--PAGE_BREAK--После смерти Али его старший сын и преемник Хасан отказался от власти в пользу Муавии, получив от последнего значительнейшую сумму в качестве отступного. Возглавив халифат, Муавия вместо Медины, где находилось немало сторонников Али, сделал столицей халифата Дамаск, поскольку мог полагаться на преданность арабов Сирии и Палестины, а также и рассчитывать на поддержку многочисленного христианского населения Сирии вследствие гуманного и терпимого отношения к нему. Не случайно, что христианские церковные историки, что жили на территории халифата, рассматривали Муавию как справедливого государя ввиду отсутствия религиозных гонений, незаконных поборов. Отметим, что сбором налогов и ведением учета налогоплательщиков занимались местные чиновники.
Муавия предпринял шаги для утверждения принципа наследования власти в рамках одного рода, в направлении формирования собственного административно-фискального аппарата, денежной системы. Муавия провозгласил своего сына Йазида преемником, и ему была принесена присяга еще при жизни отца-халифа. Был предпринят пересмотр налоговых списков в Северной Месопотамии.
За смертью Муавии в апреле 680 г. Алиды снова попытались осуществить свои притязания на халифат. Второй сын Али Хусейн отказался от присяги Йазиду и направился со своей семьей из Медины в Куфу, где его сподвижники готовились к выступлению. Но последнее не состоялось. Сам Хусейн, не добравшись до Куфы, вместе с ближайшими родственниками и небольшой группой сторонников был блокирован около Кербелы войсками халифа. Хусейн, отказавшись сдаться, принял мученическую смерть, будучи изрублен толпой воинов во избежание единоличной ответственности за убийство внука пророка. День смерти Хусейна превратился в день глубокого траура для шиитов.
Стабилизация внутреннего положения при халифе Абд ал-Малике (685-705) благоприятствовала проведению ряда реформ. Время существования халифата исчислялось уже более чем полувеком, однако на территории халифата по-прежнему имела хождение традиционная монета присоединенных областей. Даже при новой чеканке на монетах оставались портреты царей канувшей в прошлое династии Сасанидов и изображения византийских императоров. В результате денежной реформы была введена чеканка единообразной золотой и серебряной монеты без каких-либо изображений, с одними только арабскими надписями, воспроизводившими исламский символ веры, цитаты из Корана, обозначавшими достоинство монеты, год чеканки, имя халифа и наместника.
Был предпринят перевод всех налоговых кадастров Сирии с греческого на арабский язык. Начальник налогового ведомства, христианин, заявил своим подчиненным: «Ищите себе другого пропитания, эту работу господь у вас отнял». Затем был осуществлен перевод на арабский язык налоговых кадастров Месопотамии. В Египте арабский язык получил статус параллельного в официальной переписке. Только появившись на монетах, в канцелярии, арабский язык обрел значение действительно государственного языка.
Во второе десятилетие VIII в. халифат достиг зенита политического могущества. На его территории проживало 70-80 млн. чел. Внушительные поступления в казну давали возможность не только иметь огромную армию и большой военный флот, но и развернуть монументальное строительство. В городах появляются монументальные мечети и дворцы наместников, украшенные мрамором и мозаиками. Возведение в духовной столице христианства Иерусалиме грандиозной мечети «Купол скалы» представляло, равно как и реформы Абд ал-Малика, такой же вызов немусульманскому миру, воплощение самостоятельности.
Однако необходимо обратить внимание и на иные обстоятельства. Происходит ослабление сознания арабского единства в связи с появлением в первой четверти VIII в. в Хорасане, Египте, Северной Африке поколения арабов, в представлении которых эти регионы являлись родиной. Следствием стало усиление местных интересов, оформление местной элиты. Нарастало недовольство среди новообращенных мусульман-неарабов, которые, несмотря на принятие ислама, не избавлялись от тяжелого налогового бремени и к тому же сталкивались с пренебрежительным отношением к себе со стороны арабов.
Халиф Умар II (717-720) старался придерживаться гибкой политики. Церкви и монастыри при этом халифе получили освобождение от налогов, а новообращенные мусульмане — от уплаты подушной подати. Однако в результате в ряде областей возник такой дефицит средств, что не оставалось ничего иного, как вернуться к старому. При Йазиде II (720-724) монастыри и церкви не только облагались налогами, но впервые начались преследования христиан. В Египте составление нового земельного кадастра привело к возрастанию общей суммы налогов примерно в два раза. Это вызвало восстание, с трудом подавленное.
Неравноправное положение мусульман-неарабов, тяжесть налогового гнета создавали благоприятные условия для шиитской пропаганды. Шииты ратовали за возвращение верховной власти «семье пророка», утверждая, что приход к власти Алидов повлечет восстановление справедливости, исполнение божественного повеления. Шиитское движение ослаблялось расколом, разделением на несколько направлений исходя из того, кто из многочисленных внуков Али почитался в качестве имама (имам — дословно «стоящий впереди», духовный владыка). Шиитская пропаганда содействовала крушению династии Умайядов, однако к власти пришли, воспользовавшись лозунгами шиитов и хариджитов, Аббасиды, потомки Аббаса ал-Гашими — дяди Мухаммеда.
Новая династия Аббасидов сменила Умайядов в 750 г. Важнейшее следствие аббасидского переворота заключалось в потере арабами привилегированного статуса и монополии на власть. Произошло реальное уравнение в правах мусульман-арабов и неарабов. Халифат, став арабской империей, теперь же трансформировался в исламское государство. Положение человека определялось в большей степени вероисповеданием, нежели этнической принадлежностью.
Появление в ближайшем окружении халифов иранцев имело своим следствием обращение к традициям Сасанидской государственности. Вводится должность визира, возглавлявшего административный аппарат халифата. Появляются относившиеся к гражданской администрации специализированные канцелярии — диваны, располагавшие многочисленным штатом.
В конце VIII в. обнаружились первые симптомы распада халифата. В 788/89 г. Идрис, праправнук Али, создал независимое государственное образование на территории современного Марокко, став основателем династии Идрисидов. Прогрессировавший процесс дезинтеграции халифата питался обособлением несменяемых наместников, становившихся фактическими создателями вассальных династий.
