В прошлый раз мы занимались рассмотрением христианского понимания таинств и отличие его от языческого, и коснулись вопроса, связанного с таинством крещения. И обратили внимание, что таинство крещения по своей внешней стороне и по существу внешней стороны не очень отличается от омовений или «баптизо», которых мы находим в других религиях, в частности у кумранитов, где обряд омовения, с которым была связана мысль об очищении человека душевно-телесного, прослеживается достаточно очевидно и высказывается в их вероучительных документах, текстах. Тем не менее, существенная разница между нашими таинствами и языческими очевидна.
Главное заключается в том, что в языческих мистериях и различных таинственных сакраментальных церемониях сам этот акт, само это действие носило магический характер, т.е. оно действовало независимо от того, в каком состоянии, нравственном, духовном находится данный человек. Именно магическое понимание всех этих сакральных таинств окрашивает всю религиозную тематику, связанную с этим моментом в различных религиозных системах. В частности, касаясь таинства крещения, мы обратим внимание на то, что в христианстве первичным смыслом таинства крещения является именно идея рождения, нового рождения человека, может быть даже более важного, чем само рождение, телесное рождение человека.
Это рождение заключается в том, что таинственно человеку, принимающего это таинство с верой и благоговением, всевается некое новое семя Христова, духовное семя нового человека. Я вам приводил целый ряд святоотеческих высказываний, которые красноречиво говорят об этом, т.е. происходит рождение нового человека. Чем оно обусловлено? Обусловлено не просто совершением, внешним совершением священнодействия, нет-нет, помните, что говорил святой Великий патриарх Иерусалимский Кирилл: «Если ты лицемеришь, то люди тебя крестят, а Дух Святой крестить не будет». Т.е. само священнодействие обессмысливается для человека. Если мы коснемся других таинств, то еще более сильным оказывается утверждение откровений.
Апостол Павел пишет о том, что таинство даже можно принять во вред себе, кто ест или пьет не достойно, не просто суть – едят и пьют, а многие потому и болеют и даже умирают. В таинстве человек соприкасается с самим Богом. С каким же чувством, с каким душевным настроением должен приступать человек к каждому таинству, не к священнодействию просто мы приступаем, а к Самому Богу, присутствующему здесь и действующему в нас через это священнодействие, т.е. никакие священнодействия, которые мы называем таинствами, не совершаются сами собой, что католическое учение «операто» – это неверное учение, не в силу совершенного действия Господь посылает определенный дар Святого Духа, а лишь тогда, когда есть соответствующий духовный отклик человека.
Епископ Феофан затворник писал: «Надо при этом иметь мысли, что в сем умертии греху через крещение, ничего не бывает механическим, а все совершается с участием нравственно-свободных решимостей самого человека. Господь приступающего к Нему с покаянием и верою приемлет, прощает ему все прежние грехи, и, освящая таинствами, снабжает силою препобеждать живущий в нем грех, самого же греха не изгоняет, возлагая на самого человека изгнать его с помощью даруемой ему для того благодати». Вот оказывается, что происходит в таинствах. Нет никакого автоматизма, никакого магизма, здесь человек становится другой стороной. Это таинство Богочеловечно, двустороннее это таинство и не может быть совершенно без человека.
А вы знаете, как глубоко вкоренился этот взгляд на то, что можно совершить таинство не зависимо от человека. Вспомните нашу историю России. Как часто мы видим случаи, возьмите того же Ивана Грозного, когда жена не угодна, куда ее? В монастырь. Не важно, хочет или не хочет. Постригли ее, всё, никуда не денешься. Неужели вот так и в Царствие Божье можно завести, раз – и захлопнуть двери, не выскочишь оттуда, прям красота…
Ну хорошо, теперь, я думаю, нам стоит немножко поговорить и о другом таинстве, аналогии которого, внешне естественно, мы находим у язычников, речь идет ни каком-нибудь величайшем таинстве, а о таинстве евхаристии.
