"Житие протопопа Аввакума, им самим написанное" как автобиографический жанр

Оглавление
Введение
Глава I. Основные этапы развития агиографическойлитературы
Глава II. «Житие протопопа Аввакума, им самимнаписанное» как автобиографический жанр
Заключение
Список использованной литературы

Введение
В русской литературе XVIIIвека произошли существенные изменения, вызванные в конечном счете зарождением врусском обществе буржуазных отношений. Литература все больше и большепроникается интересами низших слоев русского общества, ее содержание становитсяразнообразным, расширяется жанровый состав, современность оттесняет на заднийплан историческую и легендарную тематику. Занимая особое место в литературе XVII века, творчества Аввакума вместе с тем входило всовременный ему литературный процесс. Яркое своеобразие человеческой иписательской индивидуальности Аввакума заключается в том, что у неготрадиционные формы мышления сочетались с непосредственным выражениемпрактического чувства и живого инстинкта жизни, присущего той среде, выражениемкоторой был «огнепальный» протопоп. Отсюда ряд его «еретических» вразрез сдогматикой и установлениями традиционного православия; отсюда и та смелость еголитературной манеры, которая делает из него подлинного новатора, разрушающеговеками освященные литературные нормы. Новаторство Аввакума сказывается, преждевсего, в том, что он традиционное житие с его стилистическими и тематическимишаблонами деформирует в полемически заостренную автобиографию, в повествованиине о каком-либо постороннем угоднике, а о самом себе.
Процесс «обмирщения» древнерусской литературы в XVII веке, т.е. ее постоянном освобождении от опеки церкви,религиозная идеология сказался в трансформации такого устойчивого жанра, какжитие. Его каноны, разрушаются вторжение бытовых религий, фольклорной легендыее с XV столетия. В XVII векежитие постепенно превращается в бытовую повесть, а затем становитсяавтобиографией-исповедью. Очень ярким и показательным образцом литературы XVII века в ее эволюции по пути сближения жития с жизньюсделал протопоп Аввакум в своем знаменитом житии-автобиографии.
Литературное наследие Аввакума и особенно «Житиепротопопа Аввакума, им самим написанное» привлекало и привлекает к себевнимание таких ученых-медеевистов, как Д.С. Лихачев, И.П. Еремин, В.П.Адрианова-Перетц, В.Е. Гусев, Н.С. Деликова.
Настоящая работа посвящена анализу древнерусскогопамятника XVII века – «Житию протопопа Аввакума, имсамим написанное».
Цель дипломной работы – рассмотреть «Житиепротопопа Аввакума, им самим написанное» как автобиографический жанр.
Данная цель определила следующие задачи:
— рассмотреть основные этапы развитияагиографической литературы, определить их особенности;
— исследовать «Житие протопопа Аввакума, им самимнаписанное» как автобиографический жанр, выявить традиции и новаторство впроизведении.
Структура дипломной работы состоит из введения,двух глав, заключения и списка используемой литературы, насчитывающего 74наименования.
Во введении указаны цели и задачи нашегоисследования, актуальность избранной темы. В первой главе «Основные этапыразвития агиографической литературы» рассматриваются причины возникновенияжитийной литературы, ее основные группы агиографических сюжетов, характерныечерты, свойственные житийной литературе, а также анализируются литературныепамятники Нестора и Епифания Премудрого.
Во второй главе «Житие протопопа Аввакума, имсамим написанное» исследуется личность Аввакума, отражение в его произведениесоциальных противоречий эпохи, сюжет, композиция «Жития…», новаторство писателяв области языка и стиля.
В заключении подведены итоги и выводы по дипломнойработе.

Глава I. Основные этапыразвития агиографической литературы
Слово «житие» буквально соответствует греческому BLOS («жизнь»), латинскому vita. И влитературе византийской, и в середине века на западе, и у нас на Руси терминэтот («житие») стал обозначать определенный литературный жанр: биографии,жизнеописания знаменитых епископов, патриархов, монахов – основателей тех илииных монастырских общежитий, реже биография светских лиц, но только тех,которых церковь считала святыми. Жития, следовательно – биография светских(будь-то лица духовные или светские).1
Отсюда жития в науке часто обозначаются такжетермином «агиогафия» (от avlos – «святой» и графω– «пишу»). Агиография – это художественная литература и искусство, посвященныесвятым.
Писалась такая биография с целью рассказать(«поведать миру») о жизни подвигах святого, прославить его память, сохранитьдля потомства воспоминания о необыкновенном человеке.
Жанр этот – античная литература его не знала –характерное достояние христианской литературы. Эпоха его рассвета ввизантийской литературе VIII-XIвв. Именно в это время он окончательно сформировался, приобрел четкие жанровыеочертания, выработал свою поэтику.
Есть основания думать, что по своему происхождениювосходит к одному из видов античного красноречия, а именно к награднойпохвальной речи.2 В центральной своей части – жанр широкораспространенный в античном красноречии – всегда содержал биографию идеальногогероя, воплощавшего в себе все добродетели.
Почти всенаиболее популярные византийские жития в XI-XII вв. у нас на Руси были известны в переводе с греческогоязыка (например, житие Антония Великого, житие Алексея, человека божьего идругие). Эти переводные жития, появившиеся в конце X –начале XI века положили начало житийной литературнойтрадиции. С XI по XVII в. житияпользовались на Руси огромной популярностью.
Некоторыежития вступили во взаимодействия с фольклором, со сказкой (например, житиеПетра и Февронии Муромских). Многие жития сами оказывали влияние на устноенародное творчество — так возникали народные легенды, стихи, заимствованные изжития. Взаимодействие с фольклором характерно для истории этого жанра в нашейлитературе.3
Засоставление житий брались только очень опытные люди. Этот труд требовал большихзнаний и соблюдения определенных правил, стилей и композиций.
«Правильномужитию» было свойственному неторопливое повествование в третьем лице; иногдадопускалось отступление: обращение автора к читателю, похвала от своего именисвятому.
Вкомпозиционном отношении были обязательны три части -вступление, собственножитие, заключение. Во вступлении автор должен просить прощения у читателей засвое неумение писать, за грубость изложения и т.д. В заключении должна бытьпохвала святому — своеобразная ода в прозе. Это заключительная «ода», илипохвала герою, — одна из наиболее ответственных частей жития; требовавшаябольшого литературного искусства, хорошего знания риторики. Житие, наконец,требовало от агиографа строго определенного изображения героя или героевповествования — резко отрицательного или подчеркнуто положительного. Геройотрицательный в житии — всегда «злодей», герой положительный -всегда «святой»,т.е. человек идеально положительный, воплощение всех возможных и невозможных вприроде добродетелей, разумеется, христианских добродетелей.4
Содержанием жития является биография «святого»,т.е. положительного героя; отрицательный герой, «злодей», вводится в житиеобычно только для контраста — на заднем плане.
Биографияпредполагает рассказ о жизни реального человека; такая биография обычно полнадраматического движения. В житии всегда этого нет и быть не может: нетдвижения, роста, становления характера. «Святой» неподвижен. Он «святой» уже смомента рождения; он избранник божий. И в этом смысле он не имеет биографии:автору нечего рассказывать. Автору -агиографу остается только одно: подобрать материалдля иллюстрации его святости. Житие и сводится обычно к такой иллюстрации врамках биографического повествования о жизни героя и его кончине. Агиография-искусство дореалистическое; ближайшая к нему параллель — древнерусскаяиконопись. И там и здесь действуют одни и те же принципы художественногоизображения, один и тот же метод отражения действительности.5
Житие, изображая человека («злодея» или«святого»), по возможности стремилось устранить все черты его индивидуальногохарактера: только освобожденный от всего «временного», всего частного ислучайного человек мог стать героем агиорафического повествования — обобщеннымвоплощением добра и зла, «злодейства» или «святости»6. На практикеэто привело и не могло не привести к тому, что все герои жития стали напоминатьодин другого; обладать одними и теми же чертами «характера», в сходныхобстоятельствах поступать одинаково, произносить одни и те же слова, даже частодвигаться или протягивать руки в одном и том же направлении. Для всех положенийу агиографа уже была своя предустановленная схема. Нередко она переносилась изжития в житие — не потому, что у автора не было в запасе другой, собственногоизобретения, а потому, что такая схема ценилась автором сама по себе, как уженайденная и закрепленная для данного положения, наиболее совершенная его норма.Здесь сходство — результат не столько подражания готовым литературным образцам,сколько проявления характерной для всякого агиографа тенденции свести кнекоторому абстрактному единству все многообразие действительности.
Житие нестолько отражает действительность, сколько планомерно и настойчиво навязываетей свой абстрактный идеал человека, часто умозрительный.
Жития — жанр,характерный для всего средневекового периода развития литературы, — утвердилисьв литературе Киевской Руси в XI веке.
До нас дошлитри оригинальных жития: два жития князей Бориса и Глеба и Житие ФеодосияПечерского.
Древнейшие повремени — жития князей Бориса и Глеба.
«Сказание» оБорисе и Глебе – первое крупное произведение древнерусской агиографии. Понаиболее вероятному предположению, написано оно было во второй половине XI века — незадолго до торжественного перенесения гробницыБориса и Глеба 2 мая 1072 года в новую церковь в Вышгороде, сооруженную княземИзяславом Ярославичем. Составляя «Сказание», автор пользовался устной легендойи летописью. В «Сказании» -агиографически стилизованные портреты Бориса и Глебаи полный драматизма рассказ об их трагической гибели.8
Сказаниюпредпослана небольшая экспозиция. Составлена она в форме беглой фактическойсправки, цель которой познакомить читателя с действующими лицами предстоящегоповествования. Здесь находим упоминание о князе Владимире — крестителем Руси,перечень его сыновей и некоторые необходимые сведения об основных участникахтрагедии — Борисе и Глебе, Святополке и Ярославе. Видно, что автор явнопоторопился возможно скорее перейти к делу; свидетельствуют об этом и фраза,которой он обрывает экспозицию и допущенный им недосмотр (утверждая, что укнязя Владимира было двенадцать сыновей, он называет только одиннадцать имен).
Историягибели Бориса и история гибели Глеба во многом дублируют одна другую; онипостроены по единому плану и подчас даже дословно воспроизводят одни и те жеподробности.
Борис визображении «Сказания» — высокий идеал младшего князя, во всем покорныйкнязьям, старшим в роде. Он — живое воплощение той политической доктрины,которую старшие князья в эту эпоху настойчиво внушали своим вассалам вэгоистической заботе о собственном господствующем положении в стране. Все поведениеБориса в «Сказании» -наглядная демонстрация этой доктрины. Послушный и любящийсын, он по велению отца своего, князя Владимира «с радостью» отправляется впоход против печенегов. На обратном пути он узнает, что отец его скончался ичто киевский стол захватил брат Святополк. Дружина предлагает ему пойти наКиев, но Борис отказывается. Он знает, что Святополк готовит покушение на егожизнь, но он верен долгу вассала и смерть предпочитает измене.
Автор«Сказания» хорошо понимал, что покорность Бориса старшим в роде князьям — качество, которое само по себе еще не дает основания рассматривать Бориса каксвятого, как «блажного». Подвиг Бориса нуждался в религиозном обосновании. Сэтой целью автор «Сказания» олицетворяемую Борисом политическую доктрину поднялдо уровня божественной заповеди, а его самого в избытке наделил и чистохристианскими добродетелями: смирением, кроткостью, безлюбием, непротивлениемзлу, покорностью воле божьей, аскетическим отречениям от мира и всех егособлазнов.9
В результатеобраз Бориса приобрел в «Сказании» еще один аспект – стойкого борца за «слово»божье. И даже — мученика за веру.
Образ Борисав «Сказании» чрезмерно перегружен содержанием. И чтобы он мог вызвать не толькоблагоговейное удивление, но и живое к себе сочувствие, следовало несколькоослабить его «умозрительность». Это автор и сделал. Он сообщил Борису черты,свойственные рядовому человеку, не «страстотерпцу».
В «Сказании»Борис боится ожидающей его судьбы. При мысли, что ему надлежит скоро умереть,он испытывает страх. Автор показывает и рождение, и развитие этого чувства.Предчувствие переходит в уверенность. Накануне смерти (это было в субботу, — сообщает автор) Борис после захода солнца велит «пети вечернюю», а сам уходит вшатер помолиться. Затем, ложится спать, но не может заснуть. На рассвете, раноподнявшись, он просит священника начать заутреню; обувается, умывает лицо итоже молится. Он уже точно знает, что его ждет. Между тем убийцы подходят кшатру, они слышат голос Бориса, поющего псалмы. Слышит и Борис их шепот околошатра. Его охватывает трепет, но он продолжает молиться. Появляются убийцы, имы читатели, видим их глазами испуганного Бориса.
Скорбнаяатмосфера, созданная автором вокруг Бориса, в особенности сгущается, когда тот,не в силах сдержать сердечного сокрушения, проливает слезы — обильные,заливающие лицо, «горькие» и «жалостливые», сопровождающиеся тяжкими вздохами.Это не простые слезы. Они — дар, который бог посылает «избранникам» своим. Иони заразительны.10 При виде Бориса, проливающего слезы, всеокружающие его «на Льте» (на берегу Альты, где Борис был убит) возмущаютсядухом и тоже начинают «плакати» и «стенати». Сцена эта («хоровой плач») — однаиз художественных находок автора.
Во многомнапоминает Бориса в «Сказании» и его брат Глеб. Верный своему долгу вассал, онтакой же добровольный мученик, как и Борис. Когда Святополк зовет его в Киев — он немедленно садится на коня и с малой дружиной отправляется в путь, невзираяна неожиданное препятствие. Невдалеке от Смоленска его настигают посланныеСвятополком убийцы. Глеб безропотно, не оказывая никакого сопротивления,позволяет убить себя; его же собственный повар по приказу одного из убийц — Горясера зарезал его ножом.
Миру света идобра в «Сказании» резко противопоставляется мир тьмы и зла — в образе князяСвятополка. Второй Каин, Святополк уже в начале «Сказания» появляется сэпитетом «окаянный»; эпитет этот затем становится постоянным и сопровождаетСвятополка до конца его истории. Святополк -злодей по самой своей природе. Онуже родился с печатью греха. Он это понимает и сам. Он подлежит полному ибезоговорочному осуждению и по закону божественному, как братоубийца, и позакону человеческому, как нарушитель порядка, по которому старшие князья должныстрого выполнять свои обязанности по отношению к вассалам — младшим князьям,если требуют от них покорности. Не кто иной, как дьявол подсказывает ему мысль.
ОбразСвятополка у автора последовательно выдержан в одном и том же ключе; оннеизменно появляется в окружении обличающих цитат из «писания» и словподчеркивающих его «лесть» и злобу.
Влитературном отношении наиболее примечательна первая часть этого рассказа.Ярослав здесь автором «Сказания» поднят на высоту, достойную его убитыхбратьев. В рассказе устранено все, что как или иначе могло бы снизить егоЯрослава, заданный патетический облик (нет, например, ни слова о том, чтосмерть князя Владимира застала его среди приготовлений к войне с отцом).Ярослав в «Сказании» — орудие божественного возмездия Святополку — братоубийце.Он – восстановитель порядка в Русской земле, нарушенного «крамолой старшегобрата».