Пестрое в религиозном и этническом отношении государство Аббасидов держалось на силе внушительной армии, содержание которой поглощало большую часть поступлений. При этом на смену однородному арабскому войску пришла наемная армия, ядро которой продолжительное время составляли отряды хорасанских и среднеазиатских феодалов. Халифы, с тем чтобы избежать зависимости от хорасанских отрядов, попытались создать особую вооруженную силу — гвардию, образованную из профессиональных воинов-рабов (гулямов). В конце правления халифа ал-Мамуна (умер в 833 г.) его наследником ал-Мутасибом было приобретено 3000 гулямов-тюрок. При ал-Мутасиме, когда он стал халифом, численность гвардии еще более возросла.
Рассчитывая на полную безопасность, охраняемую преданной гвардией, ал-Мутасим перенес столицу в отстроенный город — Самарру. Однако вразрез с ожиданиями халифов сосредоточенные в Самарре несколько десятков тысяч гулямов, напротив, стали диктовать свою волю, возводя на престол своих ставленников.
Выходцы из гулямов, занимая высшие государственные посты, постепенно оттесняют иранскую знать. Один из таких выходцев Ахмад ибн Тулун, став в 868 г. наместником Египта, присоединив Сирию, положил начало династии Тулунидов.
В итоге в конце IХ в. под непосредственной властью халифов находились Ирак и Юго-Западный Иран. Однако необходимо учитывать, что халифы играли роль духовного главы суннитского мира. Все фактически независимые правители признавали духовный сюзеренитет халифа, получая от него инвеституру на правление, чеканя имя халифа на монетах.
К середине 40-х гг. Х в. халифат включал лишь Багдад с его округой. В 945 г. отряды горцев-дейлемитов, возглавляемые шиитской династией Буидов (945-1056), заняли столицу Аббасидского халифата — Багдад. При Буидах, сконцентрировавших в своих руках все рычаги управления, аббасидский халиф превратился в духовного главу, утратив светскую власть, лишившись пышного двора, гвардии. Роль халифа стала усиливаться по мере того, как росли разногласия в стане Буидов. Халиф вмешивается в государственные дела, выступает в роли арбитра в ходе междоусобицы наследников Баха ад-Даулы (989-1012). Халиф утверждает свои позиции, опираясь на поддержку суннитского населения Багдада.
В конце 1055 г. Багдад занимают турки Тугрил-бека. С ослаблением Сельджукской державы, вступившей в полосу феодальных междоусобиц и раздоров, в конце ХI — начале ХII в. вновь происходит усиление позиций багдадских халифов. Окончательно Багдадский халифат вернул себе независимость при халифе ал-Мустади (1170-1180). Последний аббасидский халиф ал-Мустасим (1242-1258) оказался не в состоянии противостоять опасности, надвигавшейся с Востока. В феврале 1258 г. Багдад был захвачен монголами.
Исламский образ жизни: нормы, предписания, традиции.
Мусульманская цивилизация являлась преимущественно цивилизацией городской. Аравийский полуостров с началом арабских завоеваний стал превращаться из центра арабского мира в сугубо провинциальный регион, значимость которого проистекала из того, что там находились религиозные столицы ислама — Мекка и Медина. Уже в IХ-Х вв., в представлении арабов-горожан, продолжавшие кочевать в аравийских степях бедуины выступали такими же дикарями, какими они ранее воспринимались эллинами.
Отметим, что большинство городов Сирии, Египта, Месопотамии, заключив договоры с арабами на вполне приемлемых условиях, смогли избежать последствий штурма. Согласно договорам жители получали гарантию личной безопасности, неприкосновенности всего недвижимого имущества, культовых зданий, освобождения от постоя при выплате каждым взрослым мужчиной одного динара (золотая монета, соответствовавшая месячному заработку чернорабочего) и поставке определенного количества продуктов.
В отличие от Сирии, где уже ранее наблюдалась арабизация отдельных городов, а в иных возникали арабские пригороды, в Месопотамии же, Египте арабы оказались перед опасностью совершенно раствориться в массе чужого иноязычного населения. Здесь армия в основном размещалась в крупных военных поселениях, своеобразных городах-лагерях. К таковым можно отнести ал-Фустат в Египте, Басру, Куфу в Месопотамии. Города-лагеря, возникшие в Месопотамии, очень быстро принимают характер стационарных поселений. Застройка Куфы вообще регламентировалась особым указом халифа Умара. В Фустате с самого начала застройка осуществлялась на постоянной основе.
Сосредоточение десятков тысяч мусульман в одном месте вызвало необходимость в новом типе культового здания, в котором могли бы одновременно уместиться все жители города. Соответствующие соборные мечети появляются именно в городах-лагерях.
Арабы восприняли городскую жизнь в том виде, в каком она уже сложилась, не стремясь к ломке, переделке внутренней структуры города. К концу VIII в. арабы-завоеватели вполне впитали ценности городской жизни. Созданные арабами города достигли обычного для того времени уровня урбанизированности. Брат халифа и наместник Египта Абд ал-Азиз в 689-690 гг. выстраивал свою новую резиденцию Хелуан изначально в качестве настоящего города с соборной мечетью, торговыми рядами, банями.
При арабах наибольшее влияние на планировку ближневосточных городов оказывает развивающаяся торговля. Базары (существовали и локальные рынки) охватывают весь центр города, вытесняя оттуда все, за исключением соборной мечети. Для городской торговли было характерно самое активное участие в ней халифа. В собственности халифа при Умайядах находились многие лавки Фустата, отдельные базары Дамаска, Халеба. Халифы как крупнейшие землевладельцы занимались строительством дорогостоящих торговых заведений, непосильным для частных лиц, при этом весь доход, естественно, обращая в свою пользу.
При Аббасидах города халифата вступают в период расцвета. При новой династии была возведена новая столица халифата в центре важнейшей провинции (Месопотамия) — город Багдад, сооружение которого призвано было послужить демонстрацией могущества Аббасидов. На строительных работах было занято около 100 тыс. чел. Багдад, заложенный халифом ал-Мансуром, был уникальным явлением и как центр складывания арабской культуры, и как крупнейший город своей эпохи. К середине IХ в. Багдад занимал площадь около 4000 га, значительно превзойдя в этом отношении Константинополь (1400 га) и Рим (1366 га).