Оказывается, вкушение хлеба, употребление вина, в сакральном именно смысле имело место в древних языческих религиях, в частности на ближнем востоке, и у американских различных индейских племен (этот хлеб назывался санку), неудивительно, что это всегда имело место. Хлеб и вино всегда были символами жизни и радости. Эти символы Христос не отрицает, Он берет именно тот же хлеб и вино, но, посмотрите, какая разница между таинствами евхаристии, и тем, что мы находим в тех же языческих церемониях. Там это было знаком приобщения к жизни, знаком приобщения к радости, знаком, если хотите, единства человеческого общения людей между собой.
В христианстве мы находим совершенно другое. Но прежде, чем сказать, как христианство понимает это таинство, необходимо напомнить, как смотрит на это таинство традиция католическая и традиция протестантская.
Начиная с XIII века католичество уже сформировало ту концепцию понимания этого таинства, которой в Церкви не было. Я дерзаю это утверждать, а потом попытаюсь это утвердить.
В XVI веке уже эта традиция находит не только подтверждение, а утверждение на соборе, причем такого высокого ранга как Тридентский собор, это собор антиреформийский. В это время проходила эта Реформация, и собор этот был призван поставить заслон Реформации и еще раз напомнить христианам об истинах веры, как она понимается в католической церкви. В частности, Тридентский собор определял, что через благосло-вение хлеба и вина сущность хлеба целиком изменяется в сущность плоти Христовой, а сущность вина – в сущность Его Крови.
Эта идея в XVI веке, как я сказал, уже не было новой, например, по Фоме Аквинскому, в католической церкви великому святому, евхаристия есть «убиение, заклание Христа, имолацио кристи». Католичество все свое внимание обратило на ту сторону, что же там происходит со святыми дарами, и пришло к выводам, которые действительно заставляют задуматься.
Вы знаете термин «пресуществление». Что подразумевается под этим термином, какой смысл вкладывается? Оказывается, простой. В соответствии с теми философскими взглядами, которые были присущи данному периоду жизни католической церкви, происходящее в таинстве евхаристии было интерпретировано следующим образом.
Акциденция (внешние, видимые свойства, которые доступны для наших чувств) хлеба и вина, т.е. евхаристических даров – остаются неизменными, сущность же хлеба и вина, т.е. материальная сущность хлеба и вина изменяется, превращаясь в сущность Тела и Крови Христовой.
Таким образом было объяснено, как это понимать, что мы причащаемся Тело и Кровью Христовой. Оказалось так, что когда мы говорили: акциденция не меняется, а меняется существо, то это равносильно тому, что наши чувства не воспринимают того, что происходит в действительности с дарами, т.е. еще сказать точнее, у нас происходит обман чувств, вот что стоит за этим пониманием. Почему можно усомниться в этом католическом понимании? По целому ряду присутствующих здесь моментов.
Первый момент, может быть, главное, заключается в том, что по своей материальной сущности хлеб и вино ничем не отличается от сущности нашего тела, как и наши тела ничем не отличаются по свой сущности от Тела Христова, лучше сказать, само Тело Христово ничем не отличается от сущности всех наших тел.
Афанасий Великий по этому поводу совершенно определенно пишет: «Дух Святой отличен от единства тварного бытия», т.е. он утверждает ничто иное, как удивительную вещь, что оказывается тварное бытие, все тварное, по своему существу едино, Дух Святой отличен от единства тварного бытия, тварное бытие в своем существе едино». Но он пишет и другие вещи, гораздо более сильные, о которых сейчас я вам сообщу. Я зачитываю: «Тело, поскольку имело Оно (тело Христово) общую со всеми телами сущность и было Телом человеческим, хотя по необычайному чуду образовалось из Единой Девы, однако же, будучи смертным по закону подобных тел, подверглось смерти».
Оказывается, с чем мы имеем дело, с очень интересным вопросом, о том, какой же смысл, если бы так было, чтоб хлеб и вино в своей сущности превращалось в Тело Христово, чтобы это дало? Если Оно ничем не отличалось от наших тел и ничем ни отличается от сущности всего созданного тварного мира. Это первое.