Едва ли несамая показательная особенность «Сказания» как произведения литературного — широкое развитие в нем внутреннего монолога. Эта форма прямой речи была хорошоизвестна греческой агиографии; она не раз встречается у Кирилла Скифопольского.Но в литературу древнерусскую ее впервые внес автор «Сказания». Своеобразие еев том, что такой монолог произносится действующими лицами повествования как бы«немо» — «в себе», «в сердце», «в уме своемъ», «в души своей».12Обычно в «Сказании» внутреннему монологу героя повествования предшествуетописание внешних признаков крайнего душевного волнения: дрожь тела, слезы, отпечали или страха они лишаются дара речи, не могут говорить; внутренний монологполучает тем самым у автора свою мотивировку. Следует, однако, отметить, что в«Сказании» в монологах этого рода налицо одно неопределенное противоречие. Ониничем в сущности не отличаются от прямой речи, произносимой «вслух». Везде однои то же: чередование однотипных по структуре предложений, нередко санафорическим повторением первого слова, риторические возгласы («Увы мне… Увымне!»), вопросы обращения, цитаты из «писания», известные метафоры, дажесозвучия однокоренных слов. Только иногда автору удавалось и в рамках этойвысокой риторики сообщать этим монологам характер непроизвольного,психологически вероятного самовысказывания. Примером может служить первыймонолог Бориса: здесь и скорбь о смерти отца, и желание повидать младшегобрата, и покорность воле божьей, и неуверенность в самом себе, и мысли о тщетемира сего — длинная цепь горестных размышлений, беспорядок которых по-своемуочень тонко отражает удрученное состояние его духа.
Агиограф, ане летописец, автор «Сказания» не придавал большого значения историческойдостоверности своего повествования13. Рассматривая «Сказание» с этойточки зрения, нетрудно обнаружить в нем и недомолвки и даже прямое невнимание кфактической стороне дела.
В «Сказании»как и во всяком агиографическом произведении, многое условно. Историческаяправда в нем полностью подчинена тому комплексу моральнополитических,литературных и даже церковно-обрядовых задач, которые автор себе ставил.14
Условно в«Сказании» даже время. По воле автора оно иногда явно замедляет свой естественныйбег. 15 Показательный тому пример – убийство Глеба в изложенииавтора. Дело происходит в окрестностях Смоленска на реке Смядыни. Глеб сприближенными плывет на лодке. К нему подплывают тоже на лодке, убийцы. Когдаобе лодки поравнялись, убийцы прыгают с обнаженными мечами в лодку Глеба. Глебуостаются считанные мгновения. Но он успевает все: не только произнести тримонолога, но и преклонив колена, помолиться. Убийцы надолго как бы застывают втом положении, в каком впервые увидел их читатель, — с поднятыми мечами вруках. Иногда, по воле автора, время непомерно спешит. Борис по «Сказанию», былубит 24 июля, Глеб — 5 сентября. За этот срок в «Сказании» происходит слишкоммного событий, если учесть пространство, отделяющее действующих лицповествования в тогдашние средства сообщения. Бориса с берегов Альты привозят вВышгород, Святополк посылает вестника к Глебу в Муром в надежде обманомзаманить его в Киев, Глеб окольным путем — Волгой — из Мурома отправляется вСмоленск. Сестро Предслава посылает Ярославу, из Киева в Новгород, известие осмерти отца и гибели Бориса, Ярослав шлет гонца в Смоленск предупредить Глеба.Святополк, не дождавшись приезда Глеба в Киев, отправляет убийц ему навстречу,те прибывают в Смоленск и находят Глеба Смядыни.
«Похвала» которой«Сказание» заканчивается, переключает его повествовательную часть в другой жанр- в произведение ораторской прозы, в так называемое похвальное слово. Посодержанию «похвала замечательна тем, что подчеркивает общерусское значениекульта Бориса и Глеба. Они -грозное «оружие», «меча обоюдоостра», с помощьюкоторых народ русский и его князья охраняют «отъчество свое» от нашествияиноземцев, успешно подавляют как «усобъныя брани», так и всякие «дъяволяшотания» в земле. Слава их выше славы Дмитрия Салунского, прославленногозащитника своего родного города Салуни, ибо они — защитники не одного города,не двух, а всей земли Русской «спасение».16
Этойцерковно-политической декларации соответствует в «похвале» и праздничнаяторжественность ее литературного оформления. Риторические восклицания, укоторых преимущественно состоит «похвала» в начале, к концу перерастают вмолитвенные обращения, сперва к святым братьям, а затем к богу. Последние в«похвале» навеяны «Словом о законе и благодати» (его заключительной молитвой кбогу от вся земли нашея»).
Наряду скняжескими житиями в литературе Киевской Руси стали появляться и жития,посвященные выдающимся деятелям церкви – основателям тех или иных монастырскихобщежитий.
Старейшийпамятник древнерусской агиографии этого последнего типа жития основателяКиево-Греческого монастыря Феодосия Греческого, принадлежащее Нестору, автору«Чтения» о Борисе и Глебе.
ПамятьФеодосия Греческого в стенах монастыря стала праздноваться вскоре же после егосмерти, еще до его в 1108 году официальной канонизации. В 1091 году в новуюкаменную церковь монастыря из пещеры, где до сих пор покоилось тело Феодосия,были торжественно перенесены его мощи и установлены в притворе на правойстороне. Незадолго до этого события Нестор и написал Житие, видимо по поручениюигумена Никона. Точно неизвестно, когда его составил Нестор; во всяком случае,еще при жизни Никона.
Несторпоступил в Греческий монастырь, когда Феодосия не была в живых, при игуменеСтефане, когда вокруг Феодосия в монастыре уже стала складываться благочестиваялегенда.
Это легенда — устные рассказы и предания — и послужили Нестору основным источником еголитературного труда.
Самый типжития святого — основателя монастырского общежития — не является изобретениемНестора; приступая к жизнеописанию Феодосия, он опирался на давно и прочносложившуюся литературную традицию. Установлено, что ближайшим литературнымобразцом для Нестора в данном случае является труд Кирилла Скифопольского,одного из классиков византийской дометафрастовской агиографии, — Житие СаввыОсвященного.18 Житие это, во времена Нестора уже известное на Руси вславянском переводе, подсказало ему и композиционную структуру Жития Феодосия,и отделочные сюжетные ситуации, и даже некоторые стилистические формулы.
Житие ФеодосияГреческого — сложное и громоздкое литературное сооружение, несомненнопотребовавшее от Нестора долгого и напряженного труда.
Всоответствии с неписанным литературным уставом, обязательным для каждогоагиографа, Нестор предпослал Житию довольно большое вступление. Здесь есть все,что устав этот требовал: и благодарность богу за то, что он удостоил его,Нестора ученого, поведать миру о жизни и деяниях угодника божьего и просьбаизвинить его неискусство, и упование на помощь свыше в этом предстоящем емумноготрудном деле, которое превыше его силы, и ссылка на то, что жизнь иподвиги Феодосия еще никем не описаны, и просьба «с веяцем прилежанием»прослушать его повествование, и цитата о ленивом рабе (Матфей, XXV, 26-27), и, наконец молитва к богу, чтобы просветлялсердце и отверз уста.19
Вступлениесоставлено из традиционных формул и клише. Но отсюда, однако, не следует, чтовступление к Житию Феодосия — всего лишь холодная дань литературному обычаю.Формулы и клише не помешаем Нестору сообщить этой требуемый жанром вступительнойцеремониальной беседе автора с читателем и характер своеобразной авторскойисповеди, не лишенной искренности и лирической теплоты: подавленной сознаниемвысокой ответственности, Нестор делится с читателем своими сомнениями иколебаниями, своими страхами и надеждами ввиду предстоящего ему литературногоподвига. Свидетельствуют об этом проявляющиеся и здесь, в начале Жития,некоторые черты его, Нестора, индивидуального стиля: отсутствие каких-либонарочитых риторических украшений, умоляющие обращения к «возлюбленной» братии,автобиографические признания бесхитростная простота интонации.20
Из вступленияследует, что Нестор, готовясь «вся по ряду» рассказать о покойном Печерскомигумене, ставил себе прежде всего задачу обрисовать высокий идеал человека,доблестного «война» божьего, целиком посвятившего себя добру, — в поучение иподражание потомству или, как выражается Нестор, «на успех и на устроениебеседующим». Эта дидактическая задача тесно связана у Нестора и с другой,горделиво -патриотической, — на примере Феодосия Печерского показать, что у насна Руси были святые угодники божьи, прославленные своей жизнью и подвигами.21
Так уже вовступлении определяется аспект, в котором Нестор покажет Феодосия. С первого жепоявления у Нестора, Феодосии Печерский предстает перед читателем в«серфическом» образе идеально-положительного христианского героя — святого. Итаким в основном он пройдет сквозь все Житие, сопровождаемыймолитвенно-благоговейными эпитетами — «блаженный», «преподобный», «великый»,«богодухновенный».
РассказНестора о детстве и юности Феодосия — рассказ о том, как Феодосии упорно инастойчиво стремится выполнить «от чрева материя» свыше его предназначенное. Онуже в детстве обнаруживает добродетели, в таком собранном виде рядовомучеловеку не свойственные, совершает поступки, нарушающие все нормыповседневного человеческого поведения: у одних поступки эти — его духовныеподвиги вызывают благочестивое изумление, у других, — укоризны и даже насмешки.
В изображенииНестора мать Феодосия — воплощение земного, материального начала, с которым сынее, иконописный отрок, уже осененный нимбом святости, впервые сталкивается насвоем жизненном пути. Это земное, материальное начало в образе матери Феодосия.Нестор выразительно подчеркнул, дав описание ее внешнего облика: была она«теплом крепка и сильна, яко и муж»22, потому кто слышал, как она скем-либо говорит, казалось, что говорит мужчина. В тех же целях отменил Нестори господствующую в ней страсть: то ильная мужеподобная женщина буквальноодержима любовью к сыну — любовью яростной и неутомимой. И любовь эта — источник постоянных столкновений между матерью и Феодосием в его начальнойчасти; под пером Нестора они принимают характер своеобразного единоборствамежду сыном и матерью.
История этогоединоборства в изложении Нестора полна драматизма. Одна схватка сына с матерьюследует за другой, от эпизода к эпизоду, повышая напряженность повествования.Ощущения этой все возрастающей напряженности Нестор добивался простым и в то жевремя очень действенным способом: настойчивым повторением через некоторыепромежутки, каждый раз с новыми вариациями, одних и тех же положений.23
ОтрокФеодосии в изображении автора агиографически стилизован. Образ его схематичен ипрямолинеен. Он построен по канону, освященному культом святых и вековойлитературной традицией.
Поступки егооднотипны и заранее предписаны церковным идеалом христианскогосвятого-подвижника. Речь его немногословна и всегда особо значительна:насыщенная «высокими» церковнославянизмами, она обычно состоит из назидательныхсентенций и пересыпана цитатами из «писания». Духовный мир его наглухо закрытдля читателя, и Нестор Святотатственно никогда в него не заглядывает. Земнойнебожитель, он гость на земле и рвется скорее порвать все путы, еще как-тосвязывающие его с мирской суетой.24
В дальнейшемЖитие круто меняет русло: в повествование вступает новая тема — историяПечерского монастыря.
Новая темачастично видоизменяет самый строй житийного повествования. Рассказ Несторатеряет свою непрерывность и приобретает черты летописного способа изложения — по событиям. Каждый новый рассказ вводится в Житие одной из традиционныхлетописных формул: «В то же время», «бысть же в то время», «тогда же», «тогдабо» и пр.
В рассказахэтих Нестор еще раз продемонстрировал свое мастерство рассказчика. По структуреони предвосхищают рассказы Печерского патерика. Все они по объему невелики исодержат законченное повествование о каком-либо эпизоде жизни Феодосия,рассчитанном на благочестивое удивление читателя; удивление это Нестор умелподдерживать и чисто литературными средствами: подчеркнуть нужную деталь, гденадо нарочито затормозить действие.
Многиесказания Нестора — литературного происхождения. Впрочем, он и сам отнюдь нескрывал того факта, что в работе над Житием Феодосия пользовался литературнымиисточниками: Житием Саввы Освященного, Житием Антония Великого. В источникахэтих он прежде всего искал аналогий деяниями собственного героя. И аналогиитакие очень ценил, так как они давали ему возможность лишний раз сопоставитьФеодосия Печерского с величайшими святыми христианского мира. Именно поэтому онвсегда, как правило, не ограничивался простым перенесением в Житиелитературного по своему происхождению сюжета, а его перерабатывал с цельюпридать ему большую достоверность: усваивал Житие, насыщал бытовымиподробностями древней Руси XI века.25
Повествовательныйстрой Жития в целом — еще одно свидетельство незаурядного мастерства Несторарассказчика. Повествование носит характер ровного, неторопливого, истового сказаот первого лица — от автора. Только в одном случае Нестор, следуя примеруКирилла Скифопольского, у которого аналогичные случаи нередки. Передает словодругому рассказчику — иноку Иллариону: последний сообщает эпизод из своейжизни, и эпизод этот в изложении Иллариона, с сохранением диалога, которым онобменивался с Феодосием входит в состав Жития как «рассказ в рассказе».26
Сказовыйхарактер повествования поддерживается у Нестора всеми особенностями этой формыречи: обращениями к читателю, размышлениями автора по поводу излагаемого,частыми оговорками — знаками авторского самоконтроля, если повествование по темили иным причина уклоняется в сторону.
В центральнойчасти Жития, как было указано, читаются многочисленные рассказы — эпизоды,каждый из которых образует более или менее самостоятельную единицуповествования. Перед Нестором стояла задача: так включить их в Житие, чтобы онине нарушали единства повествования и не производили впечатления механическихвставок. С задачей этой Нестор справился успешно. Каждый рассказ он вводилформулами, которые сами по себе уже в какой-то мере мотивировали его включениев Житие, а повествованию в целом придавали сказовую непосредственность.27
Отдельныерассказы объединил по сходству содержания или по имени героя (сказания обоярине Клименте); нередко уже в предшествующем рассказе строил мостики дляперехода к последующему: так, например, рассказ о неожиданном приезде вмонастырь князя Изяслава в послеобеденный час предваряется сообщением о приказеФеодосия в час этот запирать монастырские ворота; рассказ о попытке разбойниковограбить монастырь — сообщениям о строительстве нового «двора» и о том, чтомонастырь в это время не везде был защищен оградой.
НаписанноеНестором Житие Феодосия Печерского — наглядный показатель высокого уровня,какого художественная повествовательная проза древней Руси достигла уже вовторой половине XI века. Не удивительно, что Житиеполучило широкое распространение; популярность его еще более возросла, когдаоно вошло в Печерский патерик, в составе которого и стало переписываться.28
В середине XII века Житие Феодосия послужило литературным образцом дляинока Ефрема — автора Жития Авраамия Смоленского. Литературное воздействиеЖития можно проследить и в более поздних памятниках житийной прозы.
Рассмотренныепроизведения житийного жанра носят в значительной мере традиционный характер,выступающие в них персонажи являются вариантами уже знакомых нам героев старойлитературы. Но в XIII веке житийный жанр обогатилсяпроизведением, герой которого не имеет предшественников в Житийной литературе.Произведение это «Житие и терпение Авраамия Смоленского», а герой его совершаетподвиг преследуемого врагами угодника божия. Он, конечно, проходит общий всемсподвижникам жизненный путь, и поэтому в повествовании о нем автор пользуетсяобщими местами житийного жанра.29 Он сын благочестивых родителей,пользовавшихся уважением и почетом. Его рождение отмечено знамениями, вещимиснами, «прозрениями», свидетельствующими о богоизбранности ребенка. Годыучения, успехи в «книжном почитании», равнодушие к детским забавам, ранеепробуждение монашеских склонностей, пострижение, подвиги поста и молитвы,борьба с кознями бесов — весь этот трафарет жизненного пути подвижниканаличествует в «Житии Араама». Но не в этом общежитийном трафарете раскрываетсяподлинное, живое содержание данного жития, особенный характер его героя,своеобразие свершаемого им подвига.