Другим выдающимся градостроительным достижением Аббасидов стало сооружение Самарры, располагавшейся на левом берегу Тигра в 120 км выше Багдада, где халифы стали игрушкой в руках гвардейцев-гулямов.
Завершением эпохи развиития средневековых городов арабского Востока явилось основание Фатимидами (династия Фатимидов, 909-1171) рядом с Фустатом новой резиденции Каира, ставшего крупнейшим городским центром мусульманского мира, роль которого была особенно заметна на фоне упадка Багдада. Да и после Х в. продолжается развитие городов, однако численность, размеры городов IХ-Х веков остались непревзойденными до наступления Нового времени.
К значимому отличию средневекового арабского Востока следует отнести высокую плотность населения в земледельческих районах, особенно в тех, где применялось искусственное орошение. Там находилось и наибольшее число городов. Так, в дельте Нила на площади в 20 тыс. кв.км размещалось 66 городов. А вдоль судоходных каналов города встречались через каждые 7-10 км. Аналогичным было положение в Палестине, на побережье Сирии. Конечно, надо принять во внимание, что большая часть городов средневекового арабского мира (их число доходило до 400-500) отличалась небольшими размерами и сохраняла свое значение лишь в пределах незначительного административного округа.
Фустат, Каир можно считать самыми «городскими» из всех городов мусульманского Востока. В центре Фустата выросли 5-7-этажные дома, нижние этажи которых были отведены под мастерские, лавки. Таджикский поэт, путешественник середины ХI в., Насири Хосров так излагал, возможно, не без преувеличения, свои впечатления: «Если поглядеть издали на город Миср (т.е. Фустат), то кажется, что это — гора. Там есть дома в четырнадцать этажей друг над другом, есть здания и в семь этажей… Там есть базары и переулки, где постоянно горят светильники, потому что свет туда никогда не попадает. Они служат только для прохода». Заметим, что в Фустате для возведения многоэтажных домов использовался обожженный кирпич, и высота в семь этажей могла и не являться предельной. Эти многоэтажные доходные дома предназначались для сдачи жилья внаем, являя место обитания бедноты. Насколько можно судить, население средневекового Фустата составляло 200-250 тыс. чел.
В отличие от Фустата-Каира более свободную застройку Багдада составляли дома с предельной этажностью в два этажа при наличии значительного количества садов, получавших воду из многочисленных каналов. Максимальное количество жителей Багдада не превышало 400 тыс. чел. Более 100 тыс. чел. жителей насчитывалось в Александрии, Куфе, Басре. В порядке сравнения укажем, что в известном торговом городе средневековой Италии — Пизе — в ХIII в. имелось около 15 тыс. жителей, а в Риме в 1527 г. проживало около 55 тыс. чел. В начале ХIV в. достигли стотысячного рубежа Милан, Венеция. В России в 1785 г. помимо Москвы и Петербурга лишь в Риге, Астрахани, Кронштадте и Ярославле проживало 25-30 тыс.чел. Интересно, что по такому важному показателю, как процентное соотношение жителей городов с населением более 100 тыс. чел. и всего населения, Месопотамия и Египет VIII-Х в. превзошли Западную Европу начала ХIХ в. В трех крупнейших городах Южной Месопотамии (Багдаде, Басре, Куфе) проживало не менее 600 тыс. чел., что при общем количестве населения около 3 млн. чел. составляло 20%. В Египте на долю жителей двух крупнейших городов (Каира и Александрии) приходилось 10% всего населения.
Необходимо подчеркнуть, что на рост мусульманских столиц влияли возможности концентрации налоговых поступлений, огромных денежных средств благодаря существованию централизованной налоговой системы. В особенности данный фактор сказывался на жизни Багдада. При Аббасидах, когда они находились на вершине могущества, ежегодно в Багдад поступало более 400 млн. дирхемов или около 1160 тонн серебра. В Российской империи в 1763 г. все поступления составляли около 140 млн. дирхемов.
продолжение
--PAGE_BREAK--Приток столь значительных средств делал возможным сосредоточение в Багдаде многочисленного населения. Персонал дворца насчитывал 9-11 тыс. чел. Гарнизон Багдада включал около 30 тыс. чел. В подражание халифам высшие чиновники заводили собственные многолюдные дворы. На содержании одного из визиров находилось около 5 тыс. чел. Можно полагать, что примерно четверть населения Багдада прямо зависела от пребывания в городе резиденции халифа. Аналогичная картина вырисовывается, если основываться на примере фатимидского Каира.
При всей исключительной важности административно-политической роли города, с которой связывалось, в представлении современников, самое понятие «город», все же основным нервом городской жизни являлся не дворец правителя, наместника, а базар. Сук — базар по-арабски — вовсе не являлся чем-то аморфным, неупорядоченным, представляя сложный структурированный организм.
Для облика главных торговых улиц большинства арабских средневековых городов было характерно отсутствие жилых домов, вытеснявшихся прибыльной торговлей из центра. По завершении торговли базары становились безлюдными, пульс жизни теперь бился в жилых кварталах со своими лавочками, пекарнями, харчевнями.
Разумеется, за представленной нами обобщенной картиной необходимо видеть нюансы, существовавшие различия. Центральное торговое ядро было присуще средним городам. В крупнейших городах, занимавших большую территорию, имелось два-три таких центра в окружении ремесленных и жилых кварталов. Не следует абсолютизировать отделение торговли от жилых помещений. Там, где возводились многоэтажные дома, нижний этаж занимали лавки, мастерские.
Политические неурядицы Х-ХI вв., противоборство различных претендентов за власть внутри городов, обострение социальной борьбы имели своим следствием появление замкнутых кварталов с запиравшимися на ночь или в случае опасности воротами при выходе на магистральные улицы. Возникновение таких кварталов отражало стремление к консолидации и обособлению родственных групп населения. В ХII в. Багдад оказался разъединенным на семь полунезависимых районов, окруженных каждый своей стеной.