Второе. Чем Тело Христово отличалось от наших тел? Своею сущностью? Нет. Чем же? Только одним, тем, что Оно было не слитно, неизменно, нераздельно, неразлучно, соединено с Божеством, Богом Слово. Вот чем Оно отличалось – единением с Богом Слово, а не какой-то отличной материальностью, какими-то другими химическими и физическими элементами, которые присущи в Нем, ничего этого не было, причастностью к Божеству, тою причастностью, которой не обладаем мы, которой мы не имеем, вот оказывается, чем отличалось тело Христово от наших, т.е. Оно не само по себе, а отличалось характером Своего единства с Божеством.
Если попытаться определить католическую точку зрения, то ее можно было назвать монофизитско-докетической, поскольку она, эта точка зрения, утверждает такое превращение хлеба и вина в тело и кровь, при котором мы, люди не способны видеть, т.е. нам кажется (докео), что это остается хлеб и вино, на самом же деле нет, это не хлеб и вино, т.е. мы становимся перед той докетической точкой зрения, которая была осуждена в свое время в церкви, когда речь шла о человечестве Иисуса Христа, т.е. речь идет о чем, о каком-то не просто пресуществлении, а если хотите превеществлении, почему Хомяков Алексей Степанович и назвал евхаристию у католиков какое-то атомистическое чудо, от слова «атом».
Есть и другая точка зрения, не менее крайняя, протестантская, которая считает, что Христос лишь присутствует в святых дарах, пока верующий причащается их. Как только закончил причастие, и, если там что-то осталось в чаше, всё, Христос покидает эти дары, ибо дары для причащающихся. Христос только для тех, кто причащается, не будет же Он присутствовать там, где уже эти дары никому не нужны. Поэтому они совершенно спокойно, без всякого зазрения совести, могут все это вылить в помойное ведро или выбросить.
Помните несторианскую ересь, когда Бог Слово присутствует в человеке–Иисусе, но не всегда присутствует, на кресте взял и оставил Бог-Слово человека–Иисуса, может соединяться, может оставлять. Эта ересь была осуждена Церковью, именно ересь, мы говорим именно о не слитном, повторяю, неизменном, нераздельном, неразлучном единении Божества с человечеством во Христе. Как же понимать, что же происходит, почему же все святые отцы единогласно говорят, что мы причащаемся Тело и Крови Христовой, что это значит тогда?
У меня были многократные случаи, когда обращались люди светские, под час с некоторым, знаете ли, стеснением, и в то же время недоумением говорили: «Что, христианство утверждает, что будто бы вы едите плоть человеческую, вы что, утверждаете антропофагию, да?»
Вот такие вопросы задавали корреспонденты. Эти вопросы, которые волнуют очень многих. Уже было много случаев, когда подходят и говорят, не могу причащаться (это было с женщинами). Почему? Я же не могу кровь пить (в ужасе). Это обусловлено чем? Вот этим грубым, католическим пониманием. Это грубятина, просто невероятнейшая, которой приходиться только удивляться.
Святые отцы нас учат, и что они говорят об этом. В таинстве евхаристии происходит тот же процесс, который имел место в Боговоплощении. Не случайно за литургией символически проходит вся жизнь Иисуса Христа, от воплощения до воскресения. В Боговоплощении имело место то, что наитием Святого Духа произошло халкидонское единение Бога с человеческим естеством, при этом человеческое естество было именно человеческим, в полном и окончательном смысле этого слова, во всем по своему естеству подобное нам, никаких изменений, никаких различий, подобное всем телам человеческим.
