«God Save The King» или"Боже, царяхрани"
Любовь Киселева
О путях становления гимна как национального символа
Путиформирования официальной государственной символики волнуют сейчас в России нетолько историков. Был ли прав В. Вундт, когда писал, что «национальныегимны вернее всего отражают характер нации»? В настоящий момент по этомуповоду могла бы разгореться такая же пламенная дискуссия, как по поводупринятия нового/старого гимна, и ответ мог бы звучать с весьма различнойинтонацией — от восторженной до саркастической.
Гимннедаром последним вошел в число обязательных публичных атрибутовгосударственности (большинство европейских гимнов появилось во второй половинеXVIII — начале XIX в. или существенно позже). Гимн можно считать, пожалуй,самым «субъективным» из принятых в Новое времянационально-государственных символов, т.к. при его создании нет возможностиопереться на данные специальной науки, как при формировании герба и флага, гдезаконы геральдики и вексиллологии диктуют определенные правила даже самымнеугомонным новаторам. Означает ли сказанное, что судьба гимна целиком зависитот степени дарования авторов мелодии и текста, от воли правителей, отмузыкальных и поэтических пристрастий граждан? Попытаемся ответить на этотвопрос на примере истории появления гимна Российской империи — «Боже,царя храни».
Идеясоздания гимна принадлежала императору Николаю I, который поручил в 1833 г.композитору А.Ф. Львову сочинить «народный» (т.е. национальный) гимнвместо игравшейся до этого при официальных торжествах мелодии «God savethe King».
Традицияиспользования в России английского гимна восходила к 1815--16 гг. Видимо, одиниз наиболее ранних случаев зафиксирован в Дерпте. Газета «DorptscheZeitung», сообщая о праздновании дня рождения императора Александра 12декабря 1815 г., упоминала о неоднократном пении русского «Gott erhalteden Kaizer». С 1816 г., после того, как великий князь Константин Павловичприказал играть «God save the King» на торжественной встречеАлександра I, «Высочайше повелено было военной музыке всегда играть этотгимн для встречи Государя Императора». Не следует полагать, что Россия вплане использования чужого гимна представляла исключение. В конце XVIII в. аналогичнаяситуация закрепилась в Дании и Пруссии. Еще в начале ХХ в. более двадцатиевропейских государств использовали в качестве собственных гимнов вариациианглийского «God save the King». Как мы видим, традиция созданияоригинальных государственных гимнов как национальных символов складываласьдостаточно долго и постепенно. В ряду случаев «чужой» гимн так изакрепился в качестве «своего».
Темболее трудно переоценить значение предпринятой Николаем I акции. С точки зрениягосударственной идеологии, он как бы подводил черту под целым историческимпериодом и открывал новый этап развития России как самодостаточной великойдержавы, обретшей, наконец, концепцию национального бытия и не нуждавшейсяболее в чужом гимне .
А.Ф.Львов рассказывает в своих «Записках», как он в минуту вдохновениясочинил музыку нового гимна и затем обратился к В.А. Жуковскому с просьбойнаписать слова к уже готовой музыке. Надо полагать, что обращение к Жуковскомубыло продиктовано не только его поэтическим авторитетом и высоким положениемпри дворе, но и тем, что мелодия английского гимна прочно ассоциировалась вРоссии с его стихами 1815 г. «Молитва русского народа». При первойпубликации в «Сыне отечества» (1815) текст содержал 7 строк и имелзаглавие: "«Молитва Руских» (На голос: God save the King)".О его популярности свидетельствует рассказ М.А. Корфа о том, как лицеисты пели«Молитву» для Александра I, а также лицейское стихотворение Пушкина1816 г., представляющее собой вариацию «Молитвы» (на тот же«голос») с сохранением текста Жуковского в качестве первой строфы.
Такимобразом, судя по выбору автора слов, новый гимн 1833 г. должен был (по мыслиЛьвова и, надо полагать, Николая) не только отличаться от предыдущего«несанкционированного» текста на чужую мелодию, но и перекликаться сним. Жуковский подхватил идею переклички и создал новую вариацию своего старогостихотворения. Ср.:
18151833
Боже,Царя храни! Боже, Царя храни!
