Содержание
Введение…………………………………………………………………………. 3
Глава 1. Исторические взгляды Б. Ф.Поршнева ……………………………… 6
Глава 2. Наука о человечестве Б. Ф.Поршнева ……………………………… 16
Глава 3. Общество, культура, религияв исторических построениях Б. Ф. Поршнева ………………………………………………………………………… 21
Заключение……………………………………………………………………… 25
Список источников и литературы……………………………………………… 26
Примечания……………………………………………………………………… 28
Приложение……………………………………………………………………… 31
Введение
Имяпрофессора Бориса Федоровича Поршнева хорошо известно ученому миру и в нашейстране, и за рубежом. Историк и философ, антрополог и экономист, психолог ифизиолог – круг его интересов поистине необозрим.
УниверсализмПоршнева совершенно беспрецедентен для науки XX века по своим масштабам. Векспециализаций, дробления, появления и выделения новых наук не может привестимного имен энциклопедических знаний и всеобъемлющих интересов. Поэтому намкажется интересным обратиться к фигуре Б. Ф. Поршнева, который с высоты (иширины) своих разнообразных знаний делал мог делать обобщающие выводы оразвитии человечества.
Углублениеученого в узкую отрасль, несомненно, позволяет ему добиться высочайшихрезультатов в своем поле деятельности. Однако замечено, что многие открытияделаются на стыке наук. Кроме того, обобщения глобального масштаба требуютшироты сфер деятельности. Поэтому «распыление» ученого по различным сферам знанияимеет свои преимущества.
Обобщениязнатока ряда дисциплин могут привести к великим открытиям – а могут остатьсянепонятыми современниками. Так случилось, к примеру, с Л. Н. Гумилевым. Точно втакой же ситуации, пожалуй, оказался и Б. Ф. Поршнев, с той лишь разницей, чтонаследие Л. Н. Гумилева признано и у него нашлось немало продолжателей дела, авот многие выводы Б. Ф. Поршнева до сих пор остаются лишь достоянием «историинауки». (Кстати, как будет показано ниже, Б. Ф. Поршнев совершенно на основаниииных данных, чем Л. Н. Гумилев, используя иные методы, приходит порой к тем жевыводам – например, в отношении распространения двух потоков агрессии –крестоносцев и татаро-монгол – в XIIIвеке и, в связи с этим, историческом выборе Руси).
Нам кажетсяинтересным и важным более подробно остановиться на научной деятельности этогонезаурядного человека, тем более что постепенно многое из того, над чем онработал, признается наукой. Уже никого не удивит такая дисциплина, какисторическая психология, оформляется как отдельная наука т. н. человековедение– наука, комплексно изучающая человека со всех точек зрения – отантропологической до философской и социальной.
Цель даннойработы – проанализировать взгляды Б. Ф. Поршнева, определить его вклад висторическую науку.
Задачитаковы:
1) изучить ипроанализировать основные сочинения Б. Ф. Поршнева;
2) определитьноваторские выводы ученого.
В работе мыопирались на сочинения Б. Ф. Поршнева. Конечно, все их охватить не быловозможности, ведь перу ученого принадлежит более 200 научных работ. Преждевсего надо назвать такие монографии, как «Народные восстания во Франции передФрондой (1623—1648)»[1](вышедшая в 1948 г., она была удостоена Государственной премии в 1950 г.), «Очеркполитической экономии феодализма» (1956),[2]«Феодализм и народные массы» (1964),[3]«Социальная психология и история» (1966),[4]«Франция, Английская революция и европейская политика в середине XVII в.»(1970)[5]и многие другие. Полный список использованной в данном реферате трудов Б. Ф.Поршнева приводится в конце работы.
Кроме того,большое значение имеют те немногочисленные статьи, которые были написаны о Б.Ф. Поршневе, в частности, предисловие Н. Момджян и С. А. Токарева в книге Б.Ф. Поршнева «О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии»[6]и статья О. Т. Вите «Б. Ф. Поршнев: опыт создания синтетической науки обобщественном человеке и человеческом обществе» в журнале «Полития».[7]
В статье Н.Момджян и С. А. Токарева высоко оценивается общий вклад Б. Ф. Поршнева в науку,прежде всего историческую, однако его обобщающие выводы о развитиичеловечества, философо-антропологические и историко-психологические наблюденияосторожно характеризуют как, несомненно, весьма спорные, но интересные: «Винтересной и весьма ценной работе Б. Ф. Поршнева имеется немало спорныхположений. Читатель с самого начала должен быть готов к критическому восприятиюоригинального исследования. Как это нередко бывает в научном творчестве, автор,увлекшись новой и очень важной гипотезой, проявляет порой склонность кчрезмерной абсолютизации той или иной идеи, к превращению ее в исходную,решающую в понимании рассматриваемого круга вопросов… Делая такое предупреждение,мы твердо уверены в том, что все сказанное Б. Ф. Поршневым, несомненно,принесет пользу науке, заставив ученых пересмотреть, перепроверить, а можетбыть, вооружившись новыми данными, опровергнуть выдвигаемые им гипотезы».[8]
Зато О. Т.Вите более подробно рассматривает вклад Б. Ф. Поршнева в развитие науки именнов «спорных» работах, высоко оценивая передовые наблюдения ученого.