Как пишет Афанасий Великий, это является одним из кардинальных догматических положений христианской веры. Отсюда вывод, что в евхаристии, как и в Боговоплощении, наитием тоже Святого Духа не слитно, неизменно, нераздельно, неразлучно воспринимаются Богом-Словом в Свою ипостась эти евхаристические дары, именно потому, а не по причине превращения этих даров в Тело и Кровь Христову, не превращение в сущность Тела Христова, трансубстанцию, вот это пресуществление, как у католиков, эти святые дары являются Его плотью, не по причине изменения, а по причине соединения. Мы называем плоть Христову Божественной, хотя это плоть и человеческая. Почему плоть человеческая Его стала спасительной? Потому что была соединена с Божеством, поэтому, когда к Нему прикасались люди или Он прикасался, то исцелял. И эти святые дары таким наитием Святого Духа, как и во время Боговоплощения, становились причастными, т.е. едиными, халкидонски едиными, с Его человеческой плотью.
Как это может быть? Таким же действием Святого Духа. Не случайно ведь, когда Он жил, Он тоже ел хлеб, пил вино, и они становились Его Телом и Кровью, т.е. становились причастными к Божеству-Слову таким же халкидонским образом. Это происходит и в евхаристии, т.е. во время литургии, поэтому святые дары халкидонские, воспринимаемые Богом-Словом, в то же самое единство с Собой, как и плоть от Девы Марии изменяют не свою материальную сущность, а характер своего существования в этом мире. Хлеб не превращается невидимо, обманчиво для чувств в Тело Христово, а халкидонски соединяется с Ним, с Богом-Словом воплощенным, причащается Ему, как и при восприятии Им человеческой природы воплощения.
Потому, а не в силу какого-то таинственного, магического превращения, евхаристический хлеб и является истинным телом Христовым. Потому и освященные дары во время литургии, даже после освящения называют хлебом («раздробил владыка святый хлеб»), потому священник не является истязателем, когда раздробил агнец, он не Тело Христа режет, он хлеб режет, но какой!.. физически он остался хлебом, но отныне он соединен действием Святого Духа, с Богом Слово воплощенным. Поэтому после преложения этот хлеб сохраняет все свои естественные свойства, это знает каждый причащающийся, каждый священник, особенно хорошо это знает каждый дьякон, когда ему приходится употреблять святые дары после, и особенно если это много остается, все это прекрасно знают.
Поэтому православие с древнейших времен употребляет другие по сравнению с Западом термины в отношении происходящей литургии. Какие? У нас нет слова «пресуществление», а есть преложение, претворение святых даров, это некие таинственные слова, с помощью которых выражается вот то изменение, которое произошло с этим хлебом и вином, в этом заключается основная идея, изменения происходят не вещественного характера, не материального, а характера существования бытия в этом мире. Поэтому и причащающиеся, по словам отцов, мы становимся едины тела, становимся Христовыми, становимся Телом Христовым. Так что у нас тело Христово? В каком смысле Тело Христово? Что у нас изменился наш состав, и мы изменились телесно, вещественно?
Нет, речь идет не о вещественном изменении, а о той причастности Духу Святому, который происходит и в причащающемся, через принятие святых даров, через их вкушение. Поэтому причащающийся не превращается невидимо в Тело Христово, а в меру своего духовного состояния вступает в непосредственное духовное, душевное, телесное единение со Христом, именно причащается Ему, т.е. соединяется с Ним, и в силу этого становится, как говорят святые отцы, единотелесным, единокровным Христу, так что вот оказывается в каком смысле. В причащении происходит со Христом, с Богом-Словом воплощенным, а не превращение во Христа. Никто из причащающихся не превращается во Христа и, по-моему, такой идеи никто никогда не высказывал.
Еще раз повторяю, что в евхаристии нет никакого магизма, нет никакой мистической алхимии, нет никакой механичности, о которой так хорошо сказал Феофан Затворник, и потому христиане вовсе не являются какими-то антропофагами, теми язычниками, которые приносили человеческие жертвы и потом их поедали, ничего подобного этого у нас нет. Стоит привести несколько высказываний отцов, которые подтверждают эти мысли.
Ириней Лионский пишет: «Как хлеб, взятый от земли, после призывания над ним Бога, уже не есть обыкновенный хлеб, но евхаристия, состоящая из двух вещей, из земного и небесного, так и тела наши, принимая евхаристию».
