстоятельство, что замыслы их явились из жизни, они — «от живых людей,от тех, которых встречал на войне, с которы­ми вместешагал по дорогам сталинградских степей, Украины и Польши, толкал плечом орудия,вытаскивал их из осенней грязи, стрелял, стоял на прямой наводке, спал, какговорят солдаты, на од­ном котелке, ел пропахшие гарью и немецким толомпомидоры и де­лился последним табаком на закрутку в конце танковой атаки». Пи­сателей-фронтовиковзаставило взяться за перо прежде всего чувство долга перед фронтовыми друзьями, ответственность перед их па­мятью.«Меня все время не покидало чувство, что возвращаю в жизнь тех, о которых никтоничего не знает и о которых знаю только я, и только я должен, обязан о нихрассказать все»,— признается пи­сатель.
Местои время действия романа обозначены конкретно, в полном соответствии с реальнымиисторическими фактами, хотя автор, по его словам, не ставил себе целью «датьединственный и подробный доку­мент военных событий в районе Сталинграда и юго-западнее Сталин-града в декабре 1942 г.». Изображая широчайшую панорамусобытий минувшей войны, событий, происходящих попеременно то в СтавкеГлавнокомандующего, то в штабе армии, то на одной из артиллерий­ских батарей,писатель не мог, конечно, ограничиться только собст­венными воспоминаниями, иизучение, во всей полноте, всей истории сражения, всех доступных документальныхсвидетельств сообщило роману масштабность и стереоскопичность, придало емувысокую степень истинности.
Квыходу «Горячего снега» (1969) имя Ю.Бондарева было уже хорошо известно и признано, В первый ряд советских писателейего поставила во многом тогда необычная, смелая в своем новаторстве по­весть 1957 года —«Батальоныпросят огня», принятая поначалу с тем опасливым недоумением, с каким всегдавстречаются настоящие художественные открытия.Трагедия войны, жизни человека на войне была воссоздана в ней с бесстрашнойправдивостью и глубиной. Тут впервые обнаружилась способность художника«удивлять правдой»— слова критика М. Кузнецова.
Ноне только ранние «военные» повести подготовили художест­венный мир вершинногопроизведения писателя о войне. Без новых творческих достижений, какими сталиколлизии и образы романа «Тишина» (1962—1964)и в особенности — странно незамеченной критикой повести «Родственники» (1969), не мог бы состояться этот роман — с его более высоким уровнем обобщения, с егонравственно-социальной и философской наполненностью.
Повествуяв «Тишине» и «Родственниках» о послевоенных годах, о драматизме общественнойситуации, напряженности политической атмосферы, в которой живут герои, опоисках правды в обстоятельст­вах смещения норм социальной и нравственнойсправедливости, Бон­дарев поверял жизнь все тем же высоким критерием суровойправды, который всегда был главным в его творчестве. Тут не только подтвер­дился,но и нашел свое дальнейшее развитие основной художнический принцип Ю. Бондарева, всегда стремящегося в конкретных истори­ческихобстоятельствах ставить такие глубокие проблемы, как несов­местимость в жизнинравственного и безнравственного, свободы и на­силия,и многие другие. Финалы этих произведений не стали хеппи-эндом,судьбы их героев завершаются вовсе не безоблачно–идиллически — автор указывает на трудность ипродолжительность борьбы правды с ложью, добра созлом. В этих книгах, предсказавших слож­ности и катаклизмы предстоящей ихгероям жизни, содержится пред­чувствие многихпоследующих общественных борений.
Всенайденное прежде диалектически соединилось,укрупнилось, достигло своего совершенного выражения, в «Горячем снеге» На порядок выше стало здеськачество психологизма при изображении ха­рактеров,состоялось значительное, существенное продвижение к бо­лее глубокому идейномуосмыслению изображаемого, со всей полно­той проявилась и такая сторонадарования писателя, как способность и в частице жизни отразить существо,содержание многих свойств че­ловеческого бытия, художественно преобразоватьизображение конк­ретного исторического момента в особого рода символ Жизни, сее глубинными противоречиями, страстями, с вечными вопросами о воз­можностяхчеловека. «Горячий снег» стал следующим,новым и выс­шим этапом размышления художника наджизнью. «Эта книга — о Сталинграде и в то же время не о Сталинграде...—говорил как-то Ю. Бондарев в одной из своих бесед с журналистами по поводу рома­на.— Любовь и война, молодость и опыт, добро ижестокость, мужест­во и страдания — вот что в этой книге волновало меня».
