Российско-американские отношения

5

Российско-американские отношения

За двести с лишним лет в российско-американских отношениях изменились две принципиальные модели взаимодействия. Для первой была характерна отдаленность обеих стран, мало соприкасавшихся друг с другом, но сохранявших (отчасти по причине отдаленности) в целом благожелательные отношения. Вторая была прямой противоположностью первой: ее отличала взаимная фиксация стран друг на друге и острая конфронтация. В годы Второй мировой войны союз, соединивший было близость с дружественностью, оказался кратковременной интермедией: близость в известном смысле сохранилась, на смену же дружественности после окончания войны пришла враждебность. В течение 90-х годов была сыграна вторая интермедия, по ходу которой неловкое асимметричное партнерство бывших оппонентов сменилось их асимметричным отчуждением. Затем совершился переход от второй модели отношений к следующей, и взаимные отношения стран оказались на пороге третьего возраста, для которого нет исторического аналога.

В этой связи встают вопросы:

· каковы отличительные черты новой модели отношений между Россией и США,

· насколько она устойчива?

· чем стали друг для друга на рубеже XXI века посткоммунистическая Россия и "гипердержава" США?

· каковы перспективы российско-американских отношений?

Признаки третьего возраста

Главное отличие третьей модели в том, что она реализуется в принципиально иной международной среде, в подлинно глобальном контексте. Если во время холодной войны основным содержанием международных отношений было глобальное двустороннее советско-американское соперничество, когда весь мир оказывался как бы вписанным в отношения между Москвой и Вашингтоном, то сейчас и Россия, и Америка все глубже, хотя и совершенно по-разному, интегрируются в складывающееся общемировое пространство. На этих подмостках США выступают не режиссером, а актером, играющим, правда, центральную роль. Экономика и экология, финансы и информационная сфера стремятся к глобальному охвату, а процессы, идущие в них, неподконтрольны правительствам даже самых мощных государств. "Конец истории" не наступил, но широкая демократизация (как процесс, а не результат) политических систем десятков государств уже стала фактом. Возникшие первоначально на Западе нормы и принципы поведения, которыми руководствуются государства и политические игроки (соблюдение прав человека, обеспечение политических свобод, защита меньшинств и др.), становятся все универсальнее. Более того, политические, межэтнические и межконфессиональные отношения внутри государств перестали быть исключительно их внутренним делом. В этой связи вмешательство извне - и военное, и юридическое - происходит все чаще и может постепенно превратиться в норму, хотя его условия и пределы еще предстоит определить. Наряду с традиционными иерархическими структурами складываются и расширяют свое влияние сетевые. При этом возникающий на рубеже тысячелетий мир далеко не однороден. Напротив, неравенство в экономическом развитии, уровне и условиях жизни людей как в разных государствах, так порой и внутри одних и тех же стран резко усиливается, а мировое политическое пространство претерпевает глубокую фрагментацию.

В результате мир предстает не просто привычной совокупностью стран и иерархически выстроенной системой государств, но и многомерным глобальным сообществом, своего рода архипелагом, отдельные "острова" которого связаны друг с другом многочисленными формальными и неформальными связями, в какой-то мере автономны или даже независимы от "своих" государств.

США не только вовлечены в перечисленные процессы, но и часто выступают их лидером, стимулятором, что укрепляет позиции Америки в мире. Россию же глобальные изменения в целом едва затронули. Более того, начинающаяся постиндустриальная эпоха подрывает основы, на которых по традиции строились российские претензии на роль великой державы.

Другое отличие третьей модели - в колоссальной и постоянно увеличивающейся асимметрии между Америкой и Россией. Сравнения обеих стран, к которым мы привыкли за годы холодной войны, не только стали удручающими, но и вообще потеряли всякий смысл. В 1999 году ВВП Соединенных Штатов составил 9300 млрд. долларов, в России же он равен (по обменному курсу) примерно 200 миллиардам. Американские военные расходы достигли 270 млрд. долл., а российские составили всего лишь четыре миллиарда. Даже если пересчитать российские данные по самой благоприятной "паритетной" методике, получается не более триллиона долл. (ВВП) и 30 млрд. долл. (военный бюджет)1. Разрыв, таким образом, оказывается по крайней мере десятикратным. Столь же разительна и разница между расходами на науку, образование, здравоохранение.