Святой Иоанн Дамаскин: «…так и хлеб общения не простой хлеб, но соединенный с Божеством, очищаясь, мы соединяемся с Телом Господа и Духом Его и делаемся Телом Христовым, причащением же называется таинство потому, что через него мы причащаемся Божества Иисуса Христа, а общением и называется, и по истине есть следствие того, что через Него мы вступаем в общение со Христом и принимаем участие в Его как плоти так и Божестве, ибо так, как мы причащаемся от единого хлеба, то все делаемся единым Телом Христовым, и единою кровью и членами друг друга, будучи составляющими одно тело со Христом, поэтому достанем все из сил остерегаться, чтобы не принимать причащение от еретиков, не давать им, чтобы нам не сделаться участниками превратного учения и осуждения их».
Григорий Нисский прямо пишет: «Хлеб освящен вселением слова».
Иоанн Златоуст говорит: «Будем в таинствах обращать внимание не на внешность только, когда Христос говорит «сие есть Тело Мое», то убедимся, будем верить и смотреть на это духовными очами, Христос не предал нам ничего чувственного, но все духовное, только в чувственных вещах, так и в крещении через чувственную вещь, воду сообщает дар, а духовное действие состоит в рождении и обновлении».
Филарет Киевский: «Назвав телом хлеб, и снова Самим Собой назвав вино, Он удостоил видимые символы наименования Тело и Крови», не прелагая (значит – не изменяя, не превращая) природу, но приложил к природе благодать.
Интересный случай приводит Ириней Лионский, о многом говорящий: «Поскольку эллины, схватив рабов христиан оглашенных, употребляли потом насилие, чтобы выведать от них что-либо тайное о христианах, то эти рабы, не зная, что сказать в угоду насильствующим, кроме того, что слышали от своих господ именно, что Божественное причастие есть Тело и Кровь Христа и сами воображая, что это на самом деле есть кровь и плоть, такой ответ давали истязателям. Эллины, принимая, что это действительно совершается христианами, внушили и другим эллинам, и мучениями заставляли мучеников санкта и бландино признаться в этом». Бландино смело отвечали: «Как могут допустить это люди, которые ради благочестивого подвига не вкушают даже дозволенного мяса», т.е. они как могут они допустить вкушение крови и плоти, когда даже дозволенного мяса не вкушают.
У Макария Египетского есть такое выражение: «Причащающийся видимого хлеба духовного будут вкушать плоть Господню».
А св. Евсевий Кесарийский говорит так, что: «В евхаристии речь идет не о той плоти, которую Он воспринял, но о таинственном Теле и Крови».
Митрополит Вениамин (Федченков) в своей работе о литургии писал: «…но Боже сохрани предаваться здесь мечтательному воображению физического воззрения на святые тайны. Здесь все духовно, все сверхъестественно, все Божественно».
Суть евхаристии состоит в том, что это таинство даруется для того, чтобы мы могли действительно самым ближайшим, тесным образом придти в единство со Христом и как во Христе это ближайшее единение мы называем халкидонским единением, осуществилось наитием Святого Духа через приобщение Божества человечеству, так и здесь, через вкушение святых даров мы приобщаемся Тому же Богу Слово, вкушая хлеб соединенный с Божеством, тем же халкидонским образом. Так мы становимся причастниками Христовыми, становимся единотелесными, единодуховными Ему. Но это, повторяю, происходит не механически, не магически, а происходит лишь в той мере (наше причащение Богу Слово), в какой мы способны к восприятию Его, т.е. это зависит от нашего духовного состояния.
В данном случае мы видим, что ничего общего с тем, что имело место в различных языческих религиях, мы не утверждаем, нет магизма в таинстве евхаристии, как и во всех других таинствах. Никакой не происходит алхимической реакции, кстати, видимо есть подозрение большое, что само учение о трансубстанциацио, т.е. пресуществлении, сама эта идея возникла в силу двух факторов:
1) философии Аристотеля, которая была очень развита, которой увлекались в то время;
2) алхимии, когда была очень популярна идея, возможного превращения одних элементов в другие. И вот здесь только алхимические процессы заменили словами писания и решили, что в мессе, во время мессы совершается тот же процесс, который совершается у алхимиков другими путями.