Глава 1.Исторические взгляды Б. Ф. Поршнева
Б. Ф. Поршнев(1905 – 1972) родился в Ленинграде, окончил факультет общественных наук МГУ и аспирантуруИнститута истории PАНИОН. В 1940 г. он защитил докторскую диссертацию поистории, а в 1966 г. – докторскую диссертацию по философии. С 1943 г. Б. Ф.Поршнев работал в Институте истории АН СССР (с 1968 г. – Институт всеобщейистории) старшим научным сотрудником, заведующим сектором новой истории, азатем сектором истории развития общественной мысли. Наряду с научнойдеятельностью Б. Ф. Поршнев вел большую педагогическую и научно-редакционнуюработу.
Обширныеисследования Б. Ф. Поршнева в области истории сочетались с разработкой проблемантропологии, философии и социальной психологии и были направлены на разработкукомплексного подхода к изучению человека в общественно-историческом процессе. РаботыБ. Ф. Поршнева были переведены на многие иностранные языки. Он имел званиепочетного доктора Клермон-Ферранского университета.
Выше ужеговорилось, что исследования Бориса Поршнева затрагивали едва ли не всенаправления общественных наук, а также некоторые смежные направления наукестественных. Исследования во всех этих областях рассматривались Поршневым вкачестве тесно связанных друг с другом аспектов становления единойсинтетической науки – «об общественном человеке или человеческом обществе».Универсализм Поршнева совершенно беспрецедентен для науки XX в. по своиммасштабам и одновременно предполагает опору на самые точные эмпирические фактыв соответствии с самыми строгими научными критериями, сформированными в этомвеке.
В одну изстатей, посвященных так называемому «снежному человеку», Поршнев включилкраткий автобиографический очерк. В нем он пишет, что с молодости стремилсяполучить образование во многих различных областях знаний. Многостороннееобразование помогало, пишет Поршнев, работая в отдельных областях науки «видетьто, что не надлежит видеть», что другие не замечали.
По своимубеждениям Б. Ф. Поршнев являлся марксистом, причем, по мнению О. Т. Вите – ортодоксальным,сознательным, последовательным и убежденным, но при этом антидогматическиммарксистом.[9]Он брал на себя смелость самостоятельно, не дожидаясь санкции Политбюро,решать, что является марксизмом, не отказывался от своих взглядов под влияниемполитической конъюнктуры или смены научных пристрастий новых идеологическихначальников, по отношению к которым он допускал разве что стилистическиеуступки. Поэтому он так и не смог сделать научную карьеру, адекватную масштабамсвоей творческой личности, так и не увидел опубликованным главный труд жизни: подготовленныйв 1968 г. набор книги «О начале человеческой истории» был рассыпан.
Вместе с тем,марксизм не был в его исследованиях шелухой, которую теперь, после крушениявласти КПСС, можно легко отбросить. Марксизм присутствует в его исследованияхкак ключевая научная парадигма, как фундамент, как универсальная методология.Вне марксизма, по мнению О. Т. Вите, научное наследие Поршнева рассыпается, т. е.с его точки зрения теряет самое ценное – общую связь, целостность.[10]
История –одна из немногих наук, где Поршнев пользуется безусловным авторитетом иуважением большинства специалистов, даже несогласных с ним по многим конкретнымвопросам.
Важнымвкладом Б. Ф. Поршнева в историческую науку является обоснование им единстваисторического процесса одновременно в синхроническом и диахроническом плане.
Синхроническоеединство он доказал на целом ряде специальных исследований, обнаруживавшихсвязь событий, происходивших в одно время в различных странах, которые, какмногим историкам казалось, даже не слишком подозревали о существовании другдруга. Единство истории в диахроническом плане тогда было отстаиватьсущественно проще, чем сегодня (марксизм, формационная теория). Однако однодело абстрактно провозглашать верность формационному подходу, обеспечивающемуединство поступательного развития человечества, другое – продемонстрироватьконкретные механизмы такого единства.
Поршневисследовал две связанные проблемы (или трудности). Во-первых, роль классовойборьбы и социальных революций, как механизмов поступательного развитиячеловечества. Во-вторых, особенности тех синхронических связей, которыепозволяют говорить о переходе именно человечества, а не изолированных стран.
Наиболееобстоятельно Поршнев изложил эволюцию связей, объединявших человечество в единоецелое, в докладе «Мыслима ли история одной страны?».[11](Сегодня трудно представить себе смелость заявленной темы, однако стоит лишьвспомнить о фоне, на котором она была высказана – фундаментальногоидеологического постулата о построения социализма «в одной, отдельно взятойстране»).