Рисуя образАвраамия, автор с особой настойчивостью подчеркивает его подвижническуюпреданность изучению и освоению литературы христианского просвещения,вытекающую из убеждения. Что невежественный пастырь церкви подобен пастуху, неимеющему представления о том, где и как должно пасти стадо, и способному толькосгубить его.30
Обращает насебя внимание еще один момент в характеристике Авраамия, именно егонеобыкновенная одаренность, способность истолковать несведущим смысл«богодуховных книг» умение наизусть воспроизвести их страницы.
Все этосоздает Авраамию огромную популярность. По-видимому в своих проповедях Авраамкасался острых вопросов, поставленных в порядок дня развитием противоречий всовременной ему социальной действительности. Вызывая сочувствие однихсоциальных групп, «протолкователь» возбуждает враждебное отношение со стороныдругих.
Наиболеенепримиримым его врагом выступает старшее духовенство. Они возглавляют травлюАвраама, обвиняют его ереси, обрушивают на него поток клеветническихизмышлений, настраивают против него иерархов церкви, которые запрещают емусвященнослужительскую деятельность, добиваются предания его светскому суду,чтобы окончательно его погубить.
Авраамвыступает перед нами жертвой слепой злобы и клеветнических измышлений. Этосовершенно новая в житийной литературе мотивировка судьбы героя,свидетельствует о том, что конфликт между героем «Жития Авраама» и егопреследователями вызван условиями социальной действительности, существенноотличными от тех, в которых создавались жития киевского периода древнерусскойлитературы. Житийная литература не знала такого конфликта.31
Подвижникицерковной идеологии, выступавшие в литературе Киевской Руси, по преимуществушли единым фронтом против «тьмы бесовской», противопоставляли идеалыхристиански праведной жизни, далеко не изжитым в русском обществе той порыпонятиям и навыкам языческого прошлого. Авраам идет тяжелым путем гонимогоправедника, терпеливо добиваясь того, что праведность его становитсяобщепризнанной. В этом заключается своеобразие и новизна литературного образаАвраама.
«ЖитиеАвраама» не столько эпический рассказ о жизни героя, сколько его аналогия,оправдание его личности от несправедливых обвинений, и это совершенно новаяформа жития.32
К XIII веку принадлежит так называемое «Житие АлександраНевского».
«Житие» былонаписано в Рождественском монастыре во Владимире, где был погребен князь АлександрНевский. Жизнеописание Александра Невского — произведение агиографическогожанра. Это нашло отражение в целом ряде характерных особенностей в житие.Во-первых, в предисловии, в соответствии с канонами жанра, автор говорит о себес подчеркнутым самоуничижением, употребляя при этом эпитетные формулировки.Во-вторых, в духе агиографии автор сообщал в начале своего повествования орождении и родителях Александра. В-третьих, ярко выраженный агиографическийхарактер носит рассказ о чуде, свершившемся после смерти Александра. Наконец, всамом тексте произведения постоянно делаются отступления отцерковно-риторического характера, приводятся молитвы князя.33
Рассказ обАлександре Невском должен был показать, что несмотря на подчинения русскихкняжеств Орде на Руси остались князья, мужество и мудрость которых могутпротивостоять врагам Русской земли, а их воинская доблесть внушают страх иуважение окружающим народам.
Автор «Жития»,о чем он прямо говорит в начале своего рассказа, знал князя, был очевидцем егогосударственных дел и ратных подвигов: агиографы часто пишут в своихпроизведениях о том, откуда они подчеркнули сведения о жизни героя своегоповествования. В сообщениях такого рода автор жития, как правило, говорит ореальном положении вещей: о святом он узнал либо из рассказов современниковего, либо из сохранившихся записей о нем, либо из более раннего жития этогосвятого, либо его современник или ученик.
Наиболеередко в житийных текстах встречается сообщение, что автор сам знал святого.Реальный образ героя, близкий автору, и задачи, поставленные им в своемпроизведении, придавали агиографическому памятнику особый воинский колорит.Чувство живой симпатии рассказчика к Александру Невскому, преклонение перед егоратной и государственной деятельностью обусловили особую искренность илиричность «Жития» Александра Невского.34
ХарактеристикиАлександра Невского в «Житии» очень разноплановы. В соответствии с житийнымиканонами подчеркиваются его «церковные добродетели».
И в то жевремя Александр, величественный и прекрасный внешне, мужественный и непобедимыйполководец. В своих воинских действиях Александр стремителен, самоотвержен ибеспощаден. Получив известие о приходе на Неву шведов, Александр «разогрелсясердцем», «с малою дружиною» он устремляется на врага. СтремительностьАлександра, его полководческая удаль характерны для всех эпизодов, в которыхговорится о ратных подвигах князя.
Объединение водном повествовании подчеркнуто «церковного» и еще ярче выражающегося«светского» плана — стилистическая особенность, оригинальность «Жития»Александра Невского».35 Несмотря, однако на эту разноплановость и,казалось бы даже противоречивость характеристик Александра, образ его целен.Цельность эта создается лирическим отношением автора к своему герою, тем, чтоАлександр для автора не только герой-полководец и мудрый государственныйдеятель, но и человек, перед которым воинской доблестью и государственноймудростью которого он искренне преклоняется.
Особойторжественностью и вместе с тем искренней лиричностью пронизана заключительнаячасть «Жития» — рассказ о последних днях князя и о его смерти.
Александрпоехал в Орду к хану, чтобы освободить русских от обязанности входить ввоинские силы монголо-татар. Ему удалось добиться этого. Но по дороге из Орды,князь заболел и умер.
Завершается«Житие» рассказом о дивном «достойном памяти» чуде, якобы свершившемся во времяпогребения князя. Когда мертвому Александру хотели вложить в руку «грамотудуховную», то покойник «акы жив сущи распростере руку свою и взят грамоту отрукы митрополита».
Автор «Жития», несмотря на агиографическийхарактер создаваемого им произведения, описывая ратные подвиги князя, широкопользовался и воинскими эпическими преданиями, и средствами поэтики воинскихповестей. Это дало ему возможность воспроизвести в агиографическом памятникеяркий образ князя — защитника родины, полководца, воина. И вплоть до XVI века «Житие» Александра Невского являлась своего родаэталоном для изображения русских князей при описании их воинских подвигов.36
Значительныйвклад в развитие древнерусской агиографической литературы конца XIV — начала XV века внесталантливейший писатель Епифаний Премудный. Большую часть своей жизни (31 год)он провел в стенах Троице-Сергиева монастыря.
Епифаниюпринадлежат два произведения: «Житие Стефана Пермского» и «Житие СергияРадонежского». Создавая агиографии своих замечательных старших современников,чьи имена «блестят ярким созвездием в нашем IV веке, пословам Ключевского, «делал его зарей политического и нравственного возрожденияРусской земли»37, Епифаний стремился показать ставшего общее дело — дело укрепления Русского государства.
«ЖитиеСтефана Пермского», написанное в начале XIV века,представляет собой выполненное с большим художественным мастерствомжизненписание, превосходное произведение житийного жанра. Автор сумел создатьчерезвычайно живой, волнующий образ подвижника, взявшего на себя трудную иопасную миссию распространения начал христианства и просвещения среди племенПермской земли.38
«ЖитиеСтефана Пермского» рисует весь жизненный путь Стефана, с детства определяемыйодной страстью просвещения.
С этойстрастью к учению он проходит весь жизненный путь. Ею живет он, достигнувзрелого возраста и приняв иноческий чин. Его иноческое подвижничествовыражается не только в посте и молитве, сколько в чтении и непрестанномобогащении своего ума семи достижениями христианской мысли.
Поднявшись навысокую ступень церковного просвещения, Стефан почувствовал, что он достаточнопоучился, чтобы самому стать учителем, и настолько просвещен, что не толькоможет, но и должен стать христианским просветителем. Так из подвижникакнигочтения и книгоописания он становится подвижником просветительства. Стефанвыбирает трудный и даже опасный род это деятельности — распространение христианскогопросвещения среди не вышедших из состояния дикости обитателей лесных дебрейПермского края.
Смыслпредпринимаемого Стефаном подвига заключается в том, чтобы «привести к Христу»Пермскую землю, сделать ее епархией Московской митрополии.
Вооруженныйзнанием языка и переведенными им самим на язык коми необходимыми книгами,Стефан отважно пускается в дикие дебри Пермской земли и, обходя ее из конца вконец, исполненным пламенного красноречия «глаголом жжет сердца» ее обитателей.Он произносит проповедь за проповедью, обнаруживая в каждой и свою обширнуюэрудицию, и ораторский талант. Сторонник доселе господствовавшего в краюязычества пытаются дать отпор проповеднику, мобилизуют на борьбу с ним богатырясвоей религии, верховного жреца и волхва Пама. Происходит поединок -решающаядискуссия Стефана с Памеем. Пам, опасный и сильный противник, умеет наноситьчувствительные удары; но он пасует перед силой полемического красноречияСтефана, и победа остается за богатырем христианства.
Цельдостигнута, Пермская земля приняла христианство, и Стефан едет в Москвуоформить присоединение к митрополии обращенного им в христианство края, куда онвозвращается, чтобы занять по назначению великого князя и митрополита постепископа, главы новой епархии. На этом посту он продолжает свое просветительскоеи церковно-строительное подвижничество до самой смерти, которая постигла его вМоскве в одну из поездок его туда по делам церкви.
Образ Стефана нарисован в «Житии» кистью искусногомастера, подлинного художника слова, которому близка жизнь его героя, которыйсам живет его чувствами, мыслями, и устремлениями и потому, умеет найти нужныедля его изображения словесные краски.39 Перед читателем написанногоЕпифанием «Жития» стоит как живой подвижник просветительства, великий мастеркрасноречия.
Кроме Стефанаи Пама, в «Житии» нет других действующих лиц, других художественноразработанных образов.
Но вокругназванных персонажей расположена толпа, волнующаяся масса перемен, выступлениякоторой изображаются так же живо, как характеры персонажей. Особенностьюизображения толпы в «Житии» является то, что ее жизнь выражается главнымобразом в речах и разговорах, ничем не отличаясь в этом отношении от отдельныхгероев. Она так же красноречива, как и герой, и говорит она как личность,языком человеческой индивидуальности. Толпа у агиографа теряет многоликийхарактер, она становится собирательной личностью, выступает как единаяличность, персонифицируется.40
Настроение ипереживания толпы раскрываются в «Житии» либо в форме внутреннего монолога лицаобращенной к себе самому речи, либо в форме монолога, обращенного к тому илидругому герою.
Такой способизображения переживаний коллектива на современного читателя может произвестивпечатление неумелости, неспособности избежать явной искусственности подобногоизобразительного приема. Однако ошибочность этого впечатления станет совершенноочевидной если мы обратим внимание на то, как гармонирует этот прием со всемстилем произведения, с пафосом красноречия, разлитым по всему тексту «Жития». Внем все дышит велеречивым витийством: велеречив герой «Жития» Стефан, велеречивего противник Нам, велеречивой выступает в нем и толпа пермян. Наиболееразвернутым примером этого велеречия являются «плач пермских людей» и «плачцеркви пермской».
Эти «плачи»являются словесно-поэтическим выражением скорби, причитаниями народной траурнойобрядности, разукрашенными цветами книгоцерковного красноречия.
В формуриторически украшенных словесных излияний отливаются в «Житии» все потрясающиечеловека эмоции, все аффективные состояния, изображение которых занимаетзначительное место в его композиции, хотя эмоции эти и не отличаютсяразнообразием. Все сводится к причитаниям, выражающим горестную эмоцию,молитвам и панегирикам, выражающим эмоции религиозного порядка. Особенно многоместа отводится плачам-причитаниям. Причитают люди пермские, причитает пермскаяцерковь, плачем причитанием заканчивает свое произведение автор,плачем-причитанием выражает свою скорбь потерпевший поражение волхв Пам.
Религиознаявзволнованность героя «Жития» и его автора находит выражение в молитвословиях иславословиях, составляющих также весьма заметный элемент в его композиционномслове.41
Следуетотметить в составе «Жития» еще один весьма существенный компонент, рассчитанныйна то, чтобы усилить просветительский характер произведения, — это авторскиеотступления, представляющие собой экскурсы в ту или иную область знания. Так,рассказывая о намерении героя «Жития» идти на проповедь в Пермскую землю, авторделает весьма пространное отступление, в котором знакомит читателейраспространения христианства, апостолы которого еще не проникли в этот край.
Рисуя образ«чудного дидаскала», автор сам становится таким же «дидаскалом», овладевшимвсей книжной мудростью учителя, преподавателем церковно-христианской науки. Онтак же учен и так же красноречив, как его герой.
Пафосомученого красноречия проникнуто его произведение.42
Приемы этогокрасноречия определяются свойственным человеку феодальной культуры догматизмоммышления. Для такого человека нет нужды искать истину, ибо она уже дана раз инавсегда в книгах священного писания, и остается ее только усвоить. Для негонет нужды доказывать правильность своих мыслей логической аргументацией, длядоказательства достаточно сослаться на текст писании, и чем больше такихссылок, тем более доказательной представляется аргументация. Нагнетание цитат,являющиеся естественным для автора методом аргументации, лежит в основании тогословотворческого приема, который носит название амплификации — повторения однойи той же мысли на разные лады в различных словосочетаниях. Нагромождениеразными словами выражающих одну и ту же мысль цитат дополняется присоединениемсамостоятельно изобретенных словесных вариаций той же мысли.
Многословие,нанизывание тавтологических выражений — характерная особенность словесной ткани«Жития Стефана Пермского». Порой амплификация переходит в повторение отдельныхслов или словосочетаний, становится однословием. Такая речь рассчитана не наубеждение, а на внушение. Говорящий таким языком не доказывает, а так сказать,вдалбливает, вколачивает мысль назойливым ее повторением, стремясь как бызаговорить, загипнотизировать слушателя.43
Герой «Жития»выступает перед нами искусным мастером такой амплифицированной речи. Дляобоснования любой высказанной им мысли у него всегда наготове ворох цитат.Цитатами он посрамляет идолопоклонников, цитатами славославит христианскогобога и обосновывает правду своего вероучения.
Амплифицированнаяречь вообще фигуральна. Она предполагает большую изобразительность вперегруппировке словесного состава любой фразы, в изменении ее рисунка, вуменье сплетать из этих фигур пространные фразеологические ряды, искусствокомбинировать одни и те" же слова и словесные обороты в новых и новыхсочетаниях. «Плетением, извитием словес», витийством называлось это искусство,и автор «Жития Стефана Пермского в совершенстве владеет этим искусством; он каки его герой, «научился всей грамотней хитрости» и проявляет себя блестящим мастером«плетения словес».44
Благодарянанизыванию однородных частей предложения и словесным повторам, фигуральнаяречь приобретает еще и музыкальный характер. Впечатление музыкальностисоздается созвучиями повторов; при этом возникает ритмическое движение в нанизыванииоднородных частей предложения и в повторах.
Богатыйритмикой и созвучиями повторов, фигуральный и музыкально звучащий язык «ЖитияСтефана Пермского» резко отличается от чуждающегося витийственного убранства ивсяческих ухищрений краснословия, аскетически монотонного языка житийлитературы домосковского времени. И герой этого «Жития» апостол московскойцивилизации, подвижник книгочтения, глубоко вникший во все тайны «грамотнейхитрости», совсем не подходит на героев аскетического подвижничества. Чтобыдать образ такого героя, был бы мало пригоден тот язык, которым пользовалисьдля изображения иноков-аскетов киево-печерского типа. Рисовать образвысокопросвещенного витии, каким является Стефан Пермский, можно тольковитиеватым языком. Таким именно языком и написал его «житие» ЕпифанийПремудрый, создав великолепный, обаятельный для его современников образподвижника — миссионера, передового человека и подлинного героя эпохивозвышения Москвы.45
В том жестиле, хотя и не столь витиевато, написано Епифанием «Житие СергияРадонежского». Герой «Жития» Сергий не вития, не красноречивый апостолмосковского православия среди язычников, а подвижник пустынножительства,создающий обители христиански праведной жизни в необжитых лесных дебрях, налоне первозданной, нетронутой рукой человека природы.