Еще сильнее впечатляют качественные показатели. США вступили в постиндустриальную фазу экономического развития, Россия же переживает деиндустриализацию. Подключившись к мировой экономике, наше государство заняло в ней положение на совсем ином "этаже", чем Америка, - с совсем иными соседями, проблемами и перспективами. Пресловутая неисчерпаемость российских природных ресурсов может служить лишь слабым утешением: ресурсы не вечны, а ориентация на экспорт нефти и газа (в 1999 году он составил две трети всего российского вывоза) способна скорее замедлить, чем ускорить экономический подъем.

Естественно, что при столь различном положении в мире, Россия и Америка играют в нем несопоставимые роли.

Центральное положение США как единственного подлинно глобального игрока объясняется не только их экономической, финансовой, научно-технической, военной мощью, преобладанием в информационной и культурно-развлекательной сферах, но и явным доминированием Вашингтона в международных институтах (МВФ, Всемирный банк, ВТО и др.), коалициях, союзах (НАТО и пр.), что создает синергетический эффект. В процессе глобализации вокруг Америки и под ее влиянием формируется ядро новой мировой системы - международное сообщество, разделяющее единые базовые ценности и обладающее высокой степенью общности интересов. По традиции его продолжают называть Западом, хотя по своим географическим границам оно существенно шире: на него ориентируются многие незападные страны, стремящиеся попасть в сообщество.

Современная Россия в экономическом и финансовом отношениях, напротив, страна периферийная, а при неблагоприятном ходе событий может и вовсе превратиться в маргинальную. Как ни обидно, экономически мир вполне проживет без России. Ее нынешнее значение в основном определяют катаклизмы, которые она способна вызвать. Кроме того, Россия оказалась в беспрецедентной финансовой зависимости от Запада, прежде всего от США.

Внешняя задолженность страны превысила 150 млрд. долларов, и от условий реструктуризации этого долга в огромной степени зависит состояние экономики и социально-политической сферы. Финансовый кризис 1998 года, сопровождавшийся дефолтом по внутренним и внешним обязательствам российского государства, наглядно продемонстрировал экономическую уязвимость и слабость России. С тех пор положение принципиально не улучшилось.

Внешнеполитическое положение страны тоже периферийно. Перестав быть империей, она так и не сумела найти для себя новой подходящей роли. Отказавшись стать младшим партнером Вашингтона, Москва попыталась, действуя под флагом концепции многополярного мира, консолидировать широкую оппозицию США и создать таким образом противовес "единственной сверхдержаве". Эти попытки провалились, но даже если бы они удались, Россию скорее всего ожидала бы роль подручного Пекина, что вряд ли предпочтительнее неравного партнерства с США. Поскольку среди многих полюсов "первого порядка" российский отсутствует, вся схема, столь охотно подхваченная отечественными элитами, выглядит двусмысленно. Моментом истины для российской внешней политики стал косовский кризис (1999 год), продемонстрировавший резкое падение реального веса Москвы при решении острейших проблем европейской безопасности. Россия оказалась не в состоянии воспрепятствовать действиям, в которых не может участвовать.

Многим представителям российских элит мир кажется однополярным, а корень большинства проблем они видят в американском засилье. Это - заблуждение: преобладание США относительно, а не абсолютно. Что же касается многополярности, то она одновременно и реальна (поскольку существуют множество центров принятия решений), и утопична (как глобальная система, в которой несколько крупных игроков уравновешивают друг друга). Настоящая, а не выдуманная многополярность просто стерла бы Россию в порошок - из-за неравенства весовых категорий. Пресловутый же Pax Americana, напротив, дает ей шанс. В новой ситуации статус России заметно ниже, чем во времена холодной войны, но вместе с тем у нее гораздо больше свободы да и возможности саморазвития существенно шире. Однако их можно реализовать только при успешном приспособлении к изменившимся условиям. Важнейший элемент этой адаптации - строительство новых отношений с США.