Идеологическим центром города выступала мечеть. Располагаясь среди базаров, в сердце города, мечеть должна была служить не столько подавлению человека, отделению его от повседневной жизни, сколько соединению всех мусульман. Парадоксально, но в тео-кратическом государстве, создававшемся в целях распространения и утверждения религии, имамы, связанные с отправлением культа, представляли светскую фигуру, получая назначение наряду с другими чиновниками. Самое культовое здание при всем оказываемом ему почтении не являло священного места. К святыням относились храм в Мекке, мечеть в Медине, куда приходил для свершения молитвы пророк. Остальные мечети рассматривались как место сбора для пятничной молитвы.
Мечеть одновременно использовалась в качестве зала суда, где тяжущиеся обращались к судье, играла роль сберкассы для хранения сборов в пользу бедных, различных вкладов, оставлявшихся на сохранение у судьи. Мечеть служила школой, в ее галереях встречались ученые со своими учениками. Места, где находились последние, застилались молитвенными циновками, и свидетельством того, что власти выражают недовольство ученым и его группой, являлось то, что их молитвенные циновки выкидывались на улицу. В мечети могли получить ночлег бездомные, странники, кающиеся. С течением времени некоторые из указанных функций переходят к специализированным учреждениям.
Мусульманский город с самого начала представлял только политико-административный центр в общей системе государственного устройства. Город не обладал особым правовым статусом, не располагал никакой муниципальной организацией. Не существовало цеховой организации купцов и ремесленников. Цеховые объединения появляются не ранее ХIV в., всегда оставаясь под строгим контролем государства.
IV. Для мусульман Коран является «Священной Божьей книгой». В переводе с арабского слово «Коран» буквально означает «чтение». Так Мухаммед именовал свои устные проповеди, стремясь тем самым подчеркнуть, что последние заключают в себе подлинные слова Аллаха, ниспосланные пророку при посредстве архангела Гавриила (Джабраила). Мусульмане настаивают на том, что в основе Корана лежит божественное откровение. В Коране содержатся только те слова, которые принадлежат одному Богу.
Проповеди Мухаммеда, как правило, запоминались и передавались изустно. После смерти пророка развернулась тщательная работа по сбору и записи проповедей Мухаммеда. При третьем халифе Усмане была подготовлена единая общеобязательная редакция Корана. С оригинала было снято три копии. Четыре экземпляра Корана в единой редакции получили важнейшие центры ислама: Медина, Басра, Куфа, Дамаск.
Коран подразделялся на 114 глав, называвшихся «сурами». Коран был записан рифмованной прозой на курайшитском наречии, которое с того времени превращается в литературный язык арабов. Коран, соответственно, представлял одновременно и древнейший памятник арабской литературы.
Исламом предъявлялись мусульманину пять требований, которые имели первостепенное значение.
Первым важнейшим положением исламского символа веры является шахада («свидетельство»), означающая необходимость твердо верить и исповедовать, что «нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — посланник Аллаха». Во время сражений шахада являлась боевым кличем. Первоначально понятие «шахид» (мученик) означало воина, павшего в войне с врагами ислама с шахадой на устах.
Другим важнейшим устоем мусульманской веры выступает обязательная молитва — салят (намаз — иранский термин для обозначения молитвы), которая должна совершаться правоверным мусульманином пять раз в сутки. Как гласит мусульманское предание, во время чудесного путешествия Мухаммеда на небеса Аллах наказал ему возносить молитвы 50 раз в день, однако позднее смилостивился, уменьшив число молитв в 10 раз.
Перед молитвой омовение носило обязательный характер. Коран предписывает: «Когда встаете на молитву, то мойте ваши лица и руки до локтей, обтирайте голову и ноги до щиколоток». Вода наделялась сакральностью, неся, как считалось, очищение не только от физического загрязнения, но и от моральной нечистоты. В случае отсутствия воды допускалась ее замена песком. В процессе молитвы недопустимы смех, плач, посторонние разговоры, иные действия, отвлекающие от главного — молитвы.
На мусульманина возлагается обязанность строгого соблюдения месячного поста (саус, или сыйам), который приходится на девятый месяц по мусульманскому лунному календарю — рамадан. Мусульманский пост носит своеобразный характер. В течение светлого времени суток запрещено принимать пищу, пить. Нельзя также курить, нюхать что-либо съестное, приятное на запах. Необходимо воздержание от всего, что ведет к удовольствию. С наступлением темного времени суток запреты перестают действовать. В Коране подчеркивается: «Ешьте и пейте, пока не станет различаться перед вами белая нитка и черная нитка на заре, потом выполняйте пост до ночи». «Разрешается вам в ночь поста приближение к женам вашим» (Коран).
Пост в месяц рамадан является не просто голоданием и воздержанием от удовольствий. Он призван, прежде всего, содействовать укреплению веры в Аллаха, другие религиозные догматы ислама. Ежедневно перед наступлением рассвета мусульманин должен произносить особую сакраментальную формулу — нийа, заявляя о намерении соблюдать пост, обращаясь к Аллаху за благословением и укреплением его в этом богоугодном деле. В конце дня поста мусульманин должен обратиться к Аллаху со словами благодарности.
Обязанностью мусульманина выступает совершение паломничества (хаджжа) в Мекку хотя бы один раз в жизни. Основные обряды хаджжа, согласно преданию, были установлены самим Мухаммедом во время его прощального хаджжа в 632 г.
Пятым ключевым устоем ислама является закат — взнос в пользу нуждающихся мусульман. Мусульманскими правоведами этот термин трактуется как «очищение». При уплате заката пользование богатством, с которого он уплачен, делается безгрешным. В мекканских сурах закат представляет благое деяние, материальную помощь, милостыню. Установление регулярного сбора в пользу нуждающихся членов общины произошло, очевидно, сразу же после хиджры.
Регламентация заката была введена в начале правления Умара I. Закат уплачивался только взрослыми дееспособными мусульманами с посевов, виноградников и финиковых пальм, скота, золота и серебра, товаров. Право на получение помощи из заката предоставлялось неимущим, беднякам, несостоятельным должникам, приезжим, не располагавшим средствами для возвращения домой, сборщикам заката, лицам, заслуживавшим поощрения.