Славномудолги дни Сильный, Державный,
Дайна земли! Царствуй на славу нам,
Гордыхсмирителю, Царствуй на страх врагам,
Слабыххранителю, Царь Православный!
Всехутешителю — Боже, Царя храни!
Всениспошли!
Однакодаже простое соположение текстов со всей очевидностью обнаруживает разницу вакцентах, ведущую в конечном итоге к концептуальной разнице.
Преждевсего рассмотрим более внимательно первый текст. «Молитва», особенноесли обратиться к полному тексту — «Молитва русского народа» (42строки), варьирует темы английского гимна и, сохраняя связь с оригиналом, в тоже время явственно переводит их на язык лирики Жуковского и включает в егопоэтический мир.
«Молитва»следует метрико-ритмической схеме «God save the King», но по объемупревосходит его на две строфы (14 строк). В отличие от английского гимна,полностью сосредоточенного на монархе, Жуковский говорит о царе лишь в первойстрофе. Именно она варьировалась потом в гимне Жуковского 1833 г. и вошла всостав его трехчастного цикла 1834 г. «Народныя песни»: 1)«Боже, Царя храни! / Сильный, державный...», 2) «Слава на небесолнцу высокому...», 3) «Боже, Царя храни! / Славному долгидни...»
II--IVстрофы «Молитвы русского народа» посвящены теме России, и любопытно,что «державные» мотивы здесь относятся к Отечеству, а не к монарху:
Перводержавную,
Русьправославную,
Боже,храни!
Темасилы последовательно уравновешивается в «Молитве» темой гуманности:«Гордых смирителю, / Слабых хранителю, / Всех утешителю» илимиролюбия: «Царство… В силе спокойное», «Воинам-мстителям…Миротворителям». Позиция Жуковского особенно отчетливо выявляется присопоставлении цитированных строк с весьма «воинственной» второйстрофой английского гимна:
O, Lord, our God, arise,
Scatter her [his] enemies,
And make them fall!
Confound their politics,
Frustrate their knavish tricks .
Третьястрофа Жуковского, посвященная воинам — хранителям отечества, сразу жедополняется следующей, развивающей идею блюстителей закона как«мирных» воинов. Одна (18-я) строка английского гимна: «May hedefend our laws'» развивается у Жуковского в тему подданных — защитниковзакона:
Мирныхвоителей,
Правдыблюстителей,
Боже,храни!
Жизньих примерную,
Нелицемерную,
Доблестямверную
Воспомяни!
Последниедве строфы «Молитвы» развивают любимую мысль Жуковского о покорностиПровидению и о жизни по воле Провидения (симптоматично и замещение: Бог — Провидение). Обе строфы — треть текста — выключены из контекста темы«престола и отечества»:
О,Провидение!
Благословение
Намниспошли!
Кблагу стремление,
Всчастье смирение,
Вскорби терпение
Дайна земли!
Будьнам заступником,
ВернымСопутником
Наспровожай!
Светло-прелестная,
Жизньнаднебесная,
Сердцуизвестная,
Сердцусияй!
Такойфинал явно формирует и доминанту всего текста. «Молитва» объединяетвсех «русских», независимо от положения и рода занятий, в единство,обозначенное в заглавии, — «народ». В английском гимне идея нациивыражена в местоимениях «our» и «us» («our graciousKing», «our God», «our laws», «our hopes»etc.) и наиболее отчетливо высказана в 14-й строке: «God save usall!». Однако в английском гимне идея нации однозначно связывается с идееймонарха (коллективное «мы» 26-й строки — это «all loyalsouls»). Финальные строфы «Молитвы» Жуковского говорят оединстве людей, а не подданных. Царь входит в это единство не как правитель, акак человек. Но что еще более показательно, у Жуковского внутренняя «жизньдуши» — отсвет небесной жизни и явление глубоко личное и индивидуальное-- торжествует над всякого рода земной суетой и, в частности, над политикой(«Жизнь наднебесная… Сердцу сияй»). Так неожиданно, но вполне вдухе Жуковского, трансформируется текст, начавшийся, казалось бы, воднозначно-политическом ключе.