В этомдокладе Поршнев выделяет «три вида связей между человеческими общностями»: «Первыйвид состоит преимущественно во взаимном обособлении от соседей. История,начиная с первобытности, была всемирной преимущественно в этом, негативномсмысле: культура и быт любого племени развивались путем противопоставлениясвоего чужому. Каждая популяция не только при возможности отселялась отсоседей, но главным образом ввиду невозможности отселиться обособлялась всем –начиная от говора и утвари. Каждая знала, конечно, лишь своих ближайшихсоседей, но культурно-этнические контрасты с соседями создавали всеобщую сеть,ибо ни одна из них, конечно, не жила в изоляции… Второй видвсемирно-исторической связи развивается как своего рода антитеза предыдущему.Во всем этом многообразии локальных культур можно ли найти общий знаменатель?Да, таковым оказывается война. Качественные различия войной переводятся наколичественный язык: кто кого, кто сильнее… Войны или политическое равновесиемежду государствами становятся надолго важным выражением мировой истории… Однакозадолго до нового времени возникает и тенденция третьего вида: добраться долюбых отдаленнейших точек мировой системы, разузнать, завязать с ними прямыеотношения… Начиная с эпохи великих географических открытий международнаяторговля (она же международный грабеж) начинает интенсивно конструировать этоттретий вид взаимосвязи мировой истории. Первые два сохраняются и развиваютсядальше, но третий вид как бы отрицает их: это связь не цепная, а постепенновозникающая связь всех стран со всеми. Торговля влечет за собой рост всех видовкоммуникации и информации, обмен товарами порождает тот или иной обмен людьми.В этом смысле – прямой всеобщей связи – история становится всемирной только сэпохи капитализма».[12]
Остановимся нарезультатах синхронических исследований Б. Ф. Поршнева, связанных с тремяхронологическими точками: XVII в. (Тридцатилетняя война), XIII в. (Ледовоепобоище) и эпоха расцвета рабовладельческого строя.
Тридцатилетняявойна исследовалась Поршневым на протяжении многих лет. Результаты этой работыотражены во множестве публикаций, в том числе в фундаментальной трилогии, изкоторой только третий том вышел при его жизни, а второй – не вышел вовсе.[13]
Этафундаментальная трилогия была для Поршнева опытом исторического исследованияспециально выбранного «синхронического среза», толщиной в несколько десятковлет и охватывающего – в идеале – все пространство человеческой эйкумены.
Стержнемисследований событий Тридцатилетней войны был тщательный и скрупулезный анализсинхронического взаимодействия различных стран, связь их внешней и внутреннейполитики, причем не только стран Европы, но отчасти и Азии. Среди прочего,Поршневым были предложены и специальные инструменты – графические схемы,демонстрирующие структуру «геополитических» межстрановых связей и динамику этойструктуры.[14]
Именно анализсинхронических связей позволил Поршневу «увидеть» (и доказать), что знаменитый «блиц-криг»Густава-Адольфав значительной мере финансировался Московским государством,тогда как прежде многие считали, что в Московии даже не подозревали о войне,идущей в Европе. Финансирование осуществлялось по простой и хорошо знакомоймногим сегодняшним российским предпринимателям схеме, которую на современномэкономическом жаргоне следовало бы назвать «эксклюзивной либерализацией внешнейторговли»: шведы получили право закупать в Московском государстве зерно повнутренним ценам, вывозить его затем через Архангельск для продажи наАмстердамской бирже уже по европейским ценам.[15]
В результатек 1631 г. Густаву-Адольфу удалось развернуть крупные военные силы в Германии иуже осенью этого года осуществить стремительный бросок в глубь ее территории.Дальше однако все застопорилось и в конечном счете успех Густава-Адольфа былсведен на нет. Одним из важнейших факторов такого исхода (хотя и неединственным) послужила последовательность обусловливающих друг друга событий,ради обнаружения которых (этих последовательностей) Поршнев, собственно, ипредлагал заняться исследованиями «синхронических срезов»: под давлениемнарастающего 2социального недовольства» Московское государство сокращаетсубсидии Швеции (эмиссионное финансирование государственных расходов тогда непрактиковалось), а также прекращает войну с Польшей. В результате у Густава-Адольфаодновременно сокращаются ресурсы и появляется серьезный противник,освободившийся от «восточных» проблем.
На примересобытий, кульминацией которых стало Ледовое побоище, Поршнев показал не толькосинхроническую связь происходящего в это время на всем евразийскомпространстве, но и значение тех событий для диахронически единого историческогопути вовлеченных в эту синхроничекую связь стран и народов: «ИмперияЧингизидов, давившая на Русь с востока, из Азии, и империя Гогенштауфенов,грозившая ей с запада, из Европы, – …обе эти завоевательные империи, возникшиепочти одновременно… были не чем иным, как рецидивами варварских государств вXIII веке. Не случайно основатель одной из этих империй, Чингисхан, объявилсебя наследником императоров древнего рабовладельческого Китая, а основательдругой, Фридрих Барбаросса, воображал себя прямым преемником императороврабовладельческого Рима. Обе империи были не чем иным, как попытками свернутьсо столбовой дороги истории, отказаться от трудностей феодальной перестройкиобщества и, повернувшись лицом к невозвратному прошлому, опереться на обломкидревних рабовладельческих порядков, на неразмытые остатки прошлого, тормозившиефеодальный прогресс».[16]
Поршневподробно анализирует «поразительное сходство исторических судеб этих двухреакционных империй», двух «исторических близнецов», которым удались «огромныезавоевания»: «В конце 30-х – начале 40-х годов XIII века Русь оказалась зажатойс запада и с востока между двумя завоевательными империями, с гигантской силойраспространявшимися навстречу друг другу». Проанализировав многочисленныепрямые и косвенные свидетельства позиций «“двух хищников» по отношению друг кдругу, Поршнев приходит к выводу: «Если б Русь оказалась раздавленной и границыдвух империй сошлись бы на ее опустошенной территории… можно увереннопредположить, что оба хищника не вступили бы в борьбу друг с другом, – покрайней мере, сразу, – а, взаимно прощупав силы, полюбовно поделили бы мирмежду собой».