Такого родаподвижников не существовало в русском обществе домосковского времени, их незнала и житийная литература той поры. Зародившееся в условиях Киевской Русимонашеское подвижничество, так ярко предоставленное в литературе образомФеодосия Печерского, отнюдь не вдохновлялось идеей пустынножительства. Феодосииуходит из родительского дома не в пустыню, а в город Киев, чтобы «в монастыряхту сущих» предаться строительству христиански праведной жизни. Монастырскихподвижников киевской поры вдохновляла идея борьбы с преодоленными еще среди населенияязыческими традициями, которые мешали объединению восточно-славянских племен вединоверный русский народ. Не о безмятежной, далекой от мирской суеты тишинепустыни мечтали они, а об утверждении в окружавшем их мире нового религиозногосознания и христиански устроенного быта. «Языческой скверне» онипротивопоставляли иной, на строгом соблюдении заповедей христианства устроенныйбыт, реализуя его в своей личной жизни, объединяясь с подобными себеревнителями христианства, чтобы общими усилиями создать в недрах все ещеослепленного язычеством общества обители праведного существования – монастыри,подающие пример христианского, «богоугодного» быта. Создаваемые такимиподвижниками монастыри назывались «мужскими» и строились в городах илигородских окрестностях.
Подвижническийдух жил в этих монастырях, пока борьба с языческими традициями являласьчрезвычайно важным, общественно необходимым делом, играла огромную роль впроцессе формирования русского раннефеодального государства. С исчезновениемусловий, вызывавших эту борьбу, такие монастыри потеряли вдохновляющую наподвиг идею. Безыдейной, социально бесплодной стала жизнь этих монастырей иподвижнический дух покинул их.46
Религиозныйэкстаз уступил место религиозному формализму, механическому выполнению религиозныхобрядов. Происходит перерождение «подвижников» в профессионалов — «молитвенников».
В отличие отбеспечной, даже привольной жизни «мирских» монастырей суровая, полная трудов,лишений, и опасностей практика пустынножительства действительно носилаподвижнический характер. Носителем одухотворенного, проникнутого живымрелигиозным чувством подвижничества стал инок-пустынножитель, противоставляющийсуетной жизни «мирских» монастырей тишину лесных обитателей, в уединениикоторых человек становится как бы ближе к богу, разделял только с ним своеодиночество.
Образ такогоинока-пустыннолюбца и представлен в «Житии Сергия». Рисуя этот образ, авторстремится подчеркнуть подлинно подвижнический характер своего героя путемконтрастного сопоставления его с братом Стефаном, у которого не хватиломужества продолжать предпринятый совместно с Сергием путь пустынножительства икоторый ушел в Москву, в городской монастырь.
Создав образСергия, Епифаний ввел в житийную литературу нового героя, новый тип человека,появление которого в жизни и в литературе было вызвано потребностями ростамосковского централизованного феодализма, тип подвижника, одержимого маниейрелигиозно мотивированного пустынножительства. Заражая читателей пафосомпустыннолюбия, созданный Епифанием образ выполнял важную общественную функцию,стимулируя рост движения, крепившего мощь Московской Руси.47
Дляизображения столь своеобразного, еще ни разу не представленного в житийнойлитературе подвижника русского христианства Епифаний должен был найти соответствующиехарактеру его героя средства словесного воплощения его, выработатьобрисовывающий своеобразие его облика стиль житийного повествования. В общемему удалось сделать это, но все же не в такой мере, как это требовалось. Онсделал ошибку, слишком усердно использовав приемы повествования, примененные имс большим успехом в «Житии Стефана Пермского», отнюдь не гармонировавшие,однако с психологическим обликом пустынножителя Сергия48.
Некоторые основания для использования в обоихжитиях единой манеры письма у Епифания были. Ведь герои того и другого житияотносятся к одной и той же категории подвижников. Пустыннолюбец сроднимиссионеру: тот и другой преисполнены рвением воздвигнуть алтари христианскомубогу в далеких от цивилизации местностях. Но миссионер -это религиозныйпроповедник, вдохновенный вития, искушенный в искусстве красноречия оратор, и вповествующем о нем «Житии» ораторское «извитие словес» совершенно закономерно иэстетически оправдано. В повести о пустынножителе поэтика «извития словес» неимела подобного оправдания.49
Уединение пустынножителя, отсутствие общения слюдьми, глубокое безмолвие пустыни плохо вяжется с музыкой витийственногокрасноречия и ораторского «любословия». Между тем Епифаний наполняет страницыэтого «Жития» нескончаемо многословным «плетением словес» в виде чрезвычайнорастянутого вступления и не менее длинного заключения, представляющих собойнеиссякаемый поток тавтологий, бесконечное нагромождение одних и тех же похвалв разных словосочетаниях, одно другого замысловатей. Он сам прекраснохарактеризует эту манеру своего письма50.
«Распространяяглаголы» он заполняет целые страницы нагромождением этикетов, знаменующихиночески добродетельный характер его героя, обрушивает на читателя лавинуриторических вопросов и восклицаний, нанизывает страницы сравнений иуподоблений.
Чрезвычайноинтересным, заслуживающим особого внимания приемом художественного письмаявляется широкое использование Епифанием того вида прямой речи, которыйназывается внутренним монологом и который как нельзя лучше оказался пригоднымдля раскрытия внутренней жизни погруженного в безмолвие пустынножителя. Чащевсего такой монолог представляет собой то, что у монашествующих публицистов тойпоры называлось «умной молитвой», т.е. произносимой в уме, мысленной молитвой.Но не молитвенные только, а и другие настроения и состояния души находят себе в«Житии Сергия» выражение в мысленных, произносимых в уме монологах. Мало того,поскольку герой «Жития» был подвержен галлюцинациям, он не только зрит видения,но слышит голоса, к внутренним монологам присоединяются такие же внутренниедиалоги, обмен монологами между героем «Жития» и представшим ему в видениисобеседником.51
Созданные в XV веке Епифанием «Жития» Стефана Пермского и СергияРадонежского являются крупным художественным достижением в области житийногожанра, имеют высокую ценность в русской житийной литературе.52
В периодмежду 1620 и 1630 годами было создано «Житие Юлиании Лазаревской» (Повесть обУльянии Осорьиной»), героиня которого производит впечатление чего-то ещенебывалого в литературе житийного жанра.
Прежде всегобросается в глаза, что для нее идеалом христианской жизни не являетсямонашеское подвижничество, как это было у всех ранее выступавших житийныхгероев. В ней мы не замечаем стремления удалиться от мирской жизни, облечься вчерную мантию монашества.
У Юлианиипоявляется мысль, что и в миру можно вести столь же праведный образ жизни, какв монастырской обители. Мысль эта была естественным продутом окружавшей Юлианиидействительности. Монастырское подвижничество выполнив свою историческую миссиюутверждения и распространения на всей территории Московского государства единойрелигии, начало утрачивать социальный смысл своего существования, становилосьанахронизмом. Бороться и совершать подвиги во имя распространения христианскойцеркви в церковно христианской Московском государстве значило ломиться воткрытую дверь. Монастырь и не творит больше никаких подвигов. Он зажил такойже жизнью, как и весь окружающий его внемонастырский христианский мирМосковской Руси.
Вот почемуЮлиания не считает необходимым условием праведной жизни, уход от мира вмонастырскую обитель и не пылает той неутомимой жаждой стать, на путьотшельничества и пустынножительства, какой пылали Феодосии Печерский и СергийРадонежский.
Юлианиячувствует, что и монашеское и мирское благочестие, принятое в ее среде, носитдовольно сомнительный характер, ибо совсем не связано с практикой жизни, лишеноживого религиозно-подвижнического содержания.
Ей доставляетглубокое удовлетворение и радость, что она, сделав все, что могла длястраждущих от общественной неурядицы людей, сняла с себя моральнуюответственность за происходящие бедствия. Она чувствует себя правой перед богоми людьми, совесть ее спокойна, и с ясной душой кончает она свой жизненный путь.
Как явлениеморального порядка Юлиания возвышается над окружающим ее миром, исключительнойчистотой нравственного облика. Это человек, подвижнически следующий велениямнравственного долга, в полном смысле добрый, исключительно хороший человек,вызывающий глубокую к нему симпатию.
Слог «Жития»Юлиании — это чисто эпический рассказ, строго деловой, протокольно точный,избегающий всяких отступлений. Предисловий, послесловий.53
Начиная своеповествование, автор сразу приступает к почти протокольному изложению фактов; идалее следует строго фактическое изложение, избегающее косвенных оборотов,иносказаний, метафор, лирики. Эта голая проза, создающая впечатление бесстрашнообъективного показания свидетеля.
Это был язык,в котором лучше всего находил себе выражение характер буднично простой,погруженный в заботы деловой жизни сердобольной хозяйки, превратившей своюхозяйственную деятельность в подвиг милосердия мирской праведницы.54
«Житие»Юлиании стало больше походить на бытовую повесть, биографию светского человека,чем на житие святого. И все же оно не является в полном смысле светскойповестью, поскольку в облике героини, в стиле повествования о ней имеются чертыподражания героям и стилю житийной литературы. Это произведение своеобразно, доXVII века не существовавшего в русской литературежанра, который можно назвать житийно-бытовым. В нем нашел себе литературно-художественноевоплощение новый характер религиозного подвижника — мирской, внецерковныйподвижник.55
В первой главедипломной работы рассмотрены причины возникновения жанра жития, характерныеособенности агиографической литературы. С XI до начала XIV века авторы житий пропагандируют идеи независимостиполитической и церковной жизни, они во многом отходят от канонов греческойагиографии. В основу Жития берутся лишь отдельные драматические эпизоды изжизни «святых» (история убийства Бориса и Глеба), вводятся внутренние монологии эмоциональные диалоги, в ряде случаев меняется тип биографии: то это простойрассказ богатый историческими и бытовыми наблюдениями, то военно-патриотическая(«Житие Александра Невского»). В конце XIV века – нач. XV века, происходят изменения в житийной литературе — возрастает эмоциональность и психологизм повествования («Житие СергияРадонежского», «Житие Стефана Пермского»), в житийную литературу вносятся чертыреальной жизни. Жития постепенно сближаются с бытовой повестью («Житие ЮлианииЛазаревской»). Во второй половине XVII века создаютсяновые жития, посвященные представителям антифеодального религиозного движения — раскола. Героями их становятся противники церкви, проклятые ею и гонимыецарской властью. Это направление агиографии тяготеет к изображению народногобыта и отличается «просторечием». Жанр биографии «святого» перерастает в жанрпоучительно-политический автобиографии «апостолов» раскола. Яркий пример этогопериода «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное».

Примечания
1. Лихачев Д.С. Актуальные задачиизучения русской литературы XI-XVIIвеков. М-Л 1964. с. 10.
2. Там же, с13.
3. Лихачев Д.С. Исследования поистории русской литературы XI-XVIIвеков. Л. 1974. с. 14.
4. Былинин В.К. Древнерусскаялитература. М. 1991 с. 23.
5. Адрианова-Перетц В.П. Сюжетноеповествование в житийных памятниках XI-XIV веков. Л. 1970 с.26
6. Там же, с.28.
7. Базанов В.Г. Культурное наследиеДревней Руси: Истоки, становление, традиции. М. 1976. с.34.
8. Грихин В.А. Древнерусскиекняжеские жития XI-XIIIвеков.// Русская Речь, 1980 — №2. с. 106.
9. Дмитриев Л.Л. Литература ДревнейРуси. М. 1990. с.38.
10. Еремин И.П. Лекции по историидревней русской литературы. М. 1987. с.31.
11. Там же, с.34.
12. Еремин И.П. Литература ДревнейРуси. М. 1966. с.45.
13. Виноградов В.В. О языкехудожественной литературы. М. 1959. с.19.
14. Там же, с.21.
15. Лихачев Д.С. Вопросы истории русскойсредневековой литературы. Л. 1974. с.40.
16.Лихачев Д.С. Развитие русскойлитературы. Эпохи и Стили. Л. 1973. с.55.
17. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы.с.60.
18. Еремин И.П. К характеристикеНестора как писателя. М.-Л. 1966. с.54.
19. Там же, с.57.
20. Житие Феодосия Печерского. М.1958. с.40.
21. Еремин И.П. К характеристикеНестора как писателя. с.63.
22. Житие Феодосия Печерского.с.41.
23. Там же, с.44.
24. Лихачев Д.С. Древнерусскиелитературные памятники. Л. 1979. с 41.
25. Востокова Г.В. Житие ФеодосияПечерского: Литературный памятник Киевской Руси// Русская речь, 1981, №3, с.96.
26. Там же, с.96.
27.Переверзев В.Ф. ЛитератураДревней Руси. М. 1971. с.36.
28. Там же, с.38.
29. Робинсон А.Н. ЛитератураДревней Руси в литературном процессе Средневековья XI-XVII веков. М. 1980. с. 132.
30. Там же, с. 134.
31. Переверзев В.Ф. ЛитератураДревней Руси. М. 1971. с.40.
32. Лихачев Д.С. Древнерусскиелитературные памятники. Л. 1979. с. 119.
33. Пятнов П.В. К вопросу о жанровомсвоеобразии Жития Александра Невского.// Вестник Московского ун-та, Сер.9, 1979- №1. с. 33.
34. Там же, с.36.
35. Еремин И.П. Лекции и статьи поистории древней русской литературы. с.81.
36. Там же, с.85.
37. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых, как историческийисточник. М. 1993. с.94.
38. Баранкова Г.С. Слово о житии иучении Стефана Пермского.// Русская речь, 1994 — №1. с.61.
39. Там же, с.62.
40. Переверзев. В.Ф. ЛитератураДревней Руси. М. 1971. с. 60.
41.Там же, с.62
42. Коновалова О.Ф. Изобразительныеи эмоциональные функции эпитата в Житии Стефана Пермского.// ТОДРЛ, 1974, Т.28.с.325.
43. Там же, с.328.
44. Лихачев Д.С. Человек влитературе Древней Руси. М. 1970. с.57.
45. Борисов Н.С. О некоторыхлитературных источниках Жития Сергия Радонежского.// Вестник Московского ун-та,Сер.8, 1989, №5. с.69.
46. Там же, с.71.
47. Лихачев Д.С. Великий путь. М.1987. с.72.
48. Там же, с.73.
49. Переверзев В.Ф. ЛитератураДревней Руси. М. 1971. с.64.
50. Там же с.70.
51. Еремин И.П. Лекции и статьи поистории древней русской литературы. 1987. с.91.
52. Там же, с.93.
53. Скрипиль М.О. О житии ЮлианыЛазаревской. М.-Л. 1948. с.ЗЗ.
54. Там же, с.35.
55. Переверзев В.Ф. Литература Древней Руси. М. 1971. с.78.

Глава II. «Житие протопопаАввакума, им самим написанное» как автобиографический жанр
В русской литературе XVIIвека произошли существенные изменения, вызванные в конечном счете зарождением врусском обществе буржуазных отношений. Литература все больше и большепроникается интересами низших слоев русского общества, ее содержание становитсяразнообразнее, расширяется жанровый состав, современность оттесняет на заднийплан историческую и легендарную тематику. Занимая особое место в литературе XVII века, творчество Аввакума вместе с тем входило в современныйему литературный процесс.
Протопоп Аввакум (1621-1682г.г.) был крупнейшимписателем того «бунташного» века, который давно ушел в прошлое русской истории.