Очевиднаи связь «Молитвы русского народа» с историческим контекстом 1815 г.-- празднованием победы над Наполеоном. Именно в этот момент, когда Англия иРоссия как союзницы вместе сокрушили Наполеона, не могло быть ничего обидного втом, что в России воспользовались для торжеств мелодией и идеей английскогогимна. Совершенно закономерным стало появление в тексте Жуковского строфы,специально посвященной воинам-освободителям:
Воинствобранное,
Славойизбранное,
Боже,храни!
Воинам-мстителям,
Честиспасителям,
Миротворителям
Долгиедни!
Вэтих строках для современников звучало напоминание о двух этапах только чтозакончившейся войны: изгнании врага из пределов отечества, совершившемся после отступления(«мстители», «чести спасители»), и заграничном походе,принесшем мир Европе («миротворители»).
Вернемсятеперь к первой строфе (или «Молитве русских»), поскольку именно онараспевалась «на голос: God save the King», и здесь сосредоточимся навыраженной в ней идее монарха. На наш взгляд, именно уникальность историческогомомента сделала возможным для Жуковского перевести славу, победоносность, равнокак великодушие и гуманность в статус постоянных и неизменных характеристикрусского царя (см. в первой строфе: «славный», «хранитель»,«смиритель», «утешитель»). Напомним, что в английском гимненеизменными характеристиками монарха являются лишь милость и великодушие(«gracious King», «noble King»), а победу и славу призванниспослать ему Бог:
Send him victorious,
Happy and glorious...
(ср.также уже цитировавшуюся вторую строфу «O, Lord...»).
Мывидим, что принадлежность «Молитвы» Жуковского к той краткой эпохе«славы и восторга», когда «чувства народной гордости и любви кгосударю» без натяжки и усилий отождествлялись в общественном сознании,легко вычленяется из самого текста. Для данного стихотворения время создания — не случайное обстоятельство, а факт, определивший его природу.
Обратимсятеперь к гимну 1833 г. и посмотрим, как от перемены акцентов и перевода в инойисторический контекст меняется смысл текста.
Перваястрока, дословно переведенная с английского «God save the King» иигравшая ключевую роль в «Молитве», отходит на второй план всмысловой организации гимна и становится просто рефреном. В тексте 1815 г. вкачестве грамматического субъекта (имплицитно) выступает Бог, а царь являетсяобъектом Его действий. В гимне 1833 г. актантом является царь. Богу отведенароль патрона, гаранта успешности царских деяний. Ничья активность, кроме царской,теперь не требуется. В гимне нет ни воинов, ни стражей закона, а коллективное«нам», поскольку оно следует за «харизматическим»определением «державный», становится синонимом «подданных».С идеей царя теперь ассоциируется сила, мощь, харизма власти, слава (каксиноним силы) и страх.
Эпитет«православный», имевшийся и в «Молитве», получает в гимнедополнительный агрессивно-полемический оттенок из-за сочетания с «царствуйна страх врагам». В строках 1815 г. «Перводержавную, / Русьправославную, / Боже, храни» «православная» выступает в качествепостоянного эпитета (словосочетание «православная Русь» вполне можнотрактовать как фразеологизм). Он указывает на некую особенность, присущуюРоссии по сравнению с другими государствами. Определение«перводержавная» уже заключает в себе идею превосходства и,следовательно, содержит элемент агрессивности. Однако в «Молитве» еготут же уравновешивает упоминание об имеющихся в «перводержавном»государстве несовершенствах:
Царствоей стройное!
Всиле спокойное!
Всёж недостойное
Прочьотжени!
Заметим,что, по сравнению с «Молитвой», в гимне семантический ореол эпитета«православный» меняется также от того, что он отнесен к другому слову-- «царь православный». Здесь эпитет становится обозначением одной изфункций царя — хранителя веры, исповедуемой его страной. Такое определениеможет быть рассмотрено и как указание на то, что царь в России — глава церкви.Вообще все эпитеты в тексте («сильный», «державный»,«православный») — это не эмоциональные характеристики, а отсылки кцарским должностям. Можно сказать поэтому, что гимн сконцентрирован не столькона идее царя, сколько на идее самодержавия.