Важным требованием Корана являлся «джихад» — борьба за веру. В одной из последних сур Корана подчеркивалось, что пока многобожники не входят во вражду с вами, не следует и вам враждовать с ними, поскольку Аллах любит справедливость. А если они забыли свои клятвы и занимаются поношением вашей веры, должно сражаться с вдохновителя нечестия. Позднее в связи с разработкой факихами (богословами — законоведами) концепций джихада вводилось разграничение «Джихада сердца» (борьба с собственными дурными наклонностями), «Джихада языка» (повеление одобряемого и запрещение порицаемого), «Джихада руки» (применение дисциплинарных мер в отношении преступников и нарушителей норм нравственности), «Джихада меча» (вооруженная борьба с неверными). В соответствии со словами, приписываемыми Мухаммеду («Мы вернулись с малого Джихада, чтобы приступить к Джихаду великому»), «великим Джихадом» объявлялось духовное самосовершенствование, а «малым Джихадом» — война с неверными.
Коран, в котором приведены основные юридические нормы, получившие разработку в целом ряде дополнительных пособий, представляет основание мусульманского права. Совокупность предписаний, правил, которым каждому мусульманину долженствует следовать в своей повседневной жизни (религиозной, гражданской, семейной), именуется шариатом (аш-Шари, а — прямой, правильный путь).
Мусульманское право предусматривало разделение наказаний на смертные, направленные на полной избавление общества от преступника; отмщающие, призванные служить удовлетворению чувства общественной справедливости; пресекающие, снижавшие возможность правонарушений в будущем; назидательные, которые должны были главным образом оказывать воздействие на самого правонарушителя, удерживая его от правонарушений. К примеру, пресекающие наказания (хадд) применялись, означая сечение плетью или битье палкой при числе ударов от 40 до 100, в случае вероотступничества и мятежа, если суд не считал необходимой казнь преступника; кощунства и демонстративного нарушения ритуальных предписаний; клятвопреступления и лжесвидетельства; незаконной половой связи, если виновные в этом не состоят в браке. Хадд налагался за растление, пьянство, спаивание, втягивание в азартные игры, за мошенничество.
Наказание предполагало раскаяние правонарушителя. Принося покаяние, последний совершал искупительные действия (каффара), определяемые судом (пост сроком до двух месяцев, продолжительное половое воздержание, паломничество по обету, предоставление свободы или выкуп раба и др.).
Кораном строго запрещалось ростовщичество. «Аллах разрешил торговлю и запретил рост», — подчеркивается в Коране. «Рост» («риба» — по-арабски) означает ссудные проценты.
Мухаммед поставил под запрет азартные игры и употребление вина. Подобные шаги представлялись Мухаммеду совершенно необходимыми для очищения нравов, ибо в доисламской Аравии распространилось пристрастие к вину, становившееся причиной многих преступлений. Игра в кости вызывала такой азарт, что в результате нередко проигрывалось не только имущество, но и даже жены и дети. Согласно сунне (примеры из жизни Мухаммеда в качестве образца и руководства для мусульман), пьяницы наказывались самолично Мухаммедом 40 ударами пальмовой ветви, очищенной от листьев.
Среди европейцев преобладало убеждение, что Коран принес закрепощение женщины, превратив ее в рабу мужа. Да, равноправия мусульманская женщина не обрела (впрочем, тогда его нигде и не существовало), однако реформы Мухаммеда в области семейного права означали шаг вперед в обеспечении прав женщины.
В доисламской Аравии женщина вообще не имела никаких прав. Власть главы семьи носила абсолютный и безграничный характер. Ничто не защищало женщину от произвола отца или мужа. Нередко, особенно в бедных семьях, убивали новорожденных девочек. Во избежание кровопролития они живыми закапывались в землю.
За жену полагалось внесение выкупа, который получал ее отец. В замужестве женщина не обладала никакими юридическими правами. Ей не дозволялось иметь собственное имущество, обращаться в суд, выступать с просьбой о разводе. Она была лишена права наследования своему мужу, овдовев, не могла вторично выйти замуж. В то же время муж не нес никаких обязательств в отношении жены. Процедура развода для мужа была предельно простой и состояла в произнесении формулы: «Ты свободна и более мне не жена».
Коран же ставил семью под свою защиту. Коран, оберегая жизнь младенцев, налагал безусловный запрет на детоубийство. В ХIХ в. бедуинам (едва ли превосходившим своих предков VII в. по части благосостояния, просвещения), беседовавшим с английским путешественником, даже не верилось, что когда-то в Аравии существовал варварский обычай, связанный с закапыванием в землю лишних детей женского пола.
При исламе жена получила возможность располагать собственностью, самостоятельно заниматься ведением торговых дел, приобрела право обращения в суд, наследования мужу. Отныне свадебный выкуп уплачивался непосредственно ей, а не отцу, как ранее. Муж был обязан вести действительно брачную жизнь, заботиться о содержании жены, обращаясь с ней гуманно и справедливо. В Коране говорится: «А из вашего имущества, которое послал вам Аллах, наделяйте жен ваших, одевайте их и говорите слова добрые».
Конечно, не следует забывать о том, что согласно канонам ислама женщина является человеческим существом «второго сорта». Подобное отношение обусловливалось идеей вторичности. В Коране указывается, что Аллах «создал для вас из вас самих жен, чтобы вы жили с ними». Нетрудно увидеть в этих словах сходство с библейским мифом о сотворении женщины.
Предписания Корана относительно права наследования вытекают из того взгляда, что утверждает равенство двух женщин одному мужчине. Свидетельские показания двух женщин считались равнозначными показанию одного мужчины.
Мужчине Кораном разрешалось иметь до четырех законных жен. Запрещено было жениться на близких родственницах. Если женой мусульманина могла стать христианка, еврейка, то женщина-мусульманка могла выходить замуж только за единоверца. Если муж, разводясь с женой, впоследствии хотел восстановить супружеские отношения, то тогда ему надлежало отпустить на свободу одного раба. Да, мусульманским правом не возбранялось мужчине иметь наложниц-рабынь, однако Коран запрещал принуждение рабынь к сожительству, если те желали вести честную жизнь. Ребенок, рожденный от наложницы, признавался Кораном равным по положению, рожденному от законной жены.