Полно и ярко раскрываются у Аввакума различныеэлементы его сложного мировоззрения и особенности его незаурядной, в высшейстепени одаренной натуры в его литературном творчестве.
Перу Аввакума принадлежит свыше восьмидесятисочинений, причем подавляющая их часть приходится на последние два десятилетияего жизни, преимущественно на годы пустозерской ссылки.
Произведения Аввакума не плод досужих размышленийили созерцания жизни из земляной тюрьмы, а страстный отклик на текущие события.Это – те же проповедь, беседа, поучение, обличение, только уже не устные. Онпо-прежнему «кричит», и его письменная речь – взволнованный монолог, передающийсе оттенки живой речи. Этим определяется и содержание и форма его сочинений –«Книги бесед» (1669-1675г.г.), «Книги толкований» (1673-1676г.г.), «Книгиобличений» (1679г.), его различных «Записок» об особенно драматических событияхиз своей жизни и жизни главных деятелей «раскола», наконец – его замечательныхчелобитных, писем, посланий и прославленного «Жития».
Челобитные и письма Аввакума переписывались иходили по рукам наравне с другими его сочинениями и, стали значительным фактомдревней русской художественной литературы. Сохраняя до наших днейсамостоятельное значение, они вместе с тем объективно являются своего родашколой мастерства, творческой лабораторией, в которой вырабатываласьсвоеобразная писательская манера Аввакума, с такой смелостью и уверенностьюпроявившаяся в «Житии».
«Житие протопопа Аввакума им самим написанное» — автобиография принадлежит к шедеврам русской и мировой литературы.
В одной из своих книг, рассуждая о том, чточеловеку надо «беззлобие иметь голубино», Аввакум вдруг вспоминает свои юныегоды: «Я их смолода держал – попович и голубятник был».
Рано пристрастившись к чтению «святоотеческой»литературы (кроме богослужебных книг, Ветхого и Нового заветов, он также читали сочинения отцов церкви, жития святых и другие), юный Аввакум приобрел в этойобласти глубокие познания.
Обладая исключительной памятью, в пустозерскойтемнице он не раз точно цитировал многочисленные сочинения этого круга.
Обширная начитанность Аввакума в церковно-учительнойлитературе в природный дар проповедника первоначально способствовали егобыстрой церковной карьере: в попы был поставлен в 23 года, в протопопы 31 год.Но повсюду, в селах и городе Юрьеве-Повольском, жилось ему тяжело. Неукротимыйдухом и крепкий телом, молодой священнослужитель требовал от паствы своей безусловного«благочестия». То он обличал местных «начальников», а его за это зверскиизбивали, то «баб унимал от блудни», а его «среди улицы били батошьем», а бабыбыли рычагами», то сам в одиночку разогнал ватагу скоморохов, а двух их больших«плясовых» медведей – «одного ушиб, а другова отпустил в поле». Гонимый«паствой», Аввакум переехал в Москву, сблизился с придворным духовенством, былпредставлении молодому царю Алексею Михайловичу (1629-1676гг.)
Служа в церкви Казанской Божьей Матери (на Краснойплощади), Аввакум проявил себя как замечательный проповедник – «много людейприходило». Впереди была перспектива придворной церковной деятельности. Нопроизошли события, коренным образом изменившие многие традиции русской церкви.1
С началом царствования Алексея Михайловича (с1645г.) наступила эпоха государственных реформ. Было издано законодательное«Соборное уложение» (1649г.), которое окончательно закрепостило крестьян исодействовало усилению абсолютизма. Еще большое впечатление на современниковпроизвела церковная реформа, о которой Аввакум писал: «зима хощет бытии, сердцеозябло и ноги задрожали».2
Земляк Аввакума по Нижегородскому уезду,происходивший из мордовских крестьян, патриарх Никол (1605-1681г.г.), смелыйполитик, заручившись содействием царя, произвел церковно-обрядовую реформу(1653-1655г.г.). Он видоизменил некоторые традиционные обряды, а богослужебныекниги подверг смелому редактированию, взяв за образец греческие, издавшееся вто время в Венеции, т.е. в католической Европе.
Следует иметь в виду, что, восприняв христианствоот Византии в 988 году вместе со всеми его церковными обрядами, необходимойбогослужебной и религиозно-философской книжностью, русская православная церковьстремилась хранить это наследие без изменений. Однако в рукописных церковныхкнигах в прочесе многовековой переписки неизбежно накапливались различного родаошибки и погрешности. Несколько раз, начиная с XVI века, церковь при содействиигосударственной власти предпринимала попытки исправления церковных книг путемсличения их с греческими.3 Но эти начинания, как правило, былинедостаточно последовательными и не приобрели общеобязательными и не приобрелиобщеобязательного характера для богослужения в огромном количестве церквей навсе более разраставшейся территории России.4
Реформа имела своей целью унификацию богослуженияпо сей стране, централизацию церковного управления, увеличение налогов,взимаемых с низшего духовенства, укрепление власти патриарха. Жизнь патриарха, митрополитови епископов стала еще более роскошной, а низшего, особенно 2белого» духовенства– еще более трудной и бесправной. Внешнеполитические цели реформы состояли втом, чтобы сблизить российскую церковь с украинской в связи с воссоединениемЛевобережной Украины (и Киевом) с Россией в 1654 году. До этого воссоединенияукраинская православная церковь, подчинявшаяся Константино-польскому греческомупатриарху, уже прошла аналогичную реформу.5
Значительная часть крестьян, ремесленников,купцов, казаков, стрельцов, низшего и среднего духовенства, а также некоторыеаристократы (боярыня Ф.П. Морозова, ее сестра – княгиня Е.П. Урусова и другие)восприняли реформу как крушение русской истинной «старой веры», как новую«ересь». Особенно чувствительным и неприемлемым для всех противников реформыбыло изменение традиционного греко-византийского двоеперстного крестногознамения, обряда, сохранявшегося на Руси со времени ее крещения, натроеперстное знамение по образцу, введенному в самой греческой церкви в болеепозднее время. Возник церковный раскол.6 Сторонники реформы сталиназывать ее врагов «раскольниками», а те их – «никонианами» (себя они называли«верными», «старолюбцами», с XVIII века –«старообрядцами»). В среде «старолюбцев» возродились древние легенды о наступающем«конце света» и «царства антихриста», которому, как писал Аввакум, его«предтечи» Алексей Михайлович и Никол уже «путь готовят».
Движение «раскола», как и все другие движенияСредневековья, не могло выдвинуть позитивной политической программы, в XVII веке оно приобрело характер демократическогоантифеодального протеста. Словецкий монастырь, отвергший реформу, восемь летсопротивлялся осаждавшем его войскам. При наступлении войск на скиты«старолюбцев» (на Севере и в Сибири) они прибегали к массовым самосожжениям.Аввакум и его ближайший друг Епифаний одобрили эту крайнюю меру протеста:«Добро те сделали, — писал Аввакум, которые в огне – т забежали. Мы жерассуждали между собою, кажется не худо оне сделали».7
Правительство приступило к репрессиям против«старолюбцев». Аввакум с семьей в 1653 году был сослан В Сибирь, где жестокопритеснялся воеводой Пашковым. Был возвращен оттуда в 1664 году, причем емупредлагалось даже место царского духовника. Но он «паки заворчал» на«никонианскую ересь», был сослан с семьей на Мезень, затем один возвращен вМоскву, осужден и проклят (предан анафеме) «священным собором». Аввакум,единственный из осужденных, в ответ сам проклял этот собор, невзирая наавторитет трех патриархов (Иосафа Московского, грека Паисия Александрийского,араба Мелетия Антиохийского). Тогда Аввакума, монаха Епифания, попа Лазаря идьякона Федора, вождей «раскола», навсегда сослали в далекий Пустозерск. Всемим, кроме Аввакума, вырезали языки и отрубили пальцы на правой руке, чтобы некрестились двоеперстно и не писали. Аввакум избежали этой «казни», так как занего заступилась царица Мария Ильинична и сестра царя, Ирина Михайловна.
В Пустозерске каждому из «соузников» была сделанаотдельная «земляная тюрьма». Как писал Епифаний, тюремщики «обрубиша околотемниц наших срубы и осыпаша в темницах землею и оставиша нам по единомуокошку, куды нужная пища принимати и дровишек приняти», «глаза дымом и копотию,и всякою грязию выело темница – то и церковь, то и трапеза, то и заход».Аввакум превратил описание в литературную картину, полную горькой иронии: «…гдепьем и едим, тут и лайно испражняем, да складше на лопату, и в окошко! Мневидится и у царя-то Алексея Михайловича, нет такого покоя».8
«Соузники» общались по ночам, вылезая из темницчерез окна. Все они, несмотря на изувеченные руки, стали писателями, так кактолько таким пустеем могли продолжать борьбу за свои убеждения.
Сочинения Аввакума и трех его сподвижников спомощью охранявших их стрельцов тайно пересылались «старолюбцам» в видерукописей в Москву, в Соловецкий монастырь и другие места. Нередко эти рукописибыли запрятаны в кедровне кресты, которые изготовлял старец Епифаний. Известенслучай, когда он сделал «ящичек» в рукоятке стрелецкого бердыша, чтобы в немпереслать сочинения духовныи вождей раскола. В 1682 году по указу молодого царяФедора Алексеевича, четыре «соузника» были заживо сожжены.
Аввакум предчувствовал свою трагическую смерть.Царские слуги, писал он о себе, «что волки в клочья разорвут рабатово Христово,изжечие, и кости изсекут бердышами. Да потом, собрався на радостях пироватьстанут, перевели обличителя, не мешает тот!»9
Обращаясь к царю с посланием из темницы, Аввакум счувством духовного превосходства над своим врагом так видел свою грядущуюкончину: «…аз же, присуждением вашим, не сподобился савана и гроба, но наш моипсами растерзаны будут, так добро и любезно мне на земле лежати светом одеяну инебом прикрыту».10
Особенности мировоззрения Аввакума и егописательского мастерства наиболее ярко проявляются в самом значительном,знаменитом его произведении – «Житии».11
Инициатива создания «Жития», возможно,принадлежала «духовному отцу» и «соузнику» Аввакума – Епифанию, как об этотсвидетельствует собственноручная запись последнего в автографе «Жития»:«Аввакум, обращаясь к Епифанию и некоему «рабу Христову»: «Вы мя понудиете сиеговорить». Однако это «понуждение» совпадало с внутренней потребностью самогоАввакума придать законченную форму своим рассказам и размышлениям о собственнойжизни, которые в немалом количестве были разбросаны уже по его челобитным иписьмам и которыми он, очевидно.в устных беседах не раз делился со своимидрузьями в Москве и со своими «соузниками» в Пустозерске.
«Житие» явилось как бы систематизированным сводомбесед, рассказов и поучений»; возможно, что оно пополнилось и рядом новыхэпизодов, фактов и рассуждений. Но так или иначе все эти отдельные иразрозненные элементы были подчинены единому замыслу, заново переосмыслены.12
Известны три основные редакции «Жития». Перваяредакция была написана Аввакумом в 1672-1673 годах. Третья редакция, судя попредисловию к нему, — не позднее 1676 года (здесь Аввакум пишет: … предлагаюжитие свое от юности и до лет пятьдесят пяти годов»).13
В промежутке между этими датами создавалась втораяредакция. Особенно существенны различия – как по размерам, так и по содержаниюи композиции – между первой и третьей редакциями. Все три редакции известны вмногочисленных списках, но только первая сохранилась в автографе.
Рукопись, именуемая во всех исследованиях и учебныхпособиях «Житием», в сущности не является единым по жанру произведением, апредставляет собою сборник разнородных, хотя и более или менее связанных друг сдругом произведений, состав и композиция которого в различных редакциях исписках менялись.
К какому жанру следует отнести «Житие?» ХотяАввакум в качестве образца мог иметь и различные жития святых (среди них впервую очередь автобиографическое жите писателя конца VI– начала VII века Дорофея) и евангельские «Деяния» и«Послания» апостолов, однако, сохраняя лишь некоторые жанровые признаки этихпроизведений, «Житие» Аввакума оказалось вполне оригинальным и довольно сложнымпо своему жанру.14
Задуманное как произведение полемическое ипоучительное, «Житие» в процессе авторской работы над его редакциями,приобретало совсем иной характер, идейный смысл его перерастал задачи,первоначально поставленные Аввакумом перед собою. Увлекшись повествованием, ондопускал отступления бытового и интимного содержания. Хотя и понимал, что онине имеют отношения к заданной цели: «Простите меня… А однако уже розвякался –еще вам повесть скажу».15 И этими извинениями или оправданиями,следующими за отступлениями («к слову молылось»), пестрит все произведение.Многочисленные картины реальной жизни наполнил «Житие» богатым и обильнымматериалом, который вышел далеко за пределы первоначально намеченных рамокпоучительной и полемической притчи, и в результате мы имеем дело спроизведением, значительно отличающимся от задуманного – как по жанру, так и поидее. По сути дела «Житие» является многофигурной бытовой автобиографическойповестью, тяготеющей в значительной мере к большой форме романа.16
Идейное созерцание «Жития» оказалось весьмапротиворечивым. Это объясняется и противоречивостью мировоззрения Аввакума, ипротиворечиями самой действительности, отраженной в «Житии». В нем причудливопереплелись идеи религиозного фанатизма и мученичества, с одной стороны, а сдругой – ненависть к различным церковным и светским «начальникам», страстнаяжажда правды и справедливости на земле, боль за неурядицы на Руси и застрадания народа; идея борьбы. Этот сложный идейный комплекс явился отражениереально существовавших противоречий в социальной практике и в сознанииоппозиционно настроенных к феодализму слоев русского общества. Особенна формавыражения этих противоречий – религиозная оболочка социального протеста – такженеизбежно отразилась и на самом «Житии», определила его специфическую жанровуюприроду – религиозно-дидактическую окрашенность бытового повествования.
Мы видим героя «Жития» в самые различные моментыего жизни – среди толпы и в кругу семьи, с единомышленниками и врагами, вцарском дворце в Москве и из байкальских рыбаков, проповедующего в церкви итянущего сани по льду Иргень-озера, вступающего в рукопашную с медведями и умиленносозерцающего природу. Он то непреклонен и требователен, то отзывчив и уступчив,то суров и жесток, то нежен и снисходителен; то гневается и злословит, то шутити балагурит; чувство юмора не изменяет ему в самые тяжелые минуты жизни, но оносознает трагизм своего положения; без ложной скромности понимает величиесвоего подвига, а собственные ошибки и слабости вызывают в нем жгучее чувствонеудовлетворенности собою. В нем слиты воедино, казалось бы, несовместимыекачества. Он – нетерпимый фанатик, мученик, проповедник «божьего дела»,убежденный в своем апостольском призвании и даре чудотворства, гонитель просвещенияи народных увеселений. Но одновременно он, по выражению А.Н. Толстого, — и«бунтарь»17 и борец, вступающий в острые и открытые конфликты с представителямиправящей партии, с главой русской церкви; он – человек, не отрешенный от жизнии ее практических интересов и даже ее суеты, повседневно связанный с самымиразличными слоями современного ему общества – посадскими людьми, крестьянами,казаками, духовенством, боярством и разделяющий в ссылке образ жизниподневольных «мужиков», умирающих на работе. Аввакум – чадолюбивый отец изаботливый супруг; в кратких, полных неутихшей боли словах он вспоминает остраданиях «милого сына Ивана» и дочери «бедной горемыки Огродгены», особенночутко и трогательно его отношение к жене; семья занимает такое большое место вего сердце, что он колеблется даже, следует ли ему проповедовать «слово божье».