Ивот теперь необходимо подчеркнуть, что заказ на создание российского гимнаотнюдь не случайно возник в 1833 г. 21 марта 1833 г. только что назначенныйновый министр народного просвещения С.С. Уваров впервые обнародовал в своемциркуляре ставшую затем знаменитой формулу «православие, самодержавие,народность» как выражение новой официальной идеологии, которая была одобренаимператором и должна была лечь в основу всей государственной политики. ВпервыеРоссия обретала широкомасштабную, целостную идеологическую доктрину, концепциюбытия государства и нации (как ее следует оценивать, это уже вопрос другогопорядка). Новый российский гимн был призван стать действенным выражением этойновой доктрины.
Первыйее компонент — православие — воспринимался идеологами 1830-х гг. какданность, не подлежащая особой рефлексии. Лично для Николая I идейным центромпредложенной «триады» служило самодержавие. Как мы могли убедиться, втексте Жуковского идея православия утверждается, зато идея самодержавияразвивается, можно даже сказать, что гимн сосредоточен на самодержавной идее.Народность — самая продуктивная, хотя и самая противоречивая часть «триады»-- всегда доставляла идеологам наибольшие сложности. У Жуковского она «невместилась» в шесть строк гимна, и он нашел замечательное решение: идеянародности, прямо выражена в заглавии, которое было дано гимну уже в первойпубликации — «Русская народная песня». Под «русским»подразумевается «российский», т.е. «всяк сущий» в России«язык»; слово «народный» означает здесь не«сочиненный народом», а «выражающий народные мнения, чувства»,«написанный от имени народа» (такая трактовка, кстати, давала большойпростор для манипуляции идеей народности в рамках официальной идеологии).
Предложеннаянами трактовка текста находит подтверждение в словах самого Жуковского,сказанных им о гимне «Боже, царя храни» в статье «Опроисшествиях 1848 года»: «Народная песня — чудныйродной голос, все вместе выражающий; в нем слышится совокупный гармоническийпривет от всех одноземцев, живших прежде, к живущим теперь , когдазазвучит для тебя народное слово: Боже, царя храни! вся твоя Россия, с ея минувшимиднями славы, с ея настоящим могуществом, с ея священным будущим, явится предтобою в лице твоего государя». Естественно, что Жуковский прекрасно знали помнил, что сам был автором этого «народного слова» (как и то, чтопервую строку он взял из английского гимна). Но он ощущал себя голосом нации, ане автором, передающим собственный внутренний мир, поэтому категория авторствапо отношению к гимну утратила для него всякое значение.
Жуковскийкак автор текста государственного гимна, конечно, не был просто «подтекстовщиком»чужих идей или чужой музыки (даже при условии, что создание музыкипредшествовало созданию слов). Он в полной мере осознавал трудности,подстерегающие поэта, взявшегося за исполнение социально-политического заказа.По его собственным словам, «поэзия живет свободою; утративнепринужденность, она теряет прелесть; всякое намерение произнестито или иное определение, постороннее действие, нравственное, поучительное или(как нынче мода) политическое, дает движениям фантазии неповоротливость и неловкость-- тогда как она должна легкокрылою ласточкою, с криками радости, летать междунебом и землею». Слова гимна, чтобы они могли вызвать длительный отклик всердцах тех, от чьего имени писались, не должны были звучать казенно, в нихдолжна была чувствоваться лирическая нота (явственно ощущавшаяся в той же«Молитве русского народа»). Требовался искренний энтузиазм,поэтическое одушевление.
МонархизмЖуковского был неподдельным, поэтому прославление самодержавной идеи никак невходило в противоречие с его убеждениями и душевным настроем. Вместе с тем,необходимость воодушевляться идеей самодержавия, а не личностью самодержца,могла составить некоторую сложность для Жуковского, сказавшего: «Невласти, не венцу, но человеку дань». Выходом стала та перекличка ссобственным текстом 1815 г. и с английским гимном, которую он подчеркнул в«Боже, Царя храни!». Вместе с этими ассоциациями оживала эпоха 1812года и весь комплекс чувств и переживаний времени победы над Наполеоном.
Отом времени сам Жуковский писал в «Императору Александру»:
Одивный век, когда певец Царя — не льстец,
Когдахвала — восторг, глас лиры — глас народа,
Когдавсе сладкое для сердца: честь, свобода,
Великость,слава, мир, отечество, алтарь —
Все,все слилось в одно святое слово: Царь.