Что касается вопроса о евхаристии, то его бы вообще не надо трогать, поскольку действительно тайна и лучше, удобней было бы молчание, но как справедливо бы сказал один отец, что мы вынуждены говорить о тех вещах, о которых бы надо бы молчать, поскольку злоба еретиков вынуждает нас делать это.
Теперь поговорим о священстве. Во всех религиях всегда существовало жречество. Иногда как выделенный институт, иногда жреческие функции исполняли старшие. Но всегда этот институт, связанный с жертвоприношением и совершением определенных священнодействий, до сих пор имеет место во всех религиях. Чем же отличается христианское понимание священства от того, которое мы имеем в языческом. Оно, во-первых, связано с пониманием того, что мы называем жертвой. В язычестве все просто. Там что-то приносится Божеству в прямом смысле слова, взгляд на существо (не знаю, есть ли исключения) этого жертвоприношения – юридический. Жертва все равно будет иметь искупительный, выкупной характер, за грехи надо платить. Этими жертвами искупаются грехи и умилостивляется Божество. Вот эту функцию, принесение жертв и исполняют жрецы.
Священство в христианстве отличается от жреческих функций тем, что священство связано с идеей освящения самого человека, вся история христианской церкви подтверждает, что изначально и до настоящего времени поставление во священника связано с особым молитвословием, особым богослужением, более того, утверждается что в священстве тот дар, который получает человек, он сопряжен и является единым с тем даром Духа Святого, которым уже обладали апостолы. Но здесь мы сталкиваемся, как и в других таинствах, с очень важным явлением. Что же делает священника священником? Само это совершение священнодействия, или тут присутствует что-то другое, и что происходит здесь? Какой дается дар, с какой целью дается этот дар человеку? Что за дар? Это очень важные вещи. Первое, о чем мы должны сказать, что само рукоположение священника, которое совершается во время евхаристического богослужения, является ни чем иным, как ярким свидетельством того, на что ставится человек.
Характер священнодействия сопряжен не просто молитвою, а с очень важным действием, не в смысле сакральном, а важном в отношении смысла совершающегося, его обводят вокруг престола трижды, для подтверждения всей силы и значимости того, что совершается. Это ни что иное, как обручение, венчание, таинственный брак духовный священнослужителя с той общиной, которой отныне он должен быть главой и служителем, он вступает в единство с этой общиной, по образу бракосочетания. Отсюда выявляется и главнейшее назначение священника и тот дар Святого Духа, который ему дается. Это назначение заключается в пастырстве, т.е. главная функция священника – ниспосылаемый ему дар указывать, быть пастырем в этой общине. Задача пастыря известно какая, вести на пажите, т.е. там, где польза и благоденствие, т.е. указывать путь спасения и охранять от диких зверей и от воров. Вот пастырская функция, функция – пасти, учить, направлять, созидать и охранять, вот главное, вот на что дается дар Святого Духа. Дается ему в меру его веры, в меру его духовного состояния, ибо никакого автоматического дара и в любом другом таинстве, здесь быть не может.