ПосколькуРусь не могла дать одновременный отпор обеим империям, «Александр Невскийсделал выбор: нанести удар по западному агрессору и пойти на компромисс свосточным». И такой выбор, по мысли Поршнева, имел глубочайшие «диахронические»последствия для всего человечества. Хотя Тевтонский орден и сохранился послеЛедового побоища, его значение как «железного кулака», с которым приходилосьсчитаться всем европейским странам, резко упало. Не прошло и 20 лет, как «гигантскаязавоевательная держава Гогенштауфенов перестала существовать». Рецидивразрушительной и агрессивной варварской государственности перестал тормозитьразвитие Европы по пути «феодального прогресса».[17]
Напротив, вАзии ликвидация подобного рецидива была растянута еще на два века: «Русьпринуждена была не только допустить сохранение необъятной и мертвящеймонгольской империи, но и сама стать, хотя бы в известной мере, ее составнойчастью. Только такой ценой могло быть куплено в том момент движение впередостальной части человечества».[18]Итак, делает вывод Б., Ф. Поршнев, «до XIII века всеобщая история не может“констатировать безусловной отсталости общественного строя Востока по сравнениюс Западом или вообще кардинального несходства исторических судеб Востока иЗапада. Только с XIII века это явление выступает на исторической сцене. Европа быстроидет вперед. Азия погружается в застой. Нельзя не объяснить этого разнойсудьбой двух реакционных империй, до того развивавшихся с такой удивительнойсимметрией. Выбор, сделанный Александром Невским, хотя сам детерминированный, вогромной степени в свою очередь детерминировал расхождение путей Запада иВостока».[19]Таким образом в знаменитую фразу «Русь спасла Европу от монголов» необходимовнести, с точки зрения Поршнева, важное уточнение: прежде всего, отсобственных, европейских «монголов».
Поршнев такжепредложил решительно пересмотреть содержание понятия «рабовладельческоеобщество».[20]Он показал, что рабовладельческое общество как внутренне связанный социальныйорганизм, как единое развивающееся целое не может быть сведено крабовладельческому государству. Слишком много связей и противоречий, которыебезусловно являются сугубо внутренними для системы классическойрабовладельческой экономики, не могут быть обнаружены внутри границгосударства.
Ссылаясь наработы советского историка А. Мальчевского, Поршнев пишет: «Процессвоспроизводства в античном рабовладельческом обществе оказывается невозможнымбез регулярных и грандиозных по своим масштабам захватов «извне», причемзахватов не только продуктов труда других народов, но прежде всего части самихэтих народов, становящихся внутри рабовладельческого государства основнойпроизводительной силой, основным производящим классом». Этими особенностямирабовладельческая система отличается от феодальной и наиболее ярко – отбуржуазной: в последних «основной производящий класс» вполне «уживается» внутригосударственных границ. Поршнев подчеркивает, что описанная им спецификарабовладельческого общества может быть обнаружена по всему миру: «Великиерабовладельческие державы древнего Ирана, древней Индии, древнего Китая,эллинических государств Азии были окружены такими же океанами бьющихся об ихберега варварских народов, то оборонявшихся, то нападавших, выражавших не вменьшей мере, чем на Западе нечто отнюдь не «внешнее», а внутренний антагонизмдревнего мира как поляризованного целого. Чем глубже становилась этаполяризация, чем отчетливее она материализовалась в форме всяческих «китайскихстен» и «римских валов», тем неизбежнее приближался час прорыва».[21]
Тем самым,приближался час «феодального синтеза», того революционного процесса диффузиидвух половин или полюсов рабовладельческого целого, из которого вырастет ужефеодальное общество.
По мнению О.Т. Вите, Поршнев не мог не понимать, что излагаемая концепция эволюциирабовладельческой формации и ее революционной трансформации в феодальную,автоматически ставит под сомнение один из официальных предметов «советскойгордости»: отечественная история не знала рабства. Ведь характер связи КиевскойРуси с Восточно-римской империей, с Византией, очевидно, укладывается в общуюлогику: Русь действительно не была рабовладельческим государством, посколькубыла источником пополнения рабов для такого государства в рамках единогосоциального организма.
ПоэтомуПоршнев ограничился предельно осторожным рассуждением на эту тему: «Но ведьотнюдь не лишено объективных оснований и отнюдь не обидно ни длязападноевропейских стран, ни для России, что Киевская Русь стоит кВосточно-Римской империи примерно в таком же историческом отношении, какФранкское государство – к Западной Римской империи».[22]
Существененвклад Б. Ф. Поршнева в экономику, точнее сказать, историческую экономику. Б.Ф. Поршнев написал одно из первых исследований по политической экономиифеодализма.[23]Она и до сих пор остается чуть ли не единственным полномасштабным теоретическимисследованием экономического базиса феодального общества, написанным смарксистских позиций.