«.Горячий снег», конечно, прежде всего книга о войне,святая память героического прошлого народа,драгоценный документ народной доблести, проявленной на полях сражений противфашизма.В невы­думанных, ярких и убедительных деталях, впотрясающих подроб­ностях рассказано в романе о противостоянии советской армии фа­шистскому нашествию; зримозапечатлены и узкое пространство боя, сражения одной батареи, и обстановка всейбитвы, ее накал, небыва­лое столкновение замыслов военных стратегов, и яростнаясхватка рядовых воинов. Описание предельных ситуаций боя, положений между«быть» или «не быть» возбуждают в нас огромное эмоцио­нальное напряжение. Переднами величественная картина войны, мо­нументальныйобобщенный портрет народа-победителя. Мастерствоиндивидуальных психологических характеристик тут таково, что, сливаясь в единыйобраз воюющего за справедливое дело народа, все персонажи романа остаются снами — каждый своей особой чертой, особымпоступком. Надолго врезаются в память с великолепным мастерством написанныехарактеры лейтенанта Кузнецова, команду­ющегофронтом генерала Бессонова, члена Военного совета Веснина, командира батареи Дроздовского, санинструктора Зои Елагиной… Каждой,даже подчас лишь легкими штрихами намеченной фигуре сообщен объем,художественная завершенность: будь то застенчивый Сергуненков,грубый Рубин или трогательный Касымов... Каждый оставляет зарубку в памяти, а ведьисследователями романа подсчи­тано, что число его действующих лиц — болеешестидесяти.
.Мужество и стойкость героев войны написаны здесь Ю. Бондаре­вым в традициях толстовского изображениячеловека на войне. Этоот Толстого прежде всего унаследовал автор«Горячего снега» принцип подхода к человеку, находящемуся в условиях крайнего напряжения всехего сил. Но именно сампринцип. Бондарев незаимствует приемы у своего веского предшественника, он лишь четко следуетсвоей за­даче — ищет художественные способы наиболее глубокого и точного проникновения в самыенедра человеческой души, часто раскрывает ее на грани бессознательного, или, вернее, втот момент, когда бессознательное становятся фактом сознания когда поступок есть резуль­тат их взаимосвязей и акт уже сознательной деятельности.
Может быть, к тайне художественности романа мы более всего приближаемся в темгновения, когда участвуем вместе с автором ванализе этих связей и граней: «Со страшной силой Кузнецова уда­рило грудью обочто-то железное, и с замутненным сознанием, со зво­номв голове он почему-то увидел себя под темными ветвями разрос­шейся около крыльца липы, по которой шумел дождь, и хотелпонять, что так больно ударило в грудь»... «Почему шел дождь и я стоял под липой?— подумал он, вспоминая.— Какая липа? Где это было? В Москве? В детстве?..Что мне померещилось?» Но вокруг было «толязгавшее, огромное, железное,что недавно неумолимо катилось на орудие, заслоняя весь мир»...
