О комедии Бернарда Шоу «Пигмалион»
Вадим Руднев
«Пигмалион»- комедия Бернарда Шоу (1913), один из первых текстов европейскогонеомифологизма, хотя еще несколько наивно и поверхностно понятого. Известно,что Шоу схватывал на лету идеи, носившиеся в воздухе. И миф о Пигмалионе — неглавное, что для нас важно в этой пьесе. О главном мы скажем ниже. Начнем смифа.
Вдревнегреческой мифологии Пигмалион — легендарный царь Кипра, который былизвестен тем, что чурался женщин и жил одиноко. В своем уединении Пигмалионсделал из слоновой кости статую прекрасной женщины и влюбился в нее. Онобратился с мольбой к Афродите, чтобы богиня вдохнула в статую жизнь. Тронутаятакой любовью, Афродита оживила статую, которая стала женой Пигмалиона по имениГалатея и родила ему дочь.
Атеперь напомним сюжет комедии Шоу. Профессор фонетики Хиггинс стоял с записнойкнижкой на одной из улиц Лондона и каждому человеку, который к нему обращался(человек с записной книжкой — подозрительная личность!), чрезвычайно точноговорил, из какого района Англии он родом или даже в каком районе Лондонаживет.
Случайнона этом же месте оказался полковник Пикеринг, ученый-индолог, разыскивавшийХиггинса. Хиггинс приглашает Пикеринга к себе, чтобы показать свою фонетическуюаппаратуру.
Приразговоре присутствует цветочница Элиза Дулиттл, по поводу вульгарной речикоторой Генри Хиггинс делает несколько едких замечаний. Вначале цветочницаоскорблена, но потом она соображает, что, если чудак-ученый научит ее говорить«по-образованному», она сможет изменить свой социальный статус истать владелицей цветочного магазина. Она приезжает к Хиггинсу и требует, чтобыон давал ей уроки. Сперва профессор с возмущением отказывает — у него ведь обучаютсяпровинциальные миллионеры. Но поведение девушки столь эксцентрично и забавно,что Хиггинс заключает с Пикерингом пари: он берется за полгода обучить Элизулитературному языку так, что она сможет выйти замуж за знатного джентльмена.
Вначалеэксперимент удается лишь отчасти. Элиза оказывается способной. Ей делают«генеральную репетицию» на приеме у матери Хиггинса. Но Элизу забылинаучить самому главному — речевой прагматике, то есть навыкам светскогоразговора. Заговаривая о погоде, Элиза сбивается на манеру диктора, читающегометеосводку, а потом и вовсе начинает на привычном жаргоне рассказывать историииз свой жизни «в народе», что, впрочем, сходит за «новыйстиль», который кажется очаровательным молодому Фредди, так же как и самаЭлиза.
Однакодевушка оказывается способной не только в плане овладения литературной речью,она преображается как личность, влюбляется в Хиггинса и пеняет ему на то, чтоон обращается с ней как со своей игрушкой. Хиггинс с удивлением обнаруживает,что перед ним прекрасная женщина. Финал — открытый, хотя Шоу в«Послесловии» и уверяет, что Элиза вышла замуж за Фредди. Параллельноотец Элизы из мусорщика становится богачом и переходит в средний класс — а всеоттого, что Хиггинс находит у него ораторские способности.
Теперьо главном. Сознательно или бессознательно, чуткий Бернард Шоу показал в началеХХ в., что человек — это то, что он говорит, человек — это его язык, егоречевая деятельность. Такое смещение с социальных проблем на эстетические вшироком смысле было характерно для начала ХХ в. в целом, но в пьесе Шоуслышатся явно неслучайные переклички с зарождающейся новой идеологией — аналитической философией: рядом с Лондоном преподают основатели этой новойфилософии Бертран Рассел и Джордж Эдвард Мур. Первоначальный вариант аналитическойфилософии — логический позитивизм все проблемы сводил к проблемам языка. Вчастности, одной из его сверхзадач было построение идеального научного языка.
Атеперь послушаем, как Генри Хиггинс излагает на лондонской улице своесоциолингвистическое кредо:
«Фонетика- только. Нетрудно сразу отличить по выговору ирландца или йоркширца. Но я могус точностью до шести миль определить место рождения любого англичанина. Еслиэто в Лондоне, то даже с точностью до двух миль. Иногда даже можно указатьулицу. (И)
Нашвек — это век выскочек. Люди начинают в Кентиштауне, живя на восемьдесят фунтовв год, и кончают на Парк-лэйн с сотней тысяч годового дохода. Они хотели бызабыть про Кентиштаун, но он напоминает о себе, стоит им только раскрыть рот. Ивот я обучаю их».
Хиггинсоб Элизе: «Вы слышали ужасное произношение этой уличной девчонки? Из-заэтого произношения она до конца дней своих обречена оставаться на дне общества.Так вот, сэр, дайте мне три месяца сроку, и я сделаю так, что эта девушка суспехом сойдет за герцогиню на любом посольском приеме».
Хиггинсоб отце Элизы:
«Ду л и т т л (меланхолическим речитативом). Дайте мне слово сказать, хозяин, и явам все объясню. Я могу вам все объяснить. Я хочу вам все объяснить. Я долженвам все объяснить.
Хи г г и н с. Пикеринг, у этого человека природные способности оратора. Обратитевнимание на конституцию: „Я могу вам все объяснить. Я хочу вам всеобъяснить. Я должен вам все объяснить“. Сентиментальная риторика. Вот она,примесь уэльской крови. (...)
Хи г г и н с (встает и подходит к Пикерингу). Пикеринг! Если бы мы поработалинад этим человеком три месяца, он мог бы выбирать между министерским креслом икафедрой проповедника в Уэльсе».
Инаконец, Хиггинс своей матери об Элизе: «Если бы вы знали, как этоинтересно, — взять человека и, научив его говорить иначе, чем он говорил до сихпор, сделать из него совершенно другое, новое существо».
Этотоптимизм, с которым Шоу впервые во всеуслышание объявил, что человек — это егоязык (при этом он предварил еще и так называемую гипотезу лингвистическойотносительности Эдуарда Сепира и Бенджамена Ли Уорфа, в соответствии с которойреальность опосредована языком, на котором о ней говорят, а не наоборот, какдумали ранее), — этот оптимизм созвучен тому оптимизму, с которым европейскаяфилософия начала ХХ в. вступала в свою новую — лингвистическую — фазу.
Этотоптимизм вскоре кончился, ибо оказалось, что людям, даже говорящим на одномязыке, становится все труднее и труднее договориться при помощи слов, и мироваявойна, разразившаяся через год после премьеры «П.», была явным томусвидетельством.
Логическийпозитивизм в 1930-е гг. исчерпал себя, идеальный язык оказался никому не нужен.Лингвистическая философия повернулась лицом к живому языку (на этой стадиискорее Хиггинсу следовало обучаться «правильному» живому языку уцветочницы, как Людвиг Витгенштейн впитал в себя речь деревенских ребятишек(см. биография) и неслучайно после этого развернул свою философию на 90градусов, призывая изучать живую речь (во всяком случае, такова концепцияодного из исследователей биографии Витгенштейна Уильяма Бартли).
В1930-е гг. философы поняли, что метафизика, выброшенная логическимипозитивистами на помойку как ненужный хлам, нужна, и появилась новаяметафизика, обращенная к человеку, — экзистенциализм.
Список литературы
РудневВ. Морфология реальности // Митин журнал. 1994. — No 51. />
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта lib.ru/