Значительноменее известными представляются результаты экономических исследований Поршневапо двум конкретным экономическим темам, тесно связанным друг с другом:собственность и принуждение к труду. Исследования по этим темам не изложенысистематически в специальных работах, они разбросаны по целому ряду статей икниг, написанных в разное время.
Феноменсобственности анализируется Поршневым с тех же позиций, что и все остальныепроблемы, связанные с «общественным человеком и человеческим обществом». Поршневаинтересует, как возникло «отношение» собственности в период выделения человекаиз животного мира в условиях дивергенции, как возникновение этого феноменасвязано с теми необычными нейрофизиологическими механизмами межиндивидуальноговзаимодействия, появление которые сопровождало «выталкивание» неоантропа всоциальные отношения.
Поршневспециально исследовал становление отношений собственности при феодализме и впервобытном обществе. Например, он следующим образом анализировал становлениеличной крестьянской собственности в условиях феодализма: «Лично-трудоваясобственность крестьянина – это не столько предпосылка, сколько продуктпостепенного развития феодального общества. В самом деле, ведь трудовоеимущество – это еще не собственность, пока его никто не стремится систематическиотнимать. Единовременная попытка отнять имущество, например попытка военногограбежа, порождает оборону, однако такое спорадическое сбережение вещей отгибели еще вовсе не есть становление собственности. Окончательно крестьянскаяединоличная собственность достигла зрелости только с появлением возможностиотчуждать ее за эквивалент, т.е. с появлением городов… Тут она окончательноперестала быть только обороной имущества и стала его присвоением, пересталабыть только собственностью в смысле отказа отдавать и стала собственностью всмысле стремления приобретать».[24]
Принуждение кизбыточному труду – абсолютно необходимый элемент всей человеческой истории. Речьидет именно о формах внешнего принуждения, из которых известно три: прямоепринуждение – рабство, смешанное – феодализм, и косвенное – капитализм. Из этихтрех форм Поршнев занимался, главным образом, второй. Проблема состояла в том,что в условиях феодализма одного косвенного принуждения к труду оказываетсянедостаточно и оно дополняется прямым – так называемая неполная собственностьна работника.
Глава 2.Наука о человечестве Б. Ф. Поршнева
Сам Поршневсчитал предметом своей основной специальности проблематику антропогенеза. Впредисловии к главному труду Б. Ф. Поршнева, подводящего итог его исследованияв области антропогенеза и намечающим программу дальнейших исследований – «Оначале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)»,[25]Н. Момджян и С. А. Токарев пишут: «Какая же из всех этих разнообразных областейзнания стояла в фокусе научных интересов Б. Ф. Поршнева? Как бы ни смотрели наэто другие, сам автор считал, что именно содержание этой, предлагаемой вниманиючитателей книги выражает наиболее глубокий, наиболее важный для него самогослой научного мышления — основу его философского мировоззрения. Эту областьможно сокращенно назвать (и автор ее так и называет) «проблемыпалеопсихологии».[26]
Б. Ф. Поршневотчетливо понимал двусмысленную роль специальных наук в изучении проблемантропогенеза. Палеоантропологи, палеонтологи и палеоархеологи – едва лиосновные «легитимные» исследователи происхождения человека – были крайнеповерхностно знакомы с серьезными научными результатами, полученными взоологии, психологии, нейрофизиологии, социологии. Для того, чтобы прорватьэтот замкнутый круг, Поршнев решительно взялся за восполнение названных вышепробелов.
По мнениюПоршнева, два ложных постулата мешали серьезному научному прорыву висследовании антропогенеза.[27]
Во-первых,убежденность в том, будто археологические остатки жизнедеятельности ископаемыхгоминид доказывают наличие у них абстрактно-логического (понятийного),творческого мышления, а значит и признание людьми не только неоантропов, нотакже палеоантропов (неандертальцев) и даже еще более древних видов. У этогопостулата два главных корня – миф об охоте на крупных животных как основномзанятии человеческого предка и миф об изобретении им огня.
Во-вторых,убежденность в том, что эволюционная форма, предшествовавшая Homo sapiens’y,вымерла, исчезла с лица Земли тотчас после появления этого последнего.
Краткоизложить содержание этой книги практически невозможно – настолько разнообразныи сложны поднимаемые автором проблемы. Они и сложны, и спорны. Но если все-такипопытаться выделить в содержании книги ее лейтмотивы, их можно свести кследующим.
Говоря оспецифической особенности человека, автор считает таковой только истинночеловеческий труд, т. е. труд, регулируемый речью, непосредственно с нейсвязанный. Именно речь делает возможным труд как специфически человеческую,сознательную, целесообразную деятельность. Поэтому ни прямохождение, нипроизводство простейших орудий, согласно автору, не являются еще признакамичеловека. Что касается предков человека от австралопитека до неандертальца, тоих автор относит, согласно классификации Карла Линнея, к семейству троглодитид.Представители этого семейства производили элементарные орудия, пользовалисьогнем, обладали прямохождением, но у них не было речи, поэтому их нельзяназвать людьми, а их совместную жизнь – обществом. Вот поэтому-то загадкавозникновения человека сводится к объяснению возникновения человеческой речи.