Такойанализ сращения мысли и эмоции, такое обращение со вре­менем и пространством — из примеров своеобразия эпичности бондаревской зрелой прозы. От всей предшествующей «баталистики» «Го­рячий снег» отличает удачно найденныйв нем способ извлекать из малого большое, из частного — общее, передавать дыхание не просто войны, но всей жизни. Поискизобразительных возможностей в показе какого-нибудь кратчайшего мига как капли,отражающей всю слож­ность «моря жизни», был присущ Бондареву изначально, еще стех лет, когда он сам не совсем ясно осознавал свои творческие возмож­ности,особенности своего дарования. Поэтому поначалу какое-то вре­мя он и полагалсамой подходящей для себя малую форму —рассказ. И неслучайно так привержен писатель своим «Мгновениям»: именно в микрожанре воплощает он свое постоянноепристрастие к мигу, микроэлементу жизни, котражению его насыщенности. Своеобразие не только романа «Горячий снег», но ивсякого произведения зрелого периода проистекает у Бондарева отсюда, всенаивысшие удачи свя­заны с этим его качеством как художника.                      ^
«Горячийснег»— роман о героическом эпизоде вистории советского народа. В кровавом ужасе боя егогерои — не пассивные стра­дальцы, ноборцы, объединенные не предчувствием близкой смерти, а единой волей к жизни, гордым сознаниемпричастности к той прав­де, которая единственно может и должна торжествовать наземле, правде защитников справедливых идеалов, человечности. После гибели расчета, раздавленного фашистским танком, мучительновспоми­нает Кузнецов о той,как страшно погиблимладший лейтенант Чубариков, «с наивно-длинной, как стебель подсолнуха, шеей, с его дет­скимжестом, когда он поспешно протирал глаза: «Землей вот запоро­шило». и деловитоточный наводчик Евстигнеев «со спокойно-медли­тельнойспиной, с извилистой струйкой крови, запекшейся возле уха, оглушенный разрывом». Кузнецова охватывает отчаяниеоттого, что он не успел всех их хорошо узнать, полюбить: «Жутким знаком оди­ночестванаискось торчала лопата из рыхлого бугра земли в нише — из могилы подносчика снарядов чубариковского орудия». Самое страшное, что осознавалКузнецов после боя, в котором погибли его товарищи, «было не в прожитом за весьсегодняшний бой, а в этой по­дошедшей пустоте одиночества, чудовищной тишине набатарее, будто он ходил по раскопанному кладбищу, а в мире не осталось никого».
Этосильное чувство невозместимости утрат, потерь уБондарева с годами не только не ослабнет, но, напротив, станет более пронзи­тельными во многом определит трагизм звучания егопоследующих романов: «Берег», «Выбор», «Игра»—которые объединяются в на­шем восприятии в трилогию — в силу прежде всего единства в них мироощущения целогопоколения. С течением времени такие книги, как«Горячий снег», прочитываются еще и как художествейныесви­детельства того момента в становлении поколения, который определил все будущее оставшихся в живых,принесших с полей сражения в мирные дни такое знаниео себе, о человеке, какого хватит им на­долго, до конца. Вглядываясь в военноепрошлое, Бондарев раскрыва­ет содержание характерачеловека этого поколения, его сформировав­шиеся на войне основныепонятия. Это люди особого опыта страданий и мужества, узнанного в бою воистинучеловеческого братства. Как бы уже символическогосмысла исполнен эпизод, когда Кузнецов после боя встречается с Давлатяном, из-за раненияне участвовавшим в бою, испытывающим горькую, близкую к отчаянию зависть кКузнецову. «Смутное чувство собственной взрослостиохватывало Кузнецова. Они были объединены и вместе с тем разделеныбесконечностью лет. Давлатян был где-то в мягкойпрозрачной и приятной дали, в прежнем и прошлом, втом наивном, детском — в училище, намарше, в ночи перед боем,— он осталсятам. Нет, он не видел ни смерти наводчика Касымова,ни смерти Сергуненкова, ни гибели расчета Чубарикова под гусеницами танка, ни пленного немца, ниразведчика в воронке, ни в той смертельной низинесжавшейся калачиком на снегу Зои, под боком которой расплывалось темное пятно ивалялся маленький, иг­рушечный «Вальтер». Одни сутки, как бесконечные двадцатьлет, раз­деляли их».
Мысльавтора выходит здесь за пределы описанного: тому же Давлатяну,если он останется в живых, еще доведется в будущих боях испытать себя, познатьмеру своих сил, способности к преодолению. Тут мысль — о черте, разделяющей людей на тех,кто прошел и вы­держал испытание жизнью, и тех, для кого такое испытание еще впе­реди, и —о времени становления поколения, которое изучаетсяв «Горячем снеге» в возможных подробностях, с целью увековечить каждую минуту. В суткахбоя будто уместилась вся война, а «узнан­ное в то мгновение братство» сталосамым важным, в опыте этого по­коления.