Ему не свойственно стремление к умерщвлению плоти;он радуется, когда ему перепадет «жлепца немношко» или удается «штецпохлебать», он не в пример святым, мучится жаждой и голодом и далеко не ввосторге, когда приходится «перебиваться травой и корением»18, — потому он с такой растроганностью понимает «курочку черненьку», кормилицу егодетей. Снесший столько побоев и готовый вновь пойти на пытку, он в то же времяпроявляет и известную осторожность в отношениях с Пашковым: он приемлетфизические страдания, когда они могут принести ему моральную победу надпротивником, но старается избежать их, когда они необходимы; это совершеннонепохоже на то болезненное влечение к страданию, которое испытывали многиегерои житийной литературы, находя в физической боли даже своего роданаслаждение.
Резко индивидуальные черты, проявляющиеся вхарактере Аввакума, не лишают его автопортрета типичности. Типичность егоавтопортрета и складывается в противоречивости его поведения, его побуждений,чувств и настроений, столь характерной для той социальной среды, мятущейся впоисках правды и ежечасно заблуждающейся, стремившейся примирить религию и своенедовольство церковью и освящаемыми ею феодальными порядками, предписанияхристианского учения и естественные стремления, церковный обряд и быт.19
Как ни сосредоточено наше внимание на центральнойфигуре «Жития», однако она лишена, в сущности, исключительности, не подавляетостальных персонажей своим превосходством. Мы все время ощущаем связь героя сопределенной средой, его «нормальное» в известном смысле положение; в постигшемего несчастье, он не оказывается одиноким. Среди бегло и не всегда выразительноочерченных образов его единомышленников и соратников – протопопа Неронова,обоих Данилов, дьякона Федора, священника Лазаря, юродивых Федора и Афанасюшки,Еремея – заметно выделяется героическая под стать Аввакуму, фигура его жены –Настасьи Марковны. Это образ должен быть поставлен в ряд с лучшими женскимиобразами нашей древней письменности. «Сиротина», живущая в скудности», она полюбви выходит замуж за Аввакума и навсегда остается для него верной женой,другом и союзников в борьбе. Твердо идет она рука об руку с ним, принимая насебя удары его судьбы. Она бежит от преследований «начальника» с младенцем наруках; после расправы над Аввакумом остается в Юрьевце, подвергаясь опасностибыть убитой; больная с новорожденным, трясется в телеге до Тобольска. Онаспасает детей на тонущем дощанике, совершает тяжелый путь по Иргень-озеру,подбадривая изнемогающих сыновей. Лишь однажды непосильные страдания вырывают унее упрек, но тотчас же берет она себя в руки. «Я пришел, — вспоминает Аввакум,- на меня, бедная пеняет, говоря: «долю ли муки сея, протопоп, будет?» И яговорю: «Марковна, до самыя до смерти!» Она же, вздохия, отвещала: «добро,Петрович, еще побредем». Активность и страстность ее волевой натуры проявляетсяв другом случае, когда в «русских градах» пришлось ей даже ободрять мужа:«Господи помилуй! Что ты Петрович, говоришь?.. Аз тя и с детьми благославляю:дерзай проповедати слово божие по-прежнему, а о нас не тужи… Поди, поди вцерковь, Петрович, — обличай блудню еретическую!»20
Тема супружеской любви как духовной близости идружбы, выдерживающей труднейшие испытания, является одной из самых волнующих в«Житии». Образ Настасьи Марковны ярко воплощает в себе лучшие национальныечерты русского женского характера в их конкретно-историческом выражении. М.Горький в статье «Разрушение личности», говоря о «спокойной готовности» русскойженщины «жертвовать собою ради торжества своей мечты», приводит как один изнаиболее ярких примеров – образ Настасьи Марковны».21
С большой теплотой воссоздаются Аввакумом в«Житии» обобщенные, групповые образы простых людей. Казаки выполняют жестокиеприказы Пашкова не по своей воле, они изображаются людьми добрыми,сочувствующими Аввакуму: «… глядя, плачут на меня, жалеют по мне». Проводяобыск у Аввакума, они проявляют такт и деликатность, не тревожат НастасьюМарковну, выражая ей явное сострадание: «Матушка, опочивай ты и так ты,государыня, горя натерпелась!»22
В характеристике своих врагов Аввакум, в отличиеот других его сочинений, избегает гротеска и натуралистических приемов – ихобразы даются в более сдержанной манере. Характерно, что в «Житии» исчезаетописание внешнего облика ненавистных Аввакуму людей с излюбленным в другихслучаях подчеркиванием какой-нибудь детали – «толстого брюха», «красной рожи»,«длинного носа» и т.п. Внимание Аввакума сосредоточено на действиях, напоступках, на высказываниях персонажей, в их образы привносятся элементыпсихологической характеристики. Так, Никон живо обрисован в двух контрастныхсценах, в которых обнаруживаются разные стороны его характера: в одном случае,перед избранием в патриархи, он заискивает и «мщимерится», в другом – добившисьрасправы над противником он с циничной насмешливостью отзывается о чудесном«видении» одному из заключенных: «знаю-су я пустосвятов тех!»23Воевода Пашков не выглядит условным злодеем, фигура его достаточно жизненна идаже не лишена известной человечности; ему оказывается, знакомо чувствоблагодарности и даже раскаяния: «Сел Пашков на стул, шпагою подперся, задумавсяи плакать стал, а сам говорит: «согрешил, окаянной, пролил кровь неповинну,напрасно протопопа бил.»24
В многофигурном полотне, каким является «Житие»,Аввакум сохранил единство принципов изображения людей, отсутствие схематическогопротивопоставления персонажей и резкого выделения идеального, безупречногогероя, что было столь характерно для средневековой литературы. Это не значит,что Аввакум вовсе отзывается от оценки событий и людей – она выраженадостаточно определенно, — но эта тенденциозность достигается художественными, ане публицистическими средствами.
Особенности содержания «Жития» определили и егосвоеобразную, новаторскую форму. Стремление Аввакума дать широкую картинужизни, рассказать о своей борьбе, передать свои страсти, искания, раздумья,свести счеты с врагами – все это обусловило особенности композиции «Жития»,внешне нестройной, свободной, как будто разорванной с нарушениямихронологической       последовательности и непрерывности повествования,допускающей постоянное перевоплощение рассказчика в героя, героя – врассказчика. Такая композиция позволила Аввакуму вместить и организовать стольразнообразный материал, избежать плавной, спокойной эпичности, котораяпротиворечила бы бурному течению жизни Аввакума.25
Очень хорошо оценил эту особенность «Жития» одинзарубежный исследователь: «При помощи такого соединения… Аввакум… создал одиниз стилистических феноменов мировой литературы». И действительно, автору«Жития» присущ особый, неповторимый метафористический строй повествования, вкотором сливаются библейская и народно-бытовая образность, торжественность иобыденность, символика и жизненная достоверность. Демократическое – вконкретно-исторических условиях – содержание «Жития» обусловило демократизациюего стиля, его «просторечие», установку на устный рассказ, точнее – на народныйсказ, непритязательное «вяканье». Это воспроизведение устного рассказа вэстетическом плане следует рассматривать как ориентацию на народную поэзию, нанародное красноречие в противовес письменной литературе духовной и светскойаристократии, недоступной народу. Отсюда – насыщенность речи Аввакума народнымипословицами, поговорками, присловьями («из моря напился, а крошкою подавился»,«стану опять про свое горке говорить, как вы меня жалуете – потчиваете», «…присланы к нам гостинцы: повесили на Мезени в дому моем двух человеков…»)26Отсюда – нарочитая грубоватость и свобода выражений (о борьбе с бесом: «ночьвсю зимнюю с ним простряпал, о молящемся юродивом Федоре: «тысячу поклоновотбросает»); отсюда – обилие вульгаризмов и бранных слов. Вместе с тем, где этобыло Аввакуму необходимо, он легко и естественно переходил на торжественный,высокий стиль проповеди. Но и в том и в другом случае его произведение былорассчитано на чтение вслух. Аввакум хотел быть понятным каждому простому,неграмотному человеку.
В своей манере повествования Аввакум добилсясоединения эпического повествования с лирической одушевленностью – в связи сэтим необычайно важное значение приобретает разговорная, живая, гибкая интонациярассказчика – героя. Быстрый темп повествования, создаваемый лаконичной,простой фразой, богатой глаголами, беспрерывная смена картин перебиваютсякороткими, эмоционально насыщенными восклицаниями: «О горе мне», «Увы мне»,«Ох, времени тому!», «И смех и горе!», «Чюдно!», «Да што делать!»27и т.п. Эти особенности интонации «Жития» хорошо передают стилю «Жития»необычайную динамичность. Важным средством эмоционального воздействия начитателя и выделения особо драматических мест в повествовании является искусноприменяемая Аввакумом ритмическая организация речи, что часто подчеркиваетсярифмой.
Большое значение для раскрытия внутренней борьбыгероя и драматизма его жизненных конфликтов и столкновений приобрели в «Житии»средства драматической характеристики – внутренний монолог, многочисленныереплики и диалоги.28
Речь персонажей является у автора «Жития» одним изосновных приемов обрисовки характера (см. в приведенных выше примерах,относящихся к образу Настасьи Марковны). Иногда в «Житии» возникают целыедраматические миниатюры: избиение Аввакума Пашковым; переход по льдуИргень-озера и разговор протопопицы, мужика и Аввакума; покушение Пашкова насвоего сына; препирательство Аввакума со вселенскими патриархами на соборе идругие.
Важную функцию в «Житии» выполняет пейзаж. В одномслучае он имеет служебное назначение, оттеняет невыносимо тяжелые условиясуществования Аввакума: «Горы высокия, дебри непроходимыя, утес каменной, якостена стоит, и поглядеть – заломя голову! На те горы выбивал меня Пашков, созверьми, и со змиями, и со птицами витать».29 В другом случаеописание «Байкалова моря», приобретает более самостоятельное значение. Этотэпизод знаменует собой конец даурской ссылки Аввакума одного из самых страшныхэпизодов его житейского «плавания», поэтому пейзаж проникнут светлымнастроением, приобретает символический смысл. Люди спаслись от бури и нанадежной земле спокойно наблюдают природу. Пейзаж предает умиротворенноедушевное состояние героя. Обилие инверсий придает рассказу своеобразную покойно-неторопливуюинтонацию, резко выделяющую это место из всего драматического повествования.Очень важна композиционная роль пейзажа «Байкалова моря», — он как будтопредвещает мирный исход борьбы, конец испытаниям; в философских рассужденияхсозерцающего природу Аввакума прорывается желание покойной, мирной жизни,радостей бытия. Но сразу же за этим следует сильная драматическая сцена,раскрывающая, внутренние колебания героя – разговор Аввакума, с женой,побуждающей его продолжать борьбу, — и он идет навстречу новым, еще болеетяжелым испытаниям.30
Все средства художественной изобразительности в«Житии» служат одной цели – они выявляют пронизывающий все произведениедраматизм, пафос борьбы. Секрет воздействия «Жития» на читателя и неумирающейкрасоты этого произведения – в счастливо найденном Аввакумом единствесодержания и формы, подсказанном его талантом, его художественной интуицией.31
Литературное наследие Аввакума в целом и особенноего гениальное «Житие» занимают заметное место во всей древней русской литературе.Однако, как ни оригинально содержание лучших его произведений, как низначительно своеобразие его писательского дарования, как ни велика его смелостьноватора в области художественной формы, — иго литературная деятельность неможет быть отделении от всего историко-литературного процесса: в древней Руси.У Аввакума были свои предшественники в древней русской письменности, которым еподражал, но опыт которых так или иначе подготовил его открытия в областиискусства. Речь идет не столько о прямом воздействии тех или иных традиций илиписателей на его творчество, сколько о тех тенденциях в развитии предшествующейлитературы, которые объективно подводили ее к такому яркому явлению, кактворчество Аввакума. В какой-то мере Аввакум завершает одно из важныхнаправлений в развитии древней русской культуры, являясь последним и самымталантливым писателем средневековой христианско-правоучительной литературы.32
Связь «Жития» Аввакума с русской житийнойлитературой проявляется не столько в усвоении Аввакумом традиционных жанровыхтрафаретов, сколько в развитии и углублении той относительно прогрессивнойтенденции, которая выразилась в проникновении в русскую агиографию элементовживой действительности, а в изображении героев – реальных черт живого человека.Это своеобразие наметилось сначала в произведениях посвященных князьям Борису иГлебу (XIII век), а к XVII векупроявилось, было в «Житие Юлиании Лараревской». «Житие» протопопа Аввакума вэтом отношении явилось самым ярким и последовательным выражением такойтенденции, что в сущности, и вывело его уже за пределы собственно житийнойлитературы.33
Интерес к человеку и его судьбе особенно отчетливонамечался в автобиографических произведениях древней русской литературы. Уже в«Поучении» Мономаха (XII век) за дидактической схемой инесколько идеализированным автопортретом угадывается реальное жизненноесодержание и облик сурового воина и бесстрашного охотника. Элементыпсихологического самоанализа и даже несколько преувеличенное внимание ксобственной личности проявляются в оригинальном «Молении» Даниила Заточника (XIII век), оно предвосхищает «Житие» Аввакума страстьюсамозащиты и утверждения своих прав, остротой критики, совмещением жгучегосарказма и почти сентиментального лиризма.
Ярко и смело освещены некоторые сторонывнутреннего мира человека в письмах Ивана IV кКурбскому, то торжественно-величественный, то гневно-саркастический, тораздражительный тон их также во многом предваряет литературную манеру Аввакума.Смелое обращение к просторечии, к прозаической бытовой детали, живыеразговорные интонации все это сближает обоих писателей. Иногда стилистическоесходство настолько поразительно, что невольно возникает предположение ознакомстве Аввакума с посланиями Ивана IV и, внекоторых случаях о прямом воздействии последнего на Аввакума.34
Но, разумеется, ни в ХVIIвеке, ни тем более в ранние периоды феодальной эпохи не было еще необходимыхобъективных условий для полного и всестороннего изображения личностивсестороннего изображения личности даже в автобиографических произведениях, и вэтом смысле и «Молении» Даниила Заточника, и письма Ивана IV,и особенно «Поучение» Владимира Мономаха дают лишь более или менее эскизныеизображения человека и его внутреннего мира. Решительного освобождения отусловности, от схемы в изображении своего «я» впервые достигает лишь Аввакум.
Наряду с нарастанием интереса к человеку и еговнутреннему миру постепенно расширялась и конкретизировалась в древней русскойлитературе и бытовая сфера, окружавшая русского человека. В обобщенные инесколько условные описания обстановки, в которой действовал герой, все чаще ичаще привносились отдельные картины реальной жизни. В ряде памятников XV-XVI веков (Повесть о Петре иФевронии и другие) внимание автора привлекали те стороны быта, которые былиотмечены печатью национального своеобразия. Этот наивный и непосредственный«этнографизм» средневековой литературы подготовили подлинное открытиенационального народного быта у Аввакума, произведения которого с почти этнографическойточностью воспроизводят обыденную жизнь русского человека XVIIвека.35
Хотя по своему замыслу «Житие» Аввакума сохранялоеще служебное, практическое, утилитарное назначение как средство агитации ипроповеди определенных идей, однако объективно оно знаменует собою выделениехудожественной литературы в относительно самостоятельную область идеологии. Неслучайно такое внимание Аввакума к художественной форме, к эмоциональнымсредствам воздействия на читателя, на слушателя, такая забота о художественнойотделке, совершенствования своего «Жития».