Специальнаяглава посвящена феномену речи, которому придается роль важнейшего регуляторачеловеческого поведения, детерминанты на пути преобразования предчеловеческихуровней жизнедеятельности в истинно человеческие. Психофизиологическимкоррелятом такой регуляции служит вторая сигнальная система. Этому понятиюавтор придает особое значение, поскольку в психофизиологическом плане вопрос остановлении человека трансформируется им в вопрос о преобразовании первойсигнальной системы во вторую. По сути, Поршнев доказал, что в библейском «Вначале было слово» куда больше материализма, чем в ссылках на «труд», «коллективнуюохоту» и т. п.
Второсигнальноевзаимодействие людей складывается из двух главных уровней и в свою очередьделится на первичную фазу – интердиктивную и вторичную – суггестивную.Проведенные членения позволили ученому подойти к раскрытию тонкого и сложногопроцесса генезиса второсигнальных связей между индивидами. Раскрывая действиемеханизма суггестиии, Б. Ф. Федорову по существу присоединяется к концепциисоциального происхождения высших психологических функций человека, развитойизвестным советским психологом Л. С. Выготским применительно к психическомуразвитию ребенка. По мнению Б. Ф. Поршнева, механизм «обращения к себе»оказывается элементарной ячейкой речи-мышления. Дипластия – элементарноепротиворечие мышления – анализируется автором как выражение исходных длячеловека социальных отношений «мы — они».
Провозглашаянеобходимость преодоления зоологических предрассудков, Поршнев писал: «Спорпойдет не о фактах, ибо большинство фактов палеоантропологии и палеоархеологииобладает высокой степенью надежности, а об очках, через которые привыклисмотреть на эти факты». Нет никаких оснований считать наличие огня и каменныхорудий признаком появления «человека». Только неоантроп может быть признанчеловеком в точном смысле слова.
Человеческаякультура, по Поршневу, выросла из дивергенции палеоантропов и неоантропов, изнеобходимости последним, взаимодействуя с первыми, все более уходить отнавязанных им форм взаимодействия. Анализ данных зоологии (начиная с Дарвина) оразличных формах видообразования приводит Поршнева к выводу о своеобразном «стихийномискусственном» отборе, лежащем в основе дивергенции.
Конечно,некоторые положения, выдвинутые Б. Ф. Поршневым, бывает трудно осознать ипринять человеку, уверенному в том, что он – венец творенья. Утрируя, ученыйутверждает, что своим появлением на земле мы обязаны некоему отвратительномуживотному, которое специально вывело нас искусственным отбором для выполненияединственной функции – служить ему кормовой базой! И, скажем, не толькоинициация-калечене подростков в первобытных племенах, но и красивый обычайдарить цветы является всего лишь результатом глубокой и длительнойтрансформацией нашей древнейшей и совсем не красивой основной функции – преподноситьв качестве «подарка» неким мерзким животным собственных детей, производимых дляэтого на свет в большом количестве и собственноручно убиваемых?
А,следовательно, все общечеловеческие ценности, как религиозные, так и светские,как «западные», так и «восточные», все культурное самосознание человекасформировалось в силу необходимости дистанцироваться от своего прошлого, отсвоего предка, но, с другой – реально достигнутое дистанцирование надежнообеспечено лишь одним: наивной верой в то, что «мы» по определению, с «самогоначала» являемся «их» (реальных предков) противоположностью.
Но так какэти отвратительные животные – наши прямые предки, то
убийство себе подобных есть не отклонение,а подлинная чловеческая природа, отличающая нас от всех остальных животных! (Упоследних – это все-таки исключение, а не правило).
Анализимеющихся данных об экологических нишах, в которых на разных этапах приходилось“бороться за существование” предку человека, об эволюции его головного мозга, обеспрецедентно тесных отношениях с огромным числом других животных приводитПоршнева к двоякому выводу:[28]
— учеловеческого предка были все анатомические и физиологические предпосылки дляосвоения интердикции;
— без освоенияподобных инструментов человеческий предок был обречен на вымирание.
Переход соступени на ступень происходил, конечно, не без естественного отбора измногочисленных мутаций, масштаб и разнообразие которых были спровоцированыкризисом, а значит и не без множества неустойчивых переходных форм. И только уодной из мутаций – неоантропа – третья ступень (суггестия) этим отбором быланадежно и навсегда закреплена.
Учитываясказанное выше об особенностях отношений неоантропов с палеоантропами в эпохудивергенции, понятно решительное опровержение Поршневым распространенногопредрассудка о едва ли не «буржуазном» поведении первобытного человека: «Согласноэтому ходячему представлению, хозяйственная психология всякого человека можетбыть сведена к постулату стремления к максимально возможному присвоению. Нижнимпределом отчуждения (благ или труда), психологически в этом случае приемлемым,является отчуждение за равноценную компенсацию… Действительно, поведение,обратно указанному постулату, при капитализме не может быть ни чем иным, какпривеском. Но даже при феодализме, как видно из источников, хозяйственнаяпсихология содержала гораздо больше этого обратного начала: значительное числосредневековых юридических и законодательных актов запрещает или ограничивает безвозмездноедарение, подношение, пожертвование недвижимого и движимого имущества. Чемдальше в глубь веков и тысячелетий, тем выпуклее этот импульс».[29]Фактически Поршнев намечает контуры науки о первобытной экономике. Однако всилу того, что сохранившиеся в наше время следы первобытной экономическойкультуры относятся скорее к культуре как таковой, данная тема отнесена кразделу «культурология».