Эта книга открыта в будущее. «Мыписали .о человеке, очутив­шемся в самой нечеловеческой обстановке. Мы искалив нем силы преодоления самого себя и в жестокие дниискали добро и пытались увидеть будущее—скажет впоследствии Ю. Бондарев, размышляя огуманистическом значении литературы о войне. «Мы помнимо вой­не, потому что человек величайшая ценность данного мира, а его му­жество и свобода его — это освобождение от страха, от зла, котороеразъединяет людей». Чем дальше в глубь лет, тем яснее и весомеестановится мысль романа – о человеческомбратство. Чувство душев­ной близости, братства – это величайшее человеческое чувство — в сердечном единении Куэпецова с Касымовыч, втом отчаянии, которое охватывает его при виде трагической беспомощности посланного Дроздовским на бессмысленнуюсмерть Сергуненкова, в потрясении от гибеликаждого, кто только что сражался рядом. Об этом и вся ис­тория с Дроздозским. в чьей натуре нетготовности и способностик единению, внутреннегожеста — навстречу другому. Ю. Бондарева, уже начиная с повести «Юностькомандиров» (1952—'1955),постоян­но занимает это различие между людьми —теми, кто несет в себе го­товность к единению с другими людьми, и теми, кто не верит в необ­ходимость и жизнетворностьэтой совместности. Однажды, поясняя мысль, заложенную в характере Дроздовского, писатель заметил, что «Кузнецов и Дроздовский — неантиподы». Всегда резко отрицающий разделение героевв литературе на «положительных» и «отрицатель­ных», он п в «Горячем снеге» предложилчеловеку индивидуалисти­ческих понятий пройти свойпуть поиска истины. Дроздовский при­ходит кпониманию ложности принятой им идеи отдельностисебя от других, к сознанию могущества и правотылюдской общности. После боя «шел он разбито-вялой,расслабленной походкой, опустив голову, согнув плечи, ни разу не взглянув внаправлении орудия… «Что-то не так с нашимкомбатом,— проговорил Нечаев, пощипывая усики, глядяна бугор.— Идет, вродеслепой»...
Многие страницы отданы в романе описаниючувства единения, человеческой близости и верности. В разгар боя, когдакажется, что он проигран и все погибло, Кузнецов вдруг замечает трассы чьих-товы­стрелов: «И Кузнецов с какой-то пронзительнойверой в свое легкое счастье, в свое везение и узнанное в то мгновение братство вдруг, как слезы, почувствовал горячую исладкую сдавленность в горле. Он увидел и понял:это слева орудие Уханова добивало прорвавшийся танк...» Этой общностью, этим братствоми была, одержана победа.
Книгио борьбе за человеческое достоинство поколения сороковых . годов, своейвоенной молодостью подтвердившего веру в возможность торжества человечности, в человеческое братство, становятся совре­меннымисегодня, когда мир силится выработать новое мышление, когда речь идет о том,что люди на земле либо будут жить все вместе, либо все вместе погибнут. Неисчерпаны идеалы славного поколения, время приносит подтверждение их правоты. Врешение новых задач, стоящих перед людьми нового времени,включен опыт «единого брат­ства воинского».
Ковремени написания «Горячего снега» Ю. Бондарев начал со­знательно входить в сферу тех вопросов, которые называются «веч­ными»,остающимися «неизменно актуальными на любых этапах и при любых условиях жизни человеческих обществ» (по выражению А.Твардовского, удивлявшегося, что «это слово у нас почему-то снаб­жается кавычками»).Интерес к этим глубинным проблемам про­явился не только в повести«Родственники», но также и в публи­цистических выступлениях писателя концашестидесятых годов. Вре­мя подвигало к напряженнымразмышлениям о жизни, об опыте про­шлого и его бытовании в дне настоящем.Соприкосновение с худо­жественными мирами Толстогои Достоевского также не, могло не способствовать активности обращения писателя к проблемам мировоззренческим, к вопросам всечеловеческим. Конечно, мывидим, что в «Горячем снеге» еще нет сознательной попытки построить сюжет иобраз по законам философского произведения, но безусловнотут устремление охватить изображаемый исторический момент мыслью оЖизни и Смерти. И это выводит роман за пределыпроблемы гума­низма на войне, к иным горизонтам.
Впроизведение, посвященное изображению битвы зажизнь, не­избежно, настойчивым мотивом вторгается тема смерти. Мрачное ве­личиесмерти подчеркивает силу и волю к жизни, оттеняет красоту человеческогомужества. Тайна смерти встает перед юным Кузнецо­вым: «Под головой Касымова лежал снарядный ящик, и юношеское, безусоелицо его, недавно живое, смуглое, ставшее мертвенно-белым, истонченным жуткойкрасотой смерти, удивленно смотрело влажно-вишневыми полуоткрытыми глазами насвою грудь, на разорванную в клочья, иссеченную телогрейку, точно и послесмерти не постиг, как же это убило его и почему он так и не смог встать кприцелу...»