Развод по-мусульмански представлял весьма несложную процедуру. Муж, и этого было вполне достаточно, говорил жене в присутствии двух свидетелей: «ты свободна», или же три раза произносил слово «таляк» (развод, освобождение). После этого жене ничего не оставалось, как, собрав свои вещи, покинуть дом мужа. Взрослые дети оставались с отцом, малолетних могла забрать жена. Шариат, сохраняя инициативу развода за мужем, вместе с тем установил, что женщина имеет право на развод, только если муж неизлечимо болен, страдает половым бессилием, потерял рассудок.
Общее воздействие ислама на политику, социальную структуру, право, этику, искусство, литературу являлось столь значительным, что позволяет говорить об исламе не просто как одном из элементов особой цивилизации, а как ее определяющем факторе.
Современный ислам: цивилизация бедных
Вероятно, ни одна религия в наши дни не привлекает такого внимания и не вызывает столько споров, как ислам. Его можно назвать самой сильной и жизнеспособной религией современности. В то же время несомненная и постоянно растущая угроза, которую принято именовать «исламским терроризмом», заставляет все большее число людей во всем мире взирать на ислам со страхом и непониманием. Отнюдь не соглашаясь с квалификацией ислама как «религии вражды и ненависти», нельзя в то же время игнорировать тот неоспоримый факт, что большинство актов международного террора в последнее время совершается мусульманами, и то, что в качестве обоснования или приводится необходимость защиты ислама. Что-то явно неладно — если не с самим исламом как религией, то, во всяком случае, с отношением его «защитников» к современному миру.
продолжение
--PAGE_BREAK--Почему же ислам воспринимается многими людьми как зловещая и угрожающая сила? Начать рассмотрение этого вопроса следует с повторения того, что уже было сказано, а именно с констатации огромной мощи и жизнеспособности ислама. Ни в одной другой религии нет такого количества верующих, страстно и самозабвенно преданных своей вере. Ислам ощущается ими как основа жизни и мерило всех вещей. Он привлекает все больше сторонников, многочисленные случаи перехода в ислам контрастируют с практически ничтожным числом перехода из него в другие конфессии. В Соединенных Штатах ислам вскоре станет второй религией после христианства, оттеснив иудаизм. Простота и непротиворечивость устоев этой религии, ее способность дать верующим целостную и понятную картину мира, общества и устройства вселенной — все это делает ислам притягательным для новых приверженцев.
Ничто, кроме религии, не связывает столь разные во всех отношениях народы, как, например, курды и индонезийцы, марокканцы и афганцы. Весь образ жизни мусульман основан на религии до такой степени, что сами термины «ислам» и «исламская цивилизация» могут звучать почти как синонимы. Но поскольку ислам «больше, чем религия», мусульманская цивилизация объединяет людей, которые при всем различии менталитета и обычаев сознают свою принадлежность к некоей не только религиозной общности. Это сознание, в отличие от того, каким обладают этнические группы, не отражает общности исторической судьбы (какие воспоминания о совместно пережитом прошлом могут быть, скажем, у жителей Египта и Бангладеш?) и не объясняется этнической и языковой близостью — оно связано с духовной и культурной традицией. Принадлежность к мусульманскому сообществу порождает особую солидарность, которая опирается не только на единое вероисповедание, но и на вытекающее из самих устоев ислама мироощущение, отношение, как к отдельным людям, так и к обществу в целом, к идеям, вещам и природе. Именно это, а не сама по себе религия, позволяет говорить о существовании исламской цивилизации.
И эта цивилизационная солидарность является сегодня несомненным фактом. Бесчисленные конфликты и войны между мусульманами ничего в этом смысле не меняют. Цивилизации не бывают монолитными и бесконфликтными: в двух мировых войнах прошлого столетия большинство жертв составляли люди одной и той же цивилизации, называемой иудео-христианской.
Причины так называемого «исламского возрождения» (подъема, политизации, радикализации и т. д.) подробно описаны. Это, прежде всего, глубокое разочарование и фрустрация, вызванные тем, что мусульманское «сообщество избранных», приверженцев единственно верного учения, оказалось в современном мире на обочине, переживает упадок, вынуждено бессильно смотреть, как неверные определяют судьбы человечества и правят миром. В первую очередь, это относится к арабским странам. Нельзя уйти от сравнения былой славы и могущества арабов с их теперешним положением. Фиаско всех без исключения форм правления, «заимствованных у неверных», — начиная от карикатурной демократии, имитировавшей «западную модель», и кончая насеровско-баасистским «государственным социализмом» — неизбежно должно было привести мусульманских активистов к выводу о том, что первопричина бед — отступление от принципов первоначального ислама, а ключ к решению многочисленных проблем — в восстановлении этих принципов под девизом: «Ислам — вот ответ». Так возник исламский фундаментализм, занявший доминирующее положение в той части спектра мусульманской мысли, которая не довольствуется нынешним безрадостным положением вещей и активно ищет пути преодоления упадка.
Ведущий американский специалист по проблемам ислама Джон Эспозито писал в своей книге «Исламская угроза», что «исламские политические активисты считают ислам совершенным и целостным образом жизни — это в их представлении обусловлено Кораном, Божиим откровением, подкреплено примером Мухаммада и реализовано во всеобъемлющей природе шариата. А если так, вдохнуть жизнь в мусульманские правящие учреждения и в общество можно лишь одним способом: вновь утвердить исламский закон, сделать его основой государства и общества, которые должны руководствоваться исламом и опираться на социальную справедливость… Современное национальное государство потерпело катастрофу… Слабость и подчиненное положение мусульманских государств — это следствие безбожия мусульман, которые уклонились от пути, начертанного Богом, и предпочли ему светские, материалистические идеологии и ценности Запада или Востока — капитализм или марксизм».[1] Здесь описан именно мусульманский фундаментализм. Разумеется, фундаментализм нельзя отождествлять с политическим радикализмом, исламизмом и тем более с терроризмом, но та система мышления, которая начинается с фундаментализма, вполне способна привести к экстремизму и террору.