Глава 3.Общество, культура, религия в исторических построениях Б. Ф. Поршнева
На основанииэтого же положения о развитии человечества из «кормовой базы» и противостояния«предкам», Б. Ф. Поршнев развивает и свои социологические теории. В рамках этойконцепции «ядром» или «элементарной клеточкой» социально-психологическихпроцессов определяется оппозиция «мы – они». Зарождение этой оппозиции восходитко времени распространения в среде неоантропов практики использования техспецифических механизмов воздействия друг на друга, которые перед этимсложились в их отношениях с палеоантропами. Осознание себя в качестве общности(«мы») формируется, по Поршневу, в процессе негативного взаимодействия с «ними»,т. е. – с палеоантропами. Такое отталкивание, будучи перенесенным внутрь самихнеоантропов и порождает множество оппозиций «мы – они», каждая из которыхоснована на исходном взаимном «подозрении», что «они» не вполне люди.[30]
В процессечеловеческой истории развитие этого исходной оппозиции приводит к формированиюгигантской сети, отчасти взаимопересекающихся, отчасти поглощающих друг другаразличных общностей («мы»), каждая из которых осознает себя в качестве таковой,противопоставляя себя некоему «они».[31]
Также и исследованияПоршнева, затрагивающие культуру, касаются, главным образом, ее происхождения,нейрофизиологических, зоологических, а также социально-психологическихпредпосылок ее различных проявлений.
Хотябольшинство сравнительно-исторических исследований по этике и эстетикезанимается почти исключительно представлениями о «хорошем» и «красивом», сточки зрения Поршнева, напротив, наиболее интересными были бы исследованияименно того, что в разные эпохи у разных народов считалось «плохим» и «некрасивым».
С другойстороны, это исследование самого физиологического и психологического механизмаосуществления запрета – запрета делать что-либо «плохое». Поршнев анализируетнаиболее древние запреты, выделяя три их важнейшие группы.
К первойгруппе он относит запреты убивать себе подобного, т.е. ограничениесформированной в ходе дивергенции фундаментальной биологической особенностичеловека: «По-видимому, древнейшим оформлением этого запрета явилось запрещениесъедать человека, умершего не той или иной естественной смертью, а убитогочеловеческой рукой. Труп человека, убитого человеком, неприкасаем».[32]
Ко второйгруппе запретов Поршнев относит «запреты брать и трогать те или иные предметы,производить с ними те или иные действия. Эта группа запретов особенно тесносвязана с формированием общественного отношения собственности».[33]
Наконец, ктретьей группе запретов Поршнев относит половые запреты, в частности, наиболеедревние из них – запрет полового общения матерей и сыновей, затем братьев исестер. Подводя итоги своему анализу образа жизни древнейших людей, Поршневпишет: «На заре становления общества… эти запреты означали преимущественныеправа пришельцев-мужчин. Но сложившийся таким образом конфликт между ними имладшими, выросшими на месте мужчинами, разрешился в форме возникновения,во-первых, обособлением младших в особую общественную группу, отделенную отстарших сложным барьером, во-вторых, экзогамии – одного из важнейших институтовстановящегося человеческого общества».[34]
Взглядыученого на историю религиозных верований, происхождение представлений о «хороших»и «плохих» божествах также существенно отличается от общепринятых взглядов –как религиозных, так и светских.
Для Поршневачеловеческая культура зарождается в эпоху дивергенции. В ряде специальныхисследований он убедительно показал, что образы божеств, протобожеств,различных разновидностей «нечистой силы» являются отражением именнопалеоантропа, с которым на протяжении длительного времени приходилосьвзаимодействовать человеку, а также отражением конкретных особенностей самогоэтого взаимодействия. И чем более древними являются эти образы, тем большие вних буквальных физических черт и особенностей поведения реального, «живого»палеоантропа.[35]
Вфункционировании института церкви Б. Ф. Поршнев также ищет материальныепредпосылки. По его мнении., сущность христианского вероучения как комплексаидей, выполняющих функцию защиты экономического базиса феодализма, можносвести, пишет Поршнев, «к двум основным идеям, направляющим поведение людей:во-первых, к учению о том, что они должны делать (о добродетели), во-вторых, отом, чего они не должны делать (о грехе)».[36]Главная христианская добродетель, при всем многообразии отдельных предписанийрелигии, в конечном счете сводится к одному пункту: «живи для бога»2, т.е. живине для себя.