Бог не может насильно войти в душу, которая не принимает Бога и не хочет Бога, нет в ней веры, не может быть и этого дара. И степень этого дара, сила этого дара дается по мере духовного состояния человека. Какой дар? Дар пасти, спасать, т.е. помогать людям в деле спасения, вот какой дар. Почему я так подчеркиваю, потому что, увы, произошел какой-то сдвиг в понимании священства, всю функцию свели к совершению священнослужения, да это, так сказать, естественно сопряжено с этим, но главное-то, это его пастырство, он должен быть отцом, должен быть наставником, должен быть руководителем, пастырем. Священнослужение, в том числе и совершение таинств, это есть то право, которое получает священник, более того, когда уже видно очевидно, что священник лишен дара Духа Святого, когда не известно кто, еретик или распутник, завтра запретят, снимут сан, сегодня он служит…
Таинства совершаются почему, потому что таинства совершает Господь, а не священник, «Ты еси принося и приносимый», а священник же только священнодействует. Это право у него отнимается, когда снимается с него сан. Дар же пастырский, который ниспосылается ему в таинстве священничества, он может и возгреваться, т.е. развиваться, (как пишет апостол Павел в послании к Тимофею), при условии чистой жизни, святой жизни, освященной, священной жизни (почему и называется священником), может гаснуть и вообще прекратиться в человеке, он будет только священнодействовать, тогда он остается одним жрецом.
Святой Иоанн Златоуст потому и говорил: «Священник должен иметь душу, чище самих лучей солнечных, чтобы не отступил от него Дух Святой, чтоб никогда не оставлял его без Себя Дух Святой», вот что он пишет о священнике. Иоанн Златоуст спрашивает: «Что же скажешь, неужели Бог рукополагает всех, даже не достойных?» Всех Бог не рукополагает, но через всех Он Сам действует, хотя бы они были и не достойными для спасения народа. Обращаю ваше внимание, что когда Иоанн Златоуст говорит, что через всех Он действует, то речь идет вовсе не о том, что отныне тебя рукоположили, и ты теперь всё, что не скажешь, то твое слово истинное (как я слышу от одного: первая мысль, которая пришла в голову – это от Бога). Если бы хоть один святой отец следовал бы этой мысли, да…
Это мне придет в дурную голову мысль… Нет-нет, не об этом идет речь, когда говорит Иоанн Златоуст, нет, он говорит о другом, что да, хотя ты и не достойный, но через тебя действует Бог в тех таинствах, которые ты совершаешь, вот о чем идет речь. А уже в отношении духовного назидания, наставления, они будут в той мере ценны, истинны, правильны и благодарственны, в какой мере ты сам, священник, соответствуешь этому в христианской жизни. Вот о чем говорит Иоанн Златоуст, с другой стороны он говорит: «Не думаю, чтобы в среде священников было много спасающихся, напротив гораздо более погибающих, и именно потому, что это дело требует великой души. Священники получили власть не свидетельствовать только очищение (как точно сказано), но совершенно очищать не проказу телесную, как в Ветхом Завете, но нечистоту душевную.
Дары Божии не таковы, чтобы они зависели от священнической добродетели, все происходит от благодати, дело священника только отверзать уста, а все совершает Бог. Священник же исполняет только видимые действия (видите, как он пишет о совершении таинства), священник совершает крещение и приносящий жертву руками своими участвует в этом деле, а освящает и силу сообщает его действиям Святой Дух», 11 том.
Потому Григорий Нисский пишет, что: «Священство есть достояние Божественное, а не человеческое».
Семеон Новый Богослов, который высказывает весьма насущную мысль: «Настоятелю мало быть убрану, и краситься только телесным и душевными добродетелями, но надлежит при сем наипаче сиять духовными дарованиями».
Подводя итог об этих таинствах, я хотел привести еще одну мысль Иоанна Златоуста, которая очень важна: «Ни крещение, ни отпущение грехов, ни знание, ни причастие таинств, ни священные трапезы евхаристии, ни принятие тела, ни причастие крови, ничто другое из этого не в состоянии будет нам помочь, если мы не имеем жизни правой и удивительной, свободной от всякого греха». Действительно, ничто нам не поможет, никакие таинства, если мы не будем вести соответствующей христианской жизни.
Вопросы (на лекции к профессору Осипову А.И.)
1. Как объяснить слова Спасителя, которые произносятся на литургии, «если же бы забыл ……..»?
