Мысли о мировом господстве.
Меттернихтак писал о Наполеоне:
«Жаждавсемирного владычества заложена в природе его. Можно ее видоизменить,задержать, но уничтожить нельзя: Мнение мое о тайных планах и замыслахНаполеона никогда не изменялось: его чудовищная цель всегда была и есть — порабощение всего континента под власть одного».
Иему как бы вторит сам Наполеон:
«Яхотел всемирного владычества, и кто на моем месте не захотел бы его? Мир звалменя к власти. Государи и подданные сами устремлялись наперерыв под мойскипетр».
Ноэто не просто жажда власти. Наполеон поясняет:
«Моечестолюбие?.. О да, оно, быть может, величайшее и высочайшее, какое когда-либосуществовало! Оно заключалось в том, чтобы утвердить и освятить, наконец,царство разума — полное проявление и совершенное торжество человеческихсил».
Всемирноецарство разума! И как же его достигнуть?
Наполеонвсе объясняет:
«Однойиз моих величайших мыслей было собирание, соединение народов, географическиединых, но разъединенных, раздробленных революцией и политикой… Я хотелсделать из каждого одно национальное тело».
Это,разумеется, только начало. А далее последует «европейский союзнародов». Наполеон даже умиляется:
«Какпрекрасно было бы в таком шествии народов вступить в потомство, в благословениевеков! Только тогда, после такого первого упрощенья, можно было бы отдатьсяпрекрасной мечте цивилизации: всюду единство законов, нравственных начал, мнений,чувств, мыслей и вещественных польз… Общеевропейский кодекс, общеевропейскийсуд, одна монета, один вес, одна мера, один закон… Все реки судоходны длявсех, все моря свободны… Вся Европа — одна семья, так чтобы всякий европеец,путешествуя по ней, был бы везде дома».
Нестоит забывать, правда, что все эти слова Наполеон произносил уже на островеСвятой Елены. Нет, чтобы пораньше! Тогда просвещенные европейские народы и самибросились бы в его объятья. А так идея единой Европы была отложена почти надвести лет. Эта упрямая Европа не захотела жить ни по французским законам, нипо фашистским, ни по советским. Что-то она там такое все же придумала в нашевремя, но мы несколько отвлеклись от нашего героя.
Такчто Наполеон не был искренним даже в изгнании (а у меня даже есть подозрение,что он так и не понял сути случившейся с ним трагедии). Об этом можно судить поего оценке своих поражений:
«Неудачамоя произошла не от людей, а от стихий; море погубило меня на юге, а на севере- пожар Москвы и мороз. Так вода, воздух, огонь — вся природа оказаласьвраждебною всемирному обновлению, которого требовала сама же природа.Неисповедимы тайны Промысла!»
Иснова его волнует проблема единой Европы:
«Нокак бы то ни было, рано или поздно, это соединение народов произойдет силоювещей: толчок дан, и я думаю, чтобы после падения и крушения моей системы,оказалось возможным в Европе другое великое равновесие, помимо собирания исоюза великих народов».
Какойже путь он предрекает?
"… старыйпорядок рушился, а новый еще не окреп и не окрепнет, без долгих и страшныхсудорог… Искры, может быть, будет достаточно, чтобы снова вспыхнул мировойпожар".
ПрямоНострадамус какой-то!
В1807 году на параде французских войск в только что завоеванном Берлине прусскиймаршал Меллендорф восхищался:
«Какиечудесные войска!»
Наполеонвозражает ему:
«Да,чудесные! Если бы еще было можно сделать так, чтобы они забыли о своемотечестве».
Дляего грандиозных планов создания единой Европы, под французской, разумеется,гегемонией, из солдат надо было вытравить понятие о Родине, об отечестве. И этоему во многом удалось. О Наполеоне писали современники:
«Ондо такой степени извратил природу французской армии, что она утратила всякуюнациональную память».
Частодля своих солдат Наполеон был больше, чем Франция, ибо там, где Наполеон, там иотечество.
Усамого Наполеона к Франции были отнюдь не такие уж сыновние чувства. Он писал:
«Уменя одна страсть, одна любовница — Франция: я сплю с нею. Она мне никогда неизменяла, она расточает мне свою кровь и свое золото».