Изэтого описания, из других эпизодов произведения, созданного за пять лет доромана «Берег» и непосредственно ему предшествовав­шего, впоследствииразовьется вся тема смерти — жизни в философских романах Ю.Бондарева. Но уже эти страницы ,«Горячего снега»не только о нравственном состоянийсоветского человека на войне. Это уже обращение художника к разуму и совестилюдей, сто­ящих на пороге ядерной войны.
«Снеоборимым любопытством», с «неотступным ощущениемне­удовлетворенного любопытства к вечной, необъяснимой загадке смер­ти»разглядывает Кузнецов убитого немца. Сама атмосфера жестокой ненависти к врагув бондаревском изображении насквозь просвеченаидеей ценности человеческой жизни, одухотворенасознанием абсурд­ности, нелепости войны. Тут —весь трагизм противостояния человека человеку,чудовищности кровавой бойни. «Кто его убил: я или Уханов? Чей это был снаряд?Мой или его? Что он думал, на что надеял­ся, когда шел на таран?»—спрашивал себя Кузнецов, разглядывая застывшеев ужасе удивления лицо мальчика-немца, испытываяедкое ощущение неприступности чужой, неразгаданной тайны, почувство­вав вблизисухой, металлический запах смерти». Кажется, и самые впечатляющие описаниястрашного боя, глумления над человеческой плотью идухом, над жизнью не сказали так много и сильно о проти­воестественности войны,насильственной смерти человека, о чудо­вищности самой возможности уничтоженияодним разумным сущест­вом другого, как эти приведенные здесь строки.
Антифашистскийпафос романа становится пафосом антимилита­ристским и начинает звучать какреквием героически павшим воинам, как обвинение всем агрессивным силам, несущимопасность уничто­жения жизни, войне как преступлениюпротив человечности и чело­вечества.
Этакнига о великом противоборстве со смертью, о противлении советских людейвоенного поколения злу и несправедливости, о борь­бе народа, в свой срокотстоявшего жизнь на земле, вернувшего чело­вечеству начинавшуюся былоутрачиваться веру в светлый разум и добрую волю,— из тех, что помогаютукреплять надежду на буду­щее, на то, что человечество выдержит напор зла. Икогда на исстра­давшейся по покою и счастью планете восторжествует наконец жизнь без войн ичеловечество научится удивляться кровавым схваткам про­шлого и стыдиться их, вкнигах такого мощного нравственного заряда, как «Горячий снег», люди неперестанут черпать уроки стойкости и братства. Уроки веры в себя.
Роман«Капитальный ремонт» впервые увидел свет в 1932году на страницах журнала «Локаф» — ныне «Зна­мя». В 1933 году вышел отдельным изданием, В течение шести последующихлет переиздавался семь раз подряд. Его переве­ли на языки народов СССР,выпустили в Англии, Польше, Финляндии, Франции, Чехословакии, США. В рабочихклубах и армейских частях, на боевых кораблях и в сельских библио­теках шлооживленное обсуждение полюбившейся книги, О ней жарко спорили критики. Еевысоко оценил на Первом съезде советских писателей А. М.Горький, отметив появле­ние в нашей литературе еще одного самобытного мастера.
Романне был автобиографичным в традиционном пони­мании. Тем не менее его сюжет,ключевая идея, характеры главных персонажей были органично связаны со всем, чтопережил и перечувствовал молодой художник в предшествую­щие бурные годы.
ЛеонидСергеевич Соболев (1898—1971) родился вИркут­ске, в небогатой дворянской семье. Мальчик, подрастая, все больше мечтало море и кораблях. Примером ему служил Александр— любимый старший брат, который, блестяще окончив в 1909 году гимназию, сразу же направил прошениео принятии его в петербургский Морской корпус, а по его окончании, с весны 1913 года, принял командование орудий­нойбашней линкора «Павел Первый», Леонид к этому време­ни тоже перебрался встолицу, учился в Третьем Алексан­дровском кадетском корпусе, наведываясь кбрату на корабль при каждой возможности, В мае1916 .года, вразгар военных действий на Балтике, будущий писатель поступает в заветноеМорское училище (так был переименован к тому времени Морской корпус). А годспустя, избранный после Февральской революции членом училищного комитета, уходит вморс в должности матроса-сигнальщика на миноносце«Стройный» Так получает он «крещение» войной иреволюцией. То же «крещение» обрел и Александр,которого восставшие матросы «Павла», расправившись с офицерами-«драконами», выбрали всудком, оказав ему тем уважительное доверие.