В этом отношении Аввакум шел в общем русле русскойлитературы XVII века, постепенно сознающей своиспецифические задачи и специфические средства выражении идей.36
В соответствии с вниманием к внутреннему миручеловека, к столкновению в нем разных душевных побуждений, резко обозначившихсяв повествовательной литературе второй половины XVIIвека, находится психологизм «Жития» Аввакума. Этот процесс в русской литературеобъясняется обострившимся интересом к человеческой личности, индивидуальности,что в свою очередь, явилось следствием наметившихся изменений в феодальномобществе, постепенным разрушением подавляющих личность феодально-сословныхпредставлений об отношениях между человеком и обществом, постепеннымпобуждением сознания личных прав. В этом смысле «Житие» не являлосьисключением, но индивидуализация образа обозначилась в нем резче, чем в других,современных ему памятниках в силу особого свойства обобщаемого им материала –это был автобиографический материал. В данном случае общей тенденции в развитиилитературы как нельзя более соответствовал личный талант художника, всовершенстве овладевшего своим материалом.37
С другой стороны, общим для «Жития» Аввакума идругих произведений русской литературы XVII века,включая сатиру и стихотворство, явилось повышенное внимание кконкретно-бытовому окружению человека, стремление и умение изобразить реальнуюжитейскую обстановку, в которой действуют герои. Это своеобразноебытописательство явилось важным завоеванием не одного Аввакума, а знаменовалособой общий процесс русской литературы по пути ее сближения с реальной русскойжизнью. Сам по себе бытовой консерватизм Аввакума, любовное его отношение ктрадиционным русским правам и обычаям не является исключительным в русскойлитературе XVII века. Если, с одной стороны, в нейотразились и изменения в быту русского человека, а главное – и критическоеотношение к старым бытовым устоям, то, с другой стороны, в ряде памятников,сильна еще приверженность к освященным традицией нравам и обычаям русской старины.38
Приверженность Аввакума к старому русскому бытуотнюдь не приводила его к идеализации русской жизни, напротив она явиласьисточником резко критического его отношения по всем уклонения от нормы, какойпредставил себе Аввакум. И здесь в его произведениях появляется тотобличительный пафос, который по средствам его выражения, а иногда и посодержанию, позволяет говорить о некоторых точках соприкосновения еготворчества с сатирической литературой XVII века. ЮморАввакума не был началом посторонним его мировоззрению, неким «добавочнымэлементом» — пусть даже и очень для него характерным. Для Аввакума юмор былсущественной частью его жизненной позиции: его отношением к себе, в первуюочередь, и к окружающему его миру – во вторую.39 Постараюсьобъяснить, в чем эта позиция заключалась.
Одним из главных грехов в русском православиисчиталась гордыня и в особенности осознание своей праведности, непогрешимости,незапятнанности, моральной чистоты.
Для Аввакума также одной из самых важных проблембыла проблема гордыни – гордости своей праведностью, своим мученичеством.
Аввакум всем своим традиционным православнымсуществом противостоял греху гордыни, отвращался от любой формы самодовольстваи самоудовлетворенности, стремился не допустить в себе мысли о том что он моральновыше других.
Смех – не только щит против гордыни, противпреувеличения своих заслуг перед Богом, но и против всякого страха.Мученичество изображается Аввакумом как мелкое бытовое явление, как комическаясценка, сами же мученики – ничтожными насекомыми.40
Почти во всех своих писаниях Аввакуму так илииначе приходилось говорить о претерпеваемых им муках за веру. «Соблазн» ощутитьсебя мучеником был особенно велик в его «Житии». Надо было, с одной стороны,рассказать своему читателю о своих вытерпленных муках за веру, с другой –показать читателю и представить самому себе эти муки как нечто заурядное,тривиальное, «ненастоящее». Необходимо было в какой-то мере отделитьпереносимые мучения от своей личности, взглянуть на них сторонним глазом и неставить себе их в заслугу. Формой такого «отстранения» себя от своих мук и былсмех. Не случайно он так часто говорит о себе в третьем лице, особенно когдашутит надо собой. Аввакум постоянно трунит надо собой и над своими мучениями.Он шутливо описывает переносимые им с женой муки, а заодно смягчает свой гневна своих мучителей.41
Юмор Аввакума был порой очень мягким. Юмор этотпронизывает его «Житие». И он неразрывно связан с отношением Аввакума к себе ик окружающему миру. Юмор – проявление смирения Аввакума. Юмор служит емуспособом изобразить его доброе отношение к окружающим его мучителям, кмучительным обстоятельствам его жизни, смягчить его страдания. Это своеобразныйспособ примирения с жизнью и, главное, способ изобразить свое смиренноеотношение к собственным подвигам, мучениям, страданиям.42
При этом шутки Аввакума совершенно просты и лишеныкакой бы то ни было претензии, нажима. Он никогда не перебарщивает, всегдазнает меру в шутках и рассчитывает на то, что читатель поймет его с полуслова.И в этом отношении он уважителен к своему читателю.49
Смех Аввакума – это своеобразный «религиозныйсмех» столь характерный для Древней Руси в целом. Это щит от соблазна гордыни,житейский выход из греха и одновременно проявление доброты к своим мучителям,терпения и смирения. Своих врагов Аввакум полушутливо, полуласково называет«горюны», «бедные», «дурачки», «миленькие» и предлагает: «Потужити надобно оних, о бедных. Увы, бедные никонияня. Погибаете от своею злаго и непокоривагонрава». Никона он иронически называет «друг наш». О совеем главном мучителе –Пашкове – он говорит: «Десять лет он меня мучил; или я ево – не знаю; богразберется в день века».44 Припомнив временное благоволение к себецаря и бояр, Аввакум пишет: «Видиш, каковы были добры».45 Этоотношение к своим вгагам особенно характерно для «Жития» — произведения, вкотором он главным образом повествовал о своих страданиях от врагов.
Древняя русская литература знала немало этикетныхформул авторского смирения. Однако Аввакуму как бы мало обычных, традиционныхавторских самоуничижений. Самоуничижение для него не дело обычного для среднихвеков литературного этикета, а действие глубоко религиозного самосознания,нуждающегося в подлинном, а не этикетном самоочищении от греховной гордыни.Потому само этикетное самоуничижение, когда им приходится пользоватьсяАввакуму, приобретает у него чрезвычайно преувеличенные формы. Аввакумсравнивает себя со свиньей, питающейся «рожцами», и превращает этот образ вконкретную (а не отвлеченную, как обычно в этикетных формулах) бытовую картину.46
Типично, что самые трагические сцены приобретают врассказе Аввакума характер скоморошьей буффонады. Привожу полностью одно изтаких мест в «Житии» Аввакума, откуда обычно берется в качестве характеристикиАввакума и его протопопицы только заключительный диалог: «Таже с Нерчи рекипаки назад возвратимся к Руссе. Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мнепод робят и под руклишко дал (воевода Пашков) две клячки, а сам и протопопицабрели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская; иноземцы немирные; отстать отлошедей не смеем, а за лошедми идти не поспеем – голодные и томные люди.Протопопица бедная бредет, бредет, да и повалится – кольско гораздо! В ынуюпору, бредучи, повалилась, иной томной же человек на нея набрел, тут же и повалился:оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: «Матушъка – государыня, прости!» Апротопопица кричит: «Что ты, батко, меня задавил?» Я пришел, — на меня бедная,пеняет, говоря: «Долъго ли ме муки сея, протопоп, будет? «Ия говорю: «Марковна,до самыя до смерти!»47
Юмор Аввакума в писаниях был частью его поведенияв жизни. Когда на реке Хилке опрокинуло дощаник, на котором ехал Аввакум совсеми его чемоданами да сумами, Аввакум рассказывает: «Я, вышед из воды,смеюсь, а люди-те охают, платье мое по кустам развешивая». Воевода Пашков,везший Аввакума, верно определил поведение Аввакума, когда сказал ему при этомслучае: «Ты-де над собою делаешь за посмех».48
Буффонадой отзывается и сцена, в которой Аввакумописывает спасении им «замотая» Василия, который перед тем чуть было не посадилего на кол. Когда Пашков начал этого Василия преследовать, тот бросился заспасением к Аввакуму, и Аввакум срятал его у себя в судне: «… спрятал ево,положа на дно в судне, и постелею накинул, и велел протопопице и дочери лечи нанево. Везде искали, а жены моей с места не тронули. Везде искали говорят:«Матушка, опочивай ты, и так ты, государыня, горя натерпелась!» А я – простите,бога ради! – мал в те поры и сказывал: «Нет ево у меня!» — не хотя ево насмерть выдать».49
Аввакум вообще очень живо ощущает комичностьситуации, положения, комичность того или иного действия, комичность чьего-либообличия. Аввакум был своеобразным комедийным режиссером. По-режиссерски виделАввакум и свое изменившееся обличье, когда волосы его были сострижены. «Ибороду враги божии отрезали у меня. Чему быть? Волъки то есть, не жалеют овцы!Оборвали, что собаки, один хохол оставили, что у поляка, на лъбу».50
Стиль поведения Аввакума отчасти (но не полностью)напоминает собой юродство – это стиль, в котором Аввакум всячески унижает иумоляет себя, творит себя бесчестным, глупым.
На судившем его соборе, когда Аввакум отошел кдверям и «набок новалился», чтобы показать свое презрение к православнымпатриархам, в ответ на упреки патриархов Аввакум прямо говорит: «Мы уродиХриста ради! Вы сильны, мы же немощни!»51
Даже о молитве своей Аввакум говорит с добродушнойусмешкой. Смех, повторяю, был для Аввакума формой кроткого отношения к людям,как бы злы эти последние не были к нему.
Кроткость, а следовательно, и смех были жизненнойпозицией Аввакума. Он призывает к кроткой вере и к отсутствию всякой гордости инапыщенности.
«Природный» русский язык Аввакума, на котором онписал, был языком кротким и приветным, не «высокословным».52
Знаменитое аввакумовское «просторечие», «вякание»,«воркотия» были также в целом формой комического самоунижения, схемаобращенного Аввакумом на самого себя. Это своеобразное юродство, игра впростеца.
«Злой» смех у Аввакума – исключение из егорелигиозной системы смеха, но исключение тем не менее характерное – не длясистемы. Конечно, а для самого Аввакума, в котором время от времени дает знатьострый талант сатирика.
Итак, смеховой мир Аввакума построен своеобразно.Впрочем, точно описать устройство этого «смехового мира» Аввакума пока, чтоневозможно. «Смеховой мир» Аввакума тесно связан с его богословскимипредставлениями. Поэтому «смеховой мир» Аввакума будет достаточно точно описантолько тогда, когда будет тщательно изучено его мировоззрение в целом. Пока ещеэто остается задачей будущего.53
Некоторые особенности языка, стиля и формы «Жития»Аввакума находятся в соответствии с теми процессами, которые происходили всовременной ему литературе (сближение с народной поэзией, вторжение«просторечия»)
Превращение канонического жанра жития вавтобиографическую бытовую повесть, тяготеющую к форме романа, что имеет местов «Житии» Аввакума, по-своему выражает общую закономерность русской литературы XVII века, проявившуюся в расцвете жанра бытовой повести и взарождении ранних форм романа с характерными для последних некоторымипризнаками: многофигурность, развернутость повествования, полнота жизнеописанияглавного героя, стремление к изображению истории его характера, внимание кострым моментам его жизни – приключениям или злоключениям, многоэпизодность и вто же время однолинейная, «цепочная» композиция с довольно свободнымсоединением различных эпизодов из жизни героя.54 Все эти особенностидовольно очевидно проявляются в «Житии». Не случайно тенденция возникновенияромана проявилась именно во второй половине XVII века.Это было выражением того закономерного процесса, который – в одних странахраньше, в других позже – протекал во всех европейских литературах. И те жесамые причины, которые в конечном счете определили появление романа в ЗападнойЕвропе эпохи Возрождения (развитие буржуазных отношений и первый план личностии повышенный интерес к ней), вызвали его к жизни и на Руси, когда и здесьсоздались благоприятные объективные условия. Но в отличие от западноевропейскойлитературы, где первыми формами романа явились рыцарский и плутовской роман, вусловиях русской действительности XVII века болеехарактерным оказалось появление начальных форм социально-бытового романа соспецифической религиозно-дидактической направленностью.55
Итак, литературная деятельность Аввакума, при всейее неповторимости, по-своему выражала общий ход поступательного движениярусской литературы и вместе с другими произведениями второй половины XVII века предвещала еще более значительные достижения вхудожественном развитии русского народа.56
Среди замечательных памятников прошлоголитературное наследие Аввакума Петрова привлекало и привлекает особое вниманиедеятелей русской литературы. «Житие» протопопа Аввакума было одной из самыхлюбимых книг многих выдающихся писателей. Большой интерес к Аввакуму проявилЛ.Н. Толстой. По воспоминаниям современников, он отзывался об Аввакуме как описателе «с большим уважением и любовью», не раз читал «Житие» Аввакума вслухсемье и близким.57
Тонким ценителем писательского мастерства Аввакумабыл и другой великий русский писатель – И.С. Тургенев. «Я часто перечитываю егокнигу», — признавался он в разговорах.58
Высокую оценку «Житию» давал писатель Д.Н.Мамин-Сибиряк, называя это произведение «забытым литературным перлом».59
Русских писателей особенно восхищали язык и стильАввакума. По определению Л.Н. Толстого, Аввакум выражался «коротко и образно».И.С. Тургенев считал, что Аввакум «… писал таким языком, что каждому писателюнепременно следует изучать его». Ф.М. Достоевский был убежден, что никакойиностранный перевод совершенно не в состоянии передать самобытную речь «Жития».60У Аввакума учился такой признанный знаток усского языка, как Н.С. Лесков. А.М.Горький обратился к писателям: «В старинной литературе нашей есть чему поучиться».А.М. Горький был убежден, что такие произведения как «Житие протопопа Аввакума,им самим написанное», должен знать каждый образованный человек, и еще в 1900году добивался включения «Жития» в программы средних учебных заведений.61Литературное наследие выдающегося демократического писателя XVIIвека Аввакума, правильно понятное и критически воспринятое, поможет писателям вовладении мастерством «пламенной и страстной речи бойца», поможет читателямпроникнуть в существо сложных процессов жизни Руси XVIIвека, заглянуть глубже во внутренний мир русского человека той эпохи, поможетлучше оценить красоту древней русской художественной культуры.62

Примечания
1.      Робинсон А.Н. Жизнеописания Аввакума и Епифания. М., 1963. с.13.
2.      Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. М., 1991. с.35.
3.      Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1952. с.17.
4.      Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и его противники в деле исправленияцерковных обрядов. М.-Л., 1952. с.27.
5.      Пушкарев С.Г. Обзор русской истории. Патриарх Никон. Церковный раскол.Протопоп Аввакум. 1993. с.26.
6.      Там же, с.27.
7.      Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. с.36.
8.      Там же, с.38.
9.      Там же, с.40.
10.    Демкова Н.С., Дробленкова Н.Ф. Пустозерский сборник: Автографысочинений Аввакума и Епифания. Л., 1975, с.24.
11.    Там же, с.26.
12.    Демкова Н.С. Изучение художественной структуры Жития Аввакума. Принципконтрастности изображения. Л., 1970. с.44.
13.    Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. с.41.
14.    Лихачев Д.С. Историческое повествование древней Руси. Л., 1976. с.134.
15.    Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения, с.45.
16.    Гусев В.Е. О жанре Жития протопопа Аввакума. ТОДРЛ. Т. XV. 1958. с.192.
17.    Толстой А.Н. О драматургии. Полн. собр. соч. Т.12. с.362.
18.    Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. с.47.
19.    Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и его противники в деле исправленияцерковных обрядов. М.-Л., 1952. с.28.
20.    Житие протопопа Аввакума и другие сочинения, с.49.
21.    Горький М. Полн. собр. соч. в 30 томах. Т.24. с.72.
22.    Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. с.51.
23.    Там же, с.53.
24.    Там же, с.54.
25.    Лихачев Д.С. Великое наследие. М., 1980. с.220.
26.    Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. с.56.
27.    Там же, с.57.
28.    Герасимова Н.М. О поэтике цитат в Житии протопопа Аввакума.// Русскаяречь, 1993. №1. с.61.