Поршневрассматривает эту добродетель в качестве мощного инструмента, тормозящегоэкономическое сопротивление крестьянина: «Ясно, что это учение, будучивоспринято, должно было служить колоссальной помехой на пути укреплениякрестьянского хозяйства и стремления крестьян к повышению уровня своей жизни.Более того, оно прямо требовало: “отдавай”,– а далее уже нетрудно былопоказать, что раз отдавать в конечном счете надо богу, то естественнее всегоотдавать тем, кто представляет бога на земле – церкви и властям (ибо нет властине от Бога)”[37]Однако главной проблемой для надстройки было открытое сопротивление. Поэтому,хотя принцип “жизни не для себя” и выдвигался христианством на передний план,главным было все же учение о грехе: “Задача религии была не столько в том,чтобы уговорить крестьянина отдавать свой труд и плоды своего труда земельномусобственнику и повседневно отказывать себе в удовлетворении насущныхпотребностей, сколько в том, чтобы уговаривать его не сопротивляться: ведь самосуществование феодальной эксплуатации необходимо заставляло крестьянинаотстаивать свое хозяйство, укреплять его, в этом смысле “жить для себя” и сопротивляться».[38]
И здесь всесводится, в конечном счете, к одному пункту – к греху неповиновения.Поршнев подчеркивает, что учение о грехе было могучим орудием борьбы не толькос восстаниями, но и с низшими формами открытого крестьянского сопротивления –частичным сопротивлением, уходами. Учение о грехе не только обезоруживалокрестьянство, но и вооружало его противников: «Поскольку восстание есть стихиясатаны – здесь не должно быть места пощаде; не только право, но долгхристианина – разить мятежников мечом».[39]
Подводя итогианализу ключевых идей, которые религия внушала трудящимся, Поршнев сопоставляетроль церкви и государства: «Сущностью религии было, как видим, то же, что былои сущностью государства – подавление угрозы восстаний угрозой наказаний… Номежду ними была и глубокая разница. Государство располагало действительнойогромной силой для осуществления своих угроз. Авторитет лишь подкреплял этуматериальную силу. Напротив, церковь располагала неизмеримо меньшимиматериальными возможностями и в основном действовала идейным внушением. Почемуже ей верили?».[40]Здесь ученый вновь обращается к анализу социально-психологической природыубеждения (проповеди) как формы контрконтрсуггестии - то есть, в общем-то, ктому механизму, которым палеоантропы первоначально принуждали к повиновениюсвою «кормовую базу».
Заключение
ИсследованияБориса Федоровича Поршнева затрагивали едва ли не все направления общественныхнаук, а также некоторые смежные направления наук естественных. Исследования вовсех этих областях рассматривались Поршневым в качестве тесно связанных друг сдругом аспектов становления единой синтетической науки – «об общественномчеловеке или человеческом обществе». Универсализм Поршнева совершеннобеспрецедентен для науки XX в. по своим масштабам и одновременно предполагаетопору на самые точные эмпирические факты в соответствии с самыми строгиминаучными критериями, сформированными в этом веке.
Однако ксудьбе ученого вполне применима цитата – высказывание одного биографа о судьбеизвестного экономиста Й. Шумпетера: «У него было много учеников, но не былопоследователей».[41]У Поршнева было и есть много учеников и даже сторонников его взглядов вотдельных областях знаний. Но последователей в специальности «наука обобщественном человеке или человеческом обществе» не существует, ибо такойспециальности с поршневской парадигмой не сложилось.
«Со всем этимгигантским наследием нужно что-то делать, — говорит О. Т. Вите. – Правда, покасмельчак не нашелся».[42]
Список источников и литературы
Источники
Поршнев Б.Ф. Борьба за троглодитов //Простор. 1968. №№ 4-7. № 7. С. 125
Поршнев Б. Ф. История Средних веков иуказание товарища Сталина об основной черте феодализма // Известия АН СССР.Серия Истории и философии. М., 1949. Т. VI. № 6. С. 535 – 536.
Поршнев Б. Ф. К вопросу об основномэкономическом законе феодализма // Вопросы истории. М., 1953. № 6.
Поршнев Б.Ф. Книга о морали и религииугнетенных классов Римской империи // Вестник древней истории. М., 1963. № 1(63).
Поршнев Б. Ф. Ледовое побоище ивсемирная история // Истфак МГУ. Доклады и сообщения. М., 1947. Вып. 5.
Поршнев Б. Ф. Мыслима ли историяодной страны? // Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьии обсуждения. М., 1969.
Поршнев Б. Ф. Народные восстания воФранции перед Фрондой (1623—1648). М., 1948.
Поршнев Б. Ф. Очерк политическойэкономии феодализма. М., 1956.
Поршнев Б. Ф. Поиски обобщений вобласти истории религии // Вопросы истории. М., 1965. № 7.
Поршнев Б. Ф. Проблемы возникновениячеловеческого общества и человеческой культуры // Вестник истории мировойкультуры. 1958. № 2. С. 40.
Поршнев Б. Ф. Социальная психология иистория. М., 1966.
Поршнев Б. Ф. Тридцатилетняя война ивступление в нее Швеции и Московского государства. М., 1976.
Поршнев Б.Ф. Феодализм и народныемассы. М., 1964.
Поршнев Б. Ф. Франция, Английскаяреволюция и европейская политика в середине XVII в. М., 1970.
Литература
Вите О. Т. Б. Ф. Поршнев: опытсоздания синтетической науки об общественном человеке и человеческом обществе// Полития. 1998. №3.
Момджян Н. и Токарев С. А.Предисловие // Поршнева Б. Ф. О начале человеческой истории. Проблемыпалеопсихологии. М., 1974. С. 2 – 11.
Примечания