Обабрата с честью это доверие оправдали, пройдя через жестокие испытаниягражданской войны, обороняя Крон­штадт и Красный Питер от интервентов ибелогвардейцев. С марта 1919года Леонид Соболев начинает действительную флотскую службу уже в командирскомзвании. Служба эта — на миноносцах,тральщиках, на линкоре — продолжаетсявплоть до 1931 года: молодой штурманувлеченно помогает возрождать и строить Балтийский флот.
Однаиз активных форм этой помощи —сотрудничест­во в журнале «Краснофлотец» и первые писательские опы­ты — рассказы, очерки, юморески. И в их числерассказ «Историческая необходимость» (1926),из которого несколько лет спустя вырос «Капитальный ремонт».
Оченьбольшую роль в создании романа, в формирова­нии политических взглядов автора иего исторической кон­цепции сыграли В. Вишневский, Н. Мамин, Н. Свирин, Р. Мессер, В. Кнехт идругие товарищи Соболева по Ле­нинградско-Балтийскому отделению ЛОКАФа. Во всяком случае, говоря об истории«Капитального ремонта», пи­сатель-моряк неизменно и благодарно называл ЛОКАФ и Красный Флот в числе своих «соавторов».
Дальнейшаяего судьба была долгой и славной. В ка­честве военного корреспондента он принялучастие в Фин­ской кампании 1939—1940годов, в Великой Отечественной войне. Сборник его рассказов и очерков «Морскаядуша» (1942) стал одной из самыхпризнанных книг военной поры. В 1954 годупоявилась повесть «Зеленый луч». Много сил потребовала от Леонида Соболеваобщественная работа, и пре­жде всего создание в1958 году Союза писателей РСФСР и ру­ководство им на протяжениидвенадцати лет. Но все эти годы и десятилетия он мечтал вернуться к продолжениюромана, который остался для него самым дорогим из всех замыслов и творений.
Первыеже страницы «Капитального ремонта» поражают резкимиконтрастами. Действие развертывается на линкоре царского флота в самый канунпервой мировой войны. Перед нами чудовищный образ боевого корабля,превращенного в «остров плавающей стали». Самоестрашное качество этого мира — егобесчеловечность. Здесь нет людей. Здесь несут службу матросы и офицеры — две касты, между которыми пролегла вековаяпропасть ненависти и вражды.
Внешняяналаженность, сияние безукоризненно выскоб­леннойпалубы и надраенной «медяшки» прячут ледяную черноту трюмных карцеров и спертыйвоздух матросских кубриков. За каждым блестящим кителем, за раздушеннойфизиономией какого-нибудь лейтенанта Греве или кавторанга Шиянова писатель вскрывает отвратительныепризнаки гние­ния — от животной ненавистик матросам вплоть до про­игрыша казенной суммы и тщательно скрываемой венериче­скойболезни.
Наиболееполно раскрывается изнанка флотского велико­лепия в трагической истории скочегарами. Сцена перед непокорным, но все-таки еще миролюбивым, еще не потеряв­шим веры в справедливость матросским строем,встревожен­ные офицерские разговоры, наконец превосходно показанная комедиявоенного судилища выявляют до конца и провокатор­скуюнатуру Грове, и трусость Шиянова, и торжество пре­словутогомичмана Гудкова, чувствующего себя во всей этой полицейско–сыскнойатмосфере как рыба в воде.
Самой«закономерностью» расправы над заведомо непо­винными людьми Соболев убеждаетнас, что любая жесто­кость «драконов» —не просто их личное качество. Это следст­вие всей природы царизма. В бесчеловечнойсущности «остро­ва плавающей стали» проступают черты жестокого старого времени.И потому вся ненависть молодого писателя к этому времени вспыхивает очищающимпламенем воинствующего гуманизма. Это —добрая, хотя и разгневанная сила, которая вносит в роман победные, утверждающиенотки. Она рождает лирическую наполненность книги,ее звонкие краски и про­низывающую иронию. И главным ее источником становятсястраницы, где Соболев заводит речь о людях, которые и в страшных условиях неперестали быть людьми.