Что значат друг для друга Россия и Америка на рубеже XXI века?

Часто утверждают, будто с окончанием холодной войны и короткого "медового месяца" во взаимных отношениях Россия и Америка все сильнее отдаляются друг от друга. Это верно, но лишь отчасти. Асимметрию в положении обеих стран продолжает их асимметричное воздействие друг на друга. В 90-е годы Москва фактически "ушла" из Америки. Перестав быть для нее первостепенной военной угрозой, Россия не превратилась в страну возможностей ни для американской политики, ни для американского бизнеса. Интерес к ней в США неуклонно снижается. Многое из того, что еще сохраняется, - наследие холодной войны (реальность ядерного противостояния, необходимость контроля над вооружениями, практическая важность программы совместного уменьшения ядерной угрозы), ее инерция (стремление некоторых кругов в США предотвратить восстановление "российской гегемонии" в Каспийском бассейне или Центральной Азии) или, в гораздо меньшей степени, памятник несостоявшемуся партнерству (программы обменов, содействия становлению институтов гражданского общества и пр.).

Характерно, что в перспективных международных экономических, политических, информационных, исследовательских проектах, осуществляемых в США, Россия как партнер или объект исследования либо играет крайне малую и снижающуюся роль (например, в проекте Международной космической станции), либо вовсе отсутствует. Для многих в США Россия (в обличье СССР) - это прошлое. Когда же прагматичные американцы смотрят в будущее, России они там не видят.

В Москве невнимание американцев иногда воспринимают как сознательное желание принизить ее роль. На самом же деле наиболее резко критикуемые действия администрации Клинтона - от расширения НАТО на Восток и бомбардировок Югославии до решения создать национальную систему ПРО (НПРО) - непосредственно против России не направлены. Конечно, расширение НАТО включало в себя элемент страховки от "российской непредсказуемости", а бомбардировки Югославии были призваны, в частности, девальвировать российское вето в Совете Безопасности ООН. Создание НПРО тоже в принципе снижает российский потенциал сдерживания и, что еще серьезнее, провоцирует гонку ракетно-ядерных вооружений в непосредственной близости от южных границ нашей страны. Гораздо больше, однако, каждый из этих шагов и все они, вместе взятые, подтверждают: в новых условиях отношения с Россией перестали быть для Вашингтона безусловным приоритетом - даже при самой русофильской администрации в истории США. Тем не менее путать такой подход с сознательной антироссийской стратегией - серьезная и небезобидная ошибка.

Российские политики, экономисты, военные и публицисты страдают от противоположного синдрома: они зациклены на США, что само по себе порой превращается в проблему. Даже многие шаги Москвы на европейском или китайском направлениях, имеющих для нее огромное самостоятельное значение, продиктованы стремлением что-то доказать или продемонстрировать Вашингтону. Под такой зацикленностью есть, однако, реальная основа. В ряде областей влияние американской политики на Россию действительно исключительно велико: это экономика и финансы (кредиты МВФ, схемы реструктуризации долгов, условия вступления в ВТО), военно-политическая сфера (планы строительства НПРО), предоставление различных грантов, выдача виз и др. Практически во всех случаях Россия выступает в роли просителя.

Американское влияние даже в малой степени не уравновешено обратным влиянием России на Америку, что рождает понятный психологический протест. Конечно, в США есть влиятельные силы, видящие не только слабость России, но и ее возможности - реальные или потенциальные (ядерный потенциал, геополитическое положение, природные богатства, сравнительно высокий образовательный уровень населения, опыт мыслить и действовать глобально).

Точно так же и в России существуют круги, способные сбалансированно воспринимать США и готовые проводить многомерную политику на различных региональных направлениях. Тем не менее эти группы не всегда одерживают верх в спорах у себя дома.

За прошедшее десятилетие и в США, и в России общественные представления друг о друге серьезно ухудшились. При этом образ Америки в глазах россиян весьма противоречив: немалая часть населения считает внешнюю политику Вашингтона агрессивной, гегемонистской и недружественной, но при этом вполне доброжелательно относится к США как стране и к американцам как людям. Более того, даже те, кто отвергает политику Вашингтона, спокойно воспринимают многие американские бытовые стандарты. Образ России в глазах американцев более однороден, но и отрицателен; он включает в себя не только государственную политику (война в Чечне, поддержка недружественных США режимов, ограничение свободы слова), но и общественные явления (всеобщая коррупция, "русская мафия").

Существенно изменился за последние годы и образ мысли элит. В России на смену казенному марксизму-ленинизму как всеобщей системе координат пришли государственничество и традиционная геополитика. В известном смысле в идеал была возведена политика Александра III с ее приверженностью державности, консерватизму, патернализму, независимостью от Запада и опорой на "двух единственных верных друзей России" - армию и флот. В Америке же всеобщим поветрием стала не геополитика, а глобализация во всех ее проявлениях, а также плоды НТР - от коммерции в Интернете до клонирования живых существ и генетически модифицированной пищи. Создается впечатление, будто американцы из ХХ века вступили в XXI, а российские элиты - в XIX, а потому мысленно им чрезвычайно трудно сойтись вместе.

Естественно, что подобная расстыковка увеличивает и разрыв в понимании друг друга. Вероятно, россияне, работающие на одном из "островков" всемирного финансово-экономического архипелага, вполне адекватно понимают сегодняшнюю Америку и ее проблемы. Россия со своей стороны несравненно прозрачнее для внешнего мира (и прежде всего для ), чем бывший Советский Союз. Однако в целом элиты намного хуже понимают мотивы и движущие силы политики другой стороны, чем во время холодной войны, когда взаимоотношения определяла сравнительно узкая и весьма формализованная сфера военно-политического противостояния и идеологического соперничества.

В России этот парадокс коренится в ущербности преимущественно геополитического мышления, а в США, где глобализация причудливо сочетается с провинциализмом, - в сосредоточении главным образом на внутренней повестке дня.

Естественно, что в новом мире у России и США принципиально разные комплексы интересов (номинально они совпадают частично, а по степени приоритетности задач - крайне редко). Зеркальность и заданная противоположность целей безвозвратно ушли в прошлое. Россия вынуждена заново обустраивать себя, причем на совершенно новых для нее основаниях.

Эта задача сопряжена с необходимостью реидентификации, требующей мучительного выбора и отказа от многих привычных моделей поведения и стереотипов мышления. Вряд ли удастся решить ее раньше, чем в стране сменятся два-три поколения.

Перефразируя известное выражение, можно сказать, что в наше время Russias business is Russia. Соревнование с Америкой по "большим цифрам" окончено, а призыв "Догнать и перегнать!" канул в историю. У нынешней России - другие ориентиры. Ей фактически недоступны даже нижние границы экономических показателей стран-членов Евросоюза. Предложенное Владимиром Путиным качественное соревнование (по уровню жизни) с Португалией - дело будущего: ведь и при среднегодовых темпах роста в 8 проц. Россия, по расчетам, выйдет на португальский уровень 2000 года только к 2015-му. Еще обиднее россиянам, что растет отставание от стран Центральной и Восточной Европы. В 1990 году ВВП Советской России втрое превосходил тот же показатель стран СЭВ, а десятилетие спустя бывшие союзники уже на треть превзошли российский уровень. Польша (40 млн. жителей, без крупных запасов полезных ископаемых, кроме угля) производит теперь половину российского объема ВВП. Для стран Центральной Европы и Балтии, быстро сделавших свой цивилизационный (а значит, политический и экономический) выбор, переходный период в общих чертах закончился. А сегодняшняя Россия остается в группе явных аутсайдеров бывшего социалистического лагеря- вместе с Украиной, Белоруссией, Румынией и Болгарией. Для двух последних стран, заметим, серьезным стимулом развития служит воспринятая их элитами и обществами идея членства в Европейском союзе и НАТО. Можно предполагать, что в ближайшее десятилетие Болгария и Румыния будут развиваться динамичнее, чем Россия.

Итак, главной заботой России должна стать не борьба за сохранение статуса великой державы, а "домашний проект" - внутренняя трансформация. Сосредоточение на этой внутренней задаче предполагает, однако, не изоляцию, а интеграцию в международную среду, а значит, как минимум приспособление к ней.

Хотя россияне (включая правящую верхушку) в основном справляются с колоссальными психологическими нагрузками и показывают чудеса адаптации, далеко не все они свыклись с мыслью, что их страна уже бывшая сверхдержава. Мифы о державном величии питают не только воспоминания, но и вполне современные амбиции некоторых элитных групп, рассчитывающих на материальные выгоды и дополнительный престиж именно в условиях управляемого противостояния с Америкой. Россия - не первая страна, где экономические трудности и социальные конфликты порождают национальное унижение и формируют образ внешнего врага как причины страданий и потерь.

Это психологический фон для реваншизма. Общепризнано, что Россия не сможет превратиться в глобальную державу. Но даже чтобы остаться державой региональной или просто сильной, ей следует прежде стать успешной. При этом главное - успех экономической, общественной, политической трансформации страны, внешнеполитическая же роль лишь производное. Важнейшая задача российской внешней политики, в сущности, локальна: речь идет не о глобальной корректировке системы международных отношений, а о поиске дополнительных ресурсов для внутреннего развития страны.

Американская повестка дня включает в себя помимо внутренней составляющей, многим в России непонятной и далекой, и существенный глобальный компонент. Самая могущественная в истории человечества держава несет огромную ответственность за организацию и функционирование всей системы международных отношений. Как показал опыт последнего десятилетия, с этой гигантской нагрузкой Америка справляется не всегда. Она не смогла, например, предотвратить превращение Индии и Пакистана в ядерные государства. Американцы как нация склонны отдавать предпочтение домашним заботам перед сверхвовлеченностью в международные проблемы. Ощущение собственной беспрецедентной мощи и отсутствие серьезных внешних угроз, провинциализм значительной части американской политической элиты рождают соблазн предпочесть мировому лидерству односторонние действия, что способно усилить анархичность международной системы. Американцы нуждаются в партнерах, способных и готовых разделить бремя совместных усилий, но временами от этих партнеров устают и не всегда способны договориться о приемлемых условиях взаимодействия. Это относится и к современным российско-американским отношениям.

Перспективы отношений

Очевидно, что Россия и США не смогут вернуться к начальному периоду дружественной и относительно равновесной отдаленности, когда ни та, ни другая страна не претендовала на мировую гегемонию, у США еще не было столь выраженных интересов в Европе (тем более в Евразии), их интересы не сталкивались с российскими, а внутренняя динамика той или иной страны не выступала в качестве одного из важнейших факторов международных отношений.

Иными словами, возвращение в безмятежное "детство" российско-американских отношений практически исключено. Возврат к модели холодной войны в принципе возможен, но по ряду причин маловероятен. Прежде всего, накопившийся конфликтный потенциал пока явно недостаточен для полномасштабной конфронтации. Сегодняшняя Москва не способна претендовать на глобальную гегемонию. Она не проповедует альтернативной системы ценностей, не бросает вызова коренным американским интересам. Точно так же Вашингтон, вопреки подозрениям российских левых националистов, не стремится "добить" Россию, сделав из нее страну-парию, расчленить на "управляемые" части ("по Бжезинскому", как убеждены многие в Москве) и т. п. Расхождения между Вашингтоном и Москвой, даже самые острые - будь то вокруг проблемы ПРО, расширения НАТО на Восток, применения силы против Ирака, на Балканах, в Чечне, разногласий по Ирану, соперничества на постсоветском пространстве, особенно в регионе Каспия, и пр., - по масштабам и интенсивности явно не дотягивают до противостояния 40-80-х годов. Более того, во всех перечисленных случаях соперничество перемежается с сотрудничеством, многообразные конкретные интересы не только отличаются друг от друга, но и пересекаются, а порой даже отчасти совпадают.

При всех колоссальных отличиях от Запада и пугающих деформациях Россия постепенно превращается в принципиально однотипное с США государство, что в перспективе, пусть даже отдаленной, послужит укреплению международной стабильности и безопасности. Демократизация российской политической системы идет трудно, зигзагообразно, с "наследственными" авторитарными осложнениями, но в целом (если брать большие отрезки времени) поступательно. Фактом общественной, политической и духовной жизни России стал плюрализм. При всей дикости российского капитализма его эволюция ориентирована на рынок. Наконец Россия стала составной частью мирового экономического и информационного пространства, которое уже не покинет.

Именно из-за принципиальной однотипности формирующихся основ нового российского общественного строя и зрелых западных моделей посткоммунистическая действительность выглядит столь уродливо и зачастую отталкивающе. Проблема в том, что многие американцы, искренне желающие России добра, слишком часто обманываются в своих излишне смелых ожиданиях и, как следствие, превращаются в пессимистов.

В то же время курс администрации Путина на усиление президентской власти как важнейшую предпосылку реформ уже принес "издержки", сильно влияющие и на внутренний климат страны, и на отношения с внешним миром, включая США.

В российских условиях экономический либерализм плохо сочетается с политическим авторитаризмом. Применение "варварских средств борьбы против варварства" (Ленин о Петре I) не столько поощряет цивилизованность, сколько питает варварство, хотя и в другом виде. Россия, конечно, не Америка, но и не Китай или Чили. На отечественной почве противостояние либеральных идей авторитарным институтам неизбежно, и результат его в принципе предрешен. Тем не менее переход России к либерально-демократическому режиму в экономике и политике займет не менее двух-трех поколений. Темп идущих в стране перемен в целом соответствует масштабам и сложности задач.

Последний довод против перспективы начала новой холодной войны: России нет материальных возможностей для серьезной и долговременной конфронтации с США. Кремлевское руководство, очевидно, сознает, что вступление в конфронтацию - например, по проблеме ПРО - равносильно самоубийству2.

Американская политика нередко провоцирует российское руководство, испытывая его на адекватность быстро меняющимся реальностям. Тем не менее важнейшим приоритетом для США остается уменьшение ракетно-ядерной угрозы своей безопасности, и в этой связи Вашингтон не может игнорировать российский ядерный арсенал. Более того, американцы видят в нынешней слабости России реальный фактор риска.

Холодная война - скорее в американо-югославском, чем в американо-советском варианте - может начаться только при условии, что к власти в России придут откровенно реваншистские силы, способные жестко централизовать власть и мобилизовать экономику для подготовки к войне, а во внешней политике - развивать тесное военно-техническое (особенно ракетно-ядерное) сотрудничество с враждебными Америке нестабильными режимами. В таком случае США, вероятно, перейдут к активному сдерживанию Москвы; конфронтация станет реальностью, а часть постсоветского пространства превратится в арену острого противоборства. Признаков движения в этом направлении пока нет, и такой вариант развития событий остается лишь теоретической возможностью.

Заявленная Евгением Примаковым концепция многополярного мира предполагала формирование баланса сил, при котором элементы сотрудничества с Америкой сочетались бы с соперничеством. Несмотря на популярность этой доктрины в российских правительственных кругах, именно Москве этот вариант плохо подходит. Ни сейчас, ни в обозримой перспективе Россия по своему потенциалу не может играть роль полюса первого порядка. Это означает, что уравновешивать Америку (а именно в этом заключается политический смысл концепции) - хотя бы частично- России под силу только вместе с другими государствами. Вне американской системы союзов ведущая страна - Китай, но блок с ним, без сомнения, поставил бы Россию в подчиненное положение. В результате сложилась бы абсурдная ситуация: не желая превращаться в ведомого Вашингтона, Москва оказывалась бы под рукой Пекина. При этом перспективы КНР гораздо менее предсказуемы, чем будущее развитие США; Россию же от Китая отделяют не моря и океаны, а почти 4500 км общей границы. Вероятно, сознавая шаткость и несбалансированность подобной конструкции, ее авторы попытались придать многополюсному проекту устойчивость, добавив к двум исходным опорам третью - Индию. В этом "треугольнике" относительную слабость Москвы компенсировали бы китайско-индийские противоречия, которые требовали бы постоянного российского посредничества. Однако все это существует лишь в проекте. В реальном же исполнении подобная политическая линия не привела к формированию выгодных для России отношений с США. Скорее наоборот. Российскую политику "геополитических сдержек и противовесов" стали, в сущности, воспринимать как антиамериканскую. Китай, Япония и Индия чрезвычайно важны для России, но как самостоятельные фигуры, а не фигуранты антиамериканской пьесы. Иначе Москве придется платить по счетам еще одной бесполезной глобалистской затеи.

Будущее российско-американских отношений более всего зависит не от внешнеполитических концепций и доктрин, а от пути, по которому пойдет Россия. Если ее элиты "поставят" на величие государства, России придется привлекать к себе повышенное внимание и добиваться уважения традиционным способом: частично восстанавливая и развивая свои способности к разрушению. Это проверенный путь с уверенно прогнозируемым результатом.

Его адепты назовут врагом США, но саморазрушится Россия. Если же, напротив, ставка будет сделана на успешность страны, России идется гораздо энергичнее и с неизмеримо большей отдачей реализовать свои созидательные способности. Она будет вынуждена отказаться от значительной части старого багажа, сделать исторический выбор в пользу интеграции в Большую Европу, научиться играть по придуманным другими правилам (в том числе как действовать с позиций относительной слабости). Потребуется не столько соперничать с США (хотя элементы конкуренции будут неизбежно присутствовать), сколько научиться взаимодействовать с ними "изнутри", встроившись в международное сообщество, где Вашингтон играет центральную роль. Конечно, американская гегемония не вечна, но скорее всего долговечна. Важно другое: она не абсолютна и открывает достаточные возможности для маневрирования. А значит, чем дружественнее Москва будет оппонировать Вашингтону, тем благоприятнее для нас окажется конечный результат. Такую модель отношений можно было бы назвать конструктивной асимметрией.

Если для США главная сфера отношений с Россией - вопросы безопасности, то для России это, безусловно, экономика. Россиянам нет нужды опасаться американского ядерного удара "из-за противоракетного щита" или "агрессии балканского типа", но они испытывают огромную потребность в инвестициях. Без иностранных инвестиций модернизация и развитие российской экономики просто не состоятся. США - основной мировой источник финансовых средств, ищущих приложения. Конечно, американские инвестиции придут не скоро (в любом случае не раньше, чем вернутся 100-200 млрд. долларов, вывезенных россиянами из страны), а в России сложатся необходимые условия и соответствующая инфраструктура. Однако именно массированное привлечении американских инвестиций и технологий - стратегическая задача российской внешней политики и основной критерий ее эффективности.

В более близкой перспективе Россия заинтересована в американском содействии при решении ряда финансовых проблем. Чтобы облегчить долговое бремя и стабилизировать государственные финансы России, жизненно необходимы хотя бы 15 лет нормальных и устойчивых отношений с международными финансовыми организациями, где США играют первую скрипку.

Здесь обойти Америку нельзя, и не следует даже пытаться делать это. Пока России не удастся реструктурировать свою экономику и выйти из сырьевой ниши мировой экономики, российско-американская торговля вряд ли приобретет значительный размах. Маловероятно, чтобы россияне начали производить дешевые экспортные товары, способные заполонить американский рынок. В будущем наибольшие перспективы откроются перед Россией скорее всего не в обрабатывающей промышленности, где будет преобладать сборка готовых изделий наиболее успешных мировых производителей, а в науке и технике. Для реализации важнейшего и самого ценного для страны капитала - человеческого потенциала - необходима широкая и постоянная поддержка государством и бизнесом образования, научных исследований и технических разработок. В наступающем столетии именно здесь следует искать один из немногих шансов для России "подняться" в мировой иерархии. Не боясь утечки умов в Америку, во многом неизбежной, российским властям следовало бы, напротив, приложить усилия к тому, чтобы максимально использовать образовательный, научный и технический обмен с США для ускоренного развития отечественного человеческого потенциала. Кроме того, россиянам следует целенаправленно учиться: осваивать американский менеджмент, деловую культуру, иными словами, использовать американский опыт для повышения собственной конкурентоспособности. Несмотря на неизбежные "потери" при таком обмене, общий эффект для России будет положительным.

Ежегодное направление на учебу в США десятков тысяч российских студентов и тысяч менеджеров, глобальная компьютеризация и "интернетизация" нашей страны, участие в совместных научно-технических проектах, распространение русско-английского двуязычия в научно-технической и профессиональной среде способны вывести Россию на уровень, где она сможет хотя бы минимально реализовать свой потенциал. Российская культура при этом пострадает не больше, чем немецкая или французская, не говоря уже о японской и китайской, где подобный путь или уже пройден, или по нему идут сейчас.

Чувствительная область двусторонних отношений - формирование гражданского общества. Строить новую Россию следует самим россиянам, и, как показали 90-е годы, излишняя вовлеченность американцев во внутрироссийские процессы способна повредить делу. В то же время помощь, которую неправительственные организации США готовы оказывать российским профсоюзам, университетам, средствам массовой информации (преимущественно на региональном уровне), - существенный дополнительный ресурс, особенно на начальных этапах формирования новых для России институтов. Американцам следовало бы помнить, что им Россию не переделать, а россиянам - что в современном мире внутренняя политика любого государства колоссально сказывается на его образе в мире и на отношении к нему.

Я не случайно отнес безопасность в конец перечня областей взаимодействия: ведь речь идет о российской повестке дня. Это американцам Россия интересна прежде всего как ядерная держава. Кроме того, после неудачи стратегического партнерства в двусторонних отношениях явно преобладает военно-политическая проблематика, однако при этом имеется в виду скорее ограничение ущерба, чем строительство механизма взаимодействия. До сих пор большинству россиян (и американцев) неясно, на какой основе должна строиться безопасность российско-американских отношений. Баланс интересов не работает из-за неготовности и неспособности их гармонизовать, а баланс сил невозможен из-за очевидной асимметрии.

На мой взгляд, долгосрочной целью двусторонних отношений могла бы стать их постепенная демилитаризация, переключение военных машин обеих стран с реалий холодной войны на новые угрозы, которые уже не исходят друг от друга. Выведение за скобки военного фактора требует, однако, тесного взаимодействия между структурами, отвечающими за различные сферы национальной безопасности. Необходимы конкретные и правильно бюрократически оформленные проекты, способные принести ценные положительные результаты - от взаимодействия на Балканах для отработки стратегии и тактики совместных антикризисных операций, сотрудничества в борьбе с дестабилизирующими силами в Центральной Азии, в том числе Афганистане, до поиска новой модели противодействия распространению ракетно-ядерных технологий.

Государства - не частные лица, но третий возраст их взаимоотношений тоже предполагает умудренность историческим опытом. У России и США есть шанс реализовать в будущем свои интересы, конструктивно сотрудничая друг с другом, даже несмотря на реальную и неустранимую асимметрию.

Сноски:

1 The Military Balance 1999-2000. L.: IISS. P. 112.

2 См., в частности, высказывания президента Путина на совместной пресс-конференции с президентом Клинтоном в Кремле 4 июня 2000 года.

Московский Центр Карнеги - Публикации - Журнал "Pro et Contra" - Том 5, 2000 год, № 2, Весна - Россия - США - мир

Дмитрий Тренин