Надо сказать, что не надо брать в отдельность только эти слова. За литургию произносятся не только эти слова, а вспоминается все: и Его рождение, и Его страдания, и Его смерть, и Его воскресение. Эти слова «я же забыл ……», это вопрос о Жертве Христовой, о значении Жертвы Христовой, как понимать, что евхаристия является Жертвой Христовой. В католичестве это понимается так: каждое совершение мессы есть ни что иное как принесение определенного удовлетворения правосудию Божию за грехи, т.е. получается удивительное, юридическое понимание, поэтому там в день может совершаться сколько угодно месс, и чем больше месс, тем больше удовлетворения будет принесено за грехи, тех людей, ради которых они совершаются.
Каково христианское понимание евхаристии жертвы? Вот какое. В евхаристии происходит осуществление, актуализация того спасительного дела, которое совершил Господь для каждого из нас, когда мы становимся уже сейчас, на некий миг, на некоторый момент, на минуту, на часы, когда же мы достигаем того единства халкидонского с Богом, которому мы призваны, в Тело Христово, когда же мы становимся частью Его Тела, соединенным халкидонским Божеством, когда? Как? Через евхаристию. Ведь мы и призваны все стать членами Тела Христова. Какое тело? Которое соединено не слитно, неизменно, нераздельно, неразлучно с Божеством. В евхаристии и происходит достижение, т.е. актуализация, осуществление этой цели, пусть пока еще на какие-то минуты. Мы же люди-то какие? Хоть на какое-то время, но уже есть некий толчок и каждый, кто причащается с благоговением и верою чувствует этот толчок благодарный в своей душе.
Поэтому и говорится: когда причащается человек «во исцеление души и тела», происходит очищение от грехов, повторяю, если с верою, благоговением и покаянием преступает человек, происходит очищение грехов, соединение с Божеством, мы становимся со телесными, единокровными Христу, т.е. достигается цель, к которой призваны все христиане – стать членами Тела Христова. Вот что происходит, вот почему евхаристия и именуется Жертвою Христовой, т.е. она достигает цели, ради которой Христос пострадал за нас.
2. Только священники имеют право священнодействовать?
Я вам говорю, что с рукоположением человек получает дар, дар пастырства был одновременно с этим сопряжен и его право священнодействовать. Почему именно связано это с рукоположением? Потому что в этом таинстве происходит особое освящение человека – рукоположение, но суть, основная цель, как цель церкви это спасение человека, цель священства – спасение человека, таинство является средствами к спасению человека. Поэтому мы видим: те же великие подвижники иногда не причащались очень долго, помните, Мария Египетская сколько раз причастилась? Многие из них вон, даже на великий пост уходили. Представляете? То есть они зато как же были подготовлены к принятию этих таинств. Поэтому есть люди, которые могут достигать высоких духовных ступеней жизни и могут быть действительно руководителями в духовной жизни, могут.
Священник – обязан. В этом разница, обязан. Антоний мог, или Павел Фивейский, или Мария Египетская, или кто-нибудь еще, могли. Они могли, например, а я могу и не быть, и мне ничего… А вот вы – сан приняли, обязаны быть руководителями, и должны душу свою положить теперь за тех, кому вы поставлены священником, слышите, обязаны уже. Какую на себя берет ответственность человек!
Иоанн Златоуст так и пишет, со страхом пишет, вы же знаете, как он сам со страхом избегал, и многие избегали, потому что обязаны. А если обязан, то уже ты весь должен погрузиться, отдать свою душу просто в христианскую жизнь, всё! Должен быть от всего отрешен. Вы думаете, случайно католическая церковь, там вот этот целибат, идея-то хорошая, только во что она превратилась-то, во что? Священник должен быть действительно отрешен от всего, это по истине должен быть схимник. Вот почему даже запрещается до 30-ти летнего возраста ставить в священники, потому что он еще не созрел. Он не может иметь всего того, будучи чист в душе, он еще не имеет до 30-ти летнего возраста той естественной мудрости, которая необходима, должна быть сопряжена с определенным духовным опытом, вот почему, понятно, обязаны. Поэтому когда вы примете сан, то должны будете руководить людей ко спасению. Вот так.