Разумеется,к этой категории относятся далеко не все матросы. Соболев отлично видит и таких«нижних чинов», кто неплохо чувствует себя на царском корабле,— стоит лишь вспомнить бравого унтера Белоконя или предавшего товари­щей «крепкого мужичка»Филиппа Дранкина. Но рядом с ним еще болеевыразительны и близки нам утомленные кочегары с лицами, покрытыми угольнойпылью, молчаливый матрос Силин или бойкий на язык вчерашний питерскиймастеровой Кострюшкин. И чем более вглядываетсяхудожник в судьбы и души людей в «синем рабочем», тем явственней оживает,теплеет, очеловечивается в романе неуклюжее бронированное чудовище.
Рядомс безжалостной и обреченной темой «острова плава­ющей стали», сопротивляясь ей,возникает, набирает силу тема «корабля-друга». В контрастах, все более резких столк­новениях чередуются «матросские» и«офицерские» эпизоды. И мы чувствуем, как нарастает в матросских сердцахпротест против несправедливости. В глухо закипающую борьбу с ней включаются нетолько люди, но и сам линкор: образ матрос­ской массы, воссозданный в новых революционных традициях нашей молодойлитературы — традициях «Чапаева» и «Же­лезногопотока»,— неразрывно сливается с образом живого, протестующего и борющегосякорабля.
Подвоздействием этой борьбы и формируются характеры главных героев первого тома:лейтенанта Николая Ливитина и его младшего братаЮрия — гардемарина Морского корпуса.
ИменноНиколай с наибольшей откровенностью разъясня­ет брату корыстную основу«благородной» военной профес­сии, насмешливо ниспровергая «кадетскийпатриотизм», при­думанный на потребу «митюх» ибезусых гардемаринов. Естественно, что и сам он воспринимается вначале как циничнейший из «жрецов службы и моря»,— не чужие ведь, а собственные мысливысказываются им, да и внешне как будто ничем не выделяет его Соболев изофицерской среды.
Однакопосле нескольких глав наше отношение к Ни­колаю меняется. Становится всеочевидней, что перед нами энергичный, умный и беспомощный человек, который вы­нужденпрятаться в эгоцентризм, как в скорлупу, от «органи­зованного абсурда»,царящего на флоте и мешающего ему, моряку по призванию, по самому складу души,любить свой корабль и Родину и служить им верой и правдой. Но вот на­двигаетсявойна, и в душе лейтенанта зреет предчувствие не­виданных перемен. Непривычностранное, неожиданное стремление заглянуть в душу матроса, в те самые еепечали, о которых он с такой иронией лишь недавно толковал бра­ту, вдругвластно охватывает Николая. И чем сильнее это стремление, тем быстрее ползеттрещина между ним и его золото погоннымисослуживцами, и мы ясно видим, как посте­пенно, но неудержимо расходятся еекрая под нажимом Времени.
Времястучит и в юношеское сердце Юрия Ливитина. Глубинное развитие этого характера еще более противоречиво, потому что ухватил егохудожник в самом бурном процессе становления и с гораздо большейопределенностью нацелил -в краснофлотскую современность конца 20-х годов. Качества будущего царскогоофицера и качества будущего командира Красного Флота — еще только предпосылки в его развитии, но они уже живут, ужеборются между собой, и автор зорко и заинтересованно следит за всемиперипетиями разгораю­щейся борьбы и сам участвует в ней, сочувствуя, издеваясьи негодуя.
Бытьможет поэтому, когда речь заходит о младшем Ливитине,в авторском тоне нет того уничтожающего сарказма, с каким он говорит о «жрецахслужбы и моря». Здесь главное его оружие —насмешка, больно бьющая по юношескому са­молюбию. Иронизуя,а то и откровенно смеясь, рисует Соболев злоключения гардемарина: то егозадерживают на рассветной палубе в кальсонах, то он неуклюже пытается«соблазнить» горничную Наташу по всем «п