Поэтомуи в 1833 г. на помощь пришел тот, давний, но не утративший силы и свежестивосторг «славы двенадцатого года».
Ситуацияначала 1830-х гг. (сложная польская кампания, возмущение Европы действиямирусского правительства и нависшая угроза новой европейской войны против России)весьма благоприятствовала подобным ассоциациям и параллелям. В этом ключестановится понятным, почему для первого официального — в присутствии царя — исполнения гимна «Боже, Царя храни!» в Зимнем дворце было выбрано 25декабря 1833 г., день празднования годовщины изгнания наполеоновской армии изпределов России. Следующее общественно значимое исполнение гимна было такжеприурочено к увековечиванию памяти победы над Наполеоном — открытию вПетербурге Александровской колонны 30 августа 1834 г. Так путем вполнецеленаправленных усилий был использован важный идеологический потенциал, и дляобщественного сознания гимн «Боже, Царя храни!» был соединен спамятью 1812 года.
Конечно,перекличка текста Жуковского 1833 г. с его произведениями 1810-х гг.(«Молитвой русского народа», а также с «Певцом в Кремле»,«Императору Александру» и др.) осуществлялась не только черезпосредство исторических ассоциаций. Их объединяла идея царя как средоточиянациональной жизни, отца нации, живущего ради подданных-детей (ср.:«Царствуй на славу нам»). При всем различии в акцентах, по-разномурасставленных в разных текстах, это смысловое ядро концепции царской властисохраняется неизменным на протяжении всего творчества Жуковского и продолжаеткарамзинские идеи патерналистического самодержавия. Недаром в цитировавшейсястатье «О происшествиях 1848 года» Жуковский связывает монархическоегосударство с семейством и домом. Он пишет о европейских народах, отвергшихмонархическую власть: «Я смотрел на них, как на сирот, без имени, безсемейства, собранных под одною кровлею приюта, которая не есть для нихотеческий дом», — и далее размышляет «о своем великом семействе, онашей России», где сохранилось «благоговение перед святыней властидержавной».
ТеньКарамзина явственно проступает сквозь строки гимна Жуковского. Однако помимоперекличек с идеями зрелого Карамзина нетрудно заметить и отчетливую связь«Русской народной песни» с карамзинистской поэтикой. Песня — один изизлюбленных жанров карамзинистов и самого Жуковского. Характерно, что Жуковскийнастаивает на жанровом определении «Боже, Царя храни!» как песни, какбы подчеркивая ее лирическую природу. По замыслу автора, — это излияниечувства, которое рассчитано на со-чувствие, т.е. на чувствительную душу. Лучшеетому подтверждение — слова Жуковского о собственном восприятии своегопроизведения: «В душе моей глубоко, глубоко отозвалися слова нашейнародной песни Боже, царя храни!».
Чувствительность,становясь программой поведения, легко вырождается в демагогию. Жуковский,разумеется, знал об этом. «Народная песня» «Боже, царяхрани!», сделавшись официальным гимном, тоже быстро превратилась в сильнодействующее демагогическое средство, но автор уже не мог этому помешать.
Задолгую историю своего существования гимн Львова--Жуковского вызывал весьмаразличные эмоции у людей разной политической ориентации, что вполне естественнодля сочинения такого рода. В чем, однако, ему трудно отказать, так это вэффективности. До тех пор, пока существовала Российская империя с самодержавнымцарем как символом нации и православием как государственной религией, не былонеобходимости в перемене гимна. Он перестал существовать как гимн вместе спородившим его государством. Однако история создания «Боже, Царяхрани!» ясно показывает и другое: государственный гимн мог появитьсятолько тогда, когда у государства возникла внятная идеология, выражениемкоторой он явился. Пока такая идеология не была сформулирована, не было исобственного гимна, несмотря на ощутимую уже с конца XVIII в. государственную иобщественную потребность в нем. Что же касается текста Жуковского, то здесь мыимеем дело со счастливым сопряжением лирического настроя большого поэта,общественных ожиданий, порожденных исторической ситуацией, и интересовгосударственной власти. Как показывает опыт, такие удачные стеченияобстоятельств редко повторяются в истории.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайтаhttp://www.nlo.magazine.ru/