Отставание мусульманского мира, особенно арабской его части, действительно ощущается во многом, не только в провалах политических режимов. Среди ученых в мире насчитывается всего один процент мусульман (в одном Израиле живет больше ученых, чем во всех мусульманских странах вместе взятых). В арабских странах ежегодно переводятся лишь около 300 иностранных книг — в пять раз меньше, чем в Греции. Капиталовложения в научные исследования здесь составляют одну седьмую от среднемирового уровня. В 56 странах-членах Организации «Исламская конференция» проживает пятая часть населения земли, но они совместно производят меньший валовой национальный продукт, чем Франция.[2]
Причины такого отставания некоторые исследователи видят в экономической системе Османской империи, с ее засильем государственной власти, подавлением частной инициативы, отсутствием правовых гарантий для предпринимательства и т.д. Другие объясняют его особой культурной и интеллектуальной традицией, которая препятствовала становлению гражданского общества. На протяжении столетий в мусульманском мире доминировали богословы-юристы (улемы), заботившиеся главным образом о том, чтобы не допустить нововведений (бида). Их ригидность и узколобость, одержимость сохранением традиционных исламских устоев мешали как притоку новых общественных идей (гражданских свобод, прав человека, демократии), так и техническому прогрессу — всему, что шло с Запада и уже, поэтому было неприемлемым.
Если определено, что причина всех несчастий — забвение основ ислама, то остается лишь уяснить, кто препятствует восстановлению этих основ. Ответ прост — это Дар аль-Куфр, мир неверия, в сегодняшнем мире представленный исконным врагом, обществом западной иудео-христианской цивилизации. К нему относятся, прежде всего, развитые страны, и особенно Америка — средоточие западного неверия и враждебности к исламу. Но не только они, Россия тоже. Не случайно девиз Хомейни гласил: «Смерть Америке, смерть Израилю, смерть Советскому Союзу!»
Исламский радикализм питается жгучим ощущением несправедливости, которое постоянно испытывают люди в Азии и Африке, особенно в арабском мире. Низкий жизненный уровень, нищета, безработица — все это порождает комплекс неполноценности, сознания своей незаслуженной «второсортности» по сравнению с Западом, вчерашним колонизатором и хозяином, империалистическим хищником, стремящимся уничтожить традиционные ценности мусульманского мира, растворить их в безбожном материализме. Мусульмане гордятся своей древней и богатой цивилизацией, но понимают, что в мировой иерархии их страны стоят на низшей ступени. Убежденные в превосходстве своей культуры и в том, что только ислам содержит абсолютную истину, они с горечью видят, что в мире властвуют, задают тон другие.
Это общее чувство горечи усугубляется одним специфическим, но чрезвычайно важным обстоятельством. Иерусалим, третий после Мекки и Медины священный город ислама (по-арабски он называется Аль-Кудс, что и значит «священный»), где находятся две глубоко почитаемые мечети — Масджид аль-Акса («отдаленная») и Купол скалы (обе они связаны с преданием о ночном путешествии Мухаммада из Мекки на палестинскую землю, во время которого пророк был вознесен на небо для встречи с Аллахом), — сейчас оказался под властью Израиля, который в глазах мусульман является форпостом Запада, прежде всего Соединенных Штатов. Американцев обвиняют в том, что по их воле евреи захватили святую землю. Практически все мусульмане видят в этом трагедию ислама, виновниками которой называют Израиль и Соединенные Штаты. Это дополнительный и очень веский аргумент, обосновывающий необходимость борьбы против Америки. Его также используют радикалы-исламисты, внушая своим единоверцам мысль, что единственным эффективным оружием в борьбе против несравненно более сильного врага может стать террор.
Возможно, большинство мусульман в своей повседневной жизни не занято столь глобальными проблемами, но, судя по всему, они так или иначе одобряют основные тезисы активных исламистов, а также их убежденность в том, что первопричиной всех бед является западный империализм. В этом смысле мусульмане разделяют взгляды, преобладающие в третьем мире как таковом, — ничего собственно исламского в таких взглядах нет. Они отражают широко распространенный антиамериканизм, точнее антигегемонизм, вызванный как поведением единственной сверхдержавы, так и устоявшимся представлением, согласно которому Америка стремится не только господствовать над всем миром, но и навязать всем свои ценности, свой образ жизни, лишив других самобытности и древних традиций.
Но дело не только в этом. Сама по себе сущность ислама как религии, некоторые изначально заложенные в нем положения, равно как и особенности развития богословско-общественной мысли на протяжении веков — вот что создает благоприятную почву для перерастания обычной «третьемирской» неприязни к Западу в активное противодействие, ведущее к терроризму. Разумеется, неверно называть ислам религией, поощряющей насилие и возбуждающей вражду. Как и во всякой великой религии, в исламском учении можно найти противоречащие друг другу принципы и призывы. Пресловутая концепция джихада, например, может быть истолкована в совершенно различных смыслах. И, тем не менее, в Коране содержатся формулы, которые без всякой натяжки можно интерпретировать как призыв не просто к защите ислама от его врагов, но и к истреблению неверных, если они выступают против единственно истинной религии. А поскольку при желании так можно трактовать даже «культурную экспансию» иноверцев, ничто не мешает, ссылаясь на заповеди Аллаха, провозгласить беспощадную борьбу с ними священным долгом мусульман. Именно это и делают исламисты.
Уже отмечалось, что источник силы и жизненности ислама — тотальная преданность верующих, их безоговорочная готовность следовать за руководителями, если есть убежденность в том, что последние действительно вдохновляются духом Корана. Поэтому лидерам исламистов приходится доказывать, что Коран учит применять насилие по отношению к врагам ислама. Они ссылаются на послание Мухаммада, в котором мир разделен на Дар аль-Ислам и Дар аль-Куфр и предсказывается триумф ислама после того, как истинно верующие одолеют мир неверных.