29.    Демин А.С. Наблюдения над пейзажем в Житии протопопа Аввакума. ТОДРЛ.М.-Л., Т. XXII. 1966. с.57.
30.    Там же, с.59.
31.    Виноградов В.В. О задачах стилистики. Наблюдения над стилем Житияпротопопа Аввакума./ В кн.: Русская речь. М., 1943. с.98.
32.    Там же, с.100.
33.    Еремин И.П. Литература древней Руси. М.-Л., 1966. с.188.
34.    Там же, с.190.
35.    Кусков В.В. Литература и культура древней Руси. М., 1994. с.35.
36.    Лихачев Д.С. Актуальные задачи изучения русской литературы XI-XVII веков. М.-Л., 1964. с.98.
37.    Лихачев Д.С. Человек в литературе древней Руси. М.-Л., 1958. с.130.
38.    Переверзев В.Ф. Литература древней Руси. М., 1971. с.130.
39.    Лихачев Д.С. Смех как мировоззрение. 1997. с.224.
40.    Там же, с.226.
41.    Лихачев Д.С., Панченко А.М. Смех в древней Руси. Л., 1984. с.32.
42.    Там же, с. 34.
43.    Там же, с.36.
44.    Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. с.59.
45.    Там же, с.60.
46.    Лихачев Д.С., Панченко А.М. Смех в древней Руси. с.32.
47.    Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. с.62.
48.    Там же, с. 63.
49.    Лихачев Д.С., Панченко А.М. Смех в древней Руси. с.35.
50.    Там же, с.36.
51.    Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. с.65.
52.    Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М., 1959. с.98.
53.    Там же, с.100.
54.    Веселовский А.Н. Из истории романа и повести. М., 1974. с.68.
55.    Там же, с.69.
56.    Еремин И.П. Литература древней Руси. с.192.
57.    Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т.55. с.544.
58.    Северный вестник. 1957. №2. с.56.
59.    Мамин-Сибиряк Д.Н. Полн. собр. соч. Т.VII.с.200.
60.    Достоевский Ф.М. Дневник писателя. М., 1958. с.362.
61.    Горький А.М. Полн. собр. соч. Т.27. с.166.
62.    Лихачев Д.С. Великое наследие. М., 1980. с.225.

Заключение
В первой главе дипломной работы рассмотреныосновные этапы развития агиографической литературы, который возник в древнейлитературе в XI веке. В этот период авторы житийпропагандируют идеи независимости политической и церковной жизни, они во многомотходят от канонов греческой агиографии. В основу Жития кладутся лишь отдельныедраматические эпизоды из жизни «святых», вводятся внутренние монологи иэмоциональные диалоги, в ряде случаев меняется тип биографии: то это простой рассказ,богатый историческими и бытовыми наблюдениями, то военно-патриотическаяповесть. В конце XIV века происходят изменения вжитийной литературе – возрастает эмоциональность и психологизм повествования. ВXVI веке в литературу вносятся черты реальной жизни.Жития постепенно сближаются с бытовой повестью. А уже во второй половине XVII века создаются новые жития, посвященные представителямантифеодального религиозного движения – раскола. Героями их становятсяпротивники церкви, проклятые ею и гонимые царской властью. Это направлениеагиографии тяготеет к изображению народного быта и отличается «просторечием».Жанр биографии «святого» перерастает в жанр поучительно-полемическойавтобиографии «апостолов» раскола. Яркий пример этого периода «Житие протопопаАввакума им самим написанное».
«Житие протопопа Аввакума им самом написанное» — это первая в истории нашей литературы автобиография – исповедь, в которойрассказ о заключении собственной жизни сочетается с гневным сатирическимобличением правящих верхов с публицистической проповедью «истинной веры».
«Житие…» представляет собой широкое художественноеобобщение характерных явлений русской жизни середины XVIIвека. Отражая важные по историческому значению события, Аввакум отбирал изпестрого жизненного материала самое существенное, характерное, самое яркое,довольно четко сформулировав принцип отбора.
Не литературные традиции, а прежде всего реальноесодержание жизни самого Аввакума, как одного из предводителейсоциально-религиозной оппозиции, подсказывало Аввакуму-писателю и адекватнуюформу отражения событий – сложное, развернутое повествование с широкимсоциальным фоном, большим количеством действующих лиц, с главным героем вцентре.
В образе Аввакума достигнута та степеньиндивидуализации и многосторонности, какой не знала не только житийнаялитература с ее идеальным героем, но пожалуй, и другие предшествовавшие «Житию»литературные памятники.
Тесное переплетение личного и общественнолгопревращает житие из автобиографического повествования в широкую картину социальнойи общественно-политической жизни своего времени. Житие вбирает в себя иэтнографические описания далекого сибирского края, его рек, флоры и фауны.
Ярким новатором отмечено изображение человека в«Житии», особенно изображение центрального персонажа. В сущности это первыйопыт законченного психологического автопортрета в древней русской литературе.
С традиционными формами агиографической литературыжитие связывает немногое: наличие вступления, ссылки на авторитет «отцовцеркви», присутствие религиозной фантастики, хотя характер ее резко изменилсяпо сравнению с традиционными житиями; использование рядаобразно-изобразительных средств агиографической литературы. Религиознаятрадиционная фантастика под пером Аввакума приобретает реальные бытовые очертания,но все «чудеса», описываемые Аввакумом, не выходят за пределы реальногобытового плана.
Новаторство жития Аввакума особенно яркообнаруживается в его языке и стиле. Они пишет «русским природным языком», освоей любви к которому заявляет во вступлении.
В стиле жития протопоп использует форму сказа –неторопливого рассказа от первого лица, обращенного к старцу Епифанию, но в тоже время подразумевающего и более широкую аудиторию своих единомышленников.
Для стиля Аввакума характерно отсутствиеспокойного эпического повествования. Его житие состоит из ряда искуснонарисованных правдивых драматических сцен, построенных всегда на острыхконфликтах: социального, религиозного или этического порядка. Эти драматическиесцены соединены между собой лирическими и публицистическими отступлениями.Аввакум либо скорбит, либо негодует, либо иронизирует над противниками и самимсобой, либо горячо сочувствует единомышленникам и печалится об их судьбе.
«Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» — это мастерский изустный рассказ, не связанный никакими условностями. Аввакумиспользует народные пословицы, поговорки, каламбуры, в которых подчас скрытатонкая ирония.
Исследователи стиля Аввакума в местах наиболеедраматических отмечают наличие ритма и рифмы, звуковых повторов, аллитераций иассонансов.
Особенности стиля жития Аввакума позволяютговорить о неповторимой творческой индивидуальности талантливейшего писателявторой половины XVII века, ярко отразившего характерныечерты переходной эпохи. Тесная связь Аввакума с демократическими слояминаселения, участвовавшими в движении раскольников, определила новаторство егостиля. Творчество протопопа Аввакума развивалось в русле демократическойлитературы, отразившей ее неповторимую индивидуальную ценность. Аввакумразрушает прежний, некогда целостный художественный метод житийной литературы XI-XVI веков. Ведущие принципыжитийной литературы – символизм, этикетность – уступают место –народно-поэтической символике.

Список использованной литературы
1. Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. М., 1991. Пособия,монографии, сборники статей
1.      Адрианова-Перетц В.П. Очерки поэтического стиля древней Руси. М.-Л.,1957.
2.      Адрианова-Перетц В.П. Сюжетное повествование в житийных памятниках XI-XIII веков. Л., 1970.
3.      Буслаев Ф.И. О литературе. М., 1970.
4.      Былинин В.К. Древнерусская литература. М., 1991.
5.      Базанов В.Г. Культурное наследие древней Руси: Истоки, становление,традиции. М., 1976.
6.      Веселовский А.Н. Из истории романа и повести. М., 1974.
7.      Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М., 1959.
8.      Виноградов В.В. О задачах стилистики Наблюдения над стилем Житияпротопопа Аввакума/ В кн.: Виноградов В.В. Русская речь. М., 1943.
9.      Гринин В.А. Проблемы стиля древнерусской агиографии XIV-XV веков. М., 1974.
10.   Гусев В.Е. Заметки о стиле Жития протопопа Аввакума М.-Л., 1957.
11.   Гусев В.Е. О жанре Жития протопопа Аввакума. ТОДРЛ. М.-Л., 1957.
12.   Гусев В.Е. Протопоп Аввакум Петров – выдающийся русский писатель XVII века. М., 1960.
13.   Демкова Н.С., Дробленкова Н.Ф. Пустозерский сборник: Автографы сочиненийАввакума и Епифания. Л., 1975.
14.   Деликова Н.С. Житие протопопа Аввакума. Л., 1974.
15.   Демкова Н.С. Изучение художественной структуры «Жития протопопа Аввакума».Принцип контрастности изображения. Л., 1970.
16.   Демкин А.С. Наблюдения над пейзажем в «Житии протопопа Аввакума». ТОДРЛ.М.-Л., Т. XXII. 1966.
17.   Дружинин В.Г. Раскол на Дону в конце XVII века.М., 1965.
18.   Дмитриева Р.П. Русские повести XV-XVI веков. М., 1979.
19.   Державина О.А. Древнерусская литература и ее связь с новым временем. М.,1967.
20.   Державина О.А. Великое Зерцало и его судьба на русской почве. М., 1965.
21.   Дмитриев Л.Л. Литература древней Руси. М., 1990.
22.   Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. Л.,1987.
23.   Еремин И.П. Литература древней Руси. М.-Л., 1966.
24.   Еремин И.П. Житие Епифания/ В кн.: Еремин И.П. История русскойлитературы. М.-Л., 1948.
25.   Еремин И.П. К характеристике Нестора как писателя. М.-Л., 1966.
26.   Журова Л.И. Изучение произведений фольклора и древнерусской литературы.М., 1988.
27.   Клосс Б.М. Николовский свод и русские летописи XVI-XVII веков. М., 1980.
28.   Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник.М., 1993.
29.   Кусков В.В. Литература и культура древней Руси. М., 1994.
30.   Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и его противники в деле исправленияцерковных обрядов. М.-Л., 1952.
31.   Лихачев Д.С. Актуальные задачи изучения древней русской литературы XI-XVII веков. М.-Л., 1964.
32.   Лихачев Д.С. Вопросы истории русской средневековой литературы. Л., 1974.
33.   Лихачев Д.С. Древнерусские литературные памятники. Л., 1979.
34.   Лихачев Д.С. Исследования по истории русской литературы XI-XVII веков. Л., 1974.
35.   Лихачев Д.С. Великое наследие. М., 1980.
36.   Лихачев Д.С. Великий путь: Становление русской литературы XI-XVII веков. М., 1987.
37.   Лихачев Д.С. Развитие русской литературы. М., 1973.
38.   Лихачев Д.С. Человек в литературе древней Руси. М., 1970.
39.   Лихачев Д.С., Панченко А.М., Смех в древней Руси. М., 1970.
40.   Лихачев Д.С., Юмор протопопа Аввакума./ В кн.: Лихачев Д.С. Смех какмировоззрение. 1997.
41.   Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979.
42.   Лихачев Д.С. Развитии русской литературы. Эпохи и Стили. Л., 1973.
43.   Малышев В.И. Неизвестные и малоизвестные материалы о протопопе АввакумеТОДРЛ. М.-Л., 1953.
44.   Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1952.
45.   Переверзев В.Ф. Литература древней Руси. М., 1971.
46.   Панченко А.М. Рукописное наследие древней Руси. Л., 1980.
47.   Панченко А.М. История жанров в русской литературе. Л., 1972.
48.   Пушкарев С.Г. Обзор русской истории. Патриарх Никон. Исправлениебогослужебных книг и обрядов. Церковный раскол. Протопоп Аввакум. 1993
49.   Прохоров Г.М. Памятники переводной и русской литературы XIV-XV веков. Л., 1987.
50.   Робинсон А.Н. Жизнеописание Аввакума и Епифания. Исследования и тексты.М., 1963.
51.   Робинсон А.Н. Литература древней Руси в литературном процессесредневековья XI-XVII веков.М., 1980.
52.   Робинсон А.Н. Исповедь-проповедь. О художественности Жития Аввакума. М.,1967.
53.   Романов Б.А. Люди и нравы древней Руси. М.-Л., 1948.
54.   Скрипиль М.О. Повесть об Ульянии Осорьиной. М.-Л., 1966.
55.   Серман Н.З. Протопоп Аввакум в творчестве Н.С. Лескова. ТОДРЛ, Т.XIV. 1958.
56.   Сарафанова Н.С. Идея равенства людей в сочинениях протопопа Аввакума.ТОДРЛ. Т. XIV. 1958.
57.   Яроцкая Е.В. К вопросу об истории текста первой челобитной протопопаАввакума. Л., 1967.
Статьи
58.  Борисов Н.С. О некоторых литературных источниках Жития СергияРадонежского.// Вестник Московского ун-та Сер8, История. – 1989 — №5 – с.69-79.
59.  Баранкова Г.С. Слово о Житии и учении Стефана Пермского [Публ.памятника древнер. Лит-ры]// Русская речь – 1994 — №1 – с.61-62.
60.  Буланин Д.М. Троянская тема в Житии Михаила Клопского// ТОДРЛ/ Рос. АН,Ин-т рус. лит-ры./ Пушкин Дом/ — 1993 – Т.48. – с.214-228.
61.  Востокова Г.В. Житие Феодосия Печерского: Литературный памятникКиевской Руси// Русская речь – 1981 — №3 – с.96-101.
62.  Водолазкин Е.Г. Монастырский быт в агиографическом изображениидревнерусских житий// ТОДРЛ/ Пушкин Дом/ — 1993 – Т.48 – с.229-231.
63.  Гемп К. Сказы об Аввакуме: О русском писателе XVIIвека.// Слово: В мире книги – 1989 — №7 – с.41-45.
64.  Герасимова Н.М. О поэтике цитат в Житии протопопа Аввакума// ТОДРЛ/Рос. А.Н., Ин-т рус. лит-ры/ Пушкин Дом/ — 1993 – Т.48 – с.314-318.
65.  Грихин А.В. Древнерусские княжеские жития XI-XII веков.// Русская речь – 1980 — №2 – с.106-110.
66.  Коновалова О.Ф. Изобразительные и эмоциональные функции эпитета в ЖитииСтефана Пермского// ТОДРЛ/ Ин-т рус. лит-ры АН СССР/ — 1974 – Т.28 – с.325-334.
67.  Панченко А.М. Протопоп Аввакум как поэт// Изв. АН СССР. Сериялитературы и языка – 1979 – Т.38. — №4 – с.360-308.
68.  Пятков П.В. К вопросу о жанровом своеобразии Жития АлександраНевского// Вестник Московского ун-та. Сер 9. Филология – 1979 — №1 – с.33 41.
69.  Румянцева В.С. О датировке краткой редакции Жития протопопа Аввакума//Вестник Московского ун-та: История – 1969 — №6 – с.56-70.
70.  Румянцева В.С. Неизвестные материалы о семье протопопа Аввакума//Русская литература – 1970 – №2 – С.156-166.
71.  Румянцева В.С. О датировке краткой редакции Жития протопопа Аввакума//Вестник Моск. ун-та. История – 1969 — №6 – с.56-70.
72.  Чернов В.А. На каком языке писал Аввакум?// ТОДРЛ/ АН СССР Ин-т русск.лит-ры/ Пушкин Дом/ — 1987 – Т.42 – с.369-373.
73.  Шеватов Б. О русском писателе XVII векапротопопе Аввакуме// Лит. Россия – 1989 — №3 – с.23.
74.  Янцен В.О структурной организации Жития протопопа Аввакума// ТрудыКиргизского ун-та. Филологич. науки, — 1972 – вып 17 – с. 51-54.