Да,Франция для него совсем не Родина-мать, а лишь инструмент для достижения своихчестолюбивых планов.
Помимоидеи о единой великой Европе у Наполеона проскальзывают и совсем иные мысли,ибо его постоянно притягивал Восток:
«Стараялавочка, нора для кротов — ваша Европа! Великие империи основываются, и великиереволюции происходят только на Востоке, где живет шестьсот миллионовлюдей».
Ещедо египетского похода Наполеона одолевали мысли о всемирной монархии:
«Явхожу в Константинополь с несметною армией, низвергаю турецкое владычество иосновываю великую империю на Востоке, которая обессмертит меня в грядущихвеках».
Невышло… И на Святой Елене он еще продолжал вспоминать о своем плане:
«Еслибы Акр был взят, французская армия ринулась бы на Дамаск и Алеппо и в одномгновение была бы на Евфрате… Шестьсот тысяч человек (христиан)присоединились бы к нам, и как знать, что бы из этого вышло? Я дошел бы доКонстантинополя, до Индии, я изменил бы лицо мира».
Но,увы! Ему оставались только сплошные «бы».
Ион вполне серьезно предлагал совместные походы в Индию сначала Павлу I, а потомАлександру I, правда только после Тильзита. В 1811 году, за несколько месяцевдо похода в Россию, он мечтает:
«Этотдлинный путь есть лишь в конце концов путь в Индию. Александр [Македонский],чтобы достигнуть Ганга, отправляется также издалека, как я из Москвы… Скрайнего конца Европы мне нужно зайти в тыл Азии, чтобы настигнуть Англию [вИндии]… Это предприятие, конечно, гигантское, но возможное в XIX веке».
Междупрочим, в императорском обозе, шедшем на Москву, был особый фургон скоронационным набором — диадемой, мечом и порфирой. Поговаривали, что Наполеонсобирался вторично короноваться на берегу Ганга, но уже императором Востока иЗапада.
Запасливыйбыл дядечка!
Анезадолго до Бородина он получил из Парижа портрет своего сына и наследника.Младенец полулежит в колыбели и держит в своих руках императорский скипетр,украшенный маленьким глобусом.
Ктоже он? Гений или шизофреник?
В1811 году он посылает своему морскому министру Декрэ проект [к исполнению!] опостройке в течение трех лет двух огромных флотов — Океанского иСредиземноморского. Первый должен был базироваться в Ирландии [это еще принесокрушенной Англии], а второй — в Египте и на Сицилии. Предполагалосьотправить экспедиции в Суринам, на Мартинику, за Мыс Доброй Надежды и т.п.Флоты должны были распределиться по обоим полушариям, чтобы утвердить мировоевладычество Франции уже не только над Европой и Азией, но и над всем земнымшаром. В том же 1811 году Наполеон говорил:
«Черезпять лет я буду владыкою мира».
Аоказался на Святой Елене.
Декреужасался:
«Императорсошел с ума, окончательно сошел с ума! Вот помяните слово мое: он когда-нибудьотправит всех нас к черту, и все это кончится ужасной катастрофой».
Новслух такие мысли мало кто отваживался произносить. Полиция все-таки ещедействовала.
НаСвятой Елене Наполеон, обозревая свои кампании, уже хотя бы сознавал, что он
«слишкомпоспешно кинулся на Москву».
Нотут же оправдывает себя:
«Сбольшею медленностью я все предупредил бы, но мне уже нельзя было оставлятьвремени на раздумье. С тем, что я уже сделал и еще намеревался сделать, мненужно было, чтобы в моей судьбе, в моей удаче было нечто сверхъестественное».
Я,конечно, поторопился, но выхода, мол, у меня уже не было. Спрашивается, а ктотебя так уж гнал? Россия ведь не собиралась наносить тебе удар в спину. Морозывиноваты! А маленькую Испанию ты за несколько лет так и не смог покорить.Там-то что тебе помешало? Но о таких досадных мелочах гении и не вспоминают.Вот и родилась Единая Европа почти на двести лет позже, чем мечтал Наполеон, нобез такого оперативного вмешательства. Может оно и к лучшему!
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.abhoc.com/