Джихад всегда считался религиозным долгом мусульманина и одной из главных обязанностей мусульманской общины, хотя улемы никогда не включали его в число столпов ислама. Это слово чаще всего переводят неточно как «священная война», но буквально оно означает лишь высшее, максимальное усилие; главное понимание джихада состоит в том, что верующий борется против зла и искушений в самом себе, путем самодисциплины стремится следовать воле Бога, идти по указанному им прямому пути, быть добродетельным, совершенным мусульманином. Это — «большой джихад», а «малый джихад» — это борьба за распространение и защиту ислама. Но исламисты делают упор фактически именно на «малый джихад», и им есть на что сослаться, хотя бы на такие стихи Корана: «И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами… И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас… Я брошу в сердца тех, которые не веровали, страх; бейте же их по шеям… избивайте многобожников, где их найдете, захватывайте их, осаждайте, устраивайте засаду против них во всяком скрытом месте!»[3] Конечно, нельзя забывать об историческом контексте: речь здесь идет не о христианах, а о язычниках, к тому же наряду с призывом убивать есть и ограничение: «не преступайте пределов дозволенного». Но при желании можно интерпретировать эти суры Корана как призыв убивать вообще всех неверных, т. е. немусульман. Именно это и делают воинствующие исламисты, а ваххабиты идут еще дальше и считают врагами даже мусульман, уклоняющихся от выполнения этого «священного долга». Как писали о джихаде российские ученые Н. Жданов и А. Игнатенко, «уйти от силового содержания этого понятия трудно».[4]
Симптоматично, что один из идеологов исламизма, Салих Сиррия, резко выступал против демократии как «образа жизни, противоречащего исламскому пути. При демократии люди властны издавать законы, разрешать и запрещать то, что они хотят, в то время как ислам не позволяет им решать, что есть „халяль“ (разрешенное Аллахом) и что есть „харам“ (запрещенное Аллахом), даже если между ними по какому-либо вопросу существует полное единодушие. Сочетать ислам с демократией — то же самое, что сочетать, например, иудаизм и ислам; точно так же, как человек не может одновременно быть мусульманином и иудеем, он не может быть в одно и то же время мусульманином и демократом».[5]
И здесь мы видим, насколько пагубно для исламской цивилизации — как это ни парадоксально — то обстоятельство, что в ней отсутствует такой институт, как церковь с ее иерархической структурой, увенчанной наверху непререкаемым авторитетом. И католическую, и православную церковь издавна обвиняли в том, что данный тип структуры утверждает моноцентризм, препятствует свободе мысли. Но вот в рядах мусульман появляется Усама бен Ладен: не имея на то никаких прав, он издает фетвы и объявляет джихад, и некому его дезавуировать, нет духовного авторитета, который мог бы наложить вето на якобы исламские и коранические призывы Усамы и других фанатиков. Нет ни папы, ни патриарха. Особенность ислама в том, что, требуя строжайшего единомыслия по отношению к ядру учения пророка, к устоям веры, он имеет совершенно децентрализованную организацию и структуру. Мазхабы (богословские школы) признаются равноправными, столетиями существуют секты, которых никто не мог официально объявить еретическими, и хотя «врата иджтихада» (истолкования, решения вопросов богословско-правового комплекса) формально были закрыты тысячу лет тому назад, интерпретация многих важнейших проблем является прерогативой различных улемов и факихов (совсем недавно возобновился спор о применении шариата, о моделях государства, о том, каким сурам Корана — мекканским или мединским — следует отдавать предпочтение в случае противоречия между ними). Немудрено, что при таком положении вещей богословские авторитеты, даже отвергающие идеологию бен Ладена — а в исламском «мейнстриме» таких подавляющее большинство, — не располагают догматически обоснованным инструментарием воздействия на умы верующих, который позволил бы опровергнуть человеконенавистнические призывы экстремистов. Да и как они могли бы это сделать, если в одном из крупнейших мусульманских государств, Саудовской Аравии, официально господствует ваххабизм, многие идеи и положения, которого вполне соответствуют экстремальной идеологии сторонников «Аль-Каиды» и других подобных организаций.
Но корни проблемы лежат еще глубже. Российский ученый Дмитрий Фурман проницательно отметил, что если в христианских странах громадная сфера общественной и государственной жизни оставалась свободной, способной к развитию, поскольку церковь заботилась лишь о том, чтобы все признавали ее абсолютную власть в вопросах веры и редко вмешивалась в социально-политические процессы, то в мусульманском мире дело обстоит прямо противоположным образом. «Любые социальные формы и любые изменения должны оцениваться с точки зрения одной вечной модели — модели мединского государства (или протогосударства) пророка, зафиксированной в шариате. Здесь нет колоссальной „светской“ сферы жизни, безразличной с точки зрения религии и поэтому — способной к эволюции».6 А из этого вытекает неспособность и нежелание тех людей, которые являются авторитетами для мусульман и определяют интеллектуальный климат в мире ислама, — богословов-правоведов, проповедников — видоизменить систему своих взглядов таким образом, чтобы она перестала быть основой для состояния вечной напряженности во взаимоотношениях между исламским сообществом и «другими мирами». Краеугольным камнем идеологии духовных лидеров исламского мира остается, как и тысячу лет тому назад, концепция перманентного и нескончаемого противостояния Дар альИслам и Дар аль-Хар[6]. Это и есть то поле, на котором так удобно произрастать идее джихада в его воинственной интерпретации — идее, логически ведущей к оправданию террора.
Отвечая на поставленный вопрос: «Что же не в порядке с миром ислама?», можно утверждать, что дело обстоит неладно, прежде всего, с духовным руководством мусульман, которое не смогло предотвратить появление в организме своей религии злокачественной опухоли, поставившей под угрозу само будущее исламской цивилизации.
В настоящее время трудно предвидеть, как именно эта цивилизация будет развиваться, как она впишется в процессы глобализации, — слишком дисперсным, разнообразным, разделенным представляется мир ислама. Трудно указать некие «общеисламские» цели для нескольких десятков национальных государств с их несхожими проблемами, потенциалами, интересами, различным геополитическим положением. Например, исторические судьбы Северной Африки и ЮгоВосточной Азии определяются столь многочисленными локальными факторами, что любая единая модель развития, предложенная для этих регионов, была бы искусственной.
продолжение
--PAGE_BREAK--