Любую попытку обсуждения метода аналитической психологии в пределах сравнительно ограниченного диапазона вопросов необходимо предварять рядом достаточно важных оговорок. Во-первых, метод аналитической психологии настолько обширен, что будет совершенно невозможно представить о нем исчерпывающую информацию; поэтому мы стремимся лишь дать своего рода общее представление, в котором основной акцент делается на различиях между аналитической психологией и другими школами современной психотерапии, особенно школой Зигмунда Фрейда. Лишь при таком подходе можно выделить основные принципы аналитической терапии. Их необходимо дополнить определенными теоретическими рассуждениями. Но поскольку эта теоретическая дискуссия иллюстрируется материалом, полученным в процессе психотерапевтического лечения, мы надеемся, что принципы этого лечения выделены здесь достаточно четко.
Вторым ограничивающим фактором является то, что аналитическая психология - лишь одна среди многих школ современной психотерапии, каждая из которых ставит концепцию бессознательного в центр своего поля зрения. Поэтому метод аналитической психологии совпадает с методами других школ современной психотерапии, как. например, те, что базируются на теории психоанализа. По многим вопросам их основные воззрения идентичны. Это значит, что на практике методы аналитической психологии иногда очень схожи с другими школами.
Третье и самое главное ограничение в том, что одним из основных отличий между аналитической психологией и другими школами является гибкий, недогматичный подход аналитической психологии в каждом конкретном случае. Основная предпосылка, от которой отталкивается аналитическая психология, предполагает, что каждый пациент имеет свою собственную особенную и "персональную" психологию, этот факт обусловливает необходимость варьирования подходов от случая к случаю. Как отмечал Юнг, "поиск истины начинается в каждом конкретном случае заново, потому что всякая живая истина индивидуальна и не должна производиться из какой-либо предварительно установленной формулы. Каждый индивидуум - это опыт вечно меняющейся жизни, проба новых решений или новой адаптации". (Jung, Contributions to Analytical Psychology, p.349. CVV 17 p.93.)
Такая концепция вызывает существенные ограничения главного метода, ведь сутью всего метода как раз и является в определенной мере обеспечение универсальными правилами. К сожалению, такая оценка традиционно относится к общим принципам, но с другой стороны, готовность и способность психотерапевта подходить к каждому конкретному случаю без раз и навсегда установленных теорий является краеугольным камнем при определении степени профессиональной пригодности психотерапевта Как и каждый ученый, проводящий серию экспериментов, должен забыть все изученные прежде теории и сфокусировать свое внимание исключительно на непредвзятом наблюдении за фактами и событиями по мере их получения, так и психологи должны подходить к каждому новому пациенту - каждому новому "опыту жизни" - совершенно непредвзято. Теория есть не что иное, как попытка a posteriori привести в порядок определенные естественные события гак, что это позволит ученому решить вопрос с чего начать новое исследование. То есть, каждый пациент - это новый знак вопроса психотерапевта, а его теоретическая дедукция - это нечто большее, нежели попытка постфактум, задним числом лучше посиять происшедшее.
Более того, в соответствии с конкретной психологической ситуацией, в которой находится данный человек, возникают различные психические потребности Таким образом, когда
мы имеем дело с человеком, достигшем адаптации к внешней реальности и ее потребностям, метод психотерапии может отличаться от подхода к человеку, живущему во внутреннем мире идей, но неприспособленному к внешнему миру. Различные фазы жизни, различные типы личности, различные потребности требуют различных подходов. Гибкость и приспособляемость к конкретной ситуации, является кардинально важным, поскольку любая догматическая концепция, которая пренебрегает этими различными психологическими сочетаниями, может стать причиной самого серьезного ущерба для психологического развития пациента. Исходя из всего этого, возможной представляется только попытка указать генеральную линию лечения, как бы определить его ведущие принципы, которые аналитическая психология приняла по отношению к своим пациентам, не пытаясь уложить в рамки какой-то раз и навсегда принятой методики или системы правил.
Когда пациент обращается за лечением, то совершенно очевидно, что начинать необходимо с выяснения поля деятельности, принимая во внимание определенные и наиболее общие понятия, которые настолько универсальны, что представляют собой заурядную основу знаний психотерапевта к какой бы школе он ни принадлежал. Поскольку они применяются и в методе лечения с помощью аналитической психологии, следует упомянуть о них, чтобы дать наиболее полную картину; однако, ввиду их универсальности, упоминание будет кратким. "Как долго проводится лечение?" - один из первых вопросов, которые новый пациент задает своему психоаналитику. Он настолько же неизбежен, насколько и привычен, его ожидает услышать каждый аналитик, но дать ответ не может никто. Но все же стоит придерживаться следующего правила: не подавайте надежду, что потребуется мало времени.
Чтобы избавиться от этой неразрешимой дилеммы или, по крайней мере, дать частичный ответ, убедите пациента, что сначала нужно провести пробный анализ, длящийся, скажем, четыре недели. Преимущество здесь двойное. Прежде всего, психотерапевт с любым стажем работы сможет составить своего рода картину этого случая и сопутствующих ему сложностей и сделать некоторые догадки о вероятной продолжительности лечения; второе и даже еще более важное то, что психотерапевт сможет установить, пригоден ли пациент для анализа или нет. Таким способом можно уберечь пациента от опасного разочарования при безуспешном анализе. Но даже после такого пробного анализа невозможно точно указать сроки лечения, можно лишь приблизительно указать его продолжительность. Как правило, пациент должен исчислять этот период не неделями, а скорее шестимесячными интервалами. Опыт показывает, что, за исключением случаев с поверхностной симптоматикой, минимальное время, необходимое для сколько-нибудь фундаментального изменения, колеблется от шести месяцев до одного года. Совершенно очевидно, что одно упоминание о таком длительном сроке лечения повергнет пациента в состояние шока, но анализ ставит больному весьма жесткие требования и вынуждает его к жертвам как духовного, так и материального свойства, ведь уже сама по себе готовность предоставить себя такому длительному и дорогостоящему лечению зачастую является краеугольным камнем способности подвергнуться анализу вообще. С самого начала пациенту необходимо объяснить, что анализ - это не какие-то там волшебные чары, которые мгновенно разрешат все его проблемы, а тщательная переориентация, требующая добровольного стремления всей личности в целом. И только если он готов принять этот факт и согласен на те затраты времени, энергии и денег, которые повлечет за собой лечение, только тогда он сможет получить всю пользу от настоящего глубинного анализа. Кроме того, в процессе лечения всякая недооценка его длительности будет использована против самого же анализа, так как больной получает великолепную возможность скрывать, как под плащом, свое потаенное сопротивление анализу и аналитику. Более того, поскольку он фактически вводится в заблуждение психотерапевтом, то это дает оправдание его сопротивлению, которое может достичь огромных размеров.
Другой вопрос касается гонораров. К сожалению, психологический анализ является в какой-то степени дорогостоящим делом, и довольно часто для пациента оказывается совершенно невозможным разыскать необходимые финансовые ресурсы. Тем не менее, необходимо настаивать на регулярной оплате. Даже когда пациент имеет ограниченные финансовые возможности, плата, пусть даже самая малая, должна фигурировать, по крайней мере, как символ, поскольку деньги, помимо их весьма конкретного значения, несут в себе совершенно определенную символическую оценку потраченной энергии, и денежная оплата выражает в символическом смысле признание того, что энергия все же расходуется. Независимо от точки зрения психотерапевта, для которого любое безвозмездное лечение нежелательно из-за траты времени и энергии впустую (жертва, которая в крайнем случае должна неблагоприятно отразиться на его собственной способности к работе), подобная ситуация может быть рассмотрена под психологическим углом и со стороны пациента. Для него безвозмездный анализ является полностью ошибочным: уже сам факт, что анализ безвозмезден, вызывает непреодолимые трудности. Например, так как обязанность перед отцом у молодого человека переносится на психоаналитика, то он может решительно сопротивляться и будет отчаянно противодействовать чувству благодарности, которое ему навязывается, если лечение было бесплатным. Также в случае, если психотерапевт - мужчина, то женщине почти невозможно решиться на бесплатное лечение и наоборот. Или могут возникать ситуации, в которых пациенту трудно рассказывать психотерапевту о своих негативных эмоциях потому, что "аналитик был так добр ко мне", это становится прекрасной маскировкой для сопротивления. С другой стороны, даже если пациент вносит небольшую сумму, то эта сумма всегда должна представлять для него материальную ценность, тогда он будет чувствовать себя равным партнером при анализе ситуации. Очевидно, есть случаи, где бесплатное лечение просто неизбежно - не следует принимать это близко к сердцу, но и терять из виду тот факт, что само по себе бесплатное лечение всегда создает дополнительные специфические и серьезные трудности, тоже нельзя. И поскольку это обязательно произойдет, то можно лишь сожалеть об этом. Особенно тщательно мы, как психотерапевты, должны следить за тем, чтобы самим не попасть под влияние собственного комплекса денег и чтобы не отреагировать каким-то бессознательным, а значит неподходящим образом.
Что же касается частоты лечебных сеансов, то начинать нужно обычно с 2-3 часов в неделю. Увеличение числа посещений потребуется лишь в случаях исключительной сложности и тяжести. Но если сделать интервалы между собеседованиями слишком длинными, то пострадает лечебный эффект от анализа. Кроме того, уменьшение числа ожидаемых собеседований не спасает пациента, а просто удлиняет время анализа. С другой стороны, надо ввести в обычай не видеться с пациентом более 2-3 раз в неделю, потому что, как показывает опыт, здесь особо ценно ритмическое чередование аналитического собеседования и периода ассимиляции. Бессознательное находит время отреагировать на аналитическую дискуссию и нормальный ход жизни не нарушается. По сходным причинам рекомендуется приучить пациента к определенному числу еженедельных встреч, поскольку его бессознательное приспособится к некоему определенному ритму. С течением времени, т.е. с нарастанием независимости пациента и приближением конца анализа, эти интервалы увеличиваются до тех пор, пока собеседование не будет происходить раз в неделю или еще реже. Этот момент мы обсудим позже. Одним из фундаментальных положений психотерапии является внешняя связь психотерапевта и пациента. Это затрагивает важные вопросы принципа, отличающего аналитическую психологию от остальных школ в вопросе позы, манеры, принятой в психоанализе. Фрейдистские психоаналитики заставляют своих пациентов лечь, а сами занимают положение позади них и вне их поля зрения. Мы же предпочитаем сидеть напротив пациента лицом к лицу. Бывают случаи, когда я могу разрешить пациентам лечь, например, если они слишком взвинчены, напряжены и я хочу, чтобы они расслабились, но даже тогда я сажусь напротив них и нахожусь полностью в поле их зрения. С технической стороны, главными возражениями против принятия пациентом лежачего положения, в то время как аналитик остается невидимым, являются следующие моменты: .
1) переоценка пассивной роли пациента, "которому как бы проводится операция";
2) пациенту облегчается возможность закрыться, в искусственном вакууме;
3) в значительной мере усложняется заполнение пустоты, разделяющей его и аналитика, давая ему возможность отсылать весь опыт, который он приобрел во время анализа, в несуществующий мир, полностью отсекая себя от повседневной жизни.
С другой стороны, сидение непосредственно друг напротив друга порождает более естественную и более человеческую ситуацию. Пациенту тогда сложнее будет использовать психоаналитика как светскую личность, на которую можно сфокусировать свои проекции без проверки той степени их реальности, которой они обладают. Это сводит к минимуму дистанцию между обоими и устанавливает непосредственный человеческий контакт".
В то же время технические различия во внешней позиции выражают и фундаментальные различия во всем подходе к пациенту. Если вы сидите позади пациента и он вас не видит, вы занимаете символически полностью неуязвимую позицию, в которой собственно личность пациента, его ценность превращается в ничтожество, вы загоняете этим пациента в угол, оставляя его один на один с неврозом. С другой стороны, если вы сидите лицом к лицу, это является символическим признанием того, что пациент действительно в каком-то отношении болен и нуждается в лечении, но все же сам он существует как независимая сущность. Это указывает на то, что в психоанализе концепция человеческой личности как уникального, индивидуального, психического сочетания едва ли играет какую-то роль, что весь акцент делается на фундаментальные, общие для всех людей инстинкты. Но такая точка зрения полностью пренебрегает теми гранями данной личности, которые являются уникальными и творческими. Этот аспект уже выражается в неврозе, хотя в бесформенном и непрямом виде. По нашему мнению, невроз скрывает определенные позитивные и творческие ценности, т.к. каждый невроз - это попытка, хотя и безуспешная, компенсировать ту самую однобокость сознания,
Другим аспектом в этой ситуации являются разные акценты в случае "свободных ассоциаций" и интерпретации сновидений (см. стр.49 и далее). В психоаналитическом методе, в котором главный акцент делается на свободных ассоциациях, т.е. на позиции, при которой пациент является более или менее открытым. Положение лежа при отсутствии в поле зрения аналитика является более подходящим, чем во время интерпретации сновидений, когда живой обмен мнениями между аналитиком и пациентом составляет главный элемент анализа, что полностью соответствует процедуре проведения этого исследования в аналитической психологии которая и три вела к этому неврозу, поскольку сознательное мышление никогда не содержит в себе всех возможностей данного индивидуума. В этом смысле каждый невроз - это бессознательная попытка новой адаптации. Если подойти к каждому пациенту, страдающему неврозом, с оторванным от жизни набором определенных догматических концепций, представляющих каждый невроз провалом, неудачей в сексуальной адаптации или безуспешным выражением желания властвовать, повелевать, то действующий таким образом специалист с самого начала обречен на неудачу в своей попытке выявить индивидуальность личности пациента.
Концепция Юнга об индивидуальной и позитивной оценке, присущей каждому неврозу, объясняет различия между концепцией трансфера в аналитической психологии и в психоанализе. Для последнего трансфер должен отражать сексуальные феномены, потому что каждое психическое расстройство понимается как сокрытие инфантильных сексуальных проблем, в ;о время, как бессознательное проел о состоит из подавленных: сексуальных стремлений. С позиции аналитической психологии, трансфер представляет собой проекцию на психотерапевта бессознательного самого пациента, которое никоим образом не означает содержание сексуальных желаний. Общим правилом является то, что каждое неизвестное содержимое нашею бессознательного проецируется на другого человека или даже предмет. Это особенно хорошо видно в психологии примитивных народов. В этом случае примитивный человек проецирует свои эмоции на свое окружение. Ото представляется ему наделенным духовной мощью, так называемой маной, которая на самом деле произошла от энергии своего собственного бессознательного. Похожий механизм работает и в ситуации, когда мы не осознаем наше психическое содержимое.
Аналитическая психология, следовательно, смотрит на трансфер, 1сак на механизм, которым пациент проецирует на личность аналитика те аспекты своей жизни, которые запрятаны в его бессознательном. Очевидно, что трансфер довольно часто приобретает определенную эротическую окраску, особенно у пациентов с резко обозначенными аутоэротическими и нарциссическими тенденциями. В таких случаях бессознательное компенсирует прежнюю однобокость пациента выражением его потребностей (и способностей) входить в человеческие взаимоотношения, потребность до сих пор подавляемую или пренебрегаемую. Пациенту необходимо помочь использовать в этом направлении его неразвитые возможности, поставив перед ним проблему его взаимоотношений с психотерапевтом. Если же, с другой стороны, аналитик начинает выполнять роль волшебника, исцелителя в глазах излишне развитого рационалиста, то это никоим образом не означает ни сексуальную, ни даже неизбежную отцовскую проекцию, а выразит именно нерациональную энергию его психе, которую, в конце концов, такой отъявленный рационалист вынужден будет допустить.
Эти примеры показывают, что аналитическая психология не рассматривает трансфер просто с позиции подавленной инфантильной (юношеской) сексуальности, а смотрит на него как на механизм, в корне отличающийся от такового в психоанализе. Психоаналитик считает перенос своим главным терапевтическим воздействующим фактором, поскольку при помощи "побуждения воспроизводства", подавленное содержимое бессознательного переустанавливается на личность аналитика и, тем самым, еще раз вводится в сознание.
С другой же стороны, аналитическая психология усматривает в этом процессе проекцию психического содержимого, которое или потеряно для сознания, например, подавлено, в результате чего оно принадлежит к слою "личного бессознательного", или, что более важно, сублимировано, и тогда оно носит главным образом архетипный характер. Очень часто встречаются глубоко спрятанные проекции содержимого, принадлежащие к личному бессознательному - более глубокому уровню архетипного содержимого, и анализ открывает предварительный характер личного бессознательного. Проекции почти неизбежны в начале анализа; но сновидения могут выполнять ту же самую функцию, что и трансфер, поскольку они снабжают всем материалом, требуемым для анализа бессознательного. В действительности же и сновидения, и проекции часто сопутствуют друг другу.
Таким образом, мы не рассматриваем трансфер как механизм для повторного переживания подавленных юношеских сексуальных импульсов, а как феномен, посредством которого пациент начинает осознавать те психические функции, которые были утрачены в процессе его сознательной жизни. Трансфер в этом отношении может помочь активизировать содержимое бессознательного, столь необходимое для дальнейшего развития психе. Это, в частности, наблюдается при проекции архетипных образов. Поэтому в таких случаях часто скрывается источник энергии, пока еще не обнаруженный пациентом внутри самого себя. Только когда он откроет эту энергию в своем собственном бессознательном и интегрирует это в сознание, тогда трансфер может распасться.
В этом смысле трансфер, кроме констелляции бессознательного содержимого, может пониматься как исполнитель особых функций; он действует как своего рода магический круг, внутри которого пациент и содержится до полного понимания значения психологической ситуации, И прежде, чем наступит интеграция этого особого психического содержимого, этот магический круг не разомкнется. Самые глубинные и сокровенные потребности пациента становятся зримыми, очевидными для анализа, благодаря этой силе, которая благодаря мощи трансфера и держит его у себя в подчинении.
Трансфер, в действительности, представляет собой лишь один частный случай более широкого явления - проекции, то есть, мы говорим о трансфере, если проекция переносится на личности аналитика. "Позитивный" трансфер - это проекция образа, несущего конструктивное либидо, а «негативный» трансфер это проекция, несущая деструктивное либидо. (Деструктивное либидо, однако, превратится в «конструктивное при помощи процесса ассимиляции; то есть конструктивный или деструктивный характер психической энергии определяется их функцией в психических процессах.) Проекция – один из наиболее общих психических феноменов, как в анализе, так и за его пределами. Как уже упоминалось выше благодаря проекции человек начинает осознавать внутренние процессы, которые он бы иначе не бы не заметил. Особо важно представлять себе каким образом проекции на другую личность и ситуацию маскирует чью-то психическую активность. Удаление проекций - акт самопознания и эквивалентен становлению сознания. Архетипные образы частично обладают способностью проецироваться. Пока, например, мальчик проецирует идею "власти" полностью на окружающих ею людей, будь то отец или учитель, то он еще не осознал архетип отца, который среди прочего содержимого содержит архетип власти. Этот архетип представляет собой внутреннюю власть, внутреннюю потребность принятия и подчинения имманентному закону вместо повиновения внешней силе. Подобным образом, пока человек проецирует свою "тень", то есть свою примитивную и негативную сторону, на некую постороннюю личность или группу людей, или окружение, до тех пор он не будет иметь представления о своем собственном теневом образе. Если он удалит свою теневую проекцию, он столкнется со своей внутренней проблемой лицом к лицу и только тогда деструктивная энергия проекции сможет трансмутироваться в положительную энергию.
Аналогичные процессы происходят в анализе, когда бессознательное психическое содержимое "переносится", то есть проецируется на личность аналитика или саму ситуацию анализа. По этой причине, для психотерапевта весьма важно не быть вовлеченным в проекцию. Если пациент мечтает о каком-то спасителе, каком-то человеке со сверхчеловеческим могуществом и мудростью и пытается объяснить психотерапевту, что именно тот и является этим спасителем, то было бы совершенно неправильным для аналитика принять эту проекцию внутреннего образа пациента. Например, образа его архетипа мудрого старика. Пациент должен понять с самого начала, что его спаситель не явился ему в образе аналитика, а есть лишь его внутренняя потенциальность. Это означает отказ со стороны аналитика принять ошибочную суггестивную власть над пациентом, которая в любом случае была бы лишь временной*( Необходимо, однако, указать, что может возникнуть ситуация, в которой пациенту, чтобы суметь выдержать бремя анализа, просто необходима проекция на аналитика. Он не в состоянии вынести редукцию трансфера, и аналитик, следовательно, должен принять, по крайней мере, хотя бы на время, эту проекцию. Этот момент показывает, что каждый "метод" может только описать общую процедуру, которая может модифицироваться в соответствии с необходимостью конкретной ситуации.) И уж совершенно не говорю о том факте, что честно и, в конце концов, более конструктивно не принимать то, что тебе не принадлежит, по крайней мере это убережет аналитика от озабоченности об обладании еще одной стадией анализа и несения бремени проекции деструктивного дьявола. Пациент будет гораздо более склонен и гораздо более подготовлен принять эту проекцию дьявола, как выражение своих внутренних деструктивностей, если ему вручат обратно его проекцию спасителя как его драгоценную собственность. В этом смысле аналитическая психология стремится скорее обескуражить, чем подтолкнуть пациента совершить перенос. Воплощение человеческой ограниченности аналитика, его реальность и последующая утрата "могущества", все это является, в крайнем случае, приобретением самого пациента, а все это действительно играет важную роль.
Я хочу предварить изложение главных принципов описанием приблизительного направления аналитической работы; но мне следует еще раз особо подчеркнуть, что это не более чем попытка описать определенные усредненные условия и методы проведения процедуры, которые должно и нужно приспосабливать и модифицировать так, чтобы они подходили для каждого индивидуального случая.
Общее введение в анализ состоит из того, что известно как "анамнестический анализ", т.е. необходимо собрать всеобъемлющий анамнез, заполняя тщательными расспросами любые пробелы в материале, предоставляемом самим пациентом. Пробелы эти, если рассматривать их с позиций аналитической психологии, являются, как правило, весьма характерными, и с их помощью можно при умелом расспросе ввести в поле зрения пациента определенные непонятые связи и ассоциации, если он способен на этой стадии встретиться с ними лицом к лицу. Обсуждение симптомов пациента довольно часто дает аналитику на этой стадии анализа наиболее удобную возможность прояснения определенных, наиболее поверхностных связей. Другими словами, анамнестический анализ представляет собой воссоздание биографии пациента и развитие его невроза. В исключительных случаях и с неосложненными пациентами, у которых способность и желание понять свои внутренние мотивы являются иногда совершенно адекватными, при помощи некоторых немаловажных указаний, направленных на психическую основу их расстройств, уже на ранней стадии может оказаться возможным найти дорогу к решающей переделке их внутренних позиций.
Юнг приводит следующий случай: "Как-то, будучи офицером медицинского корпуса швейцарской армии, я имел частую возможность применять этот вид (анамнестический анализ) аналитического метода. Например, новобранец, девятнадцати лет от роду, пожаловался на боли в спине. Когда я увидел этого молодого человека, то он тут же пожаловался мне, что страдает воспалением почек и что боль эта обусавлена именно этим недугом. Я поинтересовался у него, как ему удалось столь четко поставить диагноз. Вот тогда он и сказал мне, что его дядя страдает той же болезнью и у него те же боли в спине. Но дальнейшее обследование не выявило никакой органической патологии. Это был очевидный невроз. Я пустился в тщательное исследование воспоминаний этого парня. Самым важным было то, что он в довольно раннем возрасте лишился обоих родителей и что он жил с упоминавшимся дядей.
Этот дядя был его горячо любимым приемным отцом. Накануне прихода ко мне он получил письмо, в котором дядя говорил ему, что он опять слег в постель из-за болезни Брайта.
Письмо это так неприятно взволновало его, что он отбросил его тут же, без уяснения себе настоящего характера эмоций, которые он таким образом пытался подавить. Этими эмоциями были настоящее беспокойство, тревога, огромный страх перед тем, что его дядя может умереть, они напомнили ему горе потери родителей. Когда этот неизвестный страх был выведен на поверхность, мальчик слезами облегчил свои чувства, а результатом этого стало его возвращение в часть на следующее утро. Это была идентификация с дядей, ставшая очевидной после тщательного сбора анамнеза. Реализация подавленных эмоций возымела терапевтический эффект!" (Jung, Contributions to Analytical Psychology, p.351f, CW 17 p.95f)
Анамнестический анализ тоже очень показателен в лечении детских неврозов, для которых часто анализ сновидений не рекомендуется, из-за его глубинного исследования области бессознательного. С другой стороны, станет полностью очевидным, что во всех случаях неврозов у взрослых (а также и у детей) анамнестический анализ не может представлять собой настоящее лечение, он лишь введение в настоящий анализ бессознательного. Анамнестический анализ касается только тех вещей, которые пациент уже осознал, либо тех, что лежат на пороге сознания. Тогда интерпретация становится всего лишь своего рода переустройством этого материала и лучшим способом увязывания его с контролем и управлением сознательного. Настоящий анализ бессознательного начинается только тогда, когда содержимое сознательного уже истощится. Это может произойти довольно быстро в случае тяжелого невроза, когда пациент оказывает серьезное сопротивление исследованиям аналитика и необходимо испробовать различные пути для подхода к пациенту. Очевидно, невозможно давать какой-либо стереотипный порядок подходов, поскольку анамнестический анализ и анализ бессознательного, вероятно, должны в чем-то перекрываться. По крайней мере можно смело сказать, что анализ бессознательного возможен только тогда, когда состояние сознания, поскольку это важно в данном случае, исследовано как можно более глубоко. Так как бессознательное компенсирует сознательное поле, то адекватную картину последнего надо установить еще перед тем, как бессознательный материал сможет быть воспринят надлежащим образом. Две главные функции анамнестического анализа -получить эту картину состояния сознательного и установить личный контакт между пациентом и аналитиком, контакт, который имеет решающее значение. И еще помочь пациенту взглянуть на свой невроз под другим углом. Предварительно его внимание направляется целиком на его симптомы; но вот они уже перефокусируются на бессознательную основу и на историю развития симптомов.
Отношения, которые устанавливаются между ними, не должны смешиваться с трансфером в методическом смысле, поскольку они не имеют никакого искусственного и хоть сколько-нибудь патологического оттенка. Это, скорее, нормальные человеческое отношение, которые всегда необходимы двум человеческим существам для того, чтобы они смогли охотно общаться друг с другом. Вмешательство в человеческое бессознательное оказывается такой рискованной и опасной атакой, что психотерапевт сможет только тогда осмелиться это сделать, когда контакт между ним и его пациентом уже прочно установлен. По этой же причине и еще потому, что сновидения раскрывают свое значение только на фоне определенною сознательного состояния, было бы огромной ошибкой начинать лечение с анализа сновидений. Более того, мы не должны пройти мимо того факта, что манера лечения, которую аналитическая психология вывела на основе своего знания бессознательных процессов, является для большинства людей совершенно новой и незнакомой. Так что пациентам нужна, гак сказать, некоторая тренировка перед тем, как мы сможем коснуться его бессознательного материала.
Бессознательные проблемы, которые могут ассимилироваться но время анализа, когда связь пациента с аналитиком станет нитью Ариадны, проводящей его вне опасности через лабиринт, могла бы стать поначалу причиной его слишком бурной реакции и протестом любыми находящимися в его распоряжении средствами, а именно - неявкой на обследование.
В этом смысле типичным случаем является ситуация со священником, который пришел ко мне, так как почувствовал, что не использовал свои творческие силы с максимальной выгодой. Он чувствовал неудовлетворённость от своего общего отношения к жизни и ее развитии. Обсуждение его сознательной ситуации показало, что он - человек насыщенный идеями и теориями, которые уж очень далеко уводят его от практической жизни и от восприятия его конкретных проблем. Первым его сновидением было такое: Я стою в уборной, мои брюки брошены возле меня. Женщина приближается ко мне. Я осознаю, что это очень неловкая ситуация. Я не одеваю брюк, но к счастью на мне одето моё церковное облачение». Сексуальный подтекст был ясен из его ассоциаций а тот факт что он использовал своё церковное облачение , то есть свою "личность" – свою социальную адаптацию, означает желание скрыть свою проблему, защитить себя от её полновесного удара. Это был просто отказ от своей инстикктуальной проблемы, которая и предохраняла его от поиска удовлетворительных ответов на вопросы жизни. Вот почему этот сон явно представлял собой компенсаторную сторону для его слишком высоких и абстрактных идей. Атмосфера этого сновидения показывает, как подавленный инстинкт воздействует на регрессивный и негативный характер, и до тех пор, пока он не столкнулся лицом к лицу с этой непосредственной и конкретной проблемой, никакого удовлетворительного духовного развития не наступало. Мои указания ему совсем не понравились. Он почувствовал, что пришел ко мне не для того, чтобы разобраться в сексуальном конфликте, а из-за того, что испытывает определенную неустроенность, пустоту в своей жизни. Хотя полностью ясно из сна, что тщетность эта была тесно связана с его сексуальной, в самом широком смысле, инстинктивной проблемой, настоящее правдивое изложение фактов в том виде, в каком они показывались во сне, уже было неприемлемым для него. Вскоре он решил прервать анализ, так как считал, что вместо того, чтобы заниматься его духовными проблемами, я вознамерился обсуждать его родственные и сексуальные проблемы.
Этот пример показывает важность для успешного выполнения анализа как знания состояния сознания, так и надежного личного контакта с пациентом.
В этом частном случае не были учтены проблемы сознания и не были заложены основы для личного контакта. Поскольку, с другой стороны, бессознательное пациента настойчиво продуцировало его инстинктивные проблемы так прямо и просто с самого начала, то его способность или неспособность взглянуть им в лицо стала пробным камнем, критерием того, как далеко вообще возможно было для него углубиться в анамнез. В любом случае, этот пример показывает, как сложно бывает переносить воздействие бессознательного.
Иногда бессознательное выбирает более впечатляющие средства, чтобы показать свое сопротивление. Я помню случай с молодым человеком, 28 лет, сыном известных родителей, воспитывавшегося на фоне давно устоявшихся и высоко чтимых традиций. Он для своего первого собеседования пришел ровно на полчаса позже назначенного срока. А случилось вот что. По дороге ко мне он запарковал машину возле колледжа, где он изучал специальный предмет вопреки желаниям его семьи. Для него, выходца из семьи с широкими связями и видами деятельности, весьма отличающимися от той, что он избрал для себя, колледж символизировал его разрыв с семейными традициями. Он довольно беспечно припарковал автомобиль, так что едва ли мог предвидеть, что случится позже. Когда он вышел, чтобы отправиться ко мне, то обнаружил другую большую машину, стоящую перед его маленькой. После напрасно потраченного времени в поисках владельца автомобиля, он должен был оставить свою блокированную машину и приехать на такси. Я указал ему на то, что, очевидно, его индивидуальность заблокирована его инстинктивным чувством традиций, как будто бы она была в действительности его беззаботностью, которая и породила препятствие при помощи другой машины. Он должен был найти иные пути и средства чтобы прийти ко мне, и в этом процессе он разделил время между прошлым и будущим. Удивительно, что он принял эту интерпретацию со сказочной легкостью; казалось, что что-то "щелкнуло" и опасная фаза сопротивления прошла еще до того, как мы по-настоящему начали.
Из-за решающей значимости персональных контактов между аналитиком и пациентом, должное внимание следует уделять малейшим признакам сопротивления. Такое сопротивление принимает порой самые странные и смехотворные формы. Так, я помню случай с молодой женщиной, двадцати одного года, отнявшей у меня три часа для преодоления ее сопротивления при трактовке одного из ее представлений. Между нами разыгралось ожесточенное сражение, но, в конце концов, она призналась, что не может выносить вида иногда одеваемого мною старого костюма. Это звучит смешно, но подобные бои представляют собой, тем не менее, главную проверку силы взаимосвязи, существующей между пациентом и аналитиком. Всякий аналитик, который пренебрегает малейшим сопротивлением со стороны своего пациента или не придает ему должного значения, непременно обнаружит, что снежок превратится в снежную лавину.
Раз анамнестический анализ, в дополнение к воспроизведению истории возникновения невроза и ознакомлению аналитика с настоящим положением дел у пациента, уже установил прочный базис для взаимосвязей между аналитиком и пациентом, то следующий шаг должен наладить прямой контакт с бессознательным процессом. Это главное направление осуществляется через сновидения пациента. Отношение аналитической психологии к сновидениям очень отличается от такового в психоанализе. Фрейд сам однажды сказал: "...Сновидение - патологический продукт, самый первый элемент среди прочих, включающих истерические симптомы, навязчивое состояние и бред". (Freud. New Introductory Lectures on Psychoanalysis. Hogfrth Press, London, 1937, p.26)
Аналитическая психология, со своей стороны, рассматривает сны как "непроизвольное самоизображение в символической форме актуального состояния бессознательного" (Jung, Allgemeine Gesichtspunkte zur Psychologie des Traumes, in: Energetic der Seele, Rascher, Zurich, 1928, p.157, 8, p.263)
и сны, тем самым, дают описание "внутренней ситуации того, кто видит сон, истину и реальное положение которой сознательное мышление никогда не допустит, а если и допустит, то только против своей воли. (Jung, Die praktichne Verwendbarkeit der Traummanalyse, in Wirklichkeit
der Seele, Rascher, Zurich, 1934, p.73, 16, p.142)
Другими словами, Фрейд смотрит на сновидение как на патологический продукт, из которого возможно выделить комплекс пациента, но который не обладает своим собственным значением. Юнг, со своей стороны, рассматривает сон как полностью натуральную и нормальную психическую функцию, которая, следовательно, действует как чрезвычайно позитивная и компенсирующая сила со значительной потенциальной ценностью.
Таким образом, сон не является симптомом патологического комплекса, а, скорее, попыткой психики освободить видящего этот сон от комплексов. Аналитическая психология усматривает в сновидениях не просто более или менее честное желание выполнения или "разрешение комплекса", а отражение до сих пор не признанных возможностей, первоначально пренебрегаемых за счет слишком одностороннего развития личности. Ничто не покажет так ясно и прямо это глубинное различие между отношением психоанализа и аналитической психологии, как их перспективная точка зрения на значимость сновидений.
Это различие в отправных точках двух систем анализа приводит к решающему отличию при практическом использовании интерпретации сновидений и всего метода исследования бессознательного.
Главное то, что существует два способа подхода: аналитическая (или причинно-редуктивная) интерпретация ("аналитическая" используется здесь в узком смысле слова) и синтетическая, или конструктивная интерпретация. (Jung, Contributions to Analytical Psychology, p.360, CW 17 p.105)
Причинный, казуальный аспект аналитической интерпретации пытается объяснить симптом ссылками на какой-то определенный опыт или травму, перенесенный в прошлом. Это касается, в основном, истории развития симптомов и потому приписывает особую значимость впечатлениям детства, вводя их снова в сознание при помощи свободных ассоциаций. Редуктивный аспект аналитической интерпретации не соприкасается в такой большой степени с биографической стороной симптома, но, как видно из его названия, связан с редукцией внутри его элементов. Эта редукция не является обязательно казуальной и исторической (анамнестической). Ее главной целью является устранение болезненных и неподходящих "надстроек" в сознательном мышлении пациента. Эта редукция может иметь связь с самыми насущными проблемами и даже с воздушными замками, построенными в будущем. Основной чертой таких несуразных надстроек является то, что строятся они для сокрытия глубинных невротических мотивов за всякого рода иллюзиями и совершенными идеями; другими словами, они являются механизмами побега, которые должны быть "развенчаны", прежде чем психическую энергию можно будет использовать действительно конструктивным образом (приведенный выше случай со священником).
Очевидно, что во многих случаях нам не обойтись без аналитического метода с его казуальным и редуктивными аспектами. Особенно это важно, когда невроз главным образом вызывается за счет конфликта основных инстинктов, то есть аналитический метод должен использоваться в тех случаях и столь долго, сколько пациент остается опутанным паутиной конфликтов, причина которых может исходить из подростковых желаний сексуальной, властной либо какой-то другой направленности, и когда пациент пытается убежать от своих настоящих проблем с помощью иллюзорных и тщетных "решений". Главная ценность аналитического (казуально-редуктивного) метода проявляется в трех моментах:
1) когда внимание пациента направляется на бессознательную психологическую историю своей болезни;
2) когда пациент способен раскрыть внешние факты, объясняющие наступление его болезни, это помогает ему лишиться чувства неполноценности и вины и, тем самым, успокоить и облегчить перегруженную психе;
3) когда психическая энергия, инвестированная в невротические симптомы самого низкого и разрушительного пошиба, освобождается для будущего созидательного использования. Но это лишь первый шаг, чем дальше уходит анализ, тем больше внимания должно быть перенесено от внешних событий, пережитых в детстве, на внутренние факты, то есть, обращено на фундаментальное и типичное отношение к жизни*, и тем больше встает вопросов о том, какое выражение намерена найти вновь обретенная энергия. Это направленное внутрь движение чрезвычайно важно для всякого настоящего излечения. Другими словами, когда уже все сказано и сделано, важнейший элемент невротического конфликта больше не лежит в прошлом, а находится в настоящем, и, следовательно, вопрос, который следует задать, должен выяснить, от какой же главной задачи в жизни данный пациент пытается ускользнуть. Здесь он сможет найти конструктивное применение для своей «оттаявшей» энергии. Давайте представим себе, что мы консультируем пациента с нервным срывом. Можно, если хотите, проследить невротические симптомы, например, бессонницу или тревожное состояние в прошлом и дойти чуть ли не до младенчества. То есть, можно попытаться открыть причинные факторы и тем самым извлечь довольно важную информацию. Например то, что пациент в детстве перенес тревожные переживания, которые он переживает и в настоящее время. Но можно и не открыть почему и, как мы говорим, "зачем" эти возможные травмы прорываются на поверхность именно сейчас. Это возможно сделать, только если принять к рассмотрению актуальную теперешнюю ситуацию, в которой находится пациент, и посмотреть в будущее и спросить себя: "Каким эффектом обладает этот симптом? От чего он оберегает, а что вызывает?" -тогда можно обнаружить, что этот симптом является попыткой втиснуть пациента в рамки, адаптирующие к новому отношению к жизни. Например, Юнг упоминает следующий случай: "Мужчина, собравшийся жениться на боготворимой им женщине сомнительных качеств, чьи достоинства он весьма экстравагантно переоценивал, стал страдать спазмами пищевода, заставлявшими его выпивать две чашки молока в день со строгим соблюдением режима трехчасовых интервалов. Все визиты к его невесте были, таким образом, полностью приостановлены, не осталось ему ничего иного, как только заниматься собой и своим питанием". (Jung. Psychological Types. p420f)
Этот симптом в этой интерпретации не редуцируется до его первопричины, не трактуется "исторически", а понимается с точки зрения его законченности и ожидаемой оценки.
В интерпретации сновидений синтетический (конструктивный) метод нуждается в подходе, совершенно отличающемся от такового в аналитическом (причинно-редуктивном) методе. С одной стороны, содержание сновидений можно редуцировать до "комплексов воспоминания", привязанных к объективным или конкретным ситуациям или личностям, которые находятся вне видящего сон. Юнг назвал такую интерпретацию интерпретацией на объективном уровне (Jung. Two Essays on Analytical Psychology, p. 87, C.W.. v.7. p.87). С другой стороны, образы в сновидении можно рассматривать не как что-то конкретное и находящееся снаружи от видящего сон, а скорее как "рефлексии внутренних психических факторов и внутренних психических ситуаций спящего человека", (Tony Wolff: Enfuhrung in die Grundlagen der Komplexen Psychologie.p.81: in: Die kulturelle Bedeutung der Komplexen Psychologie, Springer.Berlin, 1935.) это интерпретация на субъективном уровне.
Это различие, строго говоря, такое же, самое как и то, о котором упоминалось ранее, когда обсуждалась природа проекций. Это принципиально идентичные вещи, так же как и различие между ситуацией, когда ребенок испытывает понятие власти (т.е. контролирующую его инстинктивные побуждения силу) как нечто навязываемое извне отцом, и когда он уже научился видеть в этом функцию и потребность своей психе. В каждом из этих случаев различие существует либо при проекции содержимого психе, такого как "тень" или "мудрый старец" на других людей, либо же в представлении содержимого психе в виде внутренних образов.
Короткое сновидение поможет проиллюстрировать фундаментальное отличие между двумя интерпретациями. Мужчина сорока пяти лет во сне видел себя едущим в автомобиле вместе с сидевшей за рулем женщиной. Женщина оставила машину, которая тут же начала катиться назад и должна была вот-вот врезаться в стену. Мужчина, не зная как справится с этой ситуацией, ощутил себя в большой опасности, но тут вновь возникла та же женщина и остановила машину. Простая аналитическая интерпретация должна была бы указать, что видящий этот сон слишком зависим от инициативы другого лица, возможно его матери, и что он обязан был взять руль в свои руки. Эта аналитическая интерпретация восприняла бы эту женщину как личность запредельную по отношению к видевшему сон, и, следовательно, она становится интерпретацией на объективном уровне. Это было бы оправдано и действительно необходимо, пока сновидящий еще слишком зависим от внешних влияний и слишком полагается на других людей. Это нормальный случай, если перед нами молодой человек. Но ситуация, однако, принципиально отличается в случае, когда рассматривается зависимость для другого человека В этом случае аналитико-редуктивная интерпретация на объективном уровне пропустила бы решающий момент. На самом деле человек этот незаметно приспособился ко внешней реальности, как может это сделать мужчина в сорок пять лет. Он, однако, достиг той точки, когда перед его лицом витала проблема внутреннего смысла его жизни и жизни вообще. Это послание ему из сна значило, что без направления и помощи со стороны внутренней женщины -anima - его существование будет находиться под угрозой. Он обязан научиться учитывать огромную важность и значение своего бессознательного (символизированного в образе anima) для необходимой переориентации своей жизни.
Переориентация эта может быть совершенно другой природы, чем та, на которую намекало бы сновидение, если бы эго понималось на объективном уровне. Не адаптация к внешней, конкретной реальности, с которой аналитически-редуктивная интерпретация имеет дело, была проблемой этого мужчины, а его адаптация к его внутренней психической реальности.
Этот пример показывает, как фактическая ситуация видящего сон - а не какая-то предвзятая идея о природе его конфликта, будет ли она ничем иным, а "только"* проблемой юношеской сексуальности или "только" юношеского стремления к власти, могуществу - всегда должна быть ключом к раскрытию значения сна. Соответственно, оба метода интерпретации, аналитический и синтетический, должны рассматриваться в каждом случае и должен быть принят тот, который наиболее оправдан в данной психологической ситуации. Аналитик не волен выбирать тот или иной метод интерпретации произвольным образом, как это было возможно в данном случае. Все решает сам материал, с которым надо будет работать. Иногда ситуация носит совершенно амбивалентный характер и тогда все, что может сделать аналитик - это указать на обе возможности и пронаблюдать за реакцией как сознательного так и бессознательного. Таким образом, аналитик не "делает" ту или иную интерпретацию; материал сам является либо редуктивным, либо проспективным, либо и тем и другим. Как пациент, так и аналитик оглядывается по сторонам в поисках интерпретации, которая "щелкает". Иногда становится видно, какой аспект интерпретации отзовется эхом в пациенте. У некоторых пациентов можно обнаружить, что простая аналитическая интерпретация не действует вообще или не оказывает эффекта продолжительное время. С другой стороны, существуют и такие пациенты, на которых достаточно хорошо влияет редуктивная интерпретация. Правда, одной этой интерпретацией не добьешься полной психологической интеграции и индивидуации, кроме того, с одной стороны некоторые люди не в состоянии достичь этого, а с другой - главной целью лечения является помощь пациенту.
В том случае, когда имеются две интерпретации, то они но являются взаимоисключающими или противоречащими, а скорее взаимодополняющими друг друга. У них существуют точки общего фокуса. Пока пациент накрепко привязан к отцу или матери, то такой точкой является невозможность реализации и интеграции архетипных образов отца и матери. Если же видевший вышеупомянутый сон страдает от "материнской привязанности", он не может достичь творческих взаимосвязей со своим бессознательным, выраженным в образе анимы. Каждая такая привязанность, принадлежащая к слою личного бессознательного, блокирует соответствующее восприятие образа коллективного бессознательного. Таким образом, аналитико-редуктивный и синтетико-конструктивный методы интерпретации представляют собой различные стадии интерпретации в соответствии с различными стадиями развития. Аналитико-редуктивная интерпретация всегда начинается на объективном уровне, тогда как синтетико-конструктивная интерпретация - это интерпретация на субъективном уровне. Первая должна редуцировать психологические факты до их составных элементов, будь то юношеские инстинктивные устремления, либо иные патологические комплексы. Это необходимо до тех пор, пока между видящим сны человеком и сверхличностной, коллективной основой жизни стоят личностные проблемы. Синтетическая интерпретация, со своей стороны, должна применяться во всех случаях, когда либо сознательная позиция более менее нормальна, но способна к дальнейшему развитию и дифференцировке, либо когда способные к развитию бессознательные тенденции (Jung, Psychologie und Erziehung, Rascher. Zurich.1945, p.76. also: Contributions to Analytical Psychology). понимаются неправильно или подавляются сознательным мышлением.
Здесь вступают в действие нередуцируемые и первичные психические образы, существующие на своих собственных правах, т.е. архетипы. Ясно, что при конструктивно-синтетическом подходе оценка детских воспоминаний должна стать относительной и ограниченной. С позиции аналитической психологии значимость их была сильно преувеличена. Аналитик и пациент проводят трудоемкие часы, усердно выуживая факты в мутной воде детских воспоминаний. Они очень гордятся, когда им удается подцепить на крючок особо крупную и красивую рыбку, и тем не менее, ситуация не улучшается. Ошибкой является считать более ранний по времени факт более ценным. С точки зрения аналитической психологии настоящая ситуация считается более важной как из-за своей нередуцируемой непосредственной важности, так и из-за своей значимости для будущего.
* * *
Различное отношение к оценке свободных ассоциаций тесно связано с различными оценками воспоминаний детства. Все, что могут свободные ассоциации - это редуцировать элементы сновидения до их составляющих глубинных патологических комплексов; но они никогда не помогут раскрыть значение сна как такового. Само собой разумеется, что для прояснения значения сна определенную пользу могут принести ассоциации самого пациента, но под другим углом зрения, чем в психоанализе, использующем тот же метод. Аналитическая психология работает с определенного рода подконтрольными, или "циркулярными" ассоциациями, чтобы усиливать каждый элемент сновидения. Это усиление приводит к обогащению респективных образов в сновидении при помощи всех возможных аналоговых материалов, посредством которых первоначально туманное сновидение становится понятным*.
В качестве замечательного примера метода усиления см. раздел "Изучение сновидений". Вместо цепи ассоциаций, продолжающейся по прямой линии, а, значит, способной к бесконечному удлинению, эти контролируемые ассоциации производят также вращательное движение вокруг различных компонентов сновидения. Таким образом, каждое звено в этой цепи ассоциаций не только предопределено своим предшественником, а также своими радиальными связями с соответственным компонентом самого сновидения. Тем самым, первоначальное сновидение никогда не выпадает из поля зрения.
Этот вид ассоциаций, как считал Юнг, похож на "прожектор, тщательно и сознательно направленный на те ассоциации, которые группируются вокруг ключевого слова в сновидении". Допуская, что сон содержит образ дерева или двери, мы не вынудим пациента пройти через бесконечную серию ассоциаций, а вместо этого спросим его, что особо значимого для него содержится в образе "дерева" или "двери". Свободные ассоциации, несомненно, не могут точно указать на комплексы пациента, но сны не обязательно служат для этого, потому что, как правильно говорил Фрейд, любая случайная мысль может послужить отправной точкой ассоциаций, которые жестко детерминированы комплексами субъекта. Метод циркулярных ассоциаций, со своей стороны, использует каждый отдельный элемент сна в большей степени не для раскрытия комплекса, а для выяснения, каким точным и индивидуальным значением обладает этот компонент в контексте данного сновидения.
Свободные ассоциации необходимы, если при их помощи ожидается обнаружить латентное, скрытое значение, находящихся за маской очевидного значения сна. Но поскольку аналитическая психология не приемлет теории искажения значений сновидений, то это приводит к различным оценкам свободных ассоциаций. Короче говоря, в то время как Фрейд спрашивает: "Чем вызваны сновидения? Симптомами чего они являются?", Юнг задает вопрос: "Каково значение этого сна? Символом чего оно является?"
Это различие выражает еще раз глубинное расхождение концепций Юнга и Фрейда о природе бессознательного. Если, по Фрейду, считать все сны патологией, то можно ограничить свои интересы беспорядочными, т.е. патологическими комплексами, содержащимися в этих снах; Юнг смотрит на сновидения как на нормальное и творческое самовыражение бессознательного, концентрируясь на значении самого сна. Творческая природа бессознательного очевидна в неврозах и в их симптомах. Как указывалось выше, они представляют собой попытку, хотя и безуспешную, отрегулировать нарушенный баланс психе.
Задачей аналитического лечения (и задачей интерпретации снов как его части) является, следовательно, помощь пациенту в поиске позитивных и прогрессивных устремлений, скрывающихся за неприспособленными и поэтому безуспешными попытками к компенсации. Все это можно проиллюстрировать следующим характерным примером. "Мужчина пятидесяти одного года пожаловался, что уже некоторое время при любом путешествии поездом или самолетом, если скорость их движения достигает определенного предела, он начинает испытывать приступы головокружения и становится жертвой неприятного чувства тревоги. Можно, если захотеть, сделать главный акцент на предшествующую историю, то есть можно попытаться удостовериться, что болезненный подростковый опыт или перенесенная в детстве пациентом травма, подавляется сейчас самим пациентом. С другой стороны, можно вывести совершенно иную линию: а именно, начиная с настоящей острой ситуации, в которой эти симптомы дают о себе знать. Другими словами: можно использовать либо редуктивный либо синтетический подход. Разрешите мне начать сейчас рассмотрение данного случая под вторым углом зрения. Этот человек удачно и счастливо женат, бизнесмен, в самом начале шестого десятка жизни был совершенно неспособным даже заподозрить хоть какую-то причину своих симптомов. Единственное, что он мог предположить, было то, что эти абсурдные "истероидные" приступы, как он пренебрежительно их называл, особенно стали досаждать ему с тех пор, когда по делам службы возникла необходимость частых и длительных путешествий, он даже вынужден был отправить одного из своих подчиненных на важное совещание потому, что сам был слишком напуган предстоящей поездкой в поезде.
Если начать расспрос с позиции раскрытия причинного фактора в его прошедшей жизни*, то можно, вероятно, обнаружить, что этот пациент, будучи ребенком, испытал шок, который был связан с головокружением; но это, конечно же, не объяснит, почему эта травма напомнила о себе именно в этот момент. Таким образом, в действительности мы едва ли продвинемся дальше, действуя подобным образом. Ведь это же случилось именно в настоящий момент. Но если стать на Результирующую позицию и рассмотреть теперешнюю острую ситуацию с точки зрения будущих возможностей, то немедленно поймешь, что симптомы имеют одно определенное и непосредственное воздействие, поскольку очевидно, что ощущение пациентом головокружения и сопутствующего страха лишает его деловой активности. Не говоря уже о естественно неприятных симптомах, именно понижение работоспособности заставило пациента обратиться за помощью к психотерапевту. Хотя, если мы воспримем его очевидное бессилие в безуспешной попытке адаптироваться, то симптомы укажут на что-то совершенно иное - на страстное тайное желание избежать деловой встречи.
В этом месте необходимо предостеречь от возможного неправильного истолкования. Сходные объяснения могут даваться представителями школы индивидуальной психологии Альфреда Адлера, а именно, что этот симптом - попытка освободиться от своих обязанностей как бизнесмена, но индивидуальная психология интерпретировала бы это в отрицательном смысле как попытку к бегству. Аналитическая психология, со своей стороны, принимает в расчет особые обстоятельства пациента, его возраст, который надо интерпретировать позитивно, как важный знак, указывающий на какую-то внутреннюю потребность, имеющуюся в его жизни. То есть, в результате дальнейших бесед с пациентом, я, откорректировав или пересмотрев выводы, могу объяснить симптомы следующим образом. Этот человек стал серьезно идентифицировать себя со своей деловой жизнью и общественными обязанностями, чем существенно нарушил баланс своей психики. Его симптомы были бессознательной попыткой заставить ограничить до разумных пределов совершенно избыточное увлечение своей деловой и общественной жизнью. Поскольку ему уже за пятьдесят, то есть определенно он находится во второй половине своей жизни, его внешняя активность будет постепенно затихать. С практической точки зрения мы бы были должны не пытаться исследовать его воспоминания детства или травмы, а, основываясь на очень простых и прямых объяснениях его главных симптомов, должны были попытаться выяснить и указать на слабые места в его теперешней ситуации.
Мне бы хотелось описать более позднее сновидение пациента, иллюстрирующее те же симптомы, но с другой точки зрения: "Время уборки урожая, я сижу на огромной заваленной сеном телеге и направляю ее к сараю, но груз сена столь высок, что перемычка двери сарая бьет меня по голове так, что я падаю и просыпаюсь в ужасе от самого акта падения". Значение этого сна становится ясным при подходе к нему с проспективной позиции; четко видно, что пациент перегрузил телегу с таким избытком, что превысил свои способности, и как следствие этого, его сознательные намерения получили удар. Задача анализа состоит, поэтому, в том, чтобы сновидящий начал осознавать послание своего бессознательного, и осведомленность эта помогает ему установить правильные взаимоотношения между внешним успехом и внутренней необходимостью. Другими словами, этот сон должен пониматься как попытка его психе компенсировать одностороннюю экстравертированную позицию, которая, учитывая его пребывание уже во второй половине жизни, вошла в противоречие с настоящим психологическим ритмом и поэтому нарушила его равновесие. Одна из центральных концепций аналитической психологии ясно иллюстрируется этим случаем: понимание психики как саморегулирующейся системы. Когда бы ни стала разбалансированной психологическая ситуация индивидуума из-за чрезмерной или односторонней позиции, или когда он пренебрегает своими основными потребностями, его бессознательное немедленно стремится произвести такой материал, который обязательно восстановит баланс и целостность ситуации. В этом смысле бессознательное имеет постоянное влияние на сознательное мышление и взаимосвязь с ним. На это можно не обратить внимание или недооценить из-за преувеличенной оценки сознательной позиции. Именно тогда "симптомы" происходят, и их энергетическая функция, правильно понятая, является признаком сигнала опасности. Бессознательная психе в ее глубоко безличных слоях имеет, иначе говоря, суждение о ситуации, которая не искажена страхом, амбициями, желаниями, привязанностями или чем-либо еще, что бывает в различных случаях, но заинтересована в восстановлении сбалансированного паттерна личности. Вот почему Юнг назвал бессознательное "объективной психе", так как она играет ведущую и независимую роль в отношении возможных искажений сознательного мышления его субъективными предрассудками. Необходимо обратить внимание на трудности, с которыми большое число пациентов переживает принятие правды при подобной интерпретации их срывов. Вместо поиска в их воспоминаниях детства козла отпущения, посредством которого они могут избавиться от ответственности за свои симптомы, аналитик предъявляет им требования самооценки и переориентации их собственной жизни. Но мы можем не позволить себе избавляться от симптомов с помощью любого вида сопротивления. Ведь часто происходит, что пациент с самого начала анализа ожидает от психотерапевта какого-то волшебного средства, которое просто избавит его от симптомов без сколь-нибудь значительного вторжения в остальную структуру его жизни, которая его совершенно устраивает. От аналитика слишком часто ожидают ипостаси "целителя", который заставит симптомы исчезнуть без вмешательства в нутро пациента. Действительность же такова, что никто не сможет вылечиться, если не готов принять необходимость более-менее полной переориентации своей жизни. В двух словах: исцеленная личность не первоначальная личность, лишенная симптома, а заново переориентированная личность, в которой, благодаря этой новой ориентации, потребность в симптомах и, следовательно, сами симптомы исчезли. Иногда может случиться, что лечение означает не исчезновение симптома, а исчезновение страдания, вызванного этим симптомом, потому что первоначальное страдание достигло своей цели.
Это можно прояснить, исследуя приведенный выше сон с телегой сена, с точки зрения Фрейда и Адлера, т.е. под исключительно редуктивным и аналитическим углом зрения. В первом случае, сарай должен был восприниматься как символ женских гениталий, а сам сон должен был интерпретироваться как стремление возврата в материнскую утробу, тенденция, которая, из-за скрытого в ней инцестуозного желания, повлекла бы за собой наказание (кастрацию). Интересным и важным моментом является то, что на определенном уровне это объяснение совершенно оправдано, поскольку подавление возможностей бессознательного у человека возникает достаточно часто, особенно в случае с мужчинами из-за нерешенной фиксации к матери. Такая фиксация, в которой мать применяет бессознательные чары, угрожает задержать нормальное развитие эго. В этом случае одним возможным ответом здесь может быть только полное отвержение матери и перенесение акцента на свое эго и вместе с ним на рациональное "сознательное" и (в социологическом смысле) на коллективные ценности. За образом персональной матери прячется, однако, архетип матери, который является символом бессознательного, т.е. не-эго. Это не-эго за счет страха перед своей, "личной" матерью и бессознательного ее доминирования воспринимается враждебно. Другими словами, персональная мать (персоницифированная